Время пробежало на удивление очень быстро. Не успев оглянуться, я вдруг увидел, что стрелка наручных часов упрямо указывала на девять часов и всячески подгоняла меня направиться в зал трибунала. И когда я оказался там, люди уже полностью заполнили его и без того небольшую площадь. Созданная совсем недавно, она смогла провести всего несколько заседаний и каждый раз, когда весть о суде распространялось по всей территории, не задействованные в боях пилоты, не теряли шанса побывать на этом процессе.

Вот и сейчас все случилось так, как я и думал. Окружив со всех сторон, несколько вооруженных солдат провели меня в центр зала и, удостоверившись в безопасности, отошли на несколько шагов назад.

Впереди, находясь выше всех на специальной трибуне, где красовалась эмблема военного трибунала в виде дамоклова меча, сидели пять человек. Пожилые судьи, одетые в длинные и плотно обвязанные плащи, молча изучали детали рассматриваемого дела и изредка бросали взгляд на меня.

— Что ж, думаю можно начинать.

Зал успокоился и голоса мгновенно стихли.

— Рик Граубар, вы осознаете причину по которой вас сегодня привели в зал трибунала?

— Да.

— Согласны ли вы с этой причиной?

— Нет.

В зале прошелся легкий гул.

— Немудрено. За все время не было еще ни одного, кто бы сказал «да» — прокомментировал один из судей, пробежав взглядом по своим коллегам.

— Тогда перейдем к деталям. — он надел на свой нос очки и стал переворачивать страницы лежавшего рядом дела.

— Вас, мистер Граубар, обвиняют в дезертирстве и бегстве с поля боя. Будучи выбранным на общем сборе пилотов «ведущим» вы, как и полагает инструкция, должны были двигаться впереди всех, принимая основной удар противника на себя, но в какой-то момент, ваша машина по непонятным причинам, сбавила ход и прекратила наступать на позиции противника, тем самым подвергнув основные силы преждевременной атаке, отчего те понесли потери еще на подступах к позициям. Как заверяет нас офицер Лангард, который и передал дело в трибунал, ваши действия оказались губительными для операции, а потери — чрезмерными.

— Все было сделано так как и должно было. Надеюсь, офицер передал вам отчет о техническом состоянии боевой машины после боя? Мой техник-механик Ханлан, составил его по всем правилам и данный документ должен был оказаться у вас на столе. Вы ознакомились с ним?

Я посмотрел на главного из судей, который и вел со мной речь. Его глаза недовольно скользнули по судейскому корпусу, давая понять, что данный документ не попадал ему в руки.

— Нет. этот документ не был мною рассмотрен по независящим от меня причинам. Не могли бы вы вкратце рассказать его суть.

— Все очень просто. Документ технического состояния машины составляется каждый раз, когда эта самая машины возвращается из боя. В него входят оценка состояния брони, ее повреждения, степень повреждения и влияние полученного урона на работоспособность всех узлов. Говоря проще, техник-механик составляет больничную карту, только для боевого робота. В этом документе содержится все. В моем же случае, прочитав данный отчет, вы сможете убедиться, что повреждения, полученные мною во время атаки, больше всего повлияли на ходовые характеристики робота. Была повреждена энергетическая установка, которая, потеряв почти восемьдесят процентов мощности, была уже не способна толкать машину вперед. Думаю, все присутствующие пилоты знают, что при таких потерях, давать нагрузку крайне опасно, а если говорить прямо, то перегрев мог вызвать взрыв, который бы повлек за собой детонацию всего боекомплекта. Я бы не смог и двухсот метров пройти, даже если бы и захотел.

В зале послышалось одобрительное похлопывание, которое вскоре было прекращено указанием судьи.

— У вас имеется этот отчет?

— Конечно.

— Передайте его сюда.

Ко мне подошел один их охранников и, взяв бумагу, направился к трибуне.

— Я ознакомлюсь с документом, после чего скажу свое мнение по этому поводу.

Взгляд тут же упал на Лангарда. Его лицо исказилось, но внешне это было мало заметно. Видимо подобный маневр не входил в его планы.

— Пока мой коллега занят, я возьму слово — заговорил второй судья, чье лицо было похоже на сухофрукт, таким сморщенным оно казалось. — А если бы состояние машины позволяло движение, пусть и на предельных мощностях, вы бы пошли в атаку?

— Разумеется. Это делали все, кто был до меня и те, кто будет после. Я знал, что рано или поздно этот момент придет и я стану «ведущим», поэтому был готов ко всему, что могло произойти на поле боя.

— Даже к смерти?

— И к ней тоже.

— Тогда почему побоялись взрыва установки?

— Есть большая разница, судья, умереть от выпущенного снаряда, чья «болванка», пробив броню, взрывается внутри корпуса, или от перегрева энергетической установки. Положительного результата от этого безумного поступка не было бы ровным счетом никакого, а значит и смысла в дальнейшем движении — тоже. Остальное, что случилось в бою за этот город, являлось результатом плохой подготовки к операции.

— Поясните.

Судья насторожился и немного подался вперед.

— Большие потери стали результатом ошибки в формировании боевого строя. Машины шли слишком плотно друг к другу, хотя и на приличном расстоянии. Такой порядок эффективен, когда огонь ведется исключительно в лоб, но, если противнику удавалось обойти порядки с фланга и нанести удар как раз в тот момент, когда ни о чем не подозревающие машины проходили мимо — это означало верную смерть.

— Но как такое возможно? Насколько мне известно, вся округа на многие километры это одна сплошная топь. Там тонет даже человек, не говоря уже о многотонных машинах.

— Вы правы, судья. В полной комплектации они бы не смогли удержаться в этом месте, но факта обстрела это не отменяет. Как только машины поравнялись с линией, где проходит наиболее глухая часть болот, оттуда начали лететь снаряды. Они то и накрыли нашу атаку.

Судья на мгновение задумался.

— Как далеко это было от позиций противника?

— Четыре-пять километров, не более.

— После боя вы пытались установить точное место откуда велся огонь?

— Нет, это не входит в мои обязанности, но всю имеющуюся информацию и данные приборов наблюдения, в том числе и тех, что находятся на корпусе боевой машины, я передал в главный штаб, куда стекается информация со всех машин, участвовавших в операции. Думаю, офицеру Лангарду есть, что сказать по этому поводу.

Я бросил взгляд на сидевшего вдали от всех офицера, чей взгляд был устремлен прямо на меня.

— Значит нам стоит выслушать этого человека. Мистер Лангард, будьте так добры, встаньте рядом.

Офицер поднялся со своего места и, пройдя немного вниз по ступенькам, оказался возле меня.

— Это правда, что вы располагаете информацией боя?

— Да, мы ведем наблюдение и каждая деталь сохраняется еще продолжительное время.

— Вы можете подтвердить слова мистера Граубара о том, что его машина не двигалась именно по причине технического повреждения, вызванного попаданием снаряда в малозащищенную область корпуса боевой машины?

Офицер колебался. Ему не хотелось прямо отвечать на поставленный вопрос, ведь ответ мог полностью оправдать мои действия.

— Не совсем так.

— Поясните — судья откинулся на спинку кресла, понимая, что его ждет нелепое оправдание, которое никак не относится к сути дела.

— Машина действительно имела повреждения, но назвать их критическими можно только с натяжкой. Он мог двигаться вперед, но пилот принял другое решение.

В зале начал расти шум. Подхватываемый рядами присутствующих, он набирал силу и, наконец, обойдя помещение по кругу, остановился как раз у президиума, где находились судьи.

— А вот я с вами не согласен, офицер. — слово вновь взял судья, который до этого изучал отчет о техническом состоянии машины. — Если судить по тем данным, что я только что прочитал, а в их достоверности сомневаться не приходится, то Рик Граубар прав почти во всем.

Он сделал небольшой вдох и принялся цитировать написанное.

— «Состояние энергетической установки оставляет желать лучшего. Разорвавшись всего в нескольких метрах от ядра, снаряд уничтожил крепления, на которых держалась основная масса генератора. Соединительные кабеля, топливные шланги и другие жизненно важные элементы, питавшие боевую машину — уничтожены и не подлежат ремонту. Бак с охлаждающей жидкостью пробит. Содержимое — отсутствует»

Судья еще раз пробежался глазами по написанному, но вскоре, удостоверившись, что ничего важного не ускользнуло от его взгляда, медленно опустил написанное на стол.

— Знаете, мистер Лангард, — он снял очки и положил их рядом со своей рукой, — Прежде чем я попал сюда, мне пришлось восемь отслужить в корпусе технического снабжения на планете Култорг-12. За это время я изучил каждый винт в своей боевой машине и имею далеко не поверхностные знания в этой области. Поэтому изучив данный отчет и приняв во внимание ситуацию, в которой находился пилот Граубар, могу с полной уверенностью сказать, что возможности для дальнейшей атаки у него просто не было. С почти уничтоженной энергетической установкой и пустым баком для охлаждения, он не мог физически этого сделать. Мне даже сложно сказать, как машина не взорвалась в этот момент.

— У меня хороший техник-механик. Он свое дело знает.

— Приятно слышать это. Ведь теперь вы обязаны ему жизнью. Но я сказал, что вы правы ПОЧТИ во всем.

Я замолчал и посмотрел на судью, ожидая его следующих слов.

— Почему вы не приняли на себя командование после гибели офицера Райли?

«Что он хочет этим добиться?» — пронеслось у меня в голове.

— Потому что в этом уже не было никакой необходимости. К тому моменту, когда из эфира пропал его голос, а машина была полностью уничтожена, наши силы, пусть и сильно потрепанные после неожиданной атаки со стороны топи, уже во всю давили позиции противника, действуя согласно плану.

— Это не причина, мистер Граубар, инструкция велит сделать это несмотря ни на что, даже если победа уже в кармане. Проигнорировав это, вы оставили боевые соединения без командира на довольно продолжительный промежуток времени. Кто знает, будь противник немного умнее, он мог бы воспользоваться сложившейся ситуацией и в корне изменить положение на поле боя. Это непозволительно, даже для такого опытного бойца как вы.

Он опустил глаза и взял в руки небольшую прозрачную панель, которая вскоре засветилась ярким светом бегущих строк.

— Я ознакомился с вашим личным делом и должен сказать, что мне очень редко приходится видеть таких бойцов. Наверное, командование сделало правильно, что отправило вас сюда, даже несмотря на наличие нескольких нарушений и одного штрафного срока за избиение старшего по званию.

Судья вновь сделал паузу, а затем тихо проговорил.

— Расскажите мне поподробней об этих случаях? Хотелось бы узнать вас получше.

Лангард, стоявший до этого с абсолютно безразличным лицом, повернулся в мою сторону и улыбнулся. Он знал мое прошлое и понимал, что сказанных слов все могло повернуться иначе.

— Это долгая история, не думаю что…

— Все же просветите трибунал об этом. Мне бы не хотелось делать поспешных выводов относительно вас, мистер Граубар. А то знаете, предвзятость дело очень неблагодарное.

«Отступать некуда». Мысль возникла внутри меня как бы сама по себе, но она была результатом того нервного напряжения, что медленно, но верно начинало овладевать мною.

— Первый случай произошел два года назад. Мы только-только вернулись на базу после длительного марша. Злые, уставшие, не видевшие нормальную еду и сон вот уже несколько дней. Задание было непростым, но мы смогли его выполнить. Сложно сказать, что я чувствовал в тот момент, когда командование, не дав даже суток на отдых, решило вновь отправить нас в бой. Я высказался против, говорил. Что подобное отношение к подчиненным не приведет ни к чему кроме потерь, но меня отказались слушать сославшись на то, что «приказы не обсуждаются. Слово за слово, затем — драка. Когда нас разняли и смогли оттащить друг от друга, меня сразу потащили в камеру, где я и дождался своего штрафного срока. Остальное по мелочи.

Судья фыркнул и отложил дело в сторону.

— Удивительною. Послушать вас то вы просто неуправляемый, но за все время нахождения здесь не было ничего подобного.

— Я исправился.

— Точно?

— Да

— Хотелось бы кое-что уточнить, — В разговор вошел Лангард, — Может в личном деле пилота и не указано о его проделках, но многие офицеры подтвердят мои слова о том, что сам по себе этот человек очень вспыльчив и не может отдавать отчет о тех действиях, которые совершает.

Я с удивлением посмотрел на него.

— Это, конечно, может быть связано с тем стрессом, который испытывают пилоты во время боев, но по большей части, все его выходки: споры со старшими по званию, игнорирование инструкций и правил, в том числе и отказ исполнять приказы, являются неотъемлемой частью характера этого человека. Посему, я требую, что данного пилота исключили из рядов регулярных войск и отправили куда-нибудь подальше, где его скверному и склочному характеру дадут полную волю.

Он закончил.

«Мерзавец», пролетело у меня в голове. Я знал к чему он толкал трибунал и был полностью уверен в принятии подобного решения. Но я был готов лучше умереть в том бою, чем попасть в это место.

— Хм — судья задумался и посмотрел на своих коллег. Кое-кто наклонился к нему и стал что-то шептать.

Дело приобретало странный ход и результат должен был быть оглашен уже очень скоро.

— Что говорят остальные пилоты про Рика Граубара? Есть ли какие-нибудь замечания, жалобы, может быть сведения показывающие этого человека с другой стороны?

Лангард слегка помялся.

— Нет, такими сведениями я не располагаю. Сами знаете: пилоты это особая каста. Они сплоченный коллектив, как оркестр, и наговаривать друг на друга никогда не станут. Это не в их правилах.

— Тогда я не могу принять решения об исключении пилота только из-за того, что два года назад он подрался с офицером.

— Но ведь…

— Послушайте, мистер Лангард — судья приподнялся со своего кресла и наклонился вперед — У нас здесь не судилище, а трибунал и если у вас нет больше никаких сведений относительно вины офицера в тех потерях, которые понесли войска во время атаки на город-крепость, будьте так добры, пройдите обратно на свое место. Если каждый начнет вспоминать ошибки друг друга совершенные в далеком прошлом и расстреливать за это, боюсь, здесь не останется никого, кто бы смог вести машины в атаку.

Он сделал взмах рукой и отправил офицера на его место.

Время шло и я не знал, что делать. Судьи шептались, переговаривались, каждый из них пытался донести до своего соседа некую истину, которую знал только он. Но результат по-прежнему был слишком далек до оглашения.

— Мистер Граубар — начал один из судей, который до этого молчал. — Мне бы хотелось услышать ваше мнение по поводу проведенной операции?

— Что именно?

— Ваша оценка. Все ли вам нравилось, были ли вы согласны с тем планом действий, который одобрило командование, а затем и высшие офицеры во главе с Лангардом. Обычно «штабные» очень отдалено понимают, что происходит на поле боя, поэтому часто критикуются со стороны боевых пилотов, которые не понаслышке знают как должна вестись атака на такие крупные города.

— Было много нюансов, которые бы я поменял.

— Например.

Я сделал небольшой вдох и посмотрел на трибуну, где сидел Лангард. И хоть он находился далеко, его лицо было хорошо видно мне.

— Мистер Граубар, я слушаю вас.

Встрепенувшись от резкого голоса, я вновь вернул взгляд на судей.

— Как уже было сказано ранее, я бы изменил атакующий порядок машин. Сделал бы его гораздо шире и растянул. В данной ситуации это бы дало бы очень много преимуществ перед противником.

— Но зачем? Разве в подобной ситуации это могло как-то значительно повлиять на результат?

— Конечно. Рассредоточившиеся машины имели бы гораздо больше пространство для маневра и ухода от управляемых ракет, коими были вооружены огневые точки противника. В плотном строю такое невозможно.

— Но тогда пилоты стали бы лакомой целью, так как находились друг от друга на значительном расстоянии. Фокусируя огонь с одного на другого, они бы просто уничтожили их не получив в ответ никакой ответной реакции.

Люди в зале одобрительно загудели, но все это были лишь эмоции, которые не имели ничего общего с реальностью, которая происходила на поле боя. Очень многие просто не представляли, что ожидало людей на поле боя. Ведь неожиданность, часто играла злую шутку с воевавшей стороной.

— В какой-то степени да, но разведка за несколько часов до атаки сообщила, что противник не имеет в своем распоряжении тяжелых машин в достаточном количестве, чтобы наносить концентрированный и гарантированно-смертельный огонь. Это знали и офицеры, но изменить что-то в плане действий не решились.

— Почему?

— Это у них надо спросить.

Судья повернулся к тому месту, где в это время находился Лангард и подозрительно посмотрел на него.

— Я так понимаю — судья вновь повернулся ко мне лицом, — подобный порядок мог бы спасти очень многих пилотов от массированного огня со стороны топей?

— Да, именно. Процентов на шестьдесят так точно.

Все замолчали. Зал в одно мгновение превратился в безмолвную площадку, где изредка доносился еле слышимый шепот.

— Еще что-нибудь?

— Я же сказал, нюансов много.

— Давайте последний.

Это было странно. «Почему им все это интересно? Может они что-то готовят для меня. Пытаются понять смогу ли принимать адекватные решения.»

— Изменил бы состав атакующей группы.

— Это немыслимо! — гневный голос Лангарда донесся с дальних рядов. Он встал и направился ко мне, к тому самому месту, где стоял до этого. Судьи попытались остановить его, но главный из них, тот, что изучал мое личное дело, поднял руку, тем самым позволив офицеру завершить свой демарш.

— Мне искренне непонятно, почему трибунал занимается обсуждением вопросов правильности и неправильности принятых решений. Это не в вашей компетенции!

— Попрошу вас успокоиться, офицер Лангард, мы здесь не для того, чтобы упрекать вас в ваших же ошибках, а в том, чтобы решить судьбу пилота Граубара. Ведь это именно вы созвали трибунал по данному вопросу, вот мы всеми силами стараемся решить его, вникнув во все детали произошедшего. Вами было выдвинуто сомнение в психическом состоянии пилота, в адекватности его решений и действий, это очень серьезно, ведь пилот боевой машины должен быть АБСОЛЮТНО здоров, как физически так и психически. Поэтому подобные обвинения должны быть расследованы самым тщательным образом.

Офицер замолк. Ответ явно не обрадовал его и он просто стал ждать.

— Вы хотели высказаться? Что ж, думаю никто из судей не будет против если мы выделим несколько минут для ваших слов.

Главный судья посмотрел на офицера и стал ждать.

— Я… — не уверенно начал Лангард, — …Мне хотелось бы попросить трибунал не касаться вопросов подготовки операции, состава атакующей группы и прочих организационных элементов никак не относящихся к делу пилота Рика Граубара. И мне и вам известно, что решения по таким крупным операциям принимаются не несколькими офицерами из корпуса, а видными и опытными генералами на самом верху. В нашу компетенцию не входят глобальные правки, а лишь некоторые «штрихи», которые, к сожалению, стратегически ничего поменять не могут.

— Это я знаю. — сказал судья.

— Но если вы знали о том, что противник не обладает достаточной мощью, почему не изменили атакующий порядок.

— Повторюсь это не в моей компетенции.

— Хорошо. Пусть будет так и вы, зная о всем том, что говорил нам мистер Граубар, ничего не предприняли, зачем же тогда пытаетесь свалить всю вину за понесенные потери на него?

Лангард натянуто улыбнулся и посмотрел на меня.

— Я такого не говорил и ничего ни на кого не вешаю.

— Ну а как объяснить ваше желание сделать его виновным во всем случившемся? Иначе как «свалить вину на другого» это назвать нельзя, хотя и технический отчет, и те действия, предпринятые пилотом, говорят о правильности его решений. Вы не глупый человек, мистер Лангард, но ваши попытки снять с себя вину и переложить на другого, очень позорны как для офицера. Поэтому хочу вас предупредить на будущее — больше так не делайте.

Договорив, он бросил последний взгляд на присутствующих судей и встал со своего места. Это был знак к тому, что трибунал удаляется на обсуждение вопроса. Теперь оставалось только ждать и ждать не так долго. Люди начали немного расходиться.

Лангард был рядом. Его глаза потухли и осознание провала всей его затеи свело на «нет» его позитивные ожидания.

— Ты был великолепен — женский голос появился позади меня.

— Кель, что ты здесь делаешь?

— Пришла поддержать тебя. Извини, что так получилось, но я не хотела тебе сразу говорить.

— Но-о твоя работа.

— Мне дали один день отдохнуть после прилета.

Она посмотрела на стоящего рядом офицера и кивнула головой в сторону. Мы отошли.

— Чего он от тебя хочет?

— Все просто — такие потери не могут остаться незамеченными. Наверняка сверху поступил приказа найти крайнего во всем этом, но план провалился и вот теперь он думает как самому не попасть в ту яму, куда он хотел бросить тебя.

— А что это за место?

Я немного помолчал.

— Может в другой раз?

— Нет, Рик. ТЫ слишком часто все откладываешь на «другой раз». Не задумывался. Что его может и не быть.

«Почему она так говорит? Это на нее не похоже».

— Да, иногда такие мысли приходят ко мне в голову, особенно, когда броню машины сотрясают взрыв от снарядов. Там начинаешь жалеть об очень многом.

— Ну так, что же это за такая тюрьма, если смерть гораздо лучше пребывания в ней.

— Это не тюрьма, Кель, это… отдельная группа, сформированная из осужденных солдат и офицеров, которых по закону военного времени должны были расстрелять сразу после суда, но вскоре решили использовать в качестве пушечного мяса. Их отправляют на самые безнадежные направления, где официальная статистика закрывает глаза на все, что они делают и какие несут потери. Своего рода таран, которым не жалко пожертвовать.

Она сжала свои плечи, а затем заговорила.

— И он хочет отправить тебя туда?

— Да, но уверен у него это не получится. Там, совсем другой мир, который лучше не видеть. Об этих ребятах ходят множество слухов и домыслов, но когда я побывал на том месте, где до этого прошли их машины, то смог примерно понять чего они стоят. Выжженная земля, где не было ничего живого. Там нет закона, нет инструкций и лишь одно правило — выживает сильнейший. Они не возвращаются за подбитыми машинами, не спасают собственных пилотов, они просто идут вперед, под градом огня и снарядов, не боясь собственной смерти. Опасные люди и попасть туда было бы последним желанием в моем огромном списке.

Вскоре судьи вернулись. Пройдя свой обычный маршрут от дверей в небольшую комнату, где проводились совещания и до трибуны, куда усаживались они каждый раз, когда рассматривалось дело.

Я встал на свое место.

Первым слово взял главный из них.

— Решение было принято. Учитывая обстоятельства, — голос старого мужчины стал громким и разлетался во все стороны, — и те документы, что были предоставлены пилотом боевой машины Риком Граубаром во время рассмотрения дела, судьи пришли к выводу, что действия на поле боя, а именно, отказ принимать командование на себя и преждевременная остановка боевой машины в разгар боя, не были приняты спонтанно или под влиянием нахлынувшего страха. Внимательно изучив технический отчет, составленный сразу после прибытия боевой машины к боксам, были сделаны соответствующие выводы. Машина получила слишком серьезные повреждения и не была способна к дальнейшему движению вперед, что полностью подтверждает версию Рика Граубара и наоборот, опровергает слова офицера Лангарда. Тем самым, трибунал постановил снять все обвинения с пилота боевой машины и полностью оправдать. Любые попытки направить ответственность за огромные потери на данного пилота считаем безосновательными и не имеющими под собой никакого основания. На этом рассмотренное дело объявляю закрытым.

Закрыв бумажный документ, судья поднял в руки старый молоточек и с силой ударил им о стол. Звук разлетелся по помещению и ознаменовал конец всему процессу.

Зал захлопал.

— Я знала, что все закончится именно так. Просто знала — Кель подбежала ко мне и обняла.

Лангард молчал. Отойдя в сторону, он вскоре растворился в идущей толпе.

— Что теперь? Уже поздно.

Я поднял руку и посмотрел на ручные часы. Действительно, часовая стрелка указывала на половину одиннадцатого вечера. Довольно поздно, учитывая, что сигнал на отбой уже давным-давно прозвучал.

— Надо отдохнуть. Сейчас это самое главное.

Мы развернулись и направились к выходу. Я думал о том, что произошло в этом зале. О том, как бы отреагировал на все случившееся, если бы трибунал признал меня виновным. Наверное, каждый об этом задумывается, ведь путь ТУДА, был в один конец.

Вскоре коридоры сменились темной ночью. Его плотная, как нефтяное пятно, занавеса налегала на эти места и заставляла прятаться в казармы всех, кто еще находился на улице. Погода в этих местах была переменчивой. Дневная жара, сменялась холодной ночью. Порой доходило до того, что утром, когда еще не встало солнце, можно было увидеть иней, покрывший своей ледяной коркой короткую, как щетина, траву. Затем наступал день. Сжигая и раскаляя металлическую броню машин, солнце давало о себе знать уже с самого утра, постепенно увеличивая свою мощь к полудню и затухая ближе к вечеру. Здесь всегда было так. Здесь не было привычного лета или зимы. Все это смешалось в один сплошной коктейль, который природа подавала каждый день с утра до ночи, испытывая здоровье воевавших здесь солдат. И лишь местному населению, что жило здесь уже очень давно и сумевших приспособиться, подобное было уже давно не в новинку.

— Холодно очень — она задрожала и прижалась ближе ко мне.

Сбросив свою крутку, я накинул ее ей на плечи. Она поежилась, но вскоре согрелась.

— Расскажи мне об этом отряде.

— Зачем? Я ведь тебе все уже сказал.

— Не обманывай меня, Рик. Или ты забыл, кем я была раньше.

«Нет, разве такое можно забыть».

— Иногда мне кажется, что лучше бы ты никогда не владела этими способностями. Читать человеческие мысли, что может быть хуже.

— Ложь. Знаешь, каково это смотреть врущему человеку в глаза, зная какую правду он скрывает, а потом объяснять ему это.

— Нет, не знаю. У меня другие способности и ими я стараюсь пользоваться каждый день, когда выпадает возможность. И хоть ты этого не любишь, я все же скажу тебе это сейчас. Я чертовски рад, что ты не смогла стать «идеологом».

Но ей это не понравилось. Она сбросила крутку с плеч и передала ее обратно мне. Слова задели ее за живое, хотя я не думал, что это возымеет такой эффект.

— Зря ты так, Рик. Стать «идеологом» было в почете у нас. Моя мать, мой отец, они все оттуда. Каждый в нашем роду имел отношение к этому закрытому обществу, а я — нет. Это словно потерять мечту, к которой тебя вели всю твою жизнь.

— Мне жаль…

— Не надо. Ты опять врешь, я знаю это.

Сложно было с ней спорить, особенно сейчас, когда каждый ее нерв был напряжен, она чувствовала тончайшие нити «правды» и «лжи», которые исходили от человека во время разговора и любая моя попытка оправдаться тут же натыкалась на серьезный взгляд Кель.

Войдя в комнату я, наконец, почувствовал приятную дрожь в мышцах. Тепло разлилось по телу и судороги прекратились.

— Можешь переночевать у меня.

— Думаешь, стоит?

— Мне бы очень хотелось.

Но она повела бровями и молча уставилась в окно, которое медленно начало замерзать. На его поверхности выступили причудливые узоры и вскоре полностью закрыли обзор.

— Я наблюдала за тобой на этом суде. Я знаю о чем ты думал.

— Ты читала мои мысли.

— Это было несложно, они буквально впивались в мою голову и не давали прохода для остального. Страх, очень сильный. Ты боялся даже несмотря на полную уверенность в своей невиновности. Где-то в глубине души закралось сомнение и начало пускать свои ростки. Только вот понять источник страха я смогла лишь в самом конце. Эта группа, про которую ты говорил. Она источник твоих страхов.

Присев на ближайшее кресло и поправив бляху на ремне, я посмотрел на нее. Она все еще стояла лицом к замерзшему окну и не поворачивалась.

— Мне бы не хотелось говорить об этом, правда. Это та часть моей жизни, тот отрывок, который я болезненно воспринимаю до сих пор. Пусть останется так как есть.

— Не доверяешь мне.

— Нет-нет, дело вовсе не в этом, просто…я не знаю.

— Ты не хочешь, я чувствую это. Ты напряжен, ладони начали потеть, так всегда происходит, когда волнение захватывает тебя. Так было и сегодня на трибунале, когда Лангард начал говорить. Ты не умеешь врать, Рик и раскусить тебя может даже не самый умелый «идеолог». Может все-таки расскажешь в чем тут дело?

Я потер мокрые ладони и стал думать. Хотя был ли в этом смыл если она все равно узнает о них.

«Ну ладно, Кель, пусть будет по-твоему».

Словно услышав мой безмолвный упрек, она обернулась ко мне и слегка оттянула край губы.

— Я знаком с этим отрядом не понаслышке. Мне приходилось сражаться в его рядах.

— Ты был там? Почему сразу не сказал?

— Думаешь так легко забыть все то, что там произошло? Не-ет, это очень трудно. Я пытался, всеми силами, что наделила меня природа, пытался, но не смог. Воспоминания, они будто прибиты гвоздями к моей памяти и не хотят уходить из нее.

— А разве подобное не должно быть занесено в твое личное дело. Такие вещи обычно не забываются.

Я ухмыльнулся.

— Да, должно быть, но я смог искупить свою вину, чем заслужил полное «стирание» моего присутствия в этом отряде. Нигде, ни в личном деле, ни в записях журнала не упоминается о том, что я там когда-то числился.

— Это все после того инцидента с офицером.

— Да.

— Но за такое не исключают из рядов.

— Он скончался после нашей драки. Меня хотели расстрелять сразу, но командир звена, в котором я воевал, вступился и меня перевели к «штрафникам». Поверь, я лучше умру, чем вернусь туда.

Кель подошла ближе.

— Значит, если бы судья узнал об этом, то…

— …я бы давно уже был там. — добавил я и тут же встал со своего места.

Пройдя немного вглубь комнаты и посмотрев на Кель, которая все это время не спускала с меня глаз, мне вдруг стало одиноко. Еще никогда в жизни я не боялся за свое будущее как сейчас.

— Неужели там все так плохо.

— Туда не попадают просто так. Нужно очень постараться, что бы вместо смерти тебя наделили такой сомнительной привилегией как служба в рядах «штрафников». Нет ничего хуже, чем это. Я знаю это. Я все помню. Ты как-будто становишься другим. Тебе дозволено многое, что нельзя рядовому пилоту, но при этом ты не являешься свободным. В любой момент тебя могут посчитать «израсходованным» и отправить на заслуженную пенсию потратив всего один патрон, поэтому многие кто туда попадают не жалеют ни себя, ни свои машины, ни, тем более, своих противников. Жизнь для них может закончиться в любой момент и это страшнее всего.

Кель легонько прикоснулась к моему плечу и постаралась обнять, но получилось все это слегка неуклюже, ведь голова моя в этот момент была забита совершенно другим, что не смогла не заметить она.

— Ты стал другим, Рик. Это не похоже на тебя.

— Прости… — я попытался оправдаться — все из-за этого суда. Процесс оказался для меня не таким как я ожидал. Более напряженным. Это пройдет. Иногда я слишком сильно переживаю о том, что уже позади. Странная привычка, но ее невозможно искоренить. Это часть меня.

Мне хотелось сказать что-то еще, но слова категорически отказывались складываться в предложения, а мысли, что до этого ровной стеной строились у меня в голове, в этот самый момент разбежались как испуганные собаки.

Я действительно изменился. Незаметно для себя самого.

— Время позднее, надо отдыхать.

Она скинула свою сумку и подошла к кровати. Пробежав пальцами по длинному комбинезону и расстегнув молнию до самого пояса, она за считанные секунды сбросила его на пол, полностью оголив свое тело.

Это прекрасное, почти идеальное тело, стояло неподвижно всего в метре от меня, слегка скрестив ноги и обхватив себя руками.

— Да ты права, время действительно позднее. Надо отдохнуть.

Я подошел и крепко обнял ее.