Год 1992-й. Где-то в Югославии. Солнце с час уже, как опустилось за верхушки высоких деревьев, и в лесу было темно как в карцере. Только тусклая Луна то там, то тут показывала себя в густой листве. Три человека, в пятнистых куртках, пробирались сквозь чащу. Они с трудом могли видеть друг друга.

Автоматные дула у первых двоих высовывались краешком — в темноте можно было не разглядеть.

Уже прошло больше часа, а лес все не заканчивался. Двое остановились, услышав за спиною треск сучьев и что-то русское, очень матерное. Это их товарищ, что ковылял следом, рухнул, зацепившись за какую-то корягу. Ему помогли подняться.

Он продолжал выдавать ругательства, растирая ушибленное колено.

— Тихо! — Послышалось по-русски, но коряво. — Здесь много НАТО. Очень опасно. Нельзя говорить громко. НАТО могут слышать.

Русский что-то пробурчал в ответ, и все трое двинулись дальше вглубь леса — туда, где совсем ничего не виднелось, где только расплывчатые очертания веток, сливаясь, таяли в темноте.

Вообще, он был не совсем русским, о чем говорили смуглая внешность и кавказский акцент.

— Отдохнём, — сказал один из проводников и присел на траву.

Кавказец обернулся.

— Я не устал, — бросил он резко. — Отдыхать будем после.

— Нельзя, — ответил проводник. — Идти еще долго. Надо отдохнуть.

По тону, каким это прозвучало, кавказец понял: возражать не стоит.

Он упал на траву. Лиц людей рядом было не разобрать сейчас и не разобрать вообще ничего — все покрывал ночной мрак. Только листья над головой перешептывались, встревоженные ветерком. Хотелось курить, но каждый знал, что об этом нельзя даже думать.

— Откуда ты? — Негромко спросил кавказца один из проводников.

— С Кубани, — ответил тот.

— Какой город?

— Краснодар.

— Краснодар? Нет, не слышал. У нас тут в отряде один русский был — с Ленинграда. Хороший боец. С каждого боя по две головы в мешке приносил. Его мусульмане в плен взяли. Мне рассказал потом один наш, который с ним в плену был. Когда мусульмане этого русского пытать начали, он сам руку в печку положил. Те его стали уважать — без пыток застрелили.

Кавказец смотрел на рассказчика, не видя его. Он чувствовал, как, вдруг, стало холодно.

— Что, сильно пытают?

— Спроси у Милоша, — серб кивнул в сторону другого проводника и хрипло захохотал. — Но только он тебе не ответит. Ему мусульмане язык отрезали. Но убить не успели. Он вырвал нож у одного из них и убил обоих, которые его пытали. Потом убежал. Обычно мусульмане кастрируют пленного и таиландский галстук делают, как их ваши чеченцы научили: в горло — ножом и вытягивают оттуда язык. Долгая смерть…. Если нас мусульмане захватят, лучше сразу себя убить. — Он помолчал, наслаждаясь впечатлением, какое должен был произвести рассказ. Серб чувствовал, что кавказцу не по себе. Тот не отвечал, и рассказчик продолжал говорить своим тихим, но внятным шепотом. — Милош хороший солдат. У него на счету восемнадцать мусульман и четыре НАТО. Он поклялся мстить за родных. Когда в его деревню пришел отряд ООН, это были мусульмане в их форме. Они убили всех. Каждому, даже детям, отрубали три пальца на руке — которыми крестятся. Его жену насиловали, а потом резали на куски. Голову ее повесили на дереве. Детей закопали живыми. А потом его родители погибли, когда НАТО бомбили город. Их самолеты бросали бомбы туда, где были только дома людей, больницы, школы. Мы сбили один самолет и взяли в плен летчика. Он рассказал, что их генералы хотят больше мертвых и больше разрушенного. — Серб помолчал. — Мы с этим летчиком все то сделали, что мусульмане с пленными: кастрировали, а потом — таиландский галстук. Он очень нас просил, чтоб мы его застрелили… — Кавказец по голосу чувствовал, что рассказчик улыбается. — Позавчера я фото видел. Там хорват стоит и голову нашего держит отрезанную — трофей такой. Мы ее у убитого офицера ихнего нашли. Он и еще несколько их солдат в селе хорватском прятались. — Серб почесал за спиной и мрачно сплюнул в траву. — Нет больше того села. И вообще ничего нет там — угли только и кости обугленные… Ладно, — он привстал. — Пошли, идти надо.

Все трое поднялись и молча двинулись дальше, раздвигая руками переплетения густых зарослей и колючих, торчащих во все стороны веток.

Когда обходили стороной небольшую поляну, показалось, что там, за деревьями, почти как днем: сияющий диск Луны обливал тишину вокруг своим светом, выдавая там и тут фантастические силуэты.

Поляна осталась позади в нескольких метрах, и тут кавказец замер на месте. Сквозь полумрак и ветки деревьев он ясно различал сейчас очертания трех фигур в касках. Рука его поползла к торчащей из-под кожанного армейского ремня рукоятке «Браунинга». Но едва он ухватился за пистолет, как тишину разорвали три короткие автоматные очереди. Оба его спутника мешками повалились в траву. Кавказец стоял, как парализованный. Он боялся дышать. Двое в касках шагнули к нему из кустов. Это были натовские солдаты. Два дула разглядывали его в упор.

— No! — Закричал он все, что знал по английски. — No! Не стреляйте! Я уже сдаюсь.

Медленно, двумя пальцами извлек из-за пояса пистолет и отшвырнул его в сторону как можно дальше, после чего поднял высоко вверх обе руки.

Несколько дней спустя. Где-то в Америке.

— Имя!

— Артур.

— Фамилия!

— Гаджибов.

— Откуда?

— Из Краснодара.

Блондин в белой рубашке, верхние три пуговицы которой были расстегнуты, жевал во рту окурок. Руки держал в карманах белых отутюженных брюк. На стуле перед ним сидел бородатый кавказец. Он тупо разглядывал наполненную сдавленными окурками фарфоровую пепельницу.

— Как попал в Югославию?

Кавказец молчал, продолжая смотреть в сторону.

— Я тебя спрашиваю.

— Вашим людям я уже все сказал.

— Похоже, ты не понял еще, где оказался. — Блондин с интересом разглядывал кавказца. — Мы умеем быстро разговорить любого.

Кавказец, не отрываясь, смотрел на пепельницу.

— Я все уже сказал.

Кроме них в комнате был еще усатый брюнет в мятой рубашке. Он сидел прямо на столе, свесив ноги и молча курил. Сквозь зашторенные окна пробивались очертания небоскребов — типичный пейзаж большого американского города.

Открылась дверь и в комнату вошла аккуратно одетая секретарша.

— Would you like a coffee? — Поинтересовалась она, выговаривая последнее слово через «а», как это делают обычно американцы, вопреки всем правилам оксфордского произношения.

— No. Thank you. — Отпустил ее блондин.

Дверь за секретаршей закрылась. Усатый брюнет раздавил в пепельнице окурок и, встав со стола, подошел вплотную к кавказцу.

— Ненавижу черных, — спокойно выговорил он, разглядывая Гаджибова. Потом, вдруг, с разворотом нанес ему сильный прямой удар в челюсть, от которого кавказец слетел на пол, перевернув стул.

Брюнет деловито размял кулак. Гаджибов, сидя на полу, широко раскрыл рот и, запустив туда грязные пальцы, принялся ковыряться. Довольно скоро он извлек наружу обломок зуба. Пальцы и рот у Гаджибова были перемазаны кровью. С любопытством разглядев находку, он бросил ее на ковер. Усатый надавил кнопку. Когда появилась секретарша, он быстро обернулся к ней:

— Please, go down stairs and fetch as two Big Macs and two Cokes and that'll be it for the day.

— O.K, sir, — секретарша вышла, даже не взглянув на Гаджибова, который вдруг подал голос:

— Курить хочу.

Брюнет взял со стола пачку «Marlboro», и, выбив оттуда щелчком одну сигарету, бросил ее кавказцу. Тот поднялся, держа сигарету во рту, кое-как отряхнулся и вопросительно уставился на стоящего рядом брюнета:

— А огня?

Усатый посмотрел на него с ненавистью.

— Щас!

…Второй раз Гаджибов поднимался с пола уже не быстро. Правой рукой он держался о стул, левой — придерживал разбитую челюсть. Усатый жестом отозвал в сторону своего коллегу и, не сводя глаз с усаживающегося на стул Гаджибова, негромко сказал блондину:

— Надо будет связаться с нашими людьми в Краснодаре. Если это то, что я думаю, предстоит серьезная работа.

— Может, ты ошибаешься, — блондин продолжал стоять, держа руки в карманах.

Усатый поглядел на Гаджибова, на пепельницу с горой окурков и задумчиво почесал подбородок:

— Может, и ошибаюсь.