30 ИЮНЯ, УЗЕЛ СВЯЗИ 25-й ТАНКОВОЙ ДИВИЗИИ В БЕЛОВЕЖСКОЙ ПУЩЕ, ГРАНИЦА ПОЛЬШИ И БЕЛАРУСИ

На протяжении нескольких веков бескрайние, девственные леса Беловежской пущи служили заповедником – последним прибежищем исчезающего европейского зубра в мирные годы и укрытием для польских и белорусских партизан в годы войны. Теперь под густо переплетенными кронами вековых деревьев расположились иные войска, стремившиеся скрыться от американских разведывательных спутников, вращающихся по своим орбитам на высоте нескольких сотен миль над поверхностью Земли.

Когда лучи солнца проникли сквозь густую листву и осветили пространство под деревьями, к небу стал подниматься приглушенный гул многих голосов, звяканье металла о металл и дымки многочисленных походных кухонь. Солдаты российской 25-й танковой дивизии просыпались и приступали к своим ежедневным обязанностям, проведя еще одну ночь в полевом лагере, под прикрытием деревьев и маскировочных сетей, которыми были затянуты танки Т-80 и боевые машины пехоты БМП-2.

Почти в самой середине обширного лагеря стояло несколько палаток, вокруг которых прохаживались вооруженные часовые. Составленные в круг командирские машины свидетельствовали, что штаб дивизии расположился именно здесь. Внутри этого круга было и такое место, где натянутые между деревьями телефонные провода исчезали под большим брезентом, который словно гигантский шатер прикрывал два восьмиколесных бронетранспортера, установку радиосвязи и несколько легких алюминиевых складных столов, заставленных полевыми телефонами, шифровальным оборудованием, аппаратурой засекречивания и прочими сложными приборами. В углу шатра деловито стучал дизельный электрогенератор, благодаря которому можно было пользоваться связью, не тратя драгоценные аккумуляторные батареи.

Возле одного из таких столов стоял высокий черноволосый военный, который говорил по ЗАСо-вскому телефону. Его лицо было бы красивым, если бы его не портил извилистый шрам, пересекающий лоб и по переносице спускающийся на левую щеку. То был след ранения, полученного генерал-майором Сергеем Ростопчиным много лет назад в Афганистане, где он командовал батальоном. Тогда осколки душманской мины не только изуродовали его лицо, но и чуть было не поставили точку на его карьере.

– Хорошо, полковник, я прекрасно вас понял.

Можете сообщить в главный штаб, что дивизия будет готова выдвинуться в назначенный срок.

Для командира дивизии Ростопчин был удивительно молод, особенно в армии, которую маршал Каминов подверг решительной перестройке и чистке.

Сам маршал был уже довольно пожилым человеком, и потому был склонен рассматривать возраст в качестве одного из показателей компетентности военачальника. Ростопчин был гораздо моложе большинства армейских генералов, но его нынешняя должность досталась ему заслуженно. Свою роль сыграло и то, что его родители всю жизнь посвятили армейской службе, и его собственный безупречный послужной список, а так же – что, быть может, было важнее всего – полное отсутствие интереса к политике. Комдив непоколебимо придерживался одного главного принципа и никогда от него не отступал – подчиняться вышестоящему командованию быстро, точно, без рассуждений и оговорок. Это качество делало его тем более ценным в нынешние времена, когда лояльность была не в чести, а пристрастия менялись буквально с каждым новым дуновением политического ветра.

Ростопчин дал отбой и обернулся к начальнику штаба, который с тревогой дожидался конца разговора.

– Это звонил полковник Соловьев, Миша. Нам следует ожидать подтверждения приказа об атаке в течение ближайших суток-полутора.

Полковник коротко кивнул в ответ, ожидая дальнейших инструкций.

– Свяжись со всеми командирами полков, – продолжил генерал Ростопчин. – Передай им, что я жду их к 16.00 для последнего инструктажа. Прикажи подтянуть тылы, я хочу, чтобы все наши машины были заправлены доверху еще до рассвета.

– Слушаюсь, товарищ генерал.

Ростопчин кивнул и вышел с узла связи, направляясь к своему персональному домику-прицепу. У него были компетентные и знающие подчиненные, способные учесть и принять во внимание все важные мелочи, о которых, как правило, вспоминаешь в самую последнюю минуту, причем проделывали они это совершенно автоматически. Автоматизм вырабатывался путем долгих и упорных тренировок, так как подготовить дивизию к боевому маршу было не так-то легко. Положившись на их опыт, генерал решил посвятить оставшиеся несколько часов тому, чтобы еще раз обдумать основные положения своего плана.

Он хотел сделать это вовсе не потому, что ожидал множества неприятностей, когда придет время и будет получен приказ. Отнюдь нет. На границе с Польшей уже сосредоточилось восемь русских дивизий, и еще четыре были на подходе. Им противостояла всего одна дивизия польской армии, которую они сокрушат за несколько часов. При мысли об этом Ростопчин только пожал плечами. При сложившемся соотношении сил война против Польши и их союзников должна была быть больше похожа на учения или маневры, чем на настоящий бой.

* * *

ШТАБ 1-й ВОЕННО-ВОЗДУШНОЙ АРМИИ, БАЗА ВВС В ГРОДНО, БЕЛАРУСЬ

Командующий 1-й военно-воздушной армией генерал-полковник Василий Уваров с нескрываемым удовольствием смотрел вдаль с высотной башни в центре города Гродно. В нем нарастало предчувствие грозных событий. Тысячи часов кропотливой штабной работы и подготовки принесли свои плоды: последние подразделения ударной авиации российской армии заходили на посадку.

Укрытия и ангары, выстроенные по обеим сторонам рулежных и взлетно-посадочных полос базы ВВС были уже заполнены прибывшими машинами, однако все новые и новые эскадрильи продолжали прибывать с тыловых аэродромов. На летном поле, на стоянках между массивными бетонными постройками стояли Су-24 – штурмовики дальнего действия со стреловидными широкими крыльями, а перед ними были парами припаркованы "Лягушачьи лапки" – меньшие по размеру, но более тяжелобронированные штурмовики Су-25, аналогичные американским "истребителям танков" А-10 "Тандерболт".

На другой стороне огромного летного поля торопливо расходились по местам экипажи летчиков и команды наземной обслуги, то и дело уклоняясь от электрокаров и самоходных тележек, развозивших по ангарам и взлетным полосам авиабомбы, ракеты и ракетные снаряды, а также боеприпасы для скорострельных авиационных пушек. На самой границе видимости, едва заметные среди невысоких холмов и редких березовых рощиц, боевые расчеты зенитных ракетных комплексов в спешке приводили в порядок свое хозяйство, готовя к боевым дежурствам батареи пусковых установок СА-10 и СА-15, окружившие базу по всему периметру.

Уваров знал, что подобную картину можно в эти минуты наблюдать на всех базах ВВС, расположенных в непосредственной близости от границы. Целые полки ударно-штурмовой и истребительной авиации до последней минуты оставались на тыловых аэродромах, чтобы ввести в заблуждение развед-спутники противника, в то время как вся аэродромная обслуга и техника поездами и автотранспортом скрытно перебрасывались на приграничные базы. И вот теперь они воссоединялись на прифронтовых аэродромах, вновь образуя боевые части и соединения. К моменту, когда маршал Каминов достигнет соглашения со своими французскими союзниками, 1-я военно-воздушная армия будет полностью готова вторгнуться в воздушное пространство Польши всей своей немалой мощью.

* * *

КОМАНДНЫЙ ПУНКТ НА РАКЕТНОМ ПОЛИГОНЕ ТЕЙКОВО, РОССИЯ

Генерал Виктор Гречко, находясь на подземном командном пункте в нескольких сотнях футов от поверхности земли, смотрел, как на контрольной панели управления перемигиваются разноцветные лампочки. Постепенно все огни на панели сменили янтарно-желтый цвет на зеленый – это боевые расчеты межконтинентальных баллистических ракет СС-24 докладывали о состоянии полной боевой готовности. После нескольких лет неопределенности, навязанных политиками, его ракеты снова возвращались в режим "горячего ожидания". Первоначально эти твердотопливные ракеты были разработаны для старта с подвижных транспортных средств с рельсовыми направляющими, однако впоследствии их поместили в подземные шахты, предназначавшиеся для более старых СС-11. Каждая баллистическая ракета СС-24 имела радиус действия свыше пяти тысяч морских миль и несла до десяти высокоточных ядерных боеголовок индивидуального наведения мощностью по пятисот пятидесяти килотонн каждая. На взгляд генерала Гречко, это было ошибкой. Развернутые на стартовых позициях шахтного типа ракеты были слишком уязвимы, и воздушный удар авиации США по французским ракетам на плато д'Албийон наглядно доказал это. Однако на ракетном полигоне, расположенном глубоко на территории России, они могли бы пострадать только в том случае, если американцы первыми запустили бы свои межконтинентальные ракеты. Когда на пульте не осталось ни одного желтого огонька, генерал снял трубку прямой телефонной связи с Москвой.

– Докладывает генерал Гречко. Ракетный полигон Тейково находится в режиме "горячего ожидания". Проверка всех систем завершена, боевые расчеты приведены в состояние повышенной боевой готовности. Стартовые ключи и коды розданы. Ждем дальнейших указаний.

Теперь, если бы США или Великобритания попытались при помощи ядерной угрозы остановить вторжение русских войск в Польшу, Россия была готова ответить тем же.

* * *

ОСТРОВ БОРНХОЛЬМ В БАЛТИЙСКОМ МОРЕ, ДАНИЯ

Десятилетний Кристиан Петерсен стоял на вершине невысокого, поросшего травой холма и вглядывался в морскую даль, завороженный видом множества серых, безмолвных корабельных силуэтов, движущихся мимо Борнхольма на восток. Позабытые учебники грудой лежали на траве возле его ног. Порывы резкого ветра ерошили мягкие светлые волосы мальчугана, раздували синюю с желтым ветровку, которую мать Кристиана всегда заставляла его надевать, чтобы уберечь от утренней прохлады.

Десять. Двенадцать. Пятнадцать. Он громко считал проходившие мимо корабли, и глаза его раскрывались все шире и шире. Их были десятки! Кораблей было гораздо больше, чем он видел за всю свою жизнь, и все это были крупные суда, ничем не напоминающие плоскодонные мотоботы, обычно бороздящие море вокруг острова, осуществляя межостровные пассажирские и грузовые перевозки. Кристиан разглядел и старые, все в потеках ржавчины грузовозы, и нефтеналивные танкеры, и глубокосидящие современные контейнеровозы, рядом с которыми мальчик заметил и маленькие, ощетинившиеся во все стороны антеннами военные корабли, сновавшие между "торговцами".

Сверкая серебристыми винтами, над конвоем косились грязно-серые вертолеты, а высоко в зените, словно дневные звезды, то вспыхивали, то гасли в солнечном свете маленькие искры. Это были американские, английские и норвежские истребители, готовые отразить любую попытку ЕвроКона атаковать конвой с воздуха.

Датский школьник, разумеется, не мог знать, что он видит первый военно-транспортный караван союзников с действительно серьезной помощью для Польши. Корабли, на борту которых находились танки, бронетранспортеры и артиллерия 24-й механизированной и 1-й бронетанковой дивизий были от Гданьска на расстоянии всего двухсот миль.

* * *

ОТДЕЛЕНИЕ ГЛАВНОГО ДЕПАРТАМЕНТА ВНЕШНЕЙ БЕЗОПАСНОСТИ, ФРАНЦУЗСКОЕ ПОСОЛЬСТВО В МОСКВЕ

Майор Поль Дюрок низко склонился над столом в одной из комнат посольства, принадлежавшей Департаменту. Окон в ней не было, а стены защищались от прослушивания электромагнитными экранами. Дюрок изучал фотографии, которые его филеры сумели сделать на Арбате. На фото полковник Валентин Соловьев разговаривал с эффектной шатенкой. Подняв взгляд на высокорослого, плотного Мишеля Вернера, он спросил:

– Форе и Вердье уверены, что это было именно запланированное рандеву, а не просто случайная встреча?

– Совершенно уверены, – кивнул Мишель. – Русский офицер оставил свою машину на стоянке у Министерства обороны и, не заходя в здание, сразу пошел на Арбат. Здесь он встретился с этой женщиной и после короткой беседы вернулся в Министерство.

– Так... – Дюрок побарабанил пальцами по столу, обдумывая это утверждение. Затем он кивнул. Его оперативники были правы. Поступки полковника целиком укладывались в схему поведения человека, который выходит на нелегальный контакт. Но вот только с кем встречался Соловьев?

Дюрок снова посмотрел на Вернера.

– Вы так и не установили, кто она такая?

– Увы, майор, – гигант угрюмо покачал головой. – Мы проверили все досье здесь и – через спутник – в Париже, но нам так и не удалось идентифицировать ее ни с одним из известных нам секретных агентов.

– Меня это не удивляет, – едко заметил Дюрок. Несколько лет службы во французской разведке заставили его преисполниться глубочайшего презрения к типам из административной и аналитической служб. Он оценивал их умственные способности не намного выше, чем у обыкновенных конторских служащих.

Майор снова впился взглядом в лицо женщины, стоявшей рядом с Соловьевым. Кто же она, черт побери, такая? Она была не похожа на русскую, но это еще ничего не значило. Даже теперь, когда от России отделились бывшие союзные республики и окраинные провинции, эта треклятая страна все равно представляла собой адскую мешанину самых разных этнических групп. Однако все в ее облике выдавало в ней иностранку, вот только из какой страны? Из Англии? Из Америки? Из Германии?

– Может быть, запросить русских? – предложил Мишель. – Может быть, у ФСК есть что-нибудь на нее?

– У этих? – Дюрок фыркнул. – Сомневаюсь.

Затем глаза его сузились.

– В любом случае мы можем совершить большую ошибку, прибегая к помощи ФСК. Что если Соловьев действует с санкции самого Каминова? Что если этот старый хрыч ведет с нами двойную игру? Я не удивлюсь, если станет известно, что маршал торгуется одновременно и с нами, и с американцами.

– Тогда, может быть, сообщить в Париж? – неуверенно спросил Вернер.

– Ни в коем случае, – Дюрок постучал пальцами по фотографиям. – Во всяком случае до тех пор, пока у нас не будет чего-то более определенного, чем это.

Он серьезно сомневался в том, что его начисто лишенные воображения начальники сумеют увидеть что-либо подозрительное или хотя бы выходящее за рамки обычного в том, что полковник Соловьев открыто встречается с прелестной женщиной. Если он начнет слать шифровки в Париж с подобными сообщениями, то добьется только очередного выговора за стремление нарушить устоявшийся порядок, который, словно строгий ошейник, стягивал его шею. Нет, ему потребуется нечто большее, чем не подкрепленные вескими доказательствами предположения и проблески интуиции. Без доказательств ему ни за что не удастся убедить начальство в том, что в Москве что-то неладно. Тут нужно неоспоримое свидетельство измены Соловьева, причем такое, которое заставило бы русских предпринять в отношении полковника какие-то меры или вскрыло двойное дно самого Каминова.

Дюрок встал и оттолкнул от себя пачку фотографий. Насколько он понимал, переговоры с маршалом и его сторонниками подошли к критической стадии. Посол Сорэ ожидал решительного прорыва с часу на час. Времени для того, чтобы раскрыть нелегальную связь Соловьева и добыть необходимые доказательства, оставалось чертовски мало, и у него был только один путь, чтобы справиться с этой задачей, пока не стало слишком поздно. Необходимы решительные действия. Необходима боевая операция.

* * *

ПАРК ГОРЬКОГО

Москвичи заполнили улицы, наслаждаясь последними часами уходящего теплого летнего дня. По аллеям парка бродили рука об руку парочки, кто-то неподвижно сидел на скамейках, впитывая благодатный солнечный свет. Чиновники и бизнесмены снимали пиджаки и ослабляли узлы галстуков. Кое-кто задерживался по пути домой сыграть партию в шахматы или просмотреть вечерний выпуск подцензурных правительственных газет; некоторые заходили в кафе выпить с друзьями или коллегами по работе водки или пива. Любители футбола собирались группами и обсуждали последние матчи чемпионата. Несколько подростков пронеслись по извилистым аллеям на скейтбордах, с трудом огибая пешеходов.

Эрин Маккена ловко уклонилась от целой стаи гогочущих подростков и остановилась в тени одного из двух гигантских колес обозрения. Она тоже вполголоса выбранилась, однако ее проклятия относились отнюдь не к расшалившимся скейтбордистам. Эрин проклинала Каминова, немцев, французов и всех кретинов, подталкивающих мир к новой глобальной войне.

Она только что встречалась с Валентином Соловьевым, и ни одна из новостей, которые она должна была передать Баничу, не была доброй. По словам полковника, его руководителям оставалось сделать последние полшага, чтобы достичь договоренности с французскими эмиссарами. Каминов уже издал предварительный боевой приказ армии и военно-воздушным силам, сконцентрированным на границе Польши, и даже остававшиеся у русских межконтинентальные баллистические ракеты были приведены в состояние повышенной боевой готовности.

Эрин крепко зажмурила глаза, чувствуя, как от напряжения заныли виски. Господи Иисусе, между Россией и Соединенными Штатами может начаться ядерная война! Кошмары и страхи, терзавшие ее в детстве, снова ожили и были весьма недалеки от того, чтобы стать реальностью. Эрин с гневом подумала о близоруких и эгоистичных политиках, которые приобретали голоса избирателей призывами к изоляции, устанавливали барьеры на путях развития внешней торговли, одновременно урезывая расходы на оборону и на помощь иностранным державам. Они и им подобные оппортунисты по всему земному шару пожинали теперь горькие плоды своей политики – миллионы невинных людей оказались в жерновах пылающей в Европе войны.

Когда последний длинноволосый юнец с гиканьем промчался мимо, Эрин Маккена вернулась на дорожку парка и направилась к серому продуктовому фургону, припаркованному возле высотной башни музея палеонтологии на южной окраине парка Горького. Она знала, что Банич, Хеннеси и другие оперативники ЦРУ, прикрывавшие ее во время этой встречи, захотят как можно скорее доложить полученную информацию в посольство.

Дорожка вывела ее на обочину Калужского шоссе всего в какой-то сотне метров от фургона Банича. Здесь было еще оживленнее. Толпы людей из тех, кто работал или жил в престижных многоэтажных домах на противоположной стороне проспекта, вливались в парк через южные ворота. Эрин миновала группу зевак, собравшихся вокруг жонглировавшего тремя мячами и кухонным ножом уличного артиста, и ускорила шаги. Она была почти у цели.

Два черных автомобиля вынырнули из потока движущегося транспорта и с резким скрипом затормозили возле нее. Распахнув задние дверцы еще до того, как машины полностью остановились, из них выскочили двое мужчин и бросились к ней. Эрин успела рассмотреть их неподвижные, лишенные всякого выражения лица и одинаковые темные костюмы.

Эрин замерла, парализованная страхом, и прежде, чем она успела прийти в себя, ее схватили за руки и подтолкнули к одному из ожидающих "седанов".

Огромный мужчина с жестким лицом, стоявший у второй машины, замахал руками и крикнул:

– Скорее!

Услышав французскую речь, Эрин стряхнула с себя оцепенение. Ее дипломатическая неприкосновенность могла как-то помочь против русской контрразведки, но никак не против французских спецслужб, которые пытаются похитить ее в центре Москвы. Рефлексы, отточенные курсами самообороны, которые она закончила несколько лет назад, мгновенно ожили.

Пора! Она внезапно высвободила руки, ударила одного из нападавших локтем в живот и, развернувшись, вонзила острый каблучок в подъем ноги второго. Французы отшатнулись, и Эрин, почувствовав себя на свободе, повернулась и побежала прочь с этой людной улицы, направляясь обратно, в заросший деревьями парк.

– Дерьмо! – выругался Дюрок. Высунувшись из окна первой машины, он махнул рукой вслед Эрин. – Форе, Вердье, Вернер – за ней!

Пристыженные своей неудачей, агенты кивнули и помчались в погоню.

Дюрок все еще кипел. С самого начала он рассчитывал на то, что внезапность нападения ошеломит девушку, и они успеют втолкнуть ее в машину, спрятав от чужих глаз. Нужно было действовать и быстро, и осмотрительно. Теперь, похоже, задача даже упростилась. Наклонившись вперед, он постучал по прозрачной перегородке, отделявшей его от водителя.

– Поезжай вперед, за музеем сверни направо. Там поедешь на север по Пушкинской набережной. Не будет же она вечно прятаться среди этих чертовых деревьев!

– Слушаюсь, майор! – машина тронулась с места и, набирая скорость, влилась в поток транспорта.

Увлеченный преследованием, майор Дюрок не обратил внимания на серый продовольственный фургон, который двинулся следом за ними.

Эрин мчалась вперед, уклоняясь от встречных и обгоняя пешеходов, идущих слишком медленно. За спиной она слышала тяжелый топот ног и испуганные крики людей, которые, остановившись поглазеть, были сбиты с ног ее преследователями. Французы не отставали, но она не рискнула оглянуться и выяснить, насколько близко от нее они находятся.

Страх все еще владел ею, однако она поняла, что совершила ошибку, удаляясь от Банича и его людей. "Черт побери, – подумала она, – я считала себя поумнее!" Паника заставила ее пойти по пути наименьшего сопротивления и бежать от опасности, а поворачивать обратно было слишком поздно. Эрин решила бежать к Москве-реке, надеясь, что ей представится возможность оторваться от преследовавших ее мужчин. После этого она сумеет добраться до одной из конспиративных квартир ЦРУ или найти какой-то другой способ позвать на помощь.

Она промчалась мимо смеющихся детей, которые пускали "блины" по поверхности заросшего пруда, растолкала их удивленных матерей и нырнула в заросли деревьев и кустов. За спиной послышался всплеск и громкие крики – наверное, кто-то из детей упал в воду, но никто не попытался ей помешать.

И это было вовсе не удивительно. Десятилетия жестокой диктатуры приучили москвичей в нужный момент отворачиваться и смотреть в другую сторону, особенно если на их глазах женщину преследуют мужчины, весьма похожие на чекистов.

Приближаясь к реке, Эрин побежала быстрее. Куда ей повернуть, на юг или на север? Если она побежит по набережной на юг, она вернется туда, где должна была встретиться с Баничем и остальными. Если она повернет на север, она снова окажется в парке Горького, около Крымского моста и гостиницы "Варшава". Однако важнее всего было то, что этот путь вывел бы ее к станции метро.

Последнее соображение оказалось решающим.

Запутанная система московской подземки была идеально приспособлена для того, чтобы оторваться от преследования и добраться до безопасного укрытия.

Она выбежала из-под деревьев к блестевшей под лучами солнца реке. На противоположном берегу, на Фрунзенской набережной, высились жилые дома. Эрин повернула на север, наискось пересекая поросший мягкой травой склон, спускающийся к дороге, шедшей вдоль чугунной решетки набережной. Раздавшиеся в отдалении сердитые вопли подсказали ей, что трое французов выдохлись и безнадежно отстали.

Спасена! Ее дыхание стало ровнее, и Эрин почувствовала прилив сил. Это было второе дыхание – то самое, на которое она всегда полагалась, участвуя в состязаниях по бегу на длинные дистанции. Увеличивая отрыв от своих преследователей, Эрин переживала нечто похожее на ликование, обычно предвещавшее победу.

Но ее эйфория продолжалась недолго. Сзади ее догнал черный автомобиль, затормозивший так резко, что его развернуло поперек дороги. Машина преградила ей путь. Эрин попыталась свернуть в сторону, но сила инерции толкала ее прямо на автомобиль. Ноги не послушались ее, Эрин споткнулась и врезалась на полном ходу в теплый черный борт машины, тщетно пытаясь оттолкнуть от себя эту гладкую поверхность. Перед глазами ее вспыхнул красный свет, и весь окружающий мир на несколько секунд исчез.

Когда боль отступила, Эрин обнаружила, что ее крепко держат и что ее руки связаны за спиной. Похититель, невысокий человек с узким лицом, светло-голубыми глазами и холодным взглядом змеи, не оставил ей ни одного шанса. Судя по тому, как властно и энергично он отдавал приказания троим проштрафившимся агентам, пытавшимся поймать ее в аллеях парка, именно он командовал этой операцией.

"Операция", – подумала Эрин. Этот неуклюжий нейтральный термин можно было использовать для описания того, что с ней случилось. Ее похитили, а попытка бежать не удалась. Теперь она была пленницей французской разведки.

Шум двигателя заставил ее повернуть голову, и она увидела потрепанный продовольственный фургон, остановившийся сзади, вплотную к черной машине французов. Дверца кабины открылась, и на траву, сохраняя на лице непроницаемое выражение, спрыгнул Алекс Банич. Из-за его плеча вынырнули Хеннеси и Фил Тепплер, еще один оперативник ЦРУ. Банич шагнул вперед.

– Эй, приятель, какие проблемы? Ну-ка отпусти девчонку!

Дюрок с нарастающим раздражением смотрел, как трое русских выбираются из фургона. Нелепая охота, с которой началась операция, не доставила ему никакого удовольствия, и теперь ему не хватало только вмешательства прохожих – обычных работяг, если судить по их перепачканным робам. Он криво улыбнулся. Операция, которую надлежало исполнить молниеносно и профессионально, превращалась в кровавый фарс.

Первый из русских, выбравшийся из кабины, русоволосый и невысокий, сказал что-то непонятное, но, несмотря на его негромкий голос, угрожающее.

– Он хочет, чтобы вы отпустили ее, майор, – перевел ему Форе, человек с крысиным лицом.

– Вот как? – Дюрок усмехнулся. У них не было времени на всю эту рыцарскую чепуху. Они и так провозились слишком долго, и теперь даже тяжелая на подъем московская милиция, должно быть, была на пути к месту происшествия. Дюрок перехватил женщину одной рукой за шею, а второй извлек из наплечной кобуры, незаметной под пиджаком, 9-миллиметровый автоматический пистолет Макарова. Направив ствол пистолета в грудь противника, он сказал:

– Прикажите этому чертовому работяге отойти, Форе. Скажите ему, что у нас имеются официальные полномочия.

Однако, вопреки предостережению и не обращая внимания на направленное в его сторону оружие, русский сделал еще один шаг вперед, прижимая руки к бокам. Дюрок в гневе снял "Макаров" с предохранителя и слегка приподнял ствол, надеясь, что при виде смерти, глядящей ему в лицо, этот твердолобый русский вспомнит о здравом смысле.

– Скажите ему, Форе, что у него есть три секунды, чтобы убраться отсюда. Раз... Два...

Рыжеволосая пленница внезапно вывернулась из его захвата и попыталась оттолкнуть в сторону его руку с пистолетом.

– Свинья! – Дюрок схватил ее за волосы и рванул на себя, затем опрокинул на землю одним мощным ударом.

– Берегитесь, майор! – выкрикнул Вернер.

Дюрок попытался развернуться, но было слишком поздно.

Он почувствовал, как что-то холодное и острое вонзается ему в живот прямо под ребрами. Тут же пришла боль, столь обжигающая и ослепительная, что в глазах Поля потемнело. Майор Поль Дюрок удивленно смотрел, как его русоволосый противник отступает на шаг назад, все еще сжимая в руке нож, широкое лезвие которого было залито красным по самую рукоятку.

Держа нож наготове, на случай, если француз попытается поднять свой пистолет, Алекс Банич смотрел, как человек, которого он только что ударил, медленно опускается на колени и опрокидывается набок. Агент Департамента внешней безопасности несколько раз дернулся, потом хрипло закашлялся и затих. Ярко-алая кровь толчками выливалась из его широко раскрытого рта и собиралась в лужицу на зеленой траве. Пистолет выпал из ослабевших пальцев и валялся у ног Банича.

Не раздумывая, Алекс наклонился и подобрал пистолет. Как раз вовремя.

Самый высокий из остававшихся в живых французов прорычал что-то неразборчиво и гортанно, и выхватил из кобуры пистолет. Банич вовремя заметил оружие у него в руке.

– Алекс! – закричала Эрин.

Проклятье! Он быстро нажал на спусковой крючок три раза подряд, стреляя почти в упор. Первая пуля попала французу в грудь и отшвырнула его назад. Вторая снесла ему полголовы. Третья прошла мимо.

Банич стремительно развернулся лицом к оставшимся агентам. Потрясенные кровавой расправой и гибелью своих руководителей, они побледнели и медленно подняли руки.

– Проверьте их!

По приказу Банича, агенты Хеннеси и Тепплер подошли ближе, чтобы обыскать французов. Оба держали в руках ножи. Подобный выбор оружия был естественным для агентов, работающих под "крышей". Если бы их случайно остановила и обыскала милиция или служба безопасности, то за ношение огнестрельного оружия их ожидала смертная казнь, в то время как ножи имели при себе почти все русские рабочие.

Французы, воинственное настроение которых улетучилось под влиянием столь неожиданного поворота событий, покорно позволили себя обыскать. Сотрудники Банича нашли у них еще три пистолета.

– Это все, больше ничего нет, – сообщил Хеннеси, оборачиваясь через плечо.

Банич кивнул.

– Отлично. Вот что мы сделаем...

– Ни с места! Руки вверх! Всем поднять руки вверх!!!

Этот крик раздался из-за деревьев, растущих выше по склону. Повернувшись, Банич увидел отряд молоденьких милиционеров, которые осторожно приближались к ним. Они по одному выходили на открытое пространство, и каждый держал в руках оружие, нацеленное на группу людей внизу. Вдалеке показались мигающие красно-синие огни – это с обоих концов набережной приближались милицейские патрульные машины, отрезая им последний путь к отступлению.

– Выполняйте их приказания, – негромко сказал Банич. Бросив пистолет, он поднял руки в знак того, что сдается. Увидев написанный на лице Эрин ужас, Алекс почувствовал внезапную тошноту, подступившую к горлу. Он убил двоих, чтобы спасти ее из плена, и все равно потерпел неудачу. Теперь он был не в силах спасти никого.