26 ИЮНЯ, МОСКВА

Дипломаты, аккредитованные в столице России, особенно из развитых стран, пользовались такими широкими льготами и привилегиями, какие и не снились рядовым москвичам. Одной из этих льгот был свободный доступ к свежим продуктам. Обыкновенные граждане получали продовольствие по карточкам и могли насладиться мясом, как и другой подобной роскошью, два-три раза в месяц, а любой иностранец с рублями в кармане мог позволить себе все что угодно, за что только был в состоянии заплатить.

Это была одна из немногочисленных уступок свободному рынку, на которые пошла управляемая военными бюрократия. Именно поэтому группа Федеральной службы контрразведки, состоявшая из трех человек и выставленная для наблюдения в доме напротив американского посольства, не удивилась, когда на рассвете к островку чужой территории в самом сердце столицы подкатил продфургон из Кусковского спецколхоза. Всем было известно, насколько разборчивы американцы, особенно если дело касалось их драгоценных желудков.

– Эх ма! Ты только взгляни! – присвистнул Павел Воронцов, самый молодой и наименее опытный из троих, не отрывая взгляда от окуляров установленного на треноге бинокля. Оптическое устройство было направлено на фургон, подруливший к красному кирпичному зданию канцелярии и остановившийся у боковой двери.

– На что взглянуть, Паша? – второй член их группы сдвинул наушники и поднял голову от многочисленных магнитофонов, выстроенных в ряд на столе. В такую рань мощные направленные микрофоны группы не уловили ничего достойного внимания; милиционеры на посту у входа жаловались друг другу на собачью жизнь, то и дело срываясь на грубый мат, а морские пехотинцы, охранявшие ворота посольства изнутри, маловразумительно толковали о каких-то спортивных событиях.

– Свежие сосиски! Корзины с зеленью! – глядя на то, как рабочие в голубых комбинезонах разгружают все это великолепие, молодой человек почувствовал, что рот его наполняется слюной. – Боже мой! Две говяжьи туши! Апельсины в ящиках!

– Ради бога, заткнись и смотри на что-нибудь другое, – раздраженно оборвал Воронцова старший группы. – Мы охотимся за шпионами, а не за всей этой петрушкой.

Его раздражение было вполне объяснимо. Даже специальные карточки, выпущенные для государственных служащих и обеспечивавшие, в соответствии с законами военного положения, более щедрый паек, не могли прокормить крепких, здоровых мужчин. В лучшем случае, на них можно было с трудом дотянуть до конца месяца. Уже вчера вечером он поужинал лишь жидким чаем, куском несвежего хлеба с тонким слоем масла и салатом из капусты, испещренной какими-то подозрительными пятнами. Одернув Воронцова, старший офицер продолжил заполнять бланки донесений, прислушиваясь к голодному урчанию в животе.

Пристыженный Воронцов развернул свою оптику на канцелярию. В здании было освещено всего несколько окон, и все они располагались на том этаже, на котором американцы круглосуточно дежурили возле установки связи. Тот, кто не спал в посольстве, наверняка так же отчаянно скучал, как и сам Воронцов. "Зато у американцев всегда было полным-полно отличной жратвы, – подумал Павел и позавидовал: – Шоколадные конфеты и, может быть, даже Биг Мак!". При мысли о еде он вздохнул.

Незаметно для него самого процедура разгрузки еды снова приковала к себе его внимание. Но тут его ждало разочарование: рабочие Кусковского колхоза уже закончили разгрузку и уезжали. Счастливцы! Наверняка после каждого рейса им что-нибудь да перепадает! И Воронцов снова отвернул окуляры в сторону, потеряв к опустевшему грузовику всякий интерес. Все съедобное уже успело переместиться в посольскую кухню, и теперь ему едва ли посчастливится увидеть что-нибудь столь же привлекательное до следующего дежурства.

Ему не приходило в голову, что фургон вовсе не пуст и что во время разгрузки продуктов в него незаметно мог забраться человек.

Тем временем огромный фургон из Кусковского колхоза, находившегося целиком в собственности "Ново-Киевской торговой компании" и ЦРУ, повернул налево и быстро покатился к воротам посольства.

Покачиваясь в такт движению кузова, Эрин Маккена расстегнула многочисленные молнии на своем рабочем комбинезоне и сбросила его на пол. Бесформенная кепка, скрывавшая ее золотисто-каштановые волосы, полетела следом. Под грубым камуфляжем скрывалась темно-синяя блуза, шорты и кроссовки.

Подняв голову, она увидела что Алекс Банич смотрит на нее, старательно удерживая на лице бесстрастное выражение. Она знала, что он все еще не одобряет встречу с полковником Соловьевым – это мероприятие казалось ему слишком рискованным.

Чтобы сломить его упорство, потребовалось прямое указание Лена Катнера, за спиной которого стояло Лэнгли, но даже после этого он продолжал настаивать на том, чтобы принять все мыслимые и немыслимые меры предосторожности.

Например, вся та электроника, которая была под ее одеждой. При каждом движении Эрин чувствовала, как крошечный микрофон слегка постукивает о ключицу, ощущала тонкий, как волос, соединительный кабель, спускавшийся на живот, где были укреплены блок питания и миниатюрный диктофон. К коже на спине был приклеен передатчик. Система была полностью автономной и автоматической, так что в случае, если ей придется бежать, не было необходимости что-то второпях крутить и подстраивать.

– Только не потей, – сказал Банич и слабо улыбнулся. Как бы там ни было, это была первая его улыбка с тех пор, как русский полковник вышел на них.

Вся эта шпионская техника была в пределах расчетного риска. Если предложение Соловьева было ловушкой, то укрепленный на теле передатчик мог стать неопровержимым доказательством принадлежности Эрин к иностранной разведке. С другой стороны, эти миниатюрные приспособления позволяли Баничу и Майку Хеннеси слышать всю беседу от начала и до конца. Если что-то пойдет не так, у них будет возможность выручить ее из беды. Может быть...

– Ты помнишь, что надо сделать, если заметишь что-нибудь странное или если появится ощущение, что разговор развивается не в том ключе? – задал вопрос Банич.

Эрин молча кивнула. Предыдущей ночью она потратила несколько часов на то, чтобы выучить целый лист безобидных, на первый взгляд, кодовых фраз, которые подскажут Алексу и Майку, как действовать. По его настоянию она даже прочла краткую инструкцию, касающуюся техники контрнаблюдения и отрыва от преследования. Ей также сообщили адрес одной из конспиративных квартир ЦРУ в Москве, где можно было укрыться.

– Помни, тебе важно разговорить Соловьева. Отделывайся общими фразами где только можно. Понятно?

Эрин снова кивнула. Ее немного сердило, что с ней обращаются не то как с младенцем, не то как с круглой идиоткой, однако она была тронута столь очевидной заботой Алекса о своей безопасности. Он не мог не знать, что процедура встречи давно ею обдумана, однако не в силах был удержаться от того, чтобы не заставить ее еще раз остановиться на всех возможных нюансах. Для человека, известного среди прочих работников посольства под кличкой "Ледышка", Алекс слишком нервничал.

Если бы она сказала ему об этом сейчас, он мог ответить, что опасается, как бы эта их авантюра не испортила превосходное прикрытие, которым они пользовались уже несколько лет. Но Эрин-то знала, отчего его так трясет. Они вместе работали, все лучше узнавали друг друга, и это сближало их все сильнее, независимо от того, хотели ли они в этом признаться или нет. Тем временем грузовик притормозил и остановился.

– Приехали, Алекс. Новодевичий монастырь прямо и направо, – донесся из кабины заглушенный перегородкой голос Хеннеси.

– Хвоста не было?

– Нет. Алкотт и Теппер тоже подтверждают, что все чисто.

Вторая пара оперативных работников ЦРУ должна была следовать за грузовиком на легковом автомобиле, чтобы вовремя засечь всякого, кто попытается за ним проследить.

– Все в порядке, не так ли? – спросила Эрин.

– Возможно, – Алекс вовсе не выглядел удовлетворенным. – Возможно, их наружное наблюдение уже дожидается нас на месте, так что им не было нужды вести нас по городу. – Он вздохнул. – Это твоя последняя возможность отказаться, Маккена. Никто не осудит тебя за то, что ты отказалась сунуть голову в осиное гнездо.

– Нет, – Эрин энергично тряхнула головой, стараясь отогнать сомнения и легкий страх, шевельнувшийся глубоко внутри. Что если русские уже здесь, уже поджидают ее? Картины ареста, пыток, заключения в камеру пронеслись у нее в голове стремительной чередой, и она почувствовала, как сердце ее забилось быстрее.

– Отлично, – ровным голосом подвел итог Банич. Повернувшись к ней спиной, он быстро поднял жалюзи, прикрывавшие одно из задних окон кузова. – Похоже, все чисто. Начинаем.

Быстрым движением он отпер заднюю дверь, спрыгнул на мостовую и помог Эрин выйти. Ей показалось, что эта быстрота была вызвана стремлением Алекса к тому, чтобы все началось и закончилось как можно скорее, пока он не передумал и не запретил ей в последний момент пойти на встречу.

Агенты сверили часы.

– Сейчас – 5.58. Если Соловьев не появится через пять минут после назначенного срока, возвращайся прямо сюда. Не вздумай медлить. Все ясно?

Эрин не ответила. Повинуясь долго сдерживаемому импульсу, она подалась вперед и внезапно поцеловала Алекса. Затем девушка повернулась и побежала к стенам монастыря.

Алекс Банич смотрел ей вслед, и с лица его не сходило ошеломленное выражение.

Новодевичий монастырь – Новый Монастырь Пресвятой Девы Марии – вырастал перед ней массивной громадой высокой зубчатой стены с двенадцатью башенками. Постройки монастыря, увенчанные православными золотыми куполами и резными крестами, лишь едва выглядывали из-за этих белых гладких стен. "Что бы вы ни делали, не заходите на территорию монастыря, – предупреждал ее Алекс, – иначе мы потеряем с тобой связь".

Теперь Эрин стало понятно, почему он так на этом настаивал. Радиосигналы ее передатчика непременно были бы экранированы толстыми стенами, возведенными с таким расчетом, чтобы противостоять стенобитным машинам и пушечным ядрам. Выстроенный в 1524 году, монастырь и снаружи и изнутри напоминал скорее крепость или тюрьму, нежели святой храм. Некоторые из русских царей действительно использовали его в качестве золотой клетки для опальных женщин из знатных родов, которые казались им слишком влиятельными или слишком опасными. Эрин помнила об этом и надеялась, что назначенная здесь встреча не станет для нее дурным предзнаменованием.

Совсем рядом блестела река, отражая лучи утреннего солнца, которое вставало где-то за спиной Эрин. Москва-река, петлей охватывая огромный комплекс стадионов, кортов, бассейнов и тренировочных площадок, значительно расширенный накануне Московской Олимпиады 1980-го года, текла мимо монастыря на север.

Эрин увидела Валентина Соловьева у главных ворот монастыря – у высокой арки, поддерживаемой двумя толстыми колоннами. Одетый в спортивные трусы и футболку, полковник выглядел несколько иначе, чем в форме. Теперь он казался доступным и не столь внушительным. В ожидании полковник старательно делал вид, будто наблюдает за работой двух бородатых, перепачканных красками художников. А вдруг это переодетые сотрудники контрразведки, притворившиеся художниками? При мысли об этом Эрин невольно замедлила бег.

Она знала, что Новодевичий монастырь был излюбленным местом уличных московских художников, однако в такой ранний час ворота монастыря были все еще закрыты. Эрин перешла на шаг и приблизилась. Оба художника работали над акварелями, изображавшими монастырь на восходе солнца. Толстые кисти двигались быстро, уверенно нанося прозрачные краски на белую пустоту листов.

Эрин почувствовала значительное облегчение, и все ее страхи немного отступили. Либо среди агентов ФСК были одаренные художники, либо эти парни на самом деле были теми, кем они казались – голодными студентами, пытающимися заработать несколько лишних рублей продажей своих картин с изображением одной из самых знаменитых достопримечательностей города.

Заслышав шаги, Соловьев обернулся. Увидев Эрин, он улыбнулся, но она обратила внимание, что взгляд офицера остался внимательным и настороженным. Полковник заговорил с ней по-русски:

– Вы все-таки приняли решение. Я рад.

Эрин ответила на его родном языке, стараясь смягчить свой американский акцент:

– Вас, кажется, это удивляет. Почему?

Полковник пожал плечами.

– У вас и так, должно быть, немало других дел, особенно в последнее время. Вы могли быть заняты, – покосившись на двух художников, Соловьев кивнул головой в направлении улицы за ее спиной.

– Может быть, пробежимся?

Эрин отметила, что он старательно избегает называть ее по имени.

– Разумеется. Если, конечно, вы уверены, что сможете выдержать мой темп.

Соловьев снова улыбнулся, на этот раз от души. Шагнув вперед и выйдя из-под арки, он повернул направо, направившись к реке. Эрин без труда удалось приноровиться к его темпу.

Несколько минут они бежали молча, потом свернули в тихую улочку, параллельную Москве-реке. Вдали виднелись бледно-коричневые башни гостиницы "Украина". Навстречу им попадалось совсем мало машин и грузовиков – бензин для частных автомобилей выдавался по карточкам, и количество его строго ограничивалось.

Наконец Эрин, не в силах и дальше сдерживать свое любопытство, нарушила затянувшееся молчание:

– Итак, полковник, все решать вам. Для чего вы хотели меня видеть?

Соловьев повернул к ней голову, и Эрин с удивлением увидела в его серых глазах веселье и радость. Полковник слегка приподнял одну бровь:

– Нужна ли еще какая-то причина, кроме простого и естественного желания насладиться вашим обществом?

– Да, нужна, – Эрин знала, что многие мужчины находили ее привлекательной, однако у нее в голове никак не укладывалось, что такой человек, Как Соловьев, может ради плотского желания или даже ради любви поставить под удар свою карьеру. Кроме того, она догадывалась, что такой привлекательный мужчина вряд ли имеет затруднения со здешними русскими красавицами. Удовлетворить его желаниям они могли с тем же успехом, а волочиться за ними было куда безопаснее.

– Ну что же, это справедливо, – кивнул Соловьев, и его лицо стало серьезнее. – У меня такая причина есть.

Эрин ждала продолжения, держась рядом с ним. Похоже, что Соловьев в конце концов пришел к какому-то решению. Не сбавляя темпа, полковник повернул в небольшой парк, раскинувшийся на берегу реки у западной стены монастыря. Засыпанная гравием дорожка вела сквозь благоухающий сад, огибая два прудика. Наконец он остановился возле парковой скамейки и повернулся так, что они с Эрин оказались лицом к лицу.

– Я знаю, что вы выказали мне огромное доверие, придя сюда сегодня утром, мисс Маккена. Я вполне мог оказаться подсадной уткой, агентом-провокатором, ведь верно?

– Эта мысль приходила мне в голову, – призналась Эрин.

– Все это вполне объяснимо, – пожал плечами полковник. – Кое-кто из моих соотечественников славится своим умением проделывать подобные штуки. Но не я.

Пристально поглядев Эрин в глаза, он продолжил:

– Вы должны правильно понять меня. Если хоть одно слово из того, что я сейчас вам скажу, достигнет чужих ушей... Фьюить! – он присвистнул, одним быстрым движением полоснув себя ребром ладони по горлу. Взгляд его внезапно стал угрюмым. – Я не драматизирую, мне просто известно, что такие вещи случались. Я знаю это, быть может, лучше других.

Эрин внезапно почувствовала, как ее мысли, словно сорвавшись с цепи, помчались куда-то бешеным галопом. Звуки, запахи, картины окружающего – все разом усилилось, как будто ее органы чувств одновременно проснулись и заработали во всю мощь. Это ощущение было ей знакомо – она всегда приходила в такое состояние, когда ей удавалось найти ключ к какой-то исключительно сложной проблеме. И одновременно она осознавала, что все ее страхи и опасения никуда не делись, что они тут, рядом. Все, что бы ни говорил Соловьев, – все могло оказаться маскировкой, частью хитрого плана, разработанного русской контрразведкой, предназначенного для того, чтобы заманить ее в капкан. Однако ее интуиция и все инстинкты хором твердили, что это маловероятно.

Эрин развела руками.

– Я могу только пообещать, что сделаю все, что в моих силах, полковник.

Соловьев слегка повеселел.

– Мне остается только поверить вам.

С этими словами он опустился на скамейку. Эрин последовала его примеру, краем глаза заметив среди листвы светлое пятно. Это мог быть только продуктовый фургон Банича, припарковавшийся в нескольких кварталах от них дальше по улице. Оставалось надеяться, что передатчик еще работает.

– Французы хотят, чтобы мы вторглись в Польшу, – неожиданно сказал полковник. – Они прислали высокопоставленную делегацию для переговоров непосредственно с маршалом Каминовым и остальными представителями Военного совета.

Эрин вздрогнула как от холода. Вступление России в войну с некоторых пор стало навязчивым кошмаром Вашингтона. Ни США, ни даже Великобритания не смогли бы так быстро направить свои вооруженные силы в Польшу, чтобы отразить франко-германскую атаку против этой страны с запада и остановить лавину русских войск с востока. Глубоко вдохнув воздух, Эрин спросила:

– Согласились ли на это предложение Каминов и члены Совета?

Полковник покачал головой.

– Пока нет. Они хотят получить больше, чем предлагают французы, – в его голосе прозвучало явное осуждение.

– А что предлагают французы?

– Финансовую помощь и передачу технологии на сумму в несколько миллиардов ваших долларов, – ответил Соловьев.

– И этого недостаточно?

Полковник снова пожал плечами.

– Нет. – Наклонившись вперед и слегка сутулясь, он пояснил: – Каминов понимает, что чем дольше он ждет, тем важнее для Парижа становится наша помощь. В любом случае понадобится несколько дней, чтобы необходимые нам силы проследовали через территорию Белоруссии и заняли позиции вдоль польской границы.

Эрин кивнула.

– Чего же он хочет?

– Больших денег. Более широкого доступа к передовым военным технологиям. Статус равноправного члена Конфедерации наравне с Германией и Францией...

Самую скверную новость полковник приберег напоследок:

– И еще он хочет получить свободу действий в отношении Украины, государств Балтии, Казахстана и прочих республик.

Эрин заметила, что губы его сжались в угрюмую тонкую линию.

– Слишком много высокопоставленных чиновников в моей стране так и не смирились с распадом Советского Союза, мисс Маккена. Они стремятся вернуть былую империю. Для них не имеет значения, какую цену заплатят другие за их славу и за их неограниченную власть. И ведь многие пойдут за ними. Мои соотечественники устали от голода и неопределенности. Они жаждут процветания и благополучия, жаждут снова занять почетное место на мировой арене.

Эрин сидела неподвижно, словно оцепенев. Призрак Европы, захваченной франко-германским альянсом, был страшен сам по себе, но перспектива того, что на востоке снова возникнет объединенная и агрессивная советская империя, была еще страшнее.

В задумчивости Эрин беспощадно теребила свой "конский хвост". То, что рассказал Соловьев, – равно как и то, о чем он еще не упомянул, – представлялось ей крайне важным.

– Вы все время упоминаете французов, – задала она вопрос, – но что в это время делают немцы? Они тоже в этом участвуют?

– Я так не думаю. Все участники делегации, которых я видел – французы. Встречи проходят в обстановке строжайшей секретности на даче под Москвой, – полковник лукаво улыбнулся. – Сомневаюсь, что немцы имеют хоть какое-то представление о том, что задумали их так называемые союзники.

Все это выглядело довольно странно, однако предположение полковника было не лишено смысла. Германия вряд ли приветствовала бы идею о возрождении России. С другой стороны, готовность французов отказаться от партнерских отношений с таким союзником, как Германия, красноречиво свидетельствовала либо о чрезмерной самонадеянности французов, либо об их глубоком отчаянии. Эрин пришла к предварительному заключению, что скорее всего тут имеет место и то и другое.

По улице прогрохотал грузовик, выведя Эрин из состояния задумчивости. Москва просыпалась. Вскоре им придется либо разойтись, либо подвергнуть себя опасности: обратить на себя внимание кого-нибудь из ранних прохожих. Мало кто из русских мог позволить себе проводить время на скамейке в парке, да еще в разгар рабочей недели.

– У вас есть какие-нибудь доказательства?

Соловьев поморщился.

– Нет, мисс Маккена. Как я уже говорил, переговоры ведутся крайне осторожно, и дача хорошо охраняется.

Эрин нахмурилась. Без конкретных доказательств, которыми можно было бы подтвердить свое заявление, Соединенные Штаты не могли обнародовать то, что стало им известно о секретных франко-русских переговорах. Обе державы не преминут с достоинством опровергнуть обвинение, Соловьев исчезнет в неглубокой могиле вновь открытого ГУЛага, а переговоры будут и дальше продолжаться в соответствии с намеченным планом.

– Вы смогли бы добыть доказательства? – она приподняла на него глаза.

Соловьев очень долго смотрел на нее и молчал. Потом медленно кивнул.

– Вероятно... хотя это будет нелегко. Для того, чтобы пронести мимо охраны магнитозапись или документы, потребуется тщательно продуманный план... и немного везения. План я разработаю, а вот везение не по моей части.

– Это важно, полковник. Очень важно.

Соловьев кивнул.

– Я понимаю, – он посмотрел на часы да встал. – Мне кажется, мы немного засиделись.

– Как я смогу связаться с вами?

Полковник решительно тряхнул головой.

– Вы не сможете. ФСК становится сильнее с каждым днем. Я подозреваю, что они прослушивают все входящие и исходящие звонки Министерства обороны.

Эрин решилась. Банич очень неохотно дал ей телефонный номер, который она должна была передать Соловьеву, в случае если он покажется ей заслуживающим доверия.

– О'кей, полковник, тогда сами позвоните мне и назначьте следующую встречу, если сумеете найти безопасную телефонную линию. Используйте только этот номер: двести пятьдесят три двадцать четыре шесть два.

Он повторил номер только один раз, правильно. Потом на его лице появилась улыбка – словно луч солнца проглянул из-за туч.

– Вы поразительно изобретательны для простого торгового атташе, мисс Маккена.

Несмотря на все старания, Эрин вспыхнула.

– Ну что ж, тогда до следующей встречи, – полковник галантно поцеловал ей руку и повернулся, собираясь уйти.

– Полковник!

Соловьев обернулся.

– Еще один вопрос. – Эрин встала со скамейки и подошла к нему. – Почему вы решились на этот шаг?

– Я патриот, мисс Маккена, – он состроил сардоническую гримасу. – "Моя преданность России-матушке гораздо больше, чем у кого-либо другого". Примерно так сказал маршал Каминов моему президенту, когда взял в свои руки власть и начал все это безумие. И если его аргументы обернулись теперь против него самого, словно псы, бросившиеся на хозяина, что ж... тем лучше.

* * *

27 ИЮНЯ, БЕЛАРУСЬ, ТРАССА СМОЛЕНСК – БРЕСТ В РАЙОНЕ ДЕРЕВНИ СТОЛБЦЫ

Главное шоссе, соединяющее российский город Смоленск с пограничным белорусским городом Брестом, пролегало по краю широкой равнины реки Неман. Тенистые дубравы и безмятежные зеленые луга простирались далеко на север от шоссе. К югу от него все было закрыто непроницаемой стеной густой желтоватой пыли, поднятой колесами и гусеницами военной техники, запрудившей трассу.

Милиция и отряды военной автоинспекции стояли на каждом перекрестке, направляя гражданские автомобили и грузовики в объезд, по второстепенным дорогам, зачастую лишенным твердого покрытия, и по проселкам. Три мотострелковые дивизии, торопясь на запад, двигались и по встречной полосе шоссе. Огромные танковые тягачи с ревом волокли по асфальту низкие платформы, на которых покачивались укрытые брезентом танки Т-80 и боевые машины пехоты. К польской границе направлялось около двух тысяч единиц боевой техники и шестьдесят тысяч солдат, растянувшихся в походную колонну больше чем на семьдесят километров. Эшелоны с топливом и боеприпасами двигались по железной дороге параллельно шоссе.

Пока его подчиненные продолжали торговаться с французами, маршал Каминов усиливал концентрацию войск на границе.

* * *

ПАРИЖ

Никола Десо смотрел на мужчину и женщину, сидевших напротив него, со смесью раздражения и презрительности. Эти бельгийцы были совершенно невыразительной парой. Да и кто мог всерьез воспринимать министра обороны – женщину? Особенно такую, которая больше походила на расплывшуюся, седую домохозяйку, а не на высокопоставленного государственного чиновника. Не внушали ему особого уважения располневшая талия и хмурое выражение лица начальника Управления кадров бельгийской армии. Единственным достоинством этой пары могло быть только то, что оба они понимали, кто обладает реальной властью в Конфедерации. Десо покачал головой.

– Я никак не могу согласиться с вашими требованиями об особом отношении, госпожа министр. Ваша просьба не вводить в бой две полноценные мотопехотные бригады столь же неуместна, как и претензии на льготное налогообложение.

– Однако эти бригады – это почти половина нашей регулярной армии, месье, – возразила ему министр обороны. – Хуже того, если вы отправите их на театр боевых действий, вы тем самым заставите наше правительство нарушить одно из важнейших обещаний, данных избирателям. Им было обещано, что наши войска не будут принимать участия в войнах за пределами национальных границ!

Десо сердито уставился на нее. Это была его идея – в первую очередь использовать бельгийские войска. Судя по донесениям из Москвы, становилось предельно ясно, что, чтобы уговорить русских вступить в войну, потребуется гораздо больше времени. Между тем германские и французские войска в Польше срочно нуждались в пополнении живой силой и танками, чтобы возобновить свое приостановившееся наступление. Использование бельгийских войск для обороны коммуникаций и складов Конфедерации могло высвободить для передовой несколько боеспособных соединений. Иными словами, Десо был не готов к тому, что его блестящий план потерпит крушение, столкнувшись с упрямством тупоголовых бельгийских политиков.

– Торжественные клятвы вашего правительства ЕвроКону должны перевесить соображения внутреннего порядка, мадам. Если вы хоть сколько-то в этом сомневаетесь, мне остается только предложить вам еще раз перечитать соответствующие соглашения.

Десо и не собирался смягчать свои слова. Эти двое представляли маленькую, весьма уязвимую страну, втиснутую как раз между Германией и Францией. Им не следует забывать об этом. К тому же, продемонстрировав жесткий подход, он может предотвратить сползание бельгийцев от простого неудовольствия к открытому противодействию.

Наклонившись вперед, Десо твердо закончил.

– Приказ Секретариата обороны окончателен, и мы ожидаем от вас полного и быстрого его исполнения. Я предлагаю вам немедленно заняться подготовкой распоряжений для вашего командования.

С этими словами Десо отвернулся, не обращая внимания на обиженное, напряженное выражение их лиц. К тому времени, как его помощники вывели из его кабинета двух испуганных бельгийцев, Десо уже думал о других, гораздо более важных проблемах.