Завершающее заседание двенадцатого, заключительного «круглого стола» редакции «Красной звезды», посвященного событиям 60-летней давности, приурочено к 60-летию разгрома милитаристской Японии. Оно прошло 20 октября 2005 года. Участие в заседании приняли генерал армии М. А. Гареев — участник Маньчжурской операции, В. А. Гаврилов, А. А. Кошкин, М. Ю. Мягков, А. С. Орлов, О. А. Ржешевский, Е. С. Сенявская, С. А. Тюшкевич, Д. Б. Хазанов и В. П. Ямпольский.
ГАРЕЕВ: Кстати, вы задумывались, как соотносится война с Японией с Великой Отечественной войной? Когда мы говорим, что война с Германией — это одно, а война с Японией — другое, то исключаем из числа участников Великой Отечественной войны людей, которые все время находились на Дальнем Востоке и там воевали... Хотя, конечно, тому есть формальный повод — 9 мая 1945 года Иосиф Виссарионович Сталин сказал, что Великая Отечественная война против фашистской Германии завершилась. Но не мог же он сказать, что «теперь мы с Японией воевать будем», — это ж элементарно! Поэтому с точки зрения замысла обороны страны, общего стратегического замысла, война против Германии и Японии — двуединые, неразрывные события.
ТЮШКЕВИЧ: Этот вопрос не новый. В 6-томной истории Великой Отечественной войны, в последующих однотомниках, была такая формулировка, что с окончанием войны против Японии закончилась Великая Отечественная война, а вместе с ней — и Вторая мировая. Однако когда готовилось 12-томное издание «Истории Второй мировой войны», этот вопрос обсуждался, и была найдена очень удачная, как мне кажется, очень историчная формулировка, что война против Японии стала логическим продолжением Великой Отечественной и одновременно — составной частью Второй мировой войны. Эта формулировка все ставит на свои места.
ГАВРИЛОВ: Действительно, это, скорее, логическое продолжение: Япония на СССР не нападала, поэтому война является самостоятельной...
ТЮШКЕВИЧ: Достаточно сопоставить политические цели войны с Германией и войны с Японией, чтобы понять, что они не совпадают. В Великой Отечественной войне вопрос шел о жизни и смерти Советского государства — о защите суверенитета, жизни людей и т. д. В результате Советский Союз был спасен, он освободил не только свою страну, но и другие страны в Европе, оказал помощь союзникам...
ГАРЕЕВ: А что, когда мы с Японией воевали — речь не о том же самом шла? Она также шла о жизни Советского государства, куда входят и Сибирь, и Дальний Восток, о помощи нашим союзникам и оккупированным странам Азии. Некоторые «любители истории» вообще договорились, что наше наступление до границы советской территории — это была Великая Отечественная война, а вот освобождение Польши — это уже оккупация.
СЕНЯВСКАЯ: По моему мнению, Дальневосточная кампания, которую вели советские войска против Японии в августе 1945 года, являлась частью, завершающим этапом Второй мировой войны. По масштабу и театру военных действий она являлась региональной войной в рамках Мировой войны.
ТЮШКЕВИЧ: Если же считать, что война с Японией является составной частью Великой Отечественной войны, то выходит, что, воюя с Германией, мы находились в состоянии войны и с Японией. А как же тогда пакт о нейтралитете? Хотя, конечно, мы были готовы к отражению агрессии...
ГАРЕЕВ: Многое не афишировалось, о многом не писали, но еще в ходе боевых действий на Западе шла огромная работа по планированию операций на Востоке, по накоплению материальных запасов, по переброске войск... Известно, что всего было переброшено 400 ООО человек, много тысяч танков, самолетов, артиллерийских орудий. Шла перегруппировка войск и подготовка этих боевых действий. Хотя нет активных боевых действий, но война-то идет, и потому я уверен, что это — составная часть Великой Отечественной войны! К тому же, на Дальнем Востоке мы все время находились в состоянии военного положения.
— А почему, вообще, существовала напряженность на Дальнем Востоке?
СЕНЯВСКАЯ: Япония была давним противником России — и особенно это проявилось в первой половине XX века, начиная с Русско-японской войны...
ЯМПОЛЬСКИЙ: Да, Япония всегда рассматривала наше государство в качестве объекта для экспансии. Так, 4 апреля 1918 года японские спецслужбы, как обычно, устроили провокацию: их же агентурой были убиты два японских гражданина, что послужило поводом адмиралу флота Като высадить десант во Владивостоке — для «охраны порядка». Затем, чтобы продвинуться в Сибирь, японские спецслужбы установили контакт с Колчаком... Для оккупации японцы выделили около 70 тысяч человек, прихватив с собой для солидарности несколько тысяч американцев. Оккупация закончилась в 1922 году, но до 1925 года японцы оккупировали Северный Сахалин — потом были установлены дипотношения, и они ушли. Пришедший в 1927 году к власти премьер-министр Танака в своем меморандуме императору говорил, что следует готовиться к войне с СССР, однако в 1929 году японские спецслужбы предложили вести против нас не особенно агрессивную политику. Потом, в 1931 году, они устраивают диверсию в районе Мукдена и вступают на территорию Маньчжурии. Некоторые историки считают, что с этого и началась Вторая мировая война.
— Почему?
ЯМПОЛЬСКИЙ: Это спорное положение, но прислушаться стоит: была проверена реакция мирового общественного мнения, позиция великих держав. Оккупация прошла спокойно, и японцы продолжили свою политику по выдавливанию России из северного Китая...
СЕНЯВСКАЯ: В 1938 году была японская агрессия на озере Хасан, в 39-м — боевые действия на реке Халхин-Гол, которые в Японии называются «Второй японско-русской войной».
— Однако вскоре ведь наши отношения наладились?
СЕНЯВСКАЯ: Да, потому как этот разгром японских войск нанес серьезный удар по пропагандистскому мифу о «непобедимости императорской армии», об «исключительности японского воинства». Американский историк Дж. Макшерри писал: «Демонстрация советской мощи на Хасане иХалхин-Голе имела свои последствия, она показала японцам, что большая война против СССР будет для них катастрофой». Вероятно, понимание этого оказалось для Японии основным сдерживающим фактором в период 1941-1945 годов, одной из причин того, что с началом
Великой Отечественной СССР был избавлен от войны на два фронта.
ГАРЕЕВ: Хотя и замысел обороны страны — еще до Великой Отечественной войны, и все стратегические планы Генштаба строились на том, что у нас есть два вероятных противника: Германия на западе и Япония на востоке...
ЯМПОЛЬСКИЙ: После провала авантюры 1938-1939 годов японские спецслужбы приходят к выводу, что нужно усиливать свои разведывательные органы. Харбинская японская военная миссия, основная на территории Китая, прекращает агентурную работу и передает эти функции вновь созданному информационноразведывательному управлению Квантунской армии. По периметру северной Маньчжурии создаются японские разведывательные миссии, которые занимались активной подготовкой к войне против СССР.
Для активизации подрывных действий японцы направляют представителей своей разведки на Запад: в Польшу, Финляндию, в Эстонию... В 1941 году они пытаются зондировать позицию Германии на тот случай, если Япония будет осуществлять более активные действия на Дальнем Востоке. В марте 41-го министр иностранных дел Мацуока едет в Берлин — через Москву. Сталин и Молотов предлагают ему заключить пакт о нейтралитете — он предлагает пакт о ненападении. Сталин предлагает ему подумать.
В Берлине Мацуока встречается со своим коллегой Риббентропом, который намекает о возможности войны с Россией. То же говорит ему и Гитлер... Мацуока сказал, что если Германия нападет на Россию, то никакой премьер-министр, никакой МИД не остановит выступление Японии против СССР...
КОШКИН: Как потом говорил Гитлер, «японцы заключили пакт со Сталиным с нашего согласия». Но
Риббентроп все же предупреждал: «Не заходите далеко с русскими...» Им этот пакт был нужен: пусть японцы договариваются со Сталиным, и идут на юг, оттягивая английские и американские силы.
ЯМПОЛЬСКИЙ: К тому же, этим своим заявлением Мацуока позволил Риббентропу воспользоваться в трудную минуту и требовать от Японии выступления на стороне Германии.
ХАЗАНОВ: В общем, при заключении пакта о нейтралитете между Советским Союзом и Японией в апреле 1941 года обе стороны преследовали свои цели, стремясь обезопасить определенную часть своих протяженных границ.
— Насколько же нам это удалось — если не говорить в глобальных масштабах, что, мол, была достигнута главная цель и война не началась?
ХАЗАНОВ: Отношения между СССР и Японией трудно было назвать теплыми: советские источники подчеркивали многочисленные провокации «японской военщины», незаконные задержания и досмотры торговых судов в международных водах, другие недружественные действия... Наше руководство знало, что Япония снабжает Германию стратегическим сырьем, передает ей разведывательной информацию — но до поры до времени с этим приходилось мириться, ограничиваясь нотами протеста.
СЕНЯВСКАЯ: По мнению японского руководства, пакт о нейтралитете между двумя странами носил временный характер, дающий Японии возможность обезопасить свои северные границы, «следить за развитием обстановки» и спокойно «набираться сил», чтобы «в нужный момент» нанести Советскому Союзу внезапный удар. Об этом свидетельствует вся внешняя политика Японии, в особенности активное сотрудничество с союзниками по Тройственному пакту.
Военный министр Тодзио неоднократно подчеркивал, что вторжение должно произойти тогда, когда Советский Союз «уподобится спелой хурме, готовой упасть на землю». То есть СССР, ведя войну с Гитлером, ослабнет настолько, что не сумеет оказать серьезного сопротивления на Дальнем Востоке. Однако генерал Ямасита, прибывший в начале июля 41-го из Европы и убежденный в неизбежной победе Германии, был настроен более решительно:«Время теории «спелой хурмы» уже прошло, — заявлял он. —Даже если хурма еще немного горчит, лучше стрясти ее с дерева». Он опасался, что Япония может опоздать к «разделу пирога»: ненасытный союзник сам захватит Сибирь и Дальний Восток, ранее обещанные азиатской империи в качестве платы за открытие «второго фронта».
— Мы были осведомлены в планах японского руководства?
ЯМПОЛЬСКИЙ: Эффективность работы нашей разведки подтверждают документы. 25 июня 1941 года состоялось заседание японского правительства, а уже 26-го наши резиденты из Токио сообщали, фактически один к одному, содержание его решений. 27-го Мацуока решил надавить, поскольку на него давил германский посол Отт, чтобы Япония выступила против Советского Союза — но военные категорически возражали... В результате был кризис правительства, и в новое правительство не вошел только Мацуока, а Япония начала проводить более взвешенную политику. Сообщения разведки позволили нашему военно-политическому руководству занять более твердую позицию в отношении Японии.
КОШКИН: Мы более-менее свободно вздохнули только после 3 сентября, когда решением императорской конференции нападение на СССР было перенесено на весну 42-го года. Считаю, что эта информация была самым большим достижением и заслугой Зорге и его группы.
ГАВРИЛОВ: До сих пор спорят, была ли его информация решающей для переброски 14 дивизий с Дальнего Востока и из Забайкалья под Москву и Ленинград. Есть такая точка зрения, что она вообще ничего не решала... Но мы недавно нашли шифровку, которая за подписью Хруле-ва была послана генералу армии Апанасенко 15 сентября 1941 года — о сокращении количества пайков Дальневосточному фронту с 870 тысяч до 550. Апанасенко тут же начал бомбардировать Сталина телеграммами: мол, Япония вот-вот нападет... Но это количество — 320 тысяч — соответствует количеству войск, которое было переброшено на Западный фронт.
ХАЗАНОВ: Однако ситуация на дальневосточных рубежах неоднократно становилась взрывоопасной. Так, в начале марта 1942 года участились случаи нарушения нашего воздушного пространства японскими разведывательными самолетами, наблюдались перегруппировки вблизи границы...
СЕНЯВСКАЯ: Япония в нарушение пакта о нейтралитете, задерживала и даже топила советские пароходы! В период с 1941 по 1945 год наше правительство 80 раз выступало с заявлениями и предупреждениями по поводу японских провокаций. Зная о коварстве соседа, мы держали на дальневосточных рубежах несколько армий в полной боевой готовности — в то время, когда на западе на счету была каждая свежая дивизия.
ТЮШКЕВИЧ: В течение всей войны на Дальнем Востоке находилось примерно 25 процентов войск от общего состава...
ГАРЕЕВ: Но вообще, в этот период интенсивность действий на Дальнем Востоке была гораздо выше, чем во время «странной войны» в Европе — когда англичане и французы воевали с Германией после ее нападения на Польшу.
ХАЗАНОВ: 16 марта 1942 года Ставка В ГК разослала директивы командующим Дальневосточным и Забайкальским фронтами о задачах и способах действий на случай внезапного нападения Японии. Военные советы фронтов получили указания разработать планы оборонительных операций объединений и к 5 мая представить их в Генштаб. Ставка требовала «упорной обороной не допустить противника на территорию СССР», а, отразив нападение, на ряде направлений — например, в Маньчжурии и Приамурье, перейти в решительное наступление, широко использовать Тихоокеанский флот и авиацию, предусмотрев решение такой сложной задачи, как бомбардировки Токио силами дальних бомбардировщиков ВВС Тихоокеанского флота.
ГАВРИЛОВ: Еще в 41-м году была создана 88-я бригада специального назначения. Она состояла из китайских коммунистов, бывших партизан, которых готовили для действий во время войны...
ХАЗАНОВ: И все же к открытию активных боевых действий на Дальнем Востоке Советский Союз не готовился: сложная обстановка на советско-германском фронте не позволяла стране разделять военные усилия между Западом и Востоком.
— Но, наверное, наши западные союзники этого хотели?
МЯГКОВ: Генерал Макартур считал, что в 41-м году СССР обязательно должен вступить в войну против Японии — и тем самым помочь США спасти американские жизни...
РЖЕШЕВСКИЙ: Скажу больше: нас все время подталкивали к вступлению в войну против Японии — как можно раньше, в условиях, когда нам это было абсолютно противопоказано. И особенно настойчивы в этом отношении были американцы. Они требовали создания на Дальнем Востоке авиационных баз, чтобы американские бомбардировщики могли с советской территории бомбить
Японию, куда они никак не могли добраться... Американцы очень сильно давили на нас — прежде всего военные, — но это спровоцировало бы немедленные ответные действия, а у нас летом 42-го возникла критическая обстановка на фронте.
— Когда же советское руководство приняло решение о вступлении в войну с Японией?
РЖЕШЕВСКИЙ: Фактически — в 1941 году. Находившийся тогда в Москве министр иностранных дел Великобритании Иден спросил, не сможет ли Советский Союз помочь англичанам на Дальнем Востоке — а положение у них там было критическое, — и Сталин дал следующий ответ: «В этом случае СССР пришлось бы вести серьезную войну на суше, море, и в воздухе. Это ведь не то, что декларация войны, которую Япония могла бы объявить Бельгии или Греции. В настоящее время СССР еще не готов к войне с Японией, значительное количество наших дальневосточных войск в последнее время переброшено на Западный фронт. Сейчас на Дальнем Востоке формируются новые силы, но потребуется не менее четырех месяцев, прежде чем СССР будет надлежащим образом подготовлен в этих районах». Сталин далее сказал, что лучше бы, если бы Япония напала на СССР — это создало бы благоприятную политическую и психологическую атмосферу в нашей стране. Война оборонного характера была бы популярна и создала монолитное единство в рядах советского народа... Это нападение он считал возможным и даже вероятным. Затем, так или иначе, этой темы касались на переговорах с союзниками на протяжении всех последующих месяцев и лет войны...
СЕНЯВСКАЯ: Но только в ноябре 1943 года в Тегеране, в ряду других, уже конкретно решался вопрос о ликвидации очага войны на Дальнем Востоке. Советская делегация дала союзникам согласие вступить в войну против Японии сразу после разгрома гитлеровской Германии. На Ялтинской конференции в феврале 1945 года это согласие было закреплено секретным соглашением, согласно которому СССР возвращал себе Южный Сахалин и прилегающие к нему острова, восстанавливал права на аренду Порт-Артура и эксплуатацию КВЖД. Таким образом, Портсмутский мирный договор 1905 года полностью терял свою силу
ХАЗАНОВ: 15 октября 1944 года в Москве, беседуя с Черчиллем, Гарриманом, Иденом, другими видными политиками и дипломатами, Сталин заявил, что СССР выступит против Японии через три месяца после поражения Германии — при условии, если США окажут помощь в создании необходимых запасов и прояснятся политические аспекты участия Советского Союза в той войне. Сталин представил американцам список советских заявок на поставки, которые вошли в основу программы под кодовым наименованием «Майлпост», предусматривающую создание запасов в Сибири — для использования в войне против Японии.
— Можно предположить, что, вступая в войну, Советский Союз прежде всего добивался возвращения утраченных территорий?
КОШКИН: Из материалов, которые я получил в японских архивах, следует, что для того чтобы получить Курильские острова и вернуть Южный Сахалин, нам совсем не обязательно было вступать в войну. Японцы сами — через наше посольство, средствами разведки, — предлагали отдать эти территории в обмен на то, что СССР не вступит в войну. Более того, японцы даже сообщали нашим посольским работникам, что если Советский Союз захочет, то они могут ему отдать и Хоккайдо.
ГАРЕЕВ: Так что если подходить прагматически, так сказать — по-американски, то Советский Союз мог решить все территориальные вопросы, не вступая в войну. Но это было бы что-то в виде заговора, а мы считали нужным до конца выполнять свой союзнический долг. К тому же, без вступления в войну мы не могли оказать помощь в освобождении китайского и корейского народов — а с геополитической точки зрения нам было очень важно, чтобы американцы не вышли на границы с Кореей и Китаем.
ТЮШКЕВИЧ: В общем, тут надо рассматривать два круга обстоятельств: один непосредственно связан с геополитическим положением СССР, второй — с тем что, что Вторая мировая война была войной коалиционной, мы несли перед союзниками определенные обязательства...
КОШКИН: Невступление в войну было бы предательством этих обязательств, привело бы к очень негативным последствиям. Это могло сорвать идею создания ООН, да и вообще всех договоренностей. Под вопрос могли быть поставлены ситуация в Европе, выход советских войск на территории зарубежных стран. Ведь если мы требуем выполнения выгодных, так сказать, нам условий и договоренностей и отбрасываем то обещание, которое нами было дано в плане помощи США и Великобритании, то тут наши вина и ответственность очевидны. Я считаю, что при окончательном принятии решения об участии в войне против Японии Сталин преследовал глубокие геополитические цели: в первую очередь, он не хотел быть отстранен от послевоенного политического процесса в Восточной Азии — особенно в Китае. Он понимал, что американцы готовы занять господствующее положение в этом обширном районе. Причем, вытеснив оттуда все другие государства, — в том числе и своих недавних союзников.
МЯГКОВ: Действительно, уже в сентябре 1943 года Рузвельт очерчивает, что называется, геополитические контуры будущего мира. Европа — это ответственность Англии и СССР, но Дальний Восток, Азия, прежде всего Тихий океан, — это ответственность США. Рузвельт считал, что американцы могут разделить эту ответственность с Китаем — конечно, с чанкайшистским. Хотя уже в 1944-1945 годах и Госдепартамент, и сам президент стали наводить мосты и в сторону китайских коммунистов...
КОШКИН: Во время Каирской конференции 23 ноября 1943 года Рузвельт в беседе с Чан Кайши с глазу на глаз предложил китайскому лидеру заключить после войны военный союз, предусматривающий размещение по всей территории Китая — в том числе у советских границ — военных баз США. Это по сути, то, что мы сейчас имеем в Средней Азии... Чан Кайши принял это предложение с энтузиазмом. Порт-Артур и ряд других важных районов отдавались под прямое американское управление, Корейский полуостров предусматривалось оккупировать американскими и китайскими войсками; Франция лишалась своих колоний в Юго-Восточной Азии. Рузвельт обещал сотрудничать с правительством Чан Кайши в устранении английского влияния в Китае — Гонконге, Шанхае, Кантоне; Малайя, Бирма и Индия должны были стать зонами преобладающего влияния США. Со своей стороны Чан Кайши ставил вопрос о помощи США во включении МНР в состав Китая — Рузвельт соглашался вести переговоры по этому поводу с СССР.
ГАВРИЛОВ: «Китайский вопрос» стал одной из главных причин, почему Сталин решил вступить в войну против Японии. Кстати, для наших западных союзников это решение все-таки было достаточно неожиданным хотя он и обещал в Тегеране это сделать ровно через три месяца после окончания войны...
Уже с начала 20-х годов Сталин постоянно и лично занимался проблемами Китая и его компартии. Когда же в
43-м произошел перелом на советско-германском фронте, обозначилась перспектива окончательной победы, укрепился международный авторитет СССР — Сталин стал активнее развивать отношения с руководством компартии и именно с Мао Цзэдуном. Он сделал ставку на Мао и не питал никаких иллюзий в отношении Чан Кайши. Естественно, Сталин был полностью информирован о переговорах в Каире, и то, о чем там говорили, его совершенно не устраивало.
КОШКИН: Так мог ли Сталин сидеть и ждать, пока американские войска выйдут на наши границы и устроят военные базы на территории Китая и Кореи? Конечно, главным обоснованием нашего вступления в войну было выполнение союзнического долга, освобождение многострадальных народов Азии — в том числе, кстати, и японского, — но Сталин, как стратег и геополитик, очень далеко просчитал. Если бы СССР не вступил в войну, то ситуация на Дальнем Востоке была бы кардинально изменена. Не знаю даже, получили ли бы мы в данном случае обратно Курильские острова, Южный Сахалин и прочие наши территории?
ГАВРИЛОВ: Сталин, исключительно прагматик, взял курс на создание вокруг СССР буфера «дружественных государств». На западе это уже произошло, а на Дальнем Востоке, по мысли Сталина, дружественным государством должен был стать Китай, на территории которого, разумеется, не должно было быть никаких иностранных баз, враждебных СССР. Так что когда принималось решение о вступлении в войну с Японией, уже был взят дальний прицел на то, чтобы после разгрома Квантунской армии вооружить китайских коммунистов трофейным японским оружием. Фактически так и произошло: «Маньчжурская революционная база» была создана на базе этого оружия...
ОРЛОВ: Американцы тоже пересматривали свои первичные установки — по Корее ведь сперва как было ими сказано? Вы, русские, завоевываете всю корейскую землю, а мы поддерживаем вас с моря и с воздуха. А потом было решено: нет, 38-я параллель! Мы вышли на 38-ю параллель 24 августа, американцы — только 7 сентября. И никаких братаний, как на Эльбе, тут уже не было.
МЯГКОВ: Между тем, в 1943 году на заседании политического комитета Госдепа президент Рузвельт высказывал мысль о том, что на самом деле Советскому Союзу в результате войны против Японии доложен отойти не только Южный Сахалин, но и все Курилы... Эта мысль подтверждалась и в других документах.
— Но точка зрения постепенно «корректировалась»?
МЯГКОВ: Да, тот же самый Макартур, главнокомандующий союзными силами на Тихом океане, в 1945 году уже считал, что теперь невыгодно вступление Советского Союза в войну против Японии, поскольку американцы добились больших стратегических успехов, а вступление СССР в войну даст ему дополнительные политические, военно-политические, территориальные преимущества. Но было мнение Рузвельта, мнение Маршалла...
ОРЛОВ: Как известно, Вторая мировая война велась на суше, на море и в воздухе. Самые кровопролитные, тяжелые, но и самые результативные бои были на суше. Четырехлетняя морская и воздушная война американцев на Тихом океане закончилась победой, они вплотную подходят к континентальной части, к самой метрополии, где придется сражаться уже не на жизнь, а на смерть, потому что японцы сдаваться не собираются. Они говорят, что перевезут имперское правительство на территорию Китая, создадут армию в 28 миллионов человек, уже сформировали 57 новых дивизий — т. е. будут биться до конца. А это японцы умеют... Сколько это может продлиться? По американским подсчетам, война могла продлиться еще год и стоить полтора миллиона американских жизней. А свои жизни они очень не любили терять! Кто же должен будет воевать в континентальном Китае?
— То есть им стало ясно, что без нашей помощи не обойтись. Но ведь СССР с Японией связывал договор о нейтралитете...
ГАРЕЕВ: Нет, еще 5 апреля Советский Союз этот договор денонсировал. Все было сделано в соответствии с международными правовыми нормами.
СЕНЯВСКАЯ: Причем 26 июля на Потсдамской конференции от имени США, Англии и Китая было опубликовано обращение, в котором Япония призывалась к безоговорочной капитуляции. Требование было отклонено. Премьер-министр Судзуки заявил: «Мы будем неотступно продолжать движение вперед для успешного завершения войны».
— Почему же мы не подписали Потсдамскую декларацию?
КОШКИН: В тот день не подписали! Мы ее потом подписали...
ОРЛОВ: А если бы мы ее тогда подписали, то после ударов по Нагасаки и Хиросиме и вступления в войну СССР, японцы подняли бы руки, и победителями оказались бы американцы!
— Разве мы знали, что американцы готовят атомную бомбардировку?
ОРЛОВ: У нас пишут, ссылаясь на Черчилля, что когда Трумэн сказал Сталину, что «г/ нас есть оружие большой мощности», тот, вроде бы, не понял. Но это так Черчилль решил! Трумэн же пишет, что Сталин сказал: «Я поздравляю вас, и думаю, что хорошо применить его против японцев». Это было сказано 24 июля. Так что Сталин знал, что они нанесут удар...
— Какова же была роль «оружие устрашения» для достижения победы?
МЯГКОВ: В так называемой американской «ортодоксальной историографии» конца 40-х — начала 50-х годов присутствовала мысль о том, что именно атомные бомбы привели к капитуляции Японии. Но если обратиться к документам — например, к аналитическому обзору Объединенного комитета изучения стратегических бомбардировок ВВС США от конца 1945 года, то там говорится, что стремление к миру было особенно ярко выражено на императорском совещании в ночь с 9 на 10 августа, и самой главной причиной тому было вступление в войну СССР. Так что не одни бомбы привели к тому, что Япония капитулировала. Зато атомные бомбардировки можно считать одним из самых больших преступлений, совершенных в годы Второй мировой войны. Причем, совершенных уже не фашистским блоком, а одной из стран антигитлеровской коалиции США.
КОШКИН: Кстати, в Японии было два варианта действий в случае высадки американских войск на территорию Японских островов. Первый вариант: сюда перебрасывалась Квантунская армия и вела войну на территории метрополии до последнего японца. Второй вариант: императорская семья и все руководство на подводных лодках перевозится в Маньчжурию, и там продолжается священная война за императора. Расчет был на то, что американцы не посмеют бомбардировать атомными бомбами территорию своего союзника Китая.
ОРЛОВ: Да и вообще, удары атомных бомб годятся только для мегаполисов. А для сельскохозяйственного Китая, для деревень — это ерунда. Не зря же Сталин говорил, что это оружие для слабонервных. А Мао Цзэдун в 1951 году, когда Макартур пригрозил атомной бомбой, рассмеялся и сказал: «Мы вашей бомбе противопоставим полтора миллиона ручных гранат».
КОШКИН: Но Рузвельт и его спецпропагандисты блефовали, убеждая японцев, что они имеют огромное количество бомб, которыми забросают Японию. Их было всего две, и по документам выясняется, что только к концу года можно было создать еще одну-две бомбы. Поэтому, если бы Советский Союз не вступил в войну, то я глубоко убежден, что японцы не капитулировали бы. Они же не сдались в результате ковровых бомбардировок Токио, Осака, Нагои, где жертв было гораздо больше, чем в Хиросиме и Нагасаки. На это тоже надо обращать внимание...
ГАРЕЕВ: Да, надо исходить из фактов объективной действительности, б-го американцы применили ядерную бомбу, 9-го, а японцы продолжали воевать. Даже после того, как 14 августа император распорядился — они все равно продолжали воевать. Значит реальный факт состоит в том, что не бомба прекратила войну. Ее завершили только последующие действия нашей армии.
— Тогда самое время и обратиться к этим действиям...
ГАРЕЕВ: Вы знаете, что до поры до времени по этому вопросу, вроде, двух мнений не было. А сейчас появляются десятки статей, где люди, по причинам, о которых можно только догадываться, пишут откровенные мерзости. Мол, никакой войны с Японией у СССР не было — Япония просто капитулировала по приказу своего микадо. Кстати, японцы ведь не признавались, что они военнопленные: «Мы в плен никогда не сдавались! — заявляли они. — Мы выполняли приказ своего императора!»
— Железная логика... Кстати, когда в 1702 году при штурме Шлиссельбурга генералу князю Голицыну передали государев приказ отступать, тот отказался: «Сейчас я нахожусь не в царской, а в Божьей воле!» Но это так, к слову — у всех свои традиции...
ГАВРИЛОВ: Война на Дальнем Востоке легкой прогулкой не была. Документы свидетельствуют об очень тяжелых и ожесточенных боях, которые шли в районе
Хутоуского укрепрайона, очень непростой была Курильская десантная операция... Красная армия ценой немалой крови завоевала эту победу и внесла клад в окончательный разгром Японии.
— Обратимся к началу—когда началась непосредственная подготовка к проведению операции?
ХАЗАНОВ: Интенсивное планирование Дальневосточной кампании началось после Ялтинской конференции — с 11 февраля 1945 года, хотя некоторые важные решения были приняты до указанного срока. Маршал Василевский вспоминал: «7о, что мне придется ехать на Дальний Восток, я впервые узнал летом 1944 г. После окончания Белорусской операции И. В. Сталин в беседе со мной сказал, что мне будет поручено командование войсками Дальнего Востока в войне с милитаристской Японией... Как только закончилась Восточно-Прусская операция, я был отозван Ставкой с 3-го Белорусского фронта, а 27 апреля включился в работу над планом войны с Японией». Василевский, в то время начальник Генштаба, отмечал, что первоначальные расчеты сосредоточения войск в Приамурье, Приморье и Забайкалье были сделаны осенью 44-го, тогда же постарались оценить в первом приближении необходимые ресурсы для ведения войны на Дальнем Востоке. «Яо до Ялтинской конференции никакой детализации плана войны против империалистической Японии не производилось», — подчеркивал Александр Михайлович.
ГАРЕЕВ: Скажу, что в этой операции нашел отражение весь сгусток нашего опыта, который мы приобрели в войне с Германией — и в области военной науки, и в области военного искусства. На Восток с Запада перебрасывались опытные военачальники и командиры... Но ведь и здесь, на Дальнем Востоке, находились генералы и офицеры, они все время писали рапорта: оправьте нас воевать! Им говорили, что они здесь выполняют боевую, военную задачу, накладывали партийные взыскания за непонимание значения важности Дальневосточного фронта.
И вот они дождались, что на западе война кончилась, настает война с Японией — теперь, значит, они будут командовать дивизиями и армиями. Но тут их почти всех заменили — назначили заместителями командиров и командующих... Кстати, несколько генералов тогда застрелились. С точки зрения человеческой — конечно, обидно, несправедливо. Но в интересах дела, в интересах народа — зачем же давать возможность «потренироваться» неопытным кадрам и нести за этот счет потери, если уже есть вышколенные, приобретшие большой боевой опыт военачальники?
СЕНЯВСКАЯ: Контингент, участвовавший в боевых действиях на Дальнем Востоке, четко делился на две основные категории: участников боев против фашистской Германии и «дальневосточных сидельцев», которые в большинстве своем не имели боевого опыта, но являлись свидетелями многочисленных японских провокаций, были лучше информированы о потенциальном противнике и его реальной силе, опыте и коварстве. Лучше разбирались они и в природно-климатических условиях, особенностях местности и т. п. Ветераны боевых действий на западе в местных особенностях не разбирались — у них был самый высокий боевой дух, но он нередко переходил в «шапко-закидательские» настроения. Они вышли победителями из тяжелейшей войны с таким могучим противником, как фашистская Германия, поэтому японцы, которых наши уже били на Хасане и Халхин-Голе, в массовых армейских представлениях не рассматривались как враг достаточно серьезный...
— Нет смысла уточнять, что на войне одно из самых опасных заблуждений — недооценивать противника.
ХАЗАНОВ: Поэтому, кстати, «в верхах» постарались учесть предыдущие наши ошибки, тщательно продумать операцию, начиная со стадии планирования. Так, было решено перебросить сюда 39-ю армию, сыгравшую важную роль в штурме Кёнигсберга — ей надлежало преодолеть почти столь же хорошо оборудованный в инженерном отношении Халун-Аршанский укрепленный район в полосе наступления Забайкальского фронта. Столь же ценный опыт взлома оборонительной полосы неприятеля в Восточно-Прусской операции накопили войска 5-й армии — им предстояло наступать на главном направлении 1-го Дальневосточного фронта...
Замысел Дальневосточной кампании обсуждался в Ставке ВГК в марте и окончательно определился в апреле 45-го. Суть его состояла в одновременном вторжении Красной армии из Забайкалья, Приморья и Приамурья в пределы Маньчжурии, разгроме Квантунской группировки, освобождении от японских оккупантов северо-восточных провинций Китая и Северной Кореи. Предполагалось нанести два главных удара — с территории Монголии и советского Приморья, а также несколько вспомогательных, чтобы изолировать Квантунскую армию от сосредоточенных в Китае Экспедиционных сил и от метрополии... Параллельно с ведением стратегического планирования операции Генеральный штаб утвердил мероприятия по развертыванию войск на Дальнем Востоке, их материально-техническому обеспечению. Начался процесс перевооружения находившихся здесь частей и соединений современной боевой техникой: танками Т-34 и ИС-2, самоходными установками СУ-100 и ИСУ-152, истребителями Як-9 и Ла-7, бомбардировщиками Пе-2 и Ту-2, а также другими новыми образцами...
Однако имевшиеся в составе нашей дальневосточной группировки войска все же не имели достаточно сил самостоятельно разгромить Квантунскую армию, поэтому была поставлена задача: в предельно сжатые сроки провести стратегическую перегруппировку сил и средств с Западного театра военных действий на Восточный. Без преувеличения, это был грандиозный план! Предстояло перебросить на расстояние от 9 до 11 тысяч километров столь значительные силы и средства, что транспортную операцию можно смело считать беспрецедентной в истории.
— Да, с подобной задачей в начале XX века не справилась царская Россия. Известно, что неспособность русского командования в сжатые сроки перебросить на Дальний Восток резервы, вооружение и боеприпасы явилась одной из главных причин поражения в войне 1904-1905 годов... Какое в результате оказалось соотношение между нашими войсками и японцами?
ХАЗАНОВ: Группировка наших войск в начале августа 1945 года насчитывала 1,75 миллиона человек, а противостоящая ей японская, получившая название Квантунская армия, состоявшая из двух фронтов и двух отдельных армий, располагала примерно 1,1 миллиона солдат и офицеров. Советская сторона превосходила противника в численности самолетов в 2,7 раза, боевых кораблей —
3,6 раза, танков, орудий и минометов — 4,5 раза.
— А если сравнить по качеству вооружения?
ХАЗАНОВ: В распоряжении японского главнокомандующего генерала Ямада и начальника штаба генерала Хата — в прошлом военного атташе в СССР, — имелись только устаревшие танки и танкетки. Недоставало японцам современных самолетов: большинство машин построили в конце 30-х годов, не оснастили бронированием, вооружили лишь пулеметами винтовочного калибра. Уровень подготовки личного состава, особенно в танковых и авиационных частях, оставлял желать лучшего...
— А как можно оценить боевые качества японской армии?
СЕНЯВСКАЯ: Превосходство советской стороны над противником оказалось безусловным — не только в техническом обеспечении, боевом опыте, но и в моральном духе войск. Армия на Дальний Восток пришла опытной, отмобилизованной, с настроением победителя и желанием как можно быстрее вернуться к мирной жизни. Однако бои ей предстояло вести в глубине чужой территории, преодолевать десятилетиями создававшиеся укрепрайоны, продвигаться в незнакомой местности с неблагоприятными климатическими условиями. Да и противник был значительно опытнее, чем в конце 1930-х годов: уже много лет японская армия вела успешные боевые действия на море, на суше и в воздухе против американских, британских и других вооруженных сил. Кстати, Квантунской армией командовал генерал Отодзо Ямада, имевший опыт войны 1904-1905 годов — в качестве командира эскадрона.
ХАЗАНОВ: Сосредоточения советских войск осуществлялось тайно, на значительном удалении от госграницы, все передвижения выполнялись только ночью. Чтобы ввести неприятеля в заблуждение, приграничные поселки и города продолжали жить подчеркнуто мирной, беззаботной жизнью. Было резко ограничено прибытие генералов и старших офицеров для рекогносцировки. Так, маршал Василевский долго не получал от Сталина разрешения выехать в район будущих боев и прибыл в Читу лишь 5 июля — в форме генерал-полковника с документами на имя Васильева...
Конечно, полностью скрыть сосредоточение огромных масс войск от глаз японской разведки было невозможно, однако японское командование не смогло установить сроков завершения сосредоточения войск, численности ударных группировок, основных направлений наступления. В начале августа оно полагало, что русским необходимо перебросить как минимум еще 10-15 дивизий, на это уйдет один-два месяца.
ТЮШКЕВИЧ: 8 августа, выполняя союзнические обязательства, Советский Союз заявил о своем присоединении к Потсдамской декларации и сообщил японскому правительству о том, что с 9 августа будет считать себя в состоянии войны с Японией. Началась Маньчжурская наступательная операция...
ХАЗАНОВ: Дорого стоили японцам их заблуждения. Как раз накануне 9 августа они начали проводить перемещение штабов и перегруппировку войск — а в это время передовые и разведывательные отряды всех трех фронтов уже пересекли границу. Вскоре в наступление перешли наши главные силы.
ГАРЕЕВ: Вообще, у нас про эту операцию ходит очень много сплетен и домыслов. Вот, книга написана про генерала Мерецкова — мол, вышел он в час ночи, и ему говорят: дождь, ничего не видно. Он и говорит: «Ну, давайте начнем без артподготовки!»
—Действительно, начинали без артподготовки — но это чтобы обеспечить внезапность. Именно такова была часть оперативного замысла.
ГАРЕЕВ: Да, конечно. Но автор книги совершенно не понимает, что такое война или бой! Если вы тщательно и заранее не подготовите бой передовых батальонов, которые должны переходить границу — разве что-нибудь получится? Кто-нибудь куда-нибудь дойдет? А тут, якобы, — сплошной экспромт...
СЕНЯВСКАЯ: Нет, эта военная кампания отнюдь не оказалась для нашей армии легкой «двухнедельной прогулкой», как пытаются представить в западной, а сегодня нередко и в нашей историографии. Следует отметить, что японцы были готовы, но не успели применить против советских войск разработанное и уже использованное ими против китайцев бактериологическое оружие.
— Зато, насколько известно, они широко использовали своих знаменитых «камикадзе»...
СЕНЯВСКАЯ: Да, этот факт свидетельствует об особой ожесточенности войны... Но учтите, что явление «камикадзе» в нашей и японской трактовке имеет различное толкование: если для нас это любой японский «смертник», то в действительности движение добровольцев-смертников подразделялось на ряд категорий. К собственно «камикадзе» относились элитные летчики-самоубийцы, призванные топить боевые корабли противника — кстати, эффективными оказались не более 20 процентов вылетов «камикадзе». В конце войны получило широкое распространение и движение «тейсинтай» — «ударные отряды», к которым относились человеко-торпеды «кайтэн», управлявшиеся вручную, начиненные взрывчаткой катера «сине», парашютисты-смертники, человеко-мины для подрыва танков, пулеметчики, приковывавшие себя цепью в дотах и дзотах, и т. п. Наши войска преимущественно сталкивались с «сухопутными» категориями японских смертников.
— Вопрос, который кому-то может показаться крамольным: в чем разница между «камикадзе» и нашим бойцом, закрывающим грудью амбразуру дзота или бросающимся с гранатой под танк?
СЕНЯВСКАЯ: Вот как уже после войны оценивали в своих мемуарах феномен «камикадзе» советские военные: « Смертники — чисто японское изобретение, порожденное слабостью техники Японии. Там, где металл и машина слабее иностранных, Япония вталкивала в этот металл человека, солдата, будь то морская торпеда, предназначенная для взрыва у борта вражеского судна, или магнитная мина, с которой солдат бросается на танк, или танкетка, нагруженная взрывчатым веществом, или солдат, прикованный к пулемету, или солдат, оставшийся в расположении противника, чтобы, убив одного врага, покончить с собой. Смертник в силу своего назначения может произвести лишь какой-то один акт, к которому готовится всю свою жизнь. Его подвиг становится самоцелью, а не средством достижения цели..»
Сравнивая действия «камикадзе» с подвигами советских солдат, сознательно жертвующих собой ради спасения товарищей, мемуаристы подчеркивают, что для нашего воина важно было «:не только убить врага, но и уничтожить их как можно больше», и, будь у него хоть какой-нибудь шанс сохранить жизнь «во имя будущих боев», он, безусловно, постарался бы выжить. Делается вывод:«Японский смертник — самоубийца. Жертвующий собой советский солдат — герой. Если же учесть, что японский смертник до осуществления своего назначения получает повышенное содержание, то окажется, что его смерть — оплата расхода, произведенного на него при жизни... Смертник — это пуля, она может сработать только один раз. Смертничество — свидетельство авантюрности, дефективности японской военной мысли». Хотя, такая оценка феномена «камикадзе» несколько упрощена: это явление связано со спецификой национальных традиций, культуры, менталитета, религиозных установок японцев, не вполне понятной представителям российской культуры...
— Порадуемся, что теперь у японцев техника на высоте, и вернемся к событиям 45-го года.
ХАЗАНОВ: Японцы воздвигли серьезные укрепления на территории наиболее пригодных для маневров районов. Были оборудованы многочисленные доты и дзоты; у границ с СССР и Монголией построили 17 укрепрайонов, каждый из которых включал 20-25 опорных пунктов — на глубину до 50 километров. Особенно мощные оборонительные позиции находились на восточных границах марионеточного государства Маньчжоу-Го.
ГАРЕЕВ: Так что боевые действия были очень трудными, напряженными. Но так как все было хорошо подготовлено, то они в основном были успешными, эффективными. Хотя обстановка в целом была очень сложная: взаимоотношения чанкайшистов и коммунистов, отношение определенных групп населения...
ХАЗАНОВ: Конечно, и эта блестяще проведенная кампания имела отдельные недостатки и упущения. Так, при наступлении на Гирин в начальной фазе операции большие потери в танках понес 10-й мехкорпус — 70 процентов вышедших из строя боевых машин или увязли в болотах, или имели поломки ходовой части. При захвате южной части Сахалина на заключительном этапе боевых действий отмечались слабое управление десантом со стороны вышестоящих штабов, медленные и нерешительные действия самих моряков-десантников...
Отдельного рассказа требует местность, по которой двигались наши войска: тут была и опоясанная горными хребтами огромная Маньчжурская равнина; и полноводные реки Амур, Аргунь и Уссури, ставшие естественными преградами для войск Красной армии; и территория так называемой Внутренней Монголии, представлявшая полупустыню или песчаную степь, практически лишенную дорог...
СЕНЯВСКАЯ: Однако всем трудностям вопреки и наперекор прогнозам западных стратегов о том, что на разгром Квантунской армии СССР потребуется не менее шести месяцев, а то и год, советские войска покончили с ней за две недели.
ХАЗАНОВ: В этой хорошо подготовленной кампании проявились боевой опыт и военное искусство, накопленные в ходе Великой Отечественной войны. Прорвав главную линию обороны, войска двигались походными колоннами. Широко применялись передовые мобильные отряды. Созданные во всех трех фронтах, они сбивали японские заслоны, неожиданно захватывали важнейшие узлы обороны. Разделенные зачастую сотнями километров, они умело взаимодействовали между собой.
ГАРЕЕВ: Между тем сейчас пишут, что боевых действий не было, что подавляющее большинство японцев, которых взяли в плен, не сделало ни одного выстрела и не воевало против Красной армии... Ерунда! В ходе операции наши потери составили 12 ООО тысяч человек убитыми и 24 тысячи ранеными. Только безвозвратные потери японцев — 84 тысячи. Если не было боевых действий, откуда это все взялось? Я же свидетель этих боевых действий! Я знаю, что при каждой возможности японцы сопротивлялись.
ОРЛОВ: Конечно, они не ожидали, что блестяще подготовленная и проведенная Маньчжурская операция будет проведена в столь кратчайшие и стремительные сроки и со столь небольшими потерями. А для нас, конечно, это был огромный выигрыш...
ХАЗАНОВ: 18 августа японское командование отдало приказ о безоговорочной капитуляции на континенте. В этот и четыре последующих дня советское командование выбросило воздушные и высадило морские десанты в Харбине, Мукдене, Порт-Артуре и других крупных центрах. В их задачу входило взятие под охрану промышленных и военных объектов, недопущение их разрушения. Лишь на Хоккайдо десант высажен не был — советское командование учло негативное отношение к этой операции со стороны американцев и опасалось спровоцировать военное столкновение...
В исторической литературе неизменно высоко оценивалось военное искусство Красной армии и Военно-морского флота в Дальневосточной кампании. Действительно, никогда ранее наши войска не соответствовали в такой степени понятию «профессиональная армия», как в августе 1945 года. Это отмечали также зарубежные историки. Так, британец Д. Эриксон полагал, что данная операция заслуживает серьезного изучения, поскольку заложила основу для «послевоенной стратегии и доктрины советского командования».
Не менее интересно мнение китайской стороны. В монографии «Вторая мировая война» Хуан Юйчжан отмечал такие черты советского военного искусства, как «принятие всех возможных мер для оперативной внезапности», «создание сильных первых эшелонов для нанесения мощного первоначального удара»,«нанесение одновременных ударов на нескольких операционных направлениях, сходящихся к центру, при централизованном управлении», «высокие темпы наступления» и др.
ГАВРИЛОВ: Красная армия не только взяла в плен свыше 600 тысяч японских солдат и офицеров, но и освободила около двух тысяч союзных военнопленных, которые содержались в концлагерях на территории Китая. Естественно, они содержались в совершенно ужасных условиях... После оказания медицинской и прочей помощи их передали союзному командованию.
— Можно считать, что этим парням очень крупно повезло...
СЕНЯВСКАЯ: Конечно, ведь уже потом, в ходе процесса Международного трибунала по рассмотрению дел японских военных преступников в Токио, выяснились чудовищные подробности расправ, которые устраивались в японской армии над пленными: «Людей обезглавливали, четвертовали, обливали бензином и сжигали живыми; военнопленным вспарывали животы, вырывали печень и съедали ее, что являлось якобы проявлением особого самурайского духа». Секретная директива японского командования от 1 августа 1944 года требовала тотального уничтожения всех пленных, попавших в японские застенки. «Неважно, как будет происходить ликвидация: индивидуально или группами, — говорилось в ней, — неважно, какие методы будут использоваться: взрывчатка, отравляющие газы, яды, усыпляющие препараты, обезглавливание или что-либо еще — в любом случае цель состоит в том, чтобы ни одному не удалось спастись. Уничтожены должны быть все, и не должно остаться никаких следов».
ГАВРИЛОВ: Союзники не ожидали такого стремительного продвижения Красной армии, когда буквально в считанные недели она продвинулась к Порт-Артуру и Даляни. В начале сентября, по донесению командования 1-го Дальневосточного фронта, американская эскадра в составе четырех авианосцев и восьми эсминцев, подошла к Порт-Артуру. При этом в воздухе появилось около 300 самолетов. На вопрос нашего командования к американскому представителю, он ответил, что это — поход солидарности, а самолеты, которые появились в воздухе — это салют доблестной Красной армии.
— Кстати, мы заговорили о пленных союзниках... Но ведь вопрос о японцах, оказавшихся в нашем плену, сейчас является одним из, скажу так, наиболее спекулятивных...
ГАРЕЕВ: Да, нас обвиняют в том, что мы незаконно использовали японцев для работы. Но они работали не только у нас: их заставляли работать везде, где они капитулировали. Кстати, идея расплачиваться трудом военнопленных возникла в императорских кругах Японии.
КОШКИН: Дело в том, что люди, которые представляют этот факт как сталинские преступления, плохо знают историю. А дело состоит в следующем. Еще в сентябре
44-го, когда японское правительство предпринимало попытки заинтересовать Советский Союз возможными уступками в обмен на сохранение СССР нейтралитета,
МИД Японии подготовил документ под названием «Принципы проведения мирных переговоров с правительством СССР». В документе, наряду с другими предложениями, предусматривалась и готовность правительства Японии предложить в качестве репараций использование японских военнослужащих как рабочей силы.
Пройти мимо этого потрясающего по своему цинизму факта не смогли даже американцы. В недавно вышедшей книге «Хирохито» — это японский император — американец Бикс процитировал японский документ, приведя из него такие слова: «Мы демобилизуем дислоцированные за рубежом вооруженные силы и примем меры к их возвращению на родину. Если подобное будет невозможно, мы согласимся оставить личный состав в местах его настоящего пребывания». А в пояснительной записке есть комментарий к данному положению:«Рабочая сила может быть предложена в качестве репарации». И американец Бикс делает вывод: идея интернировать японских военнопленных для использования их труда при восстановлении советской экономики, осуществленная на практике в сибирских лагерях, возникла не в Москве, а среди ближайшего окружения императора. Вот вам и цена публикаций авторов, которые пытаются повесить всех собак на СССР и Сталина. Сами японцы хотели этого!
ГАРЕЕВ: Дело еще и в том, что китайцы и корейцы страшно ненавидели японцев, которые очень жестоко осуществляли оккупационный режим в Китае и Корее... Это предопределило решение многих других вопросов. Вот, говорят, почему же вы этих пленных в Сибирь увели — их можно было в Маньчжурии оставить, китайцам передать. В районе Дуньхуа мы временно один лагерь китайцам передали — так китайцы все продовольствие отобрали, а любой китаец, если мимо лагеря шел, обязательно стрелял в сторону японцев. Японцы само умоляли, чтобы их не оставляли с китайцами...
— Можно сказать, что они сами предопределили свою судьбу: начиная от тех, кто решился продолжать войну после капитуляции Германии, и заканчивая теми, кто зверствовал над беззащитными пленными...
СЕНЯВСКАЯ: 2 сентября 1945 года на американском линкоре «Миссури» состоялось подписание акта о безоговорочной капитуляции Японии. Сотни людей на дворцовой площади в Токио рыдали и бились головой о камни. Прокатилась волна самоубийств. Среди тех, кто «исполнил завет Анами», было более тысячи офицеров, не считая сотен военных моряков и гражданских лиц. Покончил с собой и сам военный министр, и несколько других крупных правительственных чиновников...
Однако даже после объявления капитуляции еще долго сохранялись отдельные очаги сопротивления японских фанатиков. Известны случаи, когда японские солдаты на заброшенных островах продолжали сохранять верность присяге своему императору в течение многих послевоенных лет и даже десятилетий, порой просто не зная об окончании войны, а иногда отказываясь признать и принять поражение.
— Ну да, ведь и минувшим летом обнаружили еще двух таких бойцов — из числа последних солдат Второй мировой войны.
СЕНЯВСКАЯ: Но все-таки Вторая мировая война закончилась еще в начале сентября 45-го...
ХАЗАНОВ: Она продолжалась шесть лет и один день. 3 сентября 1945 года в Советском Союзе было объявлено Днем Победы над Японией.
РЖЕШЕВСКИЙ: А почему эта дата исключена из перечня Дней боевой славы нашего народа? И ветераны, и люди молодого поколения не понимают, почему мы сами у себя отнимаем важнейшую победу, за которую сложили головы десятки тысяч наших соотечественников? Думаю, что рано или поздно, но это вопрос будет справедливо решен, истина будет восстановлена! А то ведь так можно все перечеркнуть в нашей истории! Тут надо слово благодарности сказать «Красной звезде», что она выступает по этому вопросу
КОШКИН: Да, а то ведь целый ряд центральных изданий эту дату почему-то замалчивает... Это просто недопустимо — исключение из календаря даты 3 сентября, как Дня Победы над милитаристской Японией и окончания Второй мировой войны.
— Действительно, к нам в редакцию приходит немало писем с вопросом, когда же этот день будет восстановлен. Люди его помнят.
СЕНЯВСКАЯ: Неудивительно! В своей речи, произнесенной по радио вечером 3 сентября, Иосиф Виссарионович Сталин напомнил об истории непростых взаимоотношений нашей страны с Японией с начала XX века, подчеркнув, что у советских людей имеется к ней «свой особый счет». «...Поражение русских войск в 1904 году в период Русско-японской войны оставило в сознании народа тяжелые воспоминания, — заявил Верховный главнокомандующий. — Оно легло на нашу страну черным пятном. Наш народ верил и ждал, что наступит день, когда Япония будет разбита и пятно будет ликвидировано. Сорок лет ждали мы, люди старого поколения, этого дня. И вот этот день наступил». Эта оценка, данная лидером Советского государства в условиях его высшего военнополитического триумфа, в тот момент была полностью созвучна настроениям страны. И в официальной пропаганде, и в массовых настроениях идеи защиты и торжества национально-государственных интересов СССР как преемника тысячелетнего Российского государства были доминирующими.
Заключительная кампания Второй мировой войны, проведенная Советской армией на Дальнем Востоке, не только приблизила завершение войны, обеспечила принципиально иной расклад стратегических сил в послевоенном мире, но и способствовала окончательному изживанию комплекса побежденной страны, который все еще сохранялся в исторической памяти советских людей, будучи унаследованным от царской России и в какой-то мере подкрепленным в период японской оккупации Дальнего Востока в годы Гражданской войны. По этому комплексу был нанесен удар еще в конце 1930-х годов, но сам факт сохранения за Японией отторгнутых еще в начале века российских земель, а также постоянно нависавшая угроза удара в спину, сохраняли в массовом сознании образ этой страны как коварного и сильного потенциального врага. И этот образ был вполне адекватен реальному положению вещей: японские стратеги активно готовились к войне и не решились напасть лишь потому, что риск был слишком велик. Оценка Сталиным значения разгрома милитаристской Японии была политически абсолютно точной и созвучной настроениям общества.