Сон был тяжелый, дурманящий. Из тех, которые кажутся реальней действительности и после которых долго не покидает чувство угнетенности и подавленности. Я не помнил, что мне снилось, знал только, что нехорошее, страшное. И когда ощутил себя проснувшимся, голова раскалывалась, сердце колотилось, тело было липким и скользким.

«Все болезни от нервов», — вспомнил изречение кого-то из мудрых, но дальше мысль застопорилась. Боль затмила все.

С чего бы?

Нащупал выключатель. Лампочка у изголовья вспыхнула, резанула по глазам. Чтобы подняться пришлось сжать зубы. В глазах потемнело, выступили слезы. Доковылял до столика и надолго присосался к бутылке с минералкой. Целительная влага оросила высохшее небо, блаженным ручейком прокатилась по пищеводу. В голове немного прояснилось, хотя густой туман, окутывающий сознание, рассеиваться не спешил.

Светильник, который поначалу казался до одури ярким, постепенно вернул первоначальный облик тускловатой бледности. Круг от лампочки ограничивался подушкой, захватывал краешек тумбочки, а дальше терялся в ночном мраке. Именно, ночном, потому что ночь и не думала заканчиваться, она только начиналась.

Горячая струя смыла пот, освежила тело. Боль отпустила, но не совсем: затаилась в недрах черепушки, из резкой, дурманящей, трансформировалась в ноющую и нудную.

Вытерся огромным, не уступающим по размеру простыне, полотенцем, кровь разогналась в жилах, я почувствовал себя здоровее и нормальнее. В чем мать родила, кого стесняться в пустой комнате, подошел к шкафу, чтобы достать свежее белье.

И все же со мной не все было в порядке. Далеко не все.

Едва прикоснулся к дверце, она вдруг ни с того ни с сего начала уплывать от меня. Казалось, мир сошел с ума. В глазах помутилось, поплыло, пол качнулся, я обреченно взмахнул руками, пытаясь сохранить равновесие. На ногах устоял, но зрение продолжало надо мной издеваться. Шкаф не останавливался, продолжал уплывать в сторону и вглубь стены. Передо мной открылся проем, который почти полностью заслоняла светлая тень уже знакомого мне призрака.

— Марина?

Призрак содрогнулся. Или от неожиданности, или от моего внешнего вида. И как будто раздался испуганный вскрик.

От неожиданности я застыл соляной статуей, затем мои руки сами потянулись к женской фигуре. Но она резво, слишком резво, как для бестелесного призрака, отпрянула от меня. Ее ладонь взметнулась, и я успел рассмотреть что-то белое в почти таких же белых пальцах. И это было последнее, что я увидел. Плотное облачко, невесомое, но материальное, вырвалось из ладони женщины, накатилось на меня, затмило глаза, агрессивной струей ворвалось в ноздри, перекрыло дыхание. Я пытался отторгнуть его, вытолкнуть, откашлять. Только попытки оказались тщетными. Я уже не был хозяином ни своего тела, ни чувств. Сознание бесследно утонуло во мраке, который поглотил меня полностью и без остатка.

* * *

Проснулся от холода. Голый я лежал на скомканном полотенце возле одежного шкафа. В комнате было светло, в раскрытое окно вместе со свежим воздухом вливались трели взбесившихся от радости наступающему дню пернатых.

Кроме холода, от которого тело покрылось пупырышками, никакие неприятные симптомы не беспокоили. Голова была на месте, все в ней работало ясно, четко, как тому и положено. Я чувствовал себя бодрым и переполненным энергии.

Забрался в кровать, укутался в одеяло, скрутился в позе эмбриона, аккумулируя утраченное за ночь тепло. Ночные события воспринимались, как нечто отдаленное, из другого, параллельного мира. Хоть увиденное и было слишком явным, ярким и запоминающимся, однако, фантазия способна и не на такие чудеса.

Смущало, что я голый. Значит, душ мне не приснился. Почему же я не оделся? И почему спал на полу? Напился?

Вопросы загоняли в тупик. Перед глазами возник проваливающийся в стену шкаф, а за ним призрак женщины, из рук которой струился дым или, скорее, газ.

Призрак с газовым баллончиком. Муть полнейшая! Расскажешь кому-то, не поверят, засмеют.

Призрак с баллончиком…

Я ухмыльнулся, Еще бы в инвалидной коляске представил…

Последняя мысль, в отличие от предыдущей, смешной не казалась. С инвалидной коляской сложилась устойчивая ассоциация. Марина и инвалидная коляска — единое целое, только сон способен разделить их и сделать независимыми один от другого.

Так ли?

Вспомнил слова Влада, прокрутил в памяти предыдущие посещения призрака. Не тут ли разгадка? Если допустить, что Марина не совсем немощная? Только зачем ей притворяться? Ради чего? Чтобы отомстить Владу, нагнетать чувство вины? Глупо. Сентиментальность и Влад — понятия несовместимые. Таким его не прошибешь, и кому, как не Марине знать об этом?

Ответ уплывал, хотя предположение больше не казалось абсурдным.

С другой стороны, если мне все не приснилось, разве ощущал бы я себя таким бодрячком? Вряд ли. Меня раньше не травили газом, но я, почему-то был уверен, что подобное чревато последствиями. Глаза у меня должны были слезиться, а голова раскалываться, как на похмелье. Соответственно, вывод напрашивался один. Никого я не видел, и никто меня газом не травил.

Прежде, чем открыть дверцу шкафа, осторожно прикоснулся к ней. Шкаф оставался на месте, и исчезать не собирался. Нажал сильнее, навалился всем телом. Твердыня, сотворенная из тяжелых сортов дерева, даже не пошатнулась. Заглянул в узкую щель между стеной и задней стенкой. Увидел сросшуюся паутину, комки бытовой пыли. Все, как и положено.

Сполоснулся под душем, оделся. На журнальном столике увидел початую бутылку коньяка и почти пустую с минералкой. Вспомнил недавний зарок завязать с пьянством и плеснул в стаканчик.

* * *

— Влад, Марина действительно не может ходить?

Он долго тер кулаками глаза, демонстрируя, как я достал его своей наглостью и бесцеремонностью.

— Маринка? — переспросил он, а потом его лицо расплылось в ухмылке. — А что, она тебя тоже, того… — и расхохотался над собственной неприличной шуткой.

— Влад, я серьезно.

— Ну почему, вместо того, чтобы поспать, как нормальный человек, я должен отвечать на бредовые вопросы? — Смех оборвался так же резко, как и начался. Влад вспылил, я зацепил за больное. — Славик, я тебе уже объяснял. Ее осматривали десятки научных светил. Я потратил уйму денег на врачей, на лучших врачей…

— Медицина еще та наука, — не сдавался я.

— Славик, я понимаю, привидеться может, что угодно. Наверное, здесь местность такая или воздух. А, может, кто-то подшучивает над нами? Узнаю, кто, ноги повыдергиваю. Но про Маринку забудь.

— Влад, как произошла авария?

— По-глупому. Виноват, конечно, я. От этого никуда не денешься. Дорога была мокрая, скользкая, разогнался, на повороте притормозил чуть резче, чем нужно. Машина пошла юзом и — в кювет. Марина не пристегнулась. В результате — повреждение позвоночника.

Все это Влад выпалил быстро, скороговоркой, на грани срыва. Он спешил отделаться от неприятной темы, и я понял, что настаивать не следует.

— Что там с бумагами, разобрался?

— Фигня! Ничего интересного. Только и того, что узнал, куда мои бабки девались.

— Много украли?

— Вроде бы, нет, — Влад сам был удивлен такому открытию. — Как будто все сходится. Вроде и придраться не к чему. Есть, правда, нюансы, но, где их не бывает.

— Послушай, Влад, — решил вернуться к наболевшему. — Может, нужно покопаться в склепе? Все ниточки ведут туда.

Мое предложение энтузиазма не вызвало.

— Представляешь, какой хай теща поднимет? Осквернение могил предков, надругательство над памятью…

— Но ведь нужно что-то делать?

— А нужно ли?

Озадачив меня, Влад демонстративно скрылся в ванной.

* * *

В баре, как обычно, царил полумрак. Я соорудил бутерброд, достал сок из холодильника. Уединился за угловым столиком, в который раз пережевывая в уме увиденное и услышанное.

По поводу Марины, Влад меня не убедил, скорее, наоборот.

Его упорное отрицание, казалось бы, очевидного, объяснялось тупым упрямством и нежеланием признать, что долгое время из него делали дурака. Беда лишь в том, что я сам не был уверен в своих подозрениях.

Открылась дверь, и сразу стало многолюдно.

— Скучаешь? — Тома провела ладонью по моей макушке, в голосе девушки мне послышалась грусть.

Наталка, плюхнулась на диванчик напротив, потянулась к шкафу, выудила бутылку и стаканы.

— Девочки, я пить не буду.

Невзирая на возражения, Наталка разлила по стаканам жидкость желтовато-зеленого цвета.

— В честь чего праздник?

— Какой там праздник? Семеновну поминаем, — сказала Тома.

— Хорошая была старушка, безобидная. Божий одуванчик, — молвила Наталка.

— И моя родственница.

Наталка не обратила внимания на слова подруги, а я приложил максимум усилий, чтобы удивление, тем более, заинтересованность не выплыли наружу.

— Царство ей небесное!

Поднял стакан, посмотрел на Тому. Мне нужно было развязать ей язык, но так, чтобы это выглядело естественно и не бросалось в глаза.

Тома вполне могла быть ключевой фигурой в запутанной истории. Фотография в доме старушки, красноречиво свидетельствующая о родстве Семеновны с прежними обитателями поместья. Да и документы пропали именно из комнаты девушки. И, наверное, не зря она так обхаживала покойного Иннокентия Вениаминовича? Последнее предположение показалось притянутым за уши, и я на время выбросил его из головы.

Тома с Наталкой подняли стаканы. Мы отпили понемножку за упокой души старушки. Возникшая пауза затянулась, тема не из тех, которые способствуют красноречию.

Нарушил молчание дребезжащий звук. Наталка достала из кармана вибрирующий телефон, посмотрела на дисплей, лицо ее стал серьезным, сосредоточенным. Ничего не сказав, она поднялась и поспешно покинула бар. Разговор, по-видимому, не для посторонних ушей. На миг кольнуло нечто, вроде ревности, но тут же прошло. Мало ли кто может звонить, да и какое мне дело? У нее своя жизнь, у меня своя.

— Славик, ты меня проводишь?

Тома сидела грустная и подавленная. Лицо ее показалось мне бледным, как у мертвеца. Но тут я утрирую. Виной всему тусклое освещение. От него все предметы казались неестественными, не такими, как на самом деле.

— Конечно, провожу.

Настроения утешать расстроенную девицу не было, но чего не сделаешь ради пользы дела. Иногда необходимо заставлять себя, действовать через силу и вопреки желанию.

Однако следующими словами Тома порадовала и разочаровала одновременно.

— Хочу сходить склепу, а одной мне страшно. Не люблю я таких мест. От них у меня мурашки по коже.

А я нафантазировал черт знает, что…

В коридоре и холле мы никого не встретили. Лишь когда вышли на парадное крыльцо, услышали звук отъезжающего автомобиля. Неужели Влад, наплевал на подписку и куда-то подался? Впрочем, что ему чьи-то указания? Чем больше денег, тем меньше запретов и больше возможностей обходить их.

День выдался ясным, безветренным. Солнце наполовину вынырнуло из-за крон деревьев и щедро разливало блаженное тепло. Поблеклая зелень, взбодренная росой, ожила, тянулась к лучам, и радовалась второй молодости.

Тома сорвала с клумбы несколько цветков, и до меня, наконец-то, дошло, зачем ей понадобилось к склепу. Ведь именно там померла старушка.

— Кем тебе приходилась Семеновна?

— Бабушкой, — ответила Тома.

— Странно.

— Почему странно?

— Раньше ты не говорила, что у тебя здесь родственники.

— А ты меня и не спрашивал, — резонно заметила девушка. — Мы с ней почти не общались. Тут своя темная история. Если тебе не надоели скелеты в шкафу, могу поделиться.

Томе нужно было перед кем-то выговориться.

— Если не очень страшная, — подзадорил девушку, подыгрывая ей интонацией, более уместной для флирта, нежели для серьезного разговора. Боялся проявлять заинтересованность, чтобы она не насторожилась и не замкнулась в себе.

— Я сама недавно узнала. Мать моя детдомовская, если о детстве что-то и помнила, рассказывала неохотно. Лишь перед смертью проговорилась, что бабушка во время войны спуталась с немецким офицером и родила ребенка. Потом, когда пришли наши, бабушку — в Сибирь, дочке другую фамилию и — в детдом. Тогда такое повсеместно делалось, ничего необычного. Мать всю жизнь пыталась отыскать родственников, была одержима этой идеей. Только — тайком, я ни о чем не догадывалась. И добилась своего, но встретиться с родительницей не успела. Болезнь, все деньги шли на лекарства, потом… Рассказала мне уже, когда умирала. Мне не хватало ее одержимости. Бабушка, о которой я почти ничего не знала, меня не интересовала, и знакомиться с ней желания не было. Тут оказалась, можно сказать, случайно. Познакомилась с Маринкой, еще, когда она была здоровой. Потом, после аварии, Маринке стало скучно, и она пригласила меня здесь пожить. Я не отказалась, с деньгами у меня проблематично, а здесь — на всем готовом. Так и получилось, что сама судьба свела меня с родственницей. Я присматривалась, к Семеновне, но представляться ей не спешила. Можно сказать, стеснялась. Боялась потерять статус. Гостья хозяйки значительно выше, нежели внучка прислуги. Теперь жалею об этом.

Тома нервно хихикнула.

— Так ты полная сиротинушка?

— Наверное. Может где-то и есть отец, только, где он блуждает, история умалчивает. Я его ни разу не видела, а слышала о нем даже меньше, чем о бабушке. Сказками об аисте мать меня не грузила, но и о родителе помалкивала. Видать, та еще история…

Не скажу, что поверил ей полностью и безоговорочно. Девушке хотелось пооткровенничать, но откровения ее показались мне дозированными. Если бы я не знал, что папка с документами исчезла из комнаты Томы, а потом отыскалась в доме Семеновны, возможно, и принял бы рассказ за чистую монету. А так…

Какую игру она со мной затеяла, и зачем?

Возле склепа было тихо и пустынно. В отличие от вчерашней толкотни, сейчас даже природа затаилась в скорбном молчании, напоминая, что здесь не просто холмик, а место последнего упокоения.

Тома умолкла, я тоже молчал, понимая, что любые слова сейчас покажутся неуместными. Девушка спустилась по ступенькам к двери, с недоумением посмотрела на новый замок. По ее лицу скользнула тень разочарования. Замок стал для нее неприятным сюрпризом. Она даже подёргала его, надеясь, что тот смилостивится и внемлет ее молчаливой просьбе. Но он не смилостивился, лишь отозвался негромким скрипом.

— Славик! Славик!

Я обернулся. К нам спешила Наталка. Она запыхалась, лицо ее раскраснелось, в руках держала мобильный телефон.

— Я уже все оббегала, еле нашла тебя.

— Что случилось?

— Игорь Владимирович хочет с тобой поговорить.

Она набрала номер и протянула мне трубку.

* * *

Разговор с шефом не сулил ничего хорошего. Результат моей деятельности равнялся нулю, фантазия тоже истощилась. Я отошел подальше, не хотел, чтобы девчонки по лицу прочитали нелицеприятное, что мне предстояло услышать.

— Рассказывай…

Рассказывать было нечего, но и молча сопеть в дырочки и признаваться в собственной бесполезности, глупость несусветная. Поэтому я без лишних угрызений совести голосом слегка придурковатого бодрячка поведал о последних событий, естественно, преподнося себя в наилучшем свете.

По мере моего рассказа сопение шефа из угрожающе громкого снижалось до приемлемо ровного, пока не остановилось на уровне, который, хоть и с натяжкой, можно было назвать нормальным.

— Значит, ничего нового и перспективы туманны, — без труда распознал хитрость Игорь Владимирович, но, благодаря моим стараниям, от громов и молний воздержался.

— Как посмотреть, — не сдавался я.

— Да как не смотри, фигня полная! — шеф вскипел, но сразу сбросил пар и продолжил спокойнее. — Славик, ты уверен, что старушке не помогли отправиться на тот свет?

— Почти уверен. Да и милиция ничего подозрительного не нашла. У них зуб на Влада, если что-то не так, отыгрались бы по полной программе. Тем более что на него пытаются навесить труп Иннокентия Вениаминовича, и он — на подписке о невыезде.

— Говоришь, она может быть прямой наследницей бывших хозяев поместья?

— Не уверен. Но фотография красноречива. Жаль, что не сохранилась.

— А Наталья Владимировна, каким там боком?

Ответа у меня не было, я промолчал.

— Значит, так, — подытожил шеф, — продолжай собирать информацию. Особенно меня интересует склеп. Нутром чую, что-то там не так. Ну да ладно, тут у меня есть некоторые соображения. Потом расскажу, — и положил трубку.

Я вздохнул с облегчением.

* * *

О призраке, появляющемся в моей комнате, я шефу ничего не рассказал. Слишком интимная тема, и в прямом, и в переносном смысле. Но для меня разрешение этой загадки было приоритетным. Склеп и подземелье тоже интересовали, однако здесь вопрос был личным и затрагивал за живое. Опять-таки, в прямом смысле тоже.

Призрак дамы в белом, сном он был или явью, ассоциировался исключительно с Мариной. Понимал, что, невозможно, но подспудно возникал ее образ. Для успокоения совести необходимо было убедиться, что она, в самом деле, не настолько увечная, какой хотела казаться.

Вот только, как?

Мысль о том, чтобы невзначай перевернуть коляску я отбросил сразу. Неэтично и жестоко. Иных вариантов я пока не видел и тупиковость ситуации угнетала.

Я уже подходил к беседке, когда невеселые мысли нарушил скрип гравия. На ловца и зверь бежит. За кустом отцветшей сирени промелькнула тень, я быстро, пока меня не заметили, нырнул в беседку и затаился. Сквозь виноградные заросли просматривалась часть дорожки. Вскоре на ней показалась коляска. Лицо Марины было бледнее обычного, апатичное и неподвижное. Она смотрела вперед равнодушно, отрешенно. Сиделка тупо, словно робот, выполняла свою работу и ни на что не отвлекалась.

Проплыли мимо беседки, словно два призрака и скрылись за поворотом.

Опять призраки…

* * *

В коридоре по-прежнему никого. Некоторое время я провел в гостиной, прислушиваясь, потом осторожно, то и дело, озираясь, словно вор, двинулся противоположное бару крыло. Толстый ковер надежно заглушал шаги, что и радовало и настораживало. Ведь если меня никто не услышит, то и я вряд ли кого-то услышу.

Возле комнаты Марины снова осмотрелся, для приличия постучал в дверь. Никто не ответил. Осторожно повернул ручку и толкнул дверь. Она отворилась легко и тихо. Я тенью проскользнул внутрь.

Апартаменты Марины по планировке были такие же, как у Влада. Большая комната, с окнами, выходящими на клумбу, обставленная мягкой вычурной мебелью, стилизованной под позапрошлый век. На стенах — картины с пейзажами, возможно, настоящих художников, а, может, и Марины. Не такой из меня знаток живописи, чтобы отличить мастера от аматера. На полу ворсистый ковер кофейного цвета. Я присмотрелся к нему, но следов от каталки не увидел. Странно, конечно, но не исключено, что при посторонней помощи Марина могла пройти несколько шагов самостоятельно.

Хотя, если поврежден позвоночник…

Тоже, не факт. Может, все дело в особенностях структуры ковра, и он способен быстро восстанавливать форму.

Филенчатая дверь оказалась приоткрытой. Что-то меня насторожило. Я еще не понимал, что, но шаги сами замедлились, дыхание замерло. Только сердце по-прежнему колотилось громко и часто.

Первым среагировало обоняние. Я уловил запах табачного дыма, тот запах, которого в принципе не могло здесь быть. Он диссонировал с обстановкой, с образом хозяйки, с самой атмосферой жилища.

Очень осторожно, я заглянул в щелку. Увидел большую кровать с нависающим над ней балахоном, два кресла, мягких и, наверное, удобных, высокое трюмо. На нем в блюдце дымился плохо примятый окурок. Кто его оставил, если Марина с сиделкой на улице?

Потом я услышал звук льющейся воды, наверное, в ванной. Приоткрыл дверь. Обзор расширился. Возле кресла увидел мужские ботинки из коричневой замши, модные и, наверное, дорогие, на дверце шкафа на плечиках висел мужской костюм, тоже не из дешевых.

Вода перестала литься, я отступил назад. Взгляд еще раз скользнул по трюмо. Сигарета уже потухла и не дымила. Но внимание привлекло иное. Рядом с флакончиками с косметикой или иными женскими прибамбасами, я рассмотрел металлический цилиндрик. Казалось бы, в нем не было ничего особенного, но уж больно он здесь был неуместен, ибо больше напоминал газовый баллончик.

* * *

Мужчина в комнате Марины. Парадокс, который объяснить невозможно. Тем более что мужчин в округе раз-два и обчелся. И спрятаться от чужих глаз невозможно, все мы здесь на виду, как под микроскопом.

В доме, где произошло убийство и, вообще, творится, черт знает что, наличие темной лошадки на банальную случайность не спишешь.

Я обошел дом, миновал гараж и хозяйские постройки. Интересовавшие меня окна находились высоко, заглянуть в них было невозможно. Отошел дальше, но снова потерпел фиаско. Занавески, казавшиеся легкими и прозрачными, надежно укрывали все от чужих глаз. Поняв, что надеяться не на что, я через кухонную дверь вошел в бар.

Меньше всего ожидал увидеть здесь Влада, но, тем не менее, он сидел за столиком и помешивал ложечкой в чашке с кофе. Выглядел рассеянным и каким-то отстраненным. Ложечка монотонно двигалась по кругу, словно он медитировал.

Я уселся напротив. Влад поднял глаза, посмотрел на меня.

— Я думал ты уехал?

— Куда? — удивился он. — Я ведь на подписке.

— Слышал, как машина выезжала.

— А… Это теща. Ей куда-то срочно понадобилось.

Он снова сосредоточился на чашке, потеряв ко мне интерес.

— Влад, — не отставал я. — Ты в каких отношениях с Мариной?

Вопрос, тупее не придумаешь. Тем более что их отношения, скорее, отсутствие таковых, ни для кого не секрет. Да и сам Влад мне говорил об этом, кажется. Поэтому он и не удостоил ответом, лишь посмотрел на меня, как на ненормального.

— Ты неправильно понял. Я о другом…

— Ну?

Теперь он сосредоточил взгляд на мне, ложка замедлила вращение и, наконец-то, замерла.

— Ты можешь зайти к ней в комнату, открыто, как хозяин, чтобы это ни у кого не вызвало подозрений?

— Зачем?

— Мне кажется, что у нее в комнате прячется мужчина. Может, он и есть убийца?

— Когда кажется, креститься надо.

Влад мне не поверил, да и кто бы поверил? Парализованная калека приютила в комнате тайного воздыхателя. Он живет у нее невесть, сколько, и никто не подозревает о его существовании.

— Влад, я не шучу. Я сам его видел.

Стыдно и неприятно было рассказывать, как я тайком пробрался в комнату его жены, но пришлось.

— Славик, ты серьезно?

— Вполне.

— Тогда объясни мне, дружище, какого хрена тебе понадобилось в комнате у Марины?

Ответа у меня не было. Не мог же я признаться, что усомнился в его словах и не поверил, что Марина не может ходить.

Некоторое время мы оба молчали. Потом сонливость как-то сразу сошла с его лица, Влад решительно отодвинул чашку с так и не отпитым кофе и поднялся.

— Ладно, — сказал он, — пойдем, посмотрим, что там тебе померещилось.

* * *

Из гостиной доносились голоса — женский и мужской. О чем шел разговор, не понять слышалось только невнятное бормотание. А когда мы с Владом подошли, голоса умолкли.

В креслах у камина сидели Наталья Владимировна и мужчина импозантной внешности. Сначала я узнал костюм и ботинки, именно их я видел в комнате Марины. Потом, когда мужчина повернулся, я понял, что видел его раньше.

— Нашлась пропажа, — буркнул под нос Влад, но не услышать его было невозможно.

— Владислав, — тут же вмешалась теща, вступаясь за лечащего врача дочери. — Что вы себе позволяете?

— А что я себе позволяю? — Влад не пытался скрыть раздражение.

— Сергей Петрович привез новые лекарства, которые, возможно, облегчат страдания моей дочери и вашей жены, между прочим.

— Я очень рад.

— И не забывайте, что именно вы виновны в том, что моя дочь прикована к постели… — вспылила Наталья Владимировна.

— К креслу, — поправил Влад.

Он без моей подсказки понял, кем был таинственный незнакомец в комнате жены и, вместо того, чтобы идти в противоположное крыло, как мы собирались, направился к лестнице.

— Владислав, вы ведете себя непозволительно грубо.

Влад не удостоил ее ответом.

Во время их перепалки, врач не проронил ни слова. Он не шевельнулся, не сделал попытки подняться, поздороваться, не удосужил нас даже кивком. Поза вальяжная, руки небрежно возложены на быльцах, одна нога перекинута через другую. Так, по его мнению, наверное, должен был выглядеть солидный человек, знающий себе цену. Он смотрел на всех нас, словно посторонний зритель, никоим образом не имеющий отношения к происходящему. На его тонких губах застыла ироничная ухмылка, а само лицо, худощавое с короткой стрижкой, выражало высокомерие, граничащее с надменностью.

Я собирался последовать за Владом, когда внимание Натальи Владимировны переключилось на мою персону.

— Вячеслав, я попрошу вас задержаться.

Почти классическое: «А вас, Штирлиц, я попрошу остаться». Я замер, обернулся.

— Думаю, вам стоит ближе познакомиться с Сергеем Петровичем.

Врач нехотя поднялся и сделал шаг навстречу. Его рукопожатие было вялым и неприятным. Он делал мне одолжение, повинуясь воле хозяйки, и не пытался скрывать этого.

Познакомиться с Сергеем Петровичем, конечно, стоило. Он являлся действующим лицом в разыгравшейся драме. Вот только общаться с надменным врачом не хотелось. Не нравился он мне.

— Рад познакомиться, — едва нашел силы, чтобы выдавить стандартную фразу и попробовал изобразить приветливую улыбку.

— Взаимно, — с таким же выражением откушавшего лимон ответил врач и поспешил вернуться в кресло.

Я примостился на краешек дивана. Мне хотелось казаться раскованным, независимым пофигистом, но не получалось. Внутреннее напряжение сковало тело, от чего я нервничал еще больше.

— Думаю, вам есть о чем поговорить. Сергей Петрович, Вячеслав в курсе наших дел и согласился помочь.

Услышанное врачу не понравилось, но он проглотил пилюлю, лишь слегка скривился.

— Зря вы, Наталья Владимировна. Незнакомому человеку…

Меня для него не существовало, я по-прежнему был для него пустым местом.

— Сергей Петрович, позвольте мне самой решать, что зря, а что не зря.

— Как скажете, — смирился он с неизбежным, и, наконец-то, обратился ко мне. — Рассказывайте, молодой человек.

Несусветная наглость. Меня передернуло от внутреннего негодования. Вот так просто: рассказывай. О чем, о ком, и, главное, чего ради?

— Плохие сны мучают. По утрам, бывает, голова раскалывается…

Глаза доктора округлились.

— Вы ведь врач? — на всякий случай уточнил я.

— Вячеслав, ну что вы, словно маленький ребенок, — укорила Наталья Владимировна.

— Простите, — проявил ответную вежливость, возможно, не совсем искренне. — Я считал, что с лекарями проще говорить о болезнях. Это их специфика, входит в сферу их компетенции…

При слове лекарь, нарочно произнесенным мною с пренебрежением, Сергей Петрович снова скривился. Похоже, корчить кислые мины было его любимым занятием.

— О ваших недомоганиях мы, поговорим при более удобном случае. Возможно… — сказал он. — Сейчас мне интересует, что вам известно о нашем деле? Что вы знаете такого, чего не знаю я? И зачем вы так понадобились Наталье Владимировне, что она решила вам все рассказать?

Хладнокровие изменило ему. Он нервничал.

— У нее не было другого выхода. Вы так внезапно исчезли. А слабой женщине одной не управиться.

Чем больше раздражался врач, тем спокойнее становился я. Я вошел во вкус, и мне начала нравиться словесная перепалка.

— Я вас оставлю, а вы поговорите….

Но уйти Наталья Владимировна не успела. Открылась входная дверь, и сиделка вкатила кресло с Мариной.

Марина скользнула по мне равнодушным взглядом. Она действительно выглядела бледнее обычного, уставшей и изможденной.

Сергей Петрович при виде пациентки оживился. Его тоже тяготило вынужденное общение со мной. Он резво вскочил на ноги, отобрал у сиделки кресло.

— Прошу прощения, — обратился ко мне, — думаю, у нас еще будет время поговорить на интересующую нас тему. А сейчас мне нужно осмотреть Марину.

Я не возражал, и мысленно возрадовался такому развитию событий.