Такие могилы с металлической опалубкой и небольшой четырехгранной пирамидкой в изголовье были очень модными в послевоенное время. Позже им на смену пришли гранитные плиты или памятники из скрепленной бетоном мраморной крошки. Однако, в глубинке до сих пор предпочитали камню металл.

С первого взгляда было видно, что кладбище, на котором мы оказались, давно заброшенное. Не сохранилось ни одной оградки, все вокруг заросло густой, почти в рост человека, травой. И лишь местами, где растительность была пониже, угадывались почти неразличимые холмики.

Ну и что теперь делать?

Логичней всего было убираться подальше от этого места. Ведь даже при нормальных обстоятельствах пребывание ночью на кладбище не сулит ничего приятного. Но… Идти дальше не было сил. Да и куда идти? Мы утратили последний ориентир, а вместе с ним испарилась и надежда.

За целый день мы так ничего и не поели. Остатки курицы, хоть мясо и не испортилось, пришлось выбросить. После того, как по ним промчалась, возможно, всего лишь пригрезившаяся нам орда, мясо вызывало отвращение, и мы, несмотря на спазмы в желудке, так и не смогли к нему притронуться.

Но голод волновал постольку поскольку. Гораздо больше угнетала неопределенность и невозможность осмыслить ситуацию, в которой мы оказались.

Впрочем, наверное, я вру.

Уже и это не волновало. Лично мне было все равно. Хотелось только прилечь и хоть на миг избавиться от окружающего кошмара.

— Я так устала…

Не помню, возможно, это были первые слова, произнесенные девушкой за весь день. Я верил ей. Более того, знал, что это — чистая правда, только, почему-то, реплика показалась совершенно неуместной. Тоже мне, Америку открыла! Можно подумать, я целый день прохлаждался, а она пахал, как негр на плантации…

Да из-за кого я, вообще, влип в эту дурацкую историю?

Если бы не Светлана со своим мифическим дедушкой, я давно бы уже был дома.

Стоп! — щелкнуло что-то в голове.

О чем это я?

Откуда взялась эта несвойственная мне, раздражительность?

Девушка ведь не при чем. Она не напрашивалась ко мне, не пыталась остановить машину, даже отказывалась, когда я предложил помощь. На самом деле — я навязался ей на голову. И винить мне, окромя самого себя, некого.

Грубость так и не сорвалась с моего языка. Огромным усилием воли мне удалось взять себя в руки. Вместо того, чтобы напрасно обвинять Светлану, я обнял ее за плечи, прижал к себе и нежно поцеловал в мокрую от слез щеку.

— Я тоже очень устал…

И сразу, вроде бы, легче стало.

— Мне так страшно.

— И мне тоже.

— Не может быть. Ты такой сильный и смелый…

Какие они глупые, девчонки. А, может, наоборот, умные. Ведь после ее слов я сразу ощутил, как ко мне возвращается утраченная сила.

Тесно обнявшись, мы лежали на мягкой траве, и нас совершенно не смущало, что, вместо подушки, наши головы покоились на чьем-то последнем пристанище.

— Разгадать бы, что с нами происходит?

— Мне кажется, я знаю, — очень тихо молвила Светлана. Но для меня ее слова прозвучали, словно гром с ясного неба.