Лаборатория. Поход
— Рота, подъем! — Корень стоял над проводником и пихал его под ребра носком ботинка.
Я сел на столе, поеживаясь от пробравшегося к телу холодка. Проверил подвижность руки, почесал бок. Если не считать общей усталости, то чувствовал я себя довольно прилично.
Белыч приходил в себя дольше, а когда вскочил, принялся имитировать интенсивную утреннюю гимнастику. Запала на долго не хватило — уже через пару минут он плюхнулся на стул, и мечтательно протянул:
— Эх, пожрать бы!
— Жрать — дело свинячье, — поправил его я. — Но что-то в желудок закинуть не помешает.
— Лови, проглот, — Корень бросил Белычу банку с тушенкой.
Тушенка оказалась куриной — с приличным количеством дробленых костей, ни при этом достаточно вкусной и необыкновенно сытной.
Через час, полностью экипировавшись для дальней вылазки, проверив по три раза оружие, боеприпасы, фонари, веревку и герметичность фляг с минералкой, мы вышли по намеченному маршруту.
В этот раз решили обойтись без носильщика в моем лице, Петрович побоялся, что в нужный момент не смогу бежать или споткнусь или надорвусь. Груз распределили приблизительно поровну, мне даже достался рюкзак легче остальных двух. Мои ножи мне так и не вернули.
По знакомому пути мы дошли до третьего этажа, не встретив ни зомби, появления которых уже почти не боялись, ни контролера, при упоминании о котором лоб Белыча покрывался холодной испариной, ни собратьев подравшей меня кошечки. Как будто и нет никого — тишина, темнота, спокойствие как на кладбище. Я, конечно, имею в виду нормальное кладбище, а не то, близ Копачей, мимо которого без хорошего проверенного ствола ходить не стоит даже днем.
До самого шестого яруса добрались без приключений, и даже суеверный Корень перестал нашептывать мне в ухо свои бесконечные молитвы — как раз, когда я хотел ему было предложить почитать какую-нибудь «умно-сердечно деятельную молитву», чтобы хоть пару минут послушать окружающие нас шумы. От льющихся сплошным потоком «еси, небеси, Дева премудрая, молись о нас, даруй ми зрети мои прегрешения, очисти ны от всякия скверны…» я к тому времени раскалился добела. Я совсем не против, когда люди во что-то верят, иногда без этого вообще никак, но нельзя же так издеваться над моим ангельским терпением! Даже у настоящих ангелов оно не безгранично! Молитва для Бога или там святым каким, но мои уши здесь вообще не причем!
Дверь шестого этажа преподнесла нам неожиданный сюрприз: Петрович долго тыкал в неё найденным ключом без всякого толка, пока не стало понятно, что дверь просто перекошена и дальнейшие усилия приведут лишь к поломке самого ключа и ни к чему больше.
Белыч с сожалением проводил взглядом очередной кусок шланга, который уже считал своим, но задерживаться у двери не стал.
С каждым разом наши саперно-минерные изыски становились увереннее и быстрее. Последнюю закладку Петрович подорвал уже через восемь минут после начала установки.
Когда в ушах перестало звенеть, мы вернулись к вскрытой двери.
Войдя на шестой этаж, на минуту замерли, прислушиваясь и принюхиваясь к потяжелевшему воздуху глубокого подземелья. Лучи всех трех фонарей по очереди мазнули по стенам, и Белыч вынес вердикт:
— Шлюз.
Перед нами открывался узкий, едва ли больше двух метров в ширину, коридор со стеклянными стенами, перегороженный герметичными дверями. Эти двери, изготовленные из полностью прозрачного пластика — поликарбонат или что-то подобное, лишь самую малость искажали свет, немного его отражали, но в целом сквозь них был хорошо виден следующий участок шлюза, с с двух сторон оснащенный боковыми входами. Стены, слегка выгнутые наружу, почти не позволяли разглядеть, что творится в темноте за ними.
Белыч прислонил фонарь отражателем к правой стене, показал нам, что мы должны выключить свои, чтобы он увидел, что расположено за стенами шлюза.
В окутавшей нас темноте тонкий луч скользнул по полу за стеклом, выхвытил пару передвижных стоек заставленных компьютерами с множеством подключенных к ним проводов, уперся в бронированную капсулу гигантского автоклава.
Белыч шагнул вперед, не отнимая фонаря от стены, световое пятно скользнуло за ним, соскочило с блестящего бока сушильного шкафа и застыло на ком-то, облаченном в белый скафандр. Он лежал ничком, широко раскинув в стороны руки и ноги, похожий на большую куклу. Рядом обнаружился еще один, сидевший на полу, опираясь спиной на двухдверный холодильник.
Белыч направил свой фонарь сквозь левую стену. Здесь, наверное, безумствовал какой-то маньяк, обладающий силой Голиафа: металлические столы вырваны из креплений в полу, перевернуты и погнуты, всюду валяются растоптанные электронные платы, с потолка до пола свисают толстые жгуты проводки. По всей площади, куда дотянулся свет фонаря — бумага. Частью горелая, частью рваная. Примерно такой разгром показывали в каком-то научно популярном фильме, посвященном тайфунам и торнадо. Удивительно, что перед этим буйством устояла стенка шлюза.
Мы с Петровичем шли вслед за сталкером, пока он не уперся в пластиковую дверь.
Теперь вперед выдвинулся Петрович, покрутил в панели сбоку своим «магическим» ключом. Ничего не произошло, но Корень, вынул нож, просунул его между створками, и слегка провернув его, заставил створки раскрыться.
Мы попали в тамбур, из которого было три выхода — два в стороны, и один прямо перед нами. Петрович, не обращая внимания на боковые ветки, прошел к дальней. Повторил операцию вскрытия и перед нами открылся второй участок шлюза.
Белыч опять пристроился в голове колонны, но на этот раз не стал разглядывать застеколье, а крадущимся шагом преодолел оставшиеся двадцать метров и замер перед выходом на пожарную лестницу.
— Чего встал? — зашептал сзади Корень.
— Ключ давай, — донеслось от проводника.
— Какой еще тебе ключ? Я же говорил — выход свободный! Ты чем слушал?
— Не ори, брат, — Белыч чем-то щелкнул, и перед нами показались уже знакомые серые стены пожарной лестницы.
Сталкер шагнул вперед и присел, что-то высматривая на металлической площадке.
— Что там? — я чуть было не кувыркнулся через его спину.
— Следы, — Белыч отодвинулся чуть в сторону, позволяя и мне ознакомиться с находкой.
В глубоком слое пыли — в сантиметр толщиной — четко проступали очертания трехпалой птичьей лапы. Между пальцами свободно поместилась бы моя ладонь, а в длину след был не меньше чем полтора моих. Я посветил дальше, и на ступенях нашлись еще несколько отпечатков.
Над нами навис любопытный Петрович, озадаченно потер подбородок:
— Если бы я не знал точно, что это невозможно, я бы поспорил, что здесь бродил страус, ага?
— Четырехлапый, — спокойно добавил Белыч. — Прямоходящий.
— Четырехлапый страус? Оригинально. А откуда такие выводы? — спросил Петрович.
Белыч ничего не ответил, лишь поднял фонарь, осветив противоположную стену: на уровне человеческого роста в бетоне четко виднелись глубокие параллельные борозды, идущие ровными вертикальными рядами.
— Не знаю насчет прямоходящего, — усомнился Петрович, — медведь об сосну так же когти точит.
— Знаешь, командир, — Белыч встал во весь рост, — что-то мне не очень хочется дальше идти. Боязно.
— Как хочешь. Можешь идти обратно. — Корень демонстративно подкинул на ладони мастер-ключ.
— Я же не сказал, что не пойду.
— Как хочешь, — повторил Петрович, — не думаю, что без тебя мы не доберемся до места.
Проводник недолго потоптался на месте и, приняв решение, спустился на ступеньку, оглянулся и сказал:
— Правильно. Пусть они нас боятся. Кого встретим, того вздрючим. Так, командир?
— Взрослеешь, брат, — усмехнулся в ответ Петрович, и ладонью, мягко, подтолкнул меня следом за сталкером.
Мы преодолели два этажа, следуя за отпечатками трехпалых лап, и остановились перед пустым входом на восьмой этаж. Дверь валялась под узкой лестничной площадкой, изломанная, как лист картона. Проводник выключил фонарь, к чему-то приглядываясь. В проёме мелькали далекие, еле различимые огоньки, разных цветов, мигающие, они, казалось, парили в воздухе, похожие на лесных светляков, если, конечно, насекомые вырастают до размеров гандбольного мяча. Белыч снова включил свет и осторожно пошел вперед.
Сразу за герметизирующим порогом начинался уже привычный коридор шлюза, он тянулся на десять шагов вглубь, после чего обрывался. Дальности диодного фонаря хватило, чтобы разглядеть у противоположной стены такой же короткий обрубок шлюза, выводивший к новому спуску. Метров двадцать предстояло пройти по усыпанному крупными стеклянными осколками полу.
Мы с Белычем, высунувшись с разных сторон за край разрушенного шлюза, осмотрели окрестности.
Привидевшиеся нам огни оказались цветками какого-то разросшегося растения — его заросли виднелись и справа и слева от нас. До ближайших можно было — при большом желании — дотянуться руками. Цветки, похожие на гигантские одуванчики, даже не цветки, а непонятные образования на тычинках, растущих из мясистых чаш, сильно напоминающих отлитые из чугуна декоративные мусорные урны. Под ними едва заметно глазу колыхались длинные листья, почти как у алоэ, но все-таки больше похожие на осьминожьи щупальца. С нескольких, сломанных, повисших безжизненными плетями, текли скупые капли красноватого сока.
Под потолком висели квадратные плафоны светильников, тянулись металлические трубы поливочной системы, оснащенные спринклерами, или дренчерами, или черт знает, как эта фигня у огородников называется.
Оранжерея, что ли?
Чем, учитывая специфику заведения, они здесь занимались? На ромашках гадали — «любит, не любит»?
Белыч потянул меня за рукав. Под кустом с его стороны лежала трехпалая гниющая лапа.
— Хм… — раздалось над головой тихое покашливание Петровича, — я вообще-то не биолог, и тем более не ботаник, но сдается мне, что розочки плотоядные.
— Как росянка? — я слышал краем уха о настоящих плотоядных растениях, жрущих насекомых.
— Долбанувшаяся росянка, жрущая трехпалых мутантов, — добавил Белыч.
Ближайшие к нам растения начали проявлять беспокойство. Листья зашевелились быстрее, один из них осторожно, огибая битое стекло, пополз по полу к шлюзу.
— Валим! — коротко скомандовал Корень.
Преодолеть двадцать шагов бегом, даже нагруженным не очень легкой поклажей — пять секунд. Мы уложились в это время, я чуть отстал — все еще не восстановился и пару раз подскользнулся на стекле. Запрыгивая на площадку шлюза, оглянулся: над цветными огоньками колыхался целый лес листьев-щупалец, разбуженных нашим спуртом, шарящих по потолку и стенам. Некоторые из них уже добрались до того места, откуда мы только что сбежали.
Белыч с разбегу открыл перед нами выход, а Петрович заметил моё отставание и мощным рывком выдернул меня из шлюза. Дверь захлопнулась.
Хоть забег получился недолгим и совсем не быстрым, дышали все тяжело, Петрович даже присел на корточки, держась за поручень.
— Вы видели, — спросил я, когда немножко отдышался, — как листья встопорщились?
— Листья? — хмыкнул Белыч. — Как обратно пойдем? Без огнемета здесь делать нечего.
— Шланг есть, — напомнил Корень. — Метров десять еще. Такой фейерверк сделаем, что всю эту трявянистую гадость потом можно будет совком собирать, ага!
— Белыч, эта дрянь твоего четырехлапого страуса не всего сожрала. Ногу, наверное, для тебя оставила? — Моя простая мысль почему-то вызвала сначала натянутые улыбки у спутников, а потом мы расхохотались все втроём.
— Воды дайте, — успокоившись, попросил Петрович.
После Петровича к бутылке присосался Белыч, потом протянул её мне. Я хотел отказаться, но Корень настоял, убедительно прочитал короткую лекцию о кровеобразовании и напоследок сообщил, что для восстановления потерянной крови жидкости нужно пить не сколько хочешь, а сколько можешь.
Девятый этаж встретил нас запахом застарелого пожара, еще одним лопнувшим шлюзом, потеками горелого пластика с потолка и грязными лужами на черном плиточном полу. Белыч поковырял в одной из луж подвернувшейся под руку железякой, перебаламутил её, подняв со дна облако сажи, провел фонарем из края в край по поверхности блестящей воды. У самой стены лужа, казалось, поднималась вертикально и исчезала в молниеподобном разломе бетонной стены. Недалеко обнаружилось еще пара трещин, сквозь которые тоже сочилась вода. Почти в центре левого крыла в полу зияла дыра, провалившиеся плиты перекрытия уходили на десятый этаж.
— Я думаю, здесь что-то взорвалось. — Бесстрастно констатировал Петрович.
— И не единожды, — добавил Белыч, пальцем показывая направо от бывшего шлюза.
Мы посмотрели в указанном направлении. За валом обуглившегося мусора разрушения были колоссальны! Там не только провалился пол, там и потолок вспучился вверх, сквозь щели в нем свисали белесые корни нынешних обитателей оранжереи. Перекрученная узлами арматура, местами сплавившаяся в невероятные фигуры, кое-как держала на весу тяжелые плиты. Стены двухметровой толщины частично обсыпались, кое-где в прорехи проглядывала скальная порода. Негорючий утеплитель, заложенный в тело стены — я так и не понял, зачем он нужен на глубине сорока метров — торчал во все стороны неопрятными кусками, напоминавшими грязную банную мочалку.
— Занятные игрушки были у господина Колчина, — Корень вспомнил хозяина директорского кабинета. — Другой бы денежки отмывал, взятки брал, результаты исследований налево продавал, а у этого все в дело! Нужны растения, жрущие все подряд — пожалуйста, маленькая атомная бомба — нате вам, четырехлапый страус — с превеликим удовольствием, киска с акульей пастью — да подавитесь! Хороший, видать, человек был, ага?
— Страус с ромашками мог и без академика здесь появиться.
— Вот Белыч, за что не люблю я вашего брата журналиста — так это за отсутствие мозгов! Журналист и мозг — вещи не совместимые в принципе, в силу естественного отбора, — бескомпромиссно заявил Корень. — Как только у кого в этом цеху заводятся мозги, все, считай, для журналистики человек утерян навсегда.
— Обидные слова говоришь, брат.
— Какие? Обидные? — Петрович рассмеялся. — Как ты можешь делать какие-то выводы, не обладая достаточной информацией? Сначала сообщим новость, а потом будем придумывать — о чем она, ага? Как это все могло появиться без академика? Ты где-то на поверхности видел что-то похожее? От грязи завелось, как мыши у Парацельса? Они ещё пару лет назад здесь эксперименты проводили. Здание почти герметично. На верхних этажах такая дрянь не водится. Не надо быть Мичуриным или Менделем, чтобы понимать, что за этот срок такие твари сами появиться здесь не могли.
— Я ж не знал, что всего два года прошло.
— А я и говорю, что для «подумать» — у журналистов мозгов нет! Посуди сам — пусть они здесь с самого восемьдесят шестого года? Ага? Тридцать лет. Пусть двадцать или десять. Что, по-твоему, они все это время жрали? Друг друга? Тогда за это время должен был остаться только один. Как Маклауд.
— А что они жрали два года?
Мне порядком надоел этот бессмысленный спор, возникший на пустом месте, я спрыгнул на пол и направился осмотреть выход, более не вслушиваясь в шипящую пикировку. Они друг другу что-то доказывали, а мне было все равно — причастен ли член-корреспондент к появлению монструозных химер и есть ли у журналистов мозги? Какая разница! Могли бы это выяснять и в более подходящей обстановке.
Я уже минуты три стоял перед завалом из сгоревшей, сплавившейся в единый металлический ком аппаратуры, до самого потолка перегораживающий наш путь, когда на плечо мне легла рука Петровича, и послышался извиняющийся шепот Белыча:
— Что-то увлеклись мы. Нервы расшатаны. Клаустрофобия замучила. Что-нибудь нашел?
— Здесь хода нет. Нужно в пролом лезть.
Петрович подошел ближе к завалу, пару раз пнул ногой железный бок шкафа — баррикада не шелохнулась, звук получился глухой. С таким же успехом можно пинать саркофаг ЧАЭС.
Мы дружно втроем развернулись и, скрипя сапогами по саже, аккуратно перепрыгивая друг за другом через блестящие лужи, потопали к дыре в полу.
Три плиты, провалившись вниз, сложились в конструкцию подобную водяной горке: средняя стала основанием, а две крайние — наклоненными в стороны бортами. И так же как в горке вниз струился тонкий ручей.
Я подошел к его началу, повозил в ручье носком ботинка. Вода была чистая, без мутной взвеси. Почти идиллическая картинка, если забыть о живописных интерьерах помещений.
Внизу, у плит что-то виднелось. Наполовину занесенное мусором, лишенное привычных очертаний нечто, в чем было трудно распознать что-то знакомое.
Мы осторожно, на всякий случай придерживаясь руками за оставшиеся на месте плиты, спустились ниже.
Наконец, стало понятно, что мы нашли: на десятом этаже нас встретил мертвец, облаченный в белый пластиковый скафандр. Шлем с разбитым стеклом был залит черной грязью, сквозь которую торчала блестящая дужка очков. Материал скафандра оплавился по левой стороне, были видны сломанные ребра покойника.
Переступив через него, я оказался на десятом ярусе лаборатории. Под ногами — сплошной, глубиной в десяток сантиметров, покров воды, мгновенно пробравшейся сквозь швы ботинок. Она неприятно остудила вспотевшие ноги, пальцы мгновенно свело судорогой, я замер на месте, пережидая неприятные ощущения. Следом за мной сошли и спутники. Белыч недовольно зашипел, Петрович остался невозмутим и с любопытством осмотрелся вокруг.
Это помещение меньше пострадало от пожара, но всюду, куда доставали наши фонари, мы натыкались на трупы. Они лежали группами и отдельно, в скафандрах и простых халатах, превратившихся в неузнаваемые лохмотья. Их было много. И чем дальше мы отходили от провала, тем меньше повреждений находили на мертвецах. Я насчитал в этой братской могиле тридцать шесть человек, навечно замурованных на глубине в сорок метров.
Две трети из них погибли от удушья — это было видно по перекошенным лицам, широко раскрытым ртам, сцепленным на горле рукам.
— М-да… — протянул Белыч, — последний день Помпеи. Огонь сожрал кислород и людям стало нечем дышать. Я такое уже видел.
Петрович несколько раз перекрестился, опять до слуха донесся быстрый шёпот — «…помилуй мя грешнаго, Господи, помилуй…».
Настроение и без того было не самым веселым, а при виде этого склепа вообще расхотелось что-то делать.
Сколько мертвых я увидел за последние дни? Пятьдесят? Сто? Для чего они умерли? Кому и какая польза от их смертей? Эти люди до последнего момента что-то делали, на что-то надеялись, и вдруг — ба-бах! И нет смысла в их жизнях.
Я сел на чудом сохранившийся крутящийся стул. Закрыл глаза. Нам предстояло пройти ещё всего лишь сквозь один этаж, но мне уже казалось, что дорога наша — сквозь смерть, разрушения и боль, не кончится уже никогда. Мы будем вечно брести по этим каменным катакомбам, ежеминутно натыкаться на препятствия, и чем ближе мы подойдем к своей цели, тем дальше она от нас будет.
Не знаю, хотелось ли еще Петровичу получить свой волшебный ящик, я желал в тот момент одного — повернуть время обратно и никогда, никогда, никогда не приближаться к Зоне на пушечный выстрел. Забыть, а лучше никогда не знать про всех обитающих здесь мутантов, сумасшедших людях, давно забывших о любой морали и правилах. Стереть из памяти любые воспоминания об артефактах и аномалиях. Будь проклято это место. Уж лучше смерть, чем всю жизнь помнить такое.
Тогда я дал себе слово, что, если выживу — больше никогда не ступлю на землю между Чернобылем и Припятью. Какие бы сокровища в ней не скрывались. Какие бы тайны и откровения не таились бы за Периметром. Теперь мне до них не было никакого дела! Этот давний пожар сжег ещё, по крайней мере, одну душу.
Я открыл глаза и посмотрел на своих спутников. Белыч, закусив губу, чесал в затылке, Петрович присел на корточки, что-то ковыряя ножом в воде.
Прикрывшись от света моего фонаря рукой, Корень посмотрел на меня из-под ладони и задумчиво произнес:
— Похоже, Макс, из миллиона способов заработать я выбрал самый дурацкий. Только теперь, когда осталось пройти так мало, мы с тобой не должны останавливаться, чего бы нам не померещилось. Нужно доделать дело. Ну… ты знаешь. Мы говорили.
Я глубоко вздохнул, встал и, ничего не отвечая, первым пошел туда, где должен был располагаться выход из шлюза на пожарную лестницу.
За спиной послышался вздох Белыча:
— Вот за это я и не люблю подземелья. Пробудешь здесь сутки, депрессия потом месяц одолевает. А ещё здесь где-то контролёр бродит. Сука.
Дверь оказалась настежь открыта, а на лестнице лежали ещё двое мертвых в скафандрах биологической защиты, сцепившихся в давней схватке. Тела переплелись в зверином бескомпромиссном поединке не на жизнь, а на смерть, которая не стала выбирать победителя и забрала обоих. Чуть ниже нашелся и третий — в форме охранника, прислонившийся к стене на межэтажной площадке. У его ног лежал подернутый ржавчиной ПМ, а в черепе недоставало приличного куска, на месте которого чернело мерзкое пересохшее месиво. Белыч, а за ним и я осторожно перешагнули через перегораживающие дорогу ноги, боясь случайно задеть мертвецов. Боясь не испачкаться, или задеть давно высохший труп — не желая тревожить усопших.
Еще полпролета и мы с проводником остановились перед совершенно, на первый взгляд, целой дверью, ожидая, когда явится Петрович со своим ключом. Через пару секунд я оглянулся и застал Корня стоящего над самоубийцей и водящего пальцем по стене, на которой светлело пятно света.
Мне было все равно, что бы не нашел там Корень, но Белыч полюбопытствовал:
— Чего там?
Петрович оглянулся на нас, задумчиво склонил голову на бок, сплюнул на пол и лишь после этой церемонии ответил:
— Предупреждение, ага. Не очень понятное. Посмотри-ка, может, разберешься?
Проводник легко взбежал наверх, и теперь они вдвоем тыкали пальцами в бетонную поверхность. Я прислонился к двери, ожидая, чем кончится мозговой штурм моих следопытов. В голове крутился навязчивый мотив старой дебильной песенки «Крематория» — «Мы все живем, для того, чтобы завтра сдохнуть». Я, кажется, ненадолго забылся, потому что вдруг обнаружил себя сидящим на корточках, напевающим бесконечное «..лай-ла-ла, лай-ла-ла».
Долго отдыхать мне не дали — очень скоро следствие зашло в тупик, и потребовалась помощь. Не знаю, на что рассчитывал Петрович, обращаясь ко мне, ведь в голове моей, кроме мелодии «Крематория», не было ничего. Скорее по привычке — отзываясь на очередную команду Корня, чем по своему желанию, я тяжело поднялся на ноги и проковылял к надписи, накарябанной на стене чем-то острым:
«С. есь на. на. ца да. га на + 12345..я. ка. Смерть!»
Буквы и цифры, неровные, сделанные рваными штрихами, были написаны тремя строками, плавали, наползали друг на друга, оставляя впечатление, что писавший был не совсем в себе. И лишь последнее слово читалось легко.
— Прочитал? — Петрович достал из кармана разгрузки тонкую белую сигарету, пристроил её в губах, но прикуривать не стал. — Понял что-нибудь?
— Нет. — я на самом деле ничего не понял, да и не старался понять. Просто принял эту надпись к сведению, как заголовок в газете.
— Ясно. Мы тоже. Думаю, о чем бы это ни было, нужно быть поосторожнее.
— Спасибо, Петрович, — съязвил проводник, — открыл мне глаза! А я-то дурень думал, что на пикник пришел!
— Заткнись, — беззлобно оборвал его Корень и слегка подтолкнул вниз, — веди, давай.
Вслед за Белычем я протиснулся в дверь.
Все как обычно — темнота, длинные расходящиеся конусом лучи фонарей, шорох осторожных шагов, недовольное сипение Петровича за спиной. Только почему-то показалось мне, что фонари наши с каждым шагом вперед все слабее становятся. После дюжины шагов Белыч посветил в стороны — луч едва ли бил дальше двадцати метров, оглянулся, изображая недоумение, замер на несколько секунд, прошел вперед еще десяток метров и снова его луч скользнул по замысловатой траектории вокруг нас, ничего не обнаружив и еще сильнее укоротившись. Он сбросил с плеч рюкзак и извлек из него коробку с фальшфейерами, похожими на большие офисные маркеры.
— Глаза прикройте, — скомандовал Белыч, собираясь снять колпачок.
Первую свечу, загоревшуюся ярким белым пламенем, он бросил далеко влево, вторую направо, третья улетела вперед метров на двадцать, упала, немного прокатилась по полу и замерла, освещая все вокруг себя. Противоположного выхода, отмеченного на плане помещений, не было! Не было видно ни стен, ни потолка, вообще — ничего! Только ровный бетонный пол, без пыли, на котором ровным белым светом горят три шипящих огня.
— Что за ботва? — неизвестно у кого спросил Белыч.
Фальшфейеры один за другим потухли. Мы с Петровичем развернулись одновременно, направляя свои фонари назад. И облегченно выдохнули — дверь, через которую мы прошли, была на месте.
— Сколько у тебя еще сигналок? — Корень подошел к сталкеру.
— Девять осталось. Три белых, двадцатисекундных. Остальные красные. Минутные.
— Отлично! Давай так сделаем: побросаем по курсу, перемещаясь к горящим, авось, найдем дорогу. У Макса где-то веревка осталась. Надо её к двери привязать.
— Сколько там этой веревки? — идея не показалась мне достойной. — Метров десять осталось. Ерунда.
— А что делать? — Петрович пристально посмотрел сначала на меня, потом на Белыча. — Есть соображения?
— Одному остаться придется. Голосом команды подавать будем. — Белыч еще раз огляделся вокруг. — Пол ровный, аномалий не видно. Можно и в темноте побродить. Да и фонари метров на двадцать пока бьют.
— Я останусь, — Корень сбросил поклажу на пол, уложил «вал» на сгиб локтя и застыл недвижимым памятником.
— Пошли, Макс. — Белыч перевесил на грудь свой «калаш», накрутил на него ПБС, пояснил, — Если в темноте стрелять придется, чтоб не ослепнуть совсем. Вам-то с «валами» хорошо. Тихо и без огонька.
— Стой! Дай-ка мне свою пушку, — Корень протянул руку, принял у послушного Белыча его «калаш», отдал взамен свой «вал».
Он скрутил ПБС, бросил его сталкеру и довольно ухмыльнувшись, пояснил свои действия:
— Дополнительный маяк будет, ага. Если через пять минут не вернетесь, стану стрелять одиночными вверх каждые полминуты. Вспышку далеко видно.
Белыч согласно кивнул, повесил автомат на плечо, оглянулся на меня:
— Готов, Макс?
— Готов.
Он, резко размахнувшись, бросил вперед очередной, на этот раз красный «маркер» и мы поспешили за ним вслед, пользуясь недолгим моментом приличного освещения. Немного не добежав до цели, Белыч зашвырнул еще одну свечку, а когда мы оказались около неё — следующую. После пятой свечи я успел быстро оглянуться и увидел позади нас лишь три горящих огня. А свет брошенного вперед шестого фальшфейера снова осветил небольшой клочок темноты над бетонным полом — ни стен, ни, тем более, дверей.
— Стой! — мой окрик вопреки ожиданию не раскатился гулким эхом по обширному — теперь это уже было понятно — залу, а буквально сразу затих, запутавшись в плотной темноте, — Назад! Свечи гаснут!
Мы бежали назад, чувствуя, что не успеваем — огни гасли, начиная с самого дальнего, и уже очень скоро мы застыли на месте, не видя перед собой ориентиров.
— Петрович! Ау! — не теряя времени, заорал проводник.
Корень молчал. Наверняка просто не слышал. Белыч попробовал покричать громче, едва не сорвал голос и благоразумно заткнулся.
— Видел когда-нибудь такое? — я спросил сталкера, выразительно обведя пальцем вокруг головы.
— Даже не слышал, — просто ответил проводник. — Похоже, влипли.
Мне показалось, что где-то слева, на периферии зрения что-то неярко полыхнуло на секунду — неярко, будто прикрытое черной тряпкой, но в кромешной темноте, что нас окружала, достаточно заметное, чтобы привлечь внимание.
— Кажется, я что-то видел. Белыч, выключаем фонари, смотрим по сторонам. Там — слева, что-то блеснуло.
Тьма вокруг нас после выключения света, казалось, осязаемо залепила глаза, сковала страхом руки и ноги, не давая возможности даже просто шевельнуться. Кружилась голова, как после быстрой карусели в далеком детстве, накатила тошнота. И слева вновь полыхнуло короткой вспышкой.
— Петрович стреляет. Пошли. Считай до двадцати, потом выключаем фонари, смотрим.
Мне показалось, что бродили мы в темноте, подгоняемые периодическими всполохами Корневского «маяка», по меньшей мере, пару часов. Белыч несколько раз успел высказать предположение, что Петрович просто издевается над нами, бегая кругами, подавая сигналы то слева, то справа. Он вроде бы даже обиделся.
К Петровичу мы вышли совсем не с той стороны, откуда он нас ждал. Охотясь за его сигналами, мы сильно забрали влево и как-то неожиданно оказались между стоянкой Корня и входной дверью. Белыч, увидев его, обессилено опустился на пол — не столько от физической усталости, сколько от завершения не очень приятных блужданий, когда уже пару раз появлялось стойкое ощущение бесконечности коротких перебежек между проблесками далеких выстрелов. Я стоял над сталкером, уперев ладони в колени, и тяжело дышал, переводя дух. Петрович успел выстрелить еще три раза, прежде чем я отдышался и окликнул его.
Услышав мой окрик, Корень моментально повернулся на месте, взял меня на прицел и замер.
— Макс?
— Мы это, брат, — отозвался снизу Белыч, — заблудились немного. В аномалию вляпались, кажется.
— Сейчас нормально всё?
— Да, иди к нам. Вперед дороги все равно нет.
— Мысли есть как вниз пролезть? — Петрович неспешно подобрал брошенные рюкзаки, забросил их на плечо и, согнувшись под их тяжестью, пошел к нам.
— Через лифтовую шахту попробуем, — без оптимизма предложил сталкер. — На этаж поднимемся и попробуем.
Корень остановился возле нас, шевельнул плечом, скидывая груз.
— Через шахту? Опять в этот склеп? — меня совсем не обрадовало предложение проводника, но другого пути и впрямь не было.
Петрович, ничего не отвечая, прошел мимо нас к двери, открыл её и высунулся наружу.
— Твою мать! Где они? — ругаясь на чем свет стоит, он выскочил на лестничную площадку, мы, подобрав свои пожитки, бросились за ним.
— Не ушли же они! — На середине лестничного пролета стоял Корень и растерянно смотрел по сторонам.
— Кого потерял, Петрович? — спросил я.
Корень оглянулся, и медленно, почти по слогам, произнес:
— Здесь лежали три трупа. Мертвее не бывает. Сейчас их нет. И на стене нет никаких надписей! И следов наших нет! Вообще ничего нет!
Белыч вцепился в мое плечо обеими руками, как-то жалостливо всхлипнул и прохрипел:
— Контролер, сука!
— Какой контролер, сталкер?! — свирепо заорал Корень. — Нет здесь никого! Даже дохляков нет!
— Контролер водит, — упрямо хрипел Белыч, — сначала запутал нас там, — он кивнул за спину, — теперь здесь морочит.
— Прекрати истерику, сталкер! Нет здесь никого!
Белыч шмыгал носом, тер грязной ладонью небритые щеки, часто дышал и молчал. Мне же были совершенно безразличны его страхи, я уже перегорел.
— Так, братва лихая, собрались, — приказал Корень. — Макс, поднимайся сюда, пойдешь первым. От нашего проводника сейчас больше вреда.
Я послушно поднялся на десяток ступеней, таща на себе вцепившегося в плечо Белыча. Он не мог сразу остановить свою истерику — придуманный им самим контролер не отпускал его. Проходя мимо Петровича, я почувствовал, как в мою ладонь скользнула пластина ключа.
А на лестнице действительно кроме нас троих никого не было!
Дверь поддалась сразу, легко скрипнув петлями, она отворилась, открывая передо мной не выжженное пожаром помещение, по щиколотку залитое водой, а вполне обычный офис с невысокими перегородками, отделяющими друг от друга рабочие места. Луч фонаря скользнул дальше, и стал виден длинный коридор с низкими дверями и жестяными табличками на них.
Я проковылял вперед, до первой дверцы, на которой обнаружил номер — 106.12ср. Если я ничего не напутал, то нумерация прямо указывала на то, что находимся мы сейчас на двенадцатом подземном этаже лаборатории! Впрочем, удивляться было нечему — Зона выкидывала штуки и покруче. Я оглянулся: за макушкой Белыча, так и тащившегося за мной, виднелся силуэт Корня, шарящего лучом по сторонам.
— Петрович, — позвал я.
— Ага?
— Мы на месте. Двенадцатый уровень!
— Эй, Авгур, с тобой все в порядке? — поинтересовался Корень. — Как, поднявшись с одиннадцатого вверх на десятый можно оказаться на двенадцатом?
— Контролер водит, — прохрипел висящий на мне Белыч.
— Нет здесь контролера, — отмахнулся я от его навязчивого страха. — Свернутые пространства, черные дыры, гиперпереходы, называй это как угодно — есть. А контролера нет!
— Правда нет, брат? — Сталкер хитро извернулся, норовя заглянуть мне в глаза.
— Да успокойся уже! — не выдержал Петрович.
— Смотри, Петрович, — я посветил на металлический номерок на двери.
— Оно! — Корень был доволен и не скрывал этого. — Так, теперь быстренько ищем 126.12.сн. Тут вроде спокойно? Но задерживаться все равно не стоит. Ты направо, я налево. Если поймешь, что не в ту сторону пошёл — возвращайся, мы сюда не гулять пришли. Болезного здесь оставь, пусть вещи стережет.
— Я в порядке, — вякнул было Белыч.
— Сиди уже, сталкер. Смотри по сторонам, если увидишь посторонних — три зеленых свистка, понял?
— Понял, брат. Только не вляпайтесь во что-нибудь, а то мне одному здесь вообще тоскливо будет. А контролеров я и в самом деле больше всего боюсь. — Вдруг зачастил проводник. — Как в детстве бабая. Здесь все под смертью всегда ходят, и я на любую согласен, только без контролера. Не хочу такого.
— Договорились, — Корень сбросил на пол рюкзак. — Если я его увижу, убью сразу. Давай, Макс, вперед!
Мы разошлись в противоположные стороны длинного коридора, передо мной замелькали жестянки с номерами, в которых я никак не мог уловить системы: за 106 номером следовал 117, следующий оказывался 103, пару раз попались повторяющиеся 132, различаемые лишь буквенным индексом. Иногда одна дверь была рядом с другой, иногда между ними находился большой пролет стены. Я прошел мимо шахты грузового лифта с раскрытыми и перекошенными створками, за которыми виднелись натянутые стальные тросы, мимо просторного холла с увядшей пальмой и тремя кожаными креслами, и неожиданно наткнулся на 126 номер. Хотел уже звать Петровича, но разглядел маленькие буковки «сд» в окончании, плюнул себе под ноги и побрел дальше. Следующий номер оказался тоже 126, и следующий и еще один. Нужный мне индекс «сн» был восьмым по счету.
Простая офисная дверь, слегка желтоватая в свете фонаря, жестянка с номером приколочена нерадивым плотником к полотну гвоздями. Я стоял перед ней минуту, дыша через раз, непонятно чего выжидая, может быть, просто готовился к встрече с «Оракулом»? Ведь не каждый день и не любому удается найти такое!
Наверное, мне стоило позвать Петровича? Я уже было открыл рот, и остановил свой крик бесшумным выдохом. Петрович подождет! Я должен увидеть это первым! Я не зря пробирался сюда, ежеминутно рискуя целостью шкуры! Правду сказать, шёл не один, но ведь последнюю дверь нашел я! И я никому не уступлю права первым войти в неё!
Моя рука легла на белую ручку замка, я слегка надавил на неё и потянул на себя. Дверь послушно открылась. Я вошел и остановился на пороге. Мне почему-то все время казалось, что стоит дойти до цели, и я увижу какой-нибудь салют, кучу жадных до новостей журналистов, телевизионные камеры и очень, очень много ухоженных красоток, ожидающих моего благосклонного взгляда. Я ждал, когда, наконец, вспыхнет свет и на меня посыпятся поздравления, но ничего подобного не случилось.
Действительность оказалась куда проще и скучнее: за порогом все та же густая темнота, луч фонаря, выхватывающий из неё куски обстановки, тишина и могильный холод.
Я прошел вдоль ряда ничем не примечательных столов-стоек — такие часто бывают в каких-нибудь мастерских, со множеством полочек, с обязательными осциллографами и паяльниками, кучками беспорядочно набросанных шлейфов, плат, отдельных микросхем с погнутыми ножками. Системные блоки компьютеров, полуразобранные и нетронутые стояли повсюду: на самих столах и под столами, несколько штук валялись прямо на полу, целая выставка щерилась выбитыми планками трех и пятидюймовых отсеков из стеклянного шкафа. На первый взгляд их здесь было не меньше пятидесяти.
Беглый осмотр выявил сразу дюжину жестяных скелетов, внутри которых в прозрачных колбах были закреплены артефакты. Тащить их все на горбу просто нереально — в каждом весу килограммов по десять. Плохо, что нет на них никаких опознавательных знаков. Написали бы «Оракул», «Тезей», «Карабас-Барабас» — мне бы не пришлось сейчас голову ломать! Корень говорил что-то про инвентарный номер! Четыре ноля-сто-двадцать три!
Я освободил все выбранные компьютеры от переферии и составил их на пустой стол.
Черт! Здесь трудился не только нерадивый плотник, вколачивающий гвозди в хорошие двери, здесь и завхоз был ему под стать, сука! Надо додуматься — написать инвентарные номера на боковых крышках! Одевай на любую машину и выноси, а в учетных карточках все в ажуре. Однако, серая алюминиевая пластина с искомым «инв. № 000010023» нашлась быстро. Она лежала возле шкафа, сразу под крышкой с «инв. № 000010023\1». Я даже не стал удивляться, насколько все соответствует корнеевской легенде.
Стоп! Петрович что-то говорил о нейроплате. Вот признак! Жаль, ни разу не довелось увидеть это чудо. Что же я знаю о нейрокомпьютерах? Дохленький процессор с микроскопической памятью, связанный со множеством других себе подобных, имитирующих нейронную сеть? Легко обрабатывающий простую однообразную информацию, требующий обучения, с очень высокой степенью параллелизма, позволяющей распределить общее решение на множество простых задач. Высокая степень защищенности от «шумов» и ошибок? Узкая специализация «обученных» нейрокомпьютеров? Выполнено все наверняка в виде обычной платы вроде графического ускорителя — как отличить-то? Не то!
Wetware? Кто-то там соединял живые нейроны с полевыми транзисторами посредством углеродных трубок. Такая штуковина, имеющая в основе биокомпонент, не должна быть похожа на обычную текстолитовую плашку. Я снова влез в пыльные внутренности каждой из отобранных машин, но ничего необычного, кроме явно полусамопальных контроллеров, присоединенных шлейфами к колбам с артефактами, не нашел. Но это и хорошо! За прошедшее со дня катастрофы время все живые нейроны должны были давно передохнуть. Значит, есть реальный шанс вынести работающего «Оракула»!
Можно пойти от обратного! Я знаю как выглядят графический ускоритель, сетевые платы, звуковые, физические ускорители, значит, если в потрохах компьютера увижу что-то совсем уж незнакомое — с высокой вероятностью это и будет тем, что я ищу!
Поиск по новым критериям позволил отобрать только две машины, в слотах которых торчали широкие одинаковые планки, произведенные неведомыми гениями из Силиконовой долины. К одному из компьютеров подошла крышка 10023, а ко второму — не знаю, какой нечистый толкнул меня под руку — 10023\1. А, может быть, это следующая, более продвинутая версия «Оракула»? Я стоял над ними как буриданов осел, не в силах решиться, какую из диковин забрать с собой.
Как обычно, победила жадность. Пусть будет два! Один отдам Петровичу, второй себе оставлю. Так даже лучше. Я сдернул со стены моток сетевого шнура, скрутил показавшуюся мне надежной сбрую для переноски двух компьютеров, упаковал их в картонные куски, найденные в шкафу, и, чрезвычайно довольный собой, взвалил на спину ещё почти полтора пуда.
Я шёл обратно по темному коридору, светя себе под ноги, в приподнятом настроении. Куда только подевались мои недавние бредни про смерть, сочувствие и все остальное! Теперь мне остро хотелось жить, так хотелось, что я был готов порвать любого, кто посмеет встать на моем победном пути к Периметру.
Наконец-то на моем горбу едут не дешевые «медузы» с «вывертами», а невероятно ценный груз, почти аналог Монолита, исполняющего желания! И желаний может быть не одно, а сколько угодно и любой степени сокровенности! Душа моя, едва ли не в первый раз в жизни, пела! Что-то из Верди. Или из Вагнера. Попурри на тему ликования победителей. Если бы мои электронные сокровища были бы чуть легче, клянусь, я бы взлетел! Вот она настоящая антигравитация — не в попрании ньютоновской физики, а просто психология, одна лишь психология и ничего больше! Я ведь даже ещё не знал, что за «Оракулы» трясутся на моей спине. Работают или нет? Это меня почти не волновало. Если легенда Зайцева выполнялась до сих пор, почему бы ей не быть правдой? Она просто не может не быть правдой!
Черт! Зайцев! Что-то в последнее время я стал о нем подзабывать. Задача установления связи с ним всё еще не решена, да, в общем-то, я и неуверен уже, нужна ли мне эта связь. С другой стороны, встретиться с ним просто необходимо! Кто еще сможет ответить на скопившиеся у меня вопросы? Только он. И желательно, если рядом будет присутствовать Корень. А с этим намечается проблема: вот сейчас я дотащу эти машинки, и тогда уже ничто не сможет задерживать Петровича в Зоне! Добраться до Кордона даже с грузом — максимум два дня. И я точно знаю две вещи: в Зоне я теперь не останусь, и если не выясню, все, что меня волнует в ближайшие сутки — на Большой земле мне тоже жизни не будет! Однако, сейчас, в глубоком подземелье, решения просто не было! Нужно выбраться на поверхность.
Успокоенный, я постарался ускорить свое движение.
Ещё издалека я заметил, что фонарь оставшегося на месте проводника постоянно направлен лишь в мою сторону. Чем ближе я подходил, тем ярче светился источник и тем крепче становились мои подозрения в благополучии Белыча. Метров с тридцати, поставив оба компьютера на пол, я окликнул его. Где-то в районе слепившего меня фонаря послышалась короткая возня, и в ответ мне раздалось неуверенное:
— Максим, это ты? Т-с-с-с. — я бы мог не узнать или забыть голос, но характерный свист рвущегося из баллона наружу газа был красноречивее любого пароля! Зайцев! На ловца и зверь бежит.
— Уберите фонарь! Я подхожу.
Луч метнулся к потолку и застыл на нем ярким пятном, отраженного света которого хватило, чтобы увидеть, что происходит.
Белыч лежал на полу, свернувшись калачиком, поджимая колени руками. Даже с моего места было хорошо видно, как его тело сотрясает крупная дрожь. Рядом с ним стоял на коленях Корень, размеренно качаясь всем телом. Перед ними в своей коляске сидел Зайцев, сейчас он полностью развернулся ко мне. А за его спиной возвышался уже давно знакомый мне контролер Той. Обычных его спутников — нумерованных бюреров пока не было видно.
Я подошел ближе, на всякий случай перевесив «Вал» на плече так, чтобы ухватиться за него сразу и спросил:
— Как вы здесь оказались? — этот вопрос на самом деле беспокоил меня сильнее всего. — А где бюреры?
— Ты бы поздоровался, Максим, что ли? — Зайцев по-отечески улыбался. Что-то больно много у меня в последнее время доброжелателей завелось!
— Здравствуйте всем. Так как?
— На лифте приехали, — просто ответил Зайцев.
— Лифты не работают. Тока нет.
— Для телекинетиков работают. А ток для того чтобы разок повращать механизм — вовсе не нужен. С ловителями кабины сложно было, т-сс-с-с, да ограничитель скорости немного мешал, пока не сломали. Можно сказать, мои маленькие друзья вручную опустили нас сюда в кабине лифта. Ты чем-то взволнован?
Я остановился возле Корня и внимательно оглядел его: видимых повреждений нет, не связан, да и зачем связывать, если под рукой контролер — его путы действуют куда надежнее любых веревок и наручников. А то, что он под контролем — видно сразу: голова безвольно свесилась на плечо, из уголка рта течет длинная нитка слюны, веки полуопущены, лишь слегка отражается свет от узких щелей полуприкрытых глаз, губы беспрестанно шепчут что-то однообразное. Наклонившись к нему, я расслышал: «…Варя, Варя, все хорошо… Варя…». Вот здесь, Петрович, ты ошибаешься — вряд ли все будет хорошо. Не скажу, что меня это радует, скорее — напротив, но хорошо не будет, это точно. Я посмотрел на Белыча, ожидая увидеть ту же картину, но с удивлением отметил, что ошибаюсь: наш проводник был свободен от влияния контролера, ему хватило собственного страха. В глазах безумие, тело бьется в истеричных беззвучных конвульсиях, штаны мокрые, снизу растекается вонючая лужа.
Я повернулся к Зайцеву:
— Как вы нас нашли?
— Вот ты о чём! Здесь на верхних горизонтах недавно поселился один, так скажем, знакомый Тоя. — Зайцев кивнул головой в сторону контролера, безучастно стоявшего за его спиной. — Он сообщил, что ты уже на месте. Я навел кое-какие справки и выяснил, что в «Тегусигальпе» тебя видели, т-с-с-с, вместе с Иваном. Оставалось только спуститься на лифте. — Он еще раз улыбнулся. — Но теперь-то все позади, и задерживаться здесь мне что-то не хочется. Спасибо тебе, Максим, за услугу. Ты молодец. Пожалуй, т-с-с-с, нам пора выбираться, да, Максим?
— Нет! — Я желал кое-что узнать, не сходя с места. — Пока мы добирались сюда, у меня появилось несколько вопросов, и я хочу знать на них ответы.
— Прямо сейчас? Может быть, наверху?
— Нет, — еще раз твердо повторил я, — здесь и сейчас!
— Брось, Максим, теперь у нас полно времени. Выберемся наверх, там и поговорим.
— Нет! Здесь и сейчас! — Я выхватил свой ГШ и приставил его к голове Корня. — Я не знаю, что вы собираетесь с ним делать. Но я точно знаю, что он нужен тебе живым! И я клянусь, что убью его, если ты откажешься говорить!
Из-за спины Зайцева вперед чуть высунулся Той. А слева и справа появились два бюрера.
— Стоять! — крикнул я и прижал ствол пистолета к виску Петровича. — Если он вмешается, а я это почувствую, я убью Корнеева!
— Тихо, Максим! — Зайцев вытянул перед собой растопыренную пятерню в останавливающем жесте, контролер отступил на пару шагов и бюреры растворились в окружающей темноте. — Не надо горячиться. Мы ведь не враги тебе? Ты хочешь поговорить? Хорошо, давай поговорим. Только не делай необратимых глупостей, хорошо? Успокойся, я тебя прошу.
— Я спокоен. Сейчас Той отпустит Корнеева, он мне нужен в твердой памяти.
— Зачем, Максим? Ты ведь со мной хотел поговорить? Зачем нам Иван?
— Затем, что я должен быть уверен, кто из вас мне лжет!
— Вот как? — Зайцев поджал тонкие губы и, после секундного раздумья, сказал, — Значит, вот так ты решил отплатить мне за своё спасение?
— Не надо передергивать! — фыркнул я. — Корень в твоих руках, свою часть сделки я выполнил до конца. Теперь просто поговорим, как хорошие знакомые и мирно разойдемся. У меня может затечь палец, я не думаю, что смогу держать спуск вечно, решайся скорее.
Зайцев ничего не ответил. Он сидел в своем кресле о чем-то глубоко задумавшись, и в установившейся тишине стало слышно, как тонко поскуливает Белыч.
— Макс? — неожиданно раздавшийся голос Петровича заставил меня вздрогнуть. Он вполне осмысленно косился на ствол, прижатый к виску. — Что здесь происходит?
— Потом, Петрович, все потом объясню. Так надо, поверь мне. Узнаешь? — я кивнул головой на Зайцева.
— Кто это? — Петрович перевел взгляд на него, долго присматривался, его брови поползли вверх и с неверием в голосе он произнес: — Борис?
Зайцев молчал.
— Максим, откуда здесь Зайцев?
— Петрович, я тебе сейчас расскажу короткую историю, а ты внимательно выслушай. Хорошо?
— Давай, — согласился он.
— Два года назад, когда я понял, что взятые в кредит деньги от меня уходят и вернуть их я не смогу, я решился на побег. Я примерно представлял себе, что прятаться от тебя в любом традиционном месте — это просто оттягивать время нашей встречи. Поэтому, после недолгих размышлений, я решил уйти в Зону, — Корень осторожно кивнул и улыбнулся краешком губ. — Думаю, ты уже догадывался, что здесь я не впервые.
— Давно, Макс.
— Разумеется, ни в какой Антарктиде я не был. Да это и не важно. Я пробыл здесь полтора года, занимаясь сталкерством в меру своего понимания. Не сказать, чтобы мне удалось блеснуть какими-то успехами, но и обиженным я себя не чувствовал. Просто жил. Без твоей навязчивой заботы, сам по себе. Здесь, по крайней мере, меня редко принимали за лоха.
— Я понимаю, Макс.
— Однажды мне выпал шанс, я получил наводку на свежее поле артефактов. Мне тогда показалось, что это хороший способ выбраться из Зоны и расплатиться с долгами. Проблема была только в том, что поле находилось слишком далеко от обычных сталкерских троп, а надежного напарника в тот момент под рукой не оказалось. Я пошел один. Я дошел. Я набрал полный рюкзак артефактов, и когда уже возвращался обратно, наткнулся на стаю слепых псов. Меня сильно подрали, и я, наверное, должен был остаться рядом с тем полем, но здесь произошло событие, из-за которого мы с тобой встретились гораздо раньше, чем я рассчитывал. Меня нашел кто-то из подручных Зайцева. Меня лечили почти два месяца. А потом появился Зайцев и предложил поспособствовать в том, чтобы ты оказался здесь. Ты должен понимать, что я многого тогда не знал, меня одолевала, да сказать честно, и сейчас не прошла, злость на тебя, и поэтому я легко согласился. Зайцев сказал, что ты в прошлом очень некрасиво поступил с ним и моим отцом, и теперь я должен вернуть тебе сыновний долг.
— Вот как? Некрасиво, ага? — Петрович усмехнулся.
— Просто предал, продав Зайцева и отца каким-то басмачам, — уточнил я.
— Продолжай, — кивнул Корень.
— А чего продолжать-то? Еще год назад Зайцев запустил гулять байку о компьютере, предсказывающем будущее, и постарался, чтобы она нашла тебя. Ты поверил. Не знаю, почему Зайцев был уверен, что ты, едва меня увидишь, сразу решишь забросить в Зону, но так и случилось. Я должен был достать для тебя этот компьютер, и вызвать тебя за ним в Зону, убедив явиться лично. На месте встречи тебя должен был ждать Зайцев. Но все пошло наперекосяк, ты оказался в Зоне вместе со мной и я долго ломал голову, как сообщить об этом Зайцеву. Остальное ты знаешь. А теперь я бы хотел услышать от вас синхронизированную версию гибели моего отца.
— Спасибо, Макс, — сказал Корень, — спасибо, что нашел в себе силы просветить меня. А я, признаться, долго соображал — куда ты меня ведешь? Как-то все странно выглядело. То, что ты в этих местах не новичок, я понял еще на Свалке. Уж больно не похож был тот Макс, которого я знал, на того, с которым я шел. А после того, как мы прошли через Пузырь, у меня отпали последние сомнения. Макс прежний никогда бы не стал стрелять в лицо человеку, да и некоторые другие твои поступки выглядели не свойственными той ленивой размазне, которая умела лишь рефлексировать по поводу и без оного. Но вот почему ты идешь со мной, я долго не мог взять в толк. Как-то не вязалось в одну кучу твое поведение и моя цель. Теперь все стало на свои места. И у меня тоже появился вопрос. Даже два. Может быть, уберешь пистолет?
— Нет, Петрович, это для твоей же безопасности.
— Да?! — Он негромко расхохотался. — Первый раз вижу, чтобы к виску человека приставляли ствол для его же безопасности. Ладно, если ты так говоришь, я тебе поверю. Тогда, прежде чем я начну колоться, ответите мне на оставшийся вопрос?
— Говори.
— Этот чудо-компьютер, за которым мы сюда пробрались, он на самом деле работает? В смысле: умеет заглядывать в будущее?
— Об этом лучше спросить у Зайцева, — ответил я, сам внутренне сжавшись, надеясь, что это не просто байка.
— Борис? Ты мне скажешь?
— Т-с-с-с. Да,… работает. — нехотя произнес Зайцев.
— Теперь я спокоен. По крайней мере, не зря мы сюда перлись, ага, Макс?
— Наверное, не зря. Теперь я хочу еще раз услышать полные версии гибели отца.
— Спроси у Бориса, они были вместе.
— Я уже спрашивал. Мне непонятно, зачем ты их предал. Польстился на деньги?
— А Борис тебе не рассказал, почему я их продал? — Корень непонятно чему снова улыбался.
— Рассказал. Теперь рассказывай ты.
— Хорошо, Макс. Прикури мне сигарету. В верхнем кармане.
Зажав тонкую белую сигарету между губами, Петрович начал свою повесть:
— Не знаю, понравится ли тебе мой рассказ, но если просишь — я расскажу. Все, что я говорил раньше, в общем, было правдой. Мы действительно продавали налево кое-какое списанное имущество. Не всегда законно списанное, но бог с ним. Полевые кухни, электрогенераторы, машины, много всякого. С самого начала мы договорились не торговать оружием. Мало того, что это не слабая статья, так ещё и обратить его могли против нас же. Технология с годами отрабатывалась и в конце выглядела так: Сергей готовил партию, Борис находил покупателя, а я обеспечивал безопасность и силовое прикрытие сделки. Просто потому, что торговать нам приходилось не в самых спокойных условиях. Часто только под стволами автоматов покупатели расставались с деньгами. Мои разведчики получали за эту работу приличные деньги и держали язык за зубами, о том, что занимаются подобными акциями. Мы не просили у клиентов ничего сверх оговоренного, но и просто так отдавать товар не желали.
Я посмотрел на Зайцева — он откинулся на спинку своего кресла, глаза закрыты, лицо спокойно, кажется, что он спит. Корень продолжал:
— Когда мы уже решили уволиться, Сергей предложил провести последнюю сделку. Говорил, что нужен завершающий аккорд. В тот день, когда мы должны были выехать с товаром на встречу с клиентами, из штаба армии пришел приказ разведать одно из ущелий, по которому вскоре должна была проводиться одна из ОБрОНов. Я не мог присутствовать на встрече, и просил перенести её время, но Борис сказал, что это невозможно, покупатель нервный и наверняка сорвется. Они с Сергеем пообещали, что все будет нормально. Я поверил и отправился в горы. Но часов через пять после выхода нас отозвали и рейд, который должен был занять трое суток, закончился в тот же день. Обратно я решил провести разведгруппу недалеко от места встречи с покупателями, время не позволяло мне со своими ребятами поучаствовать, но посмотреть в бинокль издалека — вполне. По прямой там было километра полтора, а пешком я добирался потом до места около часа.
Я смотрел на Зайцева: он никак не реагировал на рассказ Петровича — все так же сидел расслаблено, закрыв глаза.
— Я отправил группу вперед, а сам чуть задержался на вершине горы, — продолжал Корень. — И в то, что я увидел через окуляры, я не мог поверить до тех пор, пока не спустился на дорогу. Но все оказалось верно. Сергей с Борисом решили-таки напоследок продать партию оружия. Оружейные ящики трудно спутать чем-то другим. А в сопровождение взяли восемь пацанов, только пришедших после учебки. Не знаю, как там у них вышло — может быть, мальчишки стали задавать ненужные вопросы, или увидели, кому и что толкают, и отказались молчать — не знаю, да это и не имеет значения. Важно, чем кончилось. А кончилось это тем, что два офицера отошли в сторону и спокойно смотрели, как чичи перестреляли пацанов. Потом отцы-командиры сели в свой «козлик», и без спешки уехали. Когда я вернулся из рейда, Сергей мне передал на хранение двести двадцать четыре тысячи долларов. Я точно запомнил сумму. Я их принял. Но тогда же я понял, что не могу… Дай еще сигарету?
Я сунул ему в зубы ещё одну сигарету, отметив, как дрожат мои руки, прикурил он сам.
— Я подумал тогда, что если моим товарищам… деньги заменили всё, то больше они мне не товарищи. Те восемь пацанов ничем не заслужили такой судьбы. Не знаю, поймешь ли ты, почему я не стал поднимать на уши военную прокуратуру. Почему сам их не перестрелял. В этих мотивах мне и тогда было трудно разобраться…. Не только у Бориса были знакомые с той стороны. Я тоже нашел. Нашел таких, кто не принимал участия в войне, но кто смог гарантировать мне, что никогда эти две бешеные собаки не увидят свободы. Через три дня пришел приказ. Мы были уволены. Я организовал прощальный шашалык с выездом на природу,… клофелин, и всё. И ты ошибаешься, Макс, когда говоришь, что я их продал. Нет, я еще и доплатил. Двести двадцать четыре тысячи долларов. Выходит, обманули меня аксакалы, один из них выбрался. Я правильно все рассказал, Борис, ничего не упустил?
Он замолчал, глядя на Зайцева.
— Да, т-с-с-с. Но ты нас предал!
— Да пошёл ты! Ушлёпок. Больше, Макс, мне рассказывать нечего.
Не такую правду я ожидал услышать. Голова была пуста, никак не получалось сосредоточиться. Я не заметил, как опустилась моя рука с пистолетом. На какое-то время я выпал из действительности и едва заметил, как резко прыгнул вперед Петрович. Ему навстречу прогремели два выстрела, но остановить не смогли — свалив по дороге Зайцева вместе с его коляской, Петрович махнул рукой, блеснуло лезвие ножа, и в следующий миг голова Тоя взорвалась изнутри миллионом брызг! В темноте заверещали бюреры, громко взвыл Белыч и вдруг все разом стихло. По полу покатился сбитый Корнем фонарь, причудливо освещая мертвый зал, докатившись до стенки, он потух.
Плохо соображая, что происходит, я подошел к клубку тел, где смешались контролер, Петрович и Зайцев. Я наклонился, не выпуская из рук пистолета, взял Корня подмышки, приподнял его грузное тело и оттащил немного в сторону. Он захрипел, открыл глаза, сквозь губы проступили кровавые пузыри. Поскользнувшись на чем-то, я упал на спину, Петрович оказался почти лежащим на мне. Громко застонал и что-то произнес, я сел, подтянул его к себе и, прислушавшись, разобрал, как он говорит:
— Максим, — слова давались ему с трудом, он часто и неглубоко дышал, — я сейчас умру. Не жалею… ни о чем. Черт, как больно… Все было правильно, — он прикрыл глаза. — Вернешься домой, найди нотариуса… на улице Урицкого… дом зеленый. Завещание. Найди….
Кровь выступила изо рта темным сгустком и потекла по подбородку.
— И ещё… Максим… найди Варю… — он уже еле слышно шептал, мне пришлось склониться к его губам, чтобы расслышать слова. — Беременная… она. Никого больше у меня… По…
Его голова безвольно упала на грудь, руки дернулись и повисли вдоль тела. Я выключил оставшийся у меня фонарик, не желая видеть ничего вокруг.
Так я сидел долго, минут двадцать, может быть полчаса — в темноте, слушая всхлипывания Белыча. В спертом воздухе остро запахло плесневелым сыром, мне кто-то говорил давно, что так пахнут человеческие мозги. Оказывается, серое вещество контролера пахнет точно так же.
Со стороны, где лежал выпавший из коляски Зайцев, послышалось какое-то шуршание. Жив еще, что ли?
Осторожно переложив Корнеева на пол, я встал, включил свет: Зайцев действительно шевелился, пытался подняться, но, видимо, на самом деле он был очень плох — руки его не слушались, ладони соскальзывали с металлических трубок каталки. Я подошел ближе, присел на корточки перед ним, раздумывая, что мне теперь делать. В его руке блеснула «Беретта Px4 Storm», которую я без усилия вырвал из сухой ладони. Он заслонился от света тонкой рукой и неожиданно громко выкрикнул:
— Кто здесь?
— Это я, Максим.
— Какой Максим?
Он опять пытается втянуть меня в какую-то игру?
— Максим Сергеевич Берг.
— Он мертв! — визгливо выкрикнул Зайцев. — Он уже давно мертв!
— Ещё час назад ты называл меня этим именем. Я не успел давно умереть.
— Каравай?
— Чего?!
— Где контролер? Где Той?!
— Вон лежит, — я перевел луч на тело мутанта — Его достал Корнеев.
— Уфф, — он откинулся на спину, полминуты молчал, потом неожиданно расхохотался.
Я стоял над ним, силился и не мог понять, что послужило причиной такого веселья. А между тем он начал захлебываться, забил ладошками по полу, я увидел, что как астматик он пытается выдохнуть, но ничего не выходит. Я катнул ногой ему в руку его баллон, он судорожно вцепился в него, послышалось ожидаемое «Т-с-с-с-с-с!».
— Ты что-то хочешь мне рассказать? — спросил я, увидев, что он уже вполне осмысленно оглядывается по сторонам.
— Бюреры тоже сдохли? — в голосе его слышалась лютая ненависть.
— Не знаю, они в темноте были. Никак себя не проявляют.
— Посмотри, пожалуйста. Очень нужно.
Я встал и посветил по сторонам. Два черных тельца лежали прямо за трупом Тоя. Они не отозвались, когда я пару раз легонько пнул каждого. Я перевернул одного из них мордой вверх — он оказался мертвым. Второго я даже не стал осматривать. Вернулся к Зайцеву, поставил на колеса кресло и тяжело опустился в него.
— Удобно? — Зайцев облокотился на тело контролера и так, полулежа, смотрел на меня.
— Нормально. — Я поерзал в кресле, устраиваясь поудобнее. — Иван Петрович любезно рассказал мне начало: про вашу торговлю оружием и про убийство восьми салаг, и почему вы с отцом оказались в рабстве у горцев. От тебя я жду продолжения. Главный вопрос — кто я такой? Я точно знаю, что я не Берг, и ты мне расскажешь, почему это так. Всё, что знаешь. Начни с того момента, как оказался в Зоне.
— Всё будет долго. Т-с-с-с.
— Я это переживу. Наверное. — Я щёлкнул предохранителем его «Беретты». — Рассказывай.
— Хорошо. — Глядя в черный зрачок пистолета, он согласился сразу. — Я пришел в Зону, надеясь… Впрочем, это не важно. Начну с того момента, когда заварилась твоя история. Или чуть раньше. В одном из походов я наткнулся на умирающего контролера. Хотел добить, но возникла идея, что смогу приручить его, а потом использовать. Наверное, как я потом уже понял, это была наведенная им мысль. Но тогда она показалась мне здравой. Я дотащил его до своего схрона, долго выхаживал и не заметил, как оказался под его влиянием. — Зайцев рассказывал ровным голосом, чуть отстраненно, как наблюдатель докладывает об объекте наблюдения. — Постепенно его психическое воздействие стало для меня обычным и привычным, и я уже с трудом представлял, как может быть по-другому. Только почему-то мои мышцы перестали меня слушаться. Со временем я стал передвигаться только в этом вот, — он кивнул, — кресле. Скоро я стал его голосом. Тс-с-с-с. Он думал, иногда советовался со мной, я говорил.
Где-то он подобрал бюреров, подчинил их себе. Так продолжалось около года. Он копался в моих мозгах, знал обо мне всё! Знаешь, каково это? Когда ты только наблюдаешь, как кто-то пользуется твоей памятью, твоим телом?
— Я должен тебя пожалеть?
— Нет, наверное. Зачем мне твоя жалость? Тем более — твоя! — Зайцев снова рассмеялся, но очень быстро затих. — Т-с-с-с. Однажды он взял под контроль бывшего капитана российской армии, из наблюдателей, сбежавшего в Зону и жившего тогда под кликухой Каравай. Я едва смог отговорить его от превращения этого человека в обычного зомби — интуиция орала мне, что этот парень нам еще пригодится. Всё дело в том, что он был похож на Сергея, твоего отца, как говорят — как две капли воды. Отговорить-то отговорил, но поздновато: Каравай уже стал полным дебилом с короткими обрывками памяти, абсолютно без личности. Тогда же созрел план по завлечению Ивана в Зону. Это лишь отчасти моя идея-фикс — месть за своё заключение, Тою Корнеев тоже зачем-то был нужен до зубовного скрежета. Не знаю, зачем. Но с Караваем ничего не получалось, он не желал приходить в сознание, гадил под себя… Т-с-с-с. Мы промучились с ним еще почти полгода, старательно сохраняя его тело, пытаясь придумать, как скорректировать наш план с учетом его состояния, пока случайно Айн не наткнулся на тебя, лежащего на трупе растерзанного зомби в окружении полудюжины дохлых псов. Ты бредил, но еще был жив. Пока тащили тебя к нашей берлоге, произошел Выброс. Т-с-с-с. Тело пострадало очень сильно, и, поверь мне, восстановить его было бы невозможно вообще никому — ни Болотному Доктору, ни институту Склифосовского. В твоем коммуникаторе Той нашел звуковой дневник и кое-какие документы, из которых мы узнали о твоих отношениях с Корнеевым. Тогда головоломка щелкнула и сложилась. Вы же с Караваем были очень похожи! Как близнецы. Той провел уникальную операцию по переносу сознания из умирающего тела в здоровый организм дебила. Каравай и Берг слились в одно существо. Потом ему удалось заменить часть твоих воспоминаний — в основном о лечении. Только вот не возьму в толк, как ты об этом узнал, ведь операция прошла чисто, мы еще целый месяц наблюдали за тобой, ожидая сбоев, но все было ровно?
— Я прошел через Пузырь. Наверное, что-то сбилось в настройках Тоя. Ко мне не вернулась память Каравая, но и Бергом я перестал быть. Продолжай.
— Да, собственно, продолжать-то нечего. Остальное ты знаешь.
— Нет, не всё, — я направил на него пистолет, — Я не услышал ещё ни одного слова про Балдерса.
— Про Балдерса? — удивился Зайцев, и удивление его было не показным. — А при чём здесь Балдерс?
— Он в Зоне, он ищет меня, и он был твоим заместителем на службе. Тебе нечего сказать?
— Ерунда какая-то. Наверное, у него какие-то дела к Караваю или Максу. Помимо меня. Но я об этом ничего не знаю. Может быть, проще спросить у него самого?
— Спрошу при случае. — Я вспомнил колбы в актовом зале. — А Клима с группой зачем так убили?
— Тоже вопрос не ко мне. Той с карликами ими занимались. У этих мутантов извращенная логика, людям почти недоступная. Ты пойми, мы все были под его контролем! Бюреры вон вообще передохли, от потери управляющего сигнала! А у тебя, кстати, еще и бесплатный бонус образовался — ты теперь контролерам не интересен. В сознании какие-то метки расставляют, взятого один раз под полный контроль другие контролеры сторонятся.
— Мне радоваться этому? Не знаешь. Тогда последний вопрос. Что с компьютером? Или, вернее сказать, с компьютерами? Ведь он же не один?
— Ты и это знаешь, — усмехнулся Зайцев. — Верно, их два. И то, что они предсказывают будущее — тоже верно. Но только в Зоне. Хотя спрашивать ты можешь о чем угодно.
— Почему так?
— Используемые в них «воздушные нити» очень нестабильны даже в Зоне, а за Периметр ты вынесешь уже маленькую бомбу, которая взорвется от любого толчка, от изменения магнитного поля, от перепада давления или температуры, да от чего угодно!
— Здорово, — я закинул ногу на ногу. — Выходит, даже если бы Петрович получил свою игрушку, она бы его и убила?
— Такое не планировалось, но если бы он каким-то образом ушел от нас, то — да, она его должна была убить.
— И все-таки его убил ты.
— Это Той его убил, — не оправдываясь, просто сообщил Зайцев.
— Знаешь что? Надоели вы мне с вашими интригами. Не знаю, представляешь ли ты, сколько людей погибло из-за твоей вендетты? Не отвечай, я не хочу этого знать. Я не суд присяжных, все, что меня интересовало — я выяснил.
Я встал, подошел к Белычу, перевернул его на спину и улыбнулся — парень так сильно перенервничал, так сам себя запугал, что теперь просто уснул и спокойно посапывал, слегка причмокивая губами.
— Белыч, вставай! — позвал я, пару раз хлопнув его по щеке.
— А? Что? — он вытаращил глаза, растерянно оглядываясь по сторонам. На лице мелькнуло понимание, и он вкрадчиво поинтересовался — брат, а где контролер?
— Остынь уже. Петрович его на WASP-нож взял. Чуешь, как гнилыми мозгами воняет?
— Не-а, — Белыч принюхался, — мочу чую.
— Моча — это твое.
— Ох ты ж! — Он вскочил на ноги. — А где Петрович?
— Петрович где? Нет больше Ивана Петровича Корнеева. Отвоевался, — я перекрестился трижды, — Царствие ему Небесное. Надо будет в первой же церкви свечку поставить и заупокойную заказать. Давай собираться, наши дела здесь окончены.
— Нашел что ли?
— Нашел. Нужно перенести ящики в надежное место. Кажется, у меня есть такое, — я внимательно посмотрел на Зайцева. — Да, есть.
Собирались мы не долго. Тело Корня поместили на стол в одной из пустых комнат, рядом положили его верные «Глоки» и окровавленный нож. Под стол, после некоторого раздумья, я поставил один из «Оракулов». Теперь этот компьютер мог принадлежать только Корнееву Ивану Петровичу. Никаких прощальных слов говорить не стали, но, выходя из комнаты, я заметил, как сталкер украдкой перекрестился.
Все время, что заняли наши сборы, Зайцев молчал, а я намеренно старался не обращать на него внимания. А сталкер, по-моему, так и вовсе в темноте не заметил, что кроме нас двоих здесь присутствует еще один живой человек. Белыч сменил штаны, успев взять с меня честное слово, что я никому и никогда не стану рассказывать о случившемся с ним конфузе. Когда мы были готовы, я подошел к Зайцеву.
— Прощай, — сказал я негромко, так чтобы меня слышал только он, — не знаю, каким другом ты был для моего отца, для меня наше знакомство было лишним. Прости и прощай.
Он пристально смотрел на меня, и даже когда я развернулся, его взгляд, застывший на моих лопатках, ощутимо жег спину. Только когда я переступил порог шлюза, сзади послышался дрогнувший голос:
— Макс! Ты оставишь меня здесь вот так? Умирать одного в темноте?
Я остановился, Белыч, убежавший вперед на половину пролета, замер, вопросительно уставившись на меня.
— Подожди секунду, хорошо? — бросил я ему и вернулся назад.
Подходя к Зайцеву, я уже знал, что сейчас сделаю.
— Корень как-то сказал, что всякое начатое дело нужно завершить, чего бы это ни стоило. — Я вынул «Беретту», сдвинул предохранитель и, приставив ее ко лбу Зайцева, нажал на спусковой крючок.
