Следующие двое суток прошли относительно спокойно, то есть, в трудах праведных и заботах повседневных.

За это время караван путешественников продвинулся вглубь южноамериканских Анд примерно на семьдесят пять километров, планомерно переходя из одной узкой горной долины в другую, успешно штурмуя невысокие перевалы и неуклонно поднимаясь вверх. Часто приходилось преодолевать длинные и крутые косогоры, идя по узким извилистым тропинкам вдоль бездонных и широких пропастей-провалов. Выносливые мулы — друг за другом — осторожно продвигались вперёд, покорно склонив ушастые головы к каменистой земле. Под их массивными чёрными копытами всё чаще хрустели буро-красные осколки застывшей вулканической лавы, щедро покрытые разноцветными игольчатыми кристаллами. Вокруг беспорядочно громоздились гранитные и базальтовые утёсы, будто бы стремясь вытеснить и оттолкнуть друг друга…

А серьёзных водоразделов было пока преодолено только два — на очереди значился третий, от которого — на их географической карте — отходили четыре пунктирных линии. То есть, именно за ним и должны были начаться, по логике вещей, различные непонятки, сопровождаемые судьбоносными неожиданностями и фатальными сюрпризами.

Впрочем, не обошлось — за эти двое суток — и без досадных происшествий-недоразумений. Куда же без них? Путешествие без происшествий, мои уважаемые читатели и читательницы, является глупым и позорным нонсенсом, не достойным вашего внимания.

Дело было так. На второй день пути путники вышли к бездонной горной трещине-пропасти, которую предстояло перейти по подвесному мосту, оснащённому несолидными, серыми от старости верёвочными перилами.

— Ширина трещины — метров двадцать пять, — недоверчиво покачал головой Роберт. — А мостик — хилый, хлипкий и ненадёжный. Вон, как подрагивает и раскачивается на свежем ветерке. Поэтому переходить на противоположную сторону пропасти мы будем сугубо по очереди. Сперва, милая, ты переправишься. А потом я — одного за другим — переведу по мосту наших парнокопытных приятелей.

Первые фазы операции по форсированию горной преграды прошли гладко, и вскоре Инэс и два гружёных мула оказались на противоположной стороне. А, вот, на заключительной стадии оно, то есть, первое досадное происшествие, и случилось.

Роберт, ведя в поводу третьего мула, находился уже на середине хлипкого инженерного сооружения, когда из-за северо-восточного хребта зазвучала бодрая музыка, и хриплый мужской голос истошно завопил на немецком языке:

— Дойче золдатен, унд официрен…

Коварное и хулиганистое горное эхо незамедлительно подхватило и усилило этот известный немецкий шлягер тридцатых-сороковых годов двадцатого века. Навьюченный мул испуганно шарахнулся в сторону, серые верёвочные перила тут же порвались, и несчастное животное, отчаянно вопя от ужаса, свалилось-улетело в пропасть.

Роберт же, вовремя упав на живот, удержался на деревянном полотне, а потом потихоньку, по-пластунски, покинул ненадёжный мостик.

«Интересно, а почему не было слышно характерного звука — от падения тяжёлого тела на каменистое дно пропасти?», — запоздало отреагировал нервный внутренний голос. — «Прошло семь секунд, восемь, десять, двенадцать. Тишина. Однако…».

Он поднялся на ноги и тут же угодил в крепкие объятия супруги.

— Я так перепугалась, — уткнувшись в грудь мужа заплаканным лицом, жалостливо всхлипывала Инни. — Такой кошмар. Слов не хватает…

— Успокойся, родная, — попросил Роберт. — Ничего же не случилось.

— Как это — не случилось? А наш бедный длинноухий друг? Какая глупая и страшная смерть…. Кстати, что находилось в брезентовых мешках, которые оказались — вместе с несчастным мулом — на дне пропасти?

— Мы лишились примерно половины наших продовольственных запасов, включая все мясные консервы, сухари, соль, чай и сахар.

— Ничего, выдюжим, — тяжело вздохнув, заверила Инни. — Если что, у нас имеется продовольственная заначка. Я имею в виду — двух оставшихся упитанных скотинок…. Жалко, конечно же, будет кушать таких доверчивых симпатяг. Но, ничего не поделаешь. В нашей жизни иногда случаются такие нестандартные ситуации и расклады, когда о жалости и щепетильном чистоплюйстве приходится — сугубо на время — забывать…

А второе досадное происшествие было связано, наоборот, с Инэс. Во время перехода вброд через очередную бурную реку, она неуклюже поскользнулась на гладких чёрных камнях, потеряла равновесие и плашмя упала в воду. Бесшабашное течение — с несказанным удовольствием — подхватило стройное женское тело и пронесло незадачливую путешественницу метров на двести пятьдесят, до ближайшего серьёзного поворота извилистого речного русла.

Егор — вместе с мулами — успешно форсировал коварную водную преграду и незамедлительно приступил к сбору сухих дров и коряжин. И когда Инни, насквозь промокшая, словно полевая мышь, попавшая под сильный летний ливень, подошла — вдоль берега — к броду, там её уже ждал весёлый и жаркий костёр, рядом с которым было наспех сооружено простейшее приспособление для развешивания одежды и обуви, подлежащих сушке.

— С-с-спасибо, Робби, за з-з-заботу! — выбивая белоснежными зубами звонкую барабанную дробь, растроганно поблагодарила жена. — Чтобы я д-д-делала без т-т-тебя? Ума не п-п-приложу…. Вода очень-очень х-х-холодная. Просто у-у-ужас — до чего….

Раннее утро четвёртого дня этого похода выдалось на удивление тихим и тёплым, на небе не наблюдалось ни единого облачка. Только на северо-западе, возле самой линии горизонта, просматривалась узкая иссиня-черная полоска.

— Зачем ты, изверг белобрысый, разбудил меня в такую рань? — выглядывая из палатки, недовольно заныла заспанная и растрёпанная Инэс. — Даже солнышко ещё не взошло. Вот, уж, никогда не думала, что мой законный муженёк окажется таким законченным и бессердечным садистом. Недаром мне школьная закадычная подружка советовала, мол: — «Никогда, милочка, не связывайся с блондинами. Злые они, морды смазливые…». Так зачем будил-то, любимый? Что-то случилось?

— Во-первых, уже сейчас температура воздуха явно выше пятнадцати градусов, — пояснил Егор, старательно разогревая на ленивом костре вчерашнюю рисовую кашу, сдобренную мелко-нарезанными кусочками копчёной колбасы. — Во-вторых, в воздухе чётко ощущается какая-то нездоровая и подозрительная духота. В-третьих, эта угольно-чёрная полоса на северо-западе. Не зря она там, ей-ей, нарисовалась…. Следовательно, может налететь нехилая гроза. А, как учил потомственный князь Голицын, «стационарные» миражи терпеть не могут серьёзной непогоды. Мол, на время исчезают, любезно демонстрируя «настоящую» картинку.… В-четвёртых, и это главное, до третьего серьёзного водораздела остаётся, судя по нашей карте, всего ничего — порядка двенадцати-тринадцати километров. То есть, до той точки на местности, где заканчивается скучная определённость…. Если выйдем пораньше, то имеем все шансы — выбраться на искомый водораздел к полудню. А там, глядишь, и аргентинская гроза продемонстрирует всю свою природную мощь, указывая правильный путь…. Ну, убедил я тебя, капризная, изнеженная и ворчливая театральная актриса? Тогда — незамедлительно вылезай на свет Божий, справляй естественные нужды и умывайся. Позавтракаем, свернём лагерь и будем выступать. Внутренний голос мне навязчиво подсказывает, что сегодняшний день будет непростым…

А грозы так и не приключилось: угольно-чёрная полоса на северо-западе начала постепенно истончаться и нервно подрагивать, а вскоре, и вовсе, растаяла без следа.

«Зато не вымокнем», — принялся утешать добросердечный внутренний голос. — «Не расстраивайся ты так, братец. Отыщется эта Кельчуа. Обязательно отыщется. Никуда от нас не денется. Причём, без всяких природных катаклизмов…».

В начале первого дня они, обогнув крохотное горное озеро, наполненное до самых краёв изумрудно-зелёной водой, вышли на дугообразную седловину солидного водораздела.

— Вот, так сюрпризище! Просто обалдеть и не встать! — махнув рукой направо, восторженно выдохнула шедшая первой Инни. — Красотища неописуемая…

Роберт, подгоняя неторопливых мулов, выбрался на край седловины в нескольких метрах от жены и, не находя нужных слов, лишь восхищённо покачал головой.

Изысканная картина, открывшаяся их любопытным взглядам, завораживала. От гребня горного хребта, на котором в тот момент находились путники, к предгорьям спускались четыре извилистые лощины, заросшие невысокими кустами боярышника и дикого орешника. И правая, самая широкая из них, плавно «вливалась» в плоские бесконечные равнины, на которых беззаботно паслись — многочисленными тёмными и буро-пёстрыми точками — неисчислимые стада неизвестных животных. Вблизи предгорий равнины были светло-светло-зелёными, но — по мере удаления от хребта — их цвет постепенно менялся, превращаясь из зелёного в светло-серый, а из серого — в нежно-сиреневый. Линия же горизонта была скрыта плотной, небесно-голубой туманной дымкой.

— Что это такое? — зачарованно, почти не дыша, спросила Инэс. — Как называется данное чудо?

— Наверное, знаменитые чилийские льяносы, — предположил Роберт. — Их ещё иногда называют — «голубой пампой». Земной Эдем — для крупнорогатого скота и прочих парнокопытных животных. Но…

— В чём дело?

— Я не думал, что до чилийской границы — так близко…. Может, это они и есть, «стационарные» миражи, про которые нам толковал многоуважаемый дон Василий? Мол: — «В этом случае у конкретного предмета может быть как истинное, так и мнимое «изображение». Причём, это «мнимое изображение» может быть удалено от «истинного» на многие сотни и даже тысячи километров…». Можно смело предположить, что сейчас мы с тобой наблюдаем не сами чилийские льяносы, а только их «мнимое изображение», перенесённое сюда на «энное» количество километров, благодаря причудливому преломлению и отражению солнечных лучей…. Линия горизонта, опять же, скрыта за плотной, небесно-голубой туманной дымкой. Всё, как говорится, одно к одному. Так-с, подожди, только бинокль достану из походного планшета…

— А за этими «мнимыми льяносами» и скрывается легендарная крепость Кельчуа? — оживилась Инни.

— Было бы неплохо.

— И что мы предпримем?

— Будем спускаться к льяносам, — отведя бинокль от глаз, решил Роберт. — Понимаешь, тут такое дело. Когда к миражу подходишь достаточно близко, то он исчезает-пропадает.

— Сразу — исчезает? Был — и пропал?

— Нет, конечно же. Сперва конкретный мираж — по мере приближения к нему — начинает слегка подрагивать. Потом становится полупрозрачным. И, в конечном итоге, «испаряется»…. Всё понятно? Тогда — за мной…

Спуск с водораздела — по крутому горному склону — проходил достаточно непросто: подошвы армейских ботинок и широкие копыта мулов постоянно скользили на влажной чёрной гальке, нещадно донимали взявшиеся невесть откуда слепни и оводы, а ещё — время от времени — приходилось обходить стороной многочисленные разноцветные валуны, скатившиеся когда-то с ближайшего хребта.

Только через полтора часа, прилично вымотавшись, они оказались на относительно ровной площадке.

— Привал, отдыхаем, — смахнув рукавом куртки пот со лба, объявил Роберт и тут же насторожился. — Что это за звуки?

— Трудно сказать, — старательно прислушиваясь, засомневалась Инэс. — Может, это кто-то мычит? Ну, там, в чилийских льяносах?

— Мычит?

— Ага. Точно такие же звуки обычно издают большие коровьи стада, бредущие на водопой. По крайней мере, в нашей Австралии…

— Вот же, чёрт! — зло сплюнул под ноги Роберт.

— Что случилось, милый?

— Ничего страшного. Просто мы пошли по ложному пути и потеряли целую кучу времени.

— С чего ты так решил?

— Миражи, милая, это насквозь оптическое явление. Да, «мнимое изображение» может переноситься на много-много километров. Но только само изображение, безо всяких там «мнимых звуков»…. Короче говоря, перед нами — самые настоящие чилийские льяносы, с самыми настоящими коровами и быками. Ничего не попишешь, но надо возвращаться на водораздел.

— Возвращаться? — предсказуемо заныла Инни. — То есть, лезть наверх по этим противным мокрым камушкам? Но зачем?

— Конечно, чтобы внимательно осмотреть три других ущелья. Как известно, сверху видно практически всё…. И не надо, пожалуйста, спорить. Так надо, любимая. За мной…

Жена, немного поворчав, с перспективой предстоящего подъёма на водораздел смирилась достаточно быстро. Чего нельзя было сказать о мулах. Усталые животные никак не могли понять, ради чего надо совершать такие дурацкие — на их взгляд — манёвры: изо всех сил упирались копытами и, с вожделением посматривая в сторону светло-голубых травянистых льяносов, отчаянно мотали ушастыми головами.

Как бы там не было, но через четыре часа — усталые, пропотевшие и на совесть искусанные злобными оводами-слепнями — они выбрались на перевал.

Выбрались, отдышались, попили водички из алюминиевых походных фляг, слегка перекусили, снова попили водички. Ну, а после этого немного поцеловались — молодожёны, как-никак.

— У нас, милый, дела, — неохотно отводя горячие губы в сторону, напомнила Инни. — Важные-важные такие, а ещё и безотлагательные. Мы же, если ты подзабыл, кровавого маньяка ловим…

— Ловим, — с сожалением снимая ладони с податливой женской спины, согласился Роберт. — Маньяка, будь он неладен…. Ладно, приступаем к осмотру.

— Чур, я первая воспользуюсь биноклем.

— Ладно, не вопрос. Вот, держи. Осматривай, красавица, местность и комментируй.

— Ага, сейчас. Только колёсики резкости подверну…. Итак. Первая левая — относительно чилийских льяносов — лощина. Ничего необычного и приметного. Кустики, деревца, камушки, травка с разноцветными цветочками. Птички какие-то активно перепархивают в разные стороны. Причём, достаточно крупные и упитанные птички. Наверное, куропатки. Или даже самые настоящие фазаны…. А лощина всё змеится и змеится. Хоп, резко свернув за дальний горный кряж, пропала.… Перехожу ко второй. Э-э-э. Точная копия первой. Почти точная. Только вместо упитанных птичек на её склонах присутствуют…м-м-м, упитанные козочки. Белоснежные такие, с короткими рожками и очень пушистые. Это, наверное, знаменитые вигони. Всё, собственно. То бишь, сплошные серо-чёрные и тёмно-бурые скалы…. Теперь третья долинка-лощинка. А она у нас совсем коротенькая, так как обрывается в широченную пропасть. Вернее, в самый настоящий и полноценный каньон — таких очень много в американском штате Колорадо, я недавно по телеку видела…

— Дай-ка мне бинокль, — попросил Роберт, а минут через пять-шесть, завершив осмотр, объявил: — Сейчас уже начало седьмого вечера, пора задуматься о ночлеге. Ночевать — на водоразделе? Бред. Во-первых, неуютно. Во-вторых, опасно. В том плане, что ночью может задуть сильный ветер и сбросить палатку вниз по склону. Поэтому спускаемся с перевала и ищем подходящее местечко…. По какой лощине спускаемся? А по самой левой. Чем, собственно, не вариант?

— Отличный вариант, — одобрила Инэс. — В том плане, что очень романтичный. Установим палатку в семи-восьми метрах от обрыва и будем слушать, как ночной ветер гудит в каньоне. Красота. Я имею в виду, что будем слушать в перерывах.

— В каких ещё перерывах?

— В тех самых. Которые будут между любовными актами…

Они шагали по лощине.

Догорал печальный тёмно-малиновый закат.

— На этой поляне с крохотным родничком и установим нашу палатку, — решил Роберт. — Ага, здесь и пара-тройка сухих коряжин имеется, сейчас запалим костерок.

— А как же мой романтичный план? — возмутилась Инэс.

— Это ты имеешь в виду палатку, установленную на самом краю обрыва, и многочисленные акты любви?

— Конечно же.

— Акты, без вопросов, остаются. Куда же без них? А с визитом к каньону, пожалуй, повременим.

— Из-за лиловых сумерек? Мол, можно случайно свалиться?

— Ага, можно нечаянно упасть в пропасть, — подтвердил Роберт. — Если она, естественно, существует.

— Ты хочешь сказать, что…

— Утром разберёмся…. А сейчас я освобожу от поклажи наших верных мулов и установлю палатку, а ты разводи костерок и подумай о сытном ужине.

— Хорошо, милый. Как скажешь…. Робби, а ты меня любишь?

— Люблю.

— А как — любишь?

— Как оголодавшие аргентинские слепни и оводы — глупых путешественников и туристов, забывших прихватить с собой отпугивающий спрей…