Владимир Соколов с замиранием сердца следил за тем, как раненый английский разведчик разговаривает с немецким майором, отвечавшим за охрану радиоузла. Он сразу понял, что немец в чем-то заподозрил англичанина, но, будучи отделен от места событий примерно пятьюдесятью метрами — ближе было не подойти, все просматривалось, — не слышал, в чем суть конфликта. А потом англичанин выхватил «Вальтер», мастерски всадил фашисту пулю в голову и бросился к броневику, чтобы его не задела губительная пулеметная очередь.

«Молодец!» — невольно подумал капитан. В эту секунду он позабыл о том, что его задача состоит как раз в том, чтобы не пропустить англичанина в один из ключевых пунктов города. Он увидел, как часовой позади разведчика вскидывает винтовку, вырвал из кобуры свой пистолет и выстрелил по немцу. Тот рухнул.

Явно не ожидавший помощи англичанин тем временем в упор разрядил свой «Вальтер» в двух солдат, вышедших из броневика. Третий успел захлопнуть броневую дверцу и теперь был неуязвим для пуль. Владимир понял, что пришла пора действовать, и выскочил из своего убежища.

Англичанин стоял, прижавшись к борту броневика, чтобы не оказаться в зоне огня пулемета. Соколов обогнул машину и взглянул на противника-союзника. Парень был симпатичный, с мужественным, загорелым, давно небритым лицом. В здоровой руке он сжимал «Вальтер».

— Ты кто? — хрипло спросил он по-немецки. — Почему стрелял в часового?

— Чтобы спасти тебя, — тоже по-немецки ответил Владимир.

Англичанин, видимо, пару секунд думал, как поступить, потом кивнул и сказал:

— Пойдем, поможешь…

«Принял меня за немца-антифашиста», — подумал Владимир.

— А с этим что? — Соколов стукнул кулаком по борту броневика.

— Ах, черт!.. Есть гранаты?

— Гранаты есть у меня, — раздался неподалеку высокий, чуть насмешливый голос.

Парни, работавшие на разборке сгоревшего дома, в мгновение ока превратились в вооруженный отряд. Все они облачились в гимнастерки, все держал в руках винтовки и автоматы. И смотрели на англичанина и Соколова холодно, равнодушно, будто и не было только что на их глазах краткосрочного боя.

Впереди стоял одетый в хороший штатский костюм Латушка. Соколов сразу узнал его по фотографии, которую рассматривал в доме Михаила Ивановича.

— Вы прекрасно справились с первой частью задания, мистер, — с улыбкой проговорил он, медленно приближаясь к англичанину. — Сняли охрану у радиоузла… А теперь мы, пожалуй, обойдемся и без вашей помощи. Если в доме есть еще немцы, с ними вполне справятся они, — он кивнул на вооруженных людей.

— Почему твои парни не помогли мне? — хрипло проговорил англичанин. — Почему вмешался вот он, немец?.. — Он мотнул головой на Соколова.

— Потому что мои парни будут защищать этот дом от красных, — повысил голос Латушка. — И обеспечивать мою охрану, если мне придется отступить! Вы думаете, я согласился бы положить белорусских хлопцев ради какого-то английского наемника? Да никогда в жизни… Вы выполнили свою миссию, сэр, — холодно заключил Латушка, — и лично мне больше не нужны… Равно как и этот фриц, разумеется, — он кивнул на застывшего рядом с англичанином Соколова.

Бойцы БКО вскинули автоматы. Латушка улыбался, глядя на обреченных офицеров.

И тут над головами Джима и Владимира загрохотал пулемет. Это засевший в броневике немец решил напомнить о своем присутствии. Длинные очереди сразу развалили группу вооруженных людей, взбили черную пыль на пепелище. Раздались панические вопли и стоны раненых. Уцелевшие бросились врассыпную, бросая оружие. Соколов и Кэббот, конечно, неминуемо погибли бы тоже, но их спасло то, что они стояли в «мертвой зоне», вплотную к борту бронемашины.

Англичанин кинул на Соколова отчаянный взгляд. И Владимир понял — рано или поздно немец сядет за руль, отъедет, и тогда смерть неизбежно настигнет их.

— Сейчас, — хрипло пробормотал он, сжимая в руке пистолет, и двинулся вокруг броневика.

Лючок в двери со стороны водителя был незакрыт. Это Владимир заметил, еще когда спешил на помощь англичанину. Он поспешно сунул туда ствол «Вальтера» и нажал на спуск. Пулеметный огонь тут же оборвался, было слышно, как убитый немец упал на пол бронемашины.

Только сейчас, немного придя в себя, Джим и Владимир обратили внимание на то, что Латушки среди убитых и раненых бойцов БКО нет. Только слегка приоткрытая дверь, ведущая в здание радиоузла, говорила о том, что лидер белорусских националистов решил воспользоваться суматохой боя для того, чтобы без помех сделать главное заявление своей жизни…

* * *

О том, что в центральный подъезд бывшего комиссариата соваться не стоит, Фил Ран понял сразу. Часовой, охранявший вход, хоть и козырнул ему, но проводил весьма пристальным взглядом. Двое других тоже держали карабины наизготовку. Видимо, выдрессировали этих парней серьезно. Сразу потребуют спецпропуск, а не увидев его, откроют огонь.

Неспешно свернув на улицу, до войны носившую имя Энгельса, а немцами переименованную в Театральную, Ран поравнялся с трехэтажным каменным зданием, примыкавшим к комиссариату с запада. Когда-то, до сентября 1943-го, этот дом был личной резиденцией генерального комиссара, но после того, как в нем был убит Вильгельм Кубе, охотников жить в нем больше не нашлось. Теперь, после эвакуации, дом пустовал. Теплый ветер кружил на его крыльце мешанину из рваных бумаг, испещренных немецкой машинописью, и фотографий. Фил машинально взглянул на одну из карточек — группа улыбающихся молодых офицеров вермахта на фоне Эйфелевой башни и надпись: «Просто не верится! Мы в Париже!.. Июль 1940 г.».

Оглянувшись, Фил выхватил из кобуры пистолет и легко, бесшумно взбежал на крыльцо. Никого. Двери легко подавались нажиму пальцев. Видимо, минировать это здание никто не собирался. Мусор, обрывки бумаги и пустота во всех комнатах. В гостиной на стене висел покосившийся портрет Гитлера. Посреди хаоса и разрухи выглядел он довольно комично.

Взбежав на третий этаж, Ран смерил глазами расстояние между окном и стеной комиссариата. Рискованно, но война в рядах коммандос приучает относиться к риску философски, как к одному из непременных слагаемых службы… Сунув за пояс пистолет и нож, Ран плюнул на руки и, подтянув к окну длинную ветку высокого дерева, кошкой прыгнул на нее.

Он рассчитывал, что останется незамеченным, но ошибся. Услышал только, как снизу раздалось суматошное «Halt!», не глядя, кинул нож на крик, по хрипу понял, что попал, и в следующее мгновение длинная автоматная очередь оборвала его жизнь…

…— Обер-лейтенант Тило фон Брюнн, — растерянно проговорил старший патруля, рассматривая документы убитого. — И что на него нашло?..

— Может, был завербован русскими? — вяло предположил часовой, убивший Рана.

— Черт его знает, — пожал плечами третий. — В любом случае это уже неважно.

* * *

— Командир, — озабоченно проговорил бородатый, — знаешь, чего я думаю?

— Чего? — вяло откликнулся старший группы. После безрезультатных рысканий по летнему городу трое НКВДшников снова встретились на заранее оговоренном месте — в православном соборе на Немиге.

— В форму бы нам не мешало переодеться в немецкую. А то штатских к этим объектам вообще не пускают. Меня фриц у Дома правительства так шуганул — думал, сейчас пристрелит просто, и все.

— Точно, — поддакнул третий. — Сейчас нам эта маскировка, — он похлопал рукой по борту своего штатского пиджака, — уже без надобности. СС из города ушли, в лицо нас не знают, свидетелей боя на ипподроме нет… Чего таиться?

Старший по группе сосредоточенно перекрестился, глядя на образ. В соборе было довольно много людей. Шла служба. Пожилой священник возносил молитвы за сохранение города… «А при немцах небось молился за христолюбивое германское воинство», — со злобой подумал майор. Ему захотелось выхватить пистолет и разрядить всю обойму в долгогривого.

— Ладно, — нехотя сказал он. — Сейчас расходимся. Всем достать форму, желательно рядовых. Нечего привлекать к себе внимание. Офицеры сейчас в Минске наперечет.

— Есть, — шепотом отозвались оба участника группы.