15 ИЮЛЯ, БЕЛЫЙ ДОМ, ВАШИНГТОН

Улыбающееся лицо президента было первым, что увидел Росс Хантингтон, войдя в Овальный кабинет. Он даже не сразу узнал в нем того самого целеустремленного и сдержанного политика, который направил его в Европу несколькими днями раньше. – Входи, Росс! Входи и присаживайся.

Хантингтон легко опустился в кресло, чувствуя себя лучше, чем когда бы то ни было за многие годы. Учитывая то, как и где он провел последние пару недель, это было удивительно; несколько бессонных дней и ночей он находился в море, на борту военного корабля вблизи вражеских берегов; затем, работая по двадцать часов в сутки, советник президента курсировал между столицами европейских государств, пытаясь договориться о временном прекращении огня. И наконец, долгий перелет домой, за время которого он так и не сомкнул покрасневших от усталости глаз. Он давно должен был бы свалиться от усталости, может быть, даже умереть, принимая во внимание все то, что было записано в его истории болезни. Видимо, ощущение победы и перспективы длительного мира взбодрили его, подействовав на организм более благотворно, чем мог бы подействовать длительный отдых в постели.

Так он и объяснил президенту.

Президент кивнул, не переставая улыбаться.

– Это чертовски верно. Я сам чувствую себя так, словно опять стал мальчишкой.

Хантингтон, пристально глядя на лицо давнего своего друга, подумал, что это, пожалуй, не совсем так. На еще недавно таком моложавом лице президента появились новые морщины и складки, свидетельствующие о том, что напряженные дни и переживания войны не прошли для него даром.

И все же дух конструктивного оптимизма не покинул президента. Это стало ясно, когда во время беседы о том, что ждет их дальше, этот дух внезапно вырвался на свободу и забушевал в полную силу.

– Наконец-то нам представилась реальная возможность вернуть мир на единственно правильный путь! Мы прорубили окно, через которое многим народам стал виден новый путь!

Хантингтон кивнул. Война окончательно развенчала и дискредитировала идеи ультранационализма, а политика протекционизма терпела крах по всему земному шару. Потрясенные видом залитых кровью полей сражений и политики, и народы, казалось, были готовы к тому, чтобы позабыть об укоренившейся неприязни к своим соседям и о своих честолюбивых замыслах. Вот только как долго это будет продолжаться?

– Это окно может очень скоро захлопнуться, мистер президент, – предупредил он.

– Я знаю, – взгляд президента стал задумчивым и отрешенным. – Мы дорого заплатили за наступивший мир, и мне не хотелось бы, чтобы что-то вынудило нас нарушить его. Не сейчас во всяком случае...

Хантингтон понимал, что хотел сказать этим президент. После окончания "холодной войны" индустриальные страны во всем мире в основном топтались на одном месте, раздираемые внутренними дрязгами, они лихорадочно пытались решить свои проблемы, ополчившись друг против друга. Спад производства приводил к неприятию "чужаков" и "чужих товаров". Нечистоплотные и циничные политиканы сумели извлечь из враждебного отношения ко всему иностранному немалую выгоду для себя. Протекционистские таможенные тарифы, словно в заколдованном круге, порождали ответные протекционистские меры и ограничения в торговле, ибо каждая нация стремилась к возмездию. Торговые войны и вспыхивающие то тут, то там межрасовые и межэтнические конфликты стали составной частью длительного, уродливого и достойного всяческого сожаления процесса сползания к настоящей войне – войне между народами, некогда бывшими добрыми соседями.

– Что конкретно вы задумали? – спросил Хантингтон.

– Новый союз народов. Союз, основанный на четырех принципах: свобода торговли, свобода предпринимательства, свободный рынок и свободные правительства. Этот союз не будет ограничен рамками отдельного континента или одного океана... – президент смущенно улыбнулся. – Скромные планы, не так ли?

Затем он снова посерьезнел.

– Это единственный известный мне способ укрепить мир, Росс. Процветающие демократии не ходят друг на друга войной. Все договоры и отдельные соглашения во всем мире не значат ничего, пока за ними не стоят добрая воля и общие интересы.

Хантингтон кивнул.

– Это будет не просто – построить нечто подобное тому, о чем вы сейчас говорили.

– Безусловно. И я тоже так думаю, – согласился с ним президент. – Однако поскольку мы в третий раз за столетие собрали Европу из кусочков, Соединенные Штаты пользуются на европейской арене значительным авторитетом и обладают практическим влиянием. Я собираюсь воспользоваться и тем и другим... – президент покосился на телефон, установленный на столе – Я только что разговаривал с британцами, и мы договорились с ними, как можно скорее организовать в Лондоне международную конференцию и начать совместные переговоры.

– Кто приглашен для участия в них?

Президент улыбнулся.

– Поскольку мы планируем начать с малого, то в переговорах примут участие европейские страны, Канада, Мексика и Соединенные Штаты, но это пока. Что будет потом? Скажем, через несколько месяцев? Весь мир! Для этого потребуется чертова прорва тяжелой работы и ритуальных плясок, особенно от тех, кому выпадет незавидная задача проследить, чтобы переговоры завершились благополучно, – улыбка президента стала еще шире, так что Хантингтону стало очевидно – именно на нем остановил он свой выбор.

Советник президента почувствовал легкую тревогу.

– Что скажешь, Росс? Может быть, у тебя другие неотложные планы? Гольф, теннис, отдых на побережье?

Хантингтон неловко пошевельнулся в кресле.

– Но... вы это серьезно, мистер президент? В конце концов я даже не государственный деятель.

– Совершенно серьезно, – твердо заявил президент. – Ты честен, ты умен и терпеть не можешь пустой болтовни. Именно в таком государственном деятеле нуждается весь мир в эту самую минуту.

Поднявшись из-за стола, президент Соединенных Штатов положил руку на плечо Хантингтону.

– Ты достаточно долго служил своей стране, оставаясь в тени, Росс. Пора сделать шаг и выйти на свет.

* * *

16 ИЮЛЯ, АЭРОПОРТ В БУДАПЕШТЕ, ВЕНГРИЯ

Чувствуя себя неловко и скованно в своем новеньком парадном мундире, Золтан Храдецки нетерпеливо переминался с ноги на ногу в толпе прочих высокопоставленных чиновников, ожидая, пока реактивный лайнер Британской авиакомпании, прибывший из Парижа, свернет с посадочной полосы и приблизится. На его погонах сверкали большие серебряные звезды генерал-майора, но Золтану казалось, что каждая из них весит по меньшей мере тонну.

"Дайте мне время, – подумал он, – и я к ним привыкну". Новое звание немного пугало его, однако своих новых обязанностей он не страшился.

Получив назначение на должность командующего Венгерской народной полиции, Храдецки столкнулся с задачей реформирования и реорганизации полицейских сил страны, которые должны были следить за соблюдением законности и порядка. Именно к этому он готовил себя всю свою сознательную жизнь, и теперь, едва заняв этот пост, он сразу заручился поддержкой американского Федерального бюро расследований и английского Департамента уголовного розыска. Специалисты союзников могли оказать неоценимую помощь в деле организации соответствующих служб и подготовке личного состава полиции. При этом Храдецки впервые мог быть уверен в том, что иностранные советники действительно хотят помочь его стране, а не установить скрытый контроль за деятельностью полиции.

Пассажирский самолет прокатился еще немного по гудронированной рулежной дорожке и встал точно напротив толпы встречающих. Работники наземной службы аэропорта подкатили к передней двери самолета металлический трап. Дверь открылась, и почетный караул, выстроенный на поле, замер в положении "смирно". Негромко ударили литавры, и оркестр заиграл национальный гимн.

Храдецки невольно задержал дыхание, когда на трапе в свете полуденного солнца появился Владимир Кушин – все такой же высокий, не сломленный долгим французским пленом. Новый президент Венгрии благополучно возвратился на родину.

* * *

17 ИЮЛЯ, ПРЕФЕКТУРА ФРАНЦУЗСКОЙ ПОЛИЦИИ, ПАРИЖ

Никола Десо сердито шагал взад и вперед в темноте. Вот уже несколько дней, как он был помещен в эту небольшую одиночную камеру, пока спешно сформированная Шестая республика готовилась судить его за преступления против народа Франции и против человечества.

Кроме следователей, ведущих его дело, Десо навещали лишь двое врачей. Они обнаружили у него повышенное кровяное давление и прописали ему какие-то лекарства – лекарства, которые он незамедлительно швырнул обратно в их гнусные рожи.

Вспомнив об этом, Десо довольно фыркнул. Насколько абсурдной была эта ложная забота о его здоровье! Правительство, по-видимому, очень хотело, чтобы он прожил достаточно долго, чтобы стать козлом отпущения.

Он ухмыльнулся. Наверное, Гюши избрал лучший способ оставить всех в дураках. Пуля в лоб казалась намного предпочтительнее унизительной комедии правосудия.

Десо, однако, отмел эту мысль. Он не сдастся так просто. Несколько лет, проведенных им в высших эшелонах власти и разведывательной службы, позволили ему узнать немало тайн и секретов, которые, став достоянием гласности, могли доставить немало неприятностей высшим должностным лицам государства. Если сделка не состоится, то он всегда сможет использовать открытое судебное разбирательство для того, чтобы потащить за собой многих других. Если это и не принесет ему пользы, то доставит массу удовольствия.

В дверном замке загремел ключ, и Десо повернулся ко входу в крайнем удивлении. Кто это пожаловал к нему в столь поздний час?

Дверь распахнулась, и в камере появились трое мужчин. Одного из них Десо сразу узнал – это был Филипп Жилле, начальник Оперативного отдела и глава службы тайных операций Департамента внешней безопасности. Остальные двое были, скорее всего, просто головорезами из числа мелких преступников, которых служба часто нанимала для проведения в жизнь своих противозаконных планов.

Когда Десо заметил на руках у них тонкие хирургические перчатки, его тревога превратилась в панику. Он открыл рот, чтобы закричать, но было слишком поздно.

Что-то холодное и острое вонзилось в его предплечье. В груди вспыхнула боль, в глазах потемнело, и Десо медленно провалился в забытье.

Несколько часов спустя пожилой полицейский доктор неловко поднялся с колен рядом со скорчившимся на полу телом. Вздохнув, он снял с головы стетоскоп.

– Ну что? – спросил старший прокурор. Свидетельские показания Десо могли оказать правительству неоценимую помощь в его попытках реформировать и переподчинить многочисленные разведывательные службы. С его смертью задача многократно усложнилась. С другой стороны, стало очевидно, что острые вопросы прокурора, на которые уже ответил Десо, затронули какие-то скрытые нервы совсем близко от цели.

– Мне очень жаль, монсеньор прокурор. Похоже, министр скончался вчера поздно вечером от массированного сердечного приступа. Я этого боялся... – доктор Арно, щуплый седой человечек, неспокойно передернул плечами. – Какая жалость!

– Понятно. Кое для кого этот приступ оказался весьма кстати, доктор, вам не кажется? – прокурор некоторое время пристально смотрел на врача, словно ожидая, что он скажет что-то еще. Но Арно молчал, крепко сжимая зубы. Тогда прокурор повернулся к дверям камеры и махнул кому-то рукой. В помещение вошли еще два человека, каждый из которых держал в руке собственную сумку с инструментами.

Снова повернувшись лицом к доктору Арно, на лице которого отразилось еще более сильное беспокойство, прокурор сказал:

– Надеюсь, вы понимаете, что я обязан проверить ваши выводы. Сейчас наши эксперты осмотрят тело...

Он взглянул на вошедших.

– Смотрите внимательно и ищите что-нибудь необычное: следы инъекций, царапины... короче, вы сами знаете.

Эксперты мрачно кивнули.

Полицейского доктора начала бить мелкая дрожь. Сотрудники Департамента внешней безопасности обещали защитить его от этого мрачного, неуступчивого субъекта – главного прокурора. Теперь же Арно начал подозревать, что агенты безопасности переоценили свое влияние и недооценили решимость новых руководителей сделать широкий жест и избавиться от пятен на своем прошлом.

– По зрелому размышлению, монсеньор прокурор, я должен признать, что заметил кое-какие признаки, несовместимые с моим предварительным диагнозом.

– Вот как? – прокурор медленно повернул голову. – Как это интересно, доктор Арно!

Положив тяжелую руку на плечо пожилого доктора, он добавил:

– Тогда почему бы нам с вами не пройти ко мне в кабинет и не поговорить подробнее о том, что еще и кого еще вы начинаете припоминать?

* * *

1 АВГУСТА, БЕЛЫЙ ДОМ

Эрин Маккена сидела в приемной перед дверями Овального кабинета и, не в силах справиться с охватившим ее волнением, то и дело посматривала на часы. Ей очень не хотелось выглядеть взволнованной, однако много ли найдется людей во всех Соединенных Штатах, которых когда-либо приглашали для приватной встречи с президентом? Она посмотрела направо, радуясь тому, что может увидеть Алекса Банича, сидевшего в кресле рядом. Алекс улыбнулся ей.

Несмотря на все старания, со дня возвращения из Москвы им так и не удалось побыть друг с другом столько, сколько им бы хотелось. Лен Катнер, потрясенный опасностью, которой они подвергались, и еще больше – достигнутым успехом, отправил их в Вашингтон, как только это стало относительно безопасным. С тех пор Алекс и Эрин только и делали, что совещались с руководителями буквально всех существующих служб и работниками аналитических бюро ЦРУ, снова и снова рассказывая им о ситуации в России. В соответствии со строжайшей директивой самого директора ЦРУ, они никому, никогда и ни при каких обстоятельствах не должны были упоминать о своей причастности к убийству маршала Каминова.

– Мисс Маккена? Мистер Банич?

Оба подняли головы, и секретарь показал им на дверь в кабинет.

– Президент свободен и ждет вас.

Чувствуя, как бешено стучит ее сердце, Эрин встала и последовала в кабинет вслед за Алексом.

Президент был один, он ждал их, стоя у окна Овального кабинета, выходившего в розарий Белого дома. Увидев вошедших, он широко улыбнулся и шагнул им навстречу, чтобы приветствовать обоих крепким дружеским рукопожатием.

– Я очень рад нашей встрече, мисс Маккена и мистер Банич.

Президент в жизни выглядел старше, чем на телеэкране, но зато теперь его человеческие черты проявились отчетливей. В его глазах Эрин разглядела неподдельную искренность и теплоту. Несколько мгновений пролетело в вежливой беседе, прежде чем поведение президента неожиданно стало строгим и официальным.

Подойдя к столу, он взял две небольшие коробочки и открыл их. В коробочках лежали медали с красивыми лентами, чтобы носить их на шее.

– Эрин Маккена и Александр Банич! Мне, как президенту страны, выпала честь наградить вас обоих Орденом Свободы – высшей наградой, которой может благодарный народ отметить заслуги своего гражданина.

Покраснев от смущения и гордости, Эрин и Алекс наклонили головы, давая возможность президенту надеть на них награды.

Затем президент повел себя так, словно ему было до крайности неловко.

– К сожалению, – сказал он смущенно улыбаясь, – я вынужден буду просить вас вернуть мне эти награды прежде, чем вы уйдете. Покуда мы не хотим, чтобы весь мир узнал, как этот старый ублюдок Каминов нашел свой столь своевременный конец, ваши награды считаются совершенно секретными.

Эрин не смогла удержаться и рассмеялась. Это было так типично для стиля работы правительства – наградить человека медалью, в которой нельзя было покрасоваться и о которой нельзя было даже рассказать.

Президент засмеялся вместе с ней и даже остановил Эрин, когда она попыталась принести свои извинения.

– Не нужно извиняться, мисс Маккена. Вы совершенно правы. Смею надеяться, что вы позволите мне предложить вам что-то более конкретное. Хотя это, конечно, не совсем награда. Просто еще одна возможность сделать для своей страны что-то опасное и трудное.

Эрин кивнула.

– Разумеется, мистер президент.

– Превосходно. Я хотел бы, чтобы вы отправились в Великобританию и поработали там в качестве одного из руководителей персонала американской делегации во время Лондонской конференции... – сказал президент довольным голосом. – Хантингтону понадобится эксперт по торговле, человек, отличающий дутые цифры от подлинных и угадывающий за громкими заявлениями истинное состояние дел. – Президент сделал небольшую паузу и скептически поднял бровь. – Мир может трубить о торжестве доброй воли и партнерстве, но ни Росс, ни я не думаем, что мы уже достигли Золотого Века. Наверняка будут еще находиться отдельные политики и целые страны, за которыми необходимо присматривать.

Эрин и Алекс согласно кивнули. Подтверждение словам президента можно было обнаружить в любом месте, куда ни посмотри. И все же прогресс был налицо. Например сейчас, пока они беседовали с президентом, газеты и телевизионные передачи сообщали из Парижа о новых и новых разоблачениях. Даже убийство Десо, предпринятое с тем, чтобы заставить его молчать, не спасло сторонников "жесткого" курса из французских спецслужб. Смерть низвергнутого министра, казалось, даже подстегнула следователей Шестой республики. С каждым днем выплывали на свет все новые и новые неблаговидные, часто противоречащие закону деяния и поступки членов прежнего французского правительства. Десятки высокопоставленных и не очень высокопоставленных сотрудников Главного департамента внешней безопасности находились под арестом или с позором были отправлены в отставку, и впервые за несколько десятков лет появилась реальная надежда, что Франция сумеет совладать со своим тайным "правительством внутри правительства".

Тем временем президент перевел взгляд на Алекса.

– Что касается вас, мистер Банич, я думаю, вы не сможете отрицать, что дни вашего пребывания в должности оперативного работника сочтены.

Банич только кивнул. Он знал об этом с той самой минуты, когда Соловьев не оставил камня на камне от его прикрытия, однако ему по-прежнему было трудно смириться с мыслью о том, что теперь ему навсегда придется отказаться от оперативной работы агента-нелегала.

Президент пристально наблюдал за выражением его лица.

– Что бы вы сказали, если бы мы предложили вам возглавить одно из наших иностранных отделений?

Эрин почувствовала, как ее сердце замерло Она знала, что для Алекса это было значительным продвижением, какового он, безусловно, заслуживал Однако это означало и то, что очень скоро он окажется довольно далеко от нее, где-нибудь в одном из посольств, и будет слишком занят для того, чтобы поддерживать с ней тесный контакт. Медленно, но неумолимо они начнут отдаляться друг от друга, полностью поглощенные каждый своей работой.

Подумав об этом, Эрин отвернулась, не желая, чтобы печаль на ее лице помешала Алексу сделать свой выбор. Он пока еще не принадлежал ей, во всяком случае полностью.

А президент тем временем продолжал говорить, и только в самой глубине его глаз мелькали крошечные лукавые искры.

– Мне известно, что вы опытный лингвист, мистер Банич. Вы свободно говорите на русском, украинском и нескольких других языках, ведь верно?

– Да, сэр.

Президент коротко кивнул.

– Я так и думал. Именно поэтому мне пришло в голову, что вам пора довести до такого же совершенства ваше знание английского, – он усмехнулся. – Уолтер Куинн и я предлагаем вам не позднее конца этого месяца возглавить отделение ЦРУ в Лондоне. Я надеюсь, вы примете наше предложение.

Банич усмехнулся в ответ.

– Можете на это рассчитывать, мистер президент!

Эрин круто повернулась к нему, и ее глаза заблистали. Лондонское отделение считалось в ЦРУ самым важным и престижным. Кроме того, это означало, что они все-таки будут вместе.

* * *

3 СЕНТЯБРЯ, НОРФОЛК, ШТАТ ВИРДЖИНИЯ

Джек Уорд вздохнул и оглядел свою новую комнату. Несмотря на то, что до выхода в отставку ему оставалось еще около трех месяцев, он решил снять какую-нибудь конуру, как только получит перевод на берег. Здесь было как раз достаточно деревянных панелей и толстых ковров, чтобы чувствовать себя уютно, однако здесь не было показной роскоши, которую он так не любил. По сравнению со стальными каютами боевых кораблей, здесь было по-настоящему шикарно.

Адмирал уселся за стол, продолжая разглядывать пустые пока стены и пустую корзину для бумаг. Ему предстояло сделать еще очень многое, но он позволил себе некоторое время наслаждаться праздностью. После того, как ему пришлось командовать самой крупной со времен второй мировой войны операцией ВМС США и своими глазами видеть гибель множества кораблей и людей, он был в состоянии оценить даже это скучное времяпрепровождение. Многие его друзья были удивлены его решением выйти в отставку. Если бы Уорд остался во флоте, он без труда смог бы подняться до начальника главного штаба ВМС, заняв таким образом высшую командную должность Военно-морских сил.

Уорд по характеру был практиком, и поэтому самой высокой вершиной, до которой ему когда-либо хотелось подняться, он считал должность командующего флотом в военное время. Именно на этой ноте он хотел бы завершить свою карьеру. Ему надо было еще многое сделать. Во-первых, оставались еще обязательные мемуары. На то, чтобы написать их, потребуется года два. Во-вторых, оставалась еще хижина на морском побережье в Каролине, которую он давно обещал Элизабет и себе самому. Как и все моряки, он проводил слишком мало времени со своей семьей, и теперь намеревался хотя бы частично возместить долгие месяцы разлук.

На столе зазвонил телефон, и адмирал вздрогнул от неожиданности. Аппарат установили совсем недавно, и поэтому мало кто знал этот номер. "Должно быть, это жена", – решил он.

Телефон разразился еще одной звонкой трелью, и Уорд взял трубку, ожидая услышать голос Элизабет.

– Говорит Росс Хантингтон, адмирал. Ваша жена сказала, что я могу отыскать вас здесь.

– Да, это так, – удивленно ответил Уорд. Он до сих пор довольно смутно представлял себе ту роль, которую играл Хантингтон во время войны. Единственное, что стало ему достоверно известно, это то, что этот человек был довольно близок к президенту и пользовался полным доверием последнего. За последнее время, однако, в газетах появилось немало сообщений, касающихся Лондонской конференции и личности ее организатора, и теперь он был польщен этим звонком и одновременно взволнован. Голос Хантингтона, сильный, исполненный энергии и уверенности, тоже заставил адмирала порадоваться за своего нового друга.

Некоторое время они болтали о том о сем, обмениваясь новостями о семьях, о том, где и как они праздновали окончание боевых действий. Затем Уорд поздравил Хантингтона с назначением и поинтересовался, как идет подготовка к переговорам. Именно этого и ждал его собеседник.

– Все в порядке, Джек, вся Европа старается поддержать наши усилия. Даже Франция и Германия воспользовались шансом поучаствовать в конференции. Им понадобится весь их престиж и все желание проявить добрую волю. Но, несмотря на это, передо мной встала одна проблема.

– Какая же? – поинтересовался Уорд.

– В моей команде недостает одного человека, Джек. Мне нужен военный советник. Оборонные вопросы играют важную роль в экономике, и, если у меня под рукой не будет человека, способного разобраться с этой частью нашего уравнения, я обречен на неудачу. Не мог бы ты заняться этим?

Хантингтон еще что-то говорил, а в голове адмирала уже закружился вихрь вопросов и проблем, касающихся всех стран Европы.

– Ты понадобишься мне минимум на год. – Адмирал попытался представить себе точную расстановку военных сил в Европе. – Не стану обманывать тебя – работы невероятно много. – Адмирал прикинул, как лучше всего организовать систему взаимной безопасности в послевоенной Европе. – Я согласен, – сказал Уорд. Черт бы побрал праздность и скуку! Мемуары могут подождать, зато потом он добавит к ним еще несколько глав.

* * *

10 СЕНТЯБРЯ, 11-Й ПОЛК ИСТРЕБИТЕЛЬНОЙ АВИАЦИИ, ВРОЦЛАВ

Майор Тадеуш Войцик мрачно разглядывал план лекций по тактике. Ему предстояла незавидная задача – логично и правильно увязать цикл своих лекций с существующим планом боевой подготовки полка.

Он получил назначение в группу подготовки сразу после войны. Ему сказали, что он должен отдохнуть. И еще сказали, что ему необходимо набраться опыта административной работы.

Но Тэд Войцик скучал по полетам. Конечно, поднимаясь в воздух один раз в неделю, он поддерживал себя в форме, однако эти вылеты с обычным заданием существенно отличались от боевых операций в составе эскадрильи. Сидя за столом, он иногда физически ощущал, как теряют эластичность сосуды и артерии.

Услышав стук, он поднял голову и увидел одного из работников штаба, который постучал по отворенной двери, прежде чем войти.

– Тут вас хотят видеть, майор.

Потрясенное выражение на лице капрала никак не вязалось с обыденностью его сообщения. Он казался таким удивленным, что Тэд на мгновение задумался, уж не пожаловал ли с проверкой инспектор Генерального штаба ВВС, жаждущий поджарить его на медленном огне за ту или иную бумагу бюрократического учета, заполненную не в соответствии с образцом.

Капрал между тем отступил в сторону, и из-за его спины показался человек в скверно сидящем на нем гражданском костюме. Он заговорил первым, заговорил по-английски с таким сильным акцентом, что майор на мгновение растерялся – он успел подзабыть этот язык и не говорил на нем так свободно, как раньше.

Тем временем незнакомец протянул руку и энергично пожал ладонь Войцика, медленно поднявшегося из-за стола.

– Это вы майор Войцик? Рад видеть вас... – он сделал паузу и добавил – Рад видеть вас снова.

Улыбка на его лице стала еще шире, и Тэд совсем растерялся. Незнакомец был немного моложе Тэда, крепкого телосложения, с длинными черными волосами, резко контрастирующими со светло-голубыми глазами. Встречались ли они раньше? Когда? Где? Кто был этот парень?

– Прошу меня простить, я что-то не припомню.

Незнакомец продолжал улыбаться.

– Конечно, нет, – он вдруг вытянулся по стойке "смирно". – Разрешите представиться – лейтенант Дитер Куртц из 3-й истребительной эскадрильи "Люфтваффе".

Немец? Удивление майора было теперь явно написано на его лице. Он никогда не встречался с...

– Я был в том МиГ-29, – продолжал немецкий летчик, – Восьмого июня, на германско-польской границе...

Понимание сверкнуло на лице и в глазах Войцика:

– Вы сражались с двумя нашими F-15. Я был в одном из них.

Немец кивнул.

– И вы меня сбили.

Воспоминание о той яростной схватке снова ожило в памяти майора. Ночной перехват неожиданно вылился в классический воздушный бой "двое против двоих", в котором все маневры и виражи своей безукоризненной точностью и своевременностью напоминали ходы в шахматной партии двух чемпионов.

Та битва, однако, не отличалась скоротечностью. За каждым выпадом следовал контрвыпад, за каждой атакой – ответная атака. Это продолжалось до тех пор, пока Тэду в конце концов не посчастливилось выстрелом, произведенным почти наугад, поразить цель. Это была шестая победа, которая укрепила его репутацию полкового аса.

Тэд помнил, что, когда снаряды его скорострельной пушки достигли цели, немецкий МиГ рассыпался в темноте сотнями искр, а затем, лишившись одного крыла, сорвался в штопор и понесся к земле, объятый пламенем.

Все это время он не думал о пилоте вражеского истребителя, не чувствовал ничего, кроме мрачной радости победителя. Теперь он мысленно примерил это чувство к стоявшему перед ним незнакомцу.

Наконец он опомнился и предложил Куртцу стул. Усевшись напротив него, он спросил:

– Так вы катапультировались?

– Да, и при этом повредил спину, – немецкий пилот пошевелился, чтобы показать, в какой позе он сидел, когда сработал выстреливающий механизм, но поморщился от боли и быстро выпрямился.

Войцик понимающе кивнул. Он знал, что пилот непременно повреждал позвоночник, если во время катапультирования не сидел с абсолютно прямой спиной. Это была общая проблема, однако выбирать не приходилось. В противном случае от летчика оставалась лишь кровавая клякса на песке...

– К сожалению, я приземлился на польской территории. Там ваши солдаты нашли меня и отправили в госпиталь, где меня запихнули в чертовски большой гипсовый корсет. Как я понимаю, не только для того, чтобы помочь мне вылечиться, но и для того, чтобы держать меня подальше от хорошеньких полек-медсестер, – Куртц улыбнулся и взмахнул руками, как бы давая понять, что теперь он свободен. – Война закончилась, и я возвращаюсь домой, – он помолчал немного и продолжил: – Еще в госпитале я интересовался, кто меня сбил. Вполне естественное любопытство. Вообразите же мое удивление, когда им удалось отыскать эти сведения. Но я вовсе не был удивлен, когда узнал, что меня сбил отличный пилот – настоящий ас.

Тэд снова припомнил яростную схватку.

– Вы сами были очень хороши, – возразил он.

Немец наклонился вперед.

– Скажите, когда вы выстрелили из своей пушки – это был выстрел наудачу?

Тэд кивнул.

– Да. Когда вы совершали последний разворот, вы опустились чуть ниже, чем я ожидал, а я как раз шел вверх... – действуя совершенно неосознанно, майор взмахнул в воздухе прямыми ладонями, показывая положение двух истребителей относительно друг друга и приподнимая локти, обозначая движение.

– Я пытался заставить вас проскочить мимо цели, – перебил его Куртц. – Мои гасители скорости были открыты, а двигатель сбросил обороты.

– Я и проскочил, – признал Войцик. – Но только после этого выстрела наугад.

Он посмотрел на работу, оставленную на столе, затем на часы. Было всего два часа пополудни, но он так хотел узнать больше о той схватке в воздухе и о немецком пилоте, который был так похож на него самого. Внезапно поднявшись, Войцик взял со стола фуражку и предложил:

– Давайте выберемся отсюда и отправимся в офицерский клуб. Я угощаю!

Два пилота вышли из комнаты и пошли по улице, оживленно жестикулируя, "Игл" и МиГ снова были в воздухе.

* * *

19 СЕНТЯБРЯ, БЕРЛИН

Его костюм был специально подобран, чтобы придать ему респектабельную "банкирскую" внешность человека, не склонного к необдуманному риску. Единственным ярким пятном был модный галстук, однако чтобы справиться со всем этим, Вилли фон Силову потребовалась посторонняя помощь. Как и у большинства военных, его гражданские костюмы, как правило, не соответствовали последней моде, ибо надевались и носились крайне редко. И вот Вилли стоял в окружении быстро растущей толпы своих помощников, референтов и служащих, глядя на экран широкоформатного телевизора, укрепленного на стене танцевального зала.

Их "бал победы" начался довольно рано, сразу после того как закрылись избирательные участки. Угощение, пиво, музыка помогли скрасить томительное ожидание. Несмотря на то, что Вилли хотел казаться уверенным, в глубине души он считал, что результаты выборов могут оказаться далеко не однозначными. Те же, кто его поддерживал и помогал ему, кто связал свое будущее с его восходящей звездой, ни в коей мере не сомневались в его победе.

И в конечном итоге они оказались правы. Диктор из отдела новостей формально-беспристрастным голосом объявил "Из Берлина сообщают, что кандидат Новой демократической партии Вильгельм фон Силов победил своего оппонента Эрнста Кеттеринга, кандидата Социал-демократического блока, набрав пятьдесят пять процентов голосов избирателей..."

Танцевальный зал взорвался громом аплодисментов и приветственных выкриков, а оркестр оборвал мелодию и заиграл бравурный марш. Как ни была невероятна эта победа, но для новой партии, образованной всего за несколько недель, прошедших со дня выхода Шредера в отставку, чрезвычайные внеочередные послевоенные выборы, предназначенные для того, чтобы сформировать новое, внушающее доверие правительство, были первым испытанием. Приветственные возгласы затихли так же внезапно, как и раздались. На экране появилась видеозапись выступления Силова на одном из предшествовавших политических митингах.

Фон Силов стоял тогда на возвышении на фоне карты Берлинского округа, который он должен был представлять. В программу был включен самый конец его речи.

"Пусть ни у кого не вызывает сомнений – Германия будет одним из самых сильных и влиятельных государств в Европе и во всем мире. Но этим влиянием нужно распорядиться лучше, чем это было в прошлом. Я покинул армию вовсе не потому что мне было стыдно за мою службу, а потому что, наоборот, – армия должна служить тем, кто будет выбран на государственные посты. Вовсе не солдаты, которые должны будут отправиться на поля новых сражений, а те, кто никогда не видел настоящего боя своими собственными глазами, кто не слышал, как стонут и призывают на помощь раненые – именно они с большей легкостью могут ввергнуть Германию в новую войну. Отважные сыновья и дочери Германии не должны больше проливать свою кровь ради этой позорной цели – ради агрессии против своих соседей. Никогда!!!"

Телекамера очень точно подметила аристократическую осанку Вилли, стоявшего в самой середине ярко освещенного подиума, а он заговорил о здравом смысле и способности честно вести свою игру, которых, как убедился немецкий народ, не доставало Шредеру и его шайке. Эти принципы, в соединении с подготовленной еще в Лондоне политической платформой, краеугольными камнями которой стали открытый рынок, низкие налоги и твердая приверженность новому светлому будущему, сделали его избрание более вероятным, чем он когда-либо осмеливался себе признаться.

Некоторые из его соратников хотели, чтобы он стал председателем своей партии. По их мнению, новые демократы нуждались в своем представителе в национальном собрании, и Вилли казался им подходящей кандидатурой. Но он отверг это предложение. У него почти не было опыта политической деятельности, к тому же он хотел действовать, а не только произносить речи.

Итак, пока его ждал Бундестаг, хотя люди в его окружении уже принялись гадать о том, что же будет дальше. Несколько сроков в законодательных органах власти ради приобретения необходимого опыта, а затем, вероятно, высокий пост в кабинете министров. Кто может сказать, каким станет следующий шаг?

* * *

24 СЕНТЯБРЯ, ГДАНЬСК

Капитан Майкл Ренолдз наблюдал за тем, как солдаты его роты один за другим исчезают в брюхе военно-транспортного самолета "Старлифтер" С-141. Ему жаль было покидать Польшу, однако большинство его людей чувствовали себя счастливейшими из смертных. Тяжелый труд, связанный с восстановлением разрушенного войной хозяйства страны, сделал их нетерпеливыми и подхлестнул стремление скорее вернуться домой.

Ренолдз был уверен, что и он чувствовал бы то же самое, если бы где-то его ждала семья, однако в Западном Техасе и в Форте Кэмпбелл не оставалось ничего, что было бы ему дорого. Польша притягивала и манила его гораздо сильней.

И все же приказ гласил: пора. Отзвучали речи и закончились торжественные церемонии. Батальоны 187-го Пехотного полка покрыли свое знамя новой славой. Погибшие в боях мирно спали на новом кладбище под Свеце. Те, кто остался в живых, были награждены медалями, а каждый город, который они проходили, двигаясь на север, устраивал им торжественную встречу и прощался с ними, как с настоящими героями.

Ренолдз выпрямился и почувствовал в одном из карманов маленькую коробочку. В коробочке была Серебряная Звезда, которой был удостоен командир роты "Альфа". Он мог гордиться этой медалью, как гордился тем, что совершили он и его люди, но сейчас глубокая печаль охватила его. Он вспомнил всех тех, кто не сможет вернуться домой вместе с ним, вспомнил о польских героях, которые сражались и погибали рядом с американцами, вспомнил даже о французах и немцах.

Строй солдат перед ним качнулся вперед. Настал его черед. Майкл Ренолдз шагнул на пандус С-141, последним из роты "Альфа" покидая польскую землю. Стоял конец сентября, но даже в полумраке десантного трюма самолета чувствовался душный полуденный зной. Впрочем, когда они взлетят, станет прохладнее.

Завтра они уже вернутся в Форт Кэмпбелл, и Майкл сразу подумал о том, как надо будет организовать распорядок дня в мирное время. Война закончилась. Пора было возвращаться к обычной армейской рутине – подготовка, подготовка и еще раз подготовка, постоянная борьба за то, чтобы оставаться в полной боевой готовности.

До следующего раза.