– Эй, парни, как вы смотрите на то, чтобы выпить сегодня вечером пива? – Так спрашивал нас каждый день дядя Сэм, на ранчо которого неподалеку от Франкфорта мы расположились, став для его соседей двумя племянниками с Аляски.

Такое предложение звучало от Сэмюэля Батта очень часто, и мы уже совсем не удивлялись размеру его отвислого брюха, штанам, в которые легко могли поместиться вдвоем, трем подбородкам и постоянно потному лбу.

Накануне нашего приезда ему исполнилось пятьдесят пять лет, был он одинок: недавно похоронил жену, а сын погиб во Вьетнаме в последний год пребывания там американцев. Еще где-то в Сиэтле жила старшая дочь, но отношения с ней испортились по причине сильных политических разногласий. Все дело в том, что раньше Батт жил в Нью-Йорке, держал небольшой бар на двадцать третьей улице и был коммунистом. Да и как не быть коммунистом, если над твоим заведением находится штаб-квартира американской коммунистической партии, а за столами в баре постоянно сидит десяток-другой идейных борцов с капиталом? Вот и Сэмюэль Батт проникся учением товарища Маркса и даже когда-то давно был лично знаком с Гасом Холлом – главой коммунистов США! А теперь время от времени оказывал содействие старым единомышленникам.

Поэтому, когда его попросили ненадолго приютить у себя двух парней, он не стал отказываться – переносить одиночество в его возрасте, если никогда прежде не жил один, достаточно сложно.

Батт уже четыре года как отошел от политической активности – вместе с Моррисом Чайлдсом, доверенным лицом которого был. Он часто с восхищением рассказывал о своем боссе, весомом человеке в КП США, двадцать лет мотавшимся по миру в поисках финансирования для своей партии. Все успехи коммунистов в Штатах Батт связывал с деятельностью этого человека, убедившего лидеров из Москвы и Пекина вложить в развитие американского коммунистического движения десятки миллионов долларов. Но после того, как восьмидесятилетний Чайлдс сообщил товарищам, что к нему подбирается ФБР, ему было рекомендовано уйти на пенсию. Вслед за ним отошел от активных дел и Сэмюэль Батт.

Я не стал говорить добродушному толстяку, что Моррис Чайлдс, второй человек КП США, ее «министр иностранных дел» и, по совместительству, «министр финансов», пользующийся безусловным доверием Суслова и Пономарева, двадцать лет был агентом ФБР, вводящим в заблуждение коммунистов по обе стороны океана. Это лично ему в руки передавал деньги Павлов.

Если б я знал в Москве, что с этим человеком мне предстоит косвенно пересечься, я бы непременно рассказал о его «подвигах», а здесь мне бы никто из тех, с кем я имел возможность познакомиться, не поверил бы никогда. Да и напутствие Павлова однозначно трактовалось как «всячески скрывать свои способности от посторонних». Здесь жаловаться на Чайлдса было попросту некому – ничем невозможно объяснить свою информированность. А мое слово против слова героического подпольщика – даже не пыль, нечто гораздо меньшее.

Видимо, труд своего помощника Чайлдс считал заслуживающим хорошего вознаграждения, а может быть, источники достатка были другими, но как бы там ни было в прошлом, к моменту нашего появления дядя Сэм обзавелся приличных размеров хозяйством, где выращивал табак, сою и кукурузу, и для собственного удовольствия совсем немножко разводил лошадей: десятка три-четыре бродили по лугам его земли.

А еще у Батта всегда было много пива – в обед, вечером и обязательно на ночь. Частенько напиваясь, он начинал мечтать, как выставит однажды своих «лошадок» на скачках «Кентукки дерби» и, конечно же, они привезут ему к финишу Гран-при.

Захару такое существование было в тягость. С его холерическим темпераментом спокойная, размеренная жизнь воспринималась как наказание. Ему хотелось уже завтра начать переворачивать мир наизнанку, крушить и доказывать всем свою исключительность. Он едва себя сдерживал тем, что каждый день старался уработаться до потери сознания. Да и то ежевечерне начинал жаловаться, что устал от неизвестности и делиться опасениями, что мы доверились не тем и теперь нас попросту выперли из родной страны, и мы окончим свои дни, ковыряясь в грязи посреди штата Кентукки. А я подшучивал над ним и ждал человека, что привезет мне привет от Сомовой Юленьки.

И он появился в конце октября. Когда целыми днями лились со свинцового неба дожди, хотя нам с Захаром уже хотелось снега. Но снег в субтропиках выпадает редко.

Мы с Захаром ковырялись с утра в сломавшемся тракторе, нужно было запустить его до вечера – дядюшка Сэм сказал, что он понадобится ему на днях. Сам он уехал на какую-то местечковую ярмарку, и ждали мы его только к ночи. Причину поломки обнаружили достаточно быстро. Мне даже не пришлось напрягать свою «память»: топливный насос не желал запускаться. Я пошел в сарай поискать замену – у запасливого Батта при большом желании можно было найти и комплект ЗИПа для синхрофазотрона. А когда вернулся, увидел, что Захар о чем-то разговаривает с веселым мужиком в деловом костюме, чем-то похожим на Гаррисона Форда – мы недавно посмотрели-таки «Звездные войны». Рядом с нашим трактором стоял красный «Додж-Дарт».

Приезжий что-то рассказывал, посмеиваясь при этом, а Захар хмурил брови.

Заметив меня, гость раскинул руки:

– Серхио, как я рад тебя видеть! – однако идти по размокшему от дождей двору не решился, побоявшись испачкать свои блестящие туфли.

Я подумал тогда: «С чего это незнакомый человек настолько рад меня видеть?»

Но, когда подошел ближе, он протянул руку и сказал:

– Меня зовут Чарли Рассел. Я привез вам привет от Юленьки Сомовой и Валентина Аркадьевича Изотова. – Имена были произнесены по-русски – без акцента. – Я буду вашим техническим консультантом. Все, что касается организационной работы в этом проекте – можно свалить на меня.

Я так устал ждать этой фразы, что даже не поверил сначала в то, что услышал. Рассел повторил и только после этого я протянул ему руку:

– И я рад, Чарли!

Захар взял у меня из рук насос, бросил его под капот трактора и втроем мы пошли в дом. Вернее, мы с Майцевым пошли, а наш гость поехал на своем франтоватом «Додже».

Спустя полчаса, попивая чай с пончиками (Сэм каждое утро начинал с приготовления двух десятков этих надоевших нам хуже горькой редьки пончиков), Чарли говорил:

– Мне поручено создать такой механизм взаимодействия с главными фондовыми и валютными площадками, который бы позволил скрыть истинного владельца бумаг и кэша. И я это сделаю. Мне только нужно время на подготовку. Месяца три, скажем. Есть несколько сложностей в техническом плане, но вроде бы с ними можно бороться. Насколько я понял, парни, управлять активами будете вы?

– Не совсем так, – помня предостережения Павлова, возразил я. – Мы просто те, кто будет передавать вам инвестиционные распоряжения.

– Зачем такая сложная схема? – спросил Чарли как бы сам у себя.

– Наверное, тот, кто ее придумал, на что-то рассчитывал, – пожал плечами Захар. – Они же ничего в простоте не сделают – все с умыслом.

– Чудные дела творятся в нашей синагоге, – вздохнул Чарли. – Трудно вот так работать, не зная толком, кто стоит за твоей спиной. Ладно, главное, деньгами нас не обидят, а если есть деньги, то в этой стране решить можно вообще все.

Меня очень тревожило, каким образом к нему попали деньги от Павлова и я просто об этом спросил.

– Не волнуйся, Сардж, – ответил Чарли. – Я в этих делах не новичок. Первые пара сотен – просто наличка. Если речь зайдет о больших деньгах – мы найдем способы легализовать эти суммы.

Рассел допил чай, поблагодарил нас за вкусные плюшки и сказал, что ему уже пора ехать. За окном опять собирался дождь и он боялся, что дорогу может размыть. Чарли оставил нам визитку, но пообещал звонить сам каждую неделю, чтобы держать в курсе дел. Еще он передал привет Сэму, с которым, оказывается, был знаком прежде. И вот здесь я испугался. Потому что в мозгу быстро выстроилась цепочка Рассел-Батт-Чайлдс-ФБР. Если бы в этот момент я не завязывал свои ботинки, стоя в соответствующей позе, он бы увидел мое выражение лица и наверняка потребовал бы объяснений.

Если для отошедшего от дел Батта просьба старого приятеля по партийным делам дать приют двум юным лоботрясам могла показаться совсем не странной, то в случае знакомства Рассела с Чайлдсом и посвящения того в цель нашего прибытия – у ФБР непременно должны были бы появиться вопросы.

– А вы, Чарли, с дядей Сэмом давно знакомы? – Стоя вниз головой, изображая борьбу с неуступчивым узлом, спросил я.

– Я с Сэмом? Да пару лет. Нас познакомил, – я напрягся, – его младший брат. Точно, вот как Сэм переехал сюда из Нью-Йорка, так Джимми все хотел нас познакомить, а вышло только спустя еще год.

– Так вы не были с ним знакомы по его партийным делам? – уточнил я.

– Это когда он в банде Холла геройствовал? Не, – усмехнулся веселый Чарли, – я к ним никакого отношения не имею. Я из другого ведомства.

Я почувствовал себя Сизифом, которому больше не нужно толкать перед собой камень.

– А почему вы называете организацию Холла бандой?

Рассел рассмеялся:

– Вам знакомо слово рэкет?

– Конечно. Вымогательство.

– Тогда вы меня поймете. Гас Холл занимается в отношении нашей с вами страны самым что ни на есть рэкетом – вымогает деньги под обещания активной работы, но максимум на что его пока хватало – имитировать раз в четыре года участие в президентских выборах. И повелось это еще со времен Эрла Браудера, провозгласившего, что учение Маркса не действует на американской земле. Вот так вот. Впрочем, наши начальники наверняка имеют от него какой-то иной прок. Например, я полагаю, несколько тысяч добровольных идейных сексотов и пропагандистов стоят тех небольших денег, что достаются верхушке. Может быть, и еще есть какие-то резоны. Но Сэм не знает, чем занимаюсь я. Я для него – просто хороший знакомый, если вы об этом.

Мне не понравилось его объяснение. Это только слова, причем слова человека, которого я не знал прежде, и на которого не имел никаких способов влияния. Если он меня прочувствовал и сейчас наврал, то весь наш замысел не стоит и копейки. Хотя, если хорошенько подумать, ничего, кроме незаконного пересечения границы, нам пока предъявить не могут. Не смогут, даже если мы примемся баловаться на бирже. Не смогут, даже когда мы станем очень успешными инвесторами. Не смогут до тех пор, пока наши действия не станут для них угрозой. А до того можно работать. Главное, чтобы… неожиданная мысль пришла мне в голову, но обдумать ее я решил позже.

– Это хорошо, – резюмировал я. – Тогда будем ждать вашего звонка?

– О-кей, парни, я через недельку позвоню обязательно, а, может быть, и наведаюсь.

Мы вышли на высокое крыльцо – проводить гостя и, едва его «Додж» мигнул задними огнями, сворачивая на дорогу, Захар обернулся ко мне:

– Что-то не так?

– Кажется, Захарка, мы влипли, – ответил я. – В бывшем руководстве местных коммунистов сидел агент ФБР. Старый знакомец Павлова. Если Георгий Сергеевич устраивал наше размещение здесь через него, а это очень вероятно, то мы с тобой…

– Как два оленя на стрельбище, – закончил за меня Захар.

– Примерно, – согласился я. – Нас ведут от самого Шереметьева и ждут, когда мы себя проявим. Судить за игру на бирже нас не смогут – этим занимается все население Америки, а вот удалить с поля за излишнюю удачу и, по крайней мере, постараться выяснить, чем она вызвана – могут вполне. А если верить этому Расселу, то еще у нас есть великолепная возможность завалить независимую агентуру – когда через нас они выйдут на него. Сейчас он просто знакомец Сэма, но стоит ему появиться здесь еще пару раз и они свяжут концы вместе.

– Нужно срочно задействовать запасной канал связи! – Предложил Захар. – И что говорит твоя «память»?

– Похоже, ситуация выбора нам не оставила. Только сначала мы узнаем у Сэма, кто нас к нему поселил? А сейчас пошли доделывать трактор.

Мы провозились с топливным насосом до самого вечера и, не будь навеса над трактором, вымокли бы насквозь.

Вечером приехал донельзя довольный Сэмюэль Батт. Ему удалось продать три четверти табачного листа по очень хорошей цене какому-то «глупому немцу» из «Браун энд Вильямсон», бывшей самой крупной компанией-производителем сигарет в этих местах.

– Правда, пришлось дать этому пройдохе двести баксов, чтобы он остановил свой выбор на моем листе, а не поехал закупаться дальше вниз по реке. – Расплывшись в усмешке, сообщил Батт. – Все хотят жить! Зато он взял лист для своей компании по очень хорошей цене. Для меня хорошей.

По этому поводу толстый Сэм набрал в два раза больше пива – чтобы достойно отметить «удачную сделку». Он принципиально не пил местный бурбон, полагая, что нормальный человек должен напиваться медленно, а не как принято у здешних – пять стопок и «собираемся надавать по рогам этим козлам из Вирджинии!»

Я видел, как нервно сглотнул Захар – его уже мутило только от одного слова «пиво». Но я сам увидел в этом хороший повод поговорить с дядюшкой Сэмом по душам.

Усевшись перед телевизором RCA – если бы не три буковки под динамиком, я бы принял его за старый «Изумруд» – мы занялись обсуждением политики нелюбимого Баттом Рейгана. На экране мелькали новости и Сэм иногда тыкал жирным пальцем в сторону меняющихся кадров, показывая очередную иллюстрацию своим рассуждениям:

– Смотрите, парни, чего сделал со страной этот комедиант! Этот долговязый актеришка! Бездомных все больше и больше, но налоги для богатых он снизил в три раза! При этом расходы на оборону увеличил в полтора – понятно, кто-то же должен защищать собственность папаши Моргана или Шиффа. Конечно, на самом деле и русские могли бы вести себя куда спокойнее, – Захар едва не полез спорить о миролюбии Советского Союза, но я придержал Майцева. – Могли бы и не лезть в Афганистан, Анголу, Сальвадор и не мешать нашим идиотам набивать себе шишки во Вьетнаме. Глядишь, и Гарри был бы жив. Он ведь хороший парень был, мой Гарри. В бейсбол играл так, что…, – дядюшка Сэм горестно вздохнул и открыл следующую бутылку, чтобы опустошить ее в три могучих глотка. – Мог бы жить долго. Ну да ладно, видно, смерть моего сына кому-то была нужна. Надеюсь и их дети сдохнут для чьей-то пользы! Вот, смотрите, опять показывают старину Ронни! Лезет, лезет на второй срок. И ведь изберется, засранец! Да и как ему не избраться, если в противники ему наши деляги с Уолл-стрит назначили неудачника Мондейла, а в помощницы ему запихнули бабу!! Бабу в вице-президенты! Где это вообще видано? Как там зовут эту крашеную сучку?

– Джеральдин Ферраро, – напомнил Захар – он по старой привычке старался следить за политическими событиями.

– Точно, Ферраро! – Сэм, размахивая руками, плеснул пивом на стол, – а, черт! Вспомнишь ведьму – и на тебе! И пиво разлил и стол испачкал! Да и насрать на него! Зак, мальчик, притащи из холодильника еще одну упаковку «Бада»! Убираться завтра станем, да, Сердж?

Мне пришлось согласно кивнуть.

– Вот и хорошо, а пока Зак возится с пивом, будь добр, принеси мне мою сигару? А старый Сэм расскажет тебе, почему нельзя верить этому долговязому шуту.

Он курил только флоридский «Padron» из никарагуанского листа. Считал, что эти сигары сильно недооценены, и никто не понимает их настоящего достоинства.

Пыхнув облаком дыма, дядя Сэм благодарно кивнул и продолжил:

– Я ведь почему не хожу в забегаловку к рыжему Джейку уже два года? Да потому что с тех пор, как он стал платить в год налогов на тысячу триста баксов меньше, он сделался совершенно невыносим. Теперь там только и разговоров о том, как старый Ронни поднимет нашу страну из дыры, в которую ее загнали эти недоумки-демократы! А по мне – так они все недоумки, выжимающие из нас последние соки! И если сегодня с тебя берут на эту тысячу баксов меньше, то будь спокоен – они уже все посчитали и знают, что через три года ты сам отдашь по тысяче сверху на каждую оставленную тебе! Ха-ха-ха, – его объемный живот заходил ходуном. – Вы представляете, парни, Джейк и его дружки на самом деле верят, что в этой стране что-то делается для их пользы! А Ронни старый жулик! Он ведь зачем начал всю вот эту свою бодягу пятнадцать лет назад? Чтобы услужить своим хозяевам! Вы видели, во что он превратил Калифорнию пока сидел там почти десять лет в губернаторском кресле? Слов нет, для бизнеса это местечко сейчас самое годное! Но для простых работяг оно стало настоящим адом! Мне рассказывал двоюродный брат Мэг, – Мэг – это покойная жена Сэма. – Говорил Сонни, что работы не стало, выплаты безработным снижены до самого предела, образование стало стоить как новый самолет у Макдоннела. И все это делается под соответствующую политику нашего Федрезерва – они старательно борются с инфляцией! Конечно, страна будет голосовать за них! Если до Ронни и Волкера люди теряли от инфляции по десять процентов в год – еще один налог, то сейчас всего четыре! А при годовом доходе в двадцать пять тысяч это худо-бедно, но две тысячи сохраняется! Вот и выходит, что вроде как, облегчая людям жизнь сейчас, их заставляют принимать новые правила игры: ухудшение образования, отсутствие гарантий на обеспеченную старость, мерзкое медобслуживание. И все это для того, парни, чтобы снизить дефицит бюджета! Так он говорил. Вместо этого мы имеем постоянно растущий долг, достигший уже двух триллионов! Это сокращение расходов? Моррис мне все это четко разложил по полочкам еще в восьмидесятом, когда Ронни только рвался к власти. И я вспоминаю о том, что мне говорил Моррис, смотрю на то, что происходит вокруг и делаю правильный вывод: Чайлдс, черти его задери, прав!

Он очень кстати вспомнил Морриса Чайлдса и поэтому я решил влезть в его затянувшийся монолог:

– Сэм, а ты давно с ним виделся?

– С Моррисом? Нет, что ты! Он в своем Чикаго из лечебниц не вылезает. Старый уже.

– Значит, есть денежки у пламенного коммуниста, – съязвил Захар. – На лечение?

– Ты, малый, Морриса не трожь! – посоветовал Сэм. – Если бы ты так поработал для Коминтерна, на твое лечение деньги бы тоже нашлись. Хоть и говорят, что он из русских, но работал как самый стопроцентный американец!

Захар открыл еще одну бутылку и протянул ее Батту.

– Значит, у нас никак не получится встретиться или поговорить с этим легендарным человеком?

– Нет, парни, – отмахнулся дядя Сэм, – даже не уговаривайте. Я года три назад сунулся было к нему, проведать, подбодрить, так на меня его родня так наорала, что больше я туда, несмотря на всю нашу былую дружбу – ни ногой!

Мы с Захаром переглянулись и лицо моего друга немного просветлело.

– Совсем забыл, – шлепнул я себя по лбу. – Заезжал какой-то Чарли Рассел, велел передавать привет.

– Чарли? Этот пройдоха? Пусть свой привет себе в… запихает куда-нибудь! – Неожиданно резко отреагировал Сэм.

– Странно, нам он показался нормальным человеком.

– Как может быть нормальным главный в округе сторонник Рейгана? – Возопил Сэмюэль Батт так громко, что задребезжали стекла в окнах. Он вскочил на ноги и воздел руки над головой: – Как?! Как он может быть нормальным?! Он же спит и видит, как наши денежки становятся его денежками! Тоже мне «нормальный человек»! Вы бы еще Сатану нормальным человеком назвали!

– Он отзывался о тебе очень хорошо.

– Да? – Сэм осекся, растерянно отряхнул штаны от чипсовой крошки и сел.

Мы с Захаром уже давно вычислили, что Сэмюэль Батт – человек очень зависимый от чужого мнения и стоит его немного похвалить и можно вить из него веревки. Главное, чтобы он чувствовал себя нужным и незаменимым. Чтобы к его мнению прислушивались и с его суждениями считались – и тогда он становится покладистей вьючного мула. Мы это заметили и беззастенчиво пользовались.

– Еще бы он говорил обо мне плохо, – Сэм огладил свое гигантское брюхо, но подробностей сообщать не стал. – Приедет еще без меня – чаю ему налейте. С пончиками.

В следующие два часа мы рассказывали нашему хозяину о том, какие обильные снега выпадают на Аляске, как любят эскимосы «огненную воду» и куда делось золото Клондайка, фантазируя при этом сверх всякой меры. Американцы в глубинке вообще были странно образованы – они знали все, что можно знать о своем деле и ничего о том, что происходило вокруг. Сэм (если не брать в расчет его политической ориентации) в этом ничем не отличался от своих сограждан: он очень натурально удивлялся откровенному бреду про медведей в три человеческих роста. Слушал с вежливым интересом про собак-хаски, могущих как верблюды неделями таскать за собой нарты по снежной пустыне без всякой еды. Радовался как ребенок ежедневным прогулкам алеутов на Чукотку в Советский Союз за бесплатной водкой. И всякой прочей ерунде, принимая все, измышленное Захаром, за чистую монету. Он хлопал себя по жирным ляжкам и предлагал выпить за то, что гений белого человека изобрел «Винчестер» и «Кольт», чтобы дать несчастным аборигенам возможность противостоять лютым медведям-людоедам.

И сам выпивал за это больше всех.

В конце концов, он начал икать – долго, глубоко и неостановимо. Каждое его икание мы сопровождали громким смехом в три глотки, чем еще сильнее заводили беднягу. Остановило икоту только появление любимого сериала.

По телевизору к этому времени уже запустили «Санта-Барбару» и Сэмюэль Батт оказался почему-то в числе ее самых горячих поклонников. Он даже хотел купить видеомагнитофон, чтобы записать все серии и просмотреть их «спокойно, без спешки и суеты», но каждый раз откладывал это приобретение на следующие выходные, когда непременно соберется посетить «Луйвилл».

– В нашей-то дыре – Франкфорте такого днем с огнем не сыщешь! – Часто говорил, тяжко при этом вздыхая, Сэмюэль Батт.

С началом очередной порции приключений непутевых Кэпвеллов, убивших несчастного Ченнинга, он велел нам помолчать, а лучше того – идти спать, чтобы завтра с утра заниматься делами, а не стонать «как три похмельных носорога».

Нам самим хотелось того же: день выдался нервным и удачная его развязка буквально опустошила наши организмы. Снотворный эффект от пива оказался силен как никогда и уговаривать нас дважды Сэму не пришлось.

Утром, пока толстяк спал, хрюкая в своем кресле – он так и уснул с включенным телевизором, мы с Захаром успели обсудить вчерашний разговор и пришли к выводу, что прямой опасности пока нет, но нос нужно держать по ветру.

Я стал почаще вглядываться в наше будущее, но, как обычно, видел только Захара. У него все было хорошо. Относительно хорошо. Потому что теперь в своих прозрениях я убивал его не в восемьдесят девятом, а тремя годами позже. Впрочем, об этом я, понятное дело, говорить ему не стал.

Спустя неделю ощутимо похолодало – ночные температуры стали колебаться в районе нуля, но снега по-прежнему не было. Зато прекратились дожди и небо просветлело.

На выборах ожидаемо победил Рональд Рейган, наголову разгромивший сладкую парочку своих оппонентов. Америка ликовала, ожидая от него новых свершений. Нам с Захаром было поровну – хозяйство Батта требовало очень много работы и мы от рассвета до заката были заняты на полях. Если бы победил не Рейган, а этот, второй – Фриц Мондейл, мы бы, наверное, этого не заметили.

Чарли Рассел, как и обещал, наведывался каждую неделю и держал нас в курсе происходящих событий. И каждый раз удивлял своей кипучей энергией. В его лице Захар встретил достойного конкурента и, слушая о подвигах веселого коммивояжера, так громко скрипел «когтями» внутри ботинок, что мне становилось неудобно.

За три месяца Чарли успел открыть счета в паре десятков инвестиционных фондов – специализирующихся на каких-то определенных отраслях экономики, и в тех, что брались за размещение средств где угодно. Его кипучая коммуникабельная натура позволила ему быстро обзавестись кучей деловых связей, заключить договора с брокерскими конторами из различных частей страны, работающих на всех семи фондовых площадках – от Цинцинатти до Нью-Йорка. Не остались без внимания и сырьевые биржи – и там интересы Рассела представляли «крепкие профессионалы». Особое внимание он уделил работе с самой молодой биржей – NASDAQ, которая буквально только что предоставила населению возможность самостоятельно оперировать на торговой площадке. Брокеры, работавшие там, пользуясь возможностями быстро прогрессирующей вычислительной техники, стали объединять много мелких ордеров своих клиентов в один крупный – достаточный для совершения сделки. И теперь любому человеку с улицы достаточно было совсем небольшой суммы, чтобы принять участие в играх «взрослых дядек».

Народ – сначала в Нью-Йорке, а потом и по всей стране – оценил предоставляемые возможности, и обороты биржи увеличивались с каждым днем.

Рассел тоже завел сотню мелких счетов у разных брокеров с NASDAQ, чтобы посмотреть, можно ли на этом что-то выиграть?

– Пока что размеры счетов и вкладов везде небольшие. По одной-три, а кое-где и по пяти тысячам долларов. На общую сумму около двухсот тысяч. Если наша операция принесет успех, то мы должны будем увеличить объемы вложений. Тогда нужно будет подумать об участии в хэдж-фондах. А сейчас все будет готово к началу февраля.

Мы с Захаром радовались, что вот уже совсем скоро сможем быть полезными своей родине. И хотя большинство слов, произносимых Расселом, звучали для нас тарабарщиной – вроде «институциональных квалифицированных инвесторов», мы чувствовали себя в деле.

Прошло Рождество, которое справляли все, кроме нас – этот праздник еще не стал нашим.

А потом, сразу после Нового Года, Захар вдруг достал свою тысячу, выданную еще Артемом на Кубе и сказал мне:

– Знаешь, чтобы понимать происходящее вокруг, нам нужно учиться. И не крутить хвосты Сэмовым лошакам, а нормально учиться. Чтобы нас не использовали втемную, чтобы мы понимали, что делаем.

Я немного подумал над его словами и ответил:

– Ты, дорогой мой друг, Закария Майнце, как всегда стопроцентно прав. Знаешь, что меня гнетет больше всего?

– Откуда мне знать порывы твоей мятущейся души? – едва не стихами ответил Майцев.

– А боюсь я больше всего, что те люди, что станут получать наши команды, очень быстро заметят, как те деньги, что мы куда-то вкладываем, начинают приносить доход. Как думаешь, долго они будут удерживаться от соблазна вместе с нашими средствами разместить свои?

– Да пусть размещают, – легкомысленно отмахнулся Захар. – Подумаешь, сотня американцев разбогатеет!

Я подумал еще немного:

– А вслед за ними потянутся брокеры, а за теми банки. А там такие деньги, что и представить себе страшно!

– Ну и что? Мы-то все равно будем первыми? Значит и прибыль наша будет больше всех!

Мне пришлось подумать еще чуть-чуть, я согласился с Захаром и полез за своей тысячей:

– Ты прав, Захар, нужно идти получать соответствующие знания. Если Рассел владеет вопросом, то и мы должны хотя бы понимать о чем идет речь. Нужно поговорить с Сэмом и ехать в Луисвилль. И нужно поторопиться, пока есть время и пока жив Черненко. А он умрет в самом начале весны. Потом, боюсь, могут начаться проблемы – Горбачев деньги считать не умеет совершенно, а тратить – большой мастак, как бы у Георгия Сергеевича последние припрятанные крохи не отобрали…

Сэм долго огорчался, узнав, что мы собираемся на некоторое время оставить его одного. Мы надеялись успеть окончить трехнедельные курсы, о которых прочитали в газете, и успеть с этим делом как раз к началу февраля, когда нужно было запускать машину, построенную Расселом.

Сам он, узнав о нашей затее, весело заметил, что, конечно, знание лишним не бывает, но зачем нам именно это знание? – он не понимает. Но если руководство не против такого шага, то почему бы и нет? Мы ответили, что наше руководство – не против. И договорились в следующий раз встретиться уже в Луисвилле.

Луисвилл оказался городом довольно приличных размеров и я вслух удивился, зачем американцам понадобилось размещать столицу своего штата в такой дыре как Франкфорт, если есть такой замечательный город? Как их понять, этих янки? Это все равно как если бы столицей Волгоградской области стала деревня Гадюкино.

Искомые курсы биржевого дела нашлись неподалеку от порта. Поискав полдня жилье в пешеходной доступности, мы сняли чудную комнату в доме напротив, окна которой выходили на реку Огайо и штат Индиану.

Учение давалось трудно. Вернее не так. Ничего трудного для запоминания там не было: несколько десятков новых для нас понятий, устоявшиеся термины – биржевой слэнг, фундаментальный и технический анализ поведения рынков, особенности работы бирж – все объяснялось на уровне, доступном шестикласснику. Никаких тебе дифференциальных уравнений второго порядка или тензоров с операндами. Каждый день нам казалось, что это все умышленно сводится к столь низкому уровню, а настоящие глубины откроются завтра, но наступал новый день и глубже ничего не становилось. Захар все ждал, когда начнется что-то из математики – статистика, теория вероятностей, но ничего такого не дождался. Максимум на что хватило гения американских – а они были самыми деятельными – трейдеров – это изобретение нескольких десятков простеньких «индикаторов» рынка и вот здесь они проявили всю свою фантазию. Это называлось техническим анализом.

Мы изучали изобретенные бог знает когда и кем «японские свечи», и чисто американские бары, мы до боли в глазах вглядывались в старые графики изменения биржевой стоимости бумаг какой-нибудь «Дженерал электрик» и пытались отыскать на нем «трэнды», «линии поддержки и сопротивления». Мы изрисовали карандашами десятки листков, вычерчивая типовые «фигуры» – «флаги», «двойные и тройные вершины», «плечи-головы», якобы позволяющие с определенной (для меня так и осталось тайной – насколько определенной?) вероятностью судить о дальнейшем движении рынка. Мы отслеживали изменения цен разных бумаг и искали корреляцию с объемами торгов на бирже по этим бумагам. Мы сравнивали среднедневные цены на акции трехмесячного периода с трехнедельным и приходили к выводу, что в точках пересечения этих линий курсовых изменений наступает переломный момент для рынков. Мы вычертили длинные портянки с двумя десятками наиболее употребляемых индикаторов – от примитивных средних, через стохастики к многоцветным боллинджерам и «аллигаторам». От кривых линий на графиках рябило в глазах, а в голове роились наивные идеи. О том, что механизм безубыточной торговли обзавелся таким богатым инструментарием, что предположения о могущих случиться убытках казались просто детской страшилкой для запугивания обывателей и придания веса и значимости биржевым деятелям.

Как вершину эволюции биржевой торговли и анализа нам представили волновую теорию Эллиота. И мы подивились причудливым изгибам человеческой мысли, поставленной на службу желанию быстро разбогатеть.

Как и все остальные способы прогнозирования она предполагала учитывать множество параметров, и выносить конечное суждение о размещении средств на основании «собственного опыта и субъективных ощущений».

– Если бы конструкторы в NASA рассчитывали свои ракеты и шаттлы по таким правилам, какие придумали эти люди для размещения денег на рынке, – как-то раз задумчиво сказал Захар, – Армстронг никогда бы не попал на Луну!

– Откровенный бред. – Согласился я. – Отмеряем микрометром, отмечаем мелом, рубим топором!

К нашему удивлению, таким образом строилась вся американская оценочная статистика: они сводили сотни переменных и данных в таблицы, строили графики, а получив результат, сравнивали его с мнением «экспертов»! И если полученный расчетами результат не совпадал с мнением «экспертов» – тем хуже для результата! Его просто корректировали в сторону «усредненного экспертного мнения»!

– Послушай, Сердж, – мой друг называл меня уже совсем на американский манер, – если все, кто крутится на бирже, играют по этим правилам, то уже сами правила диктуют ситуацию на рынке! Получается, что не собака крутит хвостом, а хвост – собакой.

И снова я не знал, что ему возразить. Особенно когда узнал, что котировка бумаги на рынке служит оценкой богатства компании, выпустившей эту акцию – капитализации. То есть, если за день пять процентов бумаг сменили хозяев, и при этом цена на эту бумагу выросла на пару процентов, то богатели и все остальные держатели этих бумаг! При том, что предприятие, выпустившее эти бумаги, не сделало в этот день ничего такого, что позволило бы говорить, что его капитализация действительно и объективно увеличилась!

Еще чуть позже мы выяснили, что есть такие страшные звери – «маркет-мейкеры», бывшие, как правило, большими банками вроде «Морган Чейз» или «Уэллс Фарго», которые легко могут привести в движение весь рынок, ломая любые теории и умопостроения. Если им вдруг нужны деньги – они сбросят необходимый объем бумаг, обрушив рынок – и их это совершенно не будет беспокоить просто потому, что денег и бумаг у них очень много!

Как сказал нам наш преподаватель – Томас Лэйн-младший:

– Возможно, обладая миллионом долларов, даже десятью или сотней, вы кажетесь себе значительным человеком. Но помните, что для парней с Уолл-стрит вы просто самонадеянный мальчишка, которому мешаются деньги. И забрать их у вас – главная задача этих веселых ребят. В биржевой игре шансы на победу всегда выше у того, у кого больше денег. Это как скатывать снежный ком – чем он у тебя изначально больше, тем больше снега к нему прилипнет. Поэтому, когда начинают ворочаться «большие парни» – лучше в это время держаться от рынка подальше.

Эта мысль крепко засела в моей голове.

А на следующий день Захар где-то нарыл интервью с Уорреном Баффетом – очень удачливым и популярным инвестором, прославившимся тем, что в кризис начала семидесятых скупил по дешевке несколько пакетов акций разных предприятий, в последующие годы взлетевших в цене многократно. Баффет оказался противником технического анализа: «Я понял, что технический анализ не работает, когда перевернул вверх ногами график изменения цен и получил те же самые результаты».

Томас Лэйн сказал, что если подходить к техническому анализу как к инструменту прогнозирования, то, конечно, ценность его стремится к нулю, потому что оперирует он уже произошедшими событиями. Но для того, чтобы оценить текущее состояние рынка – лучшего инструмента пока не придумано.

– Поймите, парни, – говорил он – для инвестора очень важно верно оценить своевременность входа в рынок! Не так ли? Если акции «Кока-Колы» перекуплены и никто более не стремится лезть в покупку и вкладывать деньги в бумаги, которые перестали расти – для чего там быть нам? На самом деле технический анализ – это еще один инструмент безопасной торговли ценными бумагами или сырьем или бог знает, чем еще! Но он не гарантирует вам прибыль. Просто, используя его основные принципы, вы будете меньше ошибаться в оценке рыночной ситуации. А индикаторы, по крайней мере те, что мы с вами изучили – они все запаздывающие! И когда они срабатывают – лезть в позицию, как правило, становится поздно. Это и есть ваш риск – понимание верного направления движения и настроений рынка. Поняли – вы в профите, обманулись – вас вынесут по стопам, маржин-кол им в задницу!

Слушатели согласно кивали, но было заметно, что о безопасности они задумаются в самую последнюю очередь, а сейчас у многих чешутся руки «научить плохих парней с Уолл-стрит хорошим манерам»! Мы с Захаром казались им неотесанной деревенщиной из глубинки, что вечно дует на холодную воду и подкладывает под зад подушки на каждом шагу.

Мы не возражали – деревенщина, так деревенщина – им виднее.

После двух недель обучения нас навестил Рассел – ровно в тот день, когда по телевизору показывали инаугурацию Рейгана – и немало посмеялся над нашими «знаниями».

– Парни, насколько я понял наши планы, то речь идет о мощном инсайде? Зачем же вы поперлись слушать эту галиматью, когда у вас в руках столь мощное оружие? Да, я слышал, в Конгрессе в этом году приняли закон о наказании за инсайд, но к нам-то он не относится, верно? – Он хитро подмигнул. – Я сам когда-то грешил игрой на бирже, но, честное слово, проще пойти в казино и спустить деньги там! По крайней мере, не нужно забивать себе голову тоннами ничего не значащих сведений. Зачем издеваться над ней, сравнивая все эти графики, осцилляторы и прочую хрень, если все просто – есть «слив информации» – купили или продали, деньги перепрятали. И все!

Ни я, ни Захар возражать ему не стали. Просто мы не привыкли иметь суждение о вещах, в которых ничего не понимаем.

– Пока вы били здесь баклуши, – продолжал Чарли, – я кое-что прочитал в одном умном журнале и снял четыре виртуальных офиса с секретарями. Слышали о таких?

Мы с Захаром переглянулись и синхронно ответили:

– Нет.

– Гениальные идеи приходят в головы людей в этой стране! – Воскликнул Чарли. – Представьте себе офис, в котором сидят одни секретари! Они даже не знают на кого работают. У каждой из этих трудолюбивых девиц есть телефон, факс, копировальный аппарат, печатающая машинка или, как сейчас становится модным – компьютер! Получают распоряжения по факсу или телефону, выполняют и отсылают документы, или еще какую информацию по нужным адресам! Ну не чудо ли, а? Мы будем отсылать туда факс с указаниями – в какие брокерские конторы следует позвонить и какие распоряжения от имен таких же виртуальных клиентов отдать. Если ребята из SEC или CFTC что-то и заметят неладное в наших ордерах – их поиски закончатся в этих офисах.

– Хитро, – удивился Захар. – А это законно?

– Еще как! Я так запутаю этих бесчисленных контролеров, что они проклянут тот день, когда мне поручили это задание!

До чрезвычайности довольный своими находками и делами, он отбыл, пожелав нам «хотя бы зацепить приличных цыпочек, если уж вырвались с фермы этого пузатого болвана Батта».

Последние занятия по биржевому делу были посвящены фундаментальному анализу, где выяснилось, что «фундамент ломает любую технику». И теперь мы с Захаром – как те самые «патентованные сельские придурки» – обнаружили трудности с пониманием значения фундаментальных событий. Мы опять сидели над графиками котировок полугодовой давности, и нам снова было странно, что такое знаковое событие как Олимпиада в Лос-Анджелесе никак не отразилось на ценах акций и валютных пар, а вот вроде бы незначительная информация о пятипроцентном увеличении запасов нефти в США вызывало настоящий, хотя и краткосрочный, обвал рынка. Новости, имевшие огромное значение для людей, были совершенно незаметны на биржах и наоборот – те события, на которые реагировали рынки, у обычного обывателя вызывали только недоуменную улыбку. Впрочем, иногда это совпадало – в случае какой-нибудь войны или увеличения учетных ставок.

Спустя три недели вожделенные дипломы слушателей «Биржевой школы» были нами получены.

Напоследок мы решили посмотреть на достопримечательности крупнейшего города штата Кентукки, взглянуть на его знаменитый ипподром, посетить музеи, возможно, прокатиться на «Луисвиллской красотке» – самом старом в США пароходе на ходу.

– Знаешь, – сказал мне Захар, когда мы стояли у «Луисвилл Слагэр Мьюзеум» и любовались на знаменитую бейсбольную биту в пять этажей высотой, – если бы не твои способности, фондовая биржа – самое последнее место, где бы я попытался самореализоваться. Уж лучше в наемные солдаты идти, чем пытаться что-то заработать «удачными инвестициями». Даже у гидрометеорологов предсказания куда точнее и безопаснее.

А я вдруг вспомнил то мимолетное озарение, что посетило меня в день первого знакомства с Чарли Расселом.

– Зак, – сказал я. – Нам нужен толковый программист. И мы перевернем это глухое болото, что называется фондовым рынком!

– Зачем нам программист? – Захар присматривался к симпатичной девочке, только что вышедшей из здания музея и поэтому был немного рассеян. – Мы разве собираемся что-то моделировать?

– Послушай, что я придумал, – я дернул его за руку, отворачивая от созерцания тонкой фигурки в коротком пальто. – Да послушай же! Очень скоро вся деятельность на биржах будет вестись с помощью компьютеров. Осталось совсем недолго. Зачем нам самим анализировать всю эту ахинею, в которую нас посвятил мистер Томас Лэйн-младший, если компьютер сделает это гораздо быстрее, точнее и правильнее?

– А нам это вообще зачем? – Все еще рассеянно спросил меня Майцев. – Разве не аккумулирование ценных активов наша задача?

– Нет! Вернее, и она тоже. Нет, она основная! – Загорячился я, не находя подходящих слов. – Но для того, чтобы их наращивать, нам нужны живые деньги! Конечно, мы можем пользоваться кредитным плечом под залог имеющихся в портфеле бумаг, но подумай сам – за те годы, что мы будем набирать свои сокровища, акции тысячи раз взлетят и опустятся снова. Зачем нам терять деньги, которые вполне можно заработать на этих движениях?

– Ты предлагаешь начать спекуляцию бумагами? – Захар наконец-то включился в разговор. – А что скажет Чарли?

– Чарли будет счастлив. Мы сделаем вот как: организуем два разных портфеля! Один будет стратегический, где мы станем собирать бумаги, от которых не нужно избавляться ни при каких условиях, а второй станет спекулятивным – для текущих операций на рынке!

– Отлично, – одобрил предложение Захар. – Что-то такое и у меня в голове крутилось. Так зачем нам программист?

– Он создаст нам робота!

– Программист создаст робота? – Переспросил Захар, с подозрением оглядывая меня с ног до головы. – Я думал, для создания роботов нужны механики и электрики.

– Глупый ты, Зак, – рассмеялся я. – Программу-робота! Она будет обрабатывать все эти графики и выдавать нам предложения по работе на рынке! А если к этому добавить мое знание общих тенденций – мы озолотимся уже через год! Уже сейчас научились объединять небольшие компьютерные группы в общую сеть, я читал про некоторые университеты, где такое делают. А скоро эти маленькие сетки начнут соединятся в большие и тогда можно будет находясь в Токио отсылать заявки на исполнение ордеров в Лондон и они будут мгновенно реализованы! Сразу десяток заявок. Без всяких телефонов!

Захар почесал шею и после минутного раздумья сказал:

– Не очень понимаю, о чем ты говоришь, но что-то в этом есть. Нужно, наверное, рассказать Чарли, он знает об этом не в пример больше нас с тобой.

Мы вернулись к Сэму, успевшему за эти три недели набрать еще десяток килограммов, хотя мне казалось, что это уже невозможно в принципе: он должен был лопнуть, разлетевшись по своей ферме желтыми брызгами теплого жира. Но он сидел в своем кресле.

– Ого, парни, я уже по вам соскучился, – заорал Батт, увидев нас на крыльце своего дома. – Где вас дьявол носил? Видели ипподром? Думаю, в следующем году смогу предложить на скачки пару хороших лошадок. Глум чудо как быстра, а Месть просто идеальная аппалуза! У меня ее купить хотели на днях за десять тысяч, между прочим! Будет фурор летом восемьдесят пятого в Лувилле! Это говорю вам я, чтоб меня черти задрали!! Ну что это я? Все о себе, да о себе! Вы-то сами как? Обучились?

– Обучились, – мрачно ответил Захар, бросив сумку в кресло и плюхнувшись в него вслед за ней. – Еще больше запутались только!

– Пивка? – Спросил Сэм и протянул Майцеву уже открытую бутылку. – Я говорил вам, Зак, что затеяли вы зряшное дело. Мой папаша как-то прикупил в шестьдесят третьем году акции GEICO. Была такая страховая компания. Даже вроде бы как и сейчас еще есть, видел я их офис в Нью-Йорке года три назад. Купил, стало быть, по восемнадцати баксов за штуку. Тысячу акций! К семьдесят четвертому они поднялись к шестидесяти! Шутка ли – за десять лет утроить состояние! Папаша довольно потирал ручки и строил планы, но, лучше бы он пропил эти деньги! Потому что продал он свои акции в семьдесят шестом по два бакса за штуку какому-то воротиле из Омахи. Вот так выгодно вложился мой папаша, и я с тех пор в эти игрища – ни ногой! Да и Чайлдс мне частенько, помню, говорил: «Помяни мое слово, Сэмми, Америку погубят эти чертовы биржи, на которых разориться легко, а заработать могут только те, у кого денег и без того куры не клюют»! А старый Моррис знал толк в деньгах! Его бы министром финансов к нашему вновь избранному старому президенту – и он бы сделал из Америки конфетку! Куда там всем этим Джеймсам Бейкерам! Скала был Моррис, а не человек! Да ты, пей пиво-то, Зак! И ты, Сардж, присоединяйся!

Захар обреченно приник к бутылке.

А на следующее утро я отправил его в Нью-Йорк – нужно было выйти на связь с Павловым и доложить о том, что уже удалось сделать. Поездка заняла у него четыре дня, и по приезду Захар отрапортовал, что встреча с человеком Георгия Сергеевича состоялась, и он даже говорил по телефону с каким-то чехом в Германии, у которого была прямая связь с Павловым. А спустя пару часов после этого разговора им перезвонили уже из Югославии и подтвердили, что Павлов в курсе событий и желает нам удачи и передает привет от близких. С приветом, я думаю, нас обманули – никто бы не стал сообщать ни Майцевым, ни маме о том, где мы и что делаем. Перед отъездом мы оставили родным номер московского абонентного ящика, на который предложили слать письма и сейчас кто-то вместо нас, имитируя наши почерки, ведет переписку с родными. Возможно, Павлов имел в виду эти «приветы».

Я даже как-то взбодрился – все же очень хорошо понимать, что ты не один, что за твоей спиной кто-то есть и о тебе помнит.

Захар же вернулся из «Большого яблока» под таким сильным впечатлением, что я даже забеспокоился о его рассудке.

– Сардж, – кричал он. – Ты не представляешь, что это за город! Все, что ты видел прежде – просто деревни!

– И Москва? – спросил я.

– И Москва, и Гавана, и Мехико и уж тем более Луисвилл! Просто представь себе: улица шириной метров шестьдесят покрыта сплошным ковром движущихся машин! Дорожные развязки в четырех-пяти уровнях, дома, по сравнению с которыми все, что мы привыкли считать грандиозными постройками – просто обшарпанные сараи! Да, кстати! Помнишь «московские высотки»?

Я кивнул.

– Стоит такая «московская высотка» посреди Манхеттена на Чамбер-стрит. На полвека раньше московских построена! Метро в ней прямо! Я хочу там жить!

– В метро? – уточнил я.

– Дурак ты, Сардж, – немного обиделся Захар. – Конечно, не в метро! Там только крысы величиной с приличную болонку живут. В Нью-Йорке жить хочу! Только я еще не решил, в каком месте. – Добавил он задумчиво.

– Думай, время есть, – хмыкнул я и пошел скручивать разобранную сеялку.