Хочется отметить крайне плодотворную для поэта тему — тему христианства в нем и христианской культуры, которую он сам в многочисленных американских интервью, особенно после вручения Нобелевской премии, неоднократно пытался отрицать или как-то снивелировать… Да, увы, есть у него и иронические антихристианские выпады, Бог ему судья. Увы, подобных выпадов не миновали ни Сергей Есенин, ни Владимир Маяковский, ни Александр Блок. Не примем эти выпады и осудим. Пойдем дальше.
А дальше увидим, что поэт, чуть ли не отнекивающийся в поздних американских интервью от христианства, вероятно, по политическим и национальным мотивам, в творчестве своем создал несколько поэтических шедевров христианской, а то и прямо православной направленности, от «Большой элегии Джону Донну» до цикла рождественских стихов и знаменитого «Сретенья», посвященного Анне Ахматовой. Да сочини он только «Сретенье», это стихотворение обессмертило бы его как христианского, православного поэта. Не случайно именно его читали на отпевании самого Бродского в православном храме.
А сколько христианских понятий, определений, образов живет в его стихах! Тысячи, не меньше. Берусь утверждать, что христианские образы пронизывают всю его поэзию. «Я христианин, потому что я не варвар. Некоторые вещи в христианстве мне нравятся. Да, в сущности, многое…»
Думаю, о христианстве самого Иосифа Бродского нам еще предстоит многое выяснить; есть немало фотографий, где он изображен с христианским крестом на шее. Его ироничные и дипломатичные уходы от ответов на тему собственного крещения вполне объяснимы, но отрицательного ответа никогда не было. Да и жена, верная католичка, хоронила его с крестиком в руках. В любом случае он человек христианской культуры и никакой иной. И газетные ироничные, экуменистические поддакивания — всего лишь дань всесильной мировой закулисе: что поделаешь, не хотел он жертвовать своим относительно спокойным и благополучным житьем отшельника.
«Художественное произведение мешает вам удержаться в доктрине, в той или иной религиозной системе, потому что творчество обладает колоссальной центробежной энергией и выносит вас за пределы, скажем, того или иного религиозного радиуса. Простой пример: „Божественная комедия“, которая куда интереснее, чем то же самое у отцов церкви. То есть Данте сознательно удерживает себя в узде доктрины, но в принципе, когда вы пишете стихотворение, вы очень часто чувствуете, что можете выйти за пределы религиозной доктрины». Бродскому тоже случалось выходить в стихах за пределы, но и узы христианской доктрины он с себя не снимал. «Кроме страха перед дьяволом и Богом, / существует что-то выше человека…»
Вот еще интересная тема для поэтического сравнения: узы христианской доктрины и уход за ее пределы у Иосифа Бродского и Юрия Кузнецова…
Надеюсь, о христианской лирике Бродского мне тоже удастся как-нибудь высказаться отдельно. Очень уж интересная тема. И когда бытовые вынужденные оговорки и уклонения уходят после смерти в никуда, в пустоту, остаются озвученные поэтом, посланные кем-то свыше проникновенные слова:
Еще одна, уже четвертая, проникновенная, освобожденная от плена вещей и хладного тлена смерти тема в поэзии Иосифа Бродского — посвящение друзьям, поминание великих учителей, разговор с творцами. Тут и «Литовский ноктюрн: Томасу Венцлова», и стихи из ссылки «На смерть T. С. Элиота», и ранние стихи «Памяти Е. А. Баратынского» и «На смерть Роберта Фроста», и стихи, посвященные Евгению Рейну, и уже эмигрантское «На столетие Анны Ахматовой», и совсем уж позднее стихотворение ирландскому поэту Шеймусу Хини:
Когда поэт пишет о любимом и дорогом, о друзьях и близких, он волшебно избавляется от игры в гениальничанье, от «приполярного душевного климата» и от иронически-риторической стихотворной гимнастики, от ненужного ерничества и элитарной брезгливости. Разве найдет самый строгий его оппонент все эти недостатки в стихотворении, посвященном столетию Анны Ахматовой?
Пожалуй, подобная искренность в стихах Иосифа Бродского проступает еще в тех случаях, когда поэт сам опрокидывает на читателя свою душу, свои чувства и свое понимание мира, свое отчаяние и свое умирание. Таким личностным откликом, наверное, была для него «Бабочка». Таким автопортретом, я считаю, стал его и мужественный, и болезненный, и до предела распахнутый, и сокровенный «Осенний крик ястреба».
Увы, с этим прозрением он угадал. Крик не помог замерзающему ястребу. И лишь горсть перьев, юрких ледяных хлопьев слетела на склон холма. Что это — автоэпитафия? Запись мыслей предвидящего свою смерть на вершине поэта? Не уберегся он от третьего инфаркта в свои неполных 56 лет от роду… Америка, может быть, и нашла своего поэта-лауреата Иосифа Бродского, но, я уверен, он сам так и не нашел своей Америки.
Эрудиция, талант и культура делали свое, в результате из умствования и многословия Иосифа Бродского в русскую литературу пришли такие шедевры, как «Сретенье», «Народ», «Пророчество», «В деревне Бог живет не по углам», «Горение», «На смерть Жукова», «Одиссей Телемаку», «На столетие Анны Ахматовой» и, конечно же, «Осенний крик ястреба». Составить бы из лучших стихов Иосифа Бродского — любовных, имперских, христианских, северных, из цикла «in memoriam» и глубоко личных, прочувствованных им самим, книжку «Избранного» — и думаю, всем его злым оппонентам нечего было бы сказать…