Он победил Абвер

Официальная история носит избирательный характер: в силу политических соображений и личных пристрастий сильных мира сего многие события, равно как их участники, оказываются как бы за кадром; и чем потом больше проходит времени, тем сложнее незаслуженно забытому человеку вернуться в историческую память народа, тем более — в официальную историю. Потому, наверное, правы те ученые, кто считает, что историческое прошлое является многовариантным. Официальным становится тот вариант, который устраивает политиков, — не зря говорится, что история пишется победителями. Побежденные если же и остаются в исторической памяти, то в весьма искаженном виде…

Известно, что одним из слагаемых Победы в Великой Отечественной войне стала успешная деятельность военной контрразведки, которая сумела одержать верх в противоборстве со спецслужбами нацистской Германии и ее сателлитов. Военные контрразведчики обезвредили более 30 тысяч агентов разведки противника, около 3,5 тысячи агентов-диверсантов и свыше 6 тысяч террористов; в интересах Ставки ВГК, Генштаба и командования фронтов было проведено свыше 180 радиоигр с разведкой противника; в тыл гитлеровцев были заброшены свыше трех тысяч наших агентов. Между тем, фамилии организаторов этой победоносной борьбы называются крайне редко и как-то даже стыдливо. Но разве по трудам своим эти люди не заслужили того, чтобы остаться в истории? Один из них — генерал-полковник Виктор Семенович Абакумов.

О его молодости известно немногое — Виктор Семенович на эту тему распространяться не любил, да и число людей, знавших министра госбезопасности СССР, заметно поубавилось после его ареста в июле 1951 года. Сохранилась автобиография Абакумова, написанная 14 декабря 1939 года:

«Родился в гор. Москве в 1908 году в семье рабочего. Отец мой до революции был некоторое время рабочим Московской фармацевтической фабрики, б. Келлер. После революции — уборщиком-истопником одной из больниц гор. Москвы. Заработок отец получал очень низкий, семья из 5 человек (брат, сестра и я) всегда находилась в нужде. Проработав в больнице много лет, отец в 1922 году умер.

Мать до революции работала швеей но разным мастерским, и, кроме этого, ей приходилось еще брать шитье на дом. После революции работала уборщицей в той же больнице, где работал и отец. Проработав там лет 13, заболела, перешла на пенсию.

Сам я проживал все время в Москве. До 1921 года учился в городском училище. В конце 1921 года, еще мальчишкой, ушел добровольцем в РККА, где служил во 2-й особого назначения Московской бригаде (ЧОН).

В конце 1923 года демобилизовался из армии. В связи с безработицей я весь 1924 год работал рабочим па разных временных работах.

В 1925–1927 гг. работал упаковщиком Моспромсоюза в Москве.

В 1927 году перешел на работу в ВСНХ СССР, где служил стрелком первого отряда военно-промышленной охраны. Там же в 1927 г. я вступил в члены ВЛКСМ.

В конце 1928 года поступил работать упаковщиком складов Центросоюза, где в 1930 году вступил в ВКП(б).

В этом же году, когда проходило выдвижение рабочих в советский аппарат, меня через профсоюзы выдвинули в систему Наркомторга РСФСР, где я работал зам. начальника административного отдела торгово-посылочной конторы и одновременно был секретарем комсомольской организации.

Проработав всего лишь 8 месяцев, в сентябре 1930 года решением Замоскворецкого райкома ВЛКСМ я был послан на руководящую комсомольскую работу на штамповочный завод «Пресс». На этом заводе меня избрали секретарем комсомольской организации.

В последующем на заводе «Пресс» меня избрали делегатом Замоскворецкой конференции, а на конференции я был избран членом пленума и бюро Замоскворецкого райкома ВЛКСМ. В связи с этим меня тогда же перевели на работу в райком ВЛКСМ зав. военным отделом.

В тот же период я неоднократно поднимал вопрос о том, чтобы с комсомольской работы меня отпустили на учебу, но вместо этого в 1932 году, Московским комитетом ВКП(б) я был мобилизован и послан на работу в органы НКВД.

Работая в органах НКВД (УНКВД МО, ЭКУ НКВД, 3-й отдел ГУЛАГа, 2-й отдел ГУГБ), я все время был на низовой работе.

В 1939 году руководством НКВД СССР был выдвинут на руководящую чекистскую работу — нач. УНКВД Ростовской области.

Работая начальником УНКВД Ростовской области, я был избран делегатом на XVIII съезд ВКП(б). Являюсь членом бюро и пленума Ростовского обкома ВКП(б) и членом пленума горкома ВКП(б).

Жена — Смирнова Т. А., дочь сапожника. Дома учится.

В. Абакумов».

Так Виктор Семенович рассказал о своей молодости и начале «чекистской биографии». На 13-м году жизни он попал во 2-ю Московскую бригаду ЧОНа. В гости зашел его крестный, Федор Гнутов, предложивший рослому и крепкому мальчишке поработать под его началом санитаром. Такая работа гарантировала сытную жизнь и некоторые деньги, что было важно для малообеспеченной семьи. В рядах ЧОНа Абакумов участвовал в подавлении антисоветских волнений в Шиловском уезде. «Период нахождения в частях особого назначения сделал из меня честного и несгибаемого борца за светлые социалистические идеалы, готового на любые жертвы ради торжества коммунизма», — писал он в своей ранней автобиографии.

О первых годах службы Абакумова в органах НКВД практически ничего не известно. Он был простым «опером», и кто знает, как бы сложилась его карьера, если бы не закатилась звезда Генриха Ягоды, а затем бы не вышел из доверия вождя и следующий руководитель НКВД Николай Ежов. «Смена караула» в верхнем эшелоне наркомата сопровождалась кадровыми чистками во всех звеньях органов госбезопасности. Со времен Хрущева принято говорить о широкомасштабном кадровом обновлении в 1930-е годы в партийных органах и РККА, но куда более жестокими были чистки в самих структурах госбезопасности — и в процентном отношении, и по суровости приговоров.

Это открывало возможности для стремительного карьерного роста молодых сотрудников. Среди счастливчиков был и Абакумов, пришедший в Главное управление государственной безопасности НКВД из Главного управления исправительно-трудовых лагерей и трудовых поселений. Везение Виктора Семеновича было особенно неожиданным: по некоторым данным, молодой и красивый Абакумов чуть было не сгорел по «женской линии» в период работы в Экономическом управлении ОГПУ СССР — был уличен в том, что использовал конспиративные квартиры для встреч со своими подругами. Тогда его и перевели в ГУЛАГ…

«К оперативной работе влечение имеет. Порывист. Быстро делает выводы, подчас необоснованные. Иногда мало обдумывает последствия. В следственных делах не участвовал. Дисциплинирован. Требуется руководство воспитательного характера».

Из аттестации уполномоченного 1-го отдела Экономического управления ОГПУ, 1934 год.

В ГУГБ НКВД СССР Абакумов быстро дорос до должности начальника отделения секретно-политического отдела, которым тогда руководил только что назначенный в Москву из Закавказья Лаврентий Берия. Очевидно, что молодой чекист приглянулся Лаврентию Павловичу — в декабре 1938 года, спустя месяц после назначения Берии наркомом внутренних дел СССР, Абакумов возглавил управление НКВД по Ростовской области. А было-то ему тогда всего 30 лет!

Разъяснять, чем приходилось заниматься новому начальнику управления, думается, не надо. От многих других руководителей Абакумов отличался лишь молодостью и личным участием в допросах, в ходе которых он, человек большой физической силы, применял самые жесткие методы дознания. В то время физическое воздействие было повсеместным: высшее политическое руководство требовало изобличать «врагов народа» любыми средствами. Как бы ни пытались сегодня иные «партийные перерожденцы» дистанцироваться от НКВД — КГБ, но эти органы прежде всего выполняли «волю партии», точнее, приказы партийного руководства. Впрочем, как и каждый советский человек на своем рабочем месте…

Его служебное рвение не осталось незамеченным для Берии, который и сам не ленился участвовать в допросах особо важных персон. Именно такие люди, как Абакумов, — молодые, беспрекословно выполняющие все установки руководства и, главное, не связанные ни е одной из групп высшей партийной номенклатуры, требовались Сталину в Москве. В начале 1941 года, когда НКВД СССР решили разделить на две самостоятельные структуры — наркоматы внутренних дел и государственной безопасности, открылись новые вакансии на руководящих должностях. На одну из них — заместителя наркома внутренних дел — назначили Абакумова. Ему доверили курировать не самое важное направление: главные управления милиции и пожарной охраны. Впрочем, в его ведении находился и 3-й отдел, занимавшийся оперативно-чекистским обслуживанием пограничных и внутренних войск. Так Абакумов стал входить в «сталинскую обойму».

Начало войны открыло Абакумову дорогу в высшую власть: 19 июля 1941 года он возглавил управление особых отделов НКВД — военную контрразведку. Позднее, в апреле 1943-го, ее переименовали в Главное управление контрразведки «Смерш», передав в ведение Наркомата обороны. Начальник «Смерша» стал заместителем наркома, а эту должность занимал Сталин.

Однако войну Виктор Семенович закончил генерал-лейтенантом — воинское звание генерал-полковник ему было присвоено уже в июле 1945-го.

Абакумов проявил себя хорошим организатором. По воспоминаниям ветеранов военной контрразведки, он воспользовался опытом Генштаба и выстроил систему руководства «Смершем» по образцу действующей армии: в ГУКР были созданы управления по фронтам. Это позволяло начальнику военной контрразведки лучше разбираться в оперативной обстановке на фронтах и поднимало его авторитет в глазах Сталина, не позволявшего подчиненным прикрывать некомпетентность словоблудием. Вождя подкупала и эффективность работы военной контрразведки, структуры которой в борьбе с агентурой противника демонстрировали большую эффективность, чем их коллеги из наркоматов госбезопасности и внутренних дел.

Человек решительный, Виктор Семенович не боялся брать ответственность на себя и не желал слепо следовать установившимся порядкам. Военная ситуация нередко требовала быстрых и нестандартных решений. Так, Абакумов распорядился освобождать от уголовной ответственности явившихся с повинной немецких агентов, что во многом помогло военным контрразведчикам в противоборстве с немецкими спецслужбами, в нейтрализации их агентуры.

«Принижать заслуги Абакумова в успешной работе ГУКР «Смерш» несерьезно, думаю, что этого не позволит себе ни один контрразведчик военного времени. Практические результаты деятельности «Смерша» оказались выше, чем у НКГБ, что и стало причиной выдвижения Абакумова».

Из воспоминаний Героя Советского Союза генерала армии П. И. Ивашутина.

После окончания войны стареющий Сталин стал задумываться о своем преемнике. Ему было очевидно, что его ближайшие соратники не способны сохранить и укреплять воссозданную могучую империю. Вождь нуждался в новых людях, лично преданных ему, — тех, на кого можно будет опереться в замышляемой чистке партийной номенклатуры, которая за военный период пришла в себя от психологического шока 1930-х годов.

В предстоящих переменах в стране свою роль призваны были сыграть и органы госбезопасности. Во главе их Сталин решил поставить Абакумова, в чьей лояльности и работоспособности он удостоверился. К тому же у Абакумова не сложились личные отношения с большинством руководителей МГБ и МВД, что тоже было немаловажным для становившегося все более подозрительным хозяина Кремля. Жестокая школа борьбы за власть приучила его к предельной осторожности, которая с годами все более перерастала в мнительность. Хотя, как знать, может эти опасения и не были безосновательны…

Абакумову, ставшему в мае 1946 года министром госбезопасности вместо близкого к Берии генерала армии Всеволода Меркулова, пришлось решать такие задачи, которые помогли ему нажить немало недоброжелателей в верхних эшелонах власти. Такова, видимо, судьба всех руководителей «тайной полиции» — чем эффективнее работаешь, тем больше горьких плодов можешь впоследствии пожать. В частности, новому главе МГБ пришлось много заниматься военными делами — в процессе реорганизации органов госбезопасности, ГУ KP «Смерш» перешло из военного ведомства в МГБ в качестве одного из его структурных подразделений — 3-го управления.

У любого правителя после успешного завершения войны возникают определенные проблемы с полководцами, вкусившими радость побед и ощутившими восторг сограждан. Между тем еще Шекспир сказал: «Мавр сделал свое дело — мавр может уйти…» Привыкшие за годы войны к относительной свободе и к самостоятельности в принятии решений, многие советские генералы не сразу поняли, что теперь наступают иные времена и вновь возрастают в цене беспрекословная исполнительность и умение аппаратного «политеса».

В довершение всего, немалое число военачальников ощутило слабость «человеческой природы» перед трофеями. Играли свою роковую роль и приехавшие в поверженную Германию жены полководцев — пока еще не избалованные роскошью, а также расторопные адъютанты и хитроватые интенданты… Разумеется, информация на этот счет исправно поступала в Москву по соответствующим каналам. Так, было известно, что командир 2-го гвардейского кавалерийского корпуса генерал-лейтенант Владимир Крюков ухитрился приобрести более ста килограммов изделий из серебра, десятки старинных ковров, антикварных сервизов и т. п. Другой же генерал-лейтенант — из руководящего политсостава — отправил на родину целый эшелон трофейного имущества, разжился работами французских и фламандских мастеров XVII и XVIII веков, изделиями из серебра, фарфора. Аскетичного Сталина подобные сообщения приводили в ярость…

К тому же, иные члены семей военачальников болтали много лишнего. Например, в новогоднюю ночь 1947 года к уже находившемуся в опале маршалу Жукову приехал генерал Крюков с супругой, певицей Лидией Руслановой. Та, бросив на стол полководцу двух подстреленных тетеревов, не нашла ничего лучшего, как сказать: «Я желаю, Георгий Константинович, чтобы так выглядели все твои враги!» В ситуации, когда полководец находился «под колпаком», подобные реплики отнюдь не улучшали его положения.

Во времена министра Абакумова досталось не только Жукову и его окружению, но и командованию ВМФ, ВВС, руководству авиапрома. И если по «авиационному делу» далеко не все обвинения были так уж однозначно безосновательны, то обвинения адмиралов в передаче западным союзникам «секрета» парашютной торпеды были шиты белыми нитками.

Мы не собираемся оправдывать министра госбезопасности, но факт остается фактом: по долгу службы Абакумов был обязан регулярно докладывать Сталину информацию о поведении и настроениях военачальников — тем более что у хозяина Кремля был не один канал информации, а уж решения принимал сам вождь. Одним правитель прощал прегрешения, других стремительной опалой опускал «на грешную землю», третьих жестоко карал.

«Авиационное дело» испортило отношения Абакумова с секретарем ЦК Маленковым. Результаты расследования были доложены Сталину, ему стало известно о личных недоработках Георгия Максимилиановича, курировавшего авиапром в годы войны, а посему в 1946 году Маленков был вынужден провести несколько месяцев на партработе в Средней Азии… Вместо Маленкова секретарем ЦК, отвечавшим за кадровую политику, органы госбезопасности и юстиции, стал тогда ленинградец Алексей Кузнецов. Его перевод в Москву привел к консолидации в верхнем эшелоне власти так называемой ленинградской группы, в которую входили секретарь ЦК Андрей Жданов, председатель Госплана Николай Вознесенский, заместитель председателя Совета Министров СССР Алексей Косыгин, первый секретарь Ленинградского обкома партии Петр Попков и примыкавший к ним председатель Совета Министров РСФСР Михаил Родионов.

Пройдет всего два года, и Абакумову вместе с вернувшим себе позиции в аппарате ЦК Маленковым придется заняться «антигосударственной деятельностью» этих молодых и энергичных выходцев из северной столицы. Причиной «ленинградского дела» принято считать борьбу кланов внутри высшей партноменклатуры — и этот фактор действительно имел место. Но, как думается, корни решения Сталина расправиться с группой перспективных и энергичных руководителей уходят гораздо глубже. Возможно, главным мотивом решения вождя стали его принципиальные расхождения с Вознесенским во взглядах по концептуальным проблемам дальнейшего экономического развития СССР. Не исключено, что Сталин опасался, что после его кончины верх в руководстве возьмет группа Вознесенского. Между тем его политэкономические взгляды противоречили убеждениям Сталина, изложенным им в книге «Экономические проблемы социализма в СССР» уже после расстрела «ленинградцев».

Вознесенский считался одним из самых авторитетных в стране экономистов. Многие статьи, публикуемые в партийном журнале «Большевик», содержали цитаты из его книги «Военная экономика СССР». Сталина, видимо, раздражала не столько чрезмерная популяризация Вознесенского, сколько тиражирование теоретических взглядов председателя Госплана. Николай Алексеевич ратовал за всемерное развитие хозрасчета — перевод на него буквально каждого цеха, каждой бригады. Эти взгляды были чем-то сродни воззрениям Бухарина и Рыкова, расстрелянных в конце 1930-х годов. Когда казалось, что с «правыми» навсегда покончено, их идеи оказались реанимированы одним из перспективных членов Политбюро.

Сталин, в отличие от Вознесенского, исходил из того, что товарное обращение несовместимо с перспективой перехода от социализма к коммунизму и что «по мере развития централизованного научного планирования хозрасчет неминуемо превращался в дикий анахронизм, в тормоз строительства коммунизма». В последний период его правления концепция экономической политики исходила из приоритета снижения себестоимости продукции и совершенствования механизма ежегодного снижения цен. Считалось, что плановое снижение себестоимости будет стимулировать внедрение более производительного оборудования, а плановое снижение цен — добросовестный труд и бережное отношение к общественной собственности. С идейными оппонентами из числа «рыночников» вождь решил «разобраться».

Абакумов безропотно выполнил политическую установку Сталина на устранение «ленинградской группы», воспользовавшись для этого промахами в работе попавших в опалу руководителей. Возможно, быстрой расправе с «оппозиционерами» способствовала внезапная кончина Жданова — по сути, второго человека в партии и неформального лидера «ленинградцев»… Только Косыгину каким-то чудом удалось избежать ареста — судьба уготовила ему долгую, хотя и беспокойную, нелегкую политическую карьеру.

В литературе можно встретить утверждение, что Абакумов поддерживал дружеские отношения с секретарем ЦК Кузнецовым и даже по возможности тормозил «разработку» «ленинградцев», чтобы оттянуть их арест. Может, это и так. Но известно, что Абакумов был осведомлен, что в 1946 году, когда Сталин решил заменить Меркулова на «своего человека», Жданов и Кузнецов усиленно «сватали» на пост министра госбезопасности Петра Николаевича Кубаткина, со времен войны возглавлявшего Ленинградское управление госбезопасности.

…К 1950 году, наверное, не было ни одного члена Политбюро, у которого не было оснований не любить, мягко говоря, руководителя МГБ. От органов досталось даже Молотову, у которого в 1949 году была осуждена к ссылке жена Полина Жемчужина (Карпович), начальник главка в министерстве легкой промышленности РСФСР. Хотя, разумеется, не Абакумов принимал решение об аресте супруги члена Политбюро, еще до революции работавшего с самим Лениным. Не мог он также самостоятельно отдавать распоряжения о внесудебной ликвидации в 1948 году Соломона Михоэлса, художественного руководителя Московского государственного еврейского театра — был лишь один человек, кто мог принимать такого рода решения, исходя из своих соображений о политической целесообразности, добре и зле. Причастность к убийству талантливого театрального деятеля, возглавлявшего Еврейский антифашистский комитет, дорого стоила министру госбезопасности: это преступление обычно называется одним из первых, когда речь заходит об оценке его деятельности.

Сгубило же Абакумова дело профессора Якова Этингера (1887 г. р.), оказывавшего медицинские услуги Лаврентию Берия. Этот крупный авторитет в области кардиологии был арестован в ноябре 1950 года. В поле зрения структур МГБ врач, имевший неосторожность вести разговоры на политические темы, попал в конце 1940-х. С помощью оперативной техники были зафиксированы его «неоднократные враждебные выпады против тов. Сталина». Этингера решили арестовать, но начальник охраны Сталина генерал-лейтенант Власик рекомендовал не торопиться, а для начала перевести его на малозначительную должность. Весной 1950 года Абакумов обратился в ЦК за санкцией на арест кардиолога. Впоследствии он рассказывал следователю: «Такие аресты, как аресты ученых, всегда являлись важными, и к ним по указанию ЦК ВКП(б) мы подходили с особой тщательностью».

В ноябре МГБ поставило вопрос об аресте Этингера непосредственно перед Сталиным. В курсе были руководитель секретариата вождя Поскребышев и замглавы правительства Николай Булганин, который из-за частого недомогания вождя в этот период вел текущие дела в Совете министров. Судя по показаниям Абакумова, именно Булганин и разрешил ему произвести арест кардиолога.

Допросы Этингера в Лефортовской тюрьме вел старший следователь следственной части по особо важным делам МГБ подполковник Михаил Рюмин. Представителей следствия интересовали не столько разговоры врача и его собеседники, сколько причины нескольких смертей партийных функционеров, страдавших болезнями сердца. Вскоре Абакумов, участвуя в допросах Этингера, понял, что расследование «вредительского лечения» перспектив не имеет, и единственное, что можно поставить профессору в вину, — это «антисоветскую деятельность», выражавшеюся во «враждебных разговорах». Но тут, после очередной «беседы» с Рюминым, пожилой врач скончался… Возможно, сказался результат пребывания арестованного в «камере-холодильнике», куда следователь помещал его в целях психологического давления.

А 2 июля 1951 года Рюмин направил письмо в ЦК, сигнализируя о торможении министром следствия по делу «врачей-вредителей». Абакумов обвинялся в том, что способствовал смерти подследственного Этингера, установив для него самые суровые условия содержания. Вряд ли бы сам подполковник рискнул написать Сталину — скорее всего, его подтолкнул к этому кто-то из высокопоставленных недоброжелателей главы МГБ. Известно, что письмо попало в Кремль через Д. Суханова, помощника Маленкова.

Обстоятельства появления письма Рюмина до сих пор остаются неясными. Но, так или иначе, Абакумов оказался под подозрением у Сталина за укрывательство «заговора, инспирированного иностранной разведкой». Масла в огонь подлила информация о возможных неофициальных контактах Абакумова с Берией, который вышел из доверия хозяина Кремля и, как заместитель главы правительства, занимался организацией работ в области создания ядерного и ракетного оружия. Возможно, Абакумова попросил о встрече сам Берия, обеспокоенный арестом лечившего его врача — скорее всего, Лаврентий Павлович боялся, что при интенсивных допросах Этингер наговорит лишнего…

Но, видимо, причиной опалы Абакумов стала его позиция относительно «дела врачей», которому он не был намерен придавать политический и национальный подтекст, к чему стремился становившийся все более подозрительным Сталин или какая-то группа в партийном руководстве…

Начальник Следственной части по особо важным делам А. Романов вспоминал: «Абакумов сказал: Этингер — провокатор, он заведет нас в дебри. Учитывая особую чувствительность Верховного к таким проблемам, мы придем к повторению 37-го года. Пока я нахожусь на этом посту, повторения не допущу». Зная твердый характер Абакумова и его известную смелость, можно предположить, что он постарался бы «спустить на тормозах» дело попавших под подозрение врачей. Да и по делу Еврейского антифашистского комитета, руководители которого подозревались в национализме и связях с американской разведкой, Виктор Семенович личной инициативы не проявлял и совсем не стремился к разоблачению «всемирного заговора».

«Сознательное торможение расследования» и преступную халатность в деле о «еврейском националисте» Этин-гере как раз и ставили в вину Абакумову его недоброжелатели из ЦК партии. Министра упрекали в том, что он считал надуманными полученные Рюминым показания о некоем заговоре врачей и заявлял, что «это дело заведет МГБ в дебри».

В причинах возникновения «дела врачей» исследователи, возможно, так и не разберутся до конца. Нельзя исключить, что это была хорошо продуманная провокация каких-то кругов, сумевших использовать настроения бытового антисемитизма у старого правителя, усиленные его обеспокоенностью проблемами личной жизни детей. Известно, что второй женой Якова Джугашвили была Юлия Исааковна Мельцер; что первой любовью дочери Светланы стал Алексей Каплер и что ее первый муж Григорий Морозов оказался с точки зрения Сталина «не той национальности»; да и женитьба Василия Сталина на Галине Бурдонской энтузиазма у Иосифа Виссарионовича не вызвала… Масла в огонь подлили показания знакомого Михоэлса 3. Гринберга, арестованного в 1948 году: Михоэлс обмолвился о возможности использовать брак Светланы с Морозовым для реализации идеи создания Еврейской автономной республики в Крыму…

Ранее шовинизм у Сталина особо не проявлялся. Более того, известен его ответ на вопрос Еврейского телеграфного агентства США в 1931 году: «Национальный и расовый шовинизм есть пережиток человеконенавистнических нравов, свойственных периоду каннибализма. Антисемитизм как крайняя форма расового шовинизма является наиболее опасным пережитком каннибализма. Антисемитизм выгоден эксплуататорам как громоотвод, выводящий капитализм из-под удара трудящихся».

Возможно, в конце 1940-х годов этот громоотвод понадобился кому-то для разжигания межнациональной розни в советском обществе и провоцирования антисоветских настроений среди граждан СССР еврейской национальности, а также — для дискредитации Советской державы и конкретно русского народа в кругах западноевропейской и американской интеллигенции.

Если это так, то расчет оказался верным. Международная репутация СССР была основательно подпорчена… А ведь если вспомнить, то в 1920–1930-е годы Страна Советов пользовалась большой симпатией западной либеральной интеллигенции, очень спокойно, кстати, воспринявшей судебные процессы в нашей стране. Тот же Еврейский антифашистский комитет был создан в начале 1942 года в расчете на симпатии зарубежных еврейских общин и получение от них финансовой помощи и информационно-политической поддержки в борьбе СССР против Германии. Идея создания Еврейской автономии в северной части Крыма пользовалась поддержкой Молотова и Берии, надеявшихся таким образом привлечь средства западных банков для восстановления СССР и предложить альтернативу переселению советских евреев в Палестину.

Кажется, Абакумов предвидел подводные камни «дела врачей», но в Кремле могущественнее оказались силы, по каким-то соображениям заинтересованные в максимальной раскрутке темы «еврейского национализма». А это, в конечном счете, било по самому Сталину и дискредитировало его систему власти в глазах западной элиты и финансовых кругов, которые оказывали СССР определенную поддержку в 1920–1930-е годы. Ведь курс Рузвельта на сближение с СССР был не только и не столько его личной заслугой, сколько реализацией долгосрочной стратегии мировой финансовой элиты…

4 июля 1951 года Абакумова отстранили от должности, а уже 11-го, по итогам работы комиссии, созданной для проверки заявления Рюмина, члены Политбюро ЦК приняли постановление «О неблагополучном положении в МГБ СССР». В документе утверждалось, что «Абакумов… при допросе пытался вновь обмануть партию, не обнаружил понимания совершенных им преступлений и не проявил никаких признаков готовности раскаяться в совершенных им преступлениях». Судя по составу комиссии (Л. Берия и три представителя аппарата ЦК — Г. Маленков, М. Шкирятов, С. Игнатьев), вывод был предрешен. Основания «утопить» Абакумова имелись и у Берии, и у Маленкова, и у других партийных функционеров… Кстати, близкий к Маленкову заведующий отделом ЦК Игнатьев в августе стал новым министром госбезопасности.

К 1950 году в советской властной пирамиде существенно возросла роль аппарата ЦК. С благословения Сталина партийные функционеры даже получили возможность непосредственно участвовать в следственных процедурах. В феврале 1950 года была создана тюрьма, рассчитанная на несколько десятков особо важных политзаключенных — со своей специальной охраной. Ее разместили на улице Матросская тишина. Начальник тюрьмы не подчинялся руководству МВД или МГБ, его курировал непосредственно Маленков.

Именно здесь и оказался 12 июля Виктор Семенович, доставленный после допроса в прокуратуре первым заместителем министра госбезопасности С. Гоглидзе и начальником главного управления Погранвойск МГБ генерал-лейтенантом Н. Стахановым. Арестовали также его жену Антонину Смирнову (с двухмесячным сыном) — дочь известного в то время эстрадного артиста и гипнотезера, выступавшего под псевдонимом Орнальдо. Кстати, сын Абакумова впоследствии стал талантливым ученым и в настоящее время живет в Москве.

Его отец так и не увидел сына взрослым. Но прежде чем погибнуть, бывшему главе МГБ пришлось пройти самые жестокие испытания. К нему применяли все методы допросов: подолгу держали в холодном карцере, не снимали наручники и кандалы, лишали сна, использовали физические методы воздействия, превратившие красавца-мужчину в полного инвалида.

Поначалу Абакумов надеялся на снисхождение Кремля. Сохранился текст его письма к Берии и Маленкову:

«Дорогие Лаврентий Павлович и Георгий Михайлович!

Со мной проделали что-то невероятное. Первые восемь дней держали в почти темной холодной камере. Далее в течение месяца допросы организовывали таким образом, чтобы я спал час-полтора в сутки, и кормили отвратительно. Бросали меня со стула на пол. Ночью 16 марта меня схватили и привели в так называемый карцер, а на деле, как потом оказалось, это была холодильная камера с трубопроводной установкой, без окон, совершенно пустая, размером два метра. В этом страшилище без воздуха, без питания я провел восемь суток. Установка включалась, холод все время усиливался. Такого зверства я никогда не видел и о наличии таких холодильников в Лефортово ничего не знал — был обманут. Прошу вас закончить все и вернуть меня к работе… мне нужно лечение».

Поражает наивность генерал-полковника госбезопасности — возможно и напускная. Уж он-то был должен знать, как работают в его системе! Да и на милость победителей он рассчитывал зря — ведь тот же Вознесенский был куда ближе к вождю… К тому же Виктор Семенович слишком много знал… Но надо отдать должное Абакумову и его коллегам-чекистам, арестованным по одному с ним делу. Они держались очень мужественно, отвергли все обвинения и, несмотря на избиения и пытки, не подписали признательных показаний, чем спасли жизнь и свободу немалому числу других сотрудников МГБ.

Это признавал в своих воспоминаниях генерал-лейтенант госбезопасности Павел Судоплатов: «На допросах он вел себя как настоящий мужчина с сильной волей. Я изменил свое мнение о нем, потому что, какие бы преступления он ни совершал, он заплатил за все сполна в тюрьме. Ему пришлось вынести невероятные страдания. Благодаря его мужеству в марте и апреле 1953 года стало возможным быстро освободить всех арестованных, замешанных в так называемом заговоре, потому что именно Абакумову вменялось в вину, что он был их руководителем».

Безусловно, Абакумов не был безгрешен — да и как можно было оставаться таковым в то время и на такой должности? Сам Иосиф Сталин говорил, что «нельзя работать в МГБ в белых перчатках и при этом оставаться чистым».

В свои сорок с небольшим лет Виктор Семенович любил жизнь во всех ее проявлениях. Он увлекался теннисом, самбо, футболом, умел танцевать фокстрот… Шашлыки он заказывал из одного из лучших московских ресторанов — «Арагви». Его сослуживцы отмечали, что он всегда был изысканно одет в модные костюмы, а военная форма была тщательно подогнана под его статную фигуру. В Москве у него было две квартиры: в одной жила супруга, а в другой, трехсотметровой, он жил сам со своей дамой сердца. Точнее говоря, это был целый особняк в Колпачном переулке, 11. До 1948 года здесь жили 16 семей, а затем, после их отселения и капитального ремонта, в доме поселился министр госбезопасности. После ареста генерала там обнаружили дорогие гарнитуры, заграничные холодильники, десятки пар обуви, сотни метров ткани в отрезах и много всего остального — того, наличие чего в свое время позволяло Абакумову обвинять опальных военачальников в бытовом перерождении…

Впрочем, это лишь некоторые штрихи к портрету Абакумова, а сослуживцам по органам госбезопасности он прежде всего запомнился своими высокими профессиональными качествами как энергичный контрразведчик и требовательный руководитель. Уже цитировавшийся нами Павел Судоплатов оставил для потомков такое описание своего министра: «Это был высокий мужчина с копной темных волос и с сильным волевым лицом. Несмотря на то что образования у него не было, он благодаря своему врожденному уму и твердости характера взобрался на самый верх…»

Абакумов знал очень много о советском политическом Зазеркалье, наверное, правильнее даже сказать — знал слишком много. Поэтому после смерти Сталина члены Политбюро решили не выпускать арестованного из тюрьмы.

Судили его через полтора года. На выездном заседании Военной коллегии Верховного суда СССР в Ленинграде 12–19 декабря 1954 года Абакумов был традиционно обвинен во многих преступлениях: в измене Родине, вредительстве, совершении терактов, участии в контрреволюционной организации и т. п. О несуразности некоторых обвинений говорит, в частности, тот факт, что бывшего министра госбезопасности назвали «членом банды Берии», хотя в Кремле хорошо знали о сложных взаимоотношениях Абакумова и Берии после войны…

На суде Абакумов пытался защищаться: «Я заявляю, что настоящее дело против меня сфабриковано. Все недостатки в органах ЧК, скопившиеся за длительный период, вменяются мне как преступления… Я ничего не делал сам. В ЦК Сталиным давались указания, я их выполнял». Но выяснение истины не входило в планы Хрущева и других тогдашних руководителей Центрального Комитета партии. Они убирали опасного свидетеля своих деяний — тех самых деяний, многие из которых можно было квалифицировать как преступления против государства и народа.

19 декабря 1954 года суд приговорил Абакумова к смертной казни. В тот же день его расстреляли, лишив даже формальной возможности ходатайствовать о помиловании. Уже после распада СССР, в 1994 году, приговор был переквалифицирован по статье «воинско-должностные преступления» и заменен 25 годами без конфискации имущества…

(По материалам 2005 г.)

 

Иосиф Сталин: у последней черты

Иосиф Сталин — четвертый руководитель Советского правительства и первый генеральный секретарь ЦК КПСС. По роли в истории Российского государства и влиянию на ход человеческого развития исследователи ставят его в один ряд с Иваном Грозным, Петром Великим, Владимиром Лениным. Этот человек, достигший самых вершин власти, на склоне лет был трагически одинок. Сына Якова отобрала у него война, неудачное начало которой он не сумел предотвратить, дети от второго брака — Василий и Светлана доставляли отцу в основном неприятности и огорчения. Один пьянствовал и позорил семью своим поведением, другая никак не могла устроить личную жизнь. Близких друзей уже не осталось… Сергея Кирова сгубило его жизнелюбие и неосмотрительность, Серго Орджоникидзе не выдержал накала политической борьбы 1937-го, Климент Ворошилов как-то скромно отошел на вторые роли, будучи оттеснен коварными и более молодыми членами Политбюро. Этих новых своих сподвижников — Георгия Маленкова, Лаврентия Берию, Никиту Хрущева, Николая Булганина Сталин ценил за работоспособность и личную преданность, готовность выполнить его любое указание. Но они были чужими по внутреннему миру, хоть и скрашивали веселыми застольями на ближней даче в Кунцево тоскливые вечера одинокого старика. Правитель не мог не понимать, что при первой возможности они не упустят своего шанса взять власть, к которой он шел столько лет, пролив на пути к ней столько крови — чтоб возродить на просторах северо-западной Евразии мощную империю.

Не было у руководителя Советской державы иллюзий и относительно оставшихся представителей «старой гвардии» — Вячеслава Молотова, Лазаря Кагановича, Анастаса Микояна, внешне сохранявших лояльность, но в начале 50-х больше думающих о своей судьбе в послесталинский период. Жестокая жизнь во власти научила Сталина не доверять никому, видеть в каждом из членов Политбюро потенциального претендента на первую роль в государстве. Собственно говоря, эта осторожность, нередко перерастающая в мнительность, обеспечила Сталину политическое долголетие, позволив переиграть сильных соперников и оппонентов — Троцкого, Зиновьева и Каменева, Бухарина и Рыкова.

Впрочем, послесталинская советская история свидетельствует, что это было оправданно. Утрачивавший бдительность лидер становился жертвой «единомышленников»: кого явно отстраняли от власти, как Хрущева и Горбачева, кто как-то странно заболевал и досрочно уходил в мир иной при туманных объяснениях медиков…

О своем преемнике Сталин не раз задумывался после Победы в 45-м, тем более что старость давала о себе все более знать, мучили приступы резкого повышения кровяного давления. Первый инсульт поразил Сталина уже в октябре 45-го, но тогда, к счастью для него, не произошло кровоизлияния в мозг.

Первоначально вождь остановил выбор на своем первом заместителе в Совмине СССР, министре иностранных дел Молотове. Решение было логичным: Вячеслав Михайловичу в 1945 году было 55, он имел солидный дореволюционный стаж в партии, с 1921 по 1930 год — секретарь ЦК, затем, почти до самой войны, председатель Совета народных комиссаров СССР. Огромный политический опыт. Но сгубила жена, с которой он имел обыкновение делиться многим, а та делилась со своими знакомыми, чем не замедлили воспользоваться конкуренты…

Другим фаворитом Сталина стал секретарь ЦК Андрей Жданов, на шесть лет моложе Молотова, сконцентрировавший в своих руках власть над партийным аппаратом и идеологической линией ВКП(б). Импонировал Иосифу Виссарионовичу и младший Жданов, очень неглупый молодой человек, в 28 лет ставший — не без протекции отца — заведующим отделом науки ЦК. Не случайно Сталин не противился в 1949 году браку молодого и перспективного партийного функционера Юрия Жданова со своей дочерью Светланой, надеясь, что это замужество хоть как-то остепенит ее — но как вскоре выяснилось, напрасно.

Сам Андрей Александрович Жданов на свадьбе сына не присутствовал: 31 августа 1948 года 52-летний секретарь ЦК неожиданно умер от инфаркта миокарда, который кремлевские врачи не сумели вовремя обнаружить, не поверив тревожной кардиограмме — соответствующие приборы еще только появились в «кремлевке» и мэтры не очень доверяли техническим новшествам. Умер он своей смертью или ему помогли — мы не знаем…

Его кончина нарушила тот баланс сил, который сложился в Политбюро при жизни Жданова. С одной стороны, мощная «ленинградская группа», в которую входили член Политбюро, заместитель председателя Совмина СССР и председатель Госплана Николай Вознесенский (1903 г. р.), секретарь ЦК, начальник управления кадров ЦК ВКП(б) Алексей Кузнецов (1905 г. р.), член Политбюро, зампред Совмина Алексей Косыгин, курировавший легкую промышленность и финансы (1904 г. р.), первый секретарь Ленинградского обкома Петр Попков (1903 г. р.). К ним примыкал выходец из Горького Михаил Родионов, возглавлявший Совет министров РСФСР (1907 г. р.). Этой группе противостоял коалиция секретаря ЦК Георгия Маленкова и наркома внутренних дел Берии. Лаврентия Павловича, проявившего в годы войны не только большой организаторский талант и сильную волю, но и властолюбивые наклонности, Сталин перед самым новым 1946-м годом рассудительно снял с должности наркома. Ему, в ранге заместителя председателя Совета Министров, было поручено заниматься реализацией атомного проекта и курировать топливно-энергетический комплекс, где в больших масштабах использовался труд узников ГУЛАГа. На время Берия вышел из «ближнего круга» вождя. Приближенного к Берии министра госбезопасности Всеволода Меркулова в 1946 году на всякий случай тоже освободили от должности в силовых структурах, поручив руководить главным управлением советского имущества за границей. Новым шефом МГБ стал 38-летний Виктор Абакумов, руководивший в годы войны Главным управлением контрразведки «Смерш» Наркомата обороны СССР.

Попал в опалу и секретарь ЦК Маленков, возглавлявший Управление кадров ЦК. Он оказался причастен к «авиационному делу» 46-го года, когДа группу руководителей авиапрома и ВВС обвинили в сокрытии фактов выпуска бракованной продукции. В годы войны Маленков, как член ГКО, курировал авиационную промышленность и ему еще повезло, что дело ограничилось изгнанием из аппарата ЦК — на его место взяли из Ленинграда Кузнецова — и назначением зампредседателя Совмина СССР. Георгию Максимилиановичу видимо пригодился огромный опыт, приобретенный в середине 30-х годов, когда он работал в аппарате ЦК под руководством небезызвестного Николая Ежова.

«Старики» Молотов, Ворошилов, Каганович благоразумно наблюдали со стороны, а сражались между собой молодые «ленинградцы» и тандем Маленков — Берия. Шансы выходцев из города на Неве поначалу казались предпочтительнее. Даже после смерти Жданова и возвращения Маленкова на пост секретаря ЦК летом 48-го они располагали более значительными аппаратными возможностями. Было, в частности, немаловажным, что Кузнецов курировал кадровую политику и правоохранительные органы — в том числе МГБ. У него сложились с Абакумовым хорошие отношения, не раз перераставшие в дружеские застолья.

«Ленинградцев» убаюкало внимание к ним Сталина, который в разговорах давал понять, что Вознесенский и Кузнецов могут рассчитывать принять из его рук эстафету управления страной: один как глава правительства, а второй — во главе партии. Но лишенные поддержки Жданова, его питомцы стали совершать аппаратные ошибки. Не осталось незамеченным Сталиным заносчивость и высокомерие Вознесенского, его неосторожные высказывания, позволяющие упрекать председателя Госплана в великорусском шовинизме. Можно предположить, что творилось в душе выходца с Кавказа Сталина, когда ему сообщали о националистических высказываниях его фаворита.

Тем временем Маленков и Берия обрели новых союзников. К ним примкнули зампредседателя Совета министров СССР Максим Сабуров и министр химической промышленности Михаил Первухин, в 1950 году также ставший заместителем председателя Совмина.

К несчастью для «ленинградцев», в 1949 году второй секретарь Ленинградского горкома Яков Капустин был обвинен в «связях с английской разведкой» — он проходил стажировку на английских предприятиях в 1935–1936 годах, после окончания индустриального института. Как возникло это обвинение, неясно до сих пор, так как соответствующие архивы закрыты для исследователей. Был ли это донос, оперативная информация, а, может быть, как нередко бывало в те времена, вымысел следователя, выполнявшего заказ сверху? Нельзя исключать, что фальшивку подбросила английская разведка, расчищавшая дорогу кому-то из «своих». Впрочем, пока это только предположение…

Летом 49-го арестовали Вознесенского и Кузнецова, а 1 октября 1950 года их расстреляли по приговору военной коллегии Верховного суда. Казнь произошла в отсутствие Сталина, который слег с высоким давлением в начале августа и до середины декабря не появлялся в кремлевском кабинете. Это было уже не первое вынужденное «затворничество» вождя, который во второй половине 1947 года проболел почти пять месяцев. Но если тогда страной управляли «ленинградцы» во главе со Ждановым и Вознесенским, то теперь у руля встали Маленков и Берия, заручившиеся поддержкой зампредсовмина Булганина, курировавшего Вооруженные Силы, и возвращенного в декабре 49-го в столицу с Украины Хрущева, ставшего секретарем ЦК КПСС и первым секретарем Московского горкома. Похоже, новые визири не замедлили свести счеты со своими поверженными соперниками — после выздоровления «хозяин» мог и пощадить Вознесенского, санкцию на арест которого он дал не без колебаний.

В 1950 году вновь стало возрастать влияние Берии, который сумел доказать Сталину свою полезность в качестве куратора атомного проекта. Благоприятное впечатление произвели успешные испытания ядерного оружия, в чем несомненна и заслуга Лаврентия Павловича, сумевшего наладить с большинством ученых нормальные рабочие отношения. В специальном постановлении ЦК ВКП(б) и Совета Министров СССР Берии была выражена благодарность «за организацию дела производства атомной энергии и успешное завершение испытания атомного оружия». Ему присвоили звание лауреата Сталинской премии первой степени. Понятно, что это были знаки внимания правителя, который вновь приближал своего земляка, умевшего быть полезным.

Образовавшийся союз (Маленков, Берия, Булганин, Хрущев) добился в феврале 1951 года принятия двух важных решений Политбюро ЦК, закреплявших их доминирующее положение на Олимпе власти — причем решения принимались опросом, без проведения заседания. Во-первых, председательствование на заседаниях президиума Совета министров СССР и бюро президиума было возложено поочередно на заместителей председателя Совета министров СССР Булганина, Берия и Маленкова — такая очередность устанавливалась постановлением Политбюро. Им поручалось также рассмотрение и решение текущих вопросов. Постановления и распоряжения Совмина предписывалось издавать за подписью председателя Совета министров СССР Сталина.

Фактически больной вождь самоустранялся (устранялся?) от решения оперативных вопросов управления страной. Молотов, Микоян и Каганович были выведены из бюро президиума Совмина и тем самым утрачивали возможность влиять на формирование государственной политики. «Триумвират» — Булганин, Берия и Маленков — де-факто переносил решение основных вопросов из ЦК в Совмин, оставляя за ВКП(б) идеологические вопросы, связь с зарубежным комдвижением, подбор, совместно с органами госбезопасности, кадров для партийной и государственной работы.

Во-вторых. Булганин вернул себе руководство военно-промышленным комплексом. В Совмине было создано бюро по военно-промышленным и военным вопросам, призванное координировать деятельность министерств — авиационной промышленности, вооружения, вооруженных сил и военно-морского флота.

Важнейшее значение для дальнейшего развития событий имело отстранение от дел министра госбезопасности Абакумова. И Маленков, и Берия имели личные основания ненавидеть шефа МГБ: Абакумов имел непосредственное отношение к «авиационному делу» 46-го года, стоившему Маленкову должности секретаря ЦК, а Берия не мог простить ему изгнания из министерства приближенных к нему высокопоставленных чекистов и ареста в ноябре 50-го своего личного врача Я. Этингера… Маленкову удалось скомпрометировать лично преданного Сталину министра. На стол вождя легло письмо офицера МГБ Михаила Рюмина, работавшего одним из следователей следственной части по особо важным делам. В доносе Абакумов обвинялся во многих грехах, утрате бдительности, бытовом разложении, а главное — в попустительстве «террористическим замыслам» кремлевских врачей.

Играя на болезненной мнительности теряющего физические и эмоциональные силы Сталина, Маленков уговорил его назначить новым шефом МГБ «своего человека» — заведующего отделом партийных, профсоюзных и комсомольских органов ЦК ВКП(б) Семена Игнатьева, прибывшего на Старую площадь с поста уполномоченного ЦК по Узбекистану. Абакумова же взяли под стражу, нещадно пытали, пытаясь добиться признаний в измене, и расстреляли только в декабре 54-го, когда власть перешла уже к Хрущеву. Первым же замом у Игнатьева стал генерал Гоглидзе…

Складывающаяся в государственном руководстве кадровая ситуация не устраивала Сталина. Он никак не мог определиться, кого после расправы с «ленинградцами» можно назвать «кронпринцем». Судя по всему, никто из имеющихся членов Политбюро не устраивал его в роли нового лидера мощной державы, созданной поистине «железом и кровью».

Вождь давно размышлял над оптимальной моделью государственного управления. Роль партийного аппарата он никогда не абсолютизировал и подходил к ней сугубо прагматически, рассматривая его как один из элементов государственного механизма управления, как важный, но не единственный инструмент социального управления. Тем более вождь был хорошо осведомлен по каналам МГБ об истинном лице представителей высшей партийной номенклатуры, случаях ее нравственного перерождения…

Сталин хотя номинально и являлся Генсеком, но предпочитал подписывать партийные документы просто как секретарь ЦК. Приоритет, как и Ленин, он отдавал работе на должности руководителя правительства, поручая вести партийные дела одному из секретарей ЦК, который был вторым человеком в аппарате ЦК. Эту функцию выполняли Каганович, Жданов, Маленков.

Еще в 1936 году Сталин затевал радикальную перестройку модели управления страной. Это видение нашло отражение в Конституции 1936 года, в которой вождь, лично написал девятую главу «Избирательная система».

В новом Основном законе страны Сталин постарался четко очертить место партии в механизме государственного управления — она определялась как «ядро общественных организаций». Законодательно фиксировать руководящую роль компартии Иосиф Виссарионович целесообразным не считал: это положение было введено в основной закон СССР при Брежневе, по настоянию идеологов, уже не способных обеспечить лидерство партии в советском обществе только методами разъяснительной и организаторской работы.

Свои взгляды на систему управления страной Сталин в 1930-е годы реализовать в полной мере так и не сумел. Сказались и скрытое неприятие новой избирательной системы со стороны руководителей региональных партийных комитетов, и необходимость сконцентрировать усилия на подготовке страны к грядущей мировой войне. Сконцентрировать государственную власть в Совете министров не удалось — партийные комитеты продолжали во многом дублировать органы исполнительной власти, занимаясь несвойственными политической партии функциями, а с началом войны обстановка заставила фактически интегрировать аппарат ЦК и Государственный комитет обороны в единый механизм…

В послевоенные годы Сталин уже не вернулся к идее реформирования политической системы. Победоносно завершив Великую войну, страна была вынуждена вступить в не менее судьбоносную конфронтацию — «холодную войну», исход которой известен…

С августа 1951 по февраль 1952 года Сталин ни разу не приезжал в Кремль. Видимо, вновь дало о себе знать повышенное давление. В отсутствие вождя в декабре 51-го было принято решение о созыве осенью 1952 года XIX съезда партии, откладывавшегося пять лет. Выступление с отчетным докладом поручалось Маленкову, о директивах по новому пятилетнему плану — ставшему председателем Госплана Сабурову, об изменениях в уставе партии — Хрущеву.

Поправившись и появившись в Кремле после полугодового отсутствия, вождь, судя по его дальнейшим действиям, решил навести порядок в верхнем эшелоне власти, переформировать его так, чтобы и после него было обеспечено надежное, в его понимании, государственное управление. Сталина, как вспоминал Молотов, угнетало, например, что никто глубоко не разбирался в оборонных вопросах. Он как-то сказал соратникам по Политбюро: «Что с вами будет без меня, если война? Вы не интересуетесь военным делом. Никто не знает военного дела. Что с вами будет? Империалисты вас передушат».

Да, и специалистов в стратегии экономического развития после расстрела Вознесенского явно не хватало. Поэтому в последний год жизни правитель упорно работал над брошюрой «Экономические проблемы социализма в СССР», где он пытался изложить свое видение приоритетов экономической политики СССР на ближайший период. Но членов Политбюро, видевших медленное угасание вождя, больше занимали аппаратные интриги, чем разработка теоретических проблем экономической стратегии. Собственно говоря, Сталин был последним руководителем нашей страны — за исключением Андропова, понимавшим роль теории в жизни общества и важность выработки стратегической линии развития страны, к тому же — имевшим вкус к самостоятельной интеллектуальной работе.

В последние годы жизни Сталина в поле его внимания оставались Вооруженные Силы, расстановка ключевых фигур в военном ведомстве. В июле 1951-го, незадолго до нового приступа болезни, он вернул на должность военно-морского министра адмирала Николая Кузнецова. Не менее удачным было и назначение в 1949 году военным министром начальника Генштаба маршала Александра Василевского, одного из самых выдающихся военачальников того времени. В их лояльности Сталин мог не сомневаться: все они были людьми дела, предпочитающим интригам служение государству.

Трагедия Сталина, как и многих других государственных деятелей его масштаба, заключалась в том, что ему так и не удалось создать систему преемственности власти. Его кадровые решения послевоенного времени так и не позволили найти в тогдашней советской элите человека, способного мудро управлять в новой исторической обстановке, когда требовалась хорошо продуманная модернизация страны, отказ от жестокой внутренней политики, закрепощавшей созидательные силы народа, прекращение массовых репрессий.

Но Сталин, как впрочем и другие правители его уровня, видел в людях только «человеческий материал», время от времени подбрасываемый сильными мира сего в топку истории. Это видно и на его отношении к земляку Берии, очень много сделавшему, чтобы Иосиф Виссарионович удержался у власти в конце 30-х годов. В конце 40-х вождь вроде бы вновь впустил Лаврентия в свой «узкий круг», но Сталин не был бы Сталиным, если б доверял бывшему шефу госбезопасности, постигшему многие секреты подлинного механизма власти. Тем более что вождь в глубине души глубоко обиделся, когда Лаврентий Павлович и его жена воспротивились браку их сына со Светланой после ее развода с сыном Жданова. А личных обид Иосиф Виссарионович никому не прощал.

Внешне Лаврентий Павлович вновь пользовался доверием властелина Кремля. Но по его указанию в 1951 году на квартире матери Берии в Грузии были установлены подслушивающие устройства. Поступавшие к Сталину сигналы о распространенном среди грузинских руководителей взяточничестве предоставили удобный повод начать «операцию Лаврентий». Министр госбезопасности Грузии генерал Н. Рухадзе, у которого давно сложились с Берией неприязненные отношения, получил указание расследовать дело о «мингрельском национализме», в котором обвинялись коррумпированные грузинские функционеры. По линии Политбюро партийную комиссию по расследованию деятельности «мингрельской националистической организации» поручили возглавить… Берии, мингрелу по национальности. Репрессии против земляков призваны были унизить Беригсг и подорвать его авторитет на родине.

Советская разведка стала готовить похищение лидеров грузинских меньшевиков в Париже — дядя жены Берии, Нины Гегечкори, был министром иностранных дел в эмигрантском меньшевистском правительстве в Париже. В 52-м чистки среди мингрелов были в разгаре, рано или поздно кто-то из арестованных мог дать и нужные показания против Берии. Петля на шее слишком много знающего и не в меру «шустрого» Лаврентия затягивается намертво… Рассчитывать на чью-либо помощь ему не приходилось — Маленков безучастно наблюдал за тем, как загоняют в угол его союзника.

Внутренний мир Иосифа Виссарионовича остается большой загадкой для исследователей. О нем можно судить лишь отчасти — по пометкам на страницах книг, подбору библиотеки (только личная библиотека Сталина на кунцевской даче насчитывала 20 тысяч книг!), письмам родным, где он чуть-чуть приоткрывался. Подлинная суть его личности, как представляется, до сих пор так и не понята.

Остаются загадкой его отношения с крупным мистиком XX века Георгием Гурджиевым, оказавшим влияние на мировоззрение молодого Иосифа Джугашвили. Оба учились в тбилисской духовной семинарии, позднее Иосиф посещал квартиру своего старшего товарища и «наставника». Известно, что одну из глав своей книги «Встречи с выдающимися людьми» Гурджиев назвал «Князь Нижарадзе» (этим псевдонимом Сталин пользовался в годы революции 1905–1906 годов), но затем по чьему-то совету этот раздел уничтожил.

Уже после Октябрьской революции Гурджиев основал в Петрограде эзотерическую организацию «Единое трудовое содружество». После отъезда мистика в Турцию его «ученики» создали «Единое трудовое братство», в которое вошли высокопоставленный чекист Глеб Бокий, зампредседателя Петроградской ЧК, а позднее руководитель одного из отделов НКВД, художник Николай Рерих и его сын востоковед Юрий Рерих, а также Иван Москвин. Последний позднее стал заведующим отделом распределения административно-хозяйственных кадров ЦК ВКП(б), давшим путевку в «большую жизнь» молодым партийным работникам Николаю Ежову и Георгию Маленкову. Так что второй — к марту 53-го — человек в партии Георгий Максимилианович был более, чем «не прост», как и его выдвиженцы Сергей Круглов и Николай Шаталин — в последние годы жизни Сталина заведующий планово-финансово-торговым отделом ЦК.

Свои последние кадровые замыслы вождь попытался реализовать, воспользовавшись политическим опытом Ленина, предложившего незадолго до смерти значительно расширить состав ЦК. Этот же прием Сталин применил, воспользовавшись решением о созыве партийного съезда. На партийном форуме он добился замены малочисленного Политбюро Президиумом ЦК в составе 25 членов и расширения состава секретариата ЦК до 10 человек. Во вновь сформированные высшие органы КПСС была влита «свежая кровь». Членами Президиума стали министр судостроительной промышленности Вячеслав Малышев, первый секретарь ЦК ВЛКСМ Николай Михайлов, секретарь ЦК Пантелеймон Пономаренко, главный редактор журнала «Вопросы философии» Дмитрий Чесноков; секретарями ЦК — Аверкий Аристов, Леонид Брежнев, Николай Игнатов, Николай Пегов. Что интересно, этих «новичков» переместили на другие должности уже в первый месяц после смерти Сталина…

На состоявшемся сразу же после съезда организационном пленуме Сталин озадачил своих соратников двумя поступками. Во-первых, предложил освободить его от постов Генсека ЦК и председателя Совета Министров СССР в связи с преклонным возрастом. Предложение хотя и было отвергнуто по инициативе Маленкова (кажется, Георгий Максимилианович был испуган словами вождя, он явно не ожидал такого), вызвало шок у участников пленума. До сих пор неясно, была ли это попытка Сталина прощупать настроения соратников или желание снять с себя тяжелую ношу правителя великой державы? К сожалению, отсутствие доступных материалов пленума — по официальной версии, его стенограмма почему-то не велась — не позволяет сделать однозначных выводов. Во-вторых, Сталин обрушился с критикой на Молотова и Микояна, двух партийных «аксакалов». Хотя их и избрали в состав Президиума, но не ввели в состав его бюро. Многие историки рассматривают это как «черную метку» партийным деятелям, но думается, это не совсем так — после пленума «опальные» Молотов и Микоян имели возможность напрямую общаться с вождем, в том числе в неформальной обстановке. Скорее, Сталин затевал сложную аппаратную интригу, жертвой которой должны были пасть некоторые другие члены руководства…

Необычное поведение Сталина не могло не встревожить советскую элиту — становилось ясно, что правитель чего-то замышляет. Эту догадку косвенно подтвердили воспоминания посла Индии в СССР К. Менона, который обратил внимание, что в ходе их беседы в Кремле 17 февраля 1953 года Сталин рисовал на листках блокнота волков и как бы невзначай, думая о чем-то своем, вдруг заявил, что крестьяне поступают мудро, уничтожая бешеных волков. По словам индийца, кремлевский руководитель выглядел вполне здоровым.

Правда, побывавший спустя всего несколько дней на докладе у Сталина заместитель начальника разведки МГБ Павел Судоплатов вспоминал несколько иначе: «Я увидел уставшего старика. Сталин очень изменился. Его волосы сильно поредели, и хотя он всегда говорил медленно, теперь он явно произносил слова как бы через силу, а паузы между словами стали длиннее. Видимо, слухи о двух инсультах были верны…».

В один из последних дней февраля Сталин предложил собравшимся у него на даче соратникам посмотреть голливудский фильм под названием что-то вроде «Возмездия». Его сюжет был таков: XVIII век, пиратская шхуна, подозрительный и жестокий капитан постепенно уничтожает членов команды, заподозренных в предательстве и намерении сдать корабль властям. Последним он убивает своего помощника и в помешательстве направляет корабль на скалы, чтобы тот не достался врагу. Членам Политбюро пришлось по настоянию Сталина смотреть фильм дважды. Намек, разумеется, они поняли…

Следует отметить, что еще в 1952 году в ближайшем окружении Сталина стали происходить странные события. В апреле вождь дал согласие на отстранение от должности, а затем и арест многолетнего руководителя своей личной охраны Николая Власика — начальника Главного управления охраны МГБ СССР, которого Берия ненавидел за его провоцирование «мингрельского дела». Грешки за генералом, пользовавшимся полным доверием своего патрона, бесспорно, водились — перерасход средств на обслуживание государственного руководства, несанкционированные контакты с нежелательными персонами, развлечение с дамами. Но много ли было на Руси вельмож, не злоупотреблявших своим положением? Да, и прегрешения Власика никак не тянули на государственные преступления. Тем не менее, Иосиф Виссарионович, подначиваемый Маленковым и Берией, не ограничился взбучкой генерала. Ему показалось недостаточным назначение высокопоставленного чекиста заместителем начальника управления лагеря в Свердловской области…

Вскоре в опалу попал и заведующий особым сектором ЦК Александр Поскребышев, через которого проходили все поступавшие к Сталину документы. Именно Поскребышев, руководивший личной канцелярией вождя, регулировал доступ посетителей в его кремлевский кабинет. А в середине февраля 1953-го неожиданно умирает достаточно молодой, около пятидесяти, генерал Петр Косынкин — комендант Кремля, назначенный на эту должность из охраны вождя.

Руководство Главным управлением охраны и комендатурой Кремля перешло непосредственно к Игнатьеву. К началу 1953 года сложилось положение, когда только два человека — Игнатьев и Маленков владели всей информацией о личных встречах и перемещениях Сталина. Пи Берия, ни Хрущев с Булганиным не могли попасть к вождю без их ведома. Сталин фактически терял контроль над органами государственной безопасности.

Еще одним вольным или невольным ударом по самому Сталину стали чистки в лечебно-санаторном управлении Кремля. В сентябре 1952 года его начальником стал выходец из административно-хозяйственного управления МГБ. Сменили и министра здравоохранения СССР. Несколько ранее новое руководство МГБ начало раскручивать «дело врачей» — обвинение во вредительстве группы видных медицинских специалистов, допущенных к лечению высших советских сановников. По указанию министра Игнатьева к арестованным медикам применяли физические меры воздействия… В круг «вредителей» был зачислен и академик Владимир Виноградов — личный врач Сталина, что фактически лишило вождя квалифицированного медицинского обслуживания. Новых врачей мнительный Иосиф Виссарионович к себе не подпускал, предпочитая самолечение народными средствами и лекарствами из обычной аптеки, которые по его просьбе покупали личные охранники…

* * *

В последний год жизни Сталина сложные процессы проходили не только внутри советской элиты. Вождь приобрел еще больше недоброжелателей и за рубежом. Влиятельные международные круги раздражала его позиция по корейскому вопросу. США основательно увязли в войне на Корейском полуострове, их сухопутные войска несли большие потери, что начинало болезненно восприниматься американской общественностью. Вашингтон стоял перед дилеммой: надо было или идти на мировую с корейскими коммунистами и стоящим за ним Советским Союзом, или решаться на эскалацию конфликта, чреватую прямой военной конфронтацией с СССР на Дальнем Востоке.

Москва находилась в более выигрышном положении: в наземных сражениях участвовали корейские и китайские соединения, а советская сторона обеспечивала авиационную поддержку и поставки военной техники и боеприпасов, благо после Великой Отечественной их осталось более чем достаточно. Боевой потенциал армии, получившей на вооружение ядерные бомбы, был столь велик, что Сталин мог не бояться даже мировой войны…

Еще в 1948 году у советского руководителя начали обостряться отношения с международными финансовыми кругами. В годы Второй мировой войны они весьма благосклонно относились к союзу США с СССР в интересах уничтожения нацистского режима Гитлера. Тогда, в 44-м, в Кремле и родилась идея привлечь средства крупнейших западных банкиров к восстановлению разрушенного народного хозяйства страны — речь шла о создании в Крыму советской Еврейской республики. Сталин рассчитывал привлечь под Крымский проект до 10 млрд. долларов, но использовать их не только на полуострове. Идея поддерживалась Молотовым, Берией, Микояном, другими членами Политбюро. Но смерть Рузвельта и «новый курс» Трумэна поставили крест на проекте — западные финансовые круги переключились на поддержку государства Израиль…

Тогда у Сталина отпала надобность в созданном в годы войны Еврейском антифашистском комитете (ЕАК), члены которого немало сделали для привлечения симпатий западной общественности к СССР. В ноябре 1948-го Комитет распустили, а затем последовали аресты его активистов по обвинению в «еврейском национализме». Пострадала жена Молотова — начальник одного из главков министерства легкой промышленности РСФСР Полина Жемчужина, брат которой был преуспевающим бизнесменом в США. В 1949 году Жемчужину исключили из партии и отправили в ссылку. Это нанесло серьезный удар по позициям Молотова, лишившегося должности министра иностранных дел и вынужденного довольствоваться должностью «простого зампредсовмина». МГБ по указанию Сталина стало готовить процесс, где на скамье подсудимых должны были оказаться высокопоставленные советские функционеры, которых вождь подозревал в контактах с «зарубежными кругами».

В довершение всего, Сталин, как утверждают некоторые исследователи, исподволь готовил удар по западной финансовой системе. За счет напряженного труда заключенных наращивалась добыча золота, государственный запас которого достиг 12 тысяч тонн (у США — 14). Предполагалось, что это позволит укрепить отечественную валюту и подорвать позиции американского доллара на мировом финансовом рынке. Ясно, что дестабилизация основной валюты западного мира не устраивала те финансовые круги, благодаря которым США и состоялись как великая держава. Реализация Сталиным своих анти-долларовых намерений была бы для западной экономики опаснее любой водородной бомбы…

На таком фоне и произошли загадочные события 1–5 марта 1953 года, закончившиеся смертью правителя СССР. «Первоисточников», позволяющих судить о произошедшем на даче в Кунцево, не так уж много. Это воспоминания не до конца откровенного при изложении деталей событий Хрущева, работа эмигранта А. Авторханова — она не могла появиться в печати без санкции опекавшей его западной спецслужбы, рассказы нескольких сотрудников МГБ, а также некоторые высказывания очень сдержанных Молотова и Микояна. Собственно, на этом и базируются все публикации на тему смерти Сталина. Воспоминания его дочери Светланы, такой же сложной и неуравновешенной натуры, как и ее мать, Надежда Сергеевна, к тому же написанные при поддержке иностранных издательств, также мало помогают в реконструкции событий…

Рано утром 1 марта после отъезда с дачи Сталина «четвертки» — Маленкова, Берии, Хрущева и Булганина — полковник госбезопасности Иван Хрусталев сообщил сослуживцам, что «хозяин» отправляет всех спать: «Ложитесь спать все, мне ничего не надо, вы не понадобитесь», — таковы, якобы, были его слова. Странно — подозрительный и опасающийся покушения Сталин поблажек охране не делал.

С 5 по 10 часов утра 1 марта бодрствовал только Хрусталев. Что происходило в те часы, никто уже не узнает, так как полковник неожиданно умер вскоре после смерти Сталина. Впрочем, это может быть совпадением: скончался же заместитель коменданта Кремля генерал-майор МГБ Косынкин, умер участвовавший во вскрытии тела вождя профессор Русаков, а министра здравоохранения Третьякова и начальника кремлевского лечебно-санитарного управления Куперина арестовали и отправили в Воркуту.

В течение дня 1 марта в доме Сталина не было признаков движения, что удивило его охрану. Около 18.30 в доме Сталина зажегся свет. Если это был проснувшийся Сталин, то почему он не попросил принести себе завтрак? Ведь вождь не довольствовался трапезой раз в день — в ночные часы, когда к нему приезжали на традиционный поздний ужин ближайшие соратники.

Врачи в Кунцево прибыли только 2 марта в 9.30, т. е. спустя 11 часов цосле обнаружения охраной неподвижного, лишившегося речи Сталина… По версии офицеров МГБ, министр Игнатьев проявил странную пассивность и робость. Когда ему по телефону сообщили о случившемся несчастье, он, якобы, рекомендовал связаться не то с Маленковым, не то с Берией. Рекомендация звонить Берия более чем удивительна — органы госбезопасности Лаврентий Павлович не курировал с 1946 года. У Игнатьева с ним близких отношений не сложилось… Кстати, Семен Игнатьев не был новичком в органах — свою трудовую деятельность он начинал в ВЧК еще в 1920 году, а затем уже как «опытный товарищ» был направлен на комсомольскую работу. Так что его назначение министром госбезопасности было неожиданным только для непосвященных.

К концу февраля 53-го Игнатьев был не только министром, но и начальником Главного управления охраны и комендантом Кремля, что позволяло ему быть в курсе всех передвижений Сталина. Жизнь вождя в Кунцево в те месяцы напоминала пребывание подопытного кролика в лаборатории: в мягкую мебель, размещенную во всех комнатах, были встроены — скорее всего, без ведома «хозяина», — специальные датчики, что позволяло охране круглосуточно отслеживать по лампочкам на пульте перемещения вождя.

Теряющий силы правитель фактически сам оказался заложником системы тотальной слежки и доведенной до абсурда подозрительности. Последней его опорой оставалась армия во главе с высокопорядочным и талантливым маршалом Василевским. Но сам же вождь «стреножил» ее еще в 37-м, поставив под сверхжесткий контроль, периодически запугивая безжалостными репрессиями. В частности, в конце 1946 года была снята с должностей и вскоре арестована группа генералов Приволжского округа во главе с командующим его войсками Героем Советского Союза Василием Гордовым. В 50-м их — в целях устрашения армейского генералитета — расстреляли «за измену Родине».

Вся наиболее важная информация о Сталине, его передвижениях и встречах стекалась в кабинет министра госбезопасности, а через него — к Георгию Максимилиановичу. Поэтому Маленков в начале 1953 года стал самым информированным человеком в кремлевском руководстве. В его распоряжении находилась даже специальная партайная тюрьма — «Матросская тишина», где содержали, в частности, наиболее важных арестованных но «ленинградскому делу» и Виктора Абакумова… Маленков лично принимал участие в допросах, иногда «преступников» доставляли к нему здание ЦК партии, где на пятом этаже, прямо рядом с залом заседаний Оргбюро ЦК, была оборудована комната…

Не так прост был и Никита Сергеевич Хрущев. Трех заместителей министра госбезопасности можно смело отнести к его «людям». Это генералы А. Епишев, курировавший в МГБ кадры (назначен с поста первого секретаря Одесского обкохма), начальник 2-го главного управления В. Рясной (в 1943–1946 годах руководил НКВД Украины), начальник 1-го главного управления С. Савченко (в 1943–1949 годах нарком госбезопасности Украины), а генерал И. Серов (нарком внутренних дел Украины в 1939–1941 годах) был первым заместителем министра внутренних дел. Так что Хрущев располагал основательной информацией…

Обстоятельства смерти вождя полны неясностей. До конца не объяснено, например, происхождение рвоты кровью у умирающего Сталина — результаты вскрытия не позволяют судить о ее причине. Был установлен лишь инсульт с кровоизлиянием в мозг, а были ли зафиксированы кровоизлияния в стенке желудка — неизвестно. Некоторые исследователи выдвигают версию отравления, но без соответствующих анализов и заключения медицинских специалистов это, разумеется, всего лишь спекуляции.

Известно, что уже первое правительственное сообщение о «тяжелой болезни товарища Сталина», опубликованное в газетах 4 марта, содержало ложь. Говорилось, что кровоизлияние в мозг произошло у него в ночь на 2 марта на московской квартире. Спустя несколько лет Хрущев сообщил американскому общественному деятелю Авереллу Гарриману, что Сталин умер на даче…

2 марта ведущие советские газеты прекратили писать о «врагах народа», хотя весь февраль и даже 1 марта, в соответствии с установками Сталина, передовицы призывали к бдительности и борьбе с врагами и шпионами. Значит, уже днем 1 марта кто-то был уверен, что вождю не подняться и, не опасаясь последствий для себя, дал указание прекратить истерию в печати.

Системный анализ имеющихся воспоминаний наводит на мысль, что все их авторы — каждый по-своему — «переводят стрелку» на Берию, хотя он и не был в начале 53-го таким уж всесильным и даже сам имел основания опасаться за свою жизнь. Органы госбезопасности и внутренних дел были основательно очищены от его ставленников и контролировались Маленковым и Игнатьевым, армию курировал Булганин, друживший с Хрущевым. Маршал Василевский симпатий к Берии тоже не испытывал.

В 1952 году был освобожден от должности начальника Генерального штаба генерал Сергей Штеменко, у которого в годы войны сложились с тогдашним шефом НКВД тесные рабочие отношения. Это давало основания недоброжелателям Берии рассматривать начальника ГШ как его возможного союзника в «час X», что, вполне вероятно, и повлекло за собой решение Сталина о перестановках в руководстве Генштаба. Штеменко направили на должность начальника штаба Группы советских войск в Германии, а Генштаба возглавил первый заместитель военного министра маршал Василий Соколовский.

Незадолго до перемещения генерал армии Штеменко был вызван Сталиным. Как рассказывал на склоне лет сам Сергей Матвеевич, вождь, выслушав доклад о наших контрмерах в связи с поступлением в американскую армию ядерного оружия, внешне спокойно произнес: «Не забывайте, что Генштаб подчинен министру обороны, и вы не должны никого информировать о делах армии. Если понадобится, членов Политбюро проинформирует ЦК». Очевидно, это был намек на Берию, который, как заместитель председателя Совмина, курировал советский атомный проект…

Весьма дискуссионен и вопрос о возможностях, которыми обладал Берия для отравления Сталина. Близкий к нему Г. Майрановский, возглавлявший в 1937–1947 годах сверхсекретную токсикологическую лабораторию органов госбезопасности, был арестован еще в 1951 году. Достать сильнодействующие ядовитые вещества даже для хитрого и влиятельного Лаврентия Павловича было затруднительно, тем более что он находился под постоянным наблюдением офицеров Главного управления охраны, отвечавшим за его личную безопасность.

Кроме того, Берия, имеющий огромный опыт политического выживания, не мог не понимать, что второго кавказца в качестве хозяина Кремля советская элита не потерпит. Жить ему, верно служившему Сталину на посту наркома внутренних дел, после кончины «хозяина» останется совсем недолго — тяжесть собственных преступлений и осведомленность в грехах соратников оставляли бывшему шефу НКВД мало шансов на пощаду. Именно поэтому все послевоенные годы Берия старался больше заниматься экономическими и военно-техническими вопросами, общаться с учеными, деятелями культуры, чтобы обрести новую, положительную репутацию, как бы дистанцироваться от своего преступного прошлого…

На причастность Берии к кончине Сталина косвенно указывает Молотов. Точнее, писатель Феликс Чуев, опубликовавший содержание своих с ним бесед. Но Молотов, как и сам Чуев, уже мертв и подтвердить или опровергнуть ничего не сможет. В записях говорится, что 1 мая 1953 года Берия заявил Вячеславу Михайловичу: «Я всех вас спас… Я убрал его очень вовремя».

Порой складывается впечатление, что все высказывания на тему смерти Сталина нацелены на сокрытие истинной картины…

Масла в огонь домыслов и предположений подлила недавняя публикация воспоминаний бывшего чекиста из обслуги вождя, вдруг вспомнившего, что спустя месяц после смерти вождя комендант дачи Орлов рассказал, что «хозяин» был найден охраной мертвым уже 1 марта у тахты, на которой обычно спал…

Ходят разговоры о планируемой Сталиным массовой депортации советских евреев в отдаленные районы Сибири и Дальнего Востока, но каких-либо документов на сей счет не найдено. Известно только, что в январе 1953 года было принято решение о строительстве огромного (на 150–200 тыс. человек) лагеря для «особо опасных иностранных преступников», а в Москве городские партийные органы при участии офицеров МГБ составляли списки подлежащих депортации лиц. Но так как парторганизацией столицы в то время руководил Хрущев, никаких компрометирующих Никиту Сергеевича документов, ясное дело, сохраниться и не могло. Еще осенью 1954 года он как первый секретарь ЦК КПСС распорядился об уничтожении в архивах Московского комитета партии, а также ЦК Компартии Украины и ЦК КПСС большого количества документов…

Генерал Епишев в свою бытность начальником Главного политуправления однажды оборонил фразу о подготовке некой депортации… Якобы к концу февраля 53-го приготовления были уже завершены, и в МГБ ждали только отмашки «хозяина». Но сразу же после постигшего вождя инсульта шеф МГБ Игнатьев рекомендовал Епишеву и другим своим замам «все забыть».

Но все это — только разговоры, не подтвержденные документально. Тем более что есть свидетельства и иного рода. Так, во второй половине февраля в аппарате ЦК шла подготовка письма представителей еврейской интеллигенции на имя Сталина, в котором не было и намека на предстоящее переселение сотен тысяч людей. Центральным пунктом письма была просьба разрешить издание газеты «для широких слоев еврейского населения в СССР и за рубежом». Видимо, дальнейшим сценарием предполагалась, что вождь благосклонно отнесется к этой просьбе и тем самым в выгодном свете предстанет в глазах западной общественности, обвинявшей его в антисемитизме.

Истерия по поводу «убийц в белых халатах», принимавшая характер антисемитской кампании, наносила серьезный ущерб международному авторитету СССР и встретила неприятие большинства членов советского руководства, а Сталин вряд ли бы стал единолично принимать политическое решение о депортации и тем более добиваться его реализации. Отнюдь не оправдывая жестокие решения того времени, отметим, что все предыдущие депортации, на которые некоторые порой ссылаются как на прецедент, проводились в другой конкретно-исторической обстановке и были мотивированы событиями, имевшими место в период отражения немецкой агрессии…

Возможно, подготовка агитпропом ЦК письма представителей еврейской интеллигенции и была продиктована необходимостью для Сталина «с честью» выйти из создавшейся ситуации. К тому же дело о «сионистском заговоре» явно разваливалось, что вынудило Маленкова и Игнатьева еще в ноябре 1952 года инициировать изгнание из МГБ Рюмина, которого назначили на более чем скромную должность старшего контролера в Министерстве госконтроля СССР.

Хотя МГБ nQ инерции продолжало ловить врагов «в белых халатах», а 13 января 1953 года даже было сообщение ТАСС об аресте «врачей-вредителей», которое впоследствии не раз использовалось для стимулирования эмиграции евреев в Израиль, в Кремле начинали понимать, что пора искать крайнего.

Примечательно, что 9 января, когда бюро Президиума ЦК собралось для утверждения текста этого сообщения, Сталин на заседании не присутствовал. А еще 1 декабря 1952 года в ходе беседы со своими ближайшими соратниками — по воспоминаниям члена Президиума ЦК, министра судостроительной промышленности Вячеслава Малышева — вождь неожиданно заговорил о ситуации в органах госбезопасности: «Неблагополучно в ГПУ. Притупилась бдительность. Они сами признались, что сидят в навозе, в провале. Надо лечить ГПУ… Лень, разложение глубоко коснулись МГБ».

Так что, по политической логике тех лет, «козлами отпущения» должны были бы стать Игнатьев и его «куратор» Маленков… И тут наступило 1 марта.

Имеющаяся информация позволяет следующую реконструкцию действий соратников вождя в тот злополучный день. Узнав о случившемся на даче Сталина, участники «четвертки» пошли на сговор за спиной остальных членов Президиума ЦК, который после съезда 1952 года ни разу не был собран в полном составе. Они решили заранее распределить ключевые государственные 'посты, а затем заставить остальных членов Президиума смириться со сложившейся ситуацией. Но только вчетвером им это было не под силу, поэтому к сговору решено было привлечь и «стариков» — Молотова, Кагановича, Микояна, Ворошилова, продолжающих пользовать немалым авторитетом в советской номенклатуре.

Утром 2 марта в сталинском кабинете в Кремле собрались все члены бюро Президиума ЦК, а также Вячеслав Молотов, Анастас Микоян, Николай Шверник (председатель Президиума Верховного Совета СССР) и Матвей Шкирятов (председатель Комитета партийного контроля при ЦК КПСС).

Вечером того же дня эти же люди встретились еще раз. Тогда, видимо, и было решено легитимизировать новый состав государственного руководства, проведя 5 марта совместное заседание ЦК КПСС, Совмина и Президиума Верховного Совета СССР. Собирать, как положено по Уставу партии, вначале заседание Президиума ЦК, а затем пленум Центрального комитета КПСС заговорщики не рискнули, опасаясь бунта сталинских «новобранцев», которых «четвертка» решила вывести из партийного синклита.

Обратим внимание: дележ власти происходил еще при живом вожде — если все же считать, что Сталин не умер 1 марта. Оказанием ему квалифицированной медицинской помощи никто не был озабочен. Инсульт в Кунцево предоставлял «единомышленникам» вождя удобный случай закрыть «сталинскую страницу» советской истории. При этом никто никому не верил. Хрущев с Булганиным уже думали о том, как минимизировать возможный рост влияния Берии — для «подстраховки» Булганин еще 2 марта распорядился ввести в столицу дополнительные воинские части, чтобы «уравновесить» силовые возможности Маленкова и Игнатьева, контролировавших войсковые формирования МГБ и МВД.

Совместное заседание ЦК КПСС, Совета Министров СССР и Президиума Верховного Совета СССР провели вечером 5 марта в течение сорока минут (20.00–20.40. — Авт.). Оно, как планировалось, «проштамповало» выработанные 2 марта в Кремле решения. Состав Президиума ЦК сократили до одиннадцати членов — одним из них, приличия ради, избрали «дорогого товарища Сталина».

Интересно, что на заседании председательствовал Хрущев, что опровергает утверждения о его второстепенной роли в тех событиях. А дежурил в эти решающие часы у постели умирающего Сталина его ближайший соратник — Николай Булганин. Именно Никита Сергеевич предоставил слово Берии, предложившему «по поручению бюро Президиума ЦК» избрать Маленкова председателем Совета министров СССР. Затем слово получил новый глава правительства, который огласил согласованные ранее кадровые перестановки. Первыми заместителями предсовмина становятся Берия, Молотов, Булганин, Каганович (консенсус соблюден: двое из «молодых», двое — из «старой гвардии»). Ворошилов возглавляет Президиум Верховного Совета СССР. МГБ включается в состав МВД, во главе его становится Берия (его первыми заместителями вскоре назначаются протеже Маленкова и Хрущева — соответственно Круглов и Серов). Министерство иностранных дел получает Молотов, а военное ведомство — Булганин. Непосредственно на совместном заседании первыми заместителями военного министра становятся маршалы Василевский и Жукова (для одного это незаслуженное понижение, для другого — возвращение из опалы).

Принимается также решение о целесообразности для Хрущева сосредоточиться на работе в ЦК партии и в связи с этим его освобождении от обязанностей первого секретаря МК партии. Уже бывшего министра госбезопасности Игнатьева избирают секретарем ЦК, а «молодого» Леонида Брежнева, только что после XIX съезда перебравшегося в Москву, освобождают с поста секретаря ЦК и «задвигают» в Военно-морское министерство начальником политуправления, откуда вскоре передвигают на должность зам. начальника Главного политуправления СА и ВМФ…

Так состоялась первая, политическая смерть Сталина. А спустя семьдесят минут после исторического заседания в Кремле, когда вождь де-юре лишился власти, врачи, в присутствии приехавших новых правителей, официально констатируют и его вторую, уже физическую смерть. За десять минут до кончины умирающему сделали какой-то укол.

В 21.50 5 марта 1953 года Иосиф Сталин ушел из жизни. В последующие годы те, кого он считал своими выдвиженцами и единомышленниками, сделают все для того, чтобы их «дорогой учитель» ушел и из истории.

(По материалам 2003 г.)

 

Лаврентий Берия: конец карьеры

У каждого правителя — свои доверенные люди. У Ивана Грозного был Малюта Скуратов. У Наполеона Бонапарта — министр внутренних дел Фуше, у Сталина — Николай Ежов, Лаврентий Берия, Виктор Абакумов… О коварных методах работы Берии написано много, особенно во времена Хрущева и Горбачева. «Палач», «исполнитель кровавых замыслов диктатора», «насильник» — так обычно характеризуют одного из ближайших сподвижников Сталина. Лаврентий Берия непопулярен во всех слоях нашего общества, и армия — не исключение. Если верить молве, то у него чуть ли не на каждого маршала и генерала имелось досье с компроматом, а на квартирах маршалов Жукова, Буденного и других военачальников была установлена подслушивающая аппаратура. Между руководителем НКВД и военачальниками не раз возникали конфликтные ситуации, разрешать которые порой приходилось самому Верховному главнокомандующему.

Уже после распада СССР некоторые историки стали высказывать мнение, что, сохранись Берия во власти в 53-м, их тандем с Маленковым мог бы взять верх в Кремле. Тогда в СССР были бы инициированы глубокие реформы и тем самым продлено существование советской системы. Но это — явное заблуждение. Продуманной программы преобразований у возможного тандема не было, да и расстановка сил в высшем эшелоне советской номенклатуры была такова, что даже при поддержке главы правительства Берия был обречен на поражение в противостоянии с партийным аппаратом во главе с Хрущевым.

На руку организаторам операции 26 июня 1953 года играло то, что позиции Берии в МВД ие были так сильны, как принято считать. Он вернул на ключевые роли в органах госбезопасности лишь небольшую группу чекистов, которые попали в опалу при Игнатьеве (1951–1952) или даже раньше — во времена Абакумова. Известно, что еще в августе 1946 года Сталин распорядился укрепить МГБ в кадровом отношении — тогда на основании решения Политбюро в органы госбезопасности было направлено около шести тысяч коммунистов и комсомольцев. В итоге «костяк» среднего звена МВД составляли сотрудники, сделавшие карьеру в 1946–1953 годах, т. е. когда Берия уже не мог оказывать заметного влияния на расстановку кадров в органах безопасности.

Весной 1953-го многих в Министерстве внутренних дел раздражала бериевская «игр;, и либерализм, попытка отбросить ранее казавшиеся «естественными» методы работы. Так, став министром, Берия запретил избиения и пытки — в начале апреля он подписал приказ, в котором осуждались «жестокие избиения арестованных, круглосуточное применение наручников на вывернутые за спину руки… длительное лишение сна, заключение арестованных в раздетом виде в холодный карцер». Министр потребовал прекратить применение к арестованным мер физического воздействия, уничтожить все орудия пыток.

Внутреннее неприятие вызвало его указание пересмотреть ряд особо важных «политических дел», в том числе дела арестованных врачей, бывших работников МГБ и Главного артиллерийского управления военного министерства. Было признано необоснованным осуждение в 1946 году группы руководящих работников авиационной промышленности и командования ВВС, и в их делах отсутствует состав преступления. Решение прекратить «агентурно-оперативную работу в области сельского хозяйства» было воспринято с непониманием, а впоследствии истолковано как «враждебный замысел», нацеленный на «подрыв колхозного строя». Недовольных Берией в МВД было более чем достаточно…

Своей активностью по амнистированию необоснованно арестованных и наказанию виновных в этом сотрудников госбезопасности Берия настроил против себя и Маленкова, «ахиллесовой пятой» которого были «дело врачей» и дело об Еврейском антифашистском комитете (ЕАК) — его выдвиженец Игнатьев «раскручивал» их при непосредственном участии Георгия Максимилиановича.

Хрущев, исподволь готовившийся к прыжку к высшей власти, подыгрывал в этом вопросе Лаврентию Павловичу: дело Рюмина — Игнатьева позволяло ему, во-первых, ослабить председателя Совмина, во-вторых, рассорить Берию и Маленкова, обратив последнего в своего союзника.

Но «копание» в политических делах конца 40-х — начала 50-х годов задевало и Хрущева, который с декабря 1949 года как секретарь ЦК был вынужден заниматься персональными делами высокопоставленных коммунистов, в том числе и «ленинградской группы». Потому промедление в интриге против Берии было смерти подобно не только для Маленкова, но и для Хрущева.

К лету 1953 года у секретаря ЦК КПСС Никиты Хрущева, ставшего в Президиуме ЦК главным выразителем интересов номенклатурных партийных работников, накопилось к «другу Лаврентию» немало вопросов. Он задал их ему на пленуме ЦК 2–7 июля, посвященном обсуждению вопроса «О преступных антипартийных и антигосударственных действиях Берия». Лаврентий Павлович обвинялся в попытке ограничить функции партийных комитетов решением кадровых вопросов и идеологической работой, поколебать сам принцип партийного руководства. Это, заявил Хрущев, исходило из сознания Берии, что «роль партии должна отойти на второй план».

Никита Сергеевич так преподнес членам ЦК взгляды Берии на роль партии: «Что ЦК? Пусть Совмин все решает, а ЦК пусть занимается кадрами и пропагандой». Значит, сделал вывод Хрущев, «Берия исключает руководящую роль партии, ограничивает ее роль работой с кадрами (и то, видимо, на первых порах) и пропагандой. Разве это марксистско-ленинский взгляд на партию? Разве так учили нас Ленин и Сталин относиться к партии»?

Раздражение аппарата ЦК вызывало и то, что наиболее важные вопросы политики, в том числе и внешней, «под давлением Берии» стали обсуждаться на заседаниях Президиума Совмина, а не Президиума ЦК. Решения последнего теперь подписывались не «старшим» секретарем ЦК, каковым был Сталин, а просто — «Президиум ЦК КПСС». На заседаниях Президиума ЦК председательствовал Маленков как глава исполнительной власти. Хрущеву же поручалось только вести заседания Секретариата ЦК. В этом партфункционерам виделась опасная тенденция разделения партийной и государственной «ветвей» власти, что было чревато ослаблением их позиций на советском Олимпе.

Наконец, партийный аппарат возмущала фактическая неподконтрольность региональных структур МВД, их попытки отслеживать деятельность партработников, вмешиваться в их работу. Берия настоял на кадровых перестановках в западных советских республиках, выдвижении национальных кадров — вместо присланных из Москвы работников, не знавших местной специфики. Лишился поста первого секретаря ЦК КП Украины Л. Мельников, 6 июня его освободили и от обязанностей кандидата в члены Президиума ЦК КПСС. Встал вопрос о замене первого секретаря ЦК КП Белоруссии Н. Патоличева.

Как опасная ересь рассматривалось и принятое по инициативе Берии решение Президиума ЦК «Об оформлении колонн демонстрантов и зданий предприятий, учреждений и организаций в дни государственных праздников». Отменялась существовавшая со времен Октябрьской революции практика использования на праздничных мероприятиях портретов членов партийного руководства.

Таким образом, к роковому для Берии 26 июня у него не было поддержки ни главы правительства Маленкова, ни партаппарата, начинавшего сплачиваться вокруг секретаря ЦК Хрущева, ни даже значительной части органов госбезопасности. На сочувствие армии ему также не приходилось рассчитывать — генералитет хорошо знал о роли Берии в репрессиях, которым немалое число военных подвергалось и после 1938 года. Молотов, Каганович, Ворошилов и Микоян не могли простить ему интриг 1940-х годов. Для народа же Берия был олицетворением репрессивной машины Сталина, продолжателем дела Ягоды — Ежова, виновником гибели многих невинных людей…

В сложившемся раскладе сил Берия не был в состоянии использовать и свой силовой потенциал. Да, помимо первого заместителя начальника Генштаба генерала Штеменко, к нему были близки генералы Иван Масленников — заместитель министра внутренних дел, курировавший внутренние войска, и Павел Артемьев, командующий войсками Московского округа. Их, опытных чекистов, он хорошо знал еще по работе в НКВД. Этим, возможно, и объяснялась некоторая беспечность Берии — как он считал, московский регион контролируют «его» силовики. Но оба прошедших фронт генерала не были склонны к авантюризму и вряд ли бы согласились участвовать в захвате власти, задумай Берия таковой…

Роковую для Берии роль сыграло и то, что за годы войны партаппарат сумел укрепить свое влияние в народе, подорванное в 30-е годы неумно проведенной коллективизацией и массовыми репрессиями. Самоотверженность многих партработников низового и среднего звена на фронте и в тылу позволила Компартии заметно поднять свой авторитет. Возвращение в обкомы и райкомы партийных работников, закаленных войной, создало качественно новую морально-психологическую ситуацию в структурах власти. Арест Абакумова, реализация сталинских решений об усилении партийного влияния в органах госбезопасности позволили партаппарату иначе, без прежнего полумистического страха относиться к силовым структурам государства. К тому же в годы войны было преодолено известное отчуждение на местах между партийными работниками, военными и сотрудниками госбезопасности. Совместное решение задач консолидировало все звенья системы управления страной. «Аппаратные игры» продолжались в основном в высших эшелонах власти.

Поэтому летом 1953 года мощная вертикаль партийных комитетов, опиравшихся на доверие значительной части населения, давала Хрущеву явное преимущество в противостоянии и с министром внутренних дел, и с председателем Совета министров, чем Никита Сергеевич и воспользовался…

Отчуждению от Берии остальных членов Президиума ЦК способствовала также его позиция по Германии. Ситуация в «западном форпосте» беспокоила советских лидеров с первых же месяцев существования ГДР — только с начала 1950 года отсюда на Запад бежало более 400 тысяч человек. 27 мая 1953 года на заседании Президиума Совмина СССР был обсужден вопрос о положении в ГДР. Его участники получили подготовленный Берией проект постановления, в котором констатировалось, что «основной причиной неблагополучного положения в ГДР является ошибочный в нынешних условиях курс на строительство социализма…». В связи с этим предлагалось «отказаться в настоящее время от курса на строительство социализма в ГДР и создания колхозов в деревне», «пересмотреть проведенные в последнее время правительством ГДР мероприятия по вытеснению и ограничению капиталистических элементов в промышленности, в торговле и сельском хозяйстве, имея ввиду отменить в основном эти мероприятия». Проект был завизирован основными политическими фигурами — Маленковым, Хрущевым, Булганиным.

Однако Молотов категорически не согласился с позицией Берии, считая, что критики заслуживает не «курс на строительство социализма», а «форсирование социалистического строительства». В ходе заседания, неожиданно для Берии и Маленкова, его поддержали Хрущев, Булганин и Микоян. Предсовмина с министром внутренних дел остались в меньшинстве и были вынуждены отступить.

Это по существу было первое серьезное аппаратное поражение Маленкова, претендовавшего тогда на роль нового советского вождя. Он увидел, что поддержка радикальных начинаний Лаврентия чревата ослаблением его позиций в Кремле. Вскоре он обнаружит, что Берия, сводя личные счеты с Игнатьевым, роет яму и ему самому.

За «нослесталинские» месяцы 53-го Берия ухитрился испортить отношения со всеми членами Президиума ЦК, в том числе с министром обороны Булганиным. Николай Александрович был достаточно самостоятельной политической фигурой — в последние годы жизни Сталина вождь благоволил к нему, делая намеки относительно перспективы занять должность главы правительства. Возможно, проживи Сталин еще какое-то время, именно Булганин стал бы его преемником.

Министра обороны раздражало бесцеремонное вмешательство Берии в сугубо военные дела. Добившись возвращения Сергея Штеменко в Генеральный штаб — первым заместителем начальника ГШ, министр внутренних дел был хорошо осведомлен о ситуации в армии. Не довольствуясь этим, Берия организовал через военную контрразведку сбор информации о возможностях советского Военно-Морского флота и ВВС, для чего были разработаны специальные вопросники. Предлогом стала необходимость планирования работы по разработке новейшего ракетного вооружения — эти вопросы он по-прежнему курировал как первый заместитель председателя Совмина. Все это делалось в обход Булганина, который, узнав о задании Берии, запретил передачу ему какой-либо информации.

Своим поведением Берия настроил против себя весь Президиум ЦК, так что его судьба была практически предопределена. Лаврентий Павлович, как он с удивлением выяснит для себя 26 июня, был трагически одинок в Кремле. И очень странно, как этот очень неглупый и хорошо информированный человек мог не понять, что всем его соратникам крайне выгодно списать на бывшего шефа НКВД преступные ошибки Сталина, да и самой системы — и подлинные и мнимые…

Не демонизируя Лаврентия Павловича, надо признать, что он был искусный интриган, и «грязных дел» на его совести немало. Известны многочисленные факты его мстительности и злопамятства. Некоторые исследователи в связи с этим обращают внимание на странные обстоятельства смерти чехословацкого лидера Клемента Готвальда…

Осенью 1952 года в Праге был арестован генеральный секретарь ЦК компартии Чехословакии Рудольф Сланский с группой ближайших соратников. Их заподозрили в симпатиях к только что созданному государству Израиль, которому Чехословакия первоначально оказывала — по указанию из Москвы — военно-техническую помощь в противостоянии армиям арабских государств. Состоявшийся в ноябре 52-го суд приговорил к расстрелу 13 высокопоставленных чехословацких коммунистов, в том числе и Сланского. Это решение, принятое Сталиным по инициативе президента Чехословакии Готвальда, нанесло удар по самолюбию Берии, который в 40-е годы протежировал Сланского в Кремле.

А потом, вслед за Сталиным, умирает его чехословацкий друг. 14 марта после обеда в Кремле Готвальд почувствовал себя плохо и скончался. Была ли это естественная смерть или месть Берии, вновь ставшего шефом органов внутренних дел, мы никогда не узнаем. Большинство ближайших соратников Лаврентия Павловича было расстреляно в 1953–1955 годах, а уцелевшие до самой смерти хранили молчание относительно наиболее «щекотливых вопросов».

Но если причастность Берии к смерти Готвальда — из области слухов, то его ответственность за гибель маршала Василия Блюхера доказана. Лаврентий Павлович, первый зам. наркома внутренних дел, лично участвовал в избиениях арестованного военачальника. «Говори, как продал Восток!», — кричал, по свидетельству участников допросов, Берия, нанося удары резиновой дубинкой. 9 ноября 1938 года маршал скончался, не вынеся побоев.

Разумеется, это не было самодеятельностью «второго человека» в НКВД — такова была практика допросов, о чем хорошо знали и члены Политбюро, включая Сталина. Знали, но не считали пока необходимым замедлять маховик репрессий. Может быть, участие Берии в избиениях арестованных и нельзя трактовать как свидетельство патологической жестокости наркома, но однозначно — оно было следствием желания доказать свою твердость в борьбе с «врагами народа».

Не менее старательным и беспрекословным исполнителем решений «Инстанции» Лаврентий продемонстрировал себя и летом 41-го года, когда после скандального пролета немецкого самолета-нарушителя Ю-52 15 июня 1941 года через западные районы СССР и его посадки на московском аэродроме взбешенный Сталин потребовал от НКВД «разобраться».

Берия «разобрался»: в самый канун и первые дни войны он арестовал и подвергнул допросам «с пристрастием» заместителей наркома обороны Павла Рычагова (до этого начальник Главного управления ВВС РККА) и Кирилла Мерецкова, помощника начальника Генштаба по авиации дважды Героя Советского Союза Якова Смушкевича, начальника Управления ПВО Григория Штерна. На Лубянку, кроме того, доставили бывшего заместителя наркома обороны по авиации — командующего войсками Прибалтийского особого военного округа Александра Локтионова и наркома вооружения Бориса Ванникова.

То, что это негативно отразится на настроениях военных кадров, удрученных драматическим развитием событий 22 июня, наверху не думали. Мерецкову и Ванникову повезло — их освободили. Остальных же расстреляли 28 октября 1941 года, когда опытные генералы были на вес золота. Конечно, не Берия единолично принимал это решение, но ведь не без его же участия…

Так что личность его совсем не так однозначна, как сегодня ее рисуют некоторые исследователи. Лаврентий Павлович был человеком своего времени и своего круга. В его биографии имелся и такой эпизод: 27 февраля 1944 года во время депортации чеченцев и ингушей с Северного Кавказа 700 жителей селения Хайбах Шатойского района были сожжены в колхозной конюшне. Органы НКВД не укладывались в срок, отведенный на депортацию, и руководитель акции Михаил Гвишиани принял решение на уничтожение людей. Берия, получив его доклад о вынужденной ликвидации, ответил: «За решительные действия в ходе выселения чеченцев в районе Хайбах вы представлены к правительственной награде с повышением в звании. Поздравляю». Комментарии, думается, излишни.

Впрочем, аналогичных примеров немало и в истории США, которые до недавних пор считались у нас эталоном демократического государства. Так, генерал Улисс Грант, командующий армией северян в гражданской войне 1861–1865 годов, не считал недопустимым уничтожение целых селений непокорных южан. Однажды на вопрос, следует ли убивать жителей одного из маленьких городков, ведь среди них есть и дети, последовал ответ: «Из тлей вырастают вши», — и 273 человека, включая 84 ребенка, были расстреляны янки. Грант дважды избирался президентом США, его портрет украшает купюру $50…

За годы работы в органах госбезопасности и рядом со Сталиным, Берия приобрел понимание реального механизма власти и разветвленные связи с сильными мира сего. Он был в курсе многих секретных операций и акций тайной дипломатии, о которых общественность вряд ли узнает. «Непосвященным» исследователям трудно понять, почему весной 53-го Берия дал указание прекратить расследования по факту утечки на Запад в 1938–1941 годах сведений о работе Политбюро ЦК и решениях Пленумов. О том, что они попали к английской разведке, стало известно в 46-м. Контрразведка приступила к отработке возможных каналов утечки, подозрение легло на некоторых сподвижников вождя — доступ к этим документам имели только члены Политбюро и их секретариаты. Однако новый шеф госбезопасности дал команду «стоп».

Покрыта мраком история встречи Берии с резидентом английской разведки в Абхазии в 1951 году, в чем его обвиняли после ареста. Хотя сам по себе факт тайных контактов представителей спецслужб и государственных руководителей — обычная практика в мире. Берия, как заместитель председателя правительства, мог встречаться с англичанином с санкции Сталина, придававшего огромное значение тайной дипломатии и закулисным контактам с «сильными мира сего».

Как уже говорилось, какую-то игру вел Берия и по вопросу объединения Германии, тайно от Президиума ЦК используя возможности подчиненной ему внешней разведки. Он намеревался привлечь к организации зондажа у федерального канцлера ФРГ Конрада Аденауэра советского нелегала Грегулевича и актрису Ольгу Чехову. В Германию с этой целью в июне прибыла начальник немецкого отдела внешней разведки полковник Зоя Рыбкина. Встреча с Ольгой Чеховой состоялась 26 июня, но на следующий день, в связи с событиями в Москве, Рыбкиной пришлось прервать операцию и вернуться в Москву.

Возможно, Берия надеялся ускорить экономическое развитие СССР с помощью объединенной Германии. Не секрет, что проблема привлечения западной помощи волновала советское руководство еще в конце войны, когда на повестку дня стала выдвигаться задача восстановления отечественной экономики. Приход к власти Трумэна лишил Кремль надежды на американскую помощь. Финансовые средства от либеральных еврейских кругов Запада, ради чего СССР и поддержал, в том числе военно-технически, создание государства Израиль в Палестине (в пику Великобритании), тоже не оправдались. Вариант с созданием еврейского государства на советской территории (в Крыму) также отпал.

Оставалась надежда на немецкую экономику, ее специалистов, которые в 20-е годы уже помогали в Советской России в преодолении хозяйственной разрухи. Берия посчитал возможным применить прежний опыт в новых условиях, но для этого требовалось воссоздать Германию как единое нейтральное государство, интегрированное в западную финансовую систему. Он рассчитывал, что за дипломатическое содействие объединению Германии СССР сможет получить до 10 млрд. долларов, однако внешнеполитическая активность министра внутренних дел СССР, руководствовавшегося в политике прагматическими соображениями, раздражала многих. И не только аппарат ЦК КПСС и ортодоксально мыслящего Молотова, возглавившего МИД в марте 53-го: рушились геополитические замыслы сил, затеявших Вторую мировую войну и заинтересованных в послевоенном расколе Европы. Лаврентий Павлович явно переоценил свои силы и потерял осторожность, вторгаясь в сферу тех, кто имел свои представления о новом мировом порядке. Хотя ему, несколько лет руководившему органами госбезопасности, а значит и внешней разведкой (сентябрь 1938 — апрель 1943 г. и с марта 53-го), должно было быть известно об истинном влиянии и роли в мировой политике наднациональных банковских кругов.

Но тут злую шутку сыграл с Лаврентием Павловичем природный авантюризм. Зато Хрущев, так и не преодолевший романтического увлечения революционной фразой о мировом торжестве коммунизма, как ни странно, оказался советским политиком, более востребованным сильными мира сего — его возвышение не встретило негативной реакции с их стороны. Избавившись от Берии и других соратников Сталина, Хрущев стал проводником политики, которая в общем и целом не противоречила долгосрочным геополитическим замыслам транснациональных кругов. Парадоксально? Да, но только на первый взгляд.

Хрущев возобновил урезанную при «позднем Сталине» широкомасштабную финансовую поддержку «борцов за светлое будущее». В капстранах для этого была расширена сеть подставных фирм и банков, созданная еще в 1920-е годы. Тайная материальная, в том числе военно-техническая поддержка национально-освободительного движения по сути представляла собой реанимацию в новых исторических условиях идеи Троцкого об экспорте революции.

Собственно говоря, некоторые «сверхдоверенные» структуры аппарата ЦК КПСС и КГБ уже тогда, в 50–60-е годы, до совершенства отработали систему «перегонки» валюты за рубеж и ее укрывательства от западных контрразведок и налоговых органов. Советское сырье — нефть, газ, металлы — продавалось за рубеж «дружественным» компаниям, зарегистрированным в офшорах, по ценам ниже мировых. Сверхприбыль по цепочке счетов подставных лиц в западных и советских загранбанках в конечном счете оказывалась у адресатов.

Поддерживая национально-освободительное движение в «третьем мире», Хрущев, сам того, наверное, не ведая, торил дорогу для проникновения в Азию и Африку — сферу влияния старых колониальных держав — американских корпораций и транснациональных финансовых структур. Возможно, это ведали, те, кто подбрасывал ему такие идейки. По существу, сильные мира сего ускорили в своих финансовых и геополитических целях крушение колониальных империй европейских государств за счет ресурсов СССР…

Несуразность многих обвинений, выдвинутых против Берии в 53-м, признают немало юристов. Так, бывший главный военный прокурор СССР А. Катусев отмечал, что «в действиях Берии после смерти Сталина просматривалось лишь желание расширить сферу своего влияния, потеснить соперников, однако обвинения в заговоре это, конечно, не довод». «Ни обвинительное заключение, ни приговор по данному делу, — писал он, — не называют доказательств того, что Берия сотрудничал с иностранной разведкой до момента разоблачения и ареста, если не считать утверждений, будто он, например, «выручил английского шпиона Майского, приказав прекратить следствие по его делу». Вздорность подобного обвинения очевидна, ибо посол СССР в Великобритании… академик И. М. Майский давно и полностью реабилитирован».

Представляется, что довольно объективную оценку Берии дал бывший министр сельского хозяйства Н. Бенедиктов: «Да, пороки у него имелись, человек был непорядочный, нечистоплотный — как и другим наркомам, мне от него натерпеться пришлось. Но при всех своих бесспорных изъянах Берия обладал сильной волей, качествами организатора, умением быстро схватить суть вопроса и быстро ориентироваться в сложной обстановке».

В демонизации Берии после его смерти были заинтересованы как ненавистники Сталина, так и его поклонники: одни — в целях обличения скончавшегося правителя («злодей Берия — ближайший сподвижник тирана»), другие — его оправдания («мерзавец Берия обманывал вождя»), В силу исторических обстоятельств, расстрелянный министр внутренних дел стал, ко всеобщему удовлетворению, козлом отпущения — на него «повесили» все действительные и вымышленные ошибки и пороки: и его самого, и всей Системы.

За падением Берии последовала чистка органов госбезопасности, из которых, вместе с «мясниками», с «клеймом бериевца» было удалено немало преданных Родине профессионалов высокого класса. Эта страница в истории советских спецслужб до сих пор фактически остается «белым пятном»…

(По материалам 2003 г.)

 

Хрущев — Берия: «заклятые друзья»

7 сентября 1953 года на вновь учрежденную должность первого секретаря ЦК КПСС был избран Никита Сергеевич Хрущев. Это событие, как-то вскользь упоминаемое отечественными историками, между тем имело решающее значение для последующего развития страны. В этот день советская властная элита фактически отказалась от сталинской модели управления. Сегодня мало кто знает, что после XVII съезда (февраль 34-го) Сталин не был переизбран на организационном пленуме генеральным секретарем Центрального Комитета и до самой смерти оставался в партийном аппарате только одним из секретарей ЦК. Властитель предпочитал руководить державой, делая ставку на структуры исполнительной власти. Как и Ленин, Сталин считал более важной должность руководителя правительства, являющегося благодаря своему авторитету неформальным лидером в Политбюро.

В сентябре 53-го во главе партии вновь появилось де-юре первое лицо. Аппарат ЦК, поддерживаемый региональными партсекретарями, обрел в лице Хрущева проводника своих интересов на кремлевском Олимпе. Важнейшее значение для возвышения Никиты Сергеевича имело его деятельное участие в аресте министра внутренних дел Берии. Очередной виток борьбы за власть в Кремле, приведший к гибели одного из ведущих сталинских соратников, до сих пор остается в числе наиболее оберегаемых тайн советской истории.

Последняя записка арестованного Берии на волю была написана 1 или 2 июля, т. е. накануне или в первый день работы пленума ЦК, на котором обсуждалась его «антипартийная деятельность». Судя по содержанию письма, Берия — в полной растерянности и близок к истерике.

«В Президиум ЦК КПСС.

Ваш Лаврентий Берия».

Товарищам Маленкову, Хрущеву, Молотову, Ворошилову, Кагановичу, Микояну, Первухину, Булганину и Сабурову. Дорогие товарищи, со мной хотят расправиться без суда и следствия, после 5-дневного заключения, без единого допроса, умоляю вас всех, чтобы этого не допустили, прошу немедленного вмешательства, иначе будет поздно. Прямо по телефону надо предупредить.

Дорогие т-щи, настоятельно умоляю вас назначить самую ответственную и строгую комиссию для строгого расследования моего дела, возглавив т. Молотовым или т. Ворошиловым. Неужели член Президиума ЦК не заслуживает того, чтобы его дело тщательно разобрали, предъявили обвинения, потребовали бы объяснения, допросили свидетелей. Это со всех точек зрения хорошо для дела и для ЦК. Почему делать так, как сейчас делается, посадили в подвал, и никто ничего не выясняет и не спрашивает. Дорогие товарищи, разве только единственный и правильный способ решения без суда и выяснения дела в отношении члена ЦК и своего товарища после 5 суток отсидки в подвале казнить его.

Еще раз умоляю вас всех, особенно тт., работавших с т. Лениным и т. Сталиным, обогащенных большим опытом и умудренных в разрешении сложных дел, т-щей Молотова, Ворошилова, Кагановича и Микояна. Во имя памяти Ленина и Сталина прошу, умоляю вмешаться, и вы все убедитесь, что я абсолютно чист, честен, верный ваш друг и товарищ, верный член нашей партии.

Кроме укрепления мощи нашей Страны и единства нашей Великой партии у меня не было никаких мыслей.

Свой ЦК и свое Правительство я не меньше любых т-щей поддерживал и делал все, что мог. Утверждаю, что все обвинения будут сняты, если только это захотите расследовать. Что за спешка и притом подозрительная.

Т. Маленкова и т. Хрущева прошу не упорствовать. Разве будет плохо, если т-ща реабилитируют.

Еще и еще раз умоляю вас вмешаться и невинного своего старого друга не губить.

Позднее товарищ Берия недавним своим соратникам и сотрапезникам ничего уже не писал: то ли понял, что бесполезно, то ли… Не присутствовал он и на июльском пленуме, хотя в 30-е годы расправе с «врагами народа» такого уровня — Зиновьев, Каменев, Рыков, Бухарин — предшествовал, как правило, ритуал обсуждения их ошибок и «преступлений» на собрании всех членов ЦК.

Отсутствию Берии на пленуме предлагается и другое объяснение: 2 июля его земная жизнь завершилась досрочно. Известно, что в разговоре с прибывшим на пленум первым секретарем ЦК компартии Грузии А. Мирцхулавой Хрущев намекнул, что Лаврентия уже нет в живых. Дескать, не дергайтесь, защищать некого. Может, конечно, Никита Сергеевич и лукавил, чтобы нейтрализовать представителей Грузии, а может — и нет. Признание о ликвидации Берии к пленуму ЦК он позднее сделал и нескольким представителям зарубежных компартий.

Анализ стенограммы пленума ЦК дает некоторые аргументы в поддержку подобной версии. Так, 3 июля обычно очень осторожный в своих высказываниях Лазарь Каганович произнес с трибуны такие примечательные фразы: «…Одним махом прихлопнули этого подлеца навсегда», «Центральный Комитет уничтожил авантюриста Берия», «мы очистились от погани, мы очистились от крупного провокатора», «ликвидировав этого предателя Берия». Аналогично можно трактовать и слова Хрущева, сказанные в первый день работы пленума: «Взмах он взял большой, но сорвался и разбился, дух выпустил».

Сенсационное признание сделал недавно бывший начальник особой кухни Кремля Геннадий Коломейцев. Он утверждал, что Берию никуда не вывозили из Кремля после ареста и несколько дней держали в подземном помещении. Коломейцев лично доставлял ему туда пищу по рациону… члена Президиума ЦК(!): «Из чекистов допускали только нас. Мы его питали, потому что было указание: питать, как прежде. Был какой-то видимо сигнал, кого-то устраивало, если б Берию отравили до трибунала. Еду привозили в термосах, под пломбой. Выглядел он, конечно, плохо. Он похудел, стал какой-то желтый — видимо, без воздуха». В Кремле, по версии Коломейцева, Берию и расстреляли, труп завернули в брезент, вывезли на машине и где-то кремировали…

Свидетельств о последних месяцах жизни Берии, июль — декабрь, крайне мало. Лица, охранявшие арестованного члена Политбюро, следователи, судьи — все предпочитали хранить молчание. Даже после распада СССР, когда за доллары продавались многие государственной тайны погибшей державы, новых свидетельств не прибавилось. Некоторые исследователи предполагают, что арестованного застрелили в конце августа или сентябре 53-го, сразу же по окончанию следствия. Но это — гипотеза… Наиболее распространенной в общественном сознании остается трактовка событий, появившаяся во времена правления Хрущева — она выглядит весьма правдоподобно и вроде бы логично.

26 июня в повестке дня заседания Совета министров среди прочих значился вопрос о предстоящих военных учениях, поэтому появление в Кремле большой группы армейских генералов не могло насторожить сотрудников 10-го управления МВД (комендатура Кремля), которое Берия курировал лично. Но, войдя в зал заседаний, военные арестовали ни о чем не подозревавшего Берию. Это, по утверждениям Хрущева, выглядело так. Председательствовавший на заседании Совмина Маленков обратился к Жукову: «Товарищ Маршал Советского Союза, предлагаю вам от имени Советского правительства задержать Берию». Маршал приказал Лаврентию Павловичу поднять руки вверх. Генералы, достав спрятанные пистолеты, увели его в комнату отдыха, расположенную за кабинетом.

Тем временем советские руководители решали, что делать. Опасаясь, что внутренние войска и сотрудники госбезопасности могут попытаться освободить шефа МВД, пришли к выводу, что не стоит рисковать и Берию надо убить тут же, а затем уже юридически все оформить. Чтобы не возникло проблем с прокуратурой, Генеральным прокурором вместо Г. Сафонова был назначен протеже Никиты Сергеевича Р. Руденко, прокурор Украинской ССР. Относительно «исполнителя приговора» Хрущев в своих рассказах несколько раз путался: Берию убивал и Москаленко, и Микоян, и даже сам Хрущев.

Позднее Хрущев и его сторонники вбросили в массовое сознание еще несколько «баек», детализирующих события конца июня — начала июля. Это наводит на мысль, что Никита Сергеевич был заинтересован не столько в информировании общественности, сколько в сокрытии истинной картины произошедшего. Так, в оборот был запущен слух о том, что арест Берии носил превентивный характер — дескать, рвущийся к власти министр внутренних дел замышлял арестовать весь Президиум ЦК 27 июня на премьере оперы «Декабристы», и партийному руководству пришлось пойти на крайние контрмеры. Вроде бы правдоподобно, но документальных подтверждений нет…

Другие участники того драматичного заседания в Кремле до самой смерти хранили загадочное молчание. На эту тему не распространялись в своих беседах ни Молотов, ни Каганович. Хитрый Анастас Микоян тоже был очень скуп в рассказе о событиях 26 июня: «…После обмена мнениями, когда особенно резко выступил Хрущев и мы все выступили в том же духе, было принято решение в отношении Берии. Сначала он не понял серьезности дела и нагло сказал: «Что вы у меня блох в штанах ищете?» Но потом до него дошло. Он тут же, в комнате Президиума ЦК, был арестован».

К сожалению, ситуацию не полностью проясняют и воспоминания военачальников — маршалов Москаленко и Жукова. Кирилл Семенович, с которым журналисту «Красной звезды» Александру Кочукову не раз приходилось общаться в неофициальной обстановке, был относительно словоохотлив и вроде бы откровенен. Именно ему, тогдашнему командующему войсками Московского округа ПВО, принадлежит наиболее подробный рассказ об аресте Берии.

Утром 25 июня ему позвонил Хрущев и попросил прибыть к нему с планами по организации противовоздушной обороны. Никита Сергеевич поинтересовался, есть ли в окружении генерала надежные люди и намекнул, что надо захватить с собой пистолеты. Кирилл Семенович вооружил своего начштаба, начальника политуправления и офицера для особых поручений. К ним, по предложению Москаленко, присоединился начальник главного штаба ВВС генерал Батицкий.

Затем, по вызову Булганина, согласованному с Никитой Сергеевичем, вся группа направилась в министерство обороны. Министр был знаком с Хрущевым с 30-х годов, когда был председателем Московского исполкома, а тот возглавлял горком партии, так что Хрущев мог ему полностью доверять. Выбор Москаленко в качестве руководителя «боевой группы» также был не случаен — секретарь ЦК хорошо знал его со времен войны: Москаленко командовал 38-й армией на 1-м Украинском фронте, членом Военного совета которого был Никита Сергеевич.

В Минобороны Булганин в разговоре с глазу на глаз поручил командующему войсками Московского округа ПВО арестовать Берию. То, что кабинет министра, скорее всего, прослушивался специальной службой МВД (2-е спец-бюро МВД), его почему-то не тревожило. Хрущев и Москаленко не были обеспокоены также и тем, что их телефонные разговоры могут контролироваться той же службой.

Булганин посоветовал Москаленко усилить группу, но отверг предложенную кандидатуру маршала Василевского. Было решено привлечь к операции маршала Жукова — первого заместителя министра обороны, но «пистолета ему не давать». Георгий Константинович был самым решительным и популярным военачальником в стране, что давало операции больше шансов на успех, если бы возникли осложнения — офицеры Главного управления охраны МВД могли оказать сопротивление.

26-го, около одиннадцати часов, группа Москаленко въехала в Кремль в машине Булганина. На другой машине приехал Георгий Константинович вместе с генералами Митрофаном Неделиным — командующий артиллерией Советской армии, Андреем Гетманом — начальник штаба бронетанковых и механизированных войск, Леонидом Брежневым и Михаилом Прониным — заместители начальника Главного политуправления Вооруженных сил.

Далее версия Москаленко выглядит так. В приемную председателя Совета министров, где собрались военные, вышли из кабинета Маленкова он сам, Булганин, Молотов и Хрущев. Они проинформировали военных о преступном поведении Берии. Условились, что по сигналу Дмитрия Суханова — помощника Маленкова военные входят в кабинет и арестовывают министра внутренних дел.

Заседание началось в 12 часов дня, а около 13 часов Суханов, получив условленный электрический звонок от Маленкова, дал знать об этом генералам. По команде председателя Совмина: «Именем советского закона арестовать Берию!» Москаленко направил на министра пистолет и приказал ему поднять руки, а Жуков обыскал растерявшегося Лаврентия Павловича…

Однако следует отметить, что ясности нет даже по времени начала заседания. Есть свидетельства, что оно началось не в 12.00, а в 14.00 — это время назвал, в частности, Хрущев в своей речи на июльском пленуме ЦК. Молотов вспоминал, что заседание продолжалось два с половиной часа… О конкретном содержании разговора, позиции тех или иных членов высшего партийного органа практически ничего неизвестно. С некоторой степенью достоверности можно лишь утверждать, что Микоян пытался спасти Берию, предложив компромиссное решение назначить его министром нефтяной промышленности, освободив от должности первого заместителя председателя Совмина.

Не все до конца ясно и с позицией самого главы правительства. Знакомство с документами приводит к неожиданному выводу: еще утром 26 июня Маленков, возможно, намеревался сохранить жизнь своему бывшему соратнику. В Архиве Президента России имеется черновая запись наброска его выступления на заседании Президиума ЦК, написанная 25 или 26 июня. Пункт 56 гласил: «От поста зама [председателя Совета министров СССР] — освободить назнач[ить] мин[истром] нефт[яной] промышленности]…».

Информация о последних днях Берии на свободе также весьма противоречива. По одним свидетельствам, в третьей декаде июня он был в Москве, по другим — в ГДР и вернулся в Москву только 25-го или даже утром 26-го.

В восстановлении картины событий не прибавляют ясности и воспоминания маршала Жукова, оставившего потомкам две версии июньского ареста. По одной из них 25 июня его пригласил секретарь ЦК Хрущев и в присутствии Маленкова обратился с предложением арестовать Берию; тогда же было решено привлечь к операции Москаленко и Батицкого. По другой версии поручение арестовать Берию Жуков получил 26 июня, буквально за несколько часов до заседания Президиума Совмина, в кабинете главы правительства, куда его привез министр обороны Булганин. В присутствии Хрущева, Микояна, Молотова и других членов Президиума Маленков поручил Георгию Константиновичу осуществить арест Берии, который, дескать, стремится захватить власть в стране. Жуков действовал вместе с Батицким, Москаленко и Неделиным, а Серов нейтрализовывал охрану Берии. В кабинет Маленкова, где проходило заседание, они были вызваны в первом часу дня — спустя час после его начала — по звонку. Жуков лихо скрутил Берию и отвел в соседнюю комнату, где его продержали до 22-х часов, а затем, замотав в ковер, вывезли на машине в бункер Московского военного округа.

Что происходило в кабинете Маленкова с 12 до 13 часов, точно неизвестно. После ареста Берии в его портфеле нашли листок бумаги, где красным карандашом несколько раз было написано слово «Тревога». Наверное, после начала заседания он понял, что его соратники что-то замышляют, и хотел предупредить охрану. Но, думается, вряд ли кто бы сумел ему помешать внезапно встать и выбежать из кабинета в приемную, где его ждала верная личная охрана. В этом случае дальнейший ход событий был бы непредсказуем…

Есть много других неясностей. Днем 27 июня на гауптвахту Московского гарнизона, где первоначально разместили Берию, приехали оба его первых заместителя — Круглов и Серов, которые, сославшись на указание Хрущева и Маленкова, хотели совместно с Москаленко начать следствие. Чтобы убедиться в полномочиях генералов МВД, Кирилл Семенович позвонил в Большой театр, где члены Президиума ЦК присутствовали на премьере «Декабристов». Маленков приказал Москаленко вместе с представителями МВД приехать в театр, где в антракте прошло импровизированное совещание членов Президиума. Решили, что следствие будет вести новый Генеральный прокурор в присутствии Москаленко. Берию, на всякий случай, перевели в бункер во дворе штаба МВО.

Действовали генералы МВД по своей инициативе или кто-то направлял их к Берии — неизвестно. Кстати, Круглов вскоре стал министром внутренних дел, а Серов — председателем КГБ при Совете министров СССР.

Уже после распада Союза появилась принципиально иная версия событий, выдвинутая сыном Берии. Серго Лаврентьевич заявил, что его отец был убит 26 июня в своем одноэтажном особняке на улице Качалова (Малой Никитской). По утверждению сына, Лаврентий Павлович ездил в Кремль, но заседание почему-то не состоялось, он вернулся домой обедать. Там, в кабинете, его и застрелили какие-то люди в военной форме, а труп вынесли на закрытых брезентом носилках. Сын Берии утверждал, что два высокопоставленных партийных деятеля, являвшихся членами суда — председатель ВЦСПС Н. Шверник и первый секретарь Московского обкома КПСС Н. Михайлов — признались ему, что после июня 53-го не видели его отца живым.

Автор ряда книг об отечественной истории Николай Зенькович приводит в подтверждение рассказа Серго Берии воспоминания офицера госбезопасности Сергея Красикова, который 26 июня дежурил у Спасских ворот. Тот утверждал, что днем через эти ворота Кремль покинула машина Хрущева, в салоне которой помимо Никиты Сергеевича находились мирно беседующие Берия, Булганин и Маленков. По указанию Серова Красиков остановил машину с личной охраной Берии, и первый заместитель министра внутренних дел приказал ей вернуться в ГОН (гараж особого назначения). Машины с охранниками других советских руководителей беспрепятственно проехали за машиной Хрущева. Возможно, четвертка направилась обедать к Берии… Про остальное рассказал его сын.

В середине 90-х годов в одном еженедельнике было опубликовано интервью с неким доктором технических наук, который молодым человеком в июне 53-го проходил подготовку в спецшколе МВД под Москвой и был привлечен к операции по нейтрализации Берии, якобы готовившего антиправительственный переворот. Спецгруппа МВД застрелила Лаврентия Павловича 26 июня в его особняке, собранные там документы оказались в распоряжении Круглова.

Версия ставит под сомнение достоверность всех документов следствия, воспоминания военачальников и сам факт расстрела 23 декабря — это маловероятно. Тем более, что уцелели три записки арестованного Берии, направленные им членам Президиума ЦК в период 28 июня — 2 июля, т. е. накануне и в период работы пленума ЦК, протоколы допросов в июле — августе. Вряд ли можно было привлечь к фальсификации большое количество людей. Сохранились и те, кто летом 53-го охранял арестованного Берию в «бункере»… Наличие взаимоисключающих версий свидетельствует, что до сих пор существуют некие силы, заинтересованные в сокрытии истинной судьбы одного из соратников Сталина. Это, кстати, наводит на дерзкую мысль, что мог быть еще один, почти фантастический вариант развития событий, на который как-то вскользь намекнул сын Берии. Речь идет о возможности тайного выезда Лаврентия Павловича в Латинскую Америку, где уже скрывалось немало нацистских преступников.

Следует обратить внимание и на некоторые наблюдения Микояна, который отмечал тесные дружеские связи Берии с Маленковым и Хрущевым. Конечно, подлинной дружбы в политическом мире не бывает, но все же…

Вот как Микоян описывал ситуацию весны 53-го: «…И другие, например, Ворошилов, Каганович, Булганин, стали замечать, что Маленков, Молотов, Берия и Хрущев стали предварительно обмениваться мнениями и сговариваться, прежде чем вносить вопросы на заседание Президиума ЦК.

Больше всех вместе бывали Берия, Хрущев и Маленков. Я видел много раз, как они ходили по Кремлю, оживленно разговаривали, очевидно обсуждая партийные и государственные вопросы. Они были вместе и после работы, выезжая в шесть вечера (по новому порядку, совершенно правильно предложенному Хрущевым) в одной машине… Берия подвозил их па улицу Грановского, а сам ехал дальше.

…Тот факт, что эта тройка — Маленков, Берия, Хрущев — как будто веревкой между собой связана, производил на меня тяжелое впечатление: втроем они могли навязать свою волю всему Президиуму ЦК, что могло бы привести к непредвиденным последствиям».

В 1958 году Нина Теймуразовна, жившая тогда в Свердловске, увидела в почтовом ящике фотографию своего супруга, который был изображен с какой-то женщиной на фоне президентского дворца в Буэнос-Айресе. В сопроводительной записке сына Берии приглашали в один из грузинских населенных пунктов на берегу Черного моря для встречи с человеком «с очень важной информацией об отце». Серго Лаврентьевич на встречу не поехал, а к Нине Теймуразовне никто в условленном месте не подошел. Розыгрыш? В те годы так не шутили. Провокация людей Хрущева? Но цель ее не понятна. Загадок в деле Берии хоть отбавляй…

В середине июня 53-го Берия находился в командировке в ГДР, куда его направили в связи с необходимостью на месте разобраться в обстановке, которая складывалась в связи с антиправительственными выступлениями населения, и организовать их подавление. 16 июня в Восточном Берлине началась забастовка строительных рабочих, переросшая в массовую демонстрацию. На следующий день к протестовавшим берлинцам присоединилось население еще 14 городов. Полиция не справлялась с ситуацией, и только привлечение советских войск позволило подавить начинавшееся антикоммунистическое восстание.

Видимо, именно в это время Хрущев, Маленков и Булганин достигли договоренности о совместных действиях против Берии. Все они располагали достаточным силовым ресурсом для организации операции: Хрущев опирался на Серова, Маленков — на Круглова; своими возможностями обладал и Булганин.

Интересно, что на июльском (1953) пленуме Булганин назвал наряду с Маленковым и Хрущевым организатором ареста Берии министра иностранных дел Молотова: «…Завершение этого разоблачения и сам арест Берии были трудным делом. И здесь надо отдать должное товарищам Маленкову, Хрущеву и Молотову, которые организовали хорошо это дело и довели его до конца».

Думается, напрасно роль Молотова остается вне поля зрения исследователей, считающих, что тогда он уже не играл первостепенной роли в управлении страной и утратил политические амбиции. В действительности же предпочитая пребывать в тени, Вячеслав Михайлович оставался одной из самых влиятельных фигур в Кремле. Один из старейших членов Политбюро, секретарь ЦК в 1921–1930 годах, он одиннадцать предвоенных лет возглавлял советское правительство, теперь руководил МИДом, был зампредседателя Совмина, имел огромный опыт политического выживания, был посвящен в большинство тайн сталинской дипломатии, поддерживал многолетние личные связи с ключевыми лицами в западной политической и финансовой элите. Нелишне напомнить, что, будучи министром, он руководил и созданным в конце 47-го года Комитетом информации — разведслужбой, в которую вошли 1-е управление МГБ и ГРУ Минобороны. У Молотова были все основания претендовать на первую роль…

В материалах июльского пленума много высказываний, противоречащих последующим свидетельствам… Так, Булганин утверждал, что за 2–3 дня до ареста, т. е. 23 или 24 июня, Берия работал в Кремле и поздно вечером подвозил его вместе с Хрущевым и Маленковым домой… Позднее утверждалось, что Берия был в эти дни в ГДР, а по возвращению в Москву его встретил на военном аэродроме Микоян, и они поехали на заседание Президиума Совета министров.

Жена маршала Конева рассказывала со слов мужа, что в момент расстрела Берия был одет в солдатскую рубаху, которую пытался разорвать на груди. Но комендант штаба Московского округа ПВО майор Хижняк вспоминал, что накануне казни ездил за черным костюмом для арестованного, в который того и переодели, а серый костюм, п котором Берия приехал в Кремль 26 июня, сожгли.

Председателем Специального судебного присутствия Верховного суда СССР был маршал Конев. Сразу же после вынесения приговора Берию повели на расстрел. Сохранился рукописный (!) акт о расстреле. На нем — подписи члена Специального судебного присутствия генерала Москаленко, генерального прокурора Руденко и коменданта Специального судебного присутствия генерала Батицкого, который и стрелял в приговоренного в 19.50, 23 декабря. Непонятно почему акт не подписан Коневым. Не присутствовал при казни? Почему расстреливал Берию генерал-полковник, а не штатный «заплечных дел мастеру»? В декабре 53-го Хрущев и Маленков полностью контролировали обстановку, в том числе и в органах госбезопасности, и сторонников Берии уже не опасались. К тому же, как отмечают исследователи, в неофициальных разговорах Павел Федорович не раз путался в дате казни, хотя самого факта расстрела никогда не отрицал.

В акте о расстреле Берии нет и подписи врача, констатировавшего смерть. Хотя, когда полтора часа спустя на Лубянке расстреливали бывших высокопоставленных работников госбезопасности Влодзимирского, Гоглидзе, Деканозова, Богдана Кобулова, Мешика и Меркулова, врач на казни присутствовал и подтвердил своей подписью факт их смерти…