Таня сама пришла к нему – вместе с недопитой бутылкой, но убогая закуска и рюмки-наперстки остались там.

– Давай здесь посидим, хорошо? – предложила она.

Василий кивнул, внимательно посмотрел на нее. Голос у Тани был дружеский, даже как будто робкий, но радости у Василия это не вызвало, с прежней обидой подумалось: «Нашкодила, теперь облизывать будет...»

– А Олег... спит?

– Да.

Таня задернула штору на окне – и это тоже обидело Василия: «Боится, как бы не увидели...» Таня достала другие рюмки, почти нормальные, – пить из них можно было, – спросила:

– Грибов хочешь?

– Давай.

Грибы оказались отменные, и хлеб теперь Таня резала так, что есть вполне можно было, и колбаса копченая появилась, тоже нарезанная нормальными кусками. «Интеллигенция», – усмехнулся Василий, глядя на это преображение.

Он с удовольствием выпил полную рюмку. Таня только чуть пригубила, вытащила пачку сигарет с каким-то иностранным названием. Василий дал ей прикурить, покосился на тонкий, слабого табака, дымок:

– Раньше ты вроде не курила.

– Курила, но редко, ты просто забыл.

– И в самом деле курила, – вспомнил Василий, – даже знакомство их с этого началось. Таня пододвинула ему пачку:

– Попробуй.

Но Василий вытащил «беломорину».

– Я уж свои.

Таня, коснувшись рукой его колена, участливо спросила:

– Обиделся?

И это напоминание об его обиде заставило Василия отвернуться:

– А тебе-то разве не все равно? Ты же небось считаешь, что обижаться на тебя я права не имею. Я же для тебя... так, человек случайный. Подумаешь, переспала, мало ли...

– Не надо так, Вася. Ты же ничего не знаешь.

– А вот ты и объясни мне, – повысил он голос, резко вскидывая голову и поворачиваясь к ней. – Не думай, что только ты одна все понимаешь, а другие... А ты... смотришь на меня, как на... – Он не находил слов, чтобы объяснить свое состояние, и чертыхнулся про себя. – Ты же умная, интеллигентная женщина, а говоришь такую... Что ж, по-твоему, я такой совсем уж пустой человек, что мне должно быть все равно, есть у меня сын или нет? Думаешь, уеду и тут же забуду? Да пойми ты, что это не только твой сын, но и мой тоже! Мой!

Таня опустила глаза и тихо сказала:

– Извини, я и в самом деле... не так сказала.

Василий, не ожидая этого, смешался, проворчал, снова отворачиваясь:

– Да ладно, чего там...

– Понимаешь, – сбивчиво заговорила Таня, – ты так неожиданно появился... ну, я и растерялась, сначала даже не хотела показывать тебе Олежку...

Василий, вспомнив, как спокойно встретила она его, и верил – и не верил ей. Таня продолжала:

– Конечно, я совсем не думаю, что тебе должно быть все равно. Но, понимаешь... я уже как-то забыла, что ты... что он твой сын. Давно ведь мы не виделись с тобой. Да и ты наверняка забыл меня...

Таня выжидающе смотрела на него, но Василий молчал.

– Вот видишь, и сам соглашаешься... – И, заметив его протестующее движение, торопливо продолжала: – Ну, не совсем так, конечно, ты, наверно, помнишь, что мы когда-то вместе месяц жили... То есть не наверно, а просто помнишь, но ведь с тех пор у тебя были другие женщины, и не одна, наверно...

Василий чувствовал, что Таня говорит об этом только для того, чтобы оправдать себя, и усмехнулся. Таня сделала вид, что не заметила этой усмешки, и продолжала:

– Да и в самом деле, если разобраться – что у нас было? Встретились случайно, провели вместе месяц, разъехались... Не встретились бы – другая у тебя была бы...

– А у тебя – другой, – грубо прервал ее Василий. – Все хорошо, прекрасная маркиза, и топай ты отсюда подальше, нечего тебе здесь делать, – так, что ли? И к сыну ты имеешь отношение постольку-поскольку... А?

Таня молчала, разглаживала на коленях юбку, и Василий, глядя на ее руки, на открытые колени, вспоминая, как он когда-то ласкал ее, с горечью спросил:

– Неужели так сразу и забыла меня, а? Забыла, Татьяна Георгиевна?

Таня молчала.

– И что говорила мне тогда – тоже забыла?

Он напомнил ей некоторые ее слова. Таня покраснела, опустила голову и тихо попросила:

– Не надо, Вася.

– Почему не надо? Ведь было же это. Может быть, я об этом до сих пор помню... как о самом лучшем, что было у меня, – с усилием выговорил он. – Об этом ты не подумала? А ты мне такие слова говоришь, да еще хочешь, чтобы я не обижался.

– Ну я же сказала – извини.

– Это-то конечно, – сразу сник Василий. – Я и забыл, что это слово у вас всегда наготове. Толкнул кого чуть – извините, чихнул – извините. Даже, наверно, перед собакой извиняетесь, если на ногу ей наступите...

Василий чувствовал, что говорит не так, как нужно, что это обида его говорит, но никак не мог найти других слов, медленно продолжал, запинаясь:

– А вот поговорить со мной по-человечески, понять, что у меня тоже... душа есть, – это тебе в голову не пришло.

– Да нет же, Вася, – чуть ли не умоляюще сказала Таня. – Ты тоже не хочешь понять меня. Я же сказала, что растерялась – вот и наговорила лишнего.

– Не очень-то ты растерялась, – только и нашел, что сказать Василий.

– Ну пожалуйста, поверь мне, – уже увереннее сказала Таня. – Ну да, правда, я не хотела тебе ничего объяснять, но ведь... потому, что мне и самой нелегко это сделать. Да ведь и ты, я же помню, иногда в Гагре смотрел на меня... как на девку, которая приехала развлечься на стороне, разве нет?

– Нет, – не совсем искренне сказал Василий, пряча от нее глаза.

– Неправда, Вася, – мягко сказала Таня. – Где-то в глубине души ты иногда думал так, я же чувствовала...

– Чувствовала... А не чувствовала, сколько раз я потом вспоминал тебя? Не икалось?

Она улыбнулась, но тут же снова стала серьезной.

– И я тебя вспоминала, Вася, и не раз. Да что сейчас говорить об этом... Что было, то было, жизни-то наши разошлись, у каждого теперь своя.

– А может, и не совсем еще разошлись, – сказал вдруг Василий.

– Что? – посмотрела на него Таня.

– Может, говорю, и не совсем разошлись, – медленно повторил Василий, пристально глядя на нее. Он уже забыл о своей обиде – он видел ее прежней и думал только о том, что эта женщина нравится ему... Нравится – не то слово. Нравилась она ему тогда, в Гагре, а сейчас, когда у них был сын, – а теперь Василий все время не то чтобы помнил об этом, а ощущал это так же хорошо, как и то, что не нужна ему никакая другая женщина, кроме Тани, – сейчас его чувство к ней было другим, куда более сильным и глубоким, и он жалел о том, что не сумеет высказать всего, и все-таки сказал то, о чем подумалось, – что жизни их, может быть, и не совсем разошлись, раз у них есть сын, и на минуту поверил в то, что у них возможно будущее. Втроем. И он продолжал:

– Разойтись-то разошлись, это верно, да почему обязательно насовсем? Почему снова не могут сойтись, – особенно сейчас? Все-таки как ни крути, а сын-то наш, мой и твой. Отец-то Олежки я, а не твой муж. И мужа ты не любишь, иначе не сделала бы так...

Он придвинулся к ней вместе со стулом и взял ее за руку.

– Тань, послушай... Веришь или нет, а не забыл я тебя. Ну да, бабенки у меня были, чего греха таить, да ведь это так, мелочь, сегодня есть, завтра нет. А о тебе я всегда помнил. И не будь этой посадки, я все равно приехал бы к тебе, – говорил он, сам веря в это, и вспомнил, как у него не раз появлялось желание и в самом деле съездить к ней. – И сама ты говоришь, что вспоминала обо мне – значит, не так уж... и плохо было тогда у нас. Ведь если бы в самом деле было у нас только это самое «сошлись-разошлись» – не вспоминали бы друг друга, а? Слушай, давай сделаем так: ты разойдешься с мужем, возьмешь Олежку, и мы поженимся, а?

– Что?!

Василий, не понимая ее взгляда, все еще веря в это будущее, неожиданно представившееся ему, заторопился, глотая слова:

– А что? Уйдешь от него, чего тебе с ним жить, раз так, пока где-нибудь комнату снимем, а потом найдем что-нибудь или кооператив построим. Думаешь, я всю жизнь таким бродягой буду? Да я... Тань, да ради тебя я горы сворочу! Заживем втроем, вот увидишь! Ну и что с того, что ты с высшим образованием, а я нет? Я тоже учиться буду, я же не дурак какой-нибудь, просто так уж жизнь у меня... наперекосяк сложилась, что учиться не пришлось... Но ты не бойся, нуждаться и сейчас ни в чем не будешь, сотни две я всегда выколочу, я же умею работать... И мебель такую же купим. Да чего там такую – в десять риз лучше! В последний раз схожу на селедку, тыщи три наверняка заработаю, хватит на первое время. И пить больше все – завязываю... Ты что, не веришь? Думаешь, я совсем уж пропащий человек? Чего ты так смотришь? – медленно трезвея, спросил Василий, выпуская ее руки.

А Таня смотрела на него с таким изумлением, что Василий, поняв наконец, что означает ее взгляд, встал и отвернулся к окну, с мучительным стыдом подумал: «Я-то разливаюсь перед ней, а она... как на вошь, на меня смотрит...»

Встала и Таня, подошла к нему, легко положила руку на плечо.

– Вася...

– Ну?

– Ты... не обижайся, но сам ведь видишь, что это невозможно.

– Чего уж не видеть, – криво усмехнулся Василий. – Совсем уж дураком надо быть, чтобы не понять – не по себе дерево гну. Ты уж извини, что я наговорил тут. Померещилось, что ты... А, чего толковать об этом. Живи, как жила, раз тебя такая жизнь... с коврами да финтифлюшками...

– А что ты о моей жизни знаешь? – так резко сказала Таня, что он тут же обернулся. Таня, сузив глаза, с гневом смотрела на него. – Что ты обо мне из своей норы судишь? Все расписал – мужа не люблю, за ковры да финтифлюшки продалась, с тобой как шлюха сошлась, родила – так мужем прикрылась... Да кто ты такой, чтобы судить меня?

– Да не сужу я тебя, – хмуро сказал Василий, разглядывая ее. – Обидно мне – смотрела ты так, что...

И запнулся, остро почувствовав, что не может найти нужных слов, чтобы объяснить свое состояние. Раньше такого с ним не бывало – с другими женщинами он говорил легко, на удобном и привычном и для него и для них языке. А теперь он хорошо понимал, что, вздумай он объясниться на этом языке с Таней, вышло бы просто грубо, да и все равно не сумел бы объяснить того, что хотел.

Таня несколько секунд молча смотрела на него, отошла и устало села за стол, потянулась за сигаретой.

– Никак особенно я на тебя не смотрела... А ты тоже хорош – чуть ли не прямо обвиняешь меня в продажности, да сам же еще и обижаешься.

– Не говорил я этого, – тихо сказал Василий.

– Не говорил – так подумал, разница невелика... Да ладно, что мы обиды считать будем. Так и быть, попытаюсь рассказать тебе, как все это вышло. Садись.

Он сел, тоже закурил. Таня сказала:

– Налей себе, если хочешь.

– А ты?

– Я это допью.

Выпили молча. Таня спокойно заговорила:

– Что мужа я не люблю – это твои догадки, и только. Хочется тебе, чтобы я его не любила – вот и говоришь. Знаю, о чем сейчас думаешь, мол, концы с концами не сходятся, любила бы – не жила с тобой. Не так-то все просто, Вася. Любовь ведь тоже... всякая бывает. Иногда кажется, что человека чуть ли не ненавидеть начинаешь, а пройдет злая минута – и дороже его на всем свете нет, все ему простить готов. А у нас с Сашей... скверное время тогда было. Видишь ли, муж у меня очень больной. И сейчас он не в командировке, а в больнице лежит, второй месяц уже. Каждый год ложится на полтора-два месяца. И детей я не могу от него иметь – из-за этой самой болезни.

– Поэтому от меня и рожала? – поднял на нее глаза Василий.

– Ты не перебивай меня, – тихо попросила Таня, – подожди, сейчас сам все поймешь. Видишь ли, мой муж – талантливый ученый, я у него еще студенткой училась. Это не главное, конечно, просто хочу сказать – для меня он человек необыкновенный, влюбилась я в него еще девчонкой, и когда вышла за него – счастливее меня, наверное, человека не было. А он и тогда уже был болен, предупреждал меня об этом. Правда, что детей у нас не будет, он и сам тогда не знал... Жизнь у нас всегда была непростая, но главное – мы любили друг друга... Но, понимаешь... в физическом отношении он человек слабый, часто болеет... А, да не в этом дело, буду уж говорить прямо. Видишь ли, он всегда считал, что с мужской точки зрения он... человек неполноценный, а когда узнал, что по его вине у меня детей не будет – совсем измучился, да и меня, откровенно говоря, замучил тем, что все время себя мучил. Тем более что он знал, как мне ребенка хочется, – я не раз ему об этом говорила, когда еще ничего точно известно не было. И он сам предлагал мне разойтись, хотя и любил меня...

Таня замолчала, нервно ломая спички и бросая их в пепельницу. Мельком взглянув на Василия, неохотно продолжала:

– Ну ладно, тут много еще можно говорить, да не стоит... Незадолго перед тем, как мы с тобой встретились, он очень болел. Да и на Юг мы собирались вместе поехать. И вдруг, буквально за день до отъезда, он обидел меня. Очень обидел... И прямо заявил, что не любит меня и жить со мной больше не будет. Тогда я не знала, почему он это сделал. Просто не могла себе представить, что он может так грубо оскорбить меня. Ну, и решила, что надо, наверно, и в самом деле расходиться. Да и вообще весь год перед этим очень тяжелый для нас обоих был, нервы расшатались – дальше некуда... Ты не смотри, что тогда, с тобой, я такая спокойная была – держать себя в руках я умею. Да только не вечно же это может продолжаться, когда-то и сорвешься. Вот я и сорвалась... Тоже накричала на него, собрала вещи – и сказала, что не вернусь к нему. И ведь действительно так думала. А потом... – Таня помолчала. – Да что потом... Знаешь, ребенка мне до того хотелось, что на детей смотреть уже спокойно не могла, плакала по ночам, – потихоньку, чтобы Саша не слышал. А он все замечал... Ну вот, по дороге в Гагру...

Таня надолго замолчала, явно не зная, как объяснить ему, и Василий, не выдержав, бухнул:

– Да говори ты, елки-палки, все, как было... Начала – так не тяни за душу.

Таня вздохнула:

– Легко сказать – как было... Ты думаешь – словами все можно объяснить?

– Можно, – отрезал Василий.

Таня усмехнулась, покачала головой.

– Не все, Вася... Вот скажи я тебе сейчас, что по дороге в Гагру решила обязательно родить, иначе поздно будет, – и ты сразу подумаешь, что я только потому и жить с тобой стала...

Василий, с удивлением глядя на нее, спросил:

– Ты что, и в самом деле... тогда решила родить?

– Да нет, Вася, ничего я тогда еще не решила... Не до того мне было. Мне скорее уехать надо было... Знаешь, тогда мне казалось, что вся моя жизнь... как-то по-другому, по-новому должна пойти. Назад мне дороги не было, – то есть это тогда я так думала, – а впереди... впереди все неясным казалось. Кроме, пожалуй, одного, – замуж снова я не собиралась. Во всяком случае, не скоро... А мне ведь тогда уже под тридцать было... И как только подумаю, что так до конца жизни без детей жить придется...

Таня, глубоко вздохнув, с какой-то необидной снисходительностью посмотрела на него и сказала:

– Тут ты вряд ли поймешь меня, для этого надо женщиной быть... Знаешь, какой бы красивой и умной женщина ни была, а без детей она – все равно человек неполноценный. Рано или поздно, а ребенок нужен каждой. И если нет его – трагедия такая иногда бывает, что и свет не мил становится...

«Говорит – как лекцию читает», – неприязненно подумал Василий.

– А тут все одно к одному сошлось... Знаешь, когда человек обижен, – ему все по-другому видится... И то, что было, и то, что будет. Ну, что было – прошло, так я тогда считала, а что будет... Ну... что могло быть? Решила, что уеду куда-нибудь от Саши, в другой город...

И опять Таня замолчала. А потом, прямо взглянув на него, спросила:

– Слушай, а если бы я и в самом деле... только потому с тобой жить стала, что мне очень ребенка хотелось... это что, преступление? Я-то для чего тебе нужна была? – почему-то заторопилась вдруг Таня. – На что ты рассчитывал, когда мы вместе поселились? Ты же просто не задумывался об этом, так? Тебе просто нужна была женщина, и что дальше будет, ты даже не думал, ведь так, Вася? – торопилась ответить она за него, и эта торопливость почему-то очень задела Василия, он угрюмо взглянул на нее и отрезал:

– А чего это ты за меня расписываешься? Думал не думал, – ты-то откуда знаешь?

– Не знаю, а предполагаю.

– Предположить все можно.

– А как было-то, Вася?

– Как, как, – окончательно разозлился Василий. – Сначала ты объясни, раз уж начала.

– Ну хорошо, хорошо, попытаюсь, – легко согласилась Таня. – Ты выпей, если хочешь.

Василию и в самом деле хотелось выпить, но то, что Таня угадала его желание, показалось ему обидным, и он проворчал:

– Успеется... Давай, говори дальше.

– Ну что дальше... – невеселым голосом сказала Таня. – В сущности-то все довольно просто было. Чтобы так, заранее решила от кого-то обязательно родить – такого не было, Вася. Но знаешь, когда все время думаешь об одном и том же... а я думала о ребенке постоянно, и не один год... наверно, поневоле начинаешь вести себя так, чтобы как-то... исполнилось это задуманное... Пока я с Сашей жила, все было просто, то есть невозможно. Ну, а уехала... что меня могло удержать? Вот тут мы с тобой и встретились. Сначала мне было... немножко смешно смотреть на тебя...

– Смешно? – зло прищурился Василий, но Таня, ласково улыбнувшись, тронула его за руку, и он весь напрягся.

– Да ты не обижайся, Вася, смешно ведь тоже по-всякому бывает, – и по-хорошему, и по-плохому... Ты тогда так смотрел на меня... У тебя же все на лице бывает написано, ты совсем не умеешь скрывать свои мысли... Вот и сейчас – сердишься на меня, а за что – и сам ведь толком не знаешь, да? А я знаю, – говорила Таня, не дожидаясь его ответа. – Обидно тебе, что я... так могла бы с тобой... только ради ребенка... Но не было этого, Вася, поверь, пожалуйста... Тогда, в самолете, у меня и в мыслях ничего такого не было...

– А потом?

– И потом все не так было, как тебе кажется... Помнишь, о чем мы в самолете говорили?

– Еще бы не помнить, – проворчал Василий.

– Мне же очень интересно было с тобой, я никогда таких людей не встречала... Читала в книгах о такой жизни, но книги, знаешь ли, совсем не то. А тут вдруг ты... такой неожиданный, не книжный, а живой, настоящий, и... красивый, сильный мужчина, – Таня смущенно улыбнулась. – Это тоже, знаешь, подействовало на меня. И я видела, что нравлюсь тебе. А потом, когда прилетели в Адлер, тебе очень не хотелось расставаться со мной, ты просто стеснялся сказать мне об этом. Вот я и предложила тебе поехать вместе со мной в Гагру. Но и тогда у меня еще ничего... никакого намерения не было. Просто хотелось еще поговорить с тобой. Ну, а потом, когда ты пришел ко мне... ночью... Откровенно говоря, я сейчас уже и сама не знаю, о чем тогда думала. Наверно, ни о чем. Может, подсознательно и сработала мысль о том, что мне нужен ребенок, но чтобы заранее думать об этом и только потому не оттолкнуть тебя... – Таня покачала головой, и твердо сказала: – Нет, Вася, не было этого...

– А когда стало?

– Что стало? – не сразу поняла его Таня. – А, вон ты о чем... Обманывать не буду – после первой же ночи решила, что если забеременею – оставлю ребенка обязательно. А потом... – она смущенно улыбнулась, – ты как будто забыл, Вася, как нам хорошо было тогда.

– Ну да, забыл!

– А не забыл – так как же говорить можешь, что только потому я и жила с тобой, что забеременеть хотела? Что ж я, по-твоему, каждую ночь лгала тебе, притворялась? Ты ведь тогда очень... дорог мне был. С тобой я впервые в жизни поняла, что такое настоящая мужская ласка, и сама себя настоящей женщиной почувствовала. Да вспомни, я тогда же и говорила тебе об этом.

– Помню, – не сразу сказал Василий. И ведь действительно говорила...

– А почему же тогда не веришь?

– Ладно, дальше рассказывай.

– Ну что дальше? Вернулась сюда...

– К мужу, – жестко уточнил Василий.

– Нет, это потом было, – опять непонятно взглянула на него Таня. – Я два месяца одна жила, о нем и не знала ничего. А потом он снова в больницу попал, я пошла к врачам, с ним увиделась и поняла, почему он тогда, перед отъездом, так обидел меня. Он узнал, что болезнь у него неизлечимая и жить ему осталось лет пять, самое большее.

Василий вздрогнул от неожиданности и с жалостью взглянул на Таню. Она смотрела прямо перед собой, на свои руки, в которых крошилась очередная спичка. Вся пепельница уже была полна изломанными спичками.

– А что это за болезнь? – тихо спросил Василий.

– Лучевая. Ты такой фильм – «Девять дней одного года» – видел?

– Видел.

– Вот и у него такая болезнь, как у того Гусева. – Таня невесело усмехнулась. – Но там, в кино, все сошло благополучно, – так то ж в кино... А я вот... не такая оказалась, не сообразила, почему он так со мной поступил. Да и ему надо отдать должное – разыграл все так, что, наверно, редкая женщина смогла бы остаться. Или просто я такая уж...

– Да почему он так?

Таня с досадой посмотрела на него.

– Господи, да все же очень просто... Он не хотел, чтобы я связывала себя с ним, умирающим. Он же хочет, чтобы я счастлива была. На свой, конечно, лад хочет. Он думает, что если уж не может дать мне всего, так пусть с другим мне будет счастье. Да и болезнь у него такая страшная, что, может быть, и в самом деле от его любви ко мне не так уж много осталось... Ох, Вася, если бы ты знал, как он иногда мучается! – с отчаянием сказала Таня, и Василию показалось, что сейчас она заплачет. – И ведь самое-то страшное в том, что ничем ему помочь нельзя и что он знает об этом... А ты мне... такое говоришь – ковры да финтифлюшки...

Таня закусила губу, быстрым движением смахнула с глаз слезинки и потянулась за сигаретой. Василий торопливо зажег спичку и дал ей прикурить. Таня, помолчав, уже спокойнее продолжала:

– Вот видишь, как все непросто оказалось... Ты, конечно, можешь не поверить мне... ну, да тут уж я ничем не могу помочь...

Она прямо, твердо смотрела на него, и Василий сказал:

– Верю, Татьяна... Только и ты пойми... Обидно мне было, что ты... сначала так... ну, что это меня не касается...

– Вот тут я и в самом деле виновата, – легко согласилась Таня. – Ты уж прости... – и чуть улыбнулась ему. – Я не со зла, просто думала, что так лучше будет – обидишься на меня, уедешь и скорее забудешь. Я ведь знаю, что тебе это не может быть безразлично. Ты ведь добрый, сердце у тебя доброе... И если бы ты не встретился тогда... Не знаю уж, как было бы... А сейчас... ты даже не представляешь, как хорошо с Олежкой. И Саша ведь все знает.

– Знает? – удивился Василий.

– Ну, конечно, – Таня улыбнулась. – Я с самого начала ничего не скрывала. Да и как бы я объяснила ему?

– А, ну да...

– И любит он его ничуть не меньше, чем собственного.

«Ну, это уж вряд ли», – подумал Василий и спросил:

– А знает он, кто я такой?

– Знает, хотя ни разу не спрашивал, я сама рассказала.

– Зачем?

– Ну как зачем? – Таня неуверенно посмотрела на него. – А что скрывать?

«Интересно, что она могла наговорить обо мне», – подумал Василий и невесело сказал:

– Думаешь, к такому, как я... серому, ревновать меньше будет?

– Да что ты, Вася...

Но по ее смущению Василий понял, что угадал, и натянуто улыбнулся.

– Да нет, ничего, это я так. Ну, а... как же вы теперь?

– Да по-разному, Вася. Только... не взыщи, об этом я говорить не буду, это – наше с ним...

– Да я ведь потому спросил, – торопливо сказал Василий, – что... – и опять замялся, не находя слов.

– Я понимаю почему, – тут же пришла на помощь Таня. – В общем-то хорошо. Не так, конечно, как раньше, но... ведь и мы другие стали.

И надолго замолчали оба.