Лена протянула руку и нажала на пульт. Экран зажегся. Выглянула холеная физиономия телеведущего, который рассказывал зрителям, что и где случилось в крае за последние дни. После праздника в казачьей станице показали выпускной вечер в городской школе. Затем поведали о проблемах фермера, которому крохозное начальство при дружном одобрении односельчан никак не желало отдавать в аренду коровник.

В комнату вошел Беляков. Он нес в руках два бокала с мутно-оранжевой жидкостью, в которой плавали серебристые кубики льда.

— Этот коктейль меня научили делать на Гаваях, — самодовольно заявил сыщик и поставил один бокал рядом с Леной.

Та снисходительно посмотрела на жидкость, потом — на Белякова.

— Хочешь меня напоить, а потом — в постель?

Детектив брезгливо скривился.

— Как вульгарно. Но ты меня все равно обидишь, если откажешься немножко выпить со мной.

— Разве что, совсем немножко.

Лена взяла коктейль. Они пили молча. Лена смотрела на экран. Беляков — на Лену.

— …А сейчас в нашей передаче криминальная тема, — заявил ведущий. — Мы уже рассказывали вам в одной из наших передач, что два дня назад в Фестивальном микрорайоне в перестрелке с вооруженным бандитом, которому удалось скрыться, погиб лейтенант милиции Андрей Макашов. Его коллега Анатолий Мищенко был тяжело ранен в этой перестрелке и доставлен в больницу. Как сообщили нам, сейчас его жизнь вне опасности. Андрею Мищенко было двадцать шесть лет. — Лицо телеведущего сделалось скорбным. — Вдовой осталась жена, без отца остались двое детей. Сегодня коллеги пришли проводить своего товарища в последний путь.

На экране возник утопающий в венках гроб. Среди публики Лена увидела Красикова. Он стоял рядом с гробом. Его рукав был перевязан траурной ленточкой. На вдетом в черную рамку фото Лена узнала того, в кого она стреляла два дня назад. Она вспомнила тот подъезд, побитую пулями машину…

— Много теплых слов было сказано о безвременно ушедшем товарище, чью жизнь оборвала подлая рука убийцы, — вещала за кадром бабушка. — Выступивший на траурном митинге представитель администрации края Алексей Федорович Миндалев сообщил, что администрацией принято решение выделить вдове погибшего на боевом посту милиционера пять тысяч рублей, чтобы хоть как-то поддержать семью, оставшуюся без кормильца. На митинге также выступили представители некоторых политических партий. Очень эмоциональным было выступление представителя краснодарской фракции ЛДПР.

На экране появился бородатый дедушка с явными признаками психического нездоровья. Он что-то кричал в микрофон. Глаза у него злобно блестели.

— До каких пор, — зазвучал его голос с экрана, — я спрашиваю вас, до каких пор, будут гибнуть от пуль бандитов хорошие честные парни?! И я вам отвечу! Дедушка надрывался так, словно бы не рассчитывал на усилители. — Пока у власти в Кремле будут сидеть безответственные и, не побоюсь этого слова — преступные люди! Только тогда в стране у нас наступит наконец порядок, когда к власти прийдет мудрый правитель, правитель, глубоко болеющий за судьбы своей страны. Я имею Владимира Воль…

Лена отшвырнула пульт в сторону.

— Отвратительно, — процедила она.

Беляков глядел на нее с сочувствием.

— Бедная девочка. Ты еще так мало слопала в этой жизни дерьма, а тебя уже успело стошнить.

Он пристроился рядом с ней на диване. Лена вдруг повернула голову. Она смотрела на Белякова так, как если бы увидела его впервые.

— Хочешь меня напоить? — Спросила она резко. — Валяй! — Лена поглядела на черный пустой экран телевизора. Потом откинулась на спинку дивана. — Давай пить, — сказала она устало. — А там — будь, что будет…

Экскурс в прошлое.

Веселая музыка лилась отовсюду. Подвешенные к потолку динамики натужно кряхтели и тяжело кашляли. Они как могли старались, создавая всем, кто тут был, праздничное настроение. Тусклые огоньки разноцветных фонариков перемигивались играючи, словно желали развеселить тех, кому все еще было грустно. Но развеселить Лену они и не пытались сегодня. Она стояла, подперев стенку, и мрачно смотрела на кружащиеся пары.

Проходили какие-то молодые люди. Они разглядывали критически девушек у стены. Лена знала наверняка: ее не выберут.

Шла уже вторая половина выпускного вечера. Скоро Лена покинет эту школу уже навсегда, и за порогом останутся самые разные воспоминания ее шестнадцатилетней жизни. Какой-то прыщавый парень, проходя мимо, оглядел Лену, хмыкнул презрительно и направился к стоящей с ней рядом рыжей девице.

— Ну че? Подем, потанцуем? — Предложил он.

Та охотно согласилась. Лена проводила их взглядом, пока они не исчезли среди вальсирующих пар. Ей вдруг захотелось уйти. Она посмотрела вокруг.

В одну из дверей ввалилась компания: Вовка Фокин — ее одноклассник и еще трое его дружков. Всех четверых шатало от выпитого. Прохаживаясь по залу, задели кого-то, но драки не произошло — немного попетушившись, разошлись. Вовка Фокин заметил Лену.

— Ой, ребя, Артёмина стоит! — Все четверо радостно уставились на нее. Погнали, — пригласил всех Вовка. — поприкалываемся.

Компания двинулась в направлении Лены. Та посмотрела на них и внутренне съежилась.

— Ты ли это, Елена?! Тебя ли я вижу?! — Фокин шел к ней, расставив широко руки. — Или это глаза мои сегодня галлюцинируют? — Все четверо давилсь от смеха. — Нешто и ты пришла сюда? Или я слишком много выпил?

Лена подняла глаза. Взгляд ее блеснул ненавистью. Всей компании стало еще веселей.

— Не, она! Точно она! — Кривляясь, Фокин обошел Лену полукругом. Слишком близко на всякий случай подходить не стал. — А, может, мне на танец тебя пригласить? — От смеха он чуть не свалился на пол. Некоторырые танцующие оборачивались на развелилившкюся группу. — Вот я на того посмотрю, кто ее пригласит!

Лена поняла — теперь уже точно пора сваливать. Один из приятелей Фокина шагнул к ней уже совсем близко и, растягивая слова, произнес нараспев:

— Девочка, скажу тебе по дружески: ты — уродина. Ведь это — правда! Иди к маме домой. Или ты не согласна, что ты у-ро-ди-на?

Оплеуха, звучная, громкая прекратила всеобщий смех. Со жгучей ненавистью глядела Лена на вовкиного приятеля. Тот, ошалев, отскочил в сторону. Ладонь он прижимал к красной от удара щеке. Ошарашено посмотрел на Лену. Потом, повернувшись к остальной компании, захихикал довольно и ткнул в девушку пальцем.

— Смотри, кусается.

Не глядя ни на кого, и нигде не задерживаясь, Лена выбежала из зала. Она быстро шла по пустынным коридорам школы, где навсегда оставалось детство. Мертвыми рядами стояли пустые классы. Со стен на нее смотрели задумчивые лица разного рода деятелей всех времен и народов. Лена слышала, как звонкое эхо шагов дребезжало тихонько в оконных стеклах и убегало куда-то вдаль по тихому коридору, словно хотело там в темноте спрятаться.

Вот, она и на улице. Летняя южная ночь пахнула в лицо прохладою с моря. Уже начинало светать. Лена брела по тихой кривой улочке, сама точно не зная куда. Отовсюду обступали неподвижные громады ночных девятиэтажек. Они глядели серьезно, сверху, из полумрака несколькими горящими окнами.

Лена приземлилась на какую-то раздавленную лавочку у подъезда и сидела, глядя как коты в сторонке шумно решают между собой свои кошачьи дела.

Она не заметила, как рассвело. Коты разошлись, и Лена осталась одна. Издалека до нее добежал неясный гул первого автобуса. Забулдыжного вида мадам с припухшей от водки физиономией явилась, покачиваясь, из подъезда и тяжело опустила себя на лавочку рядом с Леной. На ней был недозастегнутый халат. Ее растрепанная шевелюра, давно не мытая и не чесанная, походила на половую тряпку. В руке женщина держала початую бутыль сорокоградусной. Несло перегаром и не понять было, то ли она пила с вечера и еще не ложилась спать, то ли уже начала похмеляться.

Лене хотелось сейчас побыть наедине с собою, и общество, любое, ее не устраивало. Она уже хотела подняться, чтобы уйти, но пьянчуга протянула ей свою бутыль.

— Будешь пить? — Спросила она, сонно ворочая языком.

Лена обернулась, посмотрела удивленно.

— Буду, — вдруг сказала она.

Взяла бутылку и приложила к губам. Ей приходилось уже как-то пробовать водку, и она наверняка знала, что пить ее лучше одним залпом, чтобы та сразу же не попросилась обратно. Лена сделала несколько быстрых глотков и после короткой паузы — еще несколько. Водка текла у нее по губам, капли сбегали на платье. Девушка поставила бутылку рядом с собой на лавочку и медленно огляделась вокруг.

Большие девятиэтажки, раздваиваясь, качались неловко, словно и им кто-то налил. Деревья, лавочки, мусорные баки — все просматривалось нечетко, мутно. Расплывалось перед глазами, кружилось, вертелось в каком-то странном безостановочном хороводе.

Лена попыталась встать, но тяжело упала на лавочку. Женщина смотрела на нее с укоризной и медленно покачала головой.

— Такая молодая девушка, — сказала она, — а уже пьяница…

Аккуратно придерживая правой рукой перебинтованную левую, Красиков поднимался по лестнице. Это — ресторан «Заря Кавказа». В кабинете на втором этаже у старшего инспектора назначена встреча. В запасе оставалось еще минут двенадцать, но он не сомневался — тот, с кем он сейчас должен встретиться, уже его ждет.

На Красикове был его обычный серый костюм с обязательным галстуком. Общее впечатление портили слегка больничного вида бинты, проглядывавшие из-под элегантного пиджака.

Виктора Шкляревского, известного в уголовных кругах больше по прозвищу «Мокрый», Красиков знал давно. Тот был одним из лучших киллеров — с кем старшему инспектору когда-либо приходилось сталкиваться. На счету у Мокрого было одиннадцать дел — и это только то, о чем знал Красиков. Об остальном старший инспектор не спрашивал, но догадывался — четырнадцать смертей — далеко не все, чем успел отметить свои пятьдесят лет Шкляревский. Сейчас уже волосы на голове киллера поредели и начали потихоньку седеть, рука его была не так тверда, и глаз не так меток, как когда-то, но Красиков, рассчитав все, пришел к выводу, что с тем делом, которое он собирался предложить Мокрому, тот справится.

Инспектор тихонько толкнул дверь и увидел, что не ошибся: Шкляревский уже был там. Он сидел за столом, деловито разрезая бифштекс. Подняв глаза, посмотрел на старшего инспектора.

— А! — Бросил он вместо приветствия. — Пришел? Ну, садись.

Это был худощавый субъект с вытянутой, нездорового цвета физиономией. Увидев его костлявые пальцы, Красиков усомнился в первую минуту — по делу ли он сюда пришел. Глянув, как неловко тот разрезает бифштекс, инспектор не был уверен, что Мокрый все еще сохранил нужную форму.

Красиков отодвинул стул и устроился напротив Шкляревского.

— Добрый вечер, — проговорил он негромко. Взял со стола салфетку и заткнул ее себе за воротник.

— Добрый, — согласился Шкляревский, кладя в рот кусочек мяса. — Отличный бифштекс, кстати. Рекомендую. — По-русски он говорил с легким акцентом — все, что осталось у него на память от его родины, которую оставил двадцать пять лет назад. Язык свой он почти забыл.

Красиков решил обойтись без вступлений. Он достал из кармана фото и положил его на стол между тарелками.

— Знаешь этого человека?

Красиков видел, как у Шкляревского вытянулось лицо.

— Что ты хочешь?

Инспектор достал зажигалку и, чиркнув, подпалил карточку. Потом кинул ее догорать в пепельницу. Подождал и потом сосредоточенно размешал пепел пальцем. Мокрый, прервав еду, настороженно следил за его движениями.

— Что ты хочешь? — Повторил он вопрос.

— Я хочу, чтобы ты убил этого человка, — ответил Красиков очень спокойно, не отводя глаз от Шкляревского.

— Я — не самоубийца. — Бросил тот резко и принялся нервозно разделывать свой бифштекс.

Красиков, сложив на столе руки, смотрел на Шкляревского с сожалением.

— Я всегда считал тебя рисковым парнем.

— Повторяю, — все так же твердо проговорил тот. — Для этой работы тебе нужен смертник. Я не гожусь.

— В 82-ом в Ростове ты завалил нашего пахана. Менты долго потом за тобой бегали…

Шкляревский отложил в сторону вилку и нож.

— Помню, — он усмехнулся. В голосе его зазвучала сентиментальная нотка. Ваши тогда со всех сторон меня как мамонта загоняли… — Он помолчал. Лицо его вновь сделалось сухим и уверенным. — Это было давно. Я был молод, горяч. Мне хотелось больше денег. Сейчас хочу только одного — покоя.

— Ты абсолютно в этом уверен? — Красиков разглядывал седеющего убийцу.

— Уверен. — Шкляревский снова взял нож и продолжил разделывание бифштекса.

— А тебе не интересно, сколько я плачу?

Мокрый покачал головой.

— Совершенно неинтересно.

Красиков вытащил из кармана авторучку и нацарапал на салфетке число.

Тот прочитал его и усмехнулся грустно.

— Деньги только живому в радость, — ответил Шкляревский, прожевывая очередной кусок.

Старший инспектор скомкал салфетку и бросил ее в сторону.

— Ладно, — проговорил он, вставая. — Выходит, я зря потерял время. Красиков подошел к выходу. Обернувшись, он посмотрел в затылок Шкляревскому. Потом — на свисающую с потолка яркую старинного типа люстру.

— Ты не съешь бифштекс? — Спокойно поинтересовался Шкляревский.

— Не хочется, — ответил Красиков, доставая пистолет с привинченным к нему глушителем. — Аппетита нет. — Потом добавил. — Значит, не договорились.

Быстро подняв руку, он выпустил пулю в стриженный затылок Шкляревского.

Убрав пистолет, подумал, что реакция у Мокрого, конечно, уже не та. Раньше, когда Красиков его знал, Шкляревский бы никогда не позволил с собою так легко разделаться. Красиков понял, что и впрямь ошибся. «Он бы не справился с этим делом,» — подумал инспектор.

Шкляревский лежал носом в тарелке. По волосам его стекала туда красная, как кетчуп, теплая густая кровь.