Наступала ночь. Очередная, в большой и длинной череде похожих друг на друга дней, которые пролетали с огромной скоростью не успевая осесть в моей памяти. Я вспоминал наш прилет на базу — мы еле успели занести Купера в медблок, где ему оказали первую помощь. Почти мертвого, на руках. Доктор утверждал, что задержись мы еще на пару минут, и смысла в реанимации просто бы не было. Помню, как озлобленный дошел до своего кабинета и, скинув всю броню, стал горстями глотать таблетки, пытаясь заглушить и загнать в самый дальний угол наступающий приступ. Мышцы начали сжиматься, а голова, всего пару минут назад имевшая ясный разум, начала кружиться и была готова расколоться на части. Я встал с кровати и, ведомый каким-то странным чувством, побрел на самый низ, на первый ярус к медблоку. Здесь, где никогда не заканчивалась очередь, а люди толпами шли за лекарствами, сегодня было на удивление пусто.

Я подошел к основному входу и вызвал своего врача.

— Это капитан Марлоу. Мне необходима ваша помощь.

Голос по ту сторону монитора молчал.

— Симптомы те же?

— Да.

Прозвучал странный звук и двери медленно распахнулись, открывая путь во внутренние помещения. Ступив туда, я опять оказался под действием белого света, чье яркое свечение заставило поднять руки и закрыть ими глаза и лицо. Интуитивно, буквально на ощупь, я шел в самый конец коридора, где находился приемный кабинет доктора. Она уже ждала. Глядя на мое уставшее лицо своими небесно-голубыми глазами, она сопроводила меня до кресла и, опустив меня в него, принялась готовиться к приему.

— Как все произошло?

Ее приятный голос не мог не успокаивать.

— Точно так же, только намного сильнее. Тошнота, головокружение, ничего нового, но если бы она не прекратилась, я бы, наверное, умер.

— Вы принимали препарат перед вылетом?

— Нет, времени не было. Приказ был получен внезапно и времени на это просто не осталось.

Она хмыкнула и, сделав несколько шагов назад, подошла к небольшому столику.

— То есть, вы просто забыли. Так я понимаю.

— Да — еле выдавив, я признался.

Доктор подняла вверх небольшой шприц, наполненный какой-то странной голубоватой жидкостью. Держа его в руке, она вернулась к моему креслу и тихонько наклонилась.

— Что это? — с опаской поглядывая на шприц, спросил я.

— Надеюсь, вы не собираетесь сопротивляться, мистер Марлоу? Вы ведь пришли за помощью, так что сидите смирно. Это антиген — он входит в состав многих препаратов на наркотической основе. Его задача снижать негативный эффект от наркотических составляющих, — она поднесла шприц к моей руке и сделала укол. — За время вашего отсутствия я смогла навести кое-какие справки и узнала, что это за коктейль «шива». Честно признаюсь, я очень удивлена, что вы до сих пор стоите на ногах и можете разговаривать. По шкале потенциальной опасности для организма этот препарат стоит в самом верху медреестра, уступая лишь откровенно смертельным, чье изготовление и применение строго контролируется государственными органами. В состав этого так называемого коктейля входят более тридцати компонентов разной степени опасности и концентрации. Все они подобраны таким образом, что положительные эффекты одного компонента нейтрализуют негативные эффекты другого, образуя почти идеальное соотношение. Однако не обошлось и без проблем. Комиссией, которая занималась в свое время разработкой этого препарата, было выявлено множество мелких отрицательных эффектов, вызываемых при его применении: индивидуальная непереносимость, способность некоторых компонентов вклиниваться в метаболизм и нарушать работу всего организма, точность в дозировке, которую нельзя было контролировать во время настоящего боя, и еще много чего. Но учитывая то, что солдат становился в несколько раз сильнее и был способен выполнить задачу даже в самом безнадежном бою, на эти недостатки решили закрыть глаза, а «шиву» пустить в массовое производство.

— Все это, конечно, хорошо, но как это поможет мне избавиться от приступов.

Она на секунду отвела глаза и легонько выдохнула.

— Никак, мистер Марлоу. Вам с этим придется жить и, скорее всего, умереть. Продукты распада этих наркотических компонентов практически не выводятся из организма человека, а в вашем конкретном случае они стали его частью. Если говорить проще — ваше тело больше не способно жить и нормально работать без них. Вы либо умрете после очередного приступа, либо будете всю жизнь обречены на постоянные инъекции. Весь вопрос лишь во времени: сказать, когда и где ваш организм потребует своей дозы, невозможно. Это может произойти хоть сейчас, здесь в кабинете, или в разгар боя, когда помочь вам никто не сможет. Неутешительно, но, увы, это реальность, с которой вам придется смириться.

Дальше я уже не слушал. Да и был ли смысл. Все самое важное было уже сказано, а остальное были только слова утешения и призывы не сдаваться и бороться до конца как это положено настоящему солдату. Но сейчас все было по-другому. Там, на поле боя жизнь была другой — проще. Ты видел противника, он видел тебя, а дальше побеждал сильнейший. Теперь же, когда мой собственный организм был способен прикончить меня в любой момент, мне показалось, что жизнь поступила со мной несправедливо, ведь она отняла у меня моего самого верного союзника — мое тело. Оно было настроено против меня, и совладать с ним я уже не мог.

— Мне не хотелось огорчать вас, мистер Марлоу, но меня учили всегда говорить правду, какой бы плохой она не была.

Я слегка усмехнулся.

— Огорчили? Нет. Просто вы подвели черту под той жизнью, которую я вел последнее время, отделив то, что было, от того, что будет. Сегодня погибло очень много моих бойцов. Погибло очень плохой смертью, которой не должен умирать солдат: кто-то сгорел заживо, кто-то замерз насмерть, лежа на снегу и не дождавшись долгожданного спасения. У нас работа такая — ходить, держась за руку со смертью и ждать, когда ей это надоест. Огорчаться я перестал уже очень давно. Наверное, сразу, когда впервые оказался в самом центре боя. Когда обувь начинает липнуть к земле от разлившейся крови, когда солдаты замертво падают возле тебя не успев сделать и одного выстрела, тогда перестаешь огорчаться. Просто привыкаешь. Ко всем этим смертям, к этой войне, которая никогда не закончиться. Я уже давно не завожу друзей, у меня даже семьи нет, потому что все это обязывает, а значит мешает.

— А женщина у вас есть?

Этот вопрос оказался очень неожиданным, ведь никто никогда меня об этом не спрашивал и от волнения, я несколько опешил.

— Почему вы спрашиваете?

— Мне интересно. Должен же ведь мужчина иметь женщину. Хотя бы на стороне, ведь без этого просто невозможно.

— Была. Очень давно, когда я еще служил в регулярной армии. Но это не имеет отношение к моей ситуации.

Но она не отступала.

— И все же, мистер Марлоу, я настаиваю. Я ваш лечащий врач и это может помочь мне разобраться в некоторых ваших проблемах. Заодно расскажите мне о себе: где родились, учились, как формировалось ваше мировоззрение к окружающему миру и почему пришли в наемники.

— Хм… очень похоже на допрос с пристрастием… ну раз настаиваете.

Я сделал глубокий вдох и погрузился в воспоминания.

— В моей жизни не было ничего такого, что могло бы вас удивить. Родился я в обычной семье. Отец был инструктор по плаванию, а мать всю жизнь преподавала музыку в школе. С самого детства, начиная с шести лет, каждый из моих родителей старался привить мне любовь к своей профессии. Отец на выходные брал меня в бассейн и старательно, по несколько часов, тренировал, заставляя проплывать одно и то же расстояние, постепенно улучшая свой результат, а когда мы возвращались домой, мать сразу усаживала меня за пианино и мы начинали играть. Потом наступали новые выходные, и все опять начиналось сначала. Так продолжалось несколько лет. В двенадцать я уже выступал за молодежную сборную по плаванию, и даже смог выиграть несколько мелких турниров, отчего мой отец чуть не плакал на радостях. В семнадцать лет я прошел отбор на главные соревнования в жизни любого спортсмена. Олимпиада была для меня настоящим вызовом и мои родители подошли к этому очень ответственно. Каждый день меня настраивали, твердили о необходимости победы в этих соревнованиях. Я буквально жил этим, пока в один прекрасный день все не пошло прахом. Это случилось совершенно неожиданно. Произошел спазм мышц обеих рук в тот момент, когда я находился в самом центре бассейна и тогда, когда там никого не было из посторонних. Руки скрутило так, что я не мог ими пошевелить и постепенно, сам того не осознавая, стал погружаться под воду. Страх, который испытал в тот момент я запомнил на всю жизнь. Не помню как меня достали оттуда, но когда я смог открыть глаза и сделать вдох, скорая помощь уже увозила меня в больницу. То, что сказали врачи, просто убило моих родителей. Они поставили крест на моей карьере пловца: мышцы и сухожилия были как резина, с трудом растягивались и были способны порваться от любой маломальской нагрузки. Поначалу, я думал, что за время лечения меня поставят на ноги и я смогу попасть на олимпиаду, но чем дальше шло лечение, тем печальнее становились выводы врачей. Один старый доктор так прямо и сказал моему отцу: «Забудьте, мистер Марлоу. Плавать как раньше он больше не будет». Сказать, что это был шок, было ничего не сказать. Отец проклял все. Уволившись с работы в тот же день, он больше никогда не возвращался к тренерской деятельности. Мать была огорчена не меньше — тот спазм привел мои пальцы в никудышнее состояние. Они были как бы сами по себе, жесткие, неподатливые.

«С такими только на курок нажимать» — сказал один из преподавателей музыкальной школы увидев мои руки. И ведь действительно, только указательный палец правой руки был полностью дееспособный. Ирония судьбы…. Но именно эти слова предопределили мое будущее. Все к чему меня готовили всю сознательную жизнь, рухнуло в один день. Но это была не катастрофа, скорее вынужденное обстоятельство, которое освободило мне путь в настоящее мое предназначение. Никто из них меня не поддержал, ни отец, ни, тем более, мать. Они все были люди другого толка, другого теста, и считали военное дело уделом бездарных и отсталых людишек, отбросов, на которых природа даже не отдыхала, а просто не обратила внимания, но для меня это был единственный шанс. Такой, который судьба подносит только раз в жизни, и я ухватился за него обеими руками. Я собрал все свои вещи и, попрощавшись, ушел. Отец не вышел проводить меня. Мое решение он так и не принял. Дальше была «учебка» и несколько лет в военной академии. Постоянные тренировки и физические нагрузки всего за несколько лет вернули моим мышцам былую эластичность и подвижность. Я снова начал плавать и даже играть на пианино, но теперь все это было просто хобби. Мною были выиграны все соревнования в академии. На выпускном моими руками была сыграна главная партия — мне рукоплескали, жалко, что мать не видела этого, она была бы рада…. Потом была война. Десятки планет, сотни боев, в которых мне пришлось побывать, тысячи убитых. Мне было двадцать лет, когда я впервые увидел настоящую гору трупов, сложенную возле развороченного взрывом блиндажа. Я видел, как огромный бульдозер сгребал их в большую яму, а затем, зарывал, оставляя гнить в сырой земле. Их даже не хоронили. Людьми разменивались как пешками. Порой, из боя не возвращалось больше половины личного состава и это считалось нормой. Нас бросали в такое пекло, что земля горела под ногами, оружие клинило от перегрева, а люди сходили с ума прямо во время боя. И так год за годом, пока судьба вновь не решила все поменять.

Я сделал небольшой вдох.

— Мы уже несколько часов удерживали узкий проход, отделявший наши отступавшие войска от группировки противника. Я и еще сотня таких же сумасшедших буквально врылись в каменную почву планеты и ждали очередной атаки. Уставшие, мы всматривались вдаль и думали, что скоро все закончится, но противник, раз за разом усиливал натиск и бросал в бой все новые силы. Мы сражались до последнего, но когда поступил приказ оставить позиции и догонять своих, из сотни добровольцев остались только я и еще три человека. Сражаться было нечем, да и некому, а когда наступление возобновилось, я не нашел другого выхода как вколоть себе «шиву» и пойти в атаку. Остальные выжившие последовали моему примеру и в те последние минуты сражения мы дали противнику свой главный бой. Сколько он продолжался сказать не могу, но, когда мой разум стал возвращаться, вокруг меня лежало не менее двух десятков тел. Сердце билось как бешенное. Ноги подкосились и не в силах больше держаться, я упал на землю. Помню, как подошел их командир и, склонившись надо мной, стал смотреть на меня. Он что-то говорил, время от времени поправляя свое оружие, а потом, встав в полный рост, вскинул руку с оружием вверх и выкрикнул «Гиелла!». Окружившие меня солдаты противника в один голос повторили его. «Гиелла», с языка народа Н'ур переводится как «Воин». Этот клич своего рода дань уважения поверженному противнику, чья храбрость и отвага смогла победить саму смерть. Дальше я уже ничего не помню. Меня обнаружил на следующие сутки разведотряд «Заката». Они спасли меня, отправили к врачам, которые несколько недель выхаживали мое потрепанное тело, а когда я смог вернуться к своим, оказалось, что все наши подразделения покинули планету, даже не удосужившись проверить остался ли кто живой на позициях. Меня бросили — этого я не смог простить. Делать было нечего, и я принял решение, такое же важное и судьбоносное, как и тогда, в больнице, лежа в палате. «Закат» стал для меня новым рассветом, новой семьей, новой жизнью. Здесь я в своей тарелке.

На этом мой рассказ закончился. Хотя сам по себе он был лишь малой толикой того, что действительно мне пришлось пережить, доктор была довольна услышанным. Ее глаза вновь засияли голубым светом, а походка стала расслабленной и больше не сковывала ее.

— Удивительно. Признаюсь честно, я думала услышать куда более сухую историю о том, как в молодости вам захотелось поиграть в героя.

Я улыбнулся.

— Все герои лежат в земле, а на войне хочется жить. Если вы посмотрите на всех наемников, присутствующих на этой станции, то вряд ли сможете найти хоть одного, кто бы мечтал погибнуть смертью героя. Ведь все мы люди и чувство самосохранения нам не чуждо. А сейчас извините, меня ждут на самом верху.

Доктор одобрительно кивнула головой. Довершив последние манипуляции с моим организмом, она отпустила меня, кинув напоследок загадочный взгляд. Я долго смотрел на нее — мне было приятно. И хоть за медицинской маской я видел лишь глаза и скудные очертания лица, ее взгляд был на удивление красив. Уже идя по белоснежному коридору, я поймал себя на мысли, что вся моя голова была полностью заполнена ей — этим загадочным доктором, чье лицо я никогда не смогу увидеть.

Двери закрылись. Запах антисептика и медицинских препаратов тут же сменился на отфильтрованный воздух основного корпуса. Теперь мой путь лежал на самый верх, в кабинет Джозефа Гибкинса. Он ждал меня уже давно, и осознание того, что мне вновь придется встретиться с этим человеком, заставило все мое тело напрячься. Лифт быстро домчал меня до нужного места и, когда за моей спиной захлопнулись двери подъемной машины, я уже стоял перед кабинетом.

Его фигура была неподвижна. Худой, будто передо мной стоял узник концлагеря, он молча смотрел в огромное окно куда-то вдаль, на белоснежные просторы этой ледяной планеты, где в это время власть в свои руки брала морозная ночь.

— Присаживайтесь, мистер Марлоу, разговор будет долгим, — он повернулся ко мне лицом и легким жестом указал на рядом стоящее кресло.

— Хочу сразу же вам принести свои соболезнования по поводу гибели вашего личного состава. Честно, мне очень жаль, что все произошло именно так.

В знак солидарности и принятых соболезнований, я кивнул головой.

— И в то же время я хочу поблагодарить вас за проделанную работу. Эта информация бесценна и гибель ваших людей была отнюдь не напрасной. То, что содержится в отчетах, электронных документах, видео- и аудиозаписях принесет нам огромную пользу и усилит наши позиции с конкурирующими компаниями. Вы спросите: «А какой мне от этого толк?». Вполне логичный вопрос, ведь ваши личные интересы подобная информация нисколько не затрагивает. Так вот, чтобы отбросить все сомнения, и раз и навсегда решить этот вопрос я готов выполнить любую вашу просьбу… в пределах разумного естественно.

Его мертвый взгляд тут же упал на меня.

— Мне не нужно ничего от вас. Все уже оговорено в контракте.

— Хм, — на его лице появилась еле заметная улыбка, — я в вас не ошибся, мистер Марлоу, ни тогда, когда подписывал наш контракт, ни тогда, когда поручил вам это задание. Знаете, вы мне нравитесь, как человек, у вас есть характер, сила воли, способность идти против всего ради достижения цели и при этом беречь собственных людей. Это большая редкость в сегодняшнем мире. Большинство тех, с кем мне доводилось иметь дело, были транжирами: они не считались с потерями, отправляли людей на смерть, думая, что забросать противника «мясом» лучшая тактика. Но вы… вы совершенно другой тип, хотя и носите такие же погоны. Мы с вами похожи, в определенной степени. И вы, и я знаем одну неоспоримую истину, которая и сделала нас такими, какими мы есть сейчас. «Кадры решают все», мистер Марлоу. Многие считают меня безжалостным и жестким человеком, который к другим относится как к вторичному сырью. Нет более далекого от истины определения, чем это. Разве я смог бы достичь всего этого самостоятельно? Смог бы построить империю, в которой задействовано почти двести тысяч человек? Нет! Потому что все это является результатом деятельности всех людей, а не меня одного. Я лишь руковожу, а те кто «снизу» — выполняют. Я без них — пустое место, так же как и они без меня. Мы как Инь и Янь, как две половины симметричной фигуры, которые по отдельности бесполезны, но вместе приобретают истинную форму. И секрет моего успеха в правильности выбора персонала, именно поэтому я отправил на это задание вас, а не кого-то другого. Именно поэтому вы нарушили приказ и заставили пилота сесть в неположенном месте, чтобы забрать рядового Купера. Потому что вы знали ради чего рисковали. В этом мы и похожи с вами, мистер Марлоу, в том, что люди для нас вовсе не вторичное сырье, а главный ресурс.