Самое страшное время на Эндлере — это время с восьми утра до десяти по земному исчислению. В этот самый период, всего за каких-то два часа на поверхности планеты происходят вещи, которые сложно назвать одним словом или попытаться описать в пару предложений. Светлана говорит, что данное явление еще плохо изучено и пока они (Лаборатория) заняты совсем другим делом, чтобы полностью сконцентрироваться на этом катаклизме.

По правде говоря, он застал меня в тот самый момент, когда сон, а вместе с ним и кошмар уже начали отступать, уступая место бодрствованию. Я научился контролировать свой сон, но сегодня почему-то проспал. Наверное, это мог сказаться на мне искусственный сон на борту космического корабля, — подумал я и вновь обратил внимание на странный гул, доносившийся из открытого кем-то окна. Я поднялся с кровати, подошел почти вплотную и увидел как черное облако, словно гигантский жук-навозник, толкающий вперед своими маленькими лапками кусок навозной кучи, двигал прямо на нас грозовой шторм невиданных масштабов.

Энергетический купол, защищавший все живое в этом месте, вибрировал и искажался под напором стихии. Вокруг в одночасье все вымерло. Свет нигде не горел, людей тоже не было видно, а единственное место, где хоть как-то можно было разглядеть жизнь, было здание администрации. На предпоследнем этаже суетились люди. Кто-то бегал из стороны в сторону, перетаскивая ящики, кто-то стоял молча, всматриваясь в прибор похожий на древний телескоп. Одним словом все замерло и выжидало. Ждал и я. Мне просто ничего не оставалось делать как истуканом стоять у самого подоконника и глядеть в небо, закрытое от меня золотисто-желтой пеленой энергетического щита, переливавшегося всеми возможными оттенками своего цвета.

Ударил гром, а за ним на горизонте появились первые очертания двух небольших торнадо.

Света вошла неожиданно. Она уже откуда-то знала, что я не сплю и уверенным шагом направилась ко мне. Угрюмо заметила, что я спал в одежде, а это запрещено правилами безопасности, хотя мне, как редкому гостю с Земли, она, так и быть, простит это маленькое нарушение.

— Вы, наверное, проголодались, — сказала она, услышав как внутри моего желудка забурлило, — Там уже все готово. Пойдемте.

— А как же это? — я указал на чернеющее небо и торнадо, увеличивающиеся с каждой секундой.

— Это? — она безразлично махнула рукой, — Не бойтесь, такое здесь почти каждое утро. Вы привыкните.

И правда, когда мы вышли за дверь и немного прошли вперед, так, что порывы ветра, пробивавшиеся сквозь барьер, настигли нас у разграничительной в двадцати метрах от дома, я увидел как люди начали потихоньку выбираться из своих убежищ и словно тени, направлялись к своим местам работы. Страха не было, а может и был, я точно не мог сказать, но привыкнуть к такому зрелищу, когда нерукотворное чудовище брело прямо в нашем направлении, тяжело перекидывая лапы, как древний дракон, испугаться было немудрено. Но люди не обращали на это внимание и до самого конца пути, когда я и женщина уперлись в двери небольшого здания, откуда тянуло приятным ароматом свежеиспеченного хлеба и корицей, это было наибольшим удивлением, что довелось мне испытать.

Здесь пахло хлебом.

Таким знакомым и аппетитным, что слюна так и норовила скатиться изо рта.

— Прямо как на Земле, — заметил я, входя все глубже в столовую, где в такую рань (по местным меркам) было всего четыре человека.

Мы сели у самого края, почти у окна, откуда открывался красивый вид на горный хребет, тянувшийся вдоль всего горизонта, оскалившись на нас громадными зубами-вершинами. Заказали еду.

— Как спалось? — спросила она, глядя на то, как я ковыряю вилкой принесенный стэйк.

— Так себе. Я вообще мало сплю, а сегодня что-то проспал больше обычного.

— Вы не едите.

— Что, простите?

— Вы не едите, — Света указала своей вилкой на кусок жареного мяса, который никак не хотел оседать в моем желудке. — У вас нет аппетита или вы не привыкли к такой еде?

— Да нет, все не так. Она прекрасно пожарена.

Прошла минута неловкого молчания, а я так и не притронулся к еде, хотя пытался всеми силами протолкнуть в горло еще дымившийся кусочек стэйка. Наконец, когда пересилить себя я так и не смог, мне пришлось признаться, что говядину я не ем уже очень давно, да и мясо в целом тоже.

— Вы вегетарианец?

— Нет-нет. Я ем мясо, только несколько в ином виде. Знаете такие тюбики с желеобразной жидкостью, — я вы выпрямил руку и согнул большой и указательный палец до размера, примерно напоминавшего тюбик зубной пасты, — в них есть все, что надо организму. Белки, в том числе и животные, жиры, углеводы, клетчатка и прочее. Мне хватает.

Мясо вскоре полностью остыло и превратилось в кусок красно-черного кирпича.

— Что насчет пропуска? — заговорил я вновь, пытаясь сменить тему разговора, — вы сказали, что добудете пропуск.

Женщина кивала головой, прожевывая и проглатывая остатки своего завтрака.

— Все сделано, — говорила она, — вот сейчас и пойдем. Нас кстати там ждут и вы все узнаете подробнее.

Когда трапеза была окончена, мы вышли наружу тем же путем. Я так и не притронулся к еде. Поднос с завтраком забрали практически сразу, стоило нам встать из-за стола и сделать несколько шагов в сторону выхода. Здесь все шло в переработку, говорила Света, указывая как моя порция опускается в специальную печь, где зыбило ярко-синее пламя.

— Оно сгорит?

— Не совсем, — мы вышли за пределы столовой, — процесс автоматический, система сама отделить еду по категориям и переработает в соответствии с установленным алгоритмом. Ваш стэйк вернется в прежнем виде, еще более сочный и вкусный, но уже чуть позже, когда из расплавленных белков, жиров и углеводов, его соберут как детский конструктор.

— Безотходно.

— Именно.

На улице зрелище уже было другим. Тучи, которые всего полчаса назад казались таким далекими, теперь подошли почти вплотную к куполу и всей своей массой давили на него, заставляя энергетические потоки, питавшие его от двух бесперебойных станций, искриться и пульсировать. Вся эта огромная конструкция над нашими головами напоминала живую ткань, натянутую на город и жившую по каким-то своим, только ему известным законам. Люди под ним, вышедшие на улицу и колонной направлявшиеся к перрону, откуда через несколько минут отправлялся очередной поезд к Эндлеровскому месторождению метума, даже не обращали на него внимания, словно его никогда и не существовало.

— Воздух снаружи за куполом ядовит. Можно находиться только в специальном костюме и с баллонами сжатого кислорода. — говорила Светлана почти повторяя слова Сэма.

— Я знаю, ваш… сын рассказывал мне об этом, когда встретил меня.

Она улыбнулась.

— Он такой, да. Сэм вообще любознательный парень. Если бы ему удалось выбраться отсюда и поступить в какой-нибудь престижный университет, бьюсь об заклад, он стал бы там одним из лучших. А так ему приходится довольствоваться лишь лекциями профессора Иванова.

— Об этом он тоже говорил.

Профессор был человеком замкнутым, хотя и не лишенным чувства общей ответственности за проделанную работу. Его считали гением, по крайней мере в словах Светланы ощущалось благоговейное трепетание при одном лишь упоминании имени профессора.

— Он прибыл сюда в числе первых и прожил почти всю сознательную жизнь внутри своей лаборатории, где изучал поведение планеты. Знаете, — она немного сбавила ход, хотя до здания администрации оставалось всего пара сотен метров, — мне бы очень хотелось, чтобы вы увидели его, поговорили, глядишь может будет какой-нибудь положительный результат.

— Почему вы так решили? — спросил я.

Света пожала плечами.

— Не знаю. Обычно симбиоз дело почти непредсказуемое, но в вашем случае все может быть только в лучшую сторону.

Мы говорили о нем, о привычках странного профессора, о том, что ему, как и любому гению, свойственны причуды, непонятные простым смертным и вызывающие доволи угрюмую улыбку, стоит только увидеть все это в деле.

— Поговаривают, — продолжала она, — что он держит у себя в клетке таракана длиной почти в пятнадцать сантиметров, вскормленного им при помощи модифицированной в местных условиях пищи. Хотя… — женщина на секунду замолчала, — я думаю, что все это байки.

Наконец, мы подошли к разграничительной линии. Солдаты, охранявшие вход сразу вышли вперед и, потряхивая автоматами, принялись досматривать.

— Пропуск, — пробормотал один.

На этот раз голос был живым, человеческим. И хоть лицо его скрывал такой же шлем как и на роботе у выхода из космопорта, я был уверен, что передо мной настоящий человек.

Все заняло несколько минут. Говоря о том, почему были предприняты таки меры безопасности, ведь кроме стихии местному персоналу здесь ничто не угрожало, Светлана отказалась отвечать, сославшись на то, что «не время и не место…»

Мы шагали вперед и под ногами звенел металлический пол, он сменился не сразу, лишь тогда, когда мы поднялись на этаж, где утром, во время наступающей бури, я видел как суетились многочисленные люди, перенося коробки с вещами с одной стороны в другую.

Нас встретили в двери, опять осмотрели и только после пропустили вперед. Света осталась ждать в холле или в том месте, которое так называли. Дальше я пошел сам.

Он был совершенно не похож на тех людей, что я встретил здесь по пути в здание администрации. Довольно упитан, свеж, от него даже пахло духами, хотя на столе я увидел наполненную наполовину пепельницу и догоравший кусочек сигаретной бумаги. Мое появление сюда не застало его врасплох. Когда я сделал шаг вперед, он резко окликнул меня, назвав полное имя и фамилию, а затем перечислив все мои «земные» достижения.

— Я ждал вас, Макс Джэймс МакКомли. И чего греха таить — я чертовски рад, что вы наконец прибыли в наше прекрасное местечко под названием Эндлер.

Он повернулся ко мне и улыбнулся всеми своими блестящими, неестественно белыми зубами.

— Может сигарету или, быть может, вы хотите выпить? У меня есть прекрасная коллекция вин с Земли.

— Нет, спасибо, — я остался стоять на месте, ожидая что он скажет дальше.

— Ах, да, — он провел рукой по опавшим на лоб волосам и указал на кресло перед ним, — Совсем забыл. И да, кстати, меня зовут Фалькон. Просто так и никаких фамилий, званий, регалий и прочей ерунды. У нас тут не курорт как вы могли заметить, поэтому будем лаконичны. Вы знаете зачем сюда прибыли?

Его волосы были зачесаны на затылок, а на лбу, словно вырытые сотнями червей, имелись возрастные морщины. Несмотря на первое впечатление, голос его был строг и намерения быстрыми, почти стахановскими темпами, решить возникшую проблему, навели меня на мысль, что имею дело с обычным безжалостным карьеристом.

— Нет, подробности мне обещали на месте, но сказали, что требуется моя помощь.

— Требуется? Не-е-т. Мы катастрофически нуждаемся в вашей помощи и в ваших навыках! Вы ведь этот, как его, «видак».

Он замолчал и на лбу выступили первые капельки пота. Кондиционеры работали здесь исправно, даже более чем надо, но все равно в воздухе витало напряжение трансформировавшееся в температуру внутри тела. Было жарко. Действительно очень жарко. Но последнее слово как клином вонзившееся в наш диалог, не давало продолжить его.

— Да, — ответил я, глядя как меняется физиономия Фалькона, — Иногда нас так называют.

— О, я многое о вас слышал, — он тут же оживился. — Всякие байки о вас ходят. А правда, что вы можете на расстоянии читать мысли? Ну или подчинять волю постороннего человека своим желаниям? Или внушить кому-то мысль, которая не будет давать покоя. пока не будет исполнена?

Он говорил, пока я его не остановил.

«Нет» — ответил я ему. «Все это глупости».

Но Фалькон не унимался. Брызжа слюной он хотел вытащить из меня все, что только приходило ему на ум. А как то? А как это? А почему все так, а не иначе? Проклятье! В один миг я хотел было плюнуть на все и просто начать соглашаться со всем, что он говорил, даже если это будет откровенная чепуха.

— Ну и какие они на вкус, эти ваши воспоминания, человеческие мозги. Как вы их чувствуете?

— Не знаю, — ответил я, — Я не людоед, мне не знаком вкус мозгов.

— Да бросьте, Макс, вы не на допросе с пристрастием, а я не журналист. Все сказанное здесь останется только между нами, давайте будем откровенны друг перед другом.

«Откровенны», подумал я. Хорошо, раз ты так захотел.

— Нет, мистер Фалькон, все, что вы слышали о нас — это просто бред сумасшедшего. Я не колдун и мертвых поднимать из земли не могу. Я такой же человек как и вы, просто с другими врожденными способностями. Вот и все.

Он был расстроен. Как ребенок, которому стукнуло восемь лет и узнавшего, что никакого Деда Мороза не существует, а подарки вовсе не падают с небес, а покупаются родителями за пару дней до «волшебной» ночи. «Все так и никак иначе», повторил я ему, вбивая последний гвоздь в гроб его сомнений.

— Ладно, — Фалькон вернулся за стол, — значит сразу перейдем к делу.

Он начал копошиться в столе как крот, выбравшийся наружу и не понимавший где же тот выход или вход, откуда он только что пришел. Бумаги вынимались и снова отправлялись в полку, какие-то документы, отчеты, многочисленные папки с личными делами, место которым уже давным-давно в музее истории, а не в столе в главном здании этой богом забытой планеты.

Вскоре он нашел то, что ему было нужно.

«Вот», он кинул кипу бумаг, рассыпавшись как игральные карты передо мной. «Здесь все, что тебе нужно».

Я наклонился вперед и увидел несколько снимком тел, лежавших в странной позе.

— Что это? — спросил я, не понимая к чему он меня подводит.

— Это ваша работа, МакКомли, — он сделал паузу и вскоре закурил. Дым стал медленно подниматься к потолку, — У нас умирают люди, уважаемый, умирают уже очень давно и с периодичностью в две-три недели.

— Убийство?

— Нет. Это не похоже на классическую смерть с кровью и пулевыми ранениями. Тут все иначе. — Фалькон глубоко затянулся и из ноздрей повалил густой сероватый дымок. — Их тела нетронуты, но внутренности… точнее сердце, оно разорвано. В клочья. Как грязная тряпка. Мы проводили внутреннее расследование, но оно не дало никаких результатов. Более того, после вскрытия вопросы стали лишь множиться, а ответы, как вы понимаете, никто дать не мог. Здесь нужны иные навыки, мистер МакКомли, ваши навыки. Нам нужно знать, что видели и что запомнили перед смертью все эти парни. Солдаты, рабочие, шахтеры и ученые. Все они умерли одной и той же смертью, при этом тела их оставались целыми и невредимыми даже за куполом, где все собственно и происходило. Тела в морге, Светла Перова проводит вас туда и вы сможете все увидеть сами.

— Сколько их?

— Простите? — переспросил Фалькон.

— Сколько тел?

— На данный момент сто двенадцать.

— Сто двенадцать!? — чуть было не подскочив со стула, прокричал я. — Но как такое возможно и… и почему мне никто не сказал заранее.

— Видимо потому, что вы просто бы отказались от этой затеи, верно? Ваш начальник тоже это знал, хотя я готов поспорить, что не раскрыл всех карт. — он натянуто улыбнулся, — Поэтому прошу вас, займитесь этим делом и постарайтесь решить его как можно быстрее. Правила требуют от нас хранить тела до окончательного выяснения причин, но морг не черная дыра, он имеет свой лимит, и если в скором времени трупов станет больше чем надо, меня могут вышвырнуть с этого места, чего конечно я не очень хочу. Надеюсь, вы понимаете ту озабоченность, которую я ощущаю по отношению к этому деликатному вопросу.

Все было ясно.

Фалькон говорил быстро и очень кратко. Только важные детали и никакой воды. Когда же я вышел из кабинета и Света встретила меня у двери, первое, что она сделала — это извинилась за то, что не рассказала об этих смертях раньше.

— Прости, — говорила она, — Нам всем приказали держать язык за зубами.

— И почему же?

— Понимаешь, мы находимся здесь можно сказать на птичьих правах. Финансирование лаборатории два года назад урезали почти на половину и если в ближайшем будущем мы не предъявим серьезных причин на то, что бы продолжать свою работу, нас просто-напросто сократят, а потом расформируют. Иванова хватит удар, если это произойдет, ведь он отдал все свои силы на исследование Эндлера. Поэтому информация о погибших не выходит за пределы этой планеты. Рабочие это тоже понимают, ведь Эндлер для них хлеб насущный и закрытие исследовательской станции и лаборатории приведет к обнищанию и без того не богатого народа.

За пределами административного здания стало гораздо холоднее. Несмотря на все усилия, предпринятые учеными, климат планеты все же влиял на то, что происходило внутри энергетических куполов. Если температура на поверхности планеты падала ниже средней нормы, холод пробивался и сквозь барьер, делая жизнь рабочего персонала и ученых очень неприятной и затруднительной. Сейчас был как раз тот самый момент.

— Вам повезло, — сказала женщина, скребя подошвой черного сапога по небольшой снежной прослойке, покрывшей всю территорию под куполом. — Сейчас у нас наступает зима.

— И долго это продлится? — поинтересовался я.

— Обычно «минусовка» держится почти три недели. Поговаривали, что лет пятнадцать назад тут были настоящие сугробы, но климат стал меняться.

— Я видел взрывы ракет, когда спускался с трапа космического корабля.

Она ускорила шаг.

— Сэм сказал, что это ученые таким образом испытывают способы ускорить изменение климата до более «человеческих» показателей. Значит, испытания не прошли даром.

— Кто-то в это верит, я же склонна соглашаться с профессором Ивановым. Его гипотеза может показаться бредом сумасшедшего, но… но в ней есть нечто, что объясняет почти все, что мы видим на планете. Ее поведение, ее реакция на наше присутствие, ее изменение под нас.

— Вы говорите так, будто она живая.

— Иванов верит в это.

— А вы? — я посмотрел прямо ей в глаза.

— А я верю ему.

В морге было холодно. Особенно в той его части, где хранились тела погибших перед тем как отправиться в крематорий для дальнейшей кремации. Нас встретил небольшого роста мужчина с залысиной. Прямо у входа, он крутился возле стола на котором лежал труп, обследованием которого он занимался все утро.

Взгляд был пуст. Точнее безразличен. Складывалось такое ощущение, что все для него было «ничем и никем», и что его царство, где он был полноправным королем, только что было осквернено пришельцами с другой планеты.

Дружбы не получилось. Даже улыбку у смотрителя морга нам так и не удалось выдавить, вместо этого, он стал еще более серьезным, отвечая на наши вопросы лишь короткими «да» или «нет», изредка разбавляя их более внятными ответами.

— Меня зовут Макс МакКомли, я прибыл с Земли для выяснения причин смерти.

— Хорошо, — коротко ответил он, не отрывая взгляда от бледного тела с явными следами химических ожогов.

— Где я могу взглянуть на тело? — вновь спросил, но уже громче, стараясь достучаться до смотрителя.

Но он в ответ просто вытянул руку и провел ею по окружности.

Сам морг был почти идеальной круглой формы. Два с половиной этажа холодильной камеры, не имевшей окон и продуваемой холодным кондиционированным воздухом со всех сторон. По всей его окружности, словно патроны в старом дисковом магазине пулемета находились ячейки с телами. Подойдя к любой из них и нажав на кнопку «выпуская», из стены тут же показывались ступни, прикрытые белым покрывалось, а за ними и все тело, завернутое, как в паутине, до самой головы.

Смотритель так и не поднял головы. Мы были ему не интересны.

— Давай посмотрим хотя бы на одного. — сказала Света, указывая вперед и делая шаг вперед.

Я все еще не спускал взгляда с этого странного мужчины. Здесь все было странно. Доктор с железной рукой, сумасшедший профессор, люди, потные как гончие собаки, вся эта планета, жившая каким-то странным образом отдельно от всего мира. Даже в морге, где царила мертвая тишина и холод, мне было не по себе.

Мы выбрали первого кто попался нам на пути. Имя на его бирке почти не читалось из-за осевшего на черные буквы толстой корки льда и инея. Лишь несколько корявых строчек со стандартной фразой для всех таких жертв «случайных стечений обстоятельств».

Мужчина, взрослый, сорока двух лет как значилось в его небольшой сопроводительной записке, прикрепленной к трупу у самого изголовья, рабочий с планеты Икар-2.

— Это рядом, — заговорила Света, — в нашей системе. Оттуда в принципе все рабочие прибывают.

Женат. Имеет двух детей.

Я глубоко вздохнул. Стало немного страшно.

— Мне придется сделать это здесь.

— Нужна какая-то помощь?

— Нет. Я сам. Тут ты ничего не можешь сделать.

— Хорошо, — ответила женщина, — я буду рядом.

Она отошла в сторону почти на десять шагов и вскоре вернулась почти к самому выходу, остановившись у смотрителя, который все так же корпел над телом погибшего.

Я прикоснулся к его замороженному лбу. Холод проник в меня. как сотни тысяч мелких осколков, шрапнелью ударившие в мягкие, теплые и очень чувствительные пальцы. В мозгу резко закололо. Глаза закатились и внутри меня все начало меняться. Я приник в его память. Влетел в нее словно реактивный автомобиль на всей своей скоростью, и перед глазами, видевшими до этого лишь черноту собственных век, вдруг начали проявляться обрывки его жизни. Все началось с самого детства. Огромный каменный город. Мегаполис. Яркие вывески. Мигающие билборды. Женщина идущая рядом с ним. Она что-то ему говорит, потом берет его руку и переводит через шумную дорогу по которой секунду назад проносились десятки машин. Темнота. Это его мать? Может быть мачеха? А может просто старшая сестра, провожавшая младшего брата до школы? Но ответа не было. Через провал в памяти, образовавшиеся между этим осколком воспоминаний и тем, что я увидел потом, было расстояние почти в двадцать лет… Его руки были все в саже. Он крутился возле громадного колеса сборщика руды и громко ругался. Рядом стояли несколько человек и помогали ему. То поднося инструмент, то забирая его из руку, вытягивая из-под стального брюха машины наружу. Потом боль. Я отчетливо ее почувствовал. Что-то тяжелое упало ему на руку и придавило ее, сломав кость, чей треск пролетел у меня в голове, как выстрел из тяжелого орудия. Потом тишина. Много тишины и молчания. Я блуждал в его памяти, но везде находил лишь части ненужной мне информации. Отрезки жизни, которые так или иначе повлияли на жизнь бедолаги и так и остались лежать в его замерзшей голове, словно в заброшенном архиве, покрываясь солидным слоем пыли и льда. Наконец, я нашел его. Последние минуты жизни… Они мигали вдалеке светом догоравшей свечки. Я подошел к ним, взял в руки и поднял над собой, превратившись в часть его жизни и пережив в одночасье все то, что чувствовал и ощущал он сам в тот миг, когда жизнь его перешла последнюю границу.

Все кругом заволокло странным дымом. Зеленым, может слегка бирюзовым, появившимся из ниоткуда и накрывшим местность, где он и еще несколько человек работали над добычей полезных ископаемых. Дыхание стало спертым, в груди защемило и стук сердца внутри него стал таким ощутимым и натужным, что он уже не мог сделать ни одного шага. Затем боль достигла своего апогея. Он увидел перед собой громадного змея. Шипя и извиваясь своим блестящим телом, оно ползло прямо на него, высовывая раздвоенный язык и шипя, желая проглотить несчастного. Мужчина крикнул. Вдохнул глубоко и помчался назад со всех ног. Горы. Чернота. Снова горы. Снова чернота. Он бежал очень быстро, не обращая внимания на крики коллег, стихавшие за его спиной. Бежал прямо на встречу буре, бушевавшей вдалеке. Бежал до тех пор, пока шипение позади него не догнало его и он не упал, раскинув руки и прекратив дышать окончательно. Тишина и Чернота.

Боль в голове всегда настигала меня после таких процедур. Я вышел из его памяти и не мог отдышаться, будто это я, а не он только что бежали со всех ног, прочь от огромного змея, крутясь, подползавшего к нему. Усталость начала заполнять меня.

— Это было удивительно, — Светлана подошла ко мне сзади и дотронулась до вспотевшего лба. — Ты будто был в другом мире, будто тебя не было здесь.

Я продолжал глубоко и тяжело дышать.

— Выяснилось что-нибудь?

— Не знаю. — ответил я, — Не знаю даже как это описать. Нет, я видел его кончину, но… там что-то было другое.

— Другое?

— Да. Там была огромная змея. Она напала на них.

— Что? Это невозможно!

— Я видел ее. Очень отчетливо. Он бросился убегать от нее, но она догнала и убила мужчину.

Вскоре стало легче. Дыхание пришло в норму и сердце, бившееся до этого как сумасшедшее, успокоилось.

Мы продолжили говорить. Я рассказывал все, что увидел его памяти. Встречу с женщиной, перелом руки, во время ремонта горнодобывающей техники, последние минуты его жизни. Рассказ был похож на бред, но ничего другого в распоряжении этой женщины просто не было. Расследование уже давно зашло в тупик и даже такая, пусть и похожая не небылицу, информация, была хоть каким-то результатом.

— Думаешь стоит говорить об этом Фалькону? — спросила женщина.

— Пока нет. Он сочтет меня психом. Мне нужно отдохнуть. Потом примусь за второго погибшего. Если обрывки памяти будут совпадать, то тогда можно будет идти к Фалькону с отчетом.

Холод стал пробирать до костей. Мы вышли из морга. Очень быстро, миновав смотрителя, который за все время так и не поднял головы от стола.

Внутри все перемешалось. И хоть я уже несколько минут был вне памяти незнакомца, его осколки продолжали блуждать внутри моего мозга, заставляя боль внутри меня все сильнее давить на мое сознание.