24 февраля 2013

От кого: Пьер-Мари Сотто

Кому: Аделина Пармелан

Уважаемая мадам Пармелан!

Вернувшись в субботу домой из поездки, я обнаружил у себя в почтовом ящике объемистый пакет с указанным на обороте вашим электронным адресом. Предполагаю, в нем находится рукопись. Благодарю вас за оказанное доверие, но вынужден объяснить, что я никогда не читаю присланных мне рукописей. Это работа издателей. Что до меня, то я всего лишь автор, и мне хватает головной боли с собственной писаниной, чтобы претендовать на право судить о чужой.

Поэтому я не стал вскрывать ваш пакет. Если вы сообщите мне свой почтовый адрес, я в понедельник вышлю пакет вам. Надеюсь, вы не слишком на меня рассердитесь.

Сердечно ваш

24 февраля 2013

От кого: Аделина Пармелан

Кому: Пьер-Мари Сотто

Уважаемый месье Сотто!

Благодарю вас за то, что ответили мне сразу, едва вернувшись из поездки, хотя ваш ответ полностью меня обескуражил. Честно говоря, я была уверена, что вы вскроете пакет. Хотя по зрелом размышлении понимаю: известность притягивает к вам множество навязчивых просителей, и вы правильно делаете, пытаясь от них защититься. Но раз уж вы взяли на себя труд написать мне, позволю себе уточнить, что содержимое пакета далеко от обычного. А я, даже будучи вашей преданной поклонницей, не отношусь к обычным читательницам.

В расчете на ваше любопытство и в надежде не показаться слишком нахальной,

С искренним восхищением,

25 февраля 2013

От кого: Пьер-Мари Сотто

Кому: Аделина Пармелан

Уважаемая мадам Пармелан!

Я не стал вскрывать ваш пакет по той простой причине, что предпочитаю сам выбирать, что мне читать. Кроме того, с течением времени я научился

не разбрасываться. Однажды я уже вступил в переписку с читательницей, и, простите за откровенность, не вижу объективных предпосылок возобновлять этот опыт с вами.

Спасибо за то, что читаете мои книги.

Сердечно,

25 февраля 2013

От кого: Аделина Пармелан

Кому: Пьер-Мари Сотто

Уважаемый месье Сотто!

Я не имею привычки писать знаменитостям. Вы и представить себе не можете, какие сомнения мне пришлось преодолеть, прежде чем отправить вам этот пакет, и каких трудов мне стоило раздобыть ваш почтовый адрес. Очевидно, та читательница, с которой вы вступили в переписку, нашла более солидные аргументы, чтобы украсть немного вашего времени. Интересно, как ей это удалось?

Сухость вашего тона склоняет меня отказаться от своей затеи, но я все же попробую использовать свой последний шанс. Возможно, фотография, которую я прикладываю к этому письму, вам кое о чем напомнит?

Ваша

25 февраля 2013

От кого: Пьер-Мари Сотто

Кому: Аделина Пармелан

Дорогая Аделина Пармелан!

Простите мне «сухость тона» — я вовсе не хотел вас обидеть. Мне случается вести себя довольно неуклюже, особенно в настоящее время.

Та читательница прислала мне короткое письмо с отзывом о романе, речь в котором шла о глухоте. Эта тема не могла ее не затронуть — она сама глухая от рождения и у нее двое неслышащих детей. Мы обменивались письмами на протяжении нескольких лет. Переписка наша завязалась сама собой и носила вполне невинный характер. Ваши письма, напротив, вызывают у меня, не стану скрывать, некоторый дискомфорт. Чем, скажите на милость, вы отличаетесь от остальных читательниц?

Что касается присланной фотографии, то она, к сожалению, не напоминает мне ни о чем. Это вы снимали? Вы там живете?

Сердечно ваш

25 февраля 2013

От кого: Аделина Пармелан

Кому: Пьер-Мари Сотто

Дорогой Пьер-Мари Сотто!

Если эта фотография ни о чем вам не говорит, забудьте о ней, но позвольте мне выразить свое удивление: для людей, которым нечего сказать друг другу, мы с вами довольно много разговариваем, пусть и в письменной форме. Уделяя мне внимание, вы оказываете мне честь. Должна ли я сделать из этого вывод, что в настоящий момент вы не слишком поглощены работой? Может быть, вы как раз закончили новый роман? Это была бы превосходная новость, а мне так хочется хороших новостей — я давно по ним изголодалась.

Охотно прощаю вам вашу неуклюжесть. Вы нисколько меня не обидели. К несчастью, чтобы меня обидеть, требуется нечто посильнее.

26 февраля 2013

От кого: Пьер-Мари Сотто

Кому: Аделина Пармелан

Дорогая Аделина Пармелан!

Да, мы с вами ведем довольно оживленную переписку, но находимся в неравных условиях: вы знаете обо мне много всего, а я о вас — ничего. Вам достаточно зайти в интернет и набрать в поисковике мои имя и фамилию, чтобы мгновенно выяснить дату моего рождения (да-да, мне 60 лет) и вехи моей биографии, а также увидеть фотографии, запечатлевшие меня в разные периоды моей жизни, в том числе последние, безжалостно демонстрирующие мою недавно появившуюся лысину. Вы можете услышать мой голос. Одним словом, я перед вами как на ладони. Голенький. Вы же, напротив, уютно устроились в полной анонимности. Те малые крохи сведений, которые вы сообщаете о себе, ничего не проясняют.

Спасибо, что считаете появление моего нового романа хорошей новостью, но, боюсь, ждать ее вам придется еще долго.

Повторяю свое предложение относительно вашей рукописи. Просто пришлите мне свой почтовый адрес, и я верну ее вам. Пока что она покоится на нижней полке моего книжного шкафа, рядом с банковскими отчетами и издательскими договорами.

Сердечно ваш

26 февраля 2013

От кого: Аделина Пармелан

Кому: Пьер-Мари Сотто

Дорогой Пьер-Мари Сотто!

Высокая. Брюнетка. Толстая.

34 года.

Голос — альт (пою в любительском хоре).

Лысина: пока нет.

Понимаю, что портрет получается малопривлекательный, особенно по сравнению с женщиной, узнавшей себя в «Тишине» (я ничего не путаю?). Кстати, раз уж она так вас растрогала, почему прервалась ваша переписка? Неужели между вами возникло «недоразумение»?

Наверное, зря я отправила вам тот пакет. Не хотелось бы загромождать полки вашего книжного шкафа.

Мой адрес:

72727, Ле-Клуатр, тупик Марка Блока, 1.

(Если можно, вышлите пакет поскорее, я собираюсь переезжать. Стоимость пересылки я вам компенсирую.)

Ваша преданная читательница

P S. Судя по всему, у вас возникли некоторые трудности с написанием очередного романа, но знайте, что я все равно жду его с нетерпением. И не я одна!

27 февраля 2013

От кого: Пьер-Мари Сотто

Кому: Аделина

Дорогая Аделина!

Ну разумеется, это был роман «Тишина».

Не уверен, что поступаю правильно, но все же скажу: после вашего второго послания я проснулся в три часа ночи. Вам знакомо такое состояние? Вы внезапно пробуждаетесь в полной темноте, придавленный жестокой очевидностью: сын меня ненавидит; отец умирает; я старик… — ну и так далее в том же духе. Как бы там ни было, уснуть вам больше не удается. В ту ночь никакие трагичные мысли меня не посещали — просто подумалось о вас, и мелькнуло ощущение, которое я коротко выразил бы следующим образом: что-то тут не так. Как будто кость в горле застряла.

Понятия не имею, что находится в вашем пакете, но должен признаться, что смотрю на него чуть-чуть иначе. Вы позволите мне подержать его у себя еще немного?

Наша переписка с той читательницей прервалась после того, как она вместе с мужем переехала в Ирландию. «Если когда-нибудь будете в Дублине, — написала она мне, — приезжайте в гости». Разумеется, никуда я не поехал. Честно говоря, к тому времени ее проза мне уже немного наскучила. Слишком уж она была реалистична. Я охотно простил бы ей некоторую толику выдумки. Сам-то я никогда не лишаю себя возможности слегка приврать!

Завидую тому, что вы поете. Какой у вас репертуар? Лично я отношусь к тем людям, про которых говорят, что они живут рассудком. Пою я фальшиво, танцую как медведь.

Спасибо за ваш безжалостный автопортрет. Он растрогал меня своей человечностью. Правдив он или нет — в конце концов, это не важно. Здесь как в романе — главное, чтобы было интересно читать. Вы согласны?

Хорошего вам дня!

P. S. Тупик, да еще и в городе, название которого буквально означает «монастырь»! Немедленно переезжайте!

27 февраля 2013

От кого: Аделина

Кому: Пьер-Мари

Дорогой Пьер-Мари!

Похоже, у вас легко меняется настроение — про таких говорят: переменчив как ветер. Кстати, я сегодня проснулась с жутким насморком, и это совсем не случайно. Не собираюсь возлагать ответственность за это на вас: в дыре, куда я себя добровольно загнала (от вас не ускользнул мрачный символизм моего почтового адреса; жалко, что девять лет назад, когда я сюда переезжала, мне не хватило вашей проницательности), жуткая сырость. Вы когда-нибудь бывали в департаменте Сарта? Я заметила, что в ваших романах нет о нем ни одного упоминания; правда, еще я заметила, что вы никогда не описываете место, где живете, — как будто ваша фантазия, чтобы цвести пышным цветом, не терпит привязки к конкретной географии. Завидую вашей внутренней свободе — она позволяет вам сбрасывать путы унылой повседневности.

Кстати. Если я верно поняла, вы пока что не намерены возвращать мне пакет? Не знаю прямо, что и сказать. Хотя нет, знаю. Пусть полежит там, куда вы его определили.

Долго смеялась по поводу «кости в горле». Еще никто никогда не сравнивал меня с костью. К сожалению, автопортрет, которым я с вами поделилась, абсолютно достоверен. В старших классах школы я изрядно настрадалась от жестоких насмешек так называемых подружек.

Судя по тому, что я знаю о вас, к вам это ни в коей мере не относится, но рассчитываю на силу вашего воображения: вы наверняка легко сможете представить себе, что должна испытывать ученица пригородного коллежа, если ее внешность не соответствует принятым модным канонам. Унижения и издевательства могли меня сломить, но я предпочла заснуть. Погрузиться в глубокий наркоз. Хотя некоторые недавние события вывели меня из долгого забытья, и сейчас я снова хочу жить полной жизнью.

И поэтому — да! — я пою. (Хормейстер предлагает нам самый широкий репертуар — от госпела до православных литургических песнопений, не говоря уже про народные песни; он очень хороший специалист.) А еще, представьте себе, я танцую! И мне глубоко наплевать, если кому-то я напоминаю слона или бегемота. Советую и вам попробовать. Потерянного времени не вернешь, но можно попытаться не терять его впредь: потому-то я и решилась переезжать. Вещи я еще не паковала, зато приступила к большой разборке — и в прямом, и в переносном смысле, — так что пакет, который я вам отправила, в некотором смысле есть результат предпринятых мной усилий по сортировке разнообразных скопившихся вещей.

Если вас снова одолеет бессонница, дайте мне знать: я умею готовить целебные травяные настои — помогают практически от всех недугов.

27 февраля 2013

От кого: Аделина

Кому: Пьер-Мари

Опять я. Пока ездила кое-что по-быстрому купить в соседний городок (он называется Мурон — честное слово!), мне стало совестно за свое последнее письмо. «Слишком длинное! — ругала я себя. — И слишком личное!» Так вот, чтобы вас успокоить: в реальной жизни у меня полно друзей, и мужчин, и женщин. Все.

Хорошего вам дня. Подумайте насчет моих настоев!

27 февраля 2013

От кого: Пьер-Мари

Кому: Аделина

Дорогая Аделина!

Прекратите угрызаться (так говорят?)! Вы нисколько меня не обеспокоили. И письмо ваше было не таким уж длинным. Будь я погружен в сочинение своего лучшего романа, еще мог бы на вас разозлиться. Такое со мной часто случалось, и я мечтаю, чтобы случилось вновь: настолько отдаться работе, чтобы воспринимать все остальное как непростительную трату времени. Клянусь вам, это ни с чем не сравнимое наслаждение — чувствовать, что книга продвигается вперед галопом. Увы, в настоящий момент ничего подобного не наблюдается. Я сейчас не работаю ни над чем. Моряки называют подобное состояние мертвым штилем (ноль баллов по шкале Бофорта). А что касается внутренней свободы, которой вы завидуете, то я от нее охотно отказался бы, настолько ее ненавижу. Я бы с куда большим удовольствием поддался самообману и закрутился в вихре выдуманной истории. Но нет — на горизонте полная тишина. Ни дуновения ветерка. Ладно, хватит. Не хочу надоедать вам своими проблемами. Лучше признаюсь (вот какой я смелый!), что радуюсь, когда вижу в электронном ящике новое письмо от вас.

Нет, в Сарте я не бывал. А надо? И да, вы правы, я никогда не переношу действие своих романов туда, где сам живу. Хотя департамент Дром — симпатичное местечко. Но превращать его в декорацию для своих литературных опусов — ни за что! Сам не знаю почему. Если честно, я не умею отвечать на такие вопросы. Стоит мне услышать: «Почему?..» — как во мне все сжимается. Люди по большей части считают меня гораздо умнее, чем я есть на самом деле. И меня так и подмывает им сказать: «Ну да, мне удалось сочинить несколько читабельных романов, но, умоляю, не спрашивайте, как я это сделал! Если бы объяснить, как пишется роман, было легко, то и сочинить его ничего не стоило бы, а это довольно трудно». Боже мой, до чего это трудно!

Сочувствую той не похожей на остальных девочке, какой вы когда-то были. Воображаю, как вы страдали и плакали от отчаяния. Подростки в определенных обстоятельствах способны вести себя как маленькие фашисты. Сам я толстяком не был. Зато был чрезвычайно, ужасающе, безнадежно, непоправимо… робким. Особенно с девочками. Но боялся я не того, что они скажут мне «нет» (уродом я тоже не был); я боялся услышать от них «да». И делал вид, что они меня не интересуют. Иногда я представляю себе всех хорошеньких девчонок, которые могли стать, но не стали моими… А ведь я мог бы обнимать их, целовать в губы, ласкать и заманивать в постель — брюнеток, блондинок, толстушек, худышек, белокожих и загорелых… А вместо этого подыхал от одиночества. Стоит вспомнить, голова идет кругом. Вот. Нет в жизни счастья, правда?

Не сомневаюсь, что у вас множество достойных друзей. У меня их как раз очень мало. Лучшие из них или далеко, или уже на том свете. Простите, что заканчиваю на столь грустной ноте.

Прощаюсь. Бегу в кино. Расскажу потом.

Да, забыл спросить, что это за недавние события, которые?.. В следующий раз спрошу. Спешить нам некуда, не так ли? А пока — танцуйте, пойте и целуйтесь с кем хотите.

28 февраля 2013

От кого: Аделина

Кому: Пьер-Мари

Дорогой Пьер-Мари!

Простуда со вчерашнего дня разыгралась не на шутку, и даже мои знаменитые настои (слава о которых гремит по всей Южной Сарте) не помогают. Так что пишу вам в промежутке между двумя чихами, обложившись носовыми платками, в голове — туман гуще того, что за окнами. Впрочем, это не имеет значения — никакими обязательствами я не связана и могу хоть весь день проваляться в постели. Надеюсь, мозг у меня не расплавился окончательно и я сумею черкнуть вам пару связных строк.

Во-первых, повторю свою просьбу: пожалуйста, не трогайте мой пакет; пусть полежит пока на полке по соседству с банковскими отчетами и издательскими договорами. Понимаю, что это звучит противоречиво и даже абсурдно: сначала я лезу из кожи вон, чтобы пакет попал к вам в руки, а потом начинаю жалеть, что это случилось. Как гласит народная мудрость, у женщины семь пятниц на неделе… Хотя истина заключается в том, что мне неожиданно понравилось с вами переписываться и я боюсь, что, стоит вам заглянуть в пакет, эта переписка прервется.

Я ничего не понимаю в творчестве. Это загадочная область человеческой деятельности, отведенная особой категории людей, к которым я не отношусь. Я нахожусь по другую сторону барьера, в зале, а не на сцене. Поэтому у меня вызывает недоумение ваша ненависть к свободе, которой вы с удовольствием пользуетесь. Простите меня, Пьер-Мари, но у меня такое впечатление, что я слышу жалобы избалованного ребенка. Допустим, вы сейчас переживаете кризис вдохновения, но разве это причина, чтобы ненавидеть то, чему искренне завидуют окружающие? Вы ведь сами выбрали для себя писательскую стезю? Ну так тяните лямку. Продолжайте оставаться писателем в молчании и смятении, без единого слова и без единой запятой. Прочувствуйте эту муку с той же силой, какая пьянила вас в минуты созидания! За все в жизни приходится платить!

Считаете, что я к вам беспощадна? Это все простуда: хуже пьянки, ей-богу; срывает с тормозов и подзуживает к провокациям. Так вот, господин знаменитый писатель! Объясните мне, пожалуйста, что мешает вам пустить своих коней в галоп? Чего вы боитесь? Если вас бесят мои вопросы, наподдайте мне как следует — не стесняйтесь, я толстокожая. Меня огорчает ваша подавленность; честно говоря, я предпочла бы, чтобы вы хорошенько разозлились. Только не говорите мне, что у вас нет причин злиться, — я вам все равно не поверю.

Вы пишете, что в молодости были робким, и это меня не удивляет. Все писатели по природе робкие — ну, мне так кажется, — иначе они стали бы актерами или рок-звездами. Тем не менее мне трудно представить себе, что вы были так уж беспомощны с девушками! Они же вам проходу не давали! Вроде я где-то читала, что вы были женаты три раза?

Справедливости ради (в интернете вы никаких биографических сведений обо мне не найдете) в свою очередь поспешу перед вами разоблачиться: я тоже была замужем. Но всего один раз. И попалась мне редкая сволочь. В юности я так настрадалась от одиночества, что бросилась на шею первому, кто поманил меня за собой. Кончилось катастрофой. Ладно, все это старая история, и я давно успела прийти в чувство. Сегодня я понимаю: чтобы кто-то тебя полюбил, надо научиться любить себя. У меня на усвоение этой очевидной истины ушло тридцать лет. Поэтому я бросила глупые мечты о прекрасном принце, и вместо этого стараюсь заводить друзей, знакомиться с новыми людьми и поддерживать отношения с теми, с кем мне хорошо. У себя в деревне я болтаю со старичками и старушками, которые сидят на лавочках, помогаю им донести до дома сумки с продуктами, меняю перегоревшие лампочки и застилаю постели свежим бельем. Только не думайте, что я святая! Ничего подобного! Просто я убедилась на практике: для поднятия духа тратить свое время на других, уделяя им внимание, гораздо лучше, чем обжираться чипсами и печеньем. Хотите верьте, хотите нет, но с тех пор, как я стала заботиться о посторонних людях, я начала худеть! Правда, до возможности принять участие в конкурсе «Мисс Сарта» мне еще далеко, но столь честолюбивых планов я и не вынашиваю…

В заключение, дорогой Пьер-Мари, обещаю вам, что больше не буду терзать вас вопросами о том, «как» и «почему» вам удается писать такие прекрасные романы. Провалиться мне на этом месте! Зато, поскольку вы мне (пока) не запретили интересоваться, как и почему вы оказались в «писательском тупике», я продолжу муссировать эту тему. А если спросите, отвечу, каким образом я сама дошла до жизни в тупике. В котором застряла аж на девять лет… Последуйте моему примеру. Проведите ревизию домашнего имущества. Вещи, которыми дорожите, упакуйте в коробки, остальное снесите на помойку и переезжайте!

Мама дорогая, только сейчас до меня дошло, что, пока я вам писала, туман в голове понемногу рассеялся. Общение с вами целебно! Неужели ваш лечебный эффект выше, чем у моих настоев?

Терпеливо жду от вас пинков и затрещин, а также впечатлений от фильма, который вы вчера смотрели.

1 марта 2013

От кого: Пьер-Мари

Кому: Аделина

Дорогая Аделина!

Черт бы вас побрал! Какой ритм! Какой накал! У меня аж в голове зашумело! И она еще заявляет, что ничего не смыслит в творчестве! Как бы не так! Известно ли вам, что в мире существует немалое число писателей, единственная ошибка которых состоит в том, что они никогда ничего не писали? Я убежден, что мы ежедневно (или почти ежедневно) сталкиваемся с Прустами, Кафками и Фолкнерами, понятия не имеющими, кто они такие, и работающими агентами по продаже недвижимости, тренерами по дзюдо или инструкторами по вождению. Если я и преувеличиваю, то совсем чуть-чуть. И наоборот, я знаю многих писателей, которых никто, кроме них самих, не считает писателями. Но это совсем другая тема…

Впечатления от фильма? Увы, я заснул через несколько минут. Раньше со мной такого не случалось. Никогда не смейтесь над стариками и богачами — вдруг сами постареете или разбогатеете (первое вероятней). Бороться со сном невозможно, разве что начать хлопать себя по щекам, попутно для повышения тонуса издавая громкие крики, что в битком набитом кинозале выглядело бы странно. Время от времени я встряхивался, но тут же снова погружался в дремоту. О чем был фильм, я так и не понял.

La donna è mobile, что правда, то правда. Теперь, когда вы не хотите, чтобы я вскрывал ваш пакет, меня одолевает безумное желание сделать это. Сам себе я напоминаю последнюю жену Синей Бороды, нервно сжимающую в руке ключ от потайной комнаты. Но не волнуйтесь, без вашего разрешения я его не вскрою. Страшно обнаружить мертвецов, подвешенных на мясницких крюках.

Ладно, меняю тему. Не верьте всему, что читаете обо мне. Пишут, что я был женат три раза? Вранье! Четыре. У меня шестеро детей. Один ребенок от первой жены, двое от второй и трое от третьей. Почему-то все женщины, с которыми я был связан узами брака, мечтали о детях, и каждая последующая стремилась побить рекорд предыдущей. Я всегда жил в больших шумных домах, посреди гвалта, производимого моими собственными детьми (я человек тихий и мирный, но все мои отпрыски на редкость горласты) и детьми моих жен от других мужей. Ну вот, ради вас я сейчас проделаю одно свинское упражнение: расскажу в нескольких словах о каждом из своих браков. Вас это развлечет? Поехали.

Первая жена. Она меня захомутала — возможно, как та самая «изрядная сволочь», которая задурила голову вам. Свою партию она исполнила с блеском — хорошенькая, смешливая, интересовалась всем на свете и превосходно готовила. Но, едва надев мне на палец кольцо, она преобразилась. Спектакль окончен. Не надо аплодисментов.

Вторая жена. Уже не помню, почему я на ней женился, зато отлично понимаю, почему развелся. Стоило мне оказаться в каком-либо приятном месте (в книжном магазине, на вечеринке у друзей), как она говорила: «Пойдем отсюда, Котик». Я продержался восемь лет.

Третья моя жена была норвежкой (она и сейчас норвежка). Это был культурный шок. Мы расстались в наилучших отношениях. Трое наших детей свободно изъясняются на двух языках. Я вижусь с ними, но все реже и реже.

О четвертой жене — единственной, с кем у меня нет общих детей (она была уже не в том возрасте), я пока ничего рассказывать не буду. Может, потом как-нибудь. Стоит мне о ней заговорить, у меня ощущение, что я нажимаю на какую-то кнопку. Так что как-нибудь потом.

Я упустил кое-какие из ваших вопросов. В том числе вопрос про мой творческий кризис. Что ж, готовьтесь услышать горькую правду — признание, которого я никогда не сделаю публично. Мне больше не интересно то, о чем я пишу. Та-дам! Что я могу к этому добавить? Я больше не верю в своих персонажей. Едва намеченные, они уже внушают мне скуку и отвращение. Пытаясь следить за ними и их убогими историями, я сам себя ненавижу. Ни один человек не в состоянии представить себе, какая это мука для писателя. Пожалуй, ее можно сравнить разве что с чувствами мужчины, который в определенный момент своей жизни сознает, что больше не способен заниматься любовью. Ой-ой-ой! Кажется, меня занесло. Спокойно, переходим с рыси на шаг. Но это вы во всем виноваты, с вашей пылкой непосредственностью — она заразна! Самое забавное, что в переписке с вами я испытываю нечто отдаленно напоминающее то удовольствие от сочинительства, которое покинуло меня и не возвращается на протяжении долгих месяцев. Пустячок — наполовину навеянный воспоминаниями, наполовину сулящий что-то новое, — но приятно. Неизвестно, во что выльется наша переписка, но я уже благодарен вам, моя дорогая простуженная жительница Сарты.

Мне хотелось бы узнать о вас больше. Что загнало вас в эту сырую дыру? Пожалуйста, поделитесь со мной. И куда вы, обновленная, собрались переезжать? Случайно, не в Барселону?

Телефон звонит. Прощаюсь с вами.

1 марта 2013

От кого: Аделина

Кому: Пьер-Мари

Дорогой Пьер-Мари!

По-моему, для старичка, клюющего носом в кино, вы еще ого-го! Очень рада, что заразила вас своей пылкостью, — это полезный микроб.

Я не врач (и не инструктор по вождению, и — ах какая жалость — не тренер по дзюдо), но, основываясь на ваших письмах, диагностирую скорое исцеление. Можете доверять моей интуиции. Если мне удастся хоть чуть-чуть поспособствовать тому, чтобы вы вернулись в седло (слушайте, что это нас так тянет на конские метафоры?), я буду польщена. Может, вы даже посвятите мне свою новую книгу? Что-нибудь вроде: «Толстухе из Сарты, свалившейся мне на голову с толстенным пакетом»? Ваши поклонники будут заинтригованы и преисполнятся зависти. Не откажите мне в этом маленьком удовольствии!

С каких пор ваши персонажи внушают вам скуку и отвращение? Как давно угас ваш творческий огонь? Может, вам нужна зажигалка? Я вот собираюсь бросить курить (одна из моих будущих новостей). Как только это случится, я соберу посылку, набью целый ящик коробками спичек, вложу туда старую «Зиппо», доставшуюся мне от отца, и отправлю вам.

Раз уж вы развлекли меня портретами своих бывших жен (какая галерея! но я к ней еще вернусь!), то теперь моя очередь поведать вам свою семейную сагу. Не далее как вчера вечером я отыскала в углу подвала старые фотографии и нос к носу столкнулась с призраком. Это был призрак моего отца. Кстати — да, я верю в призраков. Точнее говоря, верю в то, что у каждого из нас свои скелеты в шкафу. Возвращаясь к вашему сравнению с потайной комнатой Синей Бороды, признаюсь, что скелет отца действительно висел там в темноте, подвешенный на крюке…

Как и все девочки, я обожала отца. Вплоть до того апрельского вечера, когда он предал мою любовь, — мне было тогда тринадцать лет. В то время мы жили в парижском пригороде под названием Дёй-ла-Бар (в котором явственно слышатся корни таких слов, как «траур» и «преграда»; если вы считаете, что на мне лежит проклятие, окропите компьютер святой водой), и из школы домой я ездила на автобусе. Я сидела на переднем сиденье, уткнувшись носом в стекло, чтобы не принимать участия в общей болтовне, как вдруг, опустив глаза, увидела в машине, остановившейся рядом с автобусом на светофоре, знакомую фигуру.

В машине был отец, но это была не наша машина. Он занимал пассажирское сиденье небольшой синей «Рено-5». Рядом с ним, на водительском месте, сидел еще кто-то, но я не видела кто — заметила только кусок одетой в джинсы ноги, коленку. Образ этой коленки преследует меня еще и сегодня. Знаете, почему? Потому что мой отец оглаживал эту коленку. Он тискал ее и мял, как делают мужчины в состоянии крайнего возбуждения. Несмотря на то что в свои тринадцать лет я имела самое смутное представление о сексе, мне стало так плохо, что у меня пошла носом кровь.

Автобус тронулся с места, машина — тоже, унося моего отца вдаль. Кровь лила у меня из носа ручьем. Ребята в автобусе закричали и принялись наперебой протягивать мне пачки бумажных носовых платков. Я вышла на своей остановке никакая; ноги у меня подгибались.

Вечером я не могла заставить себя посмотреть отцу в глаза, сказала, что плохо себя чувствую, и не выходила из своей комнаты.

В следующие дни я пыталась изгнать из памяти ту коленку. Внушала себе, что мне показалось, — ровно до того дня, когда навестила отца на работе (он торговал садовыми принадлежностями) и узнала, чья это была коленка и кому принадлежала синяя малолитражка «рено».

Его любовницу звали Эстебаном. Молодой красивый испанец. Он ходил, крутя задницей, между горшками с геранью и петуньями. В его присутствии мой отец преображался. И слепой заметил бы, что он влюблен по уши. Что может тринадцатилетняя девочка против этой суровой правды?

Избавлю вас от описания моих душевных мук и испытанного мною чувства омерзения. О том, сколько лишних килограммов я набрала, заедая открывшуюся мне тайну, тоже умолчу.

Отцу понадобилось еще два года, прежде чем он решился уйти от матери. Только ушел он не к Эстебану, а к Пьеру. Или к Полю. Или к Жаку. Не помню точно. Больше мы с ним не виделись. Он умер от СПИДа когда мне исполнилось двадцать два года. Жизнь он вел настолько разгульную, что от него почти ничего не осталось. После его смерти мы с матерью и братом разбирали вещи у него в квартире, и я, сама не знаю почему, взяла себе на память зажигалку «Зиппо».

Как видите, я ловко вывернулась: вы просили меня рассказать, как я докатилась до сырой дыры, а я вместо этого изложила вам совсем другую историю. Но жизнь — это цепочка связанных между собой событий, вытекающих одно из другого, в точности как в лучших из ваших книг. В следующий раз расскажу.

Простите, если нарушила заданный вами легкий тон, который так нравится мне в ваших письмах. Поверьте, я всей душой стремлюсь к легкости (во всех смыслах!), но у меня не всегда получается.

Пытаюсь представить себе вас в огромном доме, посреди вечного бардака, с ходящими за вами хвостом шестерыми детьми и донимающими вас многочисленными женами. Как вам на фоне этих семейных разборок удавалось еще и писать?

Я ужасно хохотала, читая про вашу вторую жену. Действительно, со смеху помрешь — писатель вроде вас рядом с квохчущей курицей (или с энергетическим вампиром — что вам больше нравится). Вы правильно сделали, что от нее сбежали. Хотя мне нелегко найти оправдание мужчине, бросающему семью, и теперь вы знаете почему.

Норвежка вроде бы производит впечатление получше — жалко, что я ничего не знаю о Норвегии. Рискну предположить, что трое ваших детей — блондины, не склонные к выражению эмоций и обожающие бегать на лыжах.

Разумеется, больше всего меня интересует ваша четвертая жена. Я прямо-таки сгораю от любопытства, но не хочу показаться бестактной. Вы ведь, наверное, все еще живете с ней, а мы с вами недостаточно близко знакомы, чтобы я могла задавать нескромные вопросы. И все же…

Как выясняется, интернету верить нельзя. Четыре брака! Что еще они там насочиняли по вашему поводу? Я, например, читала, что вас выдвигали на Нобелевскую премию. Это правда или нет? (Может, ваша норвежка входит в жюри? Блат?)

Несмотря ни на что, хочу поблагодарить вас за комплименты, высказанные в начале предыдущего письма. Я польщена — вы нашли, что у меня, как говорится, «хорошее перо». Но я категорически возражаю против того, чтобы меня причисляли к творческим личностям. Ведь все, о чем я вам рассказываю, происходило на самом деле, а описывать реальные события не так уж трудно. Но вот к чему я совершенно не способна, так это к вымыслу: выдумать несуществующих персонажей, заставить их действовать в выдуманных обстоятельствах — тут я пас. Если я не слишком коряво строю фразы, то лишь потому, что очень много читаю. Кроме того, по роду деятельности мне приходилось бороться со злом при помощи слов. Ой, закругляюсь. Я сегодня иду в гости и должна «почистить перышки». Работы у меня, как понимаете, ого-го!

Если будете хорошо себя вести, расскажу, как все прошло.

Дружески (с вашего позволения),

2 марта 2013

От кого: Пьер-Мари

Кому: Аделина

Дорогая Аделина!

Начну с чисто технических деталей. Умолчания в ваших письмах (я имею в виду многоточия) выписывают поразительные зигзаги. Не могу сказать, чтобы это сильно меня смущало, но я не понимаю, что за ними кроется. К счастью, вы ими не злоупотребляете. Лично я их терпеть не могу. Хотите пари? Попробуйте отыскать в моих книгах хотя бы полтора десятка многоточий — уверен, у вас ничего не выйдет. Писатели, обильно уснащающие свои тексты многоточиями, напоминают мне истеричных типов, которые делают вид, что рвутся в драку: держите меня семеро, не то я сейчас всех тут порву! На самом деле они нисколько не расположены драться — так, только щеки надувают. Вот и с многоточиями в тексте то же самое. Эх, если бы я захотел, намекает любитель многоточий, вы бы рот разинули от красоты моих описаний, от живости моих диалогов и от блеска моего анализа. Мне ничего не стоит облечь все это в слова, но я себя сдерживаю. Пока! Меня так и подмывает шепнуть такому виртуозу пера на ушко: давай, старина, покажи, на что ты способен, сними намордник и дай своему таланту развернуться во всю мощь. Пусть он поразит нас как громом! Мир литературы замрет в ошеломлении, это я тебе гарантирую.

Ладно, что там за визит в гости? Хорошо провели время, несмотря на простуду? Кстати, она прошла? Не сомневаюсь, что да, — благодаря вашим целебным настоям. А вы не пробовали натирать грудь и спину экстрактом лаванды? Насчет лечебного эффекта не уверен, зато хорошо пахнет.

Ваша история меня растрогала. Отношения девочек со своими отцами… (Кажется, я поставил многоточие! Стыд мне и позор, но согласитесь, где еще можно поставить многоточие, если не после фразы: «Отношения девочек со своими отцами»? Да нигде! Надо дать всем писателям совет: никогда не используйте многоточие; единственное исключение из правила — это фраза: «Отношения девочек со своими отцами…»)

Первым делом я задумался: а чем, собственно говоря, этот человек предал вашу любовь? Тот факт, что он влюбился в Эстебана, нисколько не мешал ему любить свою дочь, то есть вас. Вы же сами признались: до тринадцати лет вы его обожали, и наверняка — он вас тоже. Разве он не имел права отдаться своей страсти? Неужели вы предпочли бы, чтобы он хранил верность нелюбимой, несчастной, угасшей женщине? Но затем вы написали: он ушел от нас, и больше мы с ним не виделись. Вот тут всякая аргументация теряет силу, и остается только боль. Плюс чипсы и печенье (которыми, если я правильно понял, вы начали обжираться задолго до этой драмы. Какой я все-таки негодяй! Вместо сочувствия — изучение хронологии событий. Простите). Ни в коем случае не выбрасывайте «Зиппо»! Не исключено, что настанет день, когда вы все простите своему недостойному отцу, и обладание этой «Зиппо» наполнит вас счастьем.

Вы верите в призраков? Я — нет. А должен бы, потому что один раз видел призрак. Сейчас поведаю, как это произошло. Тем более что вы рассказали мне о своем отце, а я видел призрак своего отца.

Мой отец умер в 1987 году от инфаркта. Как говорится, легкая смерть. Раз — и все. Никаких больниц, никаких временных улучшений и последующих ухудшений, никаких белых халатов, никаких операций под общим наркозом, никаких пробуждений, когда вы сжимаете худую бледную руку: операция прошла успешно, папа, все будет хорошо. Ничего подобного. Мой отец тихо осел на тротуар, ткнувшись носом в витрину обувного магазина. Это было зимним днем 1987 года в Дьёлефи (департамент Дром). Он упал на колени. Очки слетели у него с носа. Мать — она была рядом — первым делом бросилась подбирать очки, чисто рефлекторно, за что потом корила себя всю оставшуюся жизнь: «Я нагнулась не к нему, а за очками! Господи, вот идиотка! Какая же я идиотка!» Ей сотню раз объяснили, что это была нормальная реакция. Что она наверняка мгновенно осознала, насколько все серьезно, и у нее в мозгу включился защитный механизм — так человек теряет сознание от сильной боли. Мозг говорил ей: ничего страшного, просто очки упали, — вот она и подняла очки. Мама, это нормальная реакция организма! Ну да, понятно, но все же какая идиотка! Отцу было 75 лет, мне — 35. Я тяжело переживал его смерть. Я любил его — не той слепой любовью, какую испытывал к матери, но все же сильно любил: он был хороший человек. Но заплакать так и не смог — ни когда мне сообщили о его кончине, ни когда съехались родственники, ни во время отпевания в церкви, ни на кладбище.

Прошли месяцы. Потом годы.

Однажды я оказался в Париже. Шел по улице Шерш-Миди. Накрапывал дождь, и на меня вдруг нахлынули воспоминания об отце. Особенно об одном зимнем дне, вернее вечере, когда он по снегу тащил меня на руках. Наверно, надо и об этом рассказать, иначе вы ничего не поймете.

Мне было лет семь или восемь, и я сильно обжег бедро — лопнула резиновая грелка, наполненная кипятком. Дело было зимой, валил густой снег. Отец взял меня на руки и отнес в свой грузовичок, чтобы отвезти к одной крестьянке-целительнице, которая жила в горах и вроде бы заговаривала ожоги. По пути он прихватил с собой приятеля, столяра, и вот мы тронулись в путь. Меня посадили посередке. Скрипели по ветровому стеклу дворники. Отец и приятель ругались сквозь зубы. Черт, мы никогда не доедем! Я громко плакал от боли — бедро и низ живота горели как в огне. Ферма была вся завалена снегом. Отец взял меня на руки. В доме было темно. Старуха велела нести меня на второй этаж. Я снял штаны, и она принялась бормоча читать молитвы. Одновременно она массировала пальцами мне кожу. Когда мы прощались, я больше не плакал. Мы проехали метров двести и остановились в деревушке, где еще работало кафе — за окнами виднелся свет. Подожди нас, сказал отец, мы выпьем по стаканчику и назад. И они ушли. Я послушно остался сидеть в грузовике. Но не прошло и минуты, как отец вернулся. Один. Идем, сказал он, и в третий раз взял меня на руки. В кафе сидело человек шесть или восемь мужчин, которые пили вино, но главное, на полке, почти под самым потолком, — там стоял телевизор. И по нему показывали «Дорогу К Звездам». Я не случайно пишу каждое из этих трех слов с заглавной буквы. Дома у нас телевизора не было, и в детстве «Дорога К Звездам» была для меня Тадж-Махалом, карнавалом в Рио и северным сиянием вместе взятыми. Так вот, значит, сижу я со своей обожженной ногой, смотрю «Дорогу К Звездам», попиваю апельсиновую газировку, рядом отец, а за окнами валит снег.

Я вспомнил тот вечер, шагая по улице Шерш-Миди. И из глаз у меня вдруг покатились слезы. Я просил у отца прощения, сам не знаю за что. За то, что раньше не оплакал его смерть? За то, что мало его любил? За то, что никогда не говорил ему, что люблю его? И тут вдруг отец появился и пошел рядом со мной. Он сказал мне: ничего страшного, все в порядке. И добавил, что я — хороший мальчик. Это невероятно, но он присутствовал рядом со мной физически: я видел, как блестят его очки, слышал его голос, ощущал его запах. Он спросил, как у меня дела. Нормально, ответил я. А у тебя? Ничего, ничего… Мне хотелось его обнять, но я побоялся, что прохожие примут меня за сумасшедшего — идет человек по улице и обнимает пустоту. Мы прошагали рядом до конца улицы Шерш-Миди, а она длинная. Постепенно его фигура истончалась, но до того, как она совсем растаяла в воздухе, я успел с ним попрощаться. Вернувшись к себе в отель, я почувствовал невероятный покой.

Ни в коем случае не выбрасывайте «Зиппо»!

Моя мать тоже уже умерла. Итог: я большой и крупный (я вам говорил, что во мне метр 92 сантиметра? с семнадцати лет) мальчик-сирота, который был женат четыре раза, имеет шестерых детей и по вечерам ходит в кино один. Где порой засыпает.

Вы задали мне еще кучу вопросов, на которые я пока не ответил. Пока.

Я охотно принимаю вашу дружбу, Аделина, и предлагаю вам свою.

2 марта 2013

От кого: Аделина

Кому: Пьер-Мари

Раз уж вы оказали мне такую честь, начну свое письмо с обращения «Дорогой Друг».

Дорогой Друг!

Вы ведете себя безответственно! Вы сами не понимаете, во что ввязываетесь! Сейчас я задам вам задачку, и попробуйте-ка с ней справиться. Итак: приведите мне десять причин считать, что жизнь прекрасна.

Хотя бы десять — на сегодня хватит. Ваша миссия будет заключаться в том, чтобы поднять мне настроение после вчерашней вечеринки, завершившейся позорным фиаско. Хотя нет, подождите, я несправедлива. Согласна на девять причин, потому что первую могу назвать сама: дружить с вами и наслаждаться вашими письмами.

Когда я обнаружила у себя в почтовом ящике ваше последнее послание, мой моральный дух резко подскочил вверх, но, поскольку вчера вечером, примерно в 22:00, он упал ниже уровня моря, этого оказалось недостаточно. Мне срочно нужен спасательный круг.

Взамен обещаю вам больше не употреблять многоточий — за исключением тех случаев, когда снова захочу рассказать вам о своем отце… Ваши воспоминания меня растрогали. Признаюсь, я даже пустила слезу. И простуда тут ни при чем — она практически прошла. Во всем виноваты (хотя разве это вина?) ваши слова: ожог, снег, руки отца, целительница, Дорога К Звездам. Я словно побывала там, где были вы. Чем не начало новой книги? Что скажете?

А уж после того, что с вами приключилось на улице Шерш-Миди, можете больше не уверять меня, что не верите в призраков. Подозреваю, что вы в гораздо меньшей степени рационалист и картезианец, чем утверждаете. Я могла бы написать на эту тему тысячу слов, но что-то сегодня не чувствую в себе сил. Представьте себе, что я плыву посреди Атлантического океана на полусгнившем бревне, и вы поймете, в каком я нынче состоянии. Почти таком же плачевном, как состояние бревна.

Если не найдете девять реальных причин, выдумайте их. Соврите мне. Я вам поверю.

Закругляюсь. Вокруг появились голодные акулы.

3 марта 2013

От кого: Пьер-Мари

Кому: Аделина

Дорогая жертва кораблекрушения!

Обещаю, что приду на помощь сегодня вечером, еще до полуночи. А пока держитесь покрепче за свое бревно. Акулам скажите, что вы из Шеффилда — они терпеть не могут английское мясо.

Не сдавайтесь!

3 марта 2013

От кого: Пьер-Мари

Кому: Аделина

Я сказал вам, что напишу, и вот пишу. Помимо моих многочисленных недостатков у меня есть одно и несомненное достоинство: на меня можно рассчитывать. Я надежен, как ломовая лошадь. Как вы там, живы? Признаюсь, что думал о вас почти весь день, который провел в разъездах, и торопился вернуться домой, чтобы (попытаться) оказать вам обещанную помощь. Что же такого ужасного произошло с вами вчера вечером, около 22:00, во время вечеринки, ради которой вы так старательно прихорашивались? Кстати, меня всегда умиляло, с каким прилежанием женщины наводят красоту, вне зависимости от исходного состояния и конечного результата. Выглядит это донельзя трогательно, кто бы это ни был — маленькая девочка, взрослая женщина или бабуся. Как она причесывается, подкрашивается, наряжается — и взыскательным оком осматривает себя в зеркале. Вдвойне трогательна эта картина, если женщина некрасивая.

Так что там с вами случилось вчера вечером? Вас постигло любовное разочарование? Если это так, то позвольте сказать вам, что он — унылый придурок (или, возможно, унылая дура). Он (она?) вас не стоит. Или кто-то назвал вас толстухой? И все баррикады, сооружаемые годами, рухнули в единый миг, словно соломенный домик первого поросенка? А может, вы просто поддались приступу уныния, которое имеет обыкновение накатывать на нас без видимой причины? Я хорошо представляю себе, что это такое. Впервые я испытал его в детстве, когда у нас в деревне проходили престольные праздники (ох уж эти сельские соревнования, в которых невозможно победить!); затем подростком пережил во время вечеринок с танцами, неуклюжим столбом (я успел дорасти до метра 92!) возвышаясь над ровесниками; наконец, уже взрослым, снова ощутил на двух-трех свадьбах, куда имел дурость притащиться, получив приглашение. Когда-нибудь я объясню вам, почему похороны кажутся мне в сто раз предпочтительнее. Если забуду, напомните мне, хорошо?

Итак, я ломал себе голову над тем, что же могло вчера, около десяти вечера, до такой степени выбить вас из колеи, и, разумеется, все мои предположения не имели ничего общего с действительностью. Кстати, вы замечали, что жизнь намного изобретательнее любых наших фантазий? Вот вы не желаете признавать за собой творческих способностей, утверждая, что пересказываете мне исключительно реальные факты, тогда как я, по вашему мнению, ими обладаю, поскольку умею выдумывать несуществующее. Но известно ли вам, что читателю глубоко наплевать, правду ему говорят или нет, для него главное — чтобы было интересно читать. Так вот, мне читать ваши письма интересно.

Девять причин, доказывающих, что жизнь прекрасна? Но разве одной недостаточно? Нет-нет, я не собираюсь прятаться в кусты. Мне ничего не стоит привести вам целый список таких причин, пронизанных поэзией и оптимизмом, — это моя работа. В него войдут природа, вкусная еда, литература, Моцарт, Шекспир, Сервантес и «Роллинг Стоунз». Но если я должен назвать одну-единственную причину, по которой вам следует попытаться выжить среди бешеных акул, то извольте: обещаю, что завалю вас шутками, хохмами и анекдотами с таким терапевтическим эффектом, что все на свете лексомилы и прозаки окажутся ненужными. Я заставлю вас хохотать так, что у вас живот от смеха заболит. Вы мне верите?

Мне пора. Соседи ждут на рюмку полынного ликера — это у нас такая традиция. Потом расскажу (или не расскажу; вообще у меня такое впечатление, что мы с вами задаем друг другу кучу вопросов, обещая позже дать на них ответы, и эта куча растет не до дням, а по часам; например, вы так и не сказали мне, что у вас за профессия, позволяющая побеждать зло при помощи слов. Может, вы адвокат? Или логопед? Или школьная учительница?). Желаю вам спокойной ночи. Как говорят англичане: sleep tight, don't let the bedbugs bite. He давайтесь этим мерзким мелким насекомым! Давите их без всякой жалости!

4 марта 2013

От кого: Аделина

Кому: Пьер-Мари

Дорогой горный спасатель!

Буквально два слова, потом напишу подробнее. Я выжила среди акул. Вчера я рано легла спать, потому что сегодня утром у меня встреча. Очень важная. Выбираюсь из своей деревни в большой город. Потом расскажу. До скорого, а главное — СПАСИБО.

4 марта 2013

От кого: Аделина

Кому: Пьер-Мари

Дорогой Пьер-Мари!

Вот я и вернулась из большого города. Как и вы, торопилась поскорее разделаться с делами и возобновить нашу беседу. Ну не странно ли? Мы знакомы едва две недели, но чуть ли не все время думаем друг о друге. Лично я нахожу это удивительным. Ну ладно вы — вы привыкли вести переписку с читательницами. Это я намекаю на ту глухую женщину, с которой вы несколько лет обменивались письмами. А может, были и другие? Может, и сейчас есть еще три-четыре читательницы (почему-то мне кажется, что общение с читателями привлекает вас куда меньше. Я не ошибаюсь?), с которыми вы болтаете, непринужденно перескакивая от одной к другой? Может, таких, как я, — целые тысячи?

Как вы думаете, это ревность?

Черт, ну да, это ревность! Забудьте про мои нескромные вопросы и переписывайтесь с кем хотите. Только оставьте местечко и для меня!

Хотя нет. Забудьте. Выпрашивая себе место в вашей жизни, я превращаюсь в агрессивную людоедку. Или в капризного ребенка, требующего к себе внимания.

Просто ваша жизнь представляется мне невероятно полной и насыщенной. Вы упоминаете про свои поездки, про своих многочисленных жен, про выводок своих детей — и это не говоря уже о ваших поклонниках, а вдобавок еще и соседях, приглашающих вас на рюмку ликера. Где уж серости вроде меня вклиниться в этакую толпу?

Да, чуть не забыла — и через пустыню путешествовали…

Вы верите в бога?

Лично я не получила религиозного воспитания. Библию знаю плохо, но некоторые образы запали мне в сердце. Вы пересекаете свою пустыню, я — свою. Мы с вами оба страдаем и боремся с демонами. Что нас объединяет, так это одиночество.

Ладно, бросаю свои намеки и притчи, лучше расскажу, что случилось в пятницу вечером.

Простившись с вами, как и говорила, я принялась наводить красоту. Это для меня серьезное испытание, почему я считаю себя уродиной, хотя кое-кто из мужчин и даже женщин старательно уверяет меня в обратном. Я не больно к ним прислушиваюсь — с зеркалом-то не поспоришь. Правда, с недавних пор я стала судить себя не так строго и даже пытаюсь внести некоторые улучшения в то, что прежде считала неисправимым.

Сначала я причесалась: распустила жидкий конский хвост (моя обычная прическа), и вооружилась щипцами в надежде придать им немного объема. Эта операция заняла у меня примерно четверть часа. Затем выщипала брови — они у меня, как у большинства брюнеток, довольно густые. На это ушло еще пять минут — я потрудилась на славу. Следующие пять минут и целую банку увлажняющего крема я извела на то, чтобы умастить свое крупное жирное тело. Настал самый ответственный момент — я приступила к макияжу. Пудра, тушь для ресниц, тени для век, черный карандаш, губная помада. В этом деле я не спец, так что убила еще минут пятнадцать, и не сказать, чтобы осталась довольна результатом. Под занавес я натянула колготки, черное платье и туфли на шпильках. Кстати, у меня 41-й размер обуви — вы только представьте себе, чего мне стоит втиснуть свои лапищи в туфельки для принцессы!

Короче говоря, и часу не прошло, как я была готова. Красавицей я не стала, но вид приобрела более ухоженный и женственный, чем обычно.

Покинув свою келью, я села в машину и покатила на свидание, про которое вам говорила. Вы правильно догадались: здесь не обошлось без мужчины. Позволю себе небольшое отступление, иначе вы ничего не поймете. В прошлом письме я говорила, что поставила крест на любовных отношениях и предпочитаю тратить время на деревенских старичков и старушек. Это истинная правда, но — чего вы хотите? — плоть грешна. И даже если я больше не верю в прекрасного принца, то не могу запретить себе мечтать о том, чтобы хоть изредка оказаться в объятиях мужчины. Я сама себе противоречу? На свете нет ничего приятнее мужских рук. Отдаться им, зарыться в них и почувствовать себя под их защитой… Я говорю не о каких-нибудь экстравагантных трюках (дабы не выходить за рамки нашей переписки), а всего лишь о нежности.

Итак, в пятницу вечером я действительно надеялась получить малую толику нежности. Моя подруга праздновала день рождения и собрала гостей — человек примерно двадцать. В числе приглашенных был ее брат, с которым я раньше встречалась три или четыре раза. Холостяк, чуть старше меня, симпатичный, не бабник, бездетный, руководитель сельского отделения банка, работающего в нашей замечательной области. Между нами, как говорится, «проскочила искра», и он признался моей подруге (то есть своей сестре), что не прочь увидеться со мной снова. Я со своей стороны дала ей понять, что тоже не осталась равнодушной к его прекрасным глазам, о чем она поспешила ему сообщить и даже организовала вечеринку в надежде подтолкнуть нас друг к другу. Она не сомневалась, что дело в шляпе.

И вот я, вся расфуфыренная, являюсь на праздник, трепеща от предвкушения, что меня коснутся его руки и я предстану перед ним в костюме Евы — со всеми моими жировыми складками и прочими недостатками, но готовая к любым приключениям!

Когда я пришла, брат подруги был уже на месте. Как вы сами понимаете, я не стала с порога набрасываться на него с разговорами. Поклевала угощение, поболтала с приятельницами, а главное — выпила шампанского. Еще бокальчик, еще фужерчик, и так далее. Играла музыка, несколько пар танцевали, а я все ждала, когда он подойдет и пригласит меня, и чем больше я об этом думала, тем больше пила.

В десять вечера я поднялась на второй этаж, в ванную комнату, где меня вырвало.

Стоит ли упоминать, что все мои усилия выглядеть привлекательно — прическа, макияж — тут же пошли прахом? Меня вывернуло наизнанку, но даже после этого я с трудом держалась на ногах. Стены вокруг меня ходили ходуном, потолок вращался, в общем — ужас. Ни с кем не перемолвившись ни словом, я направилась в детскую спальню (детей на выходные забрала бабушка), рухнула на детскую кроватку и отрубилась в окружении Микки-Маусов и плюшевых мишек. Когда я очнулась, часы показывали около трех утра и вечеринка почти закончилась. Я потихоньку смылась, даже не попрощавшись с хозяйкой. Всю дорогу до дома я молилась, чтобы меня не остановила полиция, а дома легла досыпать.

Как видите, никакой унылый придурок меня не обижал. Это я — унылая дура.

Как следствие, все выходные я маялась похмельем, злилась на себя и предавалась угрызениям совести. Никогда еще со мной не было ничего подобного, и вот надо же! В моем-то возрасте! Ну не идиотка? А виной всему — страх. Не просто страх, а ужас от мысли, что на меня посмотрит руководитель банковского отделения. Жалкое зрелище, не правда ли?

Из всего вышеизложенного вы сделаете совершенно справедливый вывод о том, что с вами я чувствую себя комфортно лишь потому, что вы далеко, у себя в горах, и практически нематериальны. Вы не можете меня видеть, а значит — я ничем не рискую. Но теперь, когда я показалась перед вами во всей своей красе, сохраните ли вы ко мне хоть каплю уважения? Или хотя бы сочувствия?

Правда, сегодня утром и в моей жизни блеснул солнечный лучик. Помните про важное дело, ради которого я ездила в большой город? Так вот, счастлива вам сообщить: мой сырой дом, моя тюрьма, мой каменный мешок наконец-то ПРОДАН! Я побывала у нотариуса и подписала все бумаги, так что через пару месяцев должна освободить помещение. Уф! Прямо гора с плеч свалилась!

Я не выбирала этот дом. Он достался мне в наследство от матери. Для человека, мечтающего взлететь на собственных крыльях, нет ничего хуже наследства — это все равно что подсунуть веревку тому, кто задумал повеситься. Почему-то я решила, что обязана беречь память о предшествующих поколениях, и заживо похоронила себя в этой дыре. Но с этим покончено. Желаю англичанам, которые займут мое место, всяческих успехов. А мне остается только определиться, к каким небесам улететь. Помнится, вы намекали мне на Барселону. Почему? Я не говорю по-каталански (как, впрочем, ни на одном другом иностранном языке), а с моей профессией жить за границей — далеко не лучший выбор. Если только не сменить заодно и профессию. Почему бы и нет?

Кстати, а как насчет вас? Вам не приходило в голову попробовать себя на новом поприще? Мне кажется, из вас получился бы неплохой шпагоглотатель. Или дрессировщик медведей. Или летчик-испытатель. Вы не забыли, что обещали меня рассмешить?

Наш хормейстер (сегодня вечером у меня хор, и это прекрасно) советует нам как можно чаще смеяться — это способствует снятию напряжения с диафрагмы и помогает пению. Так что вы абсолютно правы: давайте смеяться!

Обнимаю.

P. S. Моцарт, Шекспир и Сервантес — симпатичные ребята, но ни один из них ни разу не прислал мне электронного письма. Поэтому я предпочитаю вас.

5 марта 2013

От кого: Пьер-Мари

Кому: Аделина

Дорогая Аделина!

Только что вернулся с шестичасовой прогулки в горы. Ноги гудят, спина не гнется, зато мозг перенасыщен кислородом. Вот в каком состоянии я вам пишу. Бедняга вы! Даже, я бы сказал, бедняжка, как выражался Альфонс Доде в сказке «Козочка господина Сегена». Представляю, как вы лежите в детской кроватке в обнимку с плюшевыми игрушками, и мне вас бесконечно жаль. Да, вы правы, это еще хуже, чем если бы вас отвергли; вы сами себе навредили! Хотя нет, пожалуй, все-таки лучше: проявим оптимизм и признаем, что так у вас остается второй шанс. Между прочим, вы заметили, что я написал: «проявим оптимизм», использовав первое, а не второе лицо множественного числа? Как будто мы с вами соратники по общей борьбе. Не волнуйтесь, моя милая, я пристрою вас в хорошие руки. В конце концов, брат вашей подруги, этот самый руководитель банковского отделения, не видел вас во временно невменяемом состоянии. Постарайтесь взглянуть на дело с позитивной стороны, черт возьми! Вы незаметно наклюкались, потом тихой сапой проникли в туалет, потом в гордом одиночестве, если не считать Микки-Мауса, слегка всхрапнули, после чего испарились по-английски. Ничего непоправимого не произошло — просто развязка истории немного отодвигается. Подруга — если она вам истинная подруга — непременно исхитрится предоставить вам еще одну возможность, и тут-то уж вы развернетесь! Вместо «Дом Периньона» пейте абрикосовый сок, и вашему банкиру кранты! Не исключено, кстати, что он тоже оробел. Среди мужчин таких навалом, и иногда, чтобы добиться своего, их приходится чуть ли не насиловать — снять с них галстук, сорочку и все остальное, взять за руку и приложить к тому месту, где она, по вашему мнению, должна находиться. Поверьте, я знаю, о чем говорю: моя первая подружка практически сняла с меня штаны. Простите, кажется, я зашел слишком далеко. Это все горный воздух.

Так вы, значит, полагаете, что у меня, помимо вас, еще несколько корреспонденток и я, как завзятый ловелас, виртуозно прыгающий от любовницы к любовнице, лавирую между вами, ни разу не попавшись? Как вы только могли такое подумать? Я нахожу этому лишь одно объяснение: вам не хватает веры в себя. Так вот вам правда: ни с кем, кроме вас, я не переписываюсь и чрезвычайно дорожу нашей с вами перепиской. Мне не с чем ее сравнить — ничего подобного в моей жизни раньше не было. Моя ирландка? И рядом не лежала. Я ценил ее верность и простоту, но мы обменивались только коротенькими записками. А теперь посмотрите на простыни, которые мы с вами пишем друг другу. Ирландка сообщала мне свои новости, я ей — свои. Мы следили за событиями, происходящими в жизни друг друга. Я выражал ей сочувствие по поводу болезни ее детей. Она поздравляла меня с выходом новой книги.

С вами все иначе. Переписываясь с вами, я испытываю истинное удовольствие и нервничаю, если не могу немедленно вам ответить. Поймите меня правильно. Когда я пишу роман, то стараюсь выстроить его композицию связно и логично. С вами, напротив, я могу себе позволить поддаться сиюминутному настроению (своему или вашему), плюнуть на недосчитанных цыплят и вернуться за ними будущей осенью — или не возвращаться вовсе. Я испытываю пьянящее чувство свободы. Мои мысли скачут в произвольном порядке, и мне нравится их безостановочное мельтешение.

Еще мне нравится скупость, с какой вы выдаете мне крохи сведений о себе. Я не знаю, кем вы работаете, я никогда не видел вашего лица, зато знаю, что вы делали вечером в пятницу первого марта. Кто еще, кроме меня, владеет этой информацией? Что еще вы мне расскажете? До каких откровений дойдете? И что расскажу вам я сам, уже поведавший о Дороге К Звездам?

Хочу попросить вас об одной вещи. Прекратите, пожалуйста, сравнивать наши жизни, подразумевая, что моя в тысячу раз интереснее вашей. Да, я был женат четыре раза, но ведь не в одно и то же время! Все мои дети выросли и разъехались кто куда. С 28 октября 2010 года я живу один. Ну вот, теперь вам это известно. У меня даже собаки нет. Только надменный кот. Все это шумное столпотворение вокруг меня осталось в прошлом. Я почти всегда отвечаю отказом на просьбы журналистов об интервью — нового мне сказать нечего, а повторяться стыдно. Стыдно расписывать, как, и почему, и благодаря кому, и в какой комнате, и в какое время дня я пишу, тогда как я вообще больше не пишу. Раньше я писал по книге в год; потом по книге — каждые два года, потом — три. Не поленитесь, Аделина, и загляните в мою библиографию. Вы увидите, когда вышла моя последняя книга. Так что очень вас прошу, бросьте вы это. Известность, полнокровная и богатая событиями жизнь — для меня все это давно стало пустым звуком.

В зал ресторана, где я вам пишу, набилась веселая компания человек из двадцати, каждый из которых, как говорил Брель, «крутит шеей, чтобы все слышали, как он смеется» (завидую таким фразам!). Вряд ли они дадут мне спокойно дописать. Шале, в котором мы находимся, представляет собой огромное здание, разделенное на апартаменты; на первом этаже расположена так называемая общая комната — единственное место с выходом в интернет. Ну все, приехали: они больше не смеются, они ржут. Прощаюсь с вами.

Да, кстати, я тоже вас обнимаю.

(Верую ли я в бога? Что-то не верится…)

7 марта 2013

От кого: Аделина

Кому: Пьер-Мари

Дорогой Пьер-Мари!

Вы очень странный и очень добрый друг! Вы поднимаете мне настроение, утешаете меня, а теперь еще решили выступить в роли свахи! Ни одна из моих подружек не справилась бы с этой ролью лучше вас. Из чего я делаю вывод, что вы не относитесь к тому разряду мужчин, которые категорически отвергают присутствие в себе малейшего женского начала — впрочем, я об этом догадывалась. Мужчина, признающийся в собственной робости; мужчина, которого необходимо брать за руку, чтобы та оказалась «в нужном месте»; мужчина, способный, вспомнив своего отца, заплакать посреди улицы на глазах у прохожих, не может быть мачо. Возможно, я слишком наивна, но мне кажется, что писательский труд требует некоего самоуничижения и что писатели всегда склонны демонстрировать свои слабости, недостатки и травмы. Именно из них они добывают сырье для своих книг, не так ли? Из тех самых дыр в душе, откуда бьют родники наших страданий.

Ой, велите мне замолчать, а то я что-то впадаю в патетику. Не иначе, ваш горный воздух пьянит меня даже на расстоянии.

Вы сами, дорогой друг, попросили меня изучить вашу библиографию, и я выполнила ваше задание. И убедилась, что вы говорили правду: временные промежутки между появлением ваших книг становились чем дальше, тем длиннее. Ваш первый роман вышел в 1984 году; тогда же вы опубликовали несколько статей и приняли участие в коллективном сборнике рассказов. 1985 год — сразу два романа! В 1986-м — один, но какой! Ваш «Туманный замок» — одна из моих любимых книг, именно благодаря ей я открыла для себя вашу вселенную. Помню, с каким волнением я ее читала, особенно ту знаменитую сцену, действие которой происходит на бойне. У меня до сих пор мурашки по спине бегут!

Затем на протяжении десяти лет вы с регулярностью часового механизма выпускали по книге в год. Затем — небольшая «дырка»: между 1997-м и 2000-м — ни одной новой вещи. Что произошло в вашей жизни в эти три «пустые» года? Если бы речь шла о некоем чрезвычайном происшествии, вряд ли вы сегодня проявляли бы такое беспокойство, поскольку вскоре вернулись к нормальному рабочему ритму и выдерживали его до 2005 года, когда стали лауреатом Гонкуровской премии. Судя по датам, ваше поступательное движение затормозило как раз присуждение этой премии. Неужели лавровый венок на самом деле столь тяжел?

Но главное, что мне бросилось в глаза — так это дата, которую вы сами называете с поразительной точностью, — 28 октября 2010 года. Уверена, что вы помните не только в какой день недели, но и в какое время суток оказались в одиночестве в своем большом доме. Для человека, всю жизнь прожившего в окружении шумливых домочадцев, эта внезапная тишина должна была произвести эффект разорвавшейся бомбы, верно? И с тех пор вы практически ничего не написали. Отсюда, дорогой Пьер-Мари, вопрос: так ли уж глупо предположить, что ваш переход через пустыню совпал по времени с решительным поворотом в вашей личной жизни? Вы даже кота подозреваете в презрении к себе! А это значит, что вы переживаете тяжелый экзистенциальный кризис!

Как я вас понимаю!

Что касается меня, то мне, чтобы справиться со своим (я имею в виду кризис), пришлось надолго бросить работу. Так что я сейчас бездельничаю. Заняться мне нечем, разве что сортировкой воспоминаний о матери. Я живу в замедленном ритме и едва свожу концы с концами. Пока не получу деньги за дом, все, что я могу себе позволить, — это хор и уроки танцев. Дважды в неделю я выбираюсь из заточения и даю своему телу возможность ощутить себя живым. На настоящий момент мне этого хватает.

После той ужасной вечеринки, когда я безобразно напилась, подруга прислала мне несколько сообщений, ни на одно из которых я не ответила. Она волнуется. Наверное, сделаю над собой усилие и позвоню ей, но только для того, чтобы сказать, что ее брат меня не интересует. Очевидно, что я еще не готова к ночам любви. Вы считаете меня трусихой? Сама себе я напоминаю животное-подранка, которое забивается поглубже в нору и там зализывает свои раны. Зачем рисковать, пока они не затянулись? Кроме того, чтобы быть до конца откровенной, банки внушают мне отвращение. Идея переспать с банкиром с самого начала была обречена на провал, и собственное тело сообщило мне об этом ясным и точным сигналом.

Напротив, переписка с вами, как вы успели убедиться, наполняет меня счастьем. Особенно когда вы говорите, что она и для вас что-то значит (спасибо!). Запертые каждый в своем убежище (в вашем пахнет раклетом, в моем — плесенью), мы дарим друг другу ощущение полной свободы, и это восхитительно! Ничего другого мне пока что не нужно, не считая моих старичков.

Представьте себе, что сегодня утром, направляясь за хлебом, я встретилась с Одеттой Пардессю. Честное слово ее так зовут — мне бы ни в жизнь не выдумать имя, которое подошло бы ей больше. Дело в том, что Одетта Пардессю в любое время года ходит в поношенном и не слишком чистом мужском плаще, пояс которого свисает до самой земли. У Одетты явно не все дома. Она без конца рассказывает одни и те же истории, наматывает километры по деревне и подбирает всякий хлам. Кое-кто сравнил бы ее со старьевщицей, но я вижу в ней художника. Ее дом завален сломанным барахлом, из которого она при помощи неопренового клея мастерит странные композиции. Выглядят они уродливо, но я должна признаться, что никогда в жизни не видела ничего более впечатляющего. Так вот, нынче утром она заманила меня к себе. Я помогла ей дотащить сегодняшний улов: газеты, пластиковые бутылки, жестянки из-под пива, автобусные билеты, пакеты из-под чипсов и немного окурков. Брр! Мы принялись раскладывать все это богатство на кухонном столе, и тут она вдруг заговорила о моей матери. Для меня не было новостью, что она знала ее еще девчонкой, как, впрочем, и остальных моих родственников, — дом, в котором я живу, принадлежал моим деду с бабкой, а до них — прадеду с прабабкой. Я думала, она в очередной раз заведет рассказ о том, что мне и так давно известно, но ничего подобного. Одетта сообщила мне об одном чрезвычайном происшествии, случившемся здесь пятьдесят четыре года назад. Вот почему я сегодня с самого утра немного не в себе. Пишу вам об этом в самом конце — прежде чем сказать, о чем речь (если это вам интересно), я должна произвести кое-какие изыскания в муниципальном архиве и местной библиотеке и убедиться, что Одетта ничего не напутала. Примусь за работу завтра же. Это будет настоящее расследование, как в романе!

Заканчиваю саспенсом и рецептом чудодейственной настойки, которая избавит вас от ломоты в спине: хвощ полевой, черная смородина, листья дуба и цветки ромашки аптечной; берете по 50 граммов каждого растения, перемешиваете и завариваете кипятком. Попробуйте! Обещаю, почувствуете себя заново рожденным! А если вы все-таки хоть немножко веруете, прочитайте молитву святой Аделине — покровительнице скрюченных писателей. Проверено!

Обнимаю! Смотрите, ничего себе не сломайте!

10 марта 2013

От кого: Пьер-Мари

Кому: Аделина

Дорогая удивительная Аделина!

Утром пошел снег. Настоящий густой снег — валит и валит. Кстати, вот она, еще одна причина считать, что жизнь прекрасна! Я их вам задолжал девять и буду выдавать по чуть-чуть, как из пипетки. Эта у нас третья по счету. Первая, напомню, заключалась в том, что мы с вами подружились (это ваши слова!), а вторая — в том, что вам в этой жизни еще предстоит пару сотен раз надорвать живот от смеха (кстати, я никогда не обещал, что буду смешить вас лично, — с моей стороны это было бы бахвальством!). Третья — это снег. Вы просыпаетесь утром, смотрите за окно, а там — белым-бело: белые дома, или тротуары, или деревья, или кровли заводских зданий — неважно. Итак, одна из причин верить, что жизнь прекрасна, состоит в возможности однажды утром сообщить тому или той, кто еще не встал с постели, или хотя бы самому себе, если больше некому, эту новость, умещающуюся в два коротких слова: «Снег пошел».

Вы правы, я хорошо помню, что 28 октября 2010 года был четверг. Я остался один в своем большом доме ровно в 21:15, и с тех пор ничего не изменилось. Но начну с самого начала, иначе вы ничего не поймете.

Осенью 2002 года меня пригласили на книжную ярмарку в Брив-ла-Гайярд. Я тогда только выпустил свой восьмой роман, «Отклонение», — к слову сказать, не самый лучший (если вы его не читали, то и не читайте), но, поскольку в предыдущие годы участвовал в подобных мероприятиях не так уж часто (как вы догадываетесь, хвастать было особенно нечем), народу возле моего стенда толпилось изрядно. Помню, с какой неловкостью я смотрел на соседа, сидевшего напротив невысокой стопки экземпляров своего дебютного романа. Люди его вообще не замечали. Во время автограф-сессий мне довелось пережить два вида испытаний: когда читатель валит валом и когда нет ни одного, и я не знаю, какое из них хуже. Ближе к вечеру волна чуть схлынула, ко мне подошла женщина и протянула «Туманный замок» в твердом переплете и жалком состоянии — было сразу видно, что книгу читали и перечитывали. Я поднял на нее глаза и увидел солнце.

Всю нижнюю половину ее лица занимала улыбка. Она была брюнеткой. Я люблю брюнеток с той же страстью, с какой Хичкок любил блондинок (даже моя норвежка была брюнеткой!). Женщина сказала, что это ее любимый роман (как и ваш). Я поблагодарил ее и спросил, как ее зовут. «Вера», — ответила она. Она говорила с легким иностранным акцентом, но я не мог понять, с каким именно. «Вере с ее улыбкой, в память о нашей встрече в Бриве, дружески», — написал я и поставил автограф, после чего протянул ей книгу. «В котором часу вы заканчиваете?» — спросила она. Я сказал, что не знаю, часов в семь наверное. И подумал, что она волнуется за подругу, которая может не успеть прийти за автографом. Оказалось, ничего подобного. «Приглашаю вас выпить со мной кофе, — сказала она. — Или пива, или еще чего-нибудь». В подобных случаях я обычно отвечаю, что это, к сожалению, невозможно, так как я уже приглашен в другое место. Но тут мои губы почему-то сами произнесли: «Почему бы и нет?» Она назвала мне адрес ближайшего кафе и удалилась. Я заговорил со следующим посетителем, а сам смотрел ей вслед, понимая, что со спины она не менее привлекательна, чем с лица (я неравнодушен к женским округлостям — тем, что ниже талии). В 19:15 мы сидели друг напротив друга за маленьким столиком соседнего кафе и — для затравки — говорили о литературе, в том числе о «Туманном замке». Разумеется, она вспомнила знаменитую сцену на бойне, но не только ее, а еще одну, не такую живописную — ту, в которой священник и пожилая дама едут в ночном автобусе и ведут диалог; замечу, что этот отрывок вызывает во мне наибольшую авторскую гордость. Полчаса спустя она уже знала, что у меня шестеро детей и что я развелся со своей норвежкой; я узнал, что у нее детей трое, что ей 45 лет, что она живет в Тулузе и «пока замужем, но». Мы заказали еще что-то, потом еще — я даже не помню, что именно мы пили. Я бы согласился глотать теплую воду, лишь бы подольше оставаться с ней. В 21:00 у меня зазвонил телефон. Меня ждали на ужин с издателем и коллегами-писателями. Я предложил Вере отправиться со мной — скажу, что она моя давняя знакомая, с которой мы случайно столкнулись на книжной ярмарке. Она засмеялась: «Тогда нам придется перейти на ты?» А что тут такого? Мы не испугались и сделали этот шаг. Затем мы принялись спешно выдумывать себе общее прошлое. Это было ужасно весело и действовало возбуждающе. За ужином эта игра захватывала нас все больше. Я смотрел на нее, слушал ее голос, а в голове у меня все громче звучал насмешливый шепоток: «Парень, ты влип!»

Забыл сказать, что она немного косила одним глазом. Назвать ее кривой было бы преувеличением, но все же этот мелкий недостаток обращал на себя внимание. А мне почему-то всегда нравились женщины, у которых, как бы это выразиться поточнее, имеется (помимо округлостей) какой-нибудь дефектик. Ну просто что-нибудь не так. Легкая хромота, или физический дефект, или шрам, или след от ожога, или трудности с речью. Сам не знаю, что тому причиной. С другой стороны, меня всегда влекло к иностранкам. В Вере оба этих качества присутствовали одновременно: у нее игриво косил глаз и она была итальянка. Из Пармы. Одним словом, признаюсь честно: в пятьдесят лет я влюбился без памяти.

На следующий вечер мы оказались в постели; на следующей неделе она села в поезд и приехала ко мне в Дром; еще через неделю уже я мчался в Тулузу. Осенью 2003 года она развелась с мужем и окончательно перебралась ко мне. Она работала переводчицей, и ей было все равно, где жить. С собой она привезла троих детей: двух мальчиков двенадцати и четырнадцати лет и пятнадцатилетнюю дочь. Я в то время по очереди с женами присматривал за своими тремя «норвежскими» детьми — двенадцатилетними дочками-близнецами и их младшим одиннадцатилетним братом, а также за семнадцатилетней дочерью Лорой от второго брака (Пойдем, Котик). Кстати, Лора с мужем и сыном проводят эту неделю у меня в горах, но не будем усложнять. На выходные и каникулы приезжали и остальные дети, в том числе старший сын от первой жены (назовем ее Метаморфозой), который тоже уже успел стать отцом. Я окончательно вас запутал? Ничего удивительного. Ладно, сейчас попробую навести ясность. Итак, осенью 2003 года мы с Верой поселились в доме, превратившемся в филиал психушки благодаря присутствию семерых детей: одного 11 лет, трех — 12 (!), одного — 14, одной — 15 и еще одной — 17.

Последующие годы были самыми безумными в моей жизни. Чего мы только не пережили! Усталость, эйфорию, отчаяние. Но главное — мы были счастливы. Мы столько хохотали посреди этого дурдома, напоминающего нечто среднее между детским летним лагерем и зоопарком. Бывало всякое: ссоры, обиды, оскорбления, даже драки, но они всегда кончались взаимным прощением и слезами раскаяния и примирения. В наших стенах постоянно звучал смех, смывая своими волнами все неприятности. А над всем этим царила постоянная солнечная улыбка Веры — ее фирменная улыбка.

За эти два сумасшедших года я, дорогая Аделина, задумал и написал роман, принесший мне Гонкуровскую премию. Вы и вообразить себе не можете, в каких условиях я его сочинял и как мне приходилось изворачиваться, чтобы найти себе место для работы. Я писал его в поездах, в гостиничных номерах, но главным образом (поскольку мой кабинет превратили в спальню) — на кухонном столе, под кухонным столом, лежа в постели, сидя в постели, в прачечной (часто), в ванной, а в теплые дни — забравшись на дерево или в стоявшую в гараже машину, или спрятавшись за поленницей дров, или пристроившись возле мусорного бака. Клянусь вам: я написал не одну главу в туалете, законопатив уши берушами, а сверху для надежности нацепив наушники от плеера. Я ел с этим романом, спал с ним, готовил с ним еду и ходил по магазинам. Два года вдохновенных трудов. Вера читала рукопись, хвалила и давала советы. Черт возьми, я заслужил эту премию! Мы ее заслужили!

Кстати, помнится, в одном из писем вы предсказали мне нобелевку. Откуда у вас подобные мысли? Вот уж я посмеялся. Только представьте себе на минуту: 1929 год — Томас Манн; 1954-й — Эрнест Хемингуэй; 1970-й — Александр Солженицын; 2014-й — Пьер-Мари Сотто. Найдите в списке лишнего.

Нет уж, хватит с меня и Гонкура, тем более что слава вовсе не ударила мне в голову. Мне уже было 53 года, и, чтобы лишить меня ориентиров, потребовалось бы что-нибудь покруче. Когда схлынуло первоначальное возбуждение, о котором я вам при случае как-нибудь расскажу, — поверьте, эта история стоит пакета попкорна (у меня такое впечатление, что я уже не меньше трех раз обещал вам при случае о чем-то рассказать; похоже, это превращается в привычку), — так вот, едва схлынуло возбуждение, как передо мной снова встал вопрос, неизменно возникающий после выхода каждого очередного романа: ну хорошо, мальчик мой (я часто мысленно называю себя мальчиком), а что же дальше? Иначе говоря, для меня ничего не изменилось.

Жизнь продолжалась. Дети подросли и один за другим уехали учиться. В сентябре 2004-го Лора перебралась в Лион. Это не прошло незамеченным — в доме она играла роль всеобщей старшей сестры. Годом позже, в 2005-м, нас покинула Глория (старшая дочь Веры), она тоже уехала в Лион. Таким образом, обе старшие девочки сделали нам ручкой.

Следующей осенью Матео (старший из сыновей Веры) поступил на учебу в Баланс и стал приезжать домой только на выходные. Тут настала небольшая передышка — статус-кво закрепился на два года, до осени 2008-го, когда нас постиг тройной удар: мы одновременно лишились моих дочек-близняшек и младшего сына Веры Диего.

С нами оставался только мой младший, Джон, которого Вера очень любила. Дом вдруг словно увеличился в размерах — можете мне поверить, я знаю, о чем говорю. И вот, когда осенью 2009-го Джон тоже уехал в училище по производству струнных инструментов, в Вогезы, то есть, с нашей точки зрения, почти на Аляску, для Веры это стало тяжким испытанием — куда более тяжким, чем для меня.

Ну что ж, мы просто чаще включали музыку, пытаясь обмануть тишину дома, и выбирались на люди.

Но только Вера изменилась. Она принялась…

(Только что приехал домой и спешу вернуться к своему рассказу, прерванному в пятницу. Начал я его утром за ресторанным столиком, глядя за окно, на падающий снег, и продолжил вечером, сидя на двухъярусной кровати, которую делю с пятилетним внуком (сыном Лоры): я сплю наверху, он — внизу. («Деда, ты чего там делаешь?» — «Пишу письмо». — «Кому?» — «Одной тете». — «А скоро ты свет выключишь?» — «Ладно, выключаю». — «Спокойной ночи, дедуль». — «Спокойной ночи, мой хороший».)

Той осенью Вера изменилась, и зима ничего не исправила. Нет, вела она себя по-прежнему и была такой, как всегда: внимательной, доброй, нежной и непредсказуемой. Но — и это особенно чувствовалось по вечерам — что-то пошло не так. На нее словно падала какая-то пелена. Не знаю, как лучше выразить то, что с ней происходило: на нее — на ее тело, лицо и душу — словно и в самом деле опускалась пелена. Меня так и подмывало ухватить ее двумя пальцами и сдернуть, но я не сумел. Мы лежали рядом в нашей постели. Она брала меня за руку, клала ее себе на грудь, закрывала глаза и шептала: «Поговори со мной».

И я говорил. О чем, ей было более или менее все равно. Наверное, просто хотелось слышать звук любимого голоса. Я вперемешку делился воспоминаниями детства и юности. Если рассказ выходил смешным, она растягивала губы, благодаря меня за усилия. Иногда она легонько сжимала мою ладонь, и тогда я замолкал.

Когда у нас бывали гости, она превращалась в почти прежнюю Веру. Но стоило нам остаться вдвоем, ее опять окутывала пелена. «Поговори со мной». Я думал, она заболела, но нет, она наотрез отказалась обращаться к врачам, включая психотерапевта. А если Вера не желала чего-то делать, заставлять ее было бесполезно.

Летом в доме снова настала привычная суматоха. За столом нас собиралось от восьми до двадцати четырех (иногда) человек. Мне казалось, у нас в бассейне постоянно кто-то плещется. Ах да. В денежном выражении Гонкуровская премия носит символический характер (и составляет десять евро), но после ее присуждения продажи книги, удостоенной награды, пошли вверх, и в 2007 году мы вырыли у себя во дворе просторный бассейн. Мне еще долго не верилось, что он мой. На протяжении нескольких месяцев мне все снилось, что вот я лежу на краю бассейна, а тут приходит некто и велит убираться вон. Я в ответ бормочу, что это мой бассейн, следовательно, я имею полное право оставаться в нем после закрытия, и вообще, он у меня никогда не закрывается, но мой голос никогда не поднимался выше шепота, и главное, я сам начинал сомневаться — а в самом ли деле этот бассейн принадлежит мне. Одним словом, лето промелькнуло в веселой суете. Потом наступила осень. Мы снова остались вдвоем. В опустевших комнатах снова поселилась тишина, и вернулась пелена. Вера опять прижимала к своей груди мою руку. «Поговори со мной».

В четверг 28 октября 2010 года я уехал в Лион, где читал лекцию в университете и проводил очередную автограф-сессию в книжном магазине. Как обычно, утром я вызвал такси (машина у нас была всего одна, и я всегда оставлял ее Вере), добрался до вокзала Баланса, а там сел на поезд. Пообедал с лионскими книготорговцами в ресторанчике в Старом городе, днем прочитал студентам свою лекцию, а потом примерно до семи вечера подписывал в магазине книги. Меня приглашали на ужин, но я спешил вернуться домой, поэтому сел в поезд, доставивший меня до Баланса, и на такси доехал до дома. Часы показывали четверть десятого. Я расплатился с таксистом, и он укатил. Наша машина стояла на своем обычном месте. В окнах горел свет; дверь не была заперта на ключ. Я вошел и позвал Веру. Ни в гостиной, ни в спальне, ни в других комнатах ее не оказалось. В доме было чисто. Она не оставила ни письма, ни даже коротенькой записки. Больше я ее не видел.

Возможно, когда-нибудь я расскажу вам, что было дальше. Сейчас у меня нет на это сил. Я до сих пор не оправился от удара. Именно об этом я пытался сказать вам в одном из своих первых писем, когда упоминал о включенной кнопке. Стоит мне подумать о Вере или упомянуть о ней, как во мне происходит какая-то автоматическая реакция: в голосе появляется дрожь, и я вижу, как увлажняются глаза моих собеседников. Вот такие дела… (позволю себе одно многоточие).

Что-то никак не доведу это письмо до конца. Простите. Мне стыдно, что я до такой степени эгоист. Я бросил вас с вашим одиночеством, с вашими неприятностями, с вашими материальными проблемами и вещаю вам о своем бассейне, своей Гонкуровской премии и своем горе. Честное слово, в следующий раз исправлюсь!

Обнимаю вас.

(Кстати, если планируете переезд, постарайтесь выбрать для обитания место с радостным и солнечным названием — до сих пор вы демонстрировали редкостный дар поступать наоборот. Боюсь, вздумай вы поселиться под Парижем, очутитесь в пригороде под названием Ой.)

Р. S. Да, чуть не забыл. Я сгораю от нетерпения узнать, что же произошло в вашем сыром доме пятьдесят четыре года назад!

11 марта 2013

От кого: Аделина

Кому: Пьер-Мари

Дорогой друг!

Для начала — немного юмора. Сегодня утром я поехала на станцию техобслуживания, продлевать техпаспорт на свою (очень старую) машину. Заполняла формуляр, и вдруг расхохоталась в голос. Попробуйте угадать, какие буквы значатся у меня на номерах! Спорю на что угодно, не угадаете. VGT! А я раньше никогда не обращала на это внимания!

Да уж, сигналы так и сыплются на меня со всех сторон. Похоже, мне, чтобы выбраться из тупика, в котором я слишком долго прозябаю, и машину придется сменить. Даю вам слово, что никогда не перееду в Ой (неужели на свете действительно есть место с таким идиотским названием?), а тем более — в какой-нибудь Ай. Предложите, пожалуйста, что-нибудь получше!

Но, надеюсь, вы отметили, что я засмеялась. Смех, признаю, получился малость натянутым, но все же! Или это не считается?

А теперь приступим к главному — к Вере.

Когда вы только намекнули на существование своей четвертой жены и сказали, что, стоит вам заговорить о ней, у вас в мозгу словно «включается кнопка», я сразу догадалась, что между вами произошло что-то серьезное и болезненное. Не стесняйтесь рассказать мне об этой странице вашей личной жизни. Пожалуйста! Для меня это будет залогом доверия, важного до такой степени, какую вы и представить себе не можете, и я, трепеща от волнения, надеюсь оказаться его достойной. В любом случае не сомневайтесь: я глубоко сочувствую вашим страданиям.

По поводу вашей Веры у меня к вам тысяча вопросов. Вы пытались ее разыскать? Например, в Италии, ведь это ее родина? Что говорят трое ее детей? Вы по-прежнему с ними общаетесь? Вы обзвонили больницы? Или санатории — иногда люди, переживающие депрессию, находят в них себе убежище?

Как бы то ни было, вы потеряли свою музу, а вместе с ней лишились большого куска своего сердца; теперь я лучше понимаю, почему ваше перо дало и продолжает давать сбои. Не думаете ли вы, что в один прекрасный день, узнав причины, подтолкнувшие Веру исчезнуть таким странным образом, вы снова обретете вдохновение и огонек, наполняющий вашу жизнь смыслом, разгорится с новой силой?

Но интуиция подсказывает мне, что в ожидании этого дня вы должны сделать нечто такое, что удивит вас самого. Например, почему бы вам не попробовать писать детские сказки? Вы живете один в пустом доме, перед своим опустевшим (подозреваю, что в это время года он точно опустел) бассейном, со своим чертовым котом, своими душевными муками, сомнениями, хандрой шестидесятилетнего мужчины и пятилетним внуком, с которым делите двухэтажную кровать. Что вам еще надо? Сочините что-нибудь для него! Считалочку! Детские стишки! Историю в картинках! Занимательную азбуку! Сказку про злого волка! Или про доброго кролика! Представьте на минуту, с какой гордостью ваш внук принесет в детский сад книжку, написанную его дедушкой!

Ладно, кажется, я увлеклась.

Но, видите ли, это все из-за того, что я неравнодушна к детям. Они переворачивают мне душу и сердце. Заставляют сходить с ума от любви. И от печали.

Не собиралась вас в это посвящать, но рассказ о том горе, каким стало для вас исчезновение Веры, всколыхнул во мне собственные воспоминания.

Постараюсь покороче. Извините за телеграфный стиль — все, что надо, вы прочитаете между строк.

Двенадцать лет назад у нас с мужем родился ребенок.

Мне было двадцать два года, и я только что похоронила отца. Через три месяца и восемь дней на свет появился мой сын. Филимон.

Мужа я к тому времени успела разлюбить. Он вел себя грубо — по-моему, я вам об этом уже говорила.

Филимон родился с сердечной недостаточностью. Он прожил ровно семнадцать дней.

Я чуть не свихнулась. Меня на несколько месяцев определили в так называемый санаторий — вам не надо объяснять, что это было за заведение. Там меня с утра до ночи накачивали антидепрессантами. А потом я каким-то чудом вынырнула на поверхность.

Чуть собравшись с силами, я развелась с мужем. И — никому не нужная, без гроша в кармане — переехала к матери, то есть сюда, в этот самый Ле-Клуатр.

Мы с матерью прожили вместе почти девять лет.

Благодаря ей я постепенно пришла в себя. Посещала психоаналитика. Поступила учиться — на заочное отделение. С головой погрузилась в учебники и другие книги, хваталась за что угодно, лишь бы не думать о том, что со мной случилось. Получила диплом и наконец начала работать. Первое время в одной общественной организации, потом открыла свое дело.

В прошлом октябре моя мать скоропостижно скончалась при обстоятельствах, о которых я расскажу вам как-нибудь потом. Я повесила на дверь своего кабинета табличку «Нет по причине похорон» — как в песне Брассенса («Завещание», слышали ее?). И больше туда не возвращалась.

Теперь вы знаете (почти) все. Кроме того, что касается пресловутого пакета, который я отправила вам около месяца назад. Спасибо, что все еще не вскрыли его. Во имя дружбы, благотворной для нас обоих, осмелюсь попросить вас не делать этого и впредь.

Что-то я ужасно разволновалась — из-за того, что рассказала вам о Филимоне и своей матери. О своих утратах.

Поймите, милый Пьер-Мари, разве могу я поделиться этим с директором банковского отделения? История-то совсем не гламурная. Вряд ли она ему понравилась бы.

При всем при том я не теряю надежды когда-нибудь встретить человека, который полюбит и мои округлости, и мои угловатости. Если эта жемчужина попадется мне до того, как станет слишком поздно, я бы очень хотела подарить своему Филимону братишку или сестренку. Но пока что у меня другие заботы. Прежде всего я должна провести расследование по поводу того, о чем мне сообщила моя тронутая Одетта. Займусь этим на неделе и буду держать вас в курсе.

Мне очень понравилось ваше сравнение с недосчитанными цыплятами — у меня такое впечатление, что у нас с вами их полный птичий двор! Судя по всему, вы по своей профессиональной привычке упрекаете себя в этом. И напрасно! Плюньте на порядок и хронологическую последовательность. Жизнь хаотична, и не мне вам это объяснять. Лучше рассказывайте мне все, что приходит вам в голову, я это обожаю.

Со своей стороны я собираюсь перечитать ваш «гонкуровский» роман в надежде отыскать в нем след женщины, которую вы так пылко любили, — уверена, она прячется в нем за каждой строкой. Кроме того, попробую вычислить, какие куски вы писали запершись в туалете. Вот позабавлюсь!

Подумайте о моем предложении насчет детской литературы и дайте мне знать. Разумеется, вы не сможете включить в детские книжки пассажи о своем увлечении женскими округлостями, и я понимаю ваше разочарование… Но если дело только в этом, напишите эротический роман и опубликуйте его под псевдонимом!

Обнимаю вас. Согласна, что снег — веская причина, чтобы считать жизнь прекрасной. Но у меня за окном — только дождевые струи, нещадно колотящие по моим первым проклюнувшимся нарциссам. Глупые, они решили, что пришла весна, и вот им наказание. В будущей жизни перееду на юг и посажу кактусы. Хотя нет! Лучше пассифлору!

До скорого, мой дорогой непишущий писатель! Не забывайте писать мне!

11 марта 2013

От кого: Аделина

Кому: Пьер-Мари

Пьер-Мари, я в смятении! Только что перерыла всю свою библиотеку — «Сумеречной мелодии» в ней нет! Ладно, надо успокоиться. Должно быть, я плохо искала. Но какая обида! После вашего письма мне так хотелось ее перечитать. Э-эх!..

12 марта 2013

От кого: Пьер-Мари

Кому: Аделина

Дорогая Аделина!

Вы не говорили мне, что ваш муж вел себя грубо; вы сказали только, что он был редкой сволочью. Итак, редкая сволочь вас поколачивала. Но вы высокая крупная женщина, неужели вы не могли дать ему сдачи? Обязательно надо было! Когда у кого-нибудь из моих детей возникали аналогичные проблемы в школе, я всегда давал ему один и тот же совет: не вступай с драчуном в разговоры, просто двинь ему в морду. Веру это бесило. Она считала, что нужно постараться понять того, кто распускает руки, и убедить его больше так не делать. Умом я с этим согласен, но в душе остается желание хорошенько врезать гаду, и оно пересиливает.

Для своих юных лет вы успели проделать весьма извилистый жизненный путь! Если я внимательно читал ваши письма, то, судя по самым значительным событиям — или тем, которыми вы сочли нужным со мной поделиться, — ваше существование до настоящего времени протекало следующим образом (поправьте меня, если я ошибусь).

Вы родились в 1979 году. С 1979-го по 1991-й росли вверх и (немного слишком) вширь; в 1992-м (вам тринадцать лет) вы открыли для себя, что ваш отец гомосексуалист и ведет двойную жизнь. Начиная с 1993 года вы стремительно толстели. В 1994-м ваш отец ушел из дома; в 1999-м (вам двадцать) вы вышли замуж за редкую сволочь, склонную махать кулаками; в 2001-м (вам двадцать два года) вы узнали о смерти отца и родили сына (Филимона), скончавшегося в возрасте 17 дней. С 2001-го по 2003-й вы пребывали в депрессии. В 2003-м (вам двадцать четыре) вы перебрались в Ле-Клуатр, к матери. С 2003-го по 2012-й вы приходите в себя. В 2012-м (вам тридцать три) умирает ваша мать. В 2013-м вы вступаете в переписку с писателем Пьером-Мари Сотто.

Вы на меня сердиты? Справедливо. С моей стороны чудовищно перечислять через запятую превратности вашей судьбы. Но вы сами виноваты, не давая мне почти никаких поводов порадоваться за вас. А теперь представьте на секунду, что удача, вместо того чтобы бежать от вас без оглядки, повернулась к вам лицом.

Итак, вы родились в 1979 году. С 1979-го по 1991-й счастливо росли в дружной и любящей семье; в 1992-м (вам тринадцать лет) вас приняли в юношескую сборную Франции по гимнастике; в 1993-м (вам четырнадцать) вы досрочно окончили среднюю школу, побив национальный рекорд; в 1999-м (в свой двадцатый день рождения!) вы познакомились с Франком — наследником цементной империи Лафаржей, влюбились в него без памяти, а в 2003-м (вам исполнилось двадцать четыре года) вышли за него замуж. Ваши родители благодаря вашей помощи переехали в имение под Ниццей площадью восемь гектаров; с 2003-го по 2008-й вы произвели на свет четырех детей (двух девочек и двух мальчиков — дважды королевский набор!), а в 2013-м писатель Пьер-Мари Сотто обратился к вам с просьбой написать вашу биографию, но вы ответили ему отказом.

Простите меня, Аделина, мне самому совестно, но с моей стороны это не более чем самооборона. Есть вещи, которых я не выношу; вещи, вынуждающие меня выписывать зигзаги, отшучиваться или, как говорят регбисты, выбивать в аут. Смерть ребенка — одна из таких вещей. Я говорил вам, что предпочитаю свадьбам похороны, и обещал рассказать почему. Теперь, когда мне известно, что вам пришлось пережить, я, пожалуй, откажусь от этого обещания.

Хоронить ребенка семнадцати дней от роду.

Я восхищаюсь вами — вы это вынесли. Честное слово, по сравнению с вами я чувствую себя лилипутом. Вы пишете о заочной учебе, полученном дипломе и работе. Откуда вы взяли на все это силы? Думаю, что на вашем месте я бы сломался и никогда не смог выбраться из бездны депрессии. Если только не попытался бы перенести всю эту невероятную боль в свои книги. Искусство сублимирует страдание, превращая горе в литературное сырье. Говорят, что для писателя нет ничего хуже счастливого детства. Но что насчет вас? Куда вы зарыли свое отчаяние? Как вам удалось его сплющить? С помощью химии, ясное дело, плюс психоанализ, но, как мне кажется, главным образом благодаря надежде, что однажды у вашего Филимона появится братишка или сестренка. Признаюсь вам, что эти ваши слова меня потрясли. И если когда-нибудь (в случае, если наша переписка продолжится) вы сообщите мне эту новость, думаю, что испытаю огромное счастье.

Ну конечно, я трижды ездил в Италию в поисках Веры. Она покинула Парму за двадцать пять лет до этого, но я познакомился со многими людьми, которые хорошо помнили ее и по большей части отзывались о ней с теплом и нежностью, что меня не удивило. Я также познакомился кое с кем из ее родственников. Меня приглашали в дом, предлагали выпить. Сценарий всегда разворачивался одинаково: широкие улыбки, когда я представлялся мужем Веры, и горькое недоумение, стоило мне упомянуть о ее исчезновении. Как бы там ни было, никаких следов Веры в Италии я не обнаружил.

Во Франции я также провел все обычные в таких случаях розыски. Обращался даже — разумеется, тайно — к экстрасенсам. Один «увидел», что она в воде, другой — что она в Испании. Ее дети вели себя мужественно и солидарно. Только старшая дочь, Глория, которой к тому времени исполнилось 23 года, так и не простила мать. Но она вообще не умеет прощать. Я и сам порой впадаю в ярость. Я зол на нее за то, что она бросила нас, зная, какое горе нам причиняет. На протяжении нескольких месяцев я регулярно перерывал весь дом в надежде, что найду спрятанную записку. Еще и сегодня мне случается проснуться среди ночи, осененным внезапной идеей. Я вскакиваю с постели часа этак в три и бегу проверять задвинутую в угол гаража старую стиральную машину или снимаю с полки шкафа книгу, которую мы оба любили, — вдруг она сунула записку в нее? И я наконец узнаю почему… Поскольку кроме первого вопроса — где она? — остается второй, самый мучительный: почему?

Эротический роман? Да вы рехнулись! Я слишком хорошо воспитан, мадам! Помнится, на одном круглом столе я объяснял, что долго избегал описывать некоторые вещи, в частности постельные сцены, опасаясь, что их прочтет мой отец. Потом отец умер, и я стал бояться, что их прочтет моя мать. Когда умерла и мать, я переключился на детей: что они подумают о своем отце, если это прочитают! И тут участница беседы меня спросила: «А что подумают ваши читатели?» Она была права. Моя аргументация никуда не годится. Дело не в других, а во мне самом. Говорю же вам, я слишком хорошо воспитан!

Что касается книжек для детей, то это прекрасная идея, но я, пожалуй, ограничусь тем, что буду рассказывать им на ночь сказки, как говорится, один на один.

Мне не терпится узнать, что же произошло с вашей матерью? Когда вы наконец приподнимете покров тайны?

(Сегодня отправил вам по почте подписанный экземпляр «Сумеречной мелодии».)

12 марта 2013

От кого: Аделина

Кому: Пьер-Мари

Дорогой Пьер-Мари!

Вы неисправимы! И не смотрите на меня с виноватым видом нашкодившего мальчугана! Даже в разгар творческого кризиса вы продолжаете видеть мир, жизнь и людей через призму художественной прозы.

Это ваша карма, ваш крест, ваше бремя, но, умоляю вас, не мешайте все в одну кучу! Вы скажете, что я зря раскипятилась, но я не привыкла, чтобы меня разбирали по косточкам, как персонаж романа. Сначала вы выстраиваете хронологию моей жизни — ни дать ни взять сценарист, озабоченный достоверностью своего творения, — а затем предлагаете мне альтернативную жизнь. Обходной маршрут? План Б? Ну ладно. Какой вывод я должна сделать? Что моя жизнь слишком уныла, чтобы зритель или читатель в нее поверил? Что в качестве литературной героини я вас категорически не устраиваю? Выведи вы меня в книжке, издатель потребовал бы от вас внести изменения в рукопись? Так, что ли?

Да, Пьер-Мари, я на вас сердита и признаюсь в этом открыто, потому что учусь больше не душить в себе подобные чувства. Видели ли бы мое лицо сейчас, когда я вам пишу! Одного моего взгляда хватило бы, чтобы пригвоздить вас к стене! И этим дело не кончилось бы — вы же сами советовали мне не стесняться, давая обидчикам сдачи!

Неужели ваши многочисленные супруги не объяснили вам, что между вымышленными персонажами и живыми людьми существует огромная разница? Когда вы пишете, вы всевластны, не спорю. Но в реальной жизни у вас не больше могущества, чем у любого другого человека. Так что не надо подсовывать мне идеального мужа в виде наследника цементной империи Лафаржей, тем более что цемент — штука тяжелая, а я стремлюсь к легкости! Примите меня такой, какая я есть: толстой, возможно, излишне склонной к патетике, но ЖИВОЙ.

Ладно, кончаю метать в вашу голову громы и молнии и бегу на хор. Раз уж нельзя хорошенько вам наподдать, буду петь во всю глотку, думая о вас: глядишь, полегчает.

(Назавтра, успокоившись.)

Чуть не стерла все, что написала вчера, но, поразмыслив, оставила как есть.

Нельзя в одно и то же время стремиться быть ЖИВОЙ и отвергать жизнь, которая порой выходит из берегов. В глубине души я питаю тайную надежду очиститься от эмоций, которые всегда держала в себе, и стать стройной. Вы попали мне под горячую руку, Пьер-Мари, так что простите!

Если честно, я понятия не имею, как мне удалось «вернуться к жизни» после смерти моего сына. Я просто вернулась, и все. И начала как-то приспосабливаться. Психоанализ, бесспорно, сослужил мне добрую службу, кроме того, я нашла для себя духовную нишу. Я не исповедую ни одной из религий, но обнаружила внутри себя некое пространство для всего, что невидимо и священно. Оно меня умиротворяет. Я не хожу в церковь, зато немного медитирую, а еще — пою и танцую. Но это очень личная тема, и я пока воздержусь на нее распространяться.

Вчера я, в сущности, хотела сказать вам одно: я вовсе не героиня из романа Золя или Диккенса; я такая же, как миллионы других людей, живущих той жизнью, какой им выпало жить. Кстати, мне, что бы вы там ни думали, еще повезло! Я не оказалась на улице, у меня была крыша над головой и минимальный бытовой комфорт, я имела в своем распоряжении интеллектуальный инструментарий, меня окружали друзья, со мной осталось мое (крупное) здоровое тело. Про остальное умолчу.

А вы, Пьер-Мари? Что вы делаете, чтобы пережить отсутствие Веры? Чем заполняете эту пустоту, эту «дыру»? Какие хитрости вы для себя изобрели? Как вам удается побороть ту ярость, что будит вас среди ночи и гонит вновь и вновь обшаривать весь дом? Неужели вы впервые в своей бурной жизни испытали одиночество?

Вот вы говорите, что, потеряв ребенка, сломались бы. Но кто знает?

Кто знает, какие скрытые силы таятся в вас. Взгляните на свое генеалогическое древо: скольким из ваших бабушек, прадедушек, двоюродных теток и дядьев довелось потерять ребенка? И сколько из них устояли на ногах, вернулись к себе на фабрику или в поле и продолжили работать? Вот и я просто вернулась и продолжила обрабатывать свое поле.

Мой тон может показаться вам слишком сухим, понимаю, но с этими вещами нельзя ходить вокруг да около, лучше рубануть сразу. Я не случайно заговорила про генеалогию. Судя по моим первым изысканиям в архиве, за словами Одетты действительно что-то стоит. Если факты подтвердятся, я буду в состоянии доказать вам, что призраки существуют и преследуют нас поколение за поколением.

А пока с вашего разрешения крепко целую вас в обе ваши щеки (слишком) хорошо воспитанного мужчины.

P S. Я немного разочарована тем, что не убедила вас писать для детей, а еще больше — вашим отвращением к эротическому роману. Лично я обожаю эротические романы — при условии, что они хорошо написаны. Насколько я могу судить.

P P. S. Огромное спасибо за подписанный экземпляр «Сумеречной мелодии»!

15 марта 2013

От кого: Пьер-Мари

Кому: Макс Валлардье

Дорогой Макс!

Как поживаешь? Что новенького с прошлого лета? Как твой радикулит? Как там Жози?

С ума сойти — вроде договаривались, что скоро опять увидимся, а оглянуться не успели, как уже восемь месяцев прошло. Вообще-то я собирался тебе позвонить, но, поскольку у меня будет к тебе просьба, решил, что лучше напишу в почту — ты сейчас поймешь почему. С этой просьбой я обращаюсь к тебе и ни к кому другому по двум причинам: во-первых, потому, что ты мой друг, а во-вторых, потому, что тебе выпало счастье жить в прекрасном городе Ле-Мане.

Хотя моя последняя книга вышла четыре года назад, читатели, представь себе, продолжают присылать мне письма. Какая верность и какое терпение! Иногда они также шлют мне рукописи, чтобы я их прочел, оценил и дал ряд советов. Как ты догадываешься, делать это у меня нет ни малейшего желания. Короче говоря, недели три назад я получил от одной читательницы толстенный пакет с рукописью. Со всей вежливостью, на какую способен, я ответил ей, что ничего читать не стану, и предложил вернуть рукопись по почте. Но она проявила настойчивость, отказалась сообщать мне свой почтовый адрес, а главное — прислала фотографию, которая, по ее мнению, должна была убедить меня, что она — не просто обыкновенная читательница.

Я написал, что это фото ни о чем мне не говорит (хотя на самом деле, дорогой Макс, оно говорит мне об очень многом!) и что я не намерен вступать с ней в переписку — и объяснил почему. В ответ она прислала мне следующее письмо, на которое я ответил письмом, на которое она, в свою очередь, тоже ответила письмом, на которое я… — ну и так далее. Ты уже понял, мы включились в игру. Между нами установилось некое сообщничество — так бывает, когда ты знакомишься с человеком и уже через пару минут сознаешь, что это — твой человек.

Я делюсь с ней вещами, о которых не говорил никогда и ни с кем, за исключением пары-тройки самых близких людей, и она поступает точно так же. Мы обмениваемся письмами практически ежедневно. Раз это доставляет нам обоим удовольствие, почему бы и нет?

Кроме того — важная деталь — у нее прекрасное перо. Она категорически отрицает наличие у себя какого бы то ни было литературного дарования, но я знаю массу коллег по писательскому цеху, которые в подметки ей не годятся. Она пишет просто, не стараясь произвести впечатление, и это мне очень нравится — как нравятся красивые женщины, не сознающие своей красоты. Понимаешь, о чем я? Разумеется, иногда ее заносит, и тогда она заявляет, что «писатели добывают сырье для своих книг из тех самых дыр в душе, откуда бьют родники наших страданий», или еще что-нибудь такое же неуклюжее и корявое, но этот пример — скорее исключение. Зато она может написать: «У меня за окном — только дождевые струи, нещадно колотящие по моим первым проклюнувшимся нарциссам. Глупые, они решили, что пришла весна, и вот им наказание». По-моему, здорово. Одним словом, она кажется мне естественной и незамаранной. Скорее уж я, набычив голову, проламываюсь сквозь частокол тяжеловесных фраз, от которых за милю несет литературщиной. К счастью, я всегда перечитываю написанное и умею себя править.

Ну хорошо, скажешь ты мне, ты переписываешься с женщиной, которая поверяет тебе свои тайны и отличается непосредственностью, ну и что?

А то, дорогой Макс, что что-то тут не клеится.

И у меня возникают сомнения. А касаются эти сомнения ее личности.

Аделина Пармелан (так ее зовут) излагает мне свою жизнь, свои трагедии (а ей и правда пришлось хлебнуть горя) и свои надежды. Рассказывает о себе и своей семье. Место действия — области, которых я или совсем не знаю (парижский пригород), или знаю плохо (департамент Сарта, где я бывал только в Ле-Мане, у вас в гостях). Звучит все это вполне правдоподобно и вроде бы заслуживает доверия. И я ей верю.

Но вот в одном из писем я вдруг натыкаюсь на такую фразу: «…я принялась наводить красоту. Это для меня серьезное испытание, почему я считаю себя уродиной, хотя кое-кто из мужчин и даже женщин старательно уверяет меня в обратном». Это итальянизм. Только итальянцы допускают такую ошибку: употребляют слово «почему» вместо выражения «потому что». Вера, как ты помнишь, несмотря на легкий акцент, говорила по-французски безупречно, но иногда делала именно эту ошибку, особенно если была рассержена или взволнована. Например, если ей не хватало аргументов в споре, она могла воскликнуть: «Черт побери! Это так, почему это так!» Мы с детьми подсмеивались над ней, но она никогда себя не поправляла, как будто желала во что бы то ни стало сохранить у себя во рту этот осколочек Италии, этот след своей жизни до переезда во Францию. А теперь вообрази, как у меня заколотилось сердце, когда в письме своей корреспондентки я вдруг встретил такой знакомый, а главное — такой характерный для Веры оборот.

Ты скажешь, что это случайность, и наверняка будешь прав, но прошлой ночью я, как это со мной часто случается, вдруг проснулся, осененный ясной до пронзительности мыслью. Парме-лан… Я ведь уже говорил тебе, что Вера родилась в Парме?

Макс, поверь, я не схожу с ума. И я обращаюсь к тебе за помощью. Понимаешь, мне нужна уверенность. Прошу тебя, найди свободную минуту, сядь в машину и съезди в деревню под названием Ле-Клуатр — это в 27 километрах от Ле-Мана, я проверил по карте, и разыщи там тупик Марка Блока, дом номер один. Можешь сделать это для меня? Если хочешь, отнесись к моему поручению как к игре. Представь себе, что ты — частный сыщик на задании. Поезжай туда, а потом пришли мне отчет. Напиши, кто живет в этом доме, какая фамилия значится на двери или на почтовом ящике, какая машина припаркована во дворе и какие у нее номера. Расскажи, как выглядит обитательница дома (в том случае, если она существует и тебе удастся на нее посмотреть).

Если все окажется в порядке — я имею в виду, если увиденное тобой совпадет с тем, что говорит она сама, я отброшу свои подозрения и больше никогда не буду морочить тебе ими голову.

Со всегдашней дружбой и полным доверием.

Целуй Жози.

Р. S. Когда наконец соберетесь в Дром? Ты же знаешь, я всегда вам рад.

16 марта 2013

От кого: Аделина

Кому: Пьер-Мари

Дорогой Пьер-Мари!

Вот и я получила от вас посылочку! Почтальон только что опустил ко мне в ящик бандероль с книгой, и я тут же на нее набросилась! Спасибо, спасибо, спасибо!

Но все же должна сказать, что посвящение ввергло меня в недоумение. Зачем вы написали его по-итальянски? Мне кажется, я уже говорила, что не владею ни одним иностранным языком. Пришлось воспользоваться гугл-переводчиком. Результат — довольно забавная, но совершенно бессмысленная абракадабра. Не сочтите за нахальство, но нельзя ли попросить вас пролить немного света на эту загадку? Не исключаю, что вы привели какую-то цитату, но тут я, как говорится, пас.

Тем не менее я страшно рада. В ближайшее время перечитаю роман и поделюсь с вами впечатлением (если оно вас интересует), с учетом наших с вами доверительных разговоров.

Простите за короткое письмо, но, представьте себе, сегодня мне, вопреки всяким ожиданиям, предстоит очередное испытание перед зеркалом. Помните, я как-то писала вам, что женщины изменчивы? Так вот, можете считать, что я выступаю в качестве живого тому подтверждения. Управляющий отделением банка снова возник на горизонте — очень ненавязчиво и мило. Как следствие, сегодня я обедаю с ним. Это не более чем обед, но как знать? На всякий случай я должна обеспечить свои «тылы». Какое белье вы, Пьер-Мари, выбрали бы на моем месте? Черный шелк? Или что-нибудь поскромнее? Пристойный целомудренный хлопок? Ох, ну я и дура!

Короче, обнимаю вас и спешу на свидание с кремом для эпиляции!

17 марта 2013

От кого: Макс

Кому: Пьер-Мари

Дорогой Пьер-Мари!

Что за дурацкий мейл ты мне прислал? Не стану ходить вокруг да около: у меня впечатление, что ты малость рехнулся. Серьезно, старик. Когда мы виделись в последний раз, я и правда решил, что у тебя все идет на лад, и успокоился. В отличие от Жози. На обратном пути она сказала мне: «Выглядит он неплохо, но ты не обольщайся. Такой покой бывает в оке циклона. Если Пьер-Мари и дальше будет жить один в этом доме, наедине со своим горем, он свихнется». Признаюсь, что, читая твое письмо, я вспомнил ее слова.

Слушай, я понятия не имею, как отнестись к этой женщине, с которой ты переписываешься. В любом случае практической помощи я оказать тебе не могу: неделю назад мне прооперировали бедро, и я только что выписался из больницы. Если б ты только знал, до чего мне надоело болеть. Единственный лучик света в моем унылом существовании — это медсестра, которая каждое утро приходит делать мне укол. У нее такие сиськи! Можешь мне верить, с глазами у меня пока все в порядке. Но это слишком слабая компенсация. Так что настроение у меня хуже некуда.

В больнице мне клялись, что боли скоро исчезнут, но пока что прогноз не сбывается. Я в жизни не глотал столько таблеток! Самое отвратительное, что через месяц мне предстоит операция на другом бедре. Вот что бывает с бывшими спортивными тренерами! Одним словом, я при всем желании не смог бы поиграть по твоей просьбе в шпиона.

Жан-Мари, забудь ты про эти глупые совпадения! Забудь Веру.

Уезжай из этого дома, пока у тебя самого крышу не снесло. Тебе надо на воздух. Будь мои две ноги при мне, я бы так и сделал: собрал вещички, и — прости-прощай! Антильские острова, Калифорния! (Только, пожалуйста, не езди в Италию.)

Я знаю, как ты любил Веру. Но ведь столько времени прошло! И от нее — ни слуху ни духу. Признай, наконец, что ее больше нет в твоей жизни. Жози прочитала твое письмо. Она жутко тебя ругает и крепко целует. Жози есть Жози.

Я тоже тебя целую. Везунчик! Всю жизнь просидел на заднице, а здоровье — дай бог каждому. Не зря Черчилль говорил: «No sport!» К сожалению, по английскому у меня всегда была двойка.

22 марта 2013

От кого: Аделина

Кому: Пьер-Мари

Пьер-Мари, добрый вечер!

Вы не ответили на два моих последних письма, а поскольку я не допускаю, что моя бельевая дилемма могла оставить вас равнодушным, то делаю вывод: видимо, вы временно отрезаны от мира. Компьютер сломался? Во всяком случае, надеюсь, что с вами не произошло ничего неприятного. Как только появится минутка, подайте знак, что вы живы, — я по натуре существо беспокойное.

И все-таки я пишу вам в пустоту, в надежде, что вы прочтете мое письмо. Должна вам признаться, что это будит во мне не самые лучшие воспоминания. Несколько лет назад у меня был роман с человеком, который никогда не сидел на месте, вечно прыгая с поезда на поезд, с самолета на самолет и так далее, может даже, с монгольфьера на монгольфьер, откуда мне знать. Застать его дома было нереально, а мне хотелось с ним поговорить, поэтому я часами общалась с его автоответчиком. Вы себе и близко не представляете, какие тайны можно доверить телефону со встроенным магнитофоном. Догадываюсь, о чем вы подумали. Вот она, Аделина Пармелан во всей своей красе — уныние плюс пафос. Да, так оно и есть, и пора уже вам к этому привыкнуть.

Сегодня, в нормальный унылый вечер, я предлагаю вам поиграть в вопросы и ответы. Что скажете, Пьер-Мари?

— Прекрасная идея, Аделина! Даю вам карт-бланш!

— Вам интересно, как прошел мой обед с банкиром, Пьер-Мари?

— Еще бы, Аделина, я прямо сгораю от нетерпения!

— Естественно. Вы хотите узнать, как решился вопрос с выбором нижнего белья?

— Держу пари, что победил черный шелк!

— Мимо. Я отдала предпочтение белому хлопку.

— О.

— Мне кажется, вы разочарованы, Пьер-Мари.

— С чего вы взяли, Аделина? Я не сказал ни слова. И прекратите себя недооценивать!

— Но вы очень громко подумали, Пьер-Мари, и вы совершенно правы. Я действительно не умею пользоваться своей женственностью. Но на этот раз мое белье не имело никакого значения. Я вела себя паинькой и осталась полностью одетой.

— Худо!

— Очень вас прошу, не употребляйте в разговоре со мной это слово, Пьер-Мари. Рассказать, что мы ели?

— В этом есть необходимость?

— И снова вы правы. Оставим подробности и перейдем к главному. Я прекрасно провела время. И знаете что? Я много смеялась! Ромен (его зовут Ромен) оказался ужасно забавным. Сам к себе он относится с большим юмором. Он рассказывал мне о своих любовных похождениях — о том, как пытался знакомиться через интернет, о том, как ходил на свидания с самыми странными женщинами и что из этого вышло. Он так лихо избавил меня от всех моих комплексов, что я взяла да и выложила ему всю правду про свой позор в гостях, когда я отрубилась посреди плюшевых мишек. Как будто гора с плеч свалилась!

— Похоже, этот ваш Ромен — приличный человек. Вы в него втюрились, Аделина?

— Об этом пока рано говорить, Пьер-Мари. Но не стану от вас скрывать, что с нетерпением жду следующего свидания.

— Значит, следующее свидание состоится?

— Да, сударь. Через три дня. В театре.

— Вас должна переполнять радость.

— Осторожная. В последний раз, когда я ходила в театр, чуть не померла со скуки. Кроме того, у меня сейчас столько забот, что я не уверена, удастся ли мне выкроить время для романа.

— О нет, Аделина! Не смейте отступать! В вас опять заговорили ваши страхи! Я запрещаю вам отступать!

— Ну-ну, Пьер-Мари, не так резво. Тот факт, что вы — разрушитель сердец, еще не дает вам права считать, что вам все позволено!

— Я — разрушитель сердец? Не смешите меня! Если вы забыли, напоминаю, что мое собственное сердце пребывает в самом плачевном состоянии.

— Что-то мне подсказывает, что вам нравится чувствовать себя несчастным, Пьер-Мари.

— Вы обвиняете меня в самолюбовании?

— Просто я только что перечитала «Сумеречную мелодию». И с содроганием думаю о том, что вы закончите как ваш Эдмон.

— Исключено. Я ведь вам уже говорил: я слишком рассудителен, чтобы спятить.

— Только безумцы считают себя рассудительными, Пьер-Мари.

— Где вы откопали эту чушь, Аделина? В словаре афоризмов?

— Вы правы. Уже поздно. Пора закругляться. Поволнуюсь за вас завтра. Спокойной ночи, Пьер-Мари.

— Спокойной ночи, Аделина. И хороших снов.

25 марта 2013

От кого: Пьер-Мари

Кому: Аделина

Дорогая Аделина!

Меня не было дома несколько дней, наполненных всевозможной суетой. Я не имел возможности читать ваши письма, и мне вас не хватало. Мне вас не хватало. Мне не хватало вас больше, чем это было бы разумно. Я хочу сказать, что не существует ни одного разумного довода, способного объяснить, почему мне вас не хватало. Но факт остается фактом: мне вас не хватало. Ладно, оставим эту тему, а то меня тошнит от собственного косноязычия.

Мое долгое молчание оправдывается тремя причинами: 1) у меня полетел бойлер; 2) моя дочь Ева (старшая от брака с Пойдем, Котик), к которой я временно переехал (она живет в Балансе), разводится с мужем и пребывает в самых растрепанных чувствах; 3) умер мой старый друг (кремация прошла сегодня утром).

Как только немного приду в себя, расскажу обо всем подробнее и без такого количества скобок. Обещаю.

До скорого.

Р. S. Кстати, отправляю вам письмо, которое начал, но не успел дописать. Я имею в виду, до вашего свидания (и, соответственно, до того, как вы прислали мне свой отчет). Я пребывал в игривом настроении:

Аделина! Черное, черное, черное! Никаких сомнений! Хватайте своего банкира тепленьким! Не давайте ему повысить ключевую ставку! Обнулите всего его счета! Наложите лапу на его налоговые отчисления и заставьте под

На этом мой бойлер с громким шумом отдал богу душу. И я уже не помню, что хотел написать. Может, «поднять цену акций»?

До завтра. Обнимаю.

25 марта 2013

От кого: Аделина

Кому: Пьер-Мари

Пьер-Мари, ну наконец-то! Я уж начала всерьез волноваться за своего любимого писателя и чуть было не принялась обзванивать все больницы департамента Дром!

Но вообще-то говоря — вам не кажется, что все это как-то чересчур? Бойлер, развод и похороны! Так много неприятностей в столь короткое время! Выглядит подозрительно. От всей души надеюсь, что не заразила вас через интернет своей вечной невезухой. Я этого не переживу.

Простите за неуклюжие шутки, но во всем виноват тон вашего письма. Гремучая смесь мрачности и игривости сбивает меня с толку и вынуждает пороть чепуху, в результате чего одна рука нервно тянется к рюмке (маленькой, даже крохотной), а другая наполняет ее шнапсом. Шнапсом, вы только представьте себе! Бутылка осталась от матери — она не успела ее открыть, ну так вот, сегодня вечером это случилось. Пью за здоровье Пьера-Мари Сотто, за его покойный бойлер, за покойный брак его дочери, за прах его покойного друга и за свою покойную мать. Господи, сколько покойников! Ладно, еще рюмочку…

Честно говоря, я включила «Реквием» Моцарта, и сейчас в моей келье царит атмосфера лучших парижских ночных клубов. Видели бы вы меня, Пьер-Мари, — сижу перед экраном, в руке стакан, и изображаю из себя дирижера симфонического оркестра. Широта этой музыки уносит меня в эмпиреи, и я не исключаю, что за второй рюмкой последует третья. А там, глядишь, и четвертая, — чтобы протолкнуть предыдущую.

До чего противно пить в одиночку, Пьер-Мари. Порочно. Непристойно. Если вы мужчина, составьте мне компанию.

Танцуйте!

И пойте!

И молитесь за душу своего умершего друга!

Ух ты, ну и настроение у меня сегодня. Как вы думаете, это из-за завтрашнего?

Я ведь завтра иду в театр. Не знаю даже, как называется пьеса. Ничего не знаю. Знаю одно: на этот раз мне придется поработать с черными кружевами.

Зато про вас, Пьер-Мари, не скажешь, что вы сильны в кружевоплетении. Вот уж никогда не подумала бы, что в душе вы такой откровенный раблезианец! Вообще большинство людей считает писателей суровыми интеллектуалами, напрочь лишенными чувства юмора, монахами и занудами. Это они с вами не знакомы!

Кстати, вот что я подумала. Если ваш «творческий простой» затянется и возникнут проблемы с оплатой содержания бассейна, почему бы вам не открыть тренинговое агентство для таких куриц, как я? Будете готовить нас к любовным свиданиям. У вас получится.

Ну ладно, пока агентства нет, проведите тренинг хотя бы со мной, а то, боюсь, без шнапса и Моцарта я завтра налажаю!

Sanctus, sanctus!

Обнимаю вас, дорогой друг!

P. S. Я счастлива, что вам так меня не хватало.

25 марта 2013

От кого: Пьер-Мари

Кому: Макс

Дорогой Макс!

Извини, что долго не отвечал. Не думай, что я забыл про тебя и твою печальную участь — просто меня в последние дни постигло сразу три утраты: скончался мой бойлер (а ему было всего семь лет; бытовая техника — это мое проклятье); приказал долго жить брак Евы (она все-таки разводится, и это свершившийся факт); вдобавок — и тут уже не до шуток — умер мой друг Жерар (я тебе про него рассказывал — он пел Брассенса).

Макс, бедолага! Ты — последний на свете человек, которого я могу представить себе прикованным к постели или к инвалидной коляске. Изнываешь от скуки? Не знаешь, куда себя девать? А известно ли тебе, глубокоуважаемый учитель физкультуры, что в мире существуют такие прямоугольные штуки — сверху у них картонная обложка, а внутри — много-много страниц, заполненных черными буковками? Называются книги. Здорово помогают убить время, в этом я тебе клянусь. Прости, если обидел, но я всю жизнь не перестаю удивляться: как это мне удается дружить с типом, который в последние несколько десятков лет не читал ничего, кроме свода Правил дорожного движения?

Сие есть тайна. И, как всякая тайна, она прекрасна.

Ладно, плюнь на Ле-Клуатр и эту даму по имени Пармелан. Вы с Жози абсолютно правы: я нагородил чепухи.

При всем при том я успел убедиться, что Аделина Пармелан действительно существует и проживает по адресу: деревня Ле-Клуатр, тупик Марка Блока, дом номер один. Видишь ли, я отправил ей посылку, и она ее получила.

Не сердитесь на меня. Честное слово, я вовсе не собираюсь переворачивать небо и землю в поисках сам знаешь кого. Я приручил своих призраков.

Обнимаю крепко вас обоих.

Р S. Твоя сисястая медсестричка вряд ли произвела бы на меня впечатление. Меня всегда больше интересовало то, что ниже талии.

Р. P. S. Береги себя.

Р. Р. P. S. Жози! Можешь успокоиться: я прекращаю переписку с мадам Пармелан.

26 марта 2013

От кого: Пьер-Мари

Кому: Аделина

Дорогая Аделина!

Да вы, я смотрю, совсем с катушек слетели! За вами теперь — глаз да глаз! Меня даже посетила внезапная мысль: уж не мои ли раблезианские советы внесли свою лепту в ваше стремительное превращение? Похоже, я, сам того не желая, плеснул масла в пылающий огонь, подбросил угольку в топку мчащегося на всех парах паровоза, раздул тлеющее в камине пламя и надавил на педаль газа летящей на бешеной скорости машины.

Я заблуждался! Беру назад все свои ранее сказанные слова. И умоляю вас: успокойтесь! Подумайте о чем-нибудь нейтральном и безобидном. Почитайте предвыборную программу Франсуа Байру, посмотрите документалку про белочек, подышите животом, выпейте стакан молока, пересадите петунии! Простите, если ляпнул лишнего — честно говоря, я понятия не имею, надо ли пересаживать петунии, так, само вырвалось от волнения. Короче, делайте что хотите, но ради всего святого — успокойтесь!

И поосторожнее со шнапсом!

Зато Моцарт и «Реквием» не вызывают у меня никаких возражений. Это вам можно. Это хорошо. Противопоказаний не выявлено. Чего не могу сказать о себе. Несколько раз меня посещала дурная мысль писать под великую музыку, и я поддавался искушению. Ощущение во время работы было такое, что я — гений. Правда, потом, когда я перечитывал написанное (в тишине), оно сменялось на прямо противоположное. Это примерно то же, что лететь самолетом: летишь не ты, а самолет.

Впрочем, речь не обо мне. Сейчас у нас на повестке дня один срочный вопрос — вы и ваш банкир. Если не хотите иметь бледный вид, заранее наведите справки — что за пьесу будете смотреть. Только не переусердствуйте, не то он решит, что вы зануда. Найдите золотую середину. Типа: я интеллигентная женщина, но не выпячиваю свою интеллигентность.

Если после спектакля он (что вероятно; а вернее, более чем вероятно) пригласит вас к себе чего-нибудь выпить на прощанье, умоляю: не соглашайтесь сразу. Сделайте вид, что колеблетесь. Двух секунд будет вполне достаточно. Лично на меня мгновенное согласие производит ужасающее впечатление. Должен признаться, что профурсетки всегда меня пугали.

Ева звонит. Прощаюсь, но ненадолго.

26 марта 2013

От кого: Пьер-Мари

Кому: Аделина

Аделина, это опять я. Наконец-то никто не дергает. В доме тепло. На душе покой. В желудке — тарелка прекрасных горячих спагетти. Там же — бутылка пива «Хайнекен» объемом 0,33 литра. И я в вашем полном распоряжении.

С чего начнем? У меня такое впечатление, что наши брошенные цыплята размножаются со страшной скоростью и разбредаются кто куда. Например: что это за кабинет, о котором вы упоминаете в своем письме от 11 марта? Меня давно интересует этот вопрос.

Но сначала я хотел бы вернуться к нотации, которую вы прочитали мне в тот самый день. Не спорю, я ее заслужил, потому что повел себя как баран, но позвольте сказать пару слов в свое оправдание. Вы ни в коем случае не являетесь персонажем романа. Вы ЖИВАЯ (именно так, заглавными буквами). Да, вы существуете во всей своей целостности и полноте (прошу прощения, но это слово не имеет отношения к вашему телосложению; я употребил бы его, даже если бы вы были худышкой). Кстати, в скобках (я презираю многоточия, но злоупотребляю скобками; с другой стороны, кто без греха? К тому же, согласитесь, скобки кое-что добавляют к тексту, тогда как многоточия, напротив, его чего-то лишают). Итак, в скобках. Позвольте задать вам чудовищно нескромный вопрос. Если я осмеливаюсь его сформулировать, то только потому, что догадываюсь, как вы не любите запретных тем, следовательно, не должны на меня обидеться. Ладно, довольно ходить вокруг да около. Сколько вы весите? Понимаю, звучит глупо. С какой стати мне интересоваться вашим весом? Но, видите ли, с тех пор, как вы мне написали: «Я высокая и толстая», мне не дает покоя вопрос: насколько? Какой у вас рост? 1 метр 78 сантиметров или 1 метр 92 сантиметра, как у меня? Это ведь разные вещи. Вы весите 81 килограмм или 156 килограммов? Ну вот, спросил. Можете не отвечать. Скобка — толстая — закрывается. Я ведь вас никогда не видел и не слышал вашего голоса. Для меня вы — черные буковки на экране монитора плюс плод моей фантазии. Только, пожалуйста, не взнуздывайте снова лошадь своего гнева (ух ты, красиво получилось, надо будет вставить в будущий роман — если будущий роман когда-нибудь будет). Я для вас — тоже абстракция, хотя вы можете посмотреть на мои фотографии. Но вы же знаете, что в реальности человек, слава богу, может не иметь ничего общего со своими фотографиями.

А теперь самое интересное. Наверное, я действительно разбирал вас по косточкам, как персонаж романа, но известно ли вам, что ту же самую процедуру я постоянно проделываю сам над собой? Видимо, поэтому мне и удается двигаться по жизни, оставаясь более или менее целым и невредимым. Какие бы беды и горести ни сваливались мне на голову, у меня всегда есть последнее утешение: я смогу их описать. Видоизменить и превратить в сырье для своего искусства. И испытать наслаждение, если я сделаю это хорошо. Главный смысл моей жизни, Аделина, в сочинительстве. Я должен просить за это прощения?

Пока что этой алхимии не поддалось одно-единственное несчастье, и вы знаете какое.

Иногда по ночам, в полусне, я ощущаю, что рядом со мной кто-то есть. Я слышу, как этот кто-то тихонько ворочается, чувствую исходящее от него тепло. Страшный сон кончился, говорю я себе и протягиваю руку, чтобы коснуться Веры, ее плеча, ее бедра, ее живота, и натыкаюсь на своего высокомерного кота, решившего нанести мне визит — такой у него возник каприз.

Горячо обнимаю вас, Аделина, и желаю вам провести прекрасный римский вечер.

P. S. Я счастлив, что моя «Сумеречная мелодия» при перечитывании вас не разочаровала.

Р. Р. S. Время от времени я поглядываю на самого крупного из наших потерянных цыплят. Вон он, лежит в большом конверте на нижней полке моего книжного шкафа. Я заворожен его неподвижностью.

26 марта 2013 От кого: Аделина

Кому: Пьер-Мари

Дорогой Пьер-Мари!

Из-за Моцарта и шнапса я вчера легла спать очень поздно. Не знаю, который из этой парочки виноват больше, но утром, глянув на себя в зеркало, я ужаснулась. Поэтому выслать вам свое фото сегодня никак не смогу, вы уж извините. Если мой «римский», как вы выражаетесь, вечер обернется полным фиаско, я это как-нибудь переживу. Но если я вдобавок ко всему лишусь еще и вашей дружбы, то это будет уже слишком. Поэтому позвольте мне пока выйти за боковую линию, то есть проигнорировать ваш вопрос (жестокий и прямой, но законный) о том, сколько я вешу. Обещаю, что обязательно на него отвечу. Позже, когда поднакоплю сил для хорошего удара.

Сейчас 17:00. Значит, у меня есть два часа, чтобы сотворить чудо красоты. Вообще-то говоря, мне бы давно следовало приступить к решению проблемы (проделать комплекс упражнений для брюшного пресса, нанести на лицо огуречную маску, приготовить отвар черной редьки), но вместо этого я пишу вам, попивая кофе и дымя сигаретой. Это очень дурно! Я должна повернуться лицом к реальной жизни, но по-прежнему отдаю предпочтение «черным буковкам» нашей переписки. Ай-ай-ай! Как нехорошо.

Ладно, вы уже все поняли. Ну не горит во мне нынче вечером огнь желанья. Сижу потухшая, растрепанная и жалкая. Что было вполне предсказуемо.

По результатам проверки сегодняшняя пьеса называется «Любовь — это блюдо, которое подают горячим». Автор — некто Никола Дюмениль. Углублять поиски я не решилась — уж больно отдает халтурой. Утешаюсь тем, что мой банкир — не сноб и не педант, так что головная боль мне не грозит. Что касается вашего совета относительно того, что хорошо воспитанная женщина должна встречать пресловутое предложение «зайти чего-нибудь выпить» легким колебанием, не думаю, что он мне пригодится: пожалуй, я обойдусь водой. Буду трезвой как стекло. Недоступной и загадочной. Что скажете?

Пьер-Мари, где вы откопали словечко «профурсетки»? Смотались за ним в XIX век? Может, вы еще свитер называете фуфайкой, а шарф — кашне? Объясните, бога ради!

Возвращаясь к нашим брошенным цыплятам.

Перед препятствием, на котором написано «Мой вес», я отступила, это правда, зато попытаюсь взять другое и расскажу вам, чем я занималась в своем «кабинете», пока не вывесила на двери табличку «Меня нет по случаю похорон». Обычно я настораживаюсь, когда меня спрашивают, кем я работаю, и вы сейчас поймете почему. Довериться вам меня побуждает великолепная история про снег и кипящий чайник — помните, когда отец возил вас к знахарке, умеющей заговаривать ожоги? Вы выросли в деревне, и ваши успехи не сделали из вас парижанина. Кроме того, вы говорили, что в поисках Веры обращались к экстрасенсам. Все это доказывает, что вы способны на восприятие тонких материй, на признание того, что не все можно объяснить рационально и что наше тело обладает тайным знанием, которого лишен разум.

Так вот, Пьер-Мари. На табличке, прикрученной к дверям моего кабинета, я выгравировала: «Аделина Пармелан. Консультант».

Звучит обтекаемо, банально и каши не просит.

Но молва сделала свое дело, и скоро местные жители узнали, что прячется за безликим словом.

Они стали приходить ко мне в надежде, что я помогу им разогнать окружающий их туман, принять решение, облечь в слова их смутные чувства и обрести хоть немножко веры в себя. Для достижения этих целей я использовала различные приемы: чуть-чуть психологии, чуть-чуть астрологии, чуть-чуть графологии, чуть-чуть колдовства. Например, гадала на картах. Я внимательно наблюдала за их лицами и поведением, и мне многое открывалось. Я касалась чужих плеч, рук или живота и о многом догадывалась. Я просила их рассказать мне о своих предках, рисовала генеалогические древа, а иногда, если клиенты приходили семьями, устраивала им ролевые игры.

Хоть я и обладаю магистерской степенью в области клинической психиатрии, опиралась я в основном на свое чутье и желание помочь тому или иному конкретному человеку. Мне случалось писать страстные послания от лица слишком робких влюбленных, деловые и рекомендательные письма. Еще я занималась с детьми — именно этого мне сейчас больше всего не хватает. Я читала им сказки, пела им песенки, смотрела, как они играют, учила их танцевать и мириться после ссор. Одним словом, я давала консультации по любым вопросам, включая самые пустяковые. Я стремилась к одному — чтобы люди уходили от меня с улыбкой.

Разумеется, это предполагало, что ко мне можно обратиться в любой момент. И что я сама умею улыбаться.

Но после внезапной смерти матери я больше ни на что не способна. Я сама заблудилась в тумане. Я потеряла то, что ваша знахарка из горной деревушки называла «искрой». Я утратила чутье, разучилась читать по лицам и толковать карточные расклады. Вот почему я стала безработной.

Возможно, «это» ко мне вернется. Или не вернется. Не исключено, что я лишилась «этого» навсегда. Как бы там ни было, сейчас я не в силах заниматься другими людьми. Максимум, на что меня хватает, — это поднести сумку с продуктами, вкрутить лампочку или переброситься с кем-нибудь парой слов.

Я очень много рассказала вам, Пьер-Мари. Не слишком ли много?

Только самые близкие друзья знали о моей оккультной деятельности. Ромен, например (ох, надо поторопиться, через час он за мной заедет!), не в курсе дела. Мне показалось, что банкиру (даже милому и с юмором) не понять, о чем речь, поэтому я сказала ему, что в настоящий момент меняю профессию. И очень может быть, что я даже не покривила душой.

Мадам Солей из меня никудышная: я понятия не имею, что мне готовит будущее — не только далекое, но и ближайшее, а именно сегодняшний вечер. Наверняка могу утверждать одно: ваша Аделина — трусиха. Черное белье лежит в кресле напротив меня. Шелковые стринги и шуршащий бюстгальтер. Ну вот, меня уже мутит. Не иначе, предчувствие «испытания огнем». Смелее, Аделина!

Прежде чем проститься, хочу сказать вам, что я была бы рада помочь вам перевернуть страницу, на которой написано «Вера». Если в некоторых своих письмах я позволяла себе вас ущипнуть, то только потому, что слишком хорошо понимаю вашу боль. Читая о том, как вы просыпаетесь среди ночи с ощущением того, что она рядом, я чувствовала, как у меня сжимается сердце. Если эту боль нельзя растворить в сочинительстве, значит, надо придумать что-то еще. (Только — дружеский совет — избегайте шнапса.) Мне пора под душ, но я все-таки успеваю набросать вам короткий список: спорт, путешествия, религия, йога, любительский театр, шопинг. И крайнее средство — другие женщины. Или даже мужчины — чтобы переключиться.

Только не бросайте меня, дорогой мой тренер. Завтра утром вы будете нужны мне позарез. Не обещаю, что расскажу вам все, но о пьесе Никола Дюмениля дам полный отчет. «Любовь — это блюдо, которое подают горячим» — помните об этом!

Р. S. А что вы собираетесь делать сегодня вечером?

27 марта 2013

От кого: Жози Валлардье

Кому: Пьер-Мари

Пьер-Мари!

Это Жози. Вчера вечером Макса опять положили в больницу. У него были жуткие боли, он совсем перестал спать, вот я его и отвезла. Оставили на обследование. Надеюсь, найдут, что там у него не так. А меня он пока попросил проверять его почту, чем я сейчас и занимаюсь.

На самом деле я и сама собиралась тебе написать, мне надо кое о чем тебе рассказать, но с Максом и его операцией стало не до того.

Помнишь Лисбет, мою подругу? Вы с ней познакомились в Бандоле, мы там вместе отдыхали? Это было давно, но, по-моему, вы с ней друг другу понравились. Во всяком случае, ты ей точно — после Бандоля она прочла все твои книги. Так вот, у нее (она тебе, наверное, говорила, что она ярая общественница) возник план поставить силами своей ассоциации спектакль, и, представь себе, она задумала сделать пьесу из твоего «Возвращения зверя». Это самый короткий из твоих романов, кроме того, там все действие происходит в закрытом помещении, поэтому она решила, что должно получиться просто отлично. Она начала адаптировать текст (раньше она работала в школе учительницей французского и обожает тексты) и уже несколько недель донимает меня, чтобы я у тебя спросила, не возражаешь ли ты. Конечно, это будет любительская постановка, но она хочет, чтобы все было на уровне. Ты не против, если я дам ей твой имейл? Она тебе напишет, и вы сможете обсудить все напрямую. Еще я подумала, что, если этот план осуществится, у тебя будет прекрасный предлог приехать к нам в гости.

Пока я тебя не приглашаю.

У нас последние несколько месяцев все не очень-то ладится. Ты сам догадался, что Макс в ужасном настроении. Еще бы, он привык каждый день проезжать по тридцать километров на велосипеде, а по воскресеньям играть с Ришаром и Лулу в этот чертов гольф. Врачи говорят, к лету он должен подняться на ноги. Я очень на это надеюсь. Вообразить себе, что Макс будет спокойно сидеть на веранде в инвалидном кресле и читать книжки, попросту невозможно! Сегодня утром отнесла ему свежий номер «Экип» — это еще прокатывает, но в остальном… Его не переделать.

До чего странно, что Ева разводится. Когда я узнала, что она выходит замуж, вдруг почувствовала себя старухой, а теперь еще это… Да, наши дети давно уже не дети, я все никак к этому не привыкну. Я ведь ее помню девочкой с косичками и в носочках!

У нашей все по-прежнему: путешествует, работает, но никакого будущего зятя на горизонте.

Жду твоего ответа насчет Лисбет.

Обнимаю крепко.

27 марта 2013

От кого: Пьер-Мари

Кому: Аделина

Дорогой шуршунчик!

Вы хотите, чтобы я забрался на театральные подмостки? Сразу видно, что вы плохо меня знаете. Артист должен на 90 процентов состоять из тела и только на 10 — из головы, это каждому известно, а в моем случае пропорция обратная. Я и свою собственную роль сыграть не могу. Каждое публичное вручение очередной премии превращается для меня в пытку. В такие минуты я мечтаю стать меньше ростом, хотя бы сантиметров на пятнадцать, чтобы не чувствовать себя таким неуклюжим. Напрасные упования. Чем больше комплиментов я слышу в свой адрес, тем больше мне хочется исчезнуть. На церемонии вручения Гонкура Вера шепнула мне на ухо со своим прелестным акцентом, способным растворить любую пошлость: «У тебя такой вид, как будто тебе в ж… палку от метлы засунули».

Ладно, как прошел ваш вечер? Про пьесу не спрашиваю. Судя по названию, от нее трудно ждать чего-то хорошего. Месяц назад мне тоже пришлось подвергнуться добровольной муке в соседнем театре. Пьеса называлась «Ну и сюрприз!». Сюрпризов там действительно хватало, можете мне поверить. Сидя в зале, я испытывал то же чувство, какое охватывает меня, когда я ем вегетарианскую пищу. Зачем вы со мной так, думаю я при этом. Что плохого я вам сделал? За что мне это наказание?

Так что меня интересует только, как прошел вечер (видите, как я вам подмигиваю?). Я не требую от вас красочных деталей; этого я себе позволить не могу (хотя как сказать), но доверяю вам настолько, что уверен: я обо всем догадаюсь с полунамека. Впрочем, разве хорошая литература не строится на иносказаниях? Конечно, строится! О, прошу прощения. Сейчас вы меня опять отругаете. И правильно: мы говорим не о литературе, а о подлинной жизни Аделины Пармелан. ЖИВОЙ АДЕЛИНЫ.

Если честно, единственное, что для меня имеет значение, — это чтобы вы сегодня утром не грустили. Вы спрашивали, чем я собирался занять вчерашний вечер. Ну вот. Я сидел на диване и читал исландский детектив. Засиделся далеко за полночь. Но через каждые пятьдесят страниц возвращался мыслями к вам. Как там у вас с вашим банкиром? В каком состоянии я найду свою Аделину завтра утром?

Странное дело. Я вас ни разу не видел, но волновался за вас, как когда-то волновался за своих детей, если у них что-то не ладилось, — даже спать не мог. Хотя почему «когда-то»? Они сейчас взрослые, но разве что-нибудь изменилось? Муж Евы мне не нравился (он умный сутяга и еще устроит ей веселую жизнь, когда будет решаться вопрос, с кем останутся дети), так вот, он мне не нравился, и я рад, что они разводятся, но при виде своей заплаканной несчастной дочери у меня сердце разрывалось. Когда я ее обнимал, ей было не 30 лет, а восемь.

В любом случае успокойте меня и расскажите, что там было, пока я на почве неудовлетворенного любопытства не начал изобретать всевозможные сценарии — от самого радужного до самого ужасного, — рискуя заслужить очередной упрек в том, что превращаю вас в персонаж романа.

Ну ничего себе! «Аделина Пармелан. Консультант». Я только ахнул. А уж когда прочитал продолжение, то и вовсе руками всплеснул. Почему? Потому что в своем предыдущем письме, интересуясь, чем вы занимаетесь, я сначала написал: «Что же у вас за кабинет? Может, вы специалист по хиромантии?» Как видите, я был недалек от истины!

Скажу вам со всей прямотой: слова, которые вы употребляете, — «восприятие тонких материй», «тайное знание», «колдовство», «чутье» — говорят мне о многом. Не потому, что я сам обладаю какими-то сверхъестественными способностями, — я ими не обладаю. Мое ремесло состоит в том, чтобы придумывать истории, но в реальной жизни я, ЖИВОЙ Пьер-Мари Сотто, скорее материалист. Никаких флюидов из атмосферы я не улавливаю. У меня крупные руки с широкими ладонями, но даже если я буду десять часов кряду прикладывать их к больному месту, боль никуда не денется. Я охотно отдал бы все свои литературные премии за дар облегчать чужие страдания, но я его лишен. Может, я и способен исцелять страждущих, но совсем чуть-чуть — при помощи слов, при помощи своего голоса. Поговори со мной.

С верой в эзотерику дело у меня швах, и если я обратился к экстрасенсам, то лишь от отчаяния. Когда все пути официального расследования зашли в тупик, а мои собственные усилия не привели ни к чему, я оказался в полной растерянности. Потому и пошел к экстрасенсам. Результат этой попытки вам известен. Вода? Мы обшарили близлежащие пруды. Испания? Представьте на минутку, как я сажусь в поезд до Мадрида и с фотографией Веры в руке хожу по улицам, приставая к прохожим: «Вы, случайно, не знаете эту женщину?» Вскоре я отощал бы, зарос бородой и невменяемым Дон-Кихотом бродил по Ламанче, пока не свихнулся бы окончательно. «Вы, случайно, не знаете эту женщину?»

И тут появляетесь вы, Аделина.

Поначалу я сам не понимал, чем вызван мой интерес к вам. Разумных объяснений не существовало. Ну, почти не существовало. Но потом появились эти… знаки. Пока я не готов рассказывать вам о них подробнее. Боюсь своими неуклюжими действиями сломать нечто очень хрупкое. Боюсь, что тонкая ниточка, которую я сжимаю пальцами, порвется.

Да, чуть не забыл. Не думаю, что вы утратили свой дар. Я думаю, что в тумане, который, как вам кажется, вас окружает, горит крохотный огонек, и этот огонек связан со мной.

Но пока рано об этом говорить.

У нас весна. В мое окно бьется как безумная синица. Мне больно на нее смотреть.

Обнимаю.

P. S. Ах да, дарственная надпись!

Это строки из «Божественной комедии» Данте. В переводе:

27 марта 2013

От кого: Пьер-Мари

Кому: Жози

Дорогая Жози!

Вот ведь беда! С Максом вечно так. Все хохмим, все его подкалываем, а болезнь шутить не любит. Но согласись, с ним по-другому трудно. Второго такого оптимиста и жизнелюба еще поискать. Вот и я, похоже, недооценил ситуацию, а у него все вон как серьезно. Пожалуйста, передай ему от меня привет и попроси прощения. И обязательно напиши, как он будет себя чувствовать. Ему звонить-то в больницу можно? Мобильник у него с собой?

Конечно, я помню Лисбет, Бандоль и наши посиделки на террасе. У меня потом от смеха челюсть болела. Мы тогда, мягко выражаясь, немного перебрали. Она что, правда прочитала все мои книги? Это очень трогательно. Настолько трогательно, что я не представляю, как отказать ей в праве на адаптацию моего романа. Хотя, честно говоря, «Возвращение зверя» в постановке любительского театра — гм, гм (это я прочищаю горло). Ну хорошо. Договоримся так. Я даю разрешение на использование моего текста, но при условии, что меня не заставят смотреть на результат. По моим книгам поставлено десятка полтора спектаклей, из которых мне понравились два, нет, три. Все три — работа профессионалов.

Впрочем, не суть важно. Можешь дать ей мой электронный адрес. Мы с ней обсудим этот вопрос напрямую — в память о террасе в Бандоле и провансальском розовом.

Обнимаю тебя, Жози.

27 марта 2013

От кого: Аделина

Кому: Пьер-Мари

Мой дорогой писатель и тренер!

Подростком я, как многие девчонки, вела дневник. Это была толстая записная книжка со Снуппи на обложке и хилым замочком на обрезе. Незадолго до ее покупки я прочитала дневники Анны Франк и решила, что, следуя ее примеру, тоже буду обращаться к воображаемой подруге. «Дорогая Китти» Анны Франк у меня превратилась в «дорогую Дженни» (скорее всего, позаимствованную из какого-нибудь сериала), которой я посвящала свои огорчения и сомнения, но главным образом — свои мечты о несбыточной любви того или иного одноклассника. «Дорогая Дженни! Сегодня случилось потрясающее событие: мне кажется, он посмотрел на меня, когда я прошла мимо него и встала в очередь в столовой. Честное слово! Подожди, сейчас я все тебе расскажу. Это было офигительно!» Далее на двенадцати страницах следовал рассказ о том, чего не было, утыканный идиотскими восклицательными знаками. В общем, понимаете. С учетом вышеизложенного наивно было бы ожидать от меня умения владеть искусством красноречивых умолчаний. А вы хотите, чтобы я рассказала вам, чем закончился вечер с Роменом, исключительно намеками. Думаете, это просто?

Я попытаюсь, хотя прежде упомяну, что я сегодня в прекрасном настроении. Все утро пела, наводя порядок в своем большом и сыром доме («Summertime», «Oh Happy Days!»), — думаю, вам не надо объяснять зачем. Как бы там ни было, ваша забота меня тронула. Представляю, как вы сидите на диване, закутавшись в плед, и читаете исландский детектив (плед я добавила от себя, чтобы вы не простудились, — видите, я о вас тоже забочусь; кстати, что там с бойлером?), через каждые пятьдесят страниц вспоминая обо мне, и улыбаюсь до ушей.

Заодно кое в чем вам признаюсь. Я вчера тоже весь вечер думала о вас. Это невероятно, но факт. Я радовалась тому, что со мной происходит, но параллельно радовалась — заранее — и тому, что завтра смогу обо всем вам рассказать. Я была с Роменом, но одновременно размышляла, как буду «впаривать» (ну и словечко! сама не знаю, как оно выскочило) вам свою историю. Подобное раздвоение личности случилось со мной впервые в жизни; если задуматься чуть глубже, то возникает вопрос: неужели я согласилась на свидание с банкиром с единственной целью — чтоб было чем вас развлечь? Отсюда логично вытекает и второй вопрос: верно ли, что, деля существование с писателем, ты автоматически подвергаешься риску превратиться в персонаж романа? Может быть, Вера как раз и чувствовала нечто в этом роде? Может, она просто боялась, что вы не в состоянии смотреть на нее иначе, чем через призму литературы? (Я оставляю в стороне других ваших жен, в особенности Пойдем, Котик — вряд ли ее куриный мозг терзали подобные вопросы; счастливая натура…) Как бы там ни было, после вчерашнего я немного лучше понимаю масштаб проблемы, с которой вы столкнулись, Пьер-Мари. Над вами прямо-таки тяготеет проклятие!

С другой стороны, в этом проклятье есть свои неоспоримые преимущества. Если бы мое свидание закончилось катастрофой, одна мысль о том, что мы вместе с вами посмеемся над моей невезучестью, помогла бы мне пережить стыд или огорчение. Кажется, я начинаю понимать, что вы имели в виду, рассуждая о «последнем утешении».

Ладно, довольно пустой болтовни. Приступаю.

Хотя нет, погодите. Прежде я должна объяснить, зачем долгие пять часов вылизывала полы, разбирала коробки с барахлом, пылесосила ковры, намывала туалет и стирала пыль с книжных полок. Сегодня вечером Ромен приглашен ко мне на ужин («Супер!» — сказал бы дневник со Снуппи на обложке). Дома у меня действительно был тот еще бардак, но дело даже не в этом: Ромен признался мне, что у него астма. Мне совсем не хотелось смотреть, как он у меня на глазах сипит от удушья, поэтому я и решила поработать золушкой. И поработала!

Разумеется, я собираюсь приготовить достойный ужин. Иду ва-банк! Дело в том, что он, кажется, гурман — я поняла это вчера вечером после спектакля, когда он затормозил перед одним из лучших в области ресторанов. А я-то, дурочка, еще хвасталась перед ним своими кулинарными талантами — в тот день, когда мы обедали в пивной неподалеку от его банка! Теперь придется принимать вызов. Меню я уже составила, осталось осуществить задуманное, так что пора приниматься за дело.

А вы, Пьер-Мари, что вы любите? В смысле, из еды? Вы как-то упомянули, что питаете отвращение к вегетарианской кухне, а в другой раз сообщили, что на ужин у вас — пустые макароны и пиво. Неужели таков обычный рацион холостяка? Или вам все же случается иногда повязывать фартук и дирижировать оргиастической симфонией?

Нет, нельзя мне говорить про еду. Меня заносит.

Я вам писала, что Ромен еще выше вас? В нем метр 95. Когда-то он занимался регби и фигурой напоминает шкаф. Такого вегетарианским салатиком не накормишь!

Часы показывают, что мне пора на кухню, но я заметила, что из-за своих бесконечных отступлений так ничего вам и не рассказала. Упс. Времени на живописные подробности уже нет, поэтому воспользуюсь телеграфным стилем: пьеса удручающе бездарная — тчк — много и весело смеялись — тчк — держались за руки — тчк — за ужином обменивались многозначительными взглядами — тчк — в машине касались друг друга коленями — тчк — доехали до моего дома — тчк — никакой спешки и легкий поцелуй в момент прощания — тчк — второй поцелуй, уже не такой легкий — тчк — мудрое решение не форсировать события — тчк — учащенное сердцебиение — тчк — приглашение на ужин сегодня вечером — тчк — а там как знать? — тчк!!!

Пьер-Мари, я вынуждена прервать свой отчет, но обещаю, что завтра же еще вам напишу. Доложу, как удались креветки фламбе и шоколадно-фисташковые макарон. И все прочее — в случае, если.

А что вы собираетесь делать вечером? Опять будете сидеть на диване в компании нордического детектива или придумаете что-нибудь получше? За последние несколько дней я стала страшной эгоисткой. Напишите, что новенького у вашей опечаленной дочки, как поживает бойлер и что поделывают синицы.

Обнимаю вас из-за баррикады кастрюль.

P. S. Вы в самом деле родились 5 мая 1952 года? (Дату нашла в интернете, но интернету доверять нельзя.) То есть вы Телец?

P. P. S. Спасибо, что перевели дарственную надпись. Очень красиво. Означает ли это, что вы свободно говорите по-итальянски? По-норвежски, наверное, тоже? Это я к тому, что для вас не все потеряно: пусть у вас что-то не ладится, зато вы знаете языки! (Ой, у меня духовка до 180 градусов нагрелась. Простите!)

28 марта 2013

От кого: Жози

Кому: Пьер-Мари

Пьер-Мари!

Спасибо, что быстро ответил. Лисбет будет счастлива. Пересылаю тебе ее адрес.

Бегу в больницу к Максу. Отнесу ему мобильник, но ты его знаешь: будет ворчать, что это ни к чему. Но ты ему все-таки позвони. А я ему передам все, что ты просил.

Лисбет — умная женщина, она поймет твое недоверие к своему проекту. Я рада, что ты не забыл, как вы с ней хохотали на террасе!

Будь здоров.

28 марта 2013

От кого: Пьер-Мари

Кому: Аделина

Дорогая соблазнительница банкиров!

Уезжаю на весь день в Баланс, в профтехучилище. Давно обещал одной очаровательной документалистке. Напишу вам вечером, когда вернусь.

Да, я в самом деле родился 5 мая 1952 года в городе Дьёлефи, департамент Дром. Зачем вам это?

28 марта 2013

От кого: Аделина

Кому: Пьер-Мари

Дорогой поломанный писатель!

Желаю вам провести прекрасный день в обществе очаровательной документалистки! Как у нее ниже талии, все в порядке? Рада узнать, что ваш взгляд еще способен загораться — в отличие от сердца и… пера. (Кстати, как вы пишете — ручкой или на компьютере?)

Спасибо, что подтвердили свою дату рождения. Дьёлефи — какое дивное имя! Творцы и должны рождаться в городах с такими названиями! Зачем мне понадобилась вся эта информация, вы вскоре узнаете. О том, как прошел вчерашний ужин, тоже напишу. Сегодня я, как и вы, встала ни свет ни заря — надо кое-куда съездить. Видите, напускаю туману? — это я специально, чтобы держать вас в напряжении.

Обнимаю и иду обувать резиновые сапоги: у нас в Сарте льет как из ведра, и я не уверена, что проеду на машине — может, лучше на каноэ?

28 марта 2013

От кого: Лисбет П. Дестивель

Кому: Пьер-Мари Сотто

Дорогой Пьер-Мари Сотто!

Я бесконечно благодарна вам за то, что вы позволили Жози дать мне ваш электронный адрес. Прекрасно понимая, как вы заняты, я ни за что не решилась бы вас побеспокоить, если бы не память о тех замечательных минутах, которые мы провели вместе. Жози сказала, что вы тоже не забыли террасу в Бандоле. Это правда? Вы помните, как мы хохотали? Чуть со стульев не свалились! Как я рада, что вы этого не забыли.

Мне кажется, во время той памятной вечеринки мы с вами были на «ты». Но теперь, когда я ознакомилась с вашим творчеством, я больше не смею вам тыкать. Как глупо, что тогда я даже не догадывалась, какая мне выпала честь. Это было еще до вашего Гонкура. С тех пор я внимательнейшим образом слежу за всем, что с вами происходит. Из всех ваших романов больше всего меня, конечно, потрясла «Женщина у окна» — по причинам личного характера (как и ваша героиня, я — бездетная вдова зрелого возраста), а также из эстетических соображений, потому что в этом тексте вы достигаете стилистического совершенства. Впрочем, как вы знаете от Жози, сегодня я обращаюсь к вам по поводу «Возвращения зверя».

В последние годы перед выходом на пенсию я активно участвую в общественной жизни Ле-Мана, в частности работаю в районной ассоциации помощи женщинам, попавшим в трудное положение. Угроза безработицы, алкоголизм, семейное насилие — все эти темы находят отражение в вашем романе. Вот почему у меня появилась идея предложить членам нашей ассоциации поставить спектакль по его мотивам (я сама на протяжении многих лет выступаю на любительской сцене).

Работать над переложением текста я начала несколько месяцев назад, и мой труд близится к завершению. Не бойтесь, композицию я не трогаю. Мое вмешательство сводится к некоторым сокращениям (мне пришлось, например, отказаться от эпизода с приходом полиции, который слишком трудно поддается переделке в пьесу) и легкому «оживлению» диалогов.

Извините за многословие, но я настолько увлечена этой работой, что могу говорить о ней часами! А теперь мои вопросы:

1. Можно ли получить ваше разрешение на постановку пьесы (в Доме молодежной культуры им. Пьера Бурдьё в Ле-Мане) и во что нам обойдется оплата авторских прав?

2. Могу ли я рассчитывать, что вы проявите желание, любопытство и любезность прочитать мое переложение?

3. Самое главное. Мне хотелось бы пригласить вас на встречу с женщинами, входящими в нашу ассоциацию. Это будет для них настоящим событием — возможность поговорить с писателем перед тем, как воплотить на сцене его персонажей. Поскольку я с вами знакома, я знаю, что вы человек добрый, отзывчивый и открытый. И к тому же, если мне не изменяет память, гурман? Если вы приедете, мы обеспечим вам царский прием! (У меня в подвале хранится несколько бутылок коллекционного вина, которое не успел выпить мой покойный муж — одну из них отложу для вас.)

Итак, я бросаю в море свою бутылку. Если вы скажете «да», я буду счастливейшей из женщин, а мои «девочки», как я их называю, будут просто на седьмом небе. Но если ваш график не позволит вам нанести нам визит, я, конечно же, пойму и это.

В память о нашем общем веселье обнимаю вас.

28 марта 2013

От кого: Пьер-Мари Сотто

Кому: Лисбет П. Дестивель

Лисбет, добрый вечер!

Спасибо за ваше восторженное письмо. Спасибо, что после Бандоля так внимательно следили за моей карьерой.

Охотно позволяю вам адаптировать для театра «Возвращение зверя». Что касается авторских прав, то, если речь идет всего о нескольких показах в рамках общественной организации, я не рекомендую вам тревожить этим вопросом моего издателя. Играйте пьесу в свое удовольствие. Вам придется к нему обратиться только в том случае, если вы будете продавать билеты на спектакль или соберетесь записать его на видео.

Не обижайтесь, но читать ваше переложение я, пожалуй, не стану. Если я суну в него свой нос, то мгновенно превращусь в совершенно несносное существо — уж я-то себя знаю.

Относительно вашего любезного приглашения. Увы, Ле-Ман находится слишком далеко от Дрома, а я сейчас полностью погружен в работу над новым романом, которая поглощает все мое время и силы. Мне трудно сказать, когда я его закончу, но в данный момент я стараюсь не отвлекаться ни на что другое. Надеюсь, вы не слишком на меня рассердитесь. Сердечный привет девочкам.

28 марта 2013

От кого: Пьер-Мари

Кому: Аделина

Дорогая Аделина!

Ох, как же я это не люблю! Я не только изменил вам, написав письмо другой жительнице Сарты (нет мне прощения!), но еще и завершил его крупным обманом (крупнее меня; заметьте, я не сказал: крупнее вас). Но все по порядку.

Под тем предлогом, что больше двенадцати лет назад (да, это было летом 2000 года, вскоре после того, как я vennskapelig, что по-норвежски означает «по обоюдному согласию», развелся) прихотливая судьба заставила нас с некой дамой разделить пару часов буйного веселья и несколько бутылок розового, она возникает вдруг из моего прошлого и просит меня: 1) позволить ей изуродовать «Возвращение зверя» для любительской постановки; 2) прочитать ее драматургическое переложение и не повеситься; 3) приехать в Ле-Ман и еще раз наклюкаться с ней и с ее помешанными на театре подружками.

Я ответил, соответственно: да, нет, нет, — трусливо отговорившись тем, что «полностью погружен в работу над новым романом, которая поглощает все мое время и силы». Ужас в том, что, выстукивая на клавиатуре эти слова, про себя я думал: если б только это могло быть правдой!

Разумеется, сейчас, когда я познакомился с вами, мысль отправиться в Ле-Ман приобретает для меня совсем иное значение. В то же время я остаюсь в убеждении, что наша с вами встреча была бы большой ошибкой. Магия наших отношений заключена в буковках на экране, разве нет? Зачем же ее разрушать? Мне часто задают вопрос (ну вот, глупость ляпнул: ведь это вы мне его и задали!), как я пишу: ручкой или на компьютере. Я на сто процентов компьютерный писатель. Многие удивляются: а как же очарование бумаги, скрип пера, запах чернил и т. д.? Чепуха! Очарование — в словах и в сюжете, в том, что ты вкладываешь в свой текст, а вовсе не в ручке, будь она шариковой или перьевой фирмы «Сержан-Мажор»! Простите, если путаюсь в аргументации, но я не очень хорошо себя чувствую — что-то стал уставать от встреч с другими людьми. А хотел я сказать следующее: когда в моей электронной почте возникает набранная жирным шрифтом строчка с вашим именем и я слышу связанный с ее появлением звуковой сигнал, меня охватывает то же волнение, какое я испытал бы, найди у себя в почтовом ящике подписанное вами письмо. Во всяком случае, я так предполагаю. Чтобы окончательно в этом убедиться, надо дождаться вашего письма.

Ладно, довольно ходить вокруг да около. Пользуясь усталостью, окутывающей меня наподобие ватного кокона, осмелюсь задать вам вопрос, на который в нормально бодром состоянии не решился бы. Нет-нет, я не про ваш вес. Мне нужно услышать ваше мнение на другую тему — потому, что вы женщина, потому, что, как я догадываюсь, обладаете особыми знаниями, и потому, что я вам доверяю. Итак.

Аделина, как вы думаете, может ли мужчина восемь лет прожить с любимой женщиной, практически не расставаясь с ней ни днем ни ночью: завтракать, обедать и ужинать за одним столом; вместе ходить по магазинам и в кино; вместе смотреть и комментировать последние новости; заниматься с ней любовью; дремать после обеда; говорить с ней о литературе; наблюдать за повадками кота и смеяться; вместе готовить еду; печь киш; выжимать фруктовый сок; менять в спальне обои; стелить постель; слушать в машине во время ночных поездок музыку; отвозить ребенка в больницу и сидеть возле его постели, а спустя несколько дней привозить его домой и праздновать это событие; вместе протирать солнечные очки; провожать ее до парикмахерской, а потом ходить туда-сюда по улице и терпеливо ждать, когда же она наконец выйдет; куда-либо отлучаясь, звонить ей по телефону и сообщать, что благополучно добрался, а если отлучается она, ждать, что она позвонит и скажет, что благополучно добралась,

и все это на протяжении долгих лет,

и однажды догадаться, что она, кажется, ему изменяет?

Да, скорее всего, она ему изменила — ведь она исчезла, не сказав никому ни слова. Она никому не сказала ни слова потому, что сказать об этом невозможно. И лучше исчезнуть, чем пытаться объяснить то, чего объяснить нельзя.

Как вы думаете, Аделина, способна ли женщина просто взять и сбежать?

Поговори со мной… Если ты будешь молчать, заговорю я, и то, о чем я скажу, обрушит стены твоего дома.

Что-то нынче вечером тишина моего дома играет со мной странные шутки. Вот так, Аделина. Жму на кнопку «Отправить» не перечитывая.

Обнимаю вас.

29 марта 2013

От кого: Аделина

Кому: Пьер-Мари

Пьер-Мари, как же вы меня огорчили! Видите, как я тороплюсь, — даже не пишу «дорогой»! Только прочла ваше вчерашнее письмо, и бросилась к клавиатуре. Оно меня потрясло. Перевернуло мне душу. Понаделало в ней дыр. Прошлось по ней катком. Вызвало желание обнять вас своими большими толстыми руками и принять на себя ту боль, что сочится из вас, как вода по стенкам грота — вода, тысячелетиями копившаяся в каменных щелях и все же вырвавшаяся наружу: как-кап. Плачьте, Пьер-Мари! Взорвитесь! Кричите! Стучите кулаками! Дайте прорваться сердечному нарыву, набухшему нестерпимым страданием!

Мне кажется, что вы коснулись оголенного нерва, затронули нечто истинное. Чтобы смотреть правде в глаза, нужно много мужества, и у меня впечатление, что именно это вы сейчас и начали делать. Мне приходилось физически чувствовать эти мощные, глубинные вибрации, которые возникают в решающие моменты жизни. Именно такой момент переживаете и вы, Пьер-Мари. Я уверена, что сегодня утром вы проснулись с тяжелой, как с похмелья, головой и проклиная себя (все-таки я уже успела немножко вас изучить) за то, что отправили мне письмо, даже не перечитав. Вы горько раскаиваетесь, что разоткровенничались со мной, но я умоляю вас ни о чем не жалеть.

Вы рассказывали мне, как иногда просыпаетесь среди ночи, одержимый внезапной мыслью, что ключ к загадке спрятан в старой стиральной машине или между страницами книги. Прекратите искать. Я думаю, вы его уже нашли. Чаще всего шифрованные послания таятся не в вышедших из употребления бытовых приборах, а в глубинах нашего сердца. Чего нам не хватает, так это кода, позволяющего прочитать шифровку. Но по-моему, вы этот код разгадали.

Что еще добавить, Пьер-Мари? Я никогда не льстила себе надеждой, что в состоянии установить всю правду о человеке на расстоянии. От предсказаний по телефону меня бросает в дрожь. Чтобы понять кого-то, надо смотреть ему в глаза, войти с ним в контакт, завязать отношения. Поэтому я ничего не могу утверждать по поводу Веры. Вы и сами все знаете.

Если вы вдруг осознали, что она вам изменяла, очевидно, это и есть простая и горькая правда.

Да, женщины на такое способны. Как и мужчины. Вас это удивляет? Чтобы в этом убедиться, не обязательно быть ясновидящей — достаточно оглянуться вокруг. Пьер-Мари, попробуйте проделать опыт: подсчитайте, как много знакомых вам пар пережили измену одного из партнеров? Лично я в одной только Сарте знаю таких целую кучу! У меня, например, есть подруга, а у нее — трое детей, причем от разных отцов. Она замужем за одним и тем же мужчиной, но двоих младших детей родила от любовника. Муж делает вид, что ни о чем не подозревает. Признает всех троих. Кормит, воспитывает, оберегает. С равным рвением. Что до любовника, то он, по-моему, только рад, что не несет никакой ответственности за собственных отпрысков. Так что в общем и целом всех все устраивает.

Вы спрашивали меня насчет моего отца и его испанской «любовницы». Я хочу обратиться к вам с тем же вопросом. Неужели вы предпочли бы, чтобы Вера продолжала вам лгать? Вы были готовы закрыть глаза на ее выходки, «деловые» поездки, вечеринки с «приятельницами»? Как бы там ни было, мне кажется, она не вынесла бы этой двойной жизни.

Я не знаю, какое поведение в подобных случаях следует считать мужественным. Признаться во всем? Молчать? Остаться? Исчезнуть? Кто я такая, чтобы судить?

Сегодня меня волнует одно. Вы. Пьер-Мари Сотто. Писатель, которому не пишется. Несчастный человек. Обманутый и брошенный муж.

Пьер-Мари Сотто — ЖИВОЙ человек. Веселый, удивительный, любитель женских задниц и Сервантеса, бывший скромник и вождь суматошного многоязыкого племени, путешественник, созерцатель, одиночка и враг многоточий, бодрый шестидесятилетний мужчина и владелец пустого бассейна, боязливый, когда требуется петь, танцевать или выступать со сцены, и отважный в роли секс-тренера для Аделины! Вот этот Пьер-Мари — клубок противоречий, слабостей, страхов, таланта, юмора и доброты — меня и интересует. Его мне хочется слушать. Но, чтобы снова обрести дар речи, ему, как мне представляется, необходимо избавиться от другого Пьера-Мари, раздавленного исчезновением Веры. Вы признавались, что иногда она вызывала в вас ярость. Я несколько раз спрашивала, что вы делали с этой яростью, но так и не получила ответа на свой вопрос. Поэтому я возвращаюсь к нему еще раз. На мой взгляд, именно подавленная ярость не дает вам жить. Если у вас не получается выплеснуть ее в крике, песне или танце, облеките ее в слова. Напишите ее, Пьер-Мари. Перенесите на бумагу самые страшные ругательства. Грязные. Ужасные. А потом скомкайте лист бумаги, или разорвите его в мелкие клочки, или сожгите. Затем еще раз. И еще. Вот что я посоветовала бы вам, если бы вы толкнули дверь моего странного кабинета.

Отправляю письмо, как и вы, не перечитывая. Если вас по-прежнему занимают мои любовные шашни, расскажу о них потом. Сегодня важнее другое.

Горячо вас обнимаю.

Р. S. Скажите моей землячке из Сарты, что место занято. Если будет слишком вам надоедать, дайте мне ее адрес — я с ней разберусь. Нет, ну это ж надо!

Р. Р. S. Составляю ваш астральный гороскоп. Увлекательная работа!

30 марта 2013

От кого: Лисбет П. Дестивель

Кому: Пьер-Мари Сотто

Пьер-Мари, добрый день!

Прежде всего, спасибо, что так быстро ответили на мое письмо.

Откровенно говоря, я и обрадована, и разочарована вашим ответом, хотя в глубине души ожидала чего-то подобного.

Я рада, что вы дали свое разрешение на постановку пьесы: не беспокойтесь, спектакль пройдет всего три-четыре раза и никаких билетов мы продавать не собираемся.

И конечно, я огорчена.

Несмотря ни на что, я понимаю, что приехать к нам вы не сможете из-за нехватки времени; когда вы полностью погружены в работу, все остальное не имеет для вас значения, и это нормально. Мне не терпится прочитать ваш зарождающийся роман. Не будет ли с моей стороны слишком большой дерзостью спросить, о чем он и когда выйдет? (Буду рассматривать это как утешительный приз.) На что он будет больше похож: на «Туманный замок» (относящийся к вашему галлюциногенному периоду) или на «Женщину у окна»? Умоляю, дайте хотя бы намек, и обещаю держать язык за зубами!

В заключение признаюсь: я очень расстроена тем, что вы не хотите ознакомиться с результатами моей работы. Понимаю, что к вам слишком часто обращаются с просьбами подобного рода, но я подумала, что все-таки… в память о нашей встрече и наших общих друзьях?..

Кстати, у нас с вами немало общего! Знаете ли вы, например, что я, как и вы, родилась 5 мая? Разумеется, я не верю в астрологию и прочую чепуху, но думаю, что у нас с вами один и тот же темперамент — как и все Тельцы, мы гедонисты и гурманы. Или я ошибаюсь? Еще один общий пункт: вы, как и я, живете один. Я права?

Ах да, еще Дром! Представьте себе, мой старый отец живет неподалеку от вас, на семейной ферме, где он родился 89 лет назад. (Я сама училась в школе Креста, пока не перебралась в Монтелимар.) И — надо же случиться такому совпадению! — в ближайшее время я намереваюсь приехать к папе в гости. Точную дату пока не знаю, но мне подумалось, что мы с вами могли бы воспользоваться оказией и вместе пообедать или хотя бы выпить кофе? Я буду на машине, так что мне не составит труда за вами заехать. Обещаю, что не стану мучить вас «Возвращением зверя». Мне просто будет очень приятно снова с вами увидеться. Что вы об этом думаете?

30 марта 2013

От кого: Пьер-Мари

Кому: Аделина

Дорогой консультант!

Да, я действительно злился на себя за то, что накануне отправил вам письмо; да, я в самом деле проснулся с чугунной головой; да, я, кажется, открыл для себя истину; да, вы даете хорошие советы: мне следует очиститься от мыслей обо всем этом, выблевать их из себя.

Вы, бесспорно, чрезвычайно проницательны. Если вы однажды снова откроете свой кабинет, вам придется сменить вывеску и написать на новой: «Аделина Пармелан, эксперт-консультант», или «Аделина Пармелан, выдающийся консультант», или еще что-нибудь в этом роде, чтобы посетители сразу поняли, что пришли не абы к кому. Многие на вашем месте попытались бы убедить меня, что я заблуждаюсь, и принялись бы выспрашивать, есть ли у меня прямые или хотя бы косвенные доказательства Вериной измены. Спасибо, что не пошли по этой дорожке, а сразу поверили в очевидную, хоть и ужасную истину: у Веры кто-то был.

Я вам уже рассказывал, что мне, как умелому алхимику, всегда удавалось извлекать из собственных несчастий материю для литературы, преобразовывая их в тексты и тем самым заглушая боль. Но с исчезновением Веры формула перестала работать. Это событие не поддавалось общему правилу. Оно так и осталось голым страданием, сравнимым с тем, что, возможно, испытывают животные. Мне давно следовало понять, почему этот свинец не желает превращаться в золото. Теперь я знаю. Я не назвал свою боль по имени. А ведь, чтобы вылечить болезнь, ее прежде надо назвать, не так ли?

Итак, сегодня утром я, как вы и предсказывали, проснулся разбитым, как с тяжкого похмелья, хотя накануне не выпил ни капли шнапса. (Что послужило бы хоть и слабым, но утешением.) Странно, но со вчерашнего дня я убедил себя, что Вера сейчас где-то в Венесуэле. Это не значит, что я имею в виду подлинную Венесуэлу со столицей в Каракасе. В моем сознании Венесуэла — некая далекая страна, существующая на грани реальности и вымысла; страна, в которой легко исчезнуть, не оставив следов. Я представляю себе, как она живет там, а вместе с ней — тот самый «кто-то». Хотя нет, я не могу себе этого представить.

Аделина! Я не хочу превращать нашу с вами переписку в обсуждение истории моего фиаско. Не хочу, чтобы мы мусолили эту тему. Это скучно и уныло. Когда я еще писал романы (видите, я употребляю несовершенную форму глагола), то часто сам себя хватал за руку: стоп! Хватит разводить психологию! Хватит драматизировать! Легче, мальчик мой, легче! Пропусти туда немножко живой жизни! Я вспоминал, как дети, дождавшись моего возвращения из очередной поездки, дружно стучали кулачками по столу и скандировали: «Ис-то-ри-ю! Ис-то-ри-ю!» Они ждали не взвешенного отчета о моих литературных встречах в Москве или в Бордо, а рассказа о том, как во время пресс-конференции я заметил на щеке у своего русского переводчика засохшую капельку зубной пасты и шепотом сообщил ему об этом на ухо, как он замогильным голосом ответил мне: «Spasibo», достал платок, послюнил его и ликвидировал непорядок. Вот что они хотели слышать. Читатели устроены точно так же. Долгие объяснения их утомляют. Они желают чего-нибудь остренького (кстати, Аделина, где рассказ о ваших «выходках»? Он бы меня посмешил, и это стало бы мне лучшим подарком).

Что я, со своей стороны, могу предложить вам?

Давайте-ка займемся охотой на цыплят.

Моя опечаленная дочь? Конечно, она в печали, но не потому, что расстается со своим высоколобым занудой, который на протяжении почти десятка лет отравлял нам семейные трапезы своими мутными лекциями по политэкономии. Она грустит по себе, по потерянному времени, которое могла бы прожить в счастье, по несбывшимся мечтам. Но она все это преодолеет. Я верю в свою Еву.

Бойлер? Отремонтирован.

Документалистка? Венера прекраснозадая.

Синица? В нокауте.

И — на сладкое — самое забавное: моя вторая корреспондентка из Сарты.

Я был уверен, что своим прохладным, мягко говоря, ответом отправил ее за пределы десятиметровой зоны (на жаргоне регбистов), но ничего подобного! Она стоит на своем. Вообразите себе, ей «не терпится прочитать зарождающийся роман». Чует мое сердце, вранье мне еще аукнется. Она рассуждает о «Туманном замке» и относит его к моему «галлюциногенному» периоду! Он у меня так и не закончился, только галлюцинации изменились: теперь я грежу наяву, чтобы она от меня отвязалась! Но есть и кое-что похуже: она родилась в тот же день, что и я, 5 мая, а такое не выдумаешь. По всей вероятности, ей видится в этом совпадении дат знак нашего душевного родства. Еще она утверждает, что у нас с ней один и тот же темперамент и что мы, как все Тельцы, «гедонисты и гурманы». Я чуть не помер, честное слово! Будь здесь Вера, я дал бы ей прочитать письмо этой дамочки, и она, раскатывая «р», сказала бы: «Да у нее пожар-р в одном месте! Лучшее ср-редство — ведр-р-ро холодной воды!» Но самый ужас-ужас я припас напоследок: поскольку я твердо заявил, что не собираюсь в Ле-Ман, она намеревается сама притащиться сюда! Ее папаша-старик живет где-то по соседству. Нет, вы только вдумайтесь: она готова прыгнуть в машину и прикатить ко мне в гости!

А ведь придется ей ответить. Вот прямо сейчас и займусь.

Если серьезно, то я бесконечно благодарен вам, дорогой мой консультант. Сколько с меня?

30 марта 2013

От кого: Пьер-Мари Сотто

Кому: Лисбет П. Дестивель

Дорогая Лисбет П. Дестивель!

Приношу вам свои извинения за предыдущее письмо. Перечитав его, я осознал, насколько холодным и безличным оно вышло, несмотря на то, что почти тринадцать лет назад мы с вами провели довольно запоминающийся вечер на террасе в Бандоле.

В свое оправдание могу лишь сказать, что я действительно страшно занят новым романом (о его содержании ничего не скажу, еще слишком рано; я в каком-то смысле веду себя как беременная женщина, которая выжидает пару месяцев, прежде чем сообщить окружающим хорошую новость).

Конечно, присылайте мне свою инсценировку. Я с удовольствием взгляну на нее и выскажу вам свое мнение.

Спасибо, что вам понравилась «Женщина у окна». Мне этот роман тоже очень дорог.

Что касается «Возвращения зверя», то эту вещь уже адаптировали для театра, в основном профессионального (спектакль по книге собирался ставить Шеро, но в конце концов отказался), и я уверен, что ваша версия займет достойное место в этом цветнике.

Вы действительно планируете приехать в Дром? Конечно, глупо было бы не воспользоваться оказией. Как только уточните дату, дайте мне знать, и мы обязательно где-нибудь встретимся.

1 апреля 2013

От кого: Пьер-Мари

Кому: Аделина

Дорогая Аделина!

Письмо будет коротким (в кои-то веки). Пишу, чтобы представить вам четвертое доказательство того, что жизнь может быть прекрасной.

Вчера, в Пасхальное воскресенье, я был в гостях у своего старшего сына Никола, от Метаморфозы (первой жены). Ему сейчас 36, и у него четверо детей. Мы впервые отмечали праздник не у меня (я больше не в состоянии говорить: у нас). Сколько я себя помню, семейные посиделки всегда проходили здесь, в этом доме. Возможно, я присутствую при начале процесса смещения центра гравитации собственного племени? Впрочем, я не об этом.

Собрались все, то есть двадцать человек, включая двух Вериных детей. Не было только Глории (надо будет как-нибудь вам о ней рассказать). Высоколобый зануда, естественно, тоже не явился, о чем никто не сожалел, отнюдь не горя желанием его лицезреть. Поэтому обстановка была самая душевная. После кофе я прилег на диван в гостиной. Сквозь полудрему до меня доносились смешки и тихие разговоры домочадцев, оставшихся сидеть за столом. Женщины, включая Еву, болтали весело и оживленно; их мужья и спутники жизни (назвать их уродливым словом зятья у меня не поворачивается язык) соревновались в остроумии, дружески подкалывая и перебивая друг друга. Неясный гул голосов, звучавших то тише, то громче, окутывал меня мягким коконом и убаюкивал. Из сада доносились крики играющих детей. Я заснул, чувствуя себя в безопасности. Мне было хорошо.

Должно быть, вы сочтете меня эгоистом и скажете, что вас все это не касается, поскольку у вас нет семьи, нет братьев и сестер, племянников и племянниц, и вы понятия не имеете о том, что такое семейные сборища, — либо вы утаили от меня что-то существенное. Если это действительно так, простите мне бестактность, но я рассказываю вам про это с единственной целью — доложить, что у меня все не так плохо. Да, у меня бывают минуты одиночества, но наличие близких людей — это важно.

Ладно, постараюсь отыскать более убедительное доказательство номер четыре.

Пока. Надеюсь на скорый ответ.

P. S. Как движется ваше расследование? Что удалось узнать насчет матери, сырого дома и того, что в нем произошло 54 года назад? Когда будет готов гороскоп?

1 апреля 2013

От кого: Лисбет П. Дестивель

Кому: Пьер-Мари Сотто

Дорогой Пьер-Мари!

Как меня обрадовало ваше письмо, которое я прочитала сегодня утром! Я знаю, что иногда бываю немного навязчивой, такой уж у меня характер, и некоторые обижаются. Но я вижу, что вы не из тех писателей, которые, добившись успеха, запираются в башне из слоновой кости. Хотя я и так была в этом уверена: вы прекрасный человек!

Вот что я предлагаю. Как только я закончу работу над текстом (осталось совсем немного), сразу напишу отцу, что еду к нему. Я собираюсь побыть у него несколько дней, так что мы с вами наверняка сможем выбрать удобный для встречи день. Я сама вручу вам рукопись, и мы вместе прочитаем ее вслух. Как вам такая идея? Как говорится, одним ударом убьем двух зайцев! Вы выскажете свои замечания, а я их сразу запишу. И вам, и мне будет приятно.

Надеюсь, вы соблазнитесь моим предложением. Я заранее радуюсь возможности поработать с писателем вашего масштаба, и, поверьте, отдаю себе отчет в том, какая мне выпала честь! Сейчас же напишу Жози — надо же поблагодарить ее за «сводничество»!

В ожидании нашей будущей встречи желаю удачного развития вашей литературной «беременности». Должна сказать, что ваше сравнение тронуло меня до самого сердца, — у меня нет детей, но мне пришлось пережить три выкидыша. Простите за это немного неожиданное признание, но с учетом вашей чувствительной натуры, доказательством чему служит «Женщина у окна», я уверена, что вы меня поймете.

До скорой встречи.

2 апреля 2013

От кого: Пьер-Мари

Кому: Аделина

Дорогая Аделина!

У меня к вам огромная просьба. Не могли бы вы срочно раздобыть и прислать мне веревку потолще (с учетом моего веса), или газовую плиту, или достаточное количество мышьяка, или хотя бы большую подушку, которой мне удалось бы самого себя придушить?

Вы все правильно предсказали: ваша землячка из Сарты нанесла удар! Она уже сюда едет. Она в пути. Да что там, она, считай, уже здесь! Ну, почти здесь. Как только она закончит уродо… пардон, адаптировать «Возвращение зверя», пулей примчится ко мне, чтобы — держитесь за что-нибудь крепче — мы вслух прочитали ее труд! Отныне ее уже ничто не остановит, я это кожей чую. Кажется, я столкнулся с неуправляемой истеричкой. Мог бы догадаться еще в Бандоле. Мне кранты.

Теперь, если я поддамся, случиться может все что угодно. Насколько я понимаю, она способна посреди чтения разразиться припадочным смехом, или забиться в рыданиях, или совершить надо мной акт сексуального насилия.

Я уже знаю, что у нее было три выкидыша. Аделина, как вы думаете, может ли эмбрион, смутно догадываясь, что за мамаша собирается его родить, принять решение вообще не появляться на свет?

Не представляю, как спастись от этой напасти. Пока что я склоняюсь к стратегии молчания. Не буду отвечать на ее письмо, и все. Закрою ставни, задерну шторы, выключу свет, забьюсь в дальний угол и притворюсь мертвым. А дальше посмотрим.

Если у вас, дорогой мой консультант, есть совет получше, приму его с благодарностью.

Обнимаю.

3 апреля 2013

От кого: Аделина

Кому: Пьер-Мари

Милый Пьер-Мари!

Дважды спасибо за ваши письма! Мой птичник кишмя кишит потерянными цыплятами, и каждый громко требует кормежки, а я даже не знаю, с кого начать.

Я провела самые странные в своей жизни пасхальные выходные. Если я вам расскажу про свои приключения, боюсь, вы мне не поверите.

Прежде всего, должна вам сказать, что меня как человека, практически не имеющего близких (если, как вы увидите дальше, не считать брата), пугают любые семейные празднества из разряда «обязаловки», поэтому я всегда стараюсь от них увернуться, ссылаясь на занятость.

На сей раз моя программа стартовала в пятницу вечером, когда я подписалась посидеть с тремя детьми своей подруги — теми самыми, от разных отцов. Поскольку официальный папаша — примерный прихожанин, он удостоился привилегии быть приглашенным на празднование Пасхи в Ватикан, в присутствии нового папы Франциска. Прекрасная весть — пока он будет молиться на площади Святого Петра, его жена рассчитывает тоже вознестись на седьмое небо в объятиях любовника. Отсюда — моя временная должность при Мари-Неж (7 лет), Люке (5 лет) и Аделаиде (3 года). Я не ханжа.

Не успел их мамаши след простыть, как я, наплевав на свою диету, решила побороться с депрессией и напечь им гору блинчиков (печь блинчики для меня — одно из лучших лекарств от неприятностей). Они забросали весь дом ошметками блинов, немножко перессорились, объелись, и в 21:30 в доме настала тишина. Только я собралась включить компьютер и написать вам, как со второго этажа спустилась малышка Аделаида. Зареванная и в следах рвоты. И тут началось. Избавлю вас от подробностей и скажу лишь, что я полночи собирала, отмывала, подтирала, а потом купала и переодевала малышню.

Их мать, разумеется, отключила мобильник. Дозвониться до врача в Пасхальное воскресенье не представлялось возможным. Наутро, сама не своя от волнения, я повезла их в больницу, молясь про себя, чтобы по дороге они не заблевали мне машину. Просидев час в очереди, мы попали на прием к интерну, который предположил пищевое отравление и положил всю троицу на обследование.

16 часов, 17 часов… Мобильник подруги по-прежнему не подавал признаков жизни. Я уже смирилась было с тем, что не попаду на пасхальный концерт в церкви Мурона, в котором вечером должен был выступать наш хор, когда подруга наконец заявилась — вместе с любовником. И знаете, что она сделала? Обложила меня по полной программе за то, что я не проверила, какой срок годности стоял на яйцах, которые я взяла у нее в холодильнике.

Я не просто вымоталась и опоздала на репетицию. Я оказалась виновата в том, что захотела доставить удовольствие ее ребятне. От всего этого я чуть не заболела.

В итоге я все-таки успела на репетицию, но, положа руку на сердце, лучше бы я во время выступления простояла за кулисами. Я брала не те ноты и сбивалась с такта. Полностью расслабиться мне удалось только к середине Veni Creator Spintus.

Вот почему, когда после концерта наш хормейстер пригласил всех к себе, я жутко обрадовалась. Снова наплевав на диету, до двух часов ночи отрывалась, налегая на копчености и другие закуски и щедро заливая их шеноном. Ничего хорошего из этого не вышло, потому что — кто б сомневался? — на обратном пути мою старую колымагу остановила бригада жандармерии.

Пьер-Мари! Не дай вам бог провести ночь в вытрезвителе! Я прорыдала несколько часов, стуча зубами от унижения.

Утром меня выпустили, но отобрали права. Комиссариат расположен в 15 километрах от моего дома, и я думала, мне хотя бы разрешат вернуться на машине домой, но не тут-то было.

Они сказали, чтобы я кому-нибудь позвонила, кто сможет меня отвезти. В Пасхальное воскресенье, в полдень! Примерно полчаса я ошивалась на улице — холод стоял собачий! — не представляя, что делать. К кому обратиться с подобной просьбой? К Ромену? Это было бы самоубийство! Изо рта у меня несло, как из помойки. Нет, если я хочу, чтобы наше романтическое свидание повторилось,

Ромену не надо звонить. Подруга, с детьми которой я сидела? Конечно нет — после сцены, которую она мне устроила в больнице. Я перебирала номера в записной книжке телефона, и тут мне в голову пришла очень неожиданная мысль: будь у меня ваш номер, Пьер-Мари, я позвала бы на помощь вас. Только вас, и больше никого.

Но вашего телефона у меня не было, поэтому я решилась набрать номер… (позволю себе одно-единственное многоточие) Седрика, моего братишки.

К счастью, в тот день он не настолько наклюкался, чтобы жандармы запретили ему садиться за руль. Всю дорогу он как заведенный бубнил: «Не, ну ваще, мою сестрицу замели в вытрезвиловку! Не, ну я тащусь, любимая мамочкина доченька — и в кутузке!» И ржал как конь. Я мечтала об одном — чтобы он довез меня до дому и оставил в покое. Но Седрику, как обычно, делать было нечего, и он застрял у меня. Пьер-Мари, в прошлом письме вы просили меня раздобыть вам веревку, плиту и подушку (я все время помню про свою землячку из Сарты) — так вот, я могу вам сказать, что, окажись тогда у меня под рукой ружье, я направила бы его ствол не на себя.

Седрик долго морочил мне голову своими идиотскими историями, смолил косяк за косяком, валялся на диване и жаловался на все на свете. В конце концов он своего добился: я выписала ему чек. Чтобы его вытурить, пришлось расстаться с 1000 евро.

Избавившись от него, я первым делом включила компьютер.

Обнаружила, что от вас пришло сразу несколько писем, и на мгновение почувствовала себя лучше. Потом я их прочитала, и мое настроение взлетело до небес.

Я живо вообразила себе, как вы дремлете на диване под негромкий гул разговоров, в котором напрочь отсутствует голос вашего высоколобого зануды-зятя, — счастливый, как паша. Эта картинка сытой умиротворенности оказала на меня самое благотворное воздействие. Я принимаю ваше доказательство номер 4!

Затем я представила, как вы спасаетесь от преследований этой гарпии из Сарты и, признаюсь честно, расхохоталась. Пьер-Мари, да кто она такая, эта баба? У меня складывается впечатление, что вы ее боитесь. Разумно ли это, в вашем-то возрасте? Послушайте, да избавьтесь от нее раз и навсегда! Или уж как-нибудь перетерпите ее визит, но только не ведите себя как малое дитя. Не думаю, что страусиная тактика — наилучшая из возможных. Заодно напоминаю вам свое предложение: сообщите мне ее адрес, и я с ней разберусь. (Предварительно раздобыв то самое ружье — можете полностью на меня рассчитывать.)

Ну вот. Дайте мне немножко прийти в себя после кошмарных событий последних дней, и — обещаю! — я отвечу на все ваши вопросы. Пока просто вас обнимаю. В моем крошечном садике светит солнце, передо мной чашка крепкого кофе, жесткая мочалка помогла ликвидировать вонючие миазмы вытрезвителя, и я признаю вашу правоту: жизнь совсем не так ужасна.

P. S. После всего, что я вам рассказала, вы не отберете у меня табличку «Аделина Пармелан, выдающийся консультант»?

4 апреля 2013

От кого: Пьер-Мари

Кому: Аделина

Дорогая нарушительница!

Я надеялся, что вы повеселите меня рассказом о своих любовных подвигах, но должен признаться, что внезапная смена программы нисколько меня не разочаровала. Я совершенно пленен повестью о ваших воскресных злоключениях. Но ответьте мне на один вопрос. Не случилось ли вам посреди наихудшего эпизода (правда, тут еще надо определить, какой эпизод считать наихудшим: отравление тухлыми яйцами? ссору с подругой? пребывание в вытрезвителе? чек на 1000 евро, выписанный брату?) расслышать доносящийся из скрытых глубин мозга тонюсенький голосок, вещающий с утешительной интонацией: «Вот будет классно все это рассказать моему старому другу Пьеру-Мари Сотто»?

Итак, в минуту отчаяния вы хотели позвать на помощь именно меня? Скажу честно, читая эти слова, я чуть не расплакался. Видно, с возрастом становлюсь сентиментальным. Плюс не будем забывать о психологическом состоянии, в котором я пребываю последние два с половиной года. Порой достаточно строчки из песни, услышанной по радио в машине, или реплики в даже не лучшем фильме, или строчки в книге — и готово дело. Теперь я лучше понимаю своего деда, на которого простое название Шемен-де-Дам производило оглушительное впечатление: голос у него садился и он торопливо снимал очки, чтобы утереть глаза. Похоже, меня ждет то же самое, хоть я и не воевал в Вердене. И мою реакцию вызывает другое слово. Другое имя. Вы знаете какое.

Разумеется, Аделина, позвони вы мне, я помчался бы к вам на выручку. Если в начале письма я над вами и подсмеиваюсь, то исключительно с целью поднять вам настроение. На самом деле мне крайне неприятна мысль о том, что вам плохо, хоть я вас в действительности никогда и не видел. Да, это чистая правда: ради вас я совершил бы безрассудный поступок, на какой способен по просьбе весьма ограниченного числа людей (не считая родных): я нужен ему (или ей) — значит, надо действовать, а рассуждать будем потом. Кстати, вам известно определение такого понятия как друг? Друг — это тот, кому вы можете позвонить в три часа ночи и сказать: «Мне кажется, я совершил большую глупость. Можешь приехать с лопатой и большим куском пленки?» И он приедет.

Не бойтесь, ни капли уважения к вам я не потерял, и табличку, на мой взгляд, можно оставить. Разве что приписать внизу мелкими буковками (или в скобках) что-нибудь вроде: «Аделина Пармелан, выдающийся консультант (не прочь выпить)». Мне кажется, это только прибавило бы вам человечности, не находите?

Относительно моей второй корреспондентки из Сарты вы абсолютно правы. Меня обуяла паника, и я растерялся. Я ей отвечу — пока не знаю, что именно, но отвечу. Если вы не передумали нанести ей визит, не стесняйтесь. Она живет по адресу: Ле-Ман, улица Абель-э-Гордон, дом 7.

А теперь, без всякой связи с предыдущим, по поводу многоточий. Я вовсе не против многоточий, если они выражают колебание или используются для поддержания напряжения, например, когда вы описываете появление на сцене своего… брата! В подобных случаях многоточие исполняет функцию барабанной дроби и вполне допустимо. Я ненавижу многоточия, за которыми ничего не следует, которые выдают леность или попытку скрыть собственную некомпетентность. Ладно, урок окончен. Профессор Сотто, ау! Вы заметили, что вас давно никто не слушает?

P. S. Нет, не могу с вами расстаться, не затронув тему, которая волнует меня больше всего. Ваше длинное письмо меня, конечно, обрадовало, позабавило и взволновало, но… (скромное многоточие) я ждал другого. В следующий раз?

4 апреля 2013

От кого: Пьер-Мари

Кому: Жози

Дорогая Жози!

Ближе к вечеру говорил с Максом по телефону. Мне показалось, он какой-то вялый — наверное, действие лекарств? — и мрачный. Мы проговорили полчаса, и в конце он все-таки рассказал анекдот. Стоило мне услышать: «Помнишь, про то, как приходит к врачу…» — и я понял, что старина Макс снова с нами. Соль анекдота я не уловил, но в нужный момент засмеялся и заметил, что смеюсь сквозь слезы. Что-то я с годами становлюсь сентиментальным. Теперь я лучше понимаю своего деда, на которого простое название Шемен-де-Дам производило оглушительное впечатление: голос у него садился и он снимал очки, чтобы утереть глаза. Меня, Жози, ждет то же самое, хоть я и не воевал под Верденом.

Получил письмо от твоей подруги Лисбет. Ну и темперамент! Я сказал ей, что не смогу приехать в Ле-Ман, так она заявила, что приедет ко мне сама! Конечно, ради нашей с тобой дружбы я ее приму, но должен признаться, что слегка ее побаиваюсь.

На самом деле я пишу тебе не по поводу Макса и Лисбет.

А пишу я тебе по поводу мейла, который отправлял Максу 15 марта и который ты читала (с его разрешения, то есть я ни в чем тебя не упрекаю) — я просил его кое-что для меня разузнать. Когда ты отвечала мне вместо него, ничего про это не писала. Поэтому спрошу напрямую: ты ездила в Ле-Клуатр проверить, на самом ли деле некая Аделина Пармелан живет в тупике Марка Блока, дом номер 1?

Так была ты там или нет? Если да, что увидела? Как она выглядит? Живет одна? Какая у нее машина? Какие у машины номера?

Я перечислял вам признаки, выловленные в ее письмах, например употребление «почему» вместо «потому что». Жози, я не валяю дурака. Мне не слишком весело, но я не в депрессии. Голова у меня по-прежнему на плечах. Просто я удивлен, что эта женщина притягивает меня, и я хочу понять, в чем причина.

Ты, наверное, знаешь, как много это для меня значит. Если я не получу разъяснений от вас двоих, то сам сяду в машину и поеду разбираться, в чем дело. Возможно, именно это мне и следовало сделать с самого начала. Но ты в состоянии избавить меня от необходимости совершать столь долгое путешествие.

Жду новостей.

Обнимаю.

P. S. За Еву не беспокойся, она сильный человек.

4 апреля 2013

От кого: Жози

Кому: Пьер-Мари

Дорогой мой Пьер-Мари!

Мы с тобой так давно знаем друг друга, что я не стану ходить вокруг да около: ты меня достал. Вот именно: достал! Своими безумными «признаками», своей Верой и своими бессмысленными историями.

Хочешь начистоту? Получай. Если эта женщина вошла в твою жизнь и тебя к ней тянет, то это великолепно! Что еще тебе надо? Ты так боишься спугнуть Верину тень, что перестал жить, вот что я тебе скажу.

Ты боишься узнать, что Аделина Пармелан существует на самом деле? Боишься приезда Лисбет? Меня все это не касается.

Но, поскольку я все-таки твой друг, а вдобавок к тому еще и изрядная дура, то я выполню твою просьбу. Съезжу в твой Ле-Клуатр! Даже фотоаппарат с собой возьму, чтоб представить тебе вещественные доказательства. Если повезет, может, даже познакомлюсь с этой самой Аделиной Пармелан и честно ей признаюсь, что приехала шпионить за ее домом и переписывать номера ее машины. Представляю, как она обрадуется, когда узнает, что ты затеваешь у нее за спиной!

Имеющий уши.

P. S. Макс очень доволен, что ты ему позвонил.

4 апреля 2013

От кого: Аделина

Кому: Пьер-Мари

Пьер-Мари!

Последняя часть вашего письма погрузила меня в смятение, которое трудно выразить словами. У меня такое впечатление, что я вас разочаровала, и это ужасно.

Вы ждали рассказа о моем свидании с Роменом. Я и правда вам его обещала, и еще не поздно выполнить свое обещание, вот только мне сейчас совсем не хочется о нем вспоминать.

Какой смысл делиться с вами подробностями постельных сцен, когда вы ждете от меня совсем другого? Вот только чего именно? Многоточие после вашего «но» буквально перевернуло мне душу. Можно подумать, вы скрываете от меня свои истинные намерения. Можно подумать, вы не тот, кем я в последнее время привыкла считать вас, — я имею в виду, просто своим другом.

Я сама во всем виновата. По мере того как продолжалась наша переписка, я все реже вспоминала о том, с чего она началась, а ведь это, как я только что осознала, ключевой пункт. Мне хотелось забыть, почему между нами установилась связь. Мне хотелось думать, что это теперь не важно, что главное совсем в другом. Но теперь я вижу, что нет, а значит, надо вернуться назад.

Я заподозрила вас в сокрытии ваших истинных намерений, хотя именно я с самого начала вела с вами не вполне честную игру.

Случилось неизбежное, Пьер-Мари: пришла пора вскрыть тот объемистый пакет, который я вам отправила.

Пишу вам об этом со смертью в душе. Стоит вам его открыть, и вы меня возненавидите. Я потеряю вас, а мне этого совсем не хочется.

И все-таки, когда вы вскроете этот проклятый пакет, постарайтесь не смешивать все в одну кучу. Даже если я скрыла от вас некоторые важные вещи, я оставалась абсолютно искренней в каждом своем письме. Не лишайте меня своего доверия, умоляю вас.

Ладно. Жребий брошен. Мне грустно, но пенять не на кого, кроме как на себя.

Наша виртуальная встреча стала для меня подлинной — я хочу сказать, более подлинной, чем встречи со многими другими людьми из плоти и крови, которых можно потрогать.

Резкий поворот в нашей переписке вынуждает меня сделать то, что я так долго откладывала. Я сложу чемодан, запру свою келью на два замка, вызову такси (моя машина по-прежнему в комиссариате) и сяду в поезд, мчащийся на юг. Время идет, а мне в любом случае надо найти место, где начать новую жизнь, так зачем медлить? Нет-нет, не бойтесь, я не собираюсь последовать примеру своей истеричной землячки из Сарты, преследующей вас домогательствами: я не притащусь в Дром просить у вас убежища. Тулуза? Или Биарриц? Море и горизонт.

Если бы нашу историю написали вы, я уверена, вы придумали бы ей концовку получше. У меня нет вашего таланта. Простите.

Обнимаю вас — наверное, в последний раз.

P. S. Не забывайте, что вы нужны своим читателям (и читательницам) гораздо больше, чем сами думаете.

P. P. S. В чемодан я положу ноутбук. Куда бы меня ни занесло, я буду ждать знака от вас. Я готова принять ваш гнев и то, что хуже гнева, — ваше молчание.

4 апреля 2013

От кого: Лисбет П. Дестивель

Кому: Пьер-Мари Сотто

Дорогой Пьер-Мари!

Хоть вы и не ответили на мое предыдущее письмо (я понимаю, что вы полностью погружены в работу), позволяю себе снова обратиться к вам и сообщить, что да, я определилась с датой приезда в Дром: я буду у вас в эти выходные! Сама не думала, что соберусь так скоро, но в результате нашей с вами переписки у меня словно крылья за спиной выросли и моя инсценировка завершена! К тому же мой старенький папа сильно простудился, и ему нужен уход. Так что в субботу к вечеру прибуду и останусь не меньше чем на десять дней.

Как нам с вами лучше поступить? Назначим встречу сразу или мне позвонить, когда я буду на месте? На всякий случай — зная, что в глухомани, где живет мой папа, проблемы с интернетом, — вот номер моего мобильного: 060888518. Жду, что вы пришлете мне свой.

Еще раз огромное спасибо за то, что приняли мое предложение!

До скорой встречи и с безмерным удовольствием.

4 апреля 2013

От кого: Пьер-Мари

Кому: Жози

Жози!

Ну ты даешь! Можно подумать, я попросил тебя ограбить банк или кого-нибудь убить. Фотографировать и вступать в разговоры с этой самой Аделиной Пармелан я тебя тоже не просил. Я попросил всего лишь оказать мне услугу: съездить по указанному адресу, взглянуть, что там такое, и написать мне.

Если все-таки соберешься, поторопись: птичка, похоже, вот-вот вылетит из гнезда, после чего напасть на ее след будет невозможно.

P. S. Прости, но я дико хохотал, когда дошел в твоем письме до слов: «Ты меня достал». Я представил себе, как ты стоишь с насупленными бровями, высоко подняв над головой руки и развернув к небесам ладони, и декламируешь по слогам: «Ты ме-ня до-стал!» Жози, я тебя обожаю. Короче, сделай то, о чем я тебя прошу.

4 апреля 2013

От кого: Пьер-Мари Сотто

Кому: Лисбет П. Дестивель

Дорогая Лисбет!

Какая прекрасная новость! Ваш отец, несомненно, будет счастлив с вами увидеться. Я, разумеется, тоже. Как вы справедливо заметили, мы одним камнем убьем двух зайцев.

Я позвоню вам в начале следующей недели, в понедельник или во вторник. Не хотелось бы тревожить вас сразу по приезде. В первую очередь вы, конечно, должны будете заняться папой, что абсолютно нормально.

До скорой встречи, дорогая Лисбет. Осторожнее в субботу на дороге.

5 апреля 2013

От кого: Лисбет П. Дестивель

Кому: Пьер-Мари Сотто

Дорогой Пьер-Мари!

Прекрасно! Позвоните мне в понедельник! Я как раз успею немножко отдохнуть с дороги, позаботиться о папе и буду в полном вашем распоряжении. Я распечатала текст инсценировки в двух экземплярах, так что мы сможем прочитать его по ролям. Кроме того, я припасла для вас сюрприз. Какой — пока не скажу, но он имеет отношение к моему погребу.

При мысли о нашей скорой встрече я волнуюсь, как школьница! Когда я сказала своим «девочкам», что еду к вам, они буквально засыпали меня вопросами, которые я постараюсь вам задать. Еще я пообещала им привезти несколько подписанных вами фотографий. Надеюсь, вы не будете против?

Желаю вам приятных выходных. Жду вашего звонка в понедельник!

5 апреля 2013

От кого: Жози

Кому: Пьер-Мари

Пьер-Мари!

Во-первых, Макса сегодня к вечеру выписывают. Он чувствует себя намного лучше. Наверное, он уже говорил тебе, что в конце концов антибиотики справились с воспалением, из-за которого у него были такие сильные боли в бедре. Это хорошая новость, которой я и спешу с тобой поделиться.

А теперь — да, да, да! Пьер-Мари, я съездила в Ле-Клуатр. Прямо сегодня утром. И вот что я могу тебе сказать: дом № 1 в тупике Марка Блока действительно существует.

Когда я туда подъехала, все было закрыто. Ставни заперты — и на первом этаже, и на втором. Перед домом небольшой дворик и палисадник; за домом, насколько я смогла рассмотреть из-за забора, встав на цыпочки, садик побольше. На почтовом ящике полустертая от дождей, но читаемая надпись: «Вивиан Пармелан».

Сад не сказать чтобы очень ухоженный, но и не заброшенный. Под самым большим окном высаженные в ряд нарциссы; под навесом — пара сабо; рядом — свернутый поливальный шланг. Машины во дворе не было. Вокруг все спокойно, никаких странностей, ничего, что бросалось бы в глаза.

Я уже собиралась уходить, когда из соседнего дома вышел мужчина с собакой. Крупным золотистым ретривером — помнишь, у нас с Максом был такой же? И тут я сказала себе: «Жози, твой выход». Я поздоровалась с мужчиной и заговорила о собаке — чтобы вызвать к себе доверие. Мы с ним немного поболтали, но пес тянул его за поводок (естественно, ему хотелось гулять!), так что мужчине приходилось без конца повторять: «Куда, Ромен?», «Нельзя, Ромен!», «Назад, Ромен!». Странное ощущение: как будто он обращался к непослушному мальчишке.

Короче говоря, в какой-то момент мне удалось вставить словечко и сказать, что я ищу одну женщину — то есть твою Аделину Пармелан. Я показала на запертый дом, и мужчина подтвердил, что, выводя собаку, действительно видел там высокую брюнетку и даже несколько раз с ней здоровался. Как ее зовут, он не знал — вообще-то постоянно он тут не живет, а приехал в отпуск на две недели.

Я все-таки спросила, есть ли у женщины машина, и он ответил, что да. И добавил, что видел, как она грузила в багажник картонные коробки.

Но тут пес потерял остатки терпения, и мужчина, извинившись, повел его гулять.

Вот какой урожай я собрала для тебя, Пьер-Мари.

Должна признаться, что эксперимент получился увлекательным. У меня было ощущение, что я героиня какого-то фильма — понимаешь, что я имею в виду? Когда я садилась в машину, у меня по спине побежали мурашки. Мне не терпелось поскорее убраться из Ле-Клуатра, как будто я сделала что-то нехорошее. Ну не дура, скажи?

Как бы там ни было, вбей себе в башку, что дом населен не призраками — в нем живет ЖИВАЯ женщина. Не знаю, хватит ли тебе этого, чтобы избавиться от сомнений, но прошу: больше не посылай меня туда.

Я знаю, что в эти выходные Лисбет едет к отцу и вы с ней вроде бы договорились встретиться. Передаю с ней пару крепких поцелуев — она обещала положить их в чемодан. Надеюсь, что вы с ней хорошо повеселитесь, как когда-то, тринадцать лет назад, в Бандоле. Тринадцать лет! Господи, время несется так быстро, что я за ним уже не поспеваю.

Если увидишься с Евой, скажи ей, что мы все время думаем о ней и детях. Я знаю, что она сильный человек! А что касается развода — не ей, дочери своего отца, из-за этого огорчаться: у нее с детства прививка! Ах, Пьер-Мари! Ты всегда был и останешься моим любимым обормотом!

Ладно, целую. Надо хоть немножко прибраться до… возвращения моего собственного зверя — ты же знаешь Макса, это маньяк чистоты!

Не сбейся с курса.

5 апреля 2013

От кого: Оливер Вандеверт

Кому: Пьер-Мари

Пьер-Мари, хэлло!

Только что встретил в кафешке Дома, долго говорили о тебе, потому и пишу.

Представь себе, дорогой, если ты решил прикинуться ветошью, это не значит, что все вокруг о тебе забыли! Кстати, ты очень глупо поступил, когда отказался приехать две недели назад в Париж на книжную ярмарку, — упустил препотешный ужин в «Вефуре» в компании с Катрин и Себастьеном. Оба были в блестящей форме, тебе бы понравилось. Еще раз, рискуя нарваться на грубость, повторю: тот факт, что твоя последняя книга вышла четыре года назад, отнюдь не означает, что ты не должен проводить автограф-сессию. Ты же знаешь, что у тебя своя верная читательская аудитория, которая (что дано не каждому писателю) постоянно обновляется, притом в таком объеме, что позволяет поддерживать продажи на более чем приемлемом уровне. Кстати, Дом собирается выслать тебе приглашение на фестиваль в Сан-Мало, и мы очень рассчитываем тебя там увидеть. Помнишь нашу прогулку на пароходике? А журналиста из «Книжной недели», которого выворачивало наизнанку, пока мы пили шампанское за твою премию? Если согласишься приехать, обещаю тебе еще одну морскую прогулку и на сей раз обещаю довезти аж до острова Джерси!

Ну ладно. Как вообще дела? Начал новую книгу? Как я только что говорил Дому, мое шестое чувство (а про мое издательское чутье тебе известно) шлет мне всякие знаки. Полагаю, ты сидишь не разгибаясь над клавиатурой и готовишь нам очередной сюрприз. Я не ошибаюсь?

В качестве бальзама тебе на сердце — через два месяца выходит подарочное издание твоей трилогии (в коробке) на английском языке. Должно получиться нечто. Тебе будут звонить из отдела пиара и просить выбраться в Лондон — хорошо бы ты согласился.

Жду новостей. Не терпится узнать, что чудо-машина по имени Сотто снова включилась в работу.

Обнимаю дружески.

P. S. Пользуясь возможностью, передаю привет от твоего японского переводчика — встретился с ним на ярмарке. Он очень огорчился, что тебя там не было.

7 апреля 2013

От кого: Пьер-Мари

Кому: Аделина

Аделина!

Сейчас я вас отругаю. Ну что за ребячество? Не станете же вы меня убеждать, что это цунами вызвано моим невинным замечанием о том, что я «ждал другого». Прошу вас, не порите горячку! Подумайте хорошенько! Хотя бы получите назад машину! Черт возьми, будьте же благоразумны! Куда вы поедете? Вы что, не знаете, что бывает с людьми, которые вот так очертя голову бросаются неизвестно куда?

Не делайте вид, что вы не поняли, чего я от вас ждал. Я думал, что вы способны пробить брешь в стене молчания, окружающей меня последние два с половиной года, что вы подскажете мне след, поможете мне. Наверное, я наделил вас властью, которой вы не обладаете, а теперь, когда вы уверены, что я разочарован, чувствуете себя несчастной. Мне знакомо это ужасное чувство, и очень жаль, что я стал его причиной.

Как бы там ни было, мы пришли к тому, к чему пришли. Я не думал, что это произойдет так скоро, — я имею в виду, что так скоро закончится время невинной болтовни.

Но вы правы. Отныне, что бы ни случилось, отмахнуться от нескольких недель, на протяжении которых длилась наша переписка, уже нельзя. Мне она доставила огромное удовольствие, и даже более того — только не смейтесь, — я испытал нечто похожее на влюбленность. Сами знаете, как это бывает: живешь себе живешь, спишь наяву и телом и душой, и вдруг появляется некто и переворачивает всю твою жизнь. Ты весь обращаешься в нетерпение: я хочу ее видеть, она должна мне позвонить, она обещала мне написать. Все твои мысли заняты одним. Если она тоже тебя любит, то вы вместе погружаетесь в эту праздничную лихорадку. Я пережил подобное пять раз. В первый раз, когда мне было 15 и я оказался не на высоте. Следующие три раза связаны с моими тремя первыми женами. Да, даже с Пойдем, Котик мое сердце билось в учащенном ритме, и я не намерен над этим насмехаться. Пятый раз — это особая статья, и огонь в моей груди до сих пор не угас.

Я говорил про праздник. Да, это праздник души и тела. Он длится столько, сколько длится. А потом краски тускнеют, а точные линии начинают искажаться и плыть. Наступает пора недоразумений, сомнений, злости (чуть было не поставил многоточие, но вовремя сдержался).

У меня ощущение, что все это я пережил с вами, пусть в виртуальной форме и в ускоренном режиме, но с сохранением всех тонкостей процесса, например таких: сейчас, когда я пишу вам, я веду себя так, словно у нас все хорошо, — так некоторые пары, расставаясь, продолжают играть комедию своей угасшей любви. Это их бабье лето. Еще только раз. Самый последний. И все как раньше, — только добавляются слезы.

Аделина, я не хуже вас знаю, что в пакете хранится конец нашей невинности. Начиная с сегодняшнего утра я знаю это абсолютно твердо. После завтрака я пошел к себе в кабинет и долго стоял, глядя на него. Должен сказать, что он меня пугает, этот ваш толстенный пакет. Лежит себе, неподвижный и безмолвный, похожий на опасного зверя, и делает вид, что спит, но попробуй его потревожь (фу, какой штамп! Сотто, Сотто, как тебе не стыдно? Немедленно возьми себя в руки!). В конце концов я взял пакет в руки и, не вскрывая, ощупал.

Нет, в нем не рукопись. Не листы формата А4. Там длинные конверты размером 22×11. Судя по всему, две пачки: несмотря на то что вы упаковали их в пластиковый файл, в середине прощупывается пустота.

Письма.

Понятия не имею, что в них. Знаю одно: как только я их прочту, нас с вами — таких, какими мы были до сих пор, — больше не будет. Поэтому, пока пакет не вскрыт, хочу вас уверить: к той Аделине, с которой я переписываюсь уже сорок три дня, я сохраню всю свою теплоту и нежность. Я поверил в ее прошлое и в ее настоящее, в ее хор, ее травяные чаи и ее банкира. Этого уже не отменить. Один друг рассказывал мне, что во времена Минителя поддерживал пламенную переписку с молодой женщиной — пока не догадался, что обменивается сообщениями с мужчиной. Но это открытие не помешало ему сохранить самые приятные воспоминания об их общении.

Хотелось бы мне сказать вам: Аделина, продолжайте изобретать самое себя, я все вам прощу, даже то, что вас не существует! Но нет, ничего не выйдет. Пропадет вся прелесть.

Исходя из этого и подразумевая, что литература — это ложь, ну, или плод воображения, что одно и то же, получается, что литературное воображение есть сознательная ложь? Так, что ли?

Впрочем, как я вам уже говорил, порой я сам воспринимаю себя как вымышленного персонажа, что помогает мне мириться с собой, добавляет мне интереса в собственных глазах и делает меня не таким несносным, какой я есть на самом деле. Остается лишь следить за тем, чтобы не слишком увлечься этой опасной игрой. Кроме того, к реальности меня исправно возвращают весы: вы когда-нибудь видали фикцию, которая тянет на 106 кило?

Вынужден с вами проститься, Аделина. Через час приезжает Ева с детишками, и мне надо заняться курицей, картофельным пюре и фланом с кокосовой крошкой.

Вечером, когда я их провожу, я вскрою пакет. Вы полагаете, что после этого нам придется поставить крест на всем, что между нами было? Что я обязательно должен буду вас возненавидеть? Меня это страшно огорчает — так, что даже не верится.

Я тоже вас обнимаю — возможно, в последний раз.

Ваш друг (в данную минуту я все еще ваш друг)

P. S. Спрашивается, где вы сейчас находитесь.

7 апреля 2013

От кого: Пьер-Мари

Кому: Оливер

Дорогой Оливер!

Спасибо за письмо. Мне всегда приятно видеть твое имя в папке «Входящие». Ладно, теперь к делу. Я не пишу. Очень жаль, но твоя знаменитая издательская интуиция на сей раз тебя подвела.

Хотя, если задуматься, это не совсем так. Все обстоит довольно-таки сложно. Когда я был маленьким, у нас в ходу было забавное выражение: «бежать рядом с велосипедом». Помнишь? Вот именно этим я сейчас и занимаюсь: бегу рядом с велосипедом. Мой литературный велосипед стоит в гараже со спущенными шинами и лопнувшей цепью, а я сижу рядом и накручиваю педали. Понятия не имею, то ли я дрыгаю ногами в пустоте, то ли подо мной какой-то странный невидимый велосипед, но факт остается фактом: педали я кручу.

Прости за то, что говорю загадками. Будь мне самому все ясно, я бы честно с тобой поделился. Я ничего не скрываю, просто сам в полном тумане относительно сочинительства. Уверен я в одном: если что-то у меня появится, ты of course получишь это первым. Отсюда вывод: надо набраться терпения и не дергать меня. Ты же знаешь, до чего извилист мой творческий путь; я и сам порой на нем теряюсь, а попробуй объясни другим, даже тебе, хотя ты понимаешь меня как никто (небольшой комплимент любимому издателю — дешево и сердито).

Что касается Сен-Мало, то, увы, как раз на этой неделе во Францию приезжают мои дочки-близняшки (те, что живут в Бергене, в Норвегии), и я намереваюсь вовсю использовать это обстоятельство, чтобы насладиться их обществом. Передай, пожалуйста, Дому и не забудь его поблагодарить.

А вот насчет Англии — согласен. Я знаю, что они там классно поработали, придумали подарочный короб, так что я перед ними в долгу. Только постарайся организовать, чтобы переводчиком ко мне, как обычно, прикрепили Дональда. Благодаря этому прекрасному человеку моя речь по-английски звучит умно. Волшебное ощущение.

Дорогой Оливер, передавай привет всем друзьям. Еще раз спасибо, что не оставляешь меня вниманием и заботой даже на расстоянии. Я тронут.

7 апреля 2013

От кого: Пьер-Мари

Кому: Жози

Дорогая Жози!

Спасибо!

Для начала знай: ты не зря ездила в Ле-Клуатр. Вопреки тому, что ты думаешь, твой отчет о поездке и особенно о разговоре с соседом-собачником оказался для меня чрезвычайно информативным. Благодаря ему мне открылось не то, что есть на самом деле, а то, чего нет, а это весьма ценно.

Аделина Пармелан уверяла меня, что у нее роман с неким Роменом; теперь — спасибо тебе! — я в курсе, кто такой Ромен: он покрыт шерстью, ходит на четырех лапах и имеет хвост! Судя по всему, эта дама наделена даром мифотворчества, что мне скорее импонирует, хотя в данном конкретном случае меня гораздо больше интересует правда.

Ей много известно. Если я попытаюсь на нее наехать, она насторожится, закроется, как устрица, а то и вовсе исчезнет без следа. Поэтому я должен обращаться с ней очень бережно. Вскоре я буду знать больше и обязательно все тебе расскажу — ты это заслужила.

Лисбет, наверное, уже в наших краях, у своего отца. Завтра я должен ей позвонить и, думаю, минут через пятнадцать она уже будет стучать ко мне в дверь. Кстати, насколько близко ты с ней дружишь? Она довольно странная особа, тебе не кажется?

Еще раз спасибо за Ле-Клуатр. Ты просто гений.

Поцелуй Макса. (У вас есть платный канал? Он мог бы смотреть футбол — вместо того чтобы читать Кьеркегора.)

8 апреля 2013

От кого: Жози

Кому: Пьер-Мари

Пьер-Мари!

Пишу коротко — должна везти Макса к кинезиотерапевту. Ему наконец-то назначили сеансы физической реабилитации.

Да, Лисбет — та еще штучка! С ней — или все, или ничего. Или ты поддаешься ее обаянию (вспомни, она ведь красивая женщина), или бери ноги в руки и дуй от нее подальше. Лично я отношусь к первой категории и от души надеюсь, что и ты скоро вступишь в наш клуб.

Мы познакомились лет тридцать назад, когда нас с Максом перевели в городок под Парижем. Мы просто работали в одной школе. Но сблизила нас профсоюзная работа, особенно забастовки 86-го года («Деваке — по башке!», «Деваке — по башке!», помнишь?). Мы рисовали плакаты, сочиняли песни и дружно маршировали на манифестациях.

Лисбет всегда была бойцом, отсюда ее сегодняшняя увлеченность проблемами «девочек». Я знаю, что ты далек от политики (из-за чего мы с тобой немало ссорились), но уверена, что у вас с ней найдется масса других тем для разговора. Лисбет интересуется всем на свете.

Это порядочная, искренняя и цельная женщина. А главное — невероятно жизнерадостная.

Ну ладно. Я же вижу, что твои мысли занимает эта выдумщица Аделина. Я надеялась, что мое «расследование» избавит тебя от наваждения, но с сожалением констатирую, что добилась противоположного результата. Любишь ты осложнять себе жизнь, Пьер-Мари, чем страшно меня огорчаешь. Я всегда считала, что все вы, художники, слегка тронутые, и твои знакомства только подтверждают мою правоту.

Все, мне пора бежать.

Макс тебя целует!

Я тоже. Не забывай, что жизнь — она не только в книгах. Настоящая жизнь, с настоящими живыми людьми.

8 апреля 2013

От кого: Оливер

Кому: Пьер-Мари

Мой дорогой Пьер-Мари!

Прочел твое письмо только сегодня утром и спешу тебе ответить как твой друг.

Забудь, что я издатель, забудь про Сен-Мало и скажи мне честно: что означает твоя метафора с велосипедистом? Что ты хотел ею сказать? Что потерял контроль над собственными педалями? Утратил ориентиры?

Ладно, ни к чему ходить вокруг да около. Новости о Вере есть?

Ты знаешь, что с тех пор, как на тебя свалился этот ужас, все у нас о тебе беспокоятся, и я первый. Я говорю это не потому, что твои книги занимают в каталоге издательства весьма значительное место, — надеюсь, ты не думаешь, что я настолько циничен.

Я прекрасно расслышал твою просьбу не надоедать тебе и, ежели таково твое желание, готов оставить тебя в покое. Просто знай, что я часто думаю о тебе. Ты мне как брат.

Не делай глупостей, ладно?

8 апреля 2013

От кого: Пьер-Мари

Кому: Жози

Жози!

Хочу задать тебе одну задачку из области математики, точнее, из области теории вероятности. Пожалуйста, будь очень внимательна.

Итак: допустим, есть человек, который отправляет послания по электронной почте, всего порядка двадцати, в том числе — довольно пространные. Во всех этих письмах встречается одно-единственное слово, написанное ЗАГЛАВНЫМИ БУКВАМИ, и оно повторяется два или три раза.

Далее. Допустим, второй человек по имени, предположим, Жози, не знакомый с первым человеком, отправляется по месту жительства этого первого человека, никого там не находит, возвращается домой и в свою очередь отправляет по электронной почте письмо, в котором пишет ЗАГЛАВНЫМИ БУКВАМИ одно-единственное слово, и это слово, как ты уже догадалась, то же самое, что и написанное ЗАГЛАВНЫМИ БУКВАМИ первым человеком.

Теперь скажи на милость: учитывая количество слов, существующих в нашем прекрасном языке, а также принимая во внимание, что два упомянутых человека не знакомы друг с другом и никогда не встречались, какова вероятность подобного совпадения? Я тебя не тороплю — подумай хорошенько. Слышишь, я постукиваю по краю бокала своей вилкой: дзынь-дзынь? Дзынь!

Не понимаешь? А я понимаю. И предполагаю, что вероятность события может оцениваться как 1 к 200 000. Тем не менее оно произошло. В адресованных мне письмах Аделина Пармелан дважды написала слово ЖИВАЯ заглавными буквами, и ты, побывав возле ее дома, сделала то же самое. Кроме того, ты сама призналась, что, садясь в машину, почувствовала сильнейшее желание поскорее убраться из Ле-Клуатра — настолько сильное, что у тебя по спине побежали мурашки. Писала ты мне об этом или нет?

Прости мою резкость, но ты в своем письме меня тоже не пощадила, так что мы квиты. Ты рассуждаешь про настоящую жизнь. Очень хорошо. Только не забывай, что непонятные, скрытые от нас вещи являются частью этой самой настоящей жизни.

Зачем я все это говорю, милая Жози? Чтобы убедить тебя: я не спятил. Кстати, расставим точки над i: ты ошибаешься, и художник не может себе позволить быть чокнутым, так же как хирург или летчик гражданской авиации.

Никак не решусь позвонить Лисбет. Боюсь, что своим звонком распахну дверь навстречу циклону, который ворвется в мое жилище и унесет все, что здесь есть: мебель, картины, обои и меня. Ни секунды не сомневаюсь в превозносимых тобой качествах твоей подруги, но я ее боюсь. Жизнерадостные люди внушают мне страх. Я опасаюсь, что она обрушит на меня свое здоровье, свое прекрасное настроение и свое восхищение. Если честно, я боюсь, что она меня… съест. Да, именно так: я боюсь, что она меня съест. Кот тоже что-то такое чувствует — ходит кругами и тщетно ищет место, где приткнуться. Заметно нервничает. Как ты думаешь, способны животные до такой степени предчувствовать опасность?

С другой стороны, если я ей не позвоню, с нее станется заявиться без предупреждения. Отыскать мой дом легче легкого — меня здесь все знают. Знаешь, Жози, в настоящий момент мне хотелось бы уменьшиться и стать невидимкой. Чтобы никто меня не нашел.

Ладно, позвоню ей завтра, во вторник. Да, точно, завтра.

Передавай привет Максу.

8 апреля 2013

От кого: Пьер-Мари

Кому: Оливер

Дорогой Оливер!

Твое письмо меня растрогало. Ты для меня нечто большее, чем издатель, разве я должен об этом напоминать? Когда ты выйдешь на пенсию, а обо мне все забудут, мы все равно будем продолжать видеться, и ты это прекрасно знаешь.

Стоило мне прочитать твои слова: «Ты мне как брат», как у меня горло сжалось. Не иначе, это возрастное: что-то становлюсь сентиментальным. Теперь я лучше понимаю своего деда, на которого простое название Шемен-де-Дам производило оглушительное впечатление: голос у него садился и он снимал очки, чтобы утереть глаза. Меня ждет то же самое, хоть я и не воевал под Верденом.

Новостей как таковых от Веры нет. Но я не собираюсь тебя обманывать: я напал на след, и это самый серьезный след с момента ее исчезновения 28 октября 2010 года. Пока что я собираю фрагменты головоломки: вступил в переписку с человеком, которому многое известно; сегодня вечером намереваюсь написать еще одному человеку, которому, как мне кажется, тоже кое-что известно, но главное — мне в руки попал один документ. Ужас в том, что я боюсь с ним ознакомиться.

Ниточка, за которую я ухватился, очень тонкая, а тянуть за нее — очень больно. Но я все-таки тяну — это и есть то, что я называю крутить педали. Понимаешь? Но там все — сплошной туман.

Прости, что говорю загадками, больше пока рассказать не могу. Надеюсь сделать это когда-нибудь потом, когда найдем с тобой речушку, чуть менее загаженную, чем остальные, и будем удить пескарей.

Глупостей делать не стану, так что спи спокойно.

Обнимаю тебя как брат.

8 апреля 2013

От кого: Аделина

Кому: Пьер-Мари

Пьер-Мари!

Париж.

Это означает, что сейчас я в Париже.

Возможно, к минуте, когда я вам пишу, вы уже вскрыли пакет. Не знаю.

Если вы еще не сделали этого, руки уже подсказали вам, что в нем находится.

Все сложилось бы иначе, разорви вы крафт-бумагу в тот день, когда пакет оказался у вас в почтовом ящике. Но вы повели себя непредсказуемо. И передо мной встал вопрос: как удержать ваше внимание? Я послушалась ваших писательских советов и, чтобы ваш интерес не ослаб, слегка отошла от реальности.

Начиная с этого момента игра перестала мне подчиняться. Я выдумала вас, а вы явились мне настоящим. Восхитительно настоящим! Да, Пьер-Мари, у меня тоже подпрыгивало сердце, когда среди всякого спама мелькало ваше имя.

Я тоже пережила счастливое нетерпение. И совершенно забыла о главном: рано или поздно мне придется обмануть ваше доверие. Если из нашей истории и можно извлечь хоть какой-то урок, то он заключается в следующем: нам не дано ничего контролировать, мы не способны управлять другими людьми. Мы не Господь Бог. Ни вы, ни я, под каким бы именем я ни выступала.

Помочь вам? Да, в каком-то смысле именно к этому я и стремилась — и продолжаю стремиться.

Буду, сгорая от стыда, молча ждать от вас отпущения грехов — если вы соизволите мне их отпустить.

И последнее. Не сомневайтесь в одном: под именем, которым подписано это письмо, сердце колотится как бешеное.

8 апреля 2013

От кого: Пьер-Мари

Кому: Аделина

Аделина!

Нет, я так и не вскрыл пакет.

Хотя почти решился. Было десять вечера, Ева с детьми уехали домой, я перемыл посуду, навел в доме порядок. Поднялся к себе в кабинет, он у меня на втором этаже, расчистил стол — унес пустые чашки, сложил диски, разобрал бумаги — и водрузил на него пакет.

По-моему, я с полчаса, не меньше, сидел и смотрел на него и не мог набраться храбрости, чтобы содрать защитную пленку, которая, казалось, только того и ждала. Она и так уже кое-где отклеилась, так что мне достаточно было бы легонько потянуть за уголок и, даже не вскрывая пакета, отогнуть верхний клапан и заглянуть внутрь, в образовавшуюся щель, чтобы разобрать на первом же белом конверте имя получателя и узнать — если допустить, что я должен его узнать, — знакомый почерк. Я вполне отдаю себе отчет, что рассуждаю о вскрытии пакета так, словно речь идет о раздевании женщины, — с той лишь разницей, что последнее сулит наслаждение, тогда как первое…

Я хочу знать, но боюсь, что это знание меня убьет. Наверное, в следующий раз, когда я решусь, я должен буду действовать не рассуждая.

А пока попробую другой способ, помягче. У меня есть знакомый человек, которому кое-что известно и который, возможно, просветит меня в менее резкой форме.

Как видите, у нас будет передышка.

P. S. Вы правы — мы не Господь Бог.

8 апреля 2013

От кого: Макс

Кому: Пьер-Мари

Старина!

По понедельникам Жози никогда не бывает вечером дома — у нее по расписанию бридж. А раз я вроде бы в состоянии сам за собой поухаживать, то вот она и смылась. Так что я хоть почту смог посмотреть. В конце концов, поручение съездить в Ле-Клуатр ты давал мне, правильно? У нас с Жози один электронный адрес (мы слишком давно женаты), и мы в каком-то смысле стали взаимозаменяемы.

Хотя как посмотреть. Честно тебе скажу: я бы с радостью отдал ей свое второе бедро, лишь бы на операцию она легла вместо меня!

Короче, в чем разница — и огромная! — между Жози и мной, так это в том — и ты сам это знаешь, — что она женщина. Баба до мозга костей, старикан! Следовательно, напрочь лишена мужской солидарности. Когда она мне рассказала, что подсунула тебе эту полудурочную, я чуть кони не двинул. И сейчас пишу тебе специально ради этого. Только учти: она не должна знать, что я тебе писал. Как только отошлю письмо, сразу удалю его отовсюду. Если Жози прознает, мне кирдык. Дай слово, что не протреплешься. Ни словом, ни намеком! Будет скандал века, ты уж мне поверь.

Ладно, язык за зубами ты держать умеешь.

В этом секретном послании я должен сообщить тебе две вещи.

Первое. Ты совершенно прав, что чувствуешь себя в опасности, когда в окрестностях бродит Лисбет П. Дестивель. Я достаточно близко с ней знаком, чтобы утверждать, что она чокнутая. «Жизнерадостная»? Ну да, возможно. Но, на мой взгляд, это политкорректный аналог выражения, означающего, что у нее зудит в одном месте. С тех пор как она овдовела, все пенсионеры Ле-Мана при виде ее трясутся от страха, старина. Даже я сдрейфил, а ты меня знаешь, я аскетом никогда не был. Ладно, сейчас поздно ахать и охать, ее уже не удержать, но я за тебя боюсь. Может, ты, когда рыл бассейн у себя в саду, заодно выкопал подземное бомбоубежище? Если да, то молодец. Если нет, хватай лопату и беги копать. А может, твой дедуля из-под Вердена оставил тебе в наследство старое ружье? Срочно доставай его с чердака! Короче, ты меня понял. Найди любой способ, но спасись от этой психопатки, если, конечно, не хочешь помереть, как Феликс Фор.

Вторая вещь, о которой я хотел тебе сказать, касается твоих странных отношений с девицей из Ле-Клуатра.

Жози убеждена, что ты повредился рассудком. Наверное, поэтому она рассказала тебе не все. Зато мне — все. В своем «отчете» она упустила одну деталь. Не знаю, важна она или нет, сам смотри.

Она написала тебе, что видела фамилию на почтовом ящике, но утаила, что в ящике была почта. Большой конверт, который даже не помещался в него целиком. Жози поняла, что дом заперт, и рискнула потянуть за уголок конверта, чтобы посмотреть, что на нем написано. Святое женское любопытство! Представь себе, конверт был отправлен из комиссариата Девятого округа Парижа.

Поступай с этой информацией как знаешь. Надеюсь, ты не вляпаешься в грязную историю (про Лисбет пока молчу!). Все, Жози вот-вот вернется, надо успеть удалить письмо. Не забудь — это наша тайна! Не проболтайся!

Держись, старичок.

Как только смогу (блин, слышу, машина подъезжает!)

Обнимаю!

13 апреля 2013

От кого: Пьер-Мари

Кому: Глория

Красавица моя, милая Глория!

Пишу тебе из Праги (пригласили во французский лицей), где пробуду до воскресенья, то есть до завтра. Приезжать в этот город без возлюбленного я тебе категорически запрещаю. Если у тебя его пока нет, подожди, пока он появится, и приезжай вместе с ним, иначе испортишь себе всю поездку. То же самое относится к Венеции. Обещаешь?

Наверное, ты удивлена, что я тебе пишу. Действительно, я делаю это нечасто. Но, когда ты прочтешь мое письмо, удивишься еще больше. Нет-нет, не прыгай сразу в конец письма! Ты же знаешь, как писатели это ненавидят. Как-то мне случилось наблюдать такую сцену. Я ехал в поезде, и рядом со мной молодая женщина читала мой роман, да не какой-нибудь, а самый любимый, «Живые и мертвые, Барт». И вот она у меня на глазах полезла на последнюю страницу, чтобы посмотреть, чем кончится история. Я чуть ее не обматерил.

Поэтому, пожалуйста, наберись терпения и прочти все написанное в должном порядке, хорошо?

На Пасху у Никола не было только тебя, но я ни в чем тебя не упрекаю. С тех пор как не стало Веры, ты на семейные сборища ни ногой. И я тебя понимаю. Я сам каждый раз говорю себе, что, думая только о ней, мы будем ощущать ее отсутствие так же явственно, как ощущали бы ее присутствие, и изображать радость, отчего станет только хуже. На самом деле ничего подобного не происходит. Конечно, мы думаем о ней, но в то же время постепенно ее забываем. Жизнь берет свое — вспомни, как люди ведут себя после похорон.

Каждый притащил что-то из еды, мы много смеялись, было шумно, весело и бестолково. В следующий раз обязательно приезжай — будешь приятно удивлена.

Я мог бы позвонить тебе, но предпочитаю написать — так мне проще взвешивать свои слова, а я обязан взвесить каждое. У тебя, со своей стороны, будет время обдумать прочитанное, не отвечая в ту же секунду, что намного комфортнее. Мне не хотелось бы ни подгонять тебя, ни принуждать к чему-либо, ни заманивать в ловушку.

Я хочу поговорить с тобой о той пятнице, когда почти пять лет назад я вечером заезжал за тобой в Лион. Это было в октябре 2008 года, следовательно, тебе был 21 год и ты уже училась в консерватории. Я поехал за тобой потому, что на железной дороге объявили забастовку, помнишь? Вера не смогла, она в те выходные уезжала с коллегами-переводчиками по работе куда-то на юг. Я добрался до тебя поздно, ближе к полуночи, и ты ждала меня в подъезде. На обратном пути я немного заплутал, и мы случайно оказались на улице, которую ты, возможно, узнаешь на прикрепленной к письму фотографии.

Нет, фотографировал не я. Снимок мне прислали недавно, сопроводив вопросом, говорит ли он мне о чем-нибудь. Это походило на начало шантажа, поддаваться которому не входило в мои намерения, и я ответил отрицательно. Мало того, я вступил в дальнейшую переписку с отправительницей снимка, оказавшейся очень славной женщиной. Что касается рукописи, которую она прислала мне с первым письмом, то я решил, что не стану ее читать.

Итак, Глория, две важные вещи.

Во-первых, рукопись — никакая не рукопись. Это письма. Навскидку их штук сорок — навскидку потому, что пакет я так и не вскрыл. И скорее всего, никогда не вскрою. Мне слишком страшно.

Во-вторых, фотография повергла меня в сильнейший душевный трепет, потому что я мгновенно узнал на ней ту лионскую улицу, по которой мы с тобой вдвоем случайно проезжали октябрьской ночью 2008 года и стали свидетелями странного и незабываемого события.

Я ехал очень медленно. Как сейчас вижу трамвайные провода, рельсы, фонари, несколько стоящих на тротуаре машин, припозднившихся велосипедистов, а вдали — пешеходов, очевидно возвращающихся домой из театра или ресторана. Помню наш оживленный разговор, как помню почти все наши с тобой разговоры.

И тут ты, Глория, что-то заметила.

Ты вдруг пришла в страшное возбуждение, схватила меня за руку и закричала: «Налево! Сверни налево! Нам туда! Сворачивай скорее! Налево!» Твоя просьба звучала скорее приказом, хотя была абсолютно необоснованной — я свернул, и в результате мы заблудились еще больше.

Только позже я понял, что ты вынудила меня свернуть налево не потому, что так уж хотела туда попасть, а потому, что не хотела, чтобы я проехал дальше по той улице, где мы находились.

Всю оставшуюся дорогу ты была какой-то — не могу подобрать другого слова — фальшивой, в том смысле, что вела себя неестественно. Раньше я никогда не видел тебя в таком состоянии, и чувствовал себя отвратительно. Что-то произошло. Что именно, я не заметил, но тебя это «что-то» явно ошеломило.

При этом надо знать, что выбить тебя из колеи не так уж просто. С нашей первой встречи в Тулузе я всегда восхищался твоим апломбом. Тебе тогда едва исполнилось 15 лет, а я уже был известным писателем, но на тебя моя известность не произвела ровным счетом никакого впечатления. Если кто из нас двоих и был под впечатлением, так это я. А в тот день, когда — много месяцев спустя — Вера чуть наклонилась ко мне (мы с ней стояли в очереди перед кинотеатром в Балансе; ты решишь, что это глупо, но я все помню) и вполголоса произнесла: «Глория очень тебя любит», я испытал гордость. Эти четыре слова принесли мне больше удовлетворения, чем большинство моих литературных наград! Одним словом, для меня чрезвычайно важно, что ты думаешь, но ты ведь и так это знаешь?

Той ночью в машине, пока мы ехали домой, мне несколько раз показалось, что ты хочешь со мной поговорить. Ты почти решилась. Что-то тебя мучило — что-то ужасное. Но ты так и не заговорила. Спросила только, можно ли тебе закурить. Я и не знал, что ты куришь. Дома ты поднялась к себе в комнату, и я слышал, что ты плачешь. Мне следовало постучать к тебе в дверь и спросить, что случилось. Но мужчинам такие инициативы даются плохо. Со своими родными дочерьми я еще могу взять на себя ответственность, но с тобой? Вера завтра возвращается, сказал я себе, она лучше во всем разберется. Но на следующее утро никаких следов вчерашнего не осталось, ты стала такой, какой была всегда, а Вера, с которой я поделился своей тревогой, сказала, что ты просто неважно себя чувствовала.

Глория, мне сдается, что теперь я знаю, что именно ты в ту ночь увидела на лионской улице.

Ты увидела то, чего не увидел я, потому что вдаль ты видишь лучше, чем почти 60-летний человек. Ты увидела, как два человека идут взявшись за руки, или под руку, или обнявшись, или вместе открывают дверь подъезда, собираясь зайти в дом. Или это были двери гостиницы? Ты узнала одного из двоих — по одежде, или по фигуре, или по прическе. Ты поняла, что этот человек — Вера. А второй — мужчина, но не я. Хотя в нормальных обстоятельствах мужчиной, который держит Веру за руку, или под руку, или обнимает ее, или вместе с ней заходит в двери гостиницы, то есть мужчиной, который любит ее и которого любит она, должен быть я.

(Сделаю паузу. Мне было очень трудно и больно написать предыдущее предложение.)

Ты инстинктивно попыталась меня защитить, избавить меня от этого шокирующего зрелища — так взрослые заставляют ребенка отвернуться, чтобы он не увидел чего-то ужасного, например оторванной человеческой ноги на месте попавшего в катастрофу мотоциклиста (мне недавно пришлось наблюдать такую сцену).

Но, может быть, ты знала того мужчину? Может быть, ты была в курсе происходящего? Мать и дочь. Вера и Глория. Две неразлучные подруги. Сколько раз вы вдвоем допоздна засиживались на кухне, когда остальные члены семьи, и в первую очередь я сам, зевая, расходились спать? Вера и Глория. Вы сидели и тихонько болтали, смеялись и делились друг с другом секретами. О чем Вера и Глория разговаривали на кухне в три часа ночи, когда весь дом спал?

Сколько раз вы вежливо выпроваживали меня, если я хотел присоединиться к вашим разговорам — в саду, в гостиной, на ступеньках крыльца? «Иди-иди, дорогой! Тебя сюда не звали! Нам дадут спокойно поговорить или нет?» Я никогда не обижался. Напротив, ваше женское сообщничество меня умиляло.

Мне нравится, когда у людей есть тайны. У меня они есть, и у других должны быть. Ваши тайны принадлежали вам, и я считал это нормальным. Но вот что-то случилось, Вера перешла некую грань, и ты не смогла последовать за ней потому… потому, что ты меня «очень любила», и потому, что ты ненавидишь предательство.

Вера тоже очень меня любила, чтобы не сказать больше. Но она по природе — пожирательница жизни. Я помню, каким ураганом была наша встреча в Бриве. Помню, с какой легкостью она смела со своего пути все препоны. Дети? Детей она заберет с собой. Муж? Она о нем позаботится, да и все равно между ними давно все кончено. Говоря «все кончено», она подразумевала, что они больше не любят друг друга, как в первый день. С Верой можно было только так. Или — пламень, или — ничего.

Вот о чем я подумал: если после нашей встречи в Бриве она смогла за три недели послать к чертовой бабушке всю свою предыдущую жизнь, то почему бы ей было не повторить то же самое с другим мужчиной восемь лет спустя? Логично, не так ли? На протяжении всех этих лет она слегка прикрутила фитиль, но огонек, бесспорно, продолжал гореть.

В первые же дни после ее исчезновения я догадался, что ты что-то скрываешь. Что-то такое, о чем невозможно рассказать. Мы все предпринимали отчаянные попытки ее отыскать. Все, кроме тебя. Как будто ты уже знала, что любые поиски тщетны. Ты просто интересовалась, как они продвигаются, даже не давая себе труда участвовать в этом фарсе. Если мы пребывали в смятении, то ты — в гневе. Ты носила этот гнев на своем лице, словно печать. Он читался в твоих сжатых челюстях, в твоих глазах.

Я много раз хотел с тобой поговорить и если так и не решился, то только из страха. Я боялся узнать правду.

Но сегодня все пришло в неистовое движение. Мне достаточно вскрыть этот проклятый пакет, чего я не делаю. Не хочу причинять себе лишнюю боль. Сжечь его, что ли?

Женщину, с которой я вступил в переписку, я тоже не хочу расспрашивать в лоб и тоже из страха. Я боюсь разрушить нечто хрупкое, что между нами возникло. Что именно, может, расскажу тебе в следующий раз.

Одним словом, мне хотелось бы услышать правду от тебя, Глория. Так она будет менее жестокой.

Где твоя мать? Где Вера?

Пожалуйста, скажи мне.

P. S. Карту Андалусии, твой рождественский подарок, получил. Спасибо. Она очень красивая, и я повесил ее над своим столом.

15 апреля 2013

От кого: Пьер-Мари

Кому: Макс и Жози

Дорогие Макс и Жози!

Я знаю, что мои письма, адресованные одному из вас, рано или поздно попадают в лапы второму, так что стреляю дуплетом и обращаюсь сразу к обоим.

Только что вернулся из Праги. Какой город! Не пугайтесь, я не собираюсь морочить вам голову рассказами о старом еврейском кладбище, Градчине, Карловом мосте и Франце Кафке. Мне прекрасно известно, что вам на все это глубоко наплевать и в настоящий момент вас волнует одно: как прошла во вторник моя встреча с Лисбет П. Дестивель.

Не представляю, как построить свой отчет, поскольку ваши интересы немного расходятся. Но все-таки постараюсь сделать так, чтобы вы оба получили удовлетворение. Для этого каждому из вас нужно будет прочитать обращенную к нему часть письма.

Для Жози. Во вторник утром я позвонил Лисбет и предложил ей заехать ко мне во второй половине дня, но она убедила меня, что будет лучше, если она приедет к обеду, о котором позаботится сама.

Для Макса. Эта ненормальная приперлась в 12:50, ровно в тот момент, когда Никола Стуфле задал финальный супертрудный вопрос. В корзинке у нее было столько еды, что семь человек могли бы ею питаться в течение недели, и три бутылки розового прованского.

Для Жози. Она пришла одетой по-летнему, хотя на улице было свежо. Ты права, это красивая женщина.

Для Макса. Юбка на ней была такая узкая, что я поражаюсь, как она не лопнула по швам. Не успев сесть, она принялась натягивать ее на коленки. Спрашивается: почему она не надела юбку подлиннее? Я как-то успел забыть, до какой степени у нее зудит в одном месте.

Для Жози. Мы пообедали на кухне. Она рассказала мне о своем детстве в Кресте, отрочестве в лицее Монтелимара, знакомстве с мужем, трех своих выкидышах и вдовстве. У твоей подруги головокружительная скорость словоизвержения. Она выразила сочувствие моему одиночеству.

Для Макса. Мы съели на кухне ее пирог с оливками и выдули первую бутылку розового. Она все время сокрушалась насчет моего одиночества — у нее это прямо-таки идея фикс. Сколько я ни твердил, что у меня все в порядке, она ничего не желала слушать. «Что, даже домашнего животного нет?» — «Почему? Есть кот». Она поискала его глазами, но, как ты догадываешься, бедный зверь давным-давно спрятался подальше.

Для Жози. Около 16:00 мы сели за работу. В гостиной. Слегка поддатые. От ее инсценировки я слегка обалдел. Она, видишь ли, постаралась оживить мои диалоги. Результат вышел ошеломительный.

Для Макса. Ближе к вечеру, изрядно набравшись, мы сели за работу. Представь себе, она плюхнулась в низкое кресло — это в своей-то юбке. Инсценировка ее — полное дерьмо. Мне казалось, я в жизни всякого насмотрелся, но это было нечто! Никто еще так не уродовал мои тексты.

Для Жози. В какой-то момент она уронила на пол свои листки. Я поднялся, чтобы помочь ей их собрать. Жози, мне очень хотелось бы рассказать тебе, что произошло дальше, но ты знаешь, что я неисправимо стыдлив. Помнишь фильмы, которые показывали накануне сексуальной революции 68-го года? Как только парочка начинала целоваться, камера тут же отъезжала в сторону и принималась пристально изучать аквариум с рыбками или растение в горшке. В общем, тебе придется довольствоваться тем же.

Для Макса. Не знаю, как она это провернула. Профессионал высшего разряда. Вот пачка листков разлетается по комнате, вот я вскакиваю, чтобы их собрать, а секундой позже, сам не понимая, как это произошло, уже стою, уткнувшись носом ей в колени. Дальнейшее, старина, вообрази сам. Скажу одно: когда час спустя я подписывал ей экземпляр «Возвращения зверя», слова, которыми я назвал свою книгу, показались мне вещими.

Обоим. Целую вас.

16 апреля 2013

19:08

От кого: Жози

Кому: Пьер-Мари

Пьер-Мари!

Раз уж ты находишь гнусное удовольствие в том, чтобы сталкивать людей лбами, я ничего не стану от тебя скрывать: на следующий день после вашей «рабочей встречи» мне звонила Лисбет. Вот почему твое письмо вызвало во мне бурю негодования.

Не спорю, у моей подруги нет ни твоего таланта, ни твоей силы воображения, и я ничего не могу сказать по поводу ее инсценировки «Возвращения зверя», кроме того, что она работала над ней упорно, не жалея времени. Что до остального, то ей я верю больше, чем тебе.

Довольно странно, что человек твоего уровня, твоего возраста и твоей культуры судит о женщинах по тому, какой длины у них юбка. Кстати, в отличие от любовных сцен из фильмов, про которые ты вспомнил, ситуация с юбками с тех самых 60-х ничуть не изменилась. Наденешь слишком длинную — в ней шагу ступить нельзя. Слишком короткую — нарвешься на какого-нибудь… Ладно, замнем.

Ясное дело, роковой сквозняк устроила тоже она. А ты уткнулся носом в ее пресловутую юбку совершенно случайно!

Лицемер! Если прочитать, что ты понаписал «для Макса», можно подумать, тебе угрожали пистолетом! Бедняжка!

Неужели так трудно согласиться, что Лисбет — само очарование?

Почему бы тебе не признать, что тебя к ней влечет? Мог бы просто сказать мне спасибо за то, что я помогла тебе возобновить знакомство с НАСТОЯЩЕЙ ЖЕНЩИНОЙ!

Да, я специально пишу эти слова ЗАГЛАВНЫМИ БУКВАМИ!

Да, я в ЯРОСТИ!

Да, я все та же ЗАНУДА, какой была всегда!

На твое дурацкое письмо, в котором ты несешь какую-то ахинею про теорию вероятности и употребление заглавных букв, я не ответила, потому что ничего в нем не поняла.

Я надеялась, что встреча с Лисбет поставит тебе мозги на место, заставит перевернуть страницу и начать все с нового листа, но издевательский тон твоего письма доказывает, что я ошибалась. Вместо того чтобы проводить время в постели с любящей женщиной, ты предпочитаешь морочить себе голову какими-то тайнами, догадками и предположениями. Ну и прекрасно! Тем хуже для тебя!

К твоему сведению, в Лисбет никаких тайн нет. Она счастлива, что повидалась с тобой. Она рассказала мне, что вы много смеялись и о многом переговорили. Она сказала, что ты нежный и сентиментальный. Даже призналась, что ты плакал в ее объятиях, а перед уходом преподнес ей букет из своего сада. Видишь ли, если мужчина, переспав с женщиной, плачет, а потом дарит ей цветы, женщина имеет право думать, что это означает начало долгой и прочной связи. Неужели я должна обучать тебя азам любовных отношений? Ты что, успел забыть элементарные правила поведения?

Надеюсь, Пьер-Мари, что ты не будешь ослом. Моя подруга очень огорчилась, что сразу после вашего свидания ты умчался в Прагу, но, представь себе, она рассчитывает на новую встречу. Она тебя ждет, дубина!

Если ты смотришь на это иначе, то потрудись, пожалуйста, собрать в кучу все свое вдохновение и немедленно написать ей, что ты — бесчувственный чурбан.

И последнее. Мы с Максом дико поругались из-за всей этой истории. Спасибо тебе за это большое.

Целую (несмотря ни на что).

16 апреля 2013

От кого: Макс

Кому: Пьер-Мари

Старый хрен!

Помню, как-то раз, когда мы были у тебя в гостях, ты развлекал нас тем, что читал вслух самые идиотские статьи литературных критиков. Как же мы ржали! Среди особенно тупых отрывков мне запал в память один, от которого тебя, помню, аж передернуло. Там было что-то такое типа: «Эта книга не оставит вас равнодушными». Так вот, старичок, твое последнее письмо не оставило нас с Жози равнодушными, это уж точно. Можешь собой гордиться: такого шума в нашем тихом Ле-Мане давненько не бывало! Вот что значит талант! Золотое перо! Но, как выражаются те самые критики, «мнения разделились»: Жози впала в бешенство, а Макс чуть не помер со смеху. Кажется, это и есть признак шедевра, я не ошибаюсь?

Честно тебе скажу: с тех пор, как со мной приключилась эта пакость с бедром, я в первый раз так гоготал. Только представил себе, как ты стоишь на четвереньках, уткнувшись носом в промежность этой курице Лисбет, так у меня все боли прошли! Но чем громче я заливался, тем мрачнее становилась Жози. Я, отирая слезы, хлопал себя по бокам, а Жози испепеляла меня гневным взглядом. Ну и скандал она мне закатила! Как будто мы вернулись на сорок лет назад, во времена движения «За освобождение женщин». История с юбкой ее просто взбесила.

Итог: Жози со мной не разговаривает, как будто это я оттрахал ее подружку. Целыми днями ходит и бурчит себе под нос, в основном поливает мужиков. Трусы, подлецы, эгоисты, бездельники, свиньи, мерзавцы и так далее и тому подобное. Но ты не огорчайся, это ненадолго. Скоро успокоится, и мы помиримся. Уж я-то ее знаю. Надеюсь, моя одеревеневшая нога не подведет меня в самый ответственный момент. Так что я тебе еще спасибо скажу.

Ладно, это все ерунда. Хуже другое. По-моему, ты влип. С Прагой ты хорошо придумал, но, насколько я могу судить по обрывкам телефонных разговоров, которые Жози ведет с твоей Матой Хари, эта штучка втюрилась в тебя по самое некуда и всерьез намеревается занять место Веры.

Будь я здоров, я бы подбил тебя смотаться вдвоем куда-нибудь в тропики, но пока должен сидеть дома как пришитый. Что ты собираешься делать?

Все, пока, на горизонте горгона. Быстренько все удаляю. Блин, можно подумать, я завел любовницу, и зовут ее Пьер-Мари Сотто!

Не дрейфь, старик, а главное — береги руки-ноги!

17 апреля 2013

От кого: Аделина

Кому: Пьер-Мари

Пьер-Мари!

Осмелилась вам написать, хотя от волнения у меня слегка дрожат руки.

Время после получения вашего последнего письма как будто остановилось. Я словно окаменела: не двигаюсь и почти не дышу, как в детской игре «Раз-два-три… замри!». Если я чуть пошевелюсь, и вы это заметите, я пропала.

Проблема в том, что меня распирает от желания играть с вами снова и снова. Все мое существо отказывается принимать, что партия окончена, а из ваших последних слов я поняла, что и вы не решаетесь завершить игру. Вы все-таки вскрыли пакет? Поговорили с человеком, которому известно то, о чем вы боитесь узнать?

Знаете, о чем я молча мечтаю с тех пор, как прервалась наша переписка? О том, чтобы начать все заново, но по другому сценарию. В нем не будет ни объемистого пакета, ни фотографии, ни писем, ничего. Будет только женщина, которая пишет вам, чтобы рассказать, как ей нравятся ваши романы. Вы ей отвечаете, и постепенно завязывается переписка — искренняя и свободная от тайн, недомолвок и загадок. В моих мечтах мы с вами — такие, какие мы есть на самом деле. Вымысел остается в книгах, он не выплескивается в реальность, не мешает нам жить и не играет с нами злых шуток.

А потом я просыпаюсь.

Сейчас я в Париже, одна в тесной квартире, где мне больше не хочется быть, на седьмом этаже буржуазного дома в Девятом округе. Включаю компьютер, проверяю почту, и на меня наваливается ощущение пустоты: ни одного письма от вас.

Тащусь на кухоньку. Делаю себе кофе. Смотрю в окно. Погода хорошая, на улице весна, а я жалею о тех ненастных неделях, когда дождем побило мои нарциссы в палисаднике в Ле-Клуатре, о тех сладостных неделях, когда меня не покидало чувство, что вы со мной.

Где вы, Пьер-Мари?

Как поживаете?

А ваш кот? А ваша дочь? А ваша бессонница? И наши потерянные цыплята?

Руки над клавиатурой дрожат. Я попала в двойную ловушку и утащила вас за собой. Простите меня.

На сердце — тяжесть признаний, на которые нет сил.

Лучше бы вы меня обругали. Позвольте подставить вторую щеку.

17 апреля 2013

От кого: Лисбет

Кому: Пьер-Мари

Мой тигр!

Я чуть-чуть сердита (на самом деле — очень!), потому что узнала от Жози, что ты уже вернулся из своей поездки, но так мне и не позвонил. Я ждала твоего звонка — ведь мы же, кажется, договорились? Что происходит? Я несколько раз набирала твой номер, но все время попадаю на автоответчик. Ты что, телефон отключил? Поэтому я тебе и пишу — хорошо, что в турагентстве есть компьютер с выходом в интернет. У нас тут в Кресте с вай-фаем плохо.

Может, у тебя опять котел сломался? Ты не заболел? Надеюсь, что нет. И еще надеюсь, что сегодня вечером ты мне наконец позвонишь. Отцу уже лучше, и я чувствую, что мое присутствие его не столько радует, сколько тяготит. Я уж и так стараюсь вести себя незаметно как мышка, но он привык жить один и, по-моему, ждет не дождется, когда я уеду. Вообще-то я собиралась уезжать завтра и планировала по пути в Ле-Ман сделать крюк и заглянуть к тебе. Если ты не против, я так и сделаю. Часиков в двенадцать, как на прошлой неделе? Привезу пикник (ням-ням!), а если захочешь, чтобы я немножко задержалась, буду в полном твоем распоряжении. Ну вот, вроде все. Надеюсь, твое молчание не означает ничего плохого. В прошлый вторник мы так замечательно провели время, что было бы жалко упустить возможность повторить.

Мне не терпится тебя услышать.

Не терпится тебя увидеть.

Не терпится тебя обнять.

17 апреля 2013

От кого: Оливер

Кому: Пьер-Мари

Пьер-Мари, привет!

Бывает, и не ждешь оказии, а она тут как тут! Представь себе: я завтра еду в Баланс, на встречу с торговыми представителями всей Юго-Восточной области. Вообще-то должен был ехать Дом, но бедняга свалился с прокатного велосипеда и здорово расшибся. Нет, ничего страшного, но он все-таки лишился двух зубов и заполучил синячище во всю правую щеку. Между нами, в издательстве его теперь зовут не иначе как Майк Тайсон.

Короче, я еду вместо него. Поезд сегодня вечером. Совещание продлится весь день, но часам к шести я думаю освободиться. Как насчет того, чтобы выпить хороший аперитив, а потом поужинать в тесном кругу — то есть ты да я? Если знаешь приличное местечко, где можно побаловать желудок, сейчас самое время расколоться.

Буду рад, если согласишься.

До завтра — надеюсь!

P. S. Пытался тебе дозвониться, но твой мобильник на автоответчике.

17 апреля 2013

От кого: Пьер-Мари

Кому: Оливер

Оливер!

Ты этого еще не знаешь, но ты спас мне жизнь! Конечно, я согласен завтра увидеться, да еще как! Только у меня к тебе такая просьба. Срочно, то есть до 11 часов утра, пришли мне еще одно письмо с сообщением, что я непременно должен присутствовать на деловом обеде, который ты устраиваешь. Пиши что хочешь, главное, чтобы письмо выглядело официальным и чтобы в нем подчеркивалось, что моя явка строго обязательна. Сделай это для меня — я тебе потом объясню, зачем мне это нужно. За это я готов заехать за тобой на машине к шести часам вечера куда скажешь в Балансе и отвезти в ресторан, достойный богов.

Черт, чуть не забыл — СПАСИБО!

P. S. Обращайся ко мне на вы.

17 апреля 2013

От кого: Пьер-Мари

Кому: Аделина

Аделина!

Я здесь. Я все еще здесь.

Ваше письмо меня потрясло. У меня даже голова закружилась.

Мне эта неделя безмолвия тоже показалась бесконечной. Хотя событий произошло много. Ко мне приезжала ваша «землячка» из Сарты (у вас — банкир, у меня — моя гарпия, может, как-нибудь потом расскажу, чем закончилась наша встреча, — еще один потерянный цыпленок), потом я на четыре дня ездил в Прагу, но ничто — ни спокойные воды Влтавы, ни бешеный напор «землячки» — не помешало мне постоянно думать о вас. Я забывал о вас на час-два, но затем мои мысли сами собой, автоматически, с регулярностью механизма, неизменно возвращались к вам — так вода всегда стремится вниз по наклонной плоскости (ой-ой-ой, что за метафора! позор, а не метафора. Сотто, возьми себя в руки!).

И вот, стоило мне увидеть в почтовом ящике ваше имя, как сердце подпрыгнуло в груди. Спасибо, что сделали первый шаг к примирению. Сам я с каждым днем трусил все больше и больше. Кстати, вот вам еще причина, по-моему пятая, считать, что жизнь прекрасна: она дает возможность найти то, что вроде бы потерял.

В письме от 8 апреля вы написали: «Под каким бы именем я ни выступала». Вам не кажется, что эти слова должны вселить в меня смятение? Мою знакомую зовут Аделина Пармелан, и именно к ней я привязан. Не к вам, когда вы превращаетесь в неизвестно кого, устраиваете между нами разлад и пугаете меня.

И сейчас я обращаюсь к Аделине.

Если в тонкой нити, связавшей нас, еще осталась пара-тройка целых волокон и если мы проявим осторожность и не будем дергать за нее слишком сильно, может быть, она и не порвется.

Нет, я не вскрывал пакет. Нет, человек, к которому я обратился за информацией, мне пока не ответил. Так что партия еще не окончена.

Дочь? Вы, должно быть, про Еву? Она мужественно играет роль маленького отважного капрала, а два ее солдатика донимают ее вопросом, почему папа такой злой.

Кот? Коту все до лампочки. Он и рядом с моим трупом будет как ни в чем не бывало лопать свой корм из миски. Но я по привычке продолжаю о нем заботиться. Это ведь Верин кот, я вам не говорил?

Бессонница? Я научился укрощать ее с помощью радио. Люди, которых я не знаю, разбивают тишину, нашептывая мне что-то на ухо.

Поскольку больше нет ни банкира, ни хора, ни бутылки шнапса, ни Филимона, расскажите мне о Париже. Что вы там делаете? И, как знать, может, случится чудо и я вам снова поверю.

17 апреля 2013

От кого: Оливер Вандеверт

Кому: Пьер-Мари Сотто

Глубокоуважаемый Пьер-Мари Сотто!

Согласно предварительной договоренности с отделом продвижения обращаюсь к вам по поводу совещания, которое состоится 18 апреля, в четверг, в Балансе. Издательство «Сонж» в рамках своего ежегодного семинара организует встречу с представителями книжной торговли (Юго-Восточной области). Место проведения — Дом съездов, начало — в 10:00 (схему расположения см. в Приложении). После торжественного открытия запланирован обед (начало в 12:30). В 14:30 пройдет круглый стол с вашим участием, модератором которого я имею честь выступить лично. Вечером мы приглашаем вас на автограф-сессию, устраиваемую по инициативе и при сотрудничестве книжного магазина «Мотив».

Буду рад увидеться в Балансе с одним из наших лучших авторов. Примите выражение моего самого искреннего уважения,

P. S. Старался как мог. Надеюсь, сойдет? Расскажешь потом, что за секреты. Буду ждать тебя в шесть вечера на выходе из того самого Дома съездов (схему расположения см. в Приложении!). Пока!

18 апреля 2013

От кого: Пьер-Мари

Кому: Лисбет

Лисбет,

жуткая невезуха!

Сейчас объясню. Вернувшись из Праги, я собирался тебе позвонить, но погода стояла такая хорошая, что я решил заняться очисткой бассейна. Только наклонился, чтобы выдернуть пробку, как у меня из верхнего кармана рубашки выпал телефон и плюхнулся в воду. И разумеется, вышел из строя.

Пока я ездил в Дьёлефи за новым, пришло — практически одновременно с твоим — письмо от моего издателя (я тебе его пересылаю). Он прекрасный человек, но немного жестковатый, авторов держит в строгости и терпеть не может неповиновения. Одним словом, у меня нет выбора — я должен согласиться и на весь день ехать в Баланс.

Прощай, пикник и прочие сопутствующие удовольствия. Как-нибудь в следующий раз.

Счастлив узнать, что твоему отцу стало лучше. Наверняка его скорому выздоровлению способствовало твое присутствие. Он настаивает на том, что тебе пора домой? Не принимай этого близко к сердцу. Пожилые люди любят тишину и не любят менять свои привычки. Малейшие перемены выводят их из себя.

Будь осторожна по пути в Ле-Ман, 751 километр — не шутка!

18 апреля 2013

От кого: Пьер-Мари

Кому: Оливер

Дорогой Оливер!

Это было великолепно! Убедительно и искренне. Я чуть было не собрался мчаться на это совещание! Еще раз спасибо.

Черт, я чуть было не переслал твое письмо вместе с постскриптумом. Уже мышку подвел к кнопке «Отослать». Фу, меня аж холодный пот прошиб.

До вечера! Попируем на славу, и не всухую. Ты даже не представляешь, как я в этом нуждаюсь. Все тебе расскажу. Уже слышу, как ты ржешь.

19 апреля 2013

От кого: Пьер-Мари

Кому: Жози

Жози!

Я пишу «Жози», но рассчитываю, что это письмо прочтет Макс. Что за фигню вы себе устроили с почтовым ящиком? У меня такое впечатление, что вы по очереди встаете друг у друга за спиной и один читает все, что получает и пишет второй. Метишь в одного, а рикошетом попадаешь в другого. Мне это категорически не нравится. Жози, имей в виду, ты добьешься только того, что Макс будет писать мне тайком, а потом удалять свои письма из папки. Ты этого хочешь? Поверь мне, именно так и случится, если вы будете продолжать пользоваться одним почтовым ящиком. Две собаки не едят из одной миски. А если едят, дело кончается сварой.

Ладно, не важно. Теперь, Жози, я обращаюсь к тебе.

Ты что, действительно думаешь, что роли угнетателей и угнетенных распределены в этой жизни раз и навсегда? Что одним позволено кипеть от ярости, а вторым остается только вжимать голову в плечи?

С какой стати ты решила, что имеешь право учить меня жить? Ты хоть отдаешь себе отчет в том, что делаешь? Ты диктуешь мне, что я должен делать и чего делать не должен. Написать Лисбет письмо с объяснениями! Может, мне еще прощения у нее попросить? Интересно, за что. За то, что она меня практически изнасиловала? Представь себе, я вижу это именно так. Сначала она меня напоила, а потом поймала в тщательно расставленную ловушку (разбросала бумажные листки). Она на меня просто набросилась, не оставив мне ни единого шанса. На ковре в гостиной! Кто угодно мог ко мне зайти — сосед, курьер и так далее. После того как приятная часть миновала (чего я не отрицаю), я пришел в ярость, что меня так легко провели. Ясно ведь, что порядочный мужчина не может после случившегося сказать: «Большое спасибо, до свидания!» — и испариться. И вот тут начинаются сложности. Наступает очередь мелких подарков, обещания будущих свидания и милой болтовни. Ты хоть знаешь, что она называет меня своим тигром, а себя — моей тигрицей? Когда я это прочитал, мне пришлось бороться с собой, чтобы не помчаться покупать билет в один конец до Занзибара — просто из чувства самосохранения. Тебе известно, чем любовь отличается от убийства? Ничем. В обоих случаях встает один вопрос: что делать с телом? Понимаю, звучит цинично, но я сейчас близок к тому, чтобы понять убийц.

Я, значит, плакал в ее объятиях? Кто, я? Это просто тяжелый бред. Тут уже не просто вранье, тут уже психиатрия.

Ее инсценировка? Ты утверждаешь, что она работала над ней с особой бережностью. Могу себе представить, что у нее получилось бы, будь она чуть менее бережна. Под тем предлогом, что мои диалоги нуждаются в «оживляже» (ее идея фикс), она переделывает реплику медсестры: «Вы спите, месье Динь?» в: «Ну что, папаша, придавил маленько?» И дальше все в том же духе. У меня руки опускаются.

Короче, вот что, Жози. Я действительно напишу Лисбет, очень вежливо и приветливо, я все-таки не трамвайный хам. Но, если она умеет читать между строк, она поймет подлинный смысл моего письма, который выражается в четырех словах: «Оставь меня в покое!»

Если ты, со своей стороны, будешь с ней разговаривать, пожалуйста, постарайся донести до нее ту же мысль.

Ладно. Жози, Макс! Мне бы очень хотелось, чтобы все осталось позади и наша дружба вернулась к тем временам, когда в нашей жизни еще не существовало ни Аделины Пармелан, ни Лисбет, ни всего прочего.

Целую вас.

20 апреля 2013

От кого: Лисбет

Кому: Пьер-Мари

Прекрасно, Пьер-Мари, я все поняла. Не трудись мне больше писать, чтобы городить груды вранья. Жози переслала мне твое письмо — во всяком случае, ту его часть, которая касается меня. Для того и существуют настоящие друзья — только они способны содрать с раны присохший бинт. О да, я оставлю тебя в покое! Скатертью дорожка! Кстати, освобождаю тебя от необходимости мне писать. Дура я дура, так мне и надо. Теперь я на своей шкуре узнала, что писатели ничуть не лучше, чем остальная публика.

Так и подмывает послать тебя в ж…, но я для этого слишком хорошо воспитана.

Р. S. Знаешь, что мне напомнило «официальное» письмо твоего издателя, которое ты посмел мне переслать? Лопотанье моих пятиклашек, которые явились на урок с невыполненным домашним заданием. С той разницей, что они меня умиляли.

Р. Р. S. Я бы посмотрела, как ты сумеешь помириться с Жози.

21 апреля 2013

От кого: Лисбет П. Дестивель

Кому: Пьер-Мари Сотто

Поразмыслив, я беру назад написанное вчера. Я не оставлю тебя в покое. Во всяком случае, не раньше, чем выскажу пару-тройку замечаний, которые тебя наверняка заинтересуют.

Первое. Бесстыжие выражения, которые ты шептал мне в левое ухо, пока мы катались по твоему ковру, отныне записаны в алфавитном порядке и сохранены в отдельном файле моего компьютера. Файл называется: «Устное творчество Пьера-Мари Сотто». Подзаголовок: «Личная жизнь лауреата Гонкуровской премии». Список открывает выражение: «Давай, давай, давай, ну!», а закрывает: «Съешь меня скорей». Стилистическое убожество бросается в глаза. Могу выслать тебе весь файл по первому требованию.

Второе. За белые трусы, которые я бережно сняла с тебя по твоей просьбе (см. выражение на букву С: «Сними с меня это, я больше не могу»), ты мог бы выручить недурные деньги на каком-нибудь сайте, специализирующемся на торговле «винтажными» шмотками 1960-х. Если с новым бестселлером выйдет промашка, ты всегда можешь их продать — полученной суммы хватит на уход за бассейном.

Третье. При более внимательном прочтении и в свете того, что мне теперь известно, я пришла к выводу, что «Возвращение зверя» — это женоненавистническая книга, написанная бездарным мужчиной, который боится женщин. Как ни печально, но я отказываюсь от попытки привнести в текст дикую страсть, которой ему так не хватает, из-за чего его название выглядит невыполненным обещанием.

Четвертое. Я никого не насиловала. Ты был наготове еще ДО ТОГО, как разлетелись мои листки. У меня отличное зрение, и я располагаю некоторым опытом, чтобы суметь различить шишку в штанах.

На сегодня все.

22 апреля 2013

От кого: Макс

Кому: Пьер-Мари

Привет, старина!

Тебе не понять, что такое прочная семейная жизнь — у тебя она всегда была бурной. Представь себе парня и девушку, которые поженились в 20 лет и прожили бок о бок сорок — как мы с Жози. Откуда тебе знать, что значит вместе пережить молодость, зрелость и первые признаки подступающей старости? Ты и вообразить себе не можешь, до какой степени такие люди, как мы, начинают воспринимать себя единым целым и делят не только постель, но и почтовый ящик.

Мы — те две собаки, что едят из одной миски (спасибо за сравнение). Но и это еще не все! Порой мне кажется, что у нас один мозг на двоих. И — никакой отдельной жизни ни у нее, ни у меня. Странное ощущение, особенно если осознаешь этот факт вдруг, неожиданно для себя.

Честно признаюсь, я с нетерпением ждал понедельника, когда Жози уедет на свой бридж и я смогу спокойно тебе написать, не боясь, что она встанет у меня за спиной и будет, заглядывая через плечо, читать мое письмо.

Ты совершенно прав, именно так это у нас и происходит. Стоит мне включить компьютер, как она уже тут как тут: кому это ты пишешь? Старина, начиная с 1970-х у меня вообще нет никакой личной жизни, и это отвратительно. Что с нами случилось? С тех пор как у меня забарахлило бедро, кажется, что все вокруг катится в тартарары.

Сегодня утром я проснулся весь в слезах. В старой глупой башке крутилась одна и та же фраза. Хочешь знать, какая? Пожалуйста. «С меня хватит. Все, конец».

Ты спросишь: что это означало?

Сам пока не понимаю. Но между нами с Жози как будто черная кошка пробежала. И я паршиво себя чувствую.

Эта история с Лисбет что-то такое вскрыла, Пьер-Мари. После твоего письма, адресованного нам обоим, в наших с Жози отношениях появилась трещина, и эта трещина не желает затягиваться. Жози больше на меня не злится (на тебя тоже), но целыми днями висит на телефоне, часами что-то обсуждает со своей подружкой. Похоже, они что-то замышляют. Я сижу в своем инвалидном кресле и молча за этим наблюдаю. И ноги болят, как будто их пилой пилят. Сейчас бы прыгнуть на велик или хотя бы в тачку и укатить куда глаза глядят, а вот фигушки. Я тут в заложниках. Хорошо, что есть понедельник. Глоток кислорода.

Ты будешь смеяться, но я тебе завидую. Завидую твоей свободе. Тому, что ты расстался с несколькими женами. Тому, что с тобой произошло после исчезновения Веры, я тоже завидую. Глупо, понимаю.

Как можно завидовать чужому горю? Но я завидую твоим страданиям! Я завидую даже тому, что ты переспал с этой истеричкой!

Лучше так, чем паралич, в котором нахожусь я.

Мне надо было бросить Жози двадцать лет назад. Но ты же меня знаешь. Я буду шуметь, фанфаронить, бахвалиться и… ничего не делать. А я ведь любил другую женщину. Молодую и очень красивую. Мы познакомились на воскресных курсах для учителей. Она, как и я, преподавала физкультуру — в лицее неподалеку от Кольмара. Далеко и неудобно. Я звонил ей из автомата, когда водил гулять собаку. Писал ей письма. Она отвечала мне, но вкладывала свои письма в фирменные конверты банка «Касден», чтобы Жози не догадалась. Представляешь? Мы встречались тайком, всего раз пять или шесть, но, когда я об этом вспоминаю, дружище, у меня до сих пор почти встает.

Как же все это далеко! Все потеряно, все упущено. Все кончено.

Хочешь знать правду? Я живу тоскливой жизнью. И виновата в этом не Жози. И не я. Просто так сложилось. Только до сегодняшнего дня я не осмеливался признаться в этом самому себе. Но сейчас все изменилось. Все начало рушиться, и до меня вдруг дошло, что на самом деле я подыхаю со скуки.

Не знаю, что буду делать. Наверное, лягу на вторую операцию. (Ее перенесли на 16 мая.) А потом… Если не помру на операционном столе, может, возьму ноги в руки и умотаю куда-нибудь подальше.

Учитывая, в каком настроении в последнее время Жози, мне сдается, она вздохнет с облегчением, если я больше не буду маячить у нее перед глазами. А ты как думаешь? Ты веришь, что я сумею выжить без нее?

Прости, Пьер-Мари, за жалостливый тон письма. Разрешаю тебе потешаться надо мной сколько душе угодно. Мне уже все равно. В воздухе веет катастрофой, аж жуть берет, но… мне даже нравится. Короче, что бы там тебе ни плела Жози, лично я тебе благодарен за то, что навел тут у нас шороху.

Хлопаю тебя по спине — ты знаешь, как я это умею! От моих приветов мертвый проснется!

Р. S. Сейчас удалю это письмо. Если только не забуду… Что там на эту тему говорил старик Фрейд?

22 апреля 2013

От кого: Макс

Кому: Пьер-Мари

В тот же вечер, 10 минутами позже.

Пьер-Мари, я это сделал! Я совершил первый акт неповиновения: взял и создал себе СОБСТВЕННЫЙ почтовый ящик. Блин, даже дышать легче стало! Ясное дело, первое же письмо пишу тебе.

Теперь мой адрес [email protected]. Так что можешь писать мне что угодно, любую похабщину. И на баб можешь нападать сколько заблагорассудится — Пассионария, которая живет под одной со мной крышей, больше не обзовет тебя сексистом. Хватит с нас намеков!

23 апреля 2013

От кого: Пьер-Мари

Кому: Макс

Дорогой Макс-одиночка!

Полагаю, мне выпала честь торжественного открытия твоего личного почтового ящика. Я польщен. А какой у тебя пароль? Амоко_Кадис? Березина? Ватерлоо?

Прости, прикалываюсь по привычке, но твое последнее письмо меня не на шутку взволновало. Что я наделал, господи, что я наделал! Хорошо еще, ты не очень на меня сердит, не то мне ничего не осталось бы, как только сунуть голову в духовку.

Письмо «на два голоса» я написал, рассчитывая вас повеселить! Это была шутка, мать вашу! Я хотел, чтобы вы посмеялись, и совершенно не собирался вызывать цунами. Если ты на старости лет снизойдешь до литературы, почитай «Шутку» Милоша Кундеры или «Ни с того ни с сего» Натали Саррот. Там здорово показано, как иногда пара слов или даже просто интонация способны перевернуть людям жизнь. Ладно, бог с ней, с литературой.

Ты задал мне два вопроса. Верю ли я, что ты сумеешь «выжить без нее» (я чуть не расплакался — почудилось, что ко мне обращается маленький мальчик) и что Жози «вздохнет с облегчением», если ты больше не будешь «маячить у нее перед глазами».

Это серьезно, но я не намерен прятаться в кусты.

Мы с тобой знакомы с пятого класса, то есть 48 лет. Наша дружба все эти годы оставалась неизменной. Она из тех вещей, которые «само собой разумеются». Но я не помню, чтобы мы с тобой хоть раз задавали друг другу вопросы типа: что мне делать? И вот не прошло и полвека, как ты задаешь мне такой вопрос. Я тронут до глубины сердца и понимаю, в каком ты отчаянии. Поэтому не буду прятаться в кусты.

Думаю ли я, что Жози вздохнет с облегчением, если ты ее бросишь? Нет, не думаю.

Думаю ли я, что ты сумеешь приспособиться к жизни без нее? Нет, не думаю.

Я думаю, что вы с ней созданы друг для друга и что никого лучше тебе не найти. Я думаю, что вам предстоит пройти рука об руку еще лет двадцать или тридцать и умереть с разницей в три недели (второй не переживет кончины первого). На вашей могиле будет куча всякой пошлятины (если я сам к тому времени не помру, внесу в коллекцию свою лепту): таблички, медальоны и мраморные книжки и выбитыми на обложке словами «Макс и Жози». Вот что я думаю. Вернее, вот как я вижу будущее. Ваше с Жози будущее. Может, звучит не слишком аргументированно, но что есть, то есть.

Не сомневаюсь, что двадцать лет назад, когда ты повстречался с той женщиной, я сказал бы тебе то же самое (если бы ты спросил мое мнение). Так что это не вопрос возраста.

Но это не означает, что вам не надо слегка растормошиться, а главное — малость отлепиться друг от друга. Купите вторую миску! Оставайтесь едиными, но не сливайтесь в одно целое! Кстати, как только почувствуешь, что твоя нога перенесет поездку, прыгай в поезд (ну, или закати себя в поезд) и приезжай ко мне — сам, без Жози. Побудешь у меня, пока буря не утихнет. В доме шесть свободных комнат, выбирай любую. Жози, конечно, будет недовольна, особенно с учетом того, что в данный момент она на меня злится, но плевать. Докажи ей свою независимость!

Макс, твоя проблема — не в Жози. Твоя проблема — ты сам сказал — в том, что тебе скучно. Так что не пытайся переводить стрелки. Мой тебе совет: не принимай никаких важных решений, пока не поправишься. Когда организм напичкан лекарствами, голова плохо соображает.

И еще. Я взял на себя ответственность и ответил на твои вопросы, но не забывай, что на корабле твоей жизни капитан — ты сам и решать, что делать, тебе.

Знай одно: в любом случае я всегда буду на твоей стороне.

16 мая буду усиленно думать о тебе.

Обнимаю тебя.

P. S. Думаю, мне потребуется немало времени, чтобы снова завоевать доверие Жози. Пока ничего предпринимать не буду — пусть остынет.

P. P. S. Не в тему, но забудь про Верден и Шемен-де-Дам. Открою тебе правду: мой дед никогда там не воевал. Он сражался в совсем других местах. А эту историю мне рассказал один приятель про своего деда, и она так мне понравилась, что я ее позаимствовал и приписал своему. Иногда я сам себя пугаюсь.

23 апреля 2013

От кого: Макс

Кому: Пьер-Мари

Старина!

Ты хоть знаешь, что хоронить друзей раньше времени нехорошо? Представил я себе могильный камень — один на двоих с Жози, — и такая на меня тоска напала… От твоего юмора меня прямо корежит, откровенный ты мой. Хотелось бы мне доказать тебе, что никакой я не однолюб и что у меня есть еще порох в пороховницах. Но ты прав, призывая меня к осмотрительности. Попробуй-ка отправиться завоевывать мир на одной ноге и с кишками, отравленными антибиотиками.

Ладно, наберусь терпения и буду ждать 17 мая, а там, глядишь, сбегу из больницы вместе с медсестрой.

И еще. Ради всего святого, прекрати подсовывать мне всякие книжонки — ты же знаешь, как это меня раздражает. По моему мнению, на свете есть всего один достойный писатель, и это ты. Так что, пока не разродишься новым шедевром, я ограничусь теликом.

Насчет Жози ты правильно решил: надо дать ей сбавить жар на пару-тройку десятков градусов Цельсия. Ее дружба с Лисбет приняла какой-то совсем уж непотребный оборот. Если я не ошибаюсь, они планируют акцию в духе «Фемен». Представляешь? Две юные красотки на улицах старого доброго Ле-Мана?

У меня через 15 минут сеанс кинезиотерапии. Пока!

I will survive!

24 апреля 2013

От кого: Лисбет

Кому: Пьер-Мари

Великому писателю Пьеру-Мари Сотто по прозвищу Бумагомарака!

Интересно, зачем тебе пара мелких шариков, болтающихся в белых семейных трусах, что ты носил в тот памятный день, если тебе не хватает смелости даже на то, чтобы ответить оскорбленной женщине?

Если я не дождусь от тебя извинений, то, вполне вероятно, отправлю свой текстовой файл в редакцию одного из гламурных журналов, которые обожают постельные скандалы. Они могли бы опубликовать его под заголовком «Разносторонний талант Пьера-Мари Сотто».

А чтобы тебе было над чем подумать, привожу фрагмент из списка на букву О: «О да, повернись скорей задницей!» Разве не великая литература?

С нетерпением жду ответа.

Твоя поставщица «сопутствующих удовольствий»

24 апреля 2013

От кого: Пьер-Мари

Кому: Лисбет

Лисбет!

Не знаю, чего ты добиваешься, но призываю тебя проявить здравомыслие. Ты напрасно пытаешься ступить на зыбкую почву клеветы и посягательства на частную жизнь. Поверь мне, на этом пути тебя могут ждать весьма неприятные сюрпризы. И первое и второе в глазах французского закона является правонарушением, а я не думаю, что твоя учительская пенсия позволит тебе рассчитаться с адвокатами за оказанные услуги, а главное — выплатить мне по приговору суда немаленький штраф.

Поэтому прошу тебя, давай прекратим эту игру. Мы оба взрослые люди, не так ли?

На самом деле мне следовало сразу отказаться читать твою инсценировку. Сделать это меня заставила Жози. Я виноват только в том, что проявил слабость. А затем сам запутался в собственном вранье.

Вместе с тем мне кажется, что ты перегибаешь палку, тыча мне в нос мою Гонкуровскую премию и иронически именуя меня «великим писателем». По-моему, я в твоем присутствии ничем таким ни разу не хвалился.

Что касается остального, то есть твоих насмешек над моим бельем и моей анатомией, а также твоих попыток блеснуть остроумием, то я оставляю их без комментариев. Перечитай свои письма и сделай выводы самостоятельно.

Больше всего я хочу, чтобы эта история закончилась. Тебе нужны мои извинения? Ты их получишь. Лисбет, я приношу тебе свои извинения. Этого достаточно?

26 апреля 2013

От кого: Пьер-Мари

Кому: Оливер

Дорогой Оливер!

Ну, что скажешь? Разве я тебя обманул? Разве в «Набитом рте» плохо кормят? По-моему, это здорово, что еще существуют такие райские местечки, где шеф-повар не задирает перед клиентами нос, а довольствуется тем, что готовит для них вкусную еду. Впрочем, самым лучшим в тот вечер оказалось даже не то, что лежало у меня в тарелке. Ты даже не представляешь, каким удовольствием стала для меня наша пирушка. Давненько я так не хохотал. На данном этапе моей жизни это с твоей стороны неоценимый дар, по силе благотворного воздействия равный трехнедельному пребыванию в санатории. Спасибо!

Знаешь, что в тебе самое замечательное? Ты умеешь развеселить. Боже, как ты икал, кряхтел, сипел! Я чуть со стыда не сгорел. А потом заметил, что, хоть ты и прикрывался салфеткой, люди за соседними столиками тоже смеялись. Ты их заразил!

В общем, я доволен, что попотчевал тебя повестью моих злоключений с этой нимфоманкой, хотя проблема заключается в том, что нас с тобой перехитрили. Меня предала сводня (кажется, я впервые употребляю это определение, на мой взгляд, вполне оправданно), так что моя преследовательница в курсе нашего трюка с фальшивым приглашением, что привело ее в бешенство.

В общем, я просто хотел тебя предостеречь. Если вдруг в «Сонже» появится некто Лисбет П. Дестивель и будет требовать личной встречи с тобой, не соглашайся. Эта женщина отличается крайней решительностью. Она вполне способна, проникнув к тебе в кабинет, дать волю рукам и гордо удалиться, оставив тебя с расквашенным носом.

Ну вот, других новостей, в том числе литературных, нет. Если появятся, сообщу.

Обнимаю.

26 апреля 2013

От кого: Оливер

Кому: Пьер-Мари

Дружище и брат!

Ты же знаешь, как я неравнодушен к хорошей кухне! Готов повторить наш опыт где угодно: в Валансе, в Париже, в Тимбукту или где скажешь! Да, здорово мы посидели. Ты тоже изрядно меня повеселил, а это со мной не часто случается. Большинство твоих коллег (фамилий не называем) предпочитают обсуждать со мной условия авторского договора, а не делиться своими любовными похождениями, что весьма прискорбно.

Имя Лисбет я скопировал и внес в черный список на сайте издательства. Спасибо за предупреждение. Надеюсь, твоей жизни ничто не угрожает? Успокой меня скорей. Не хотелось бы тебя раньше времени оплакивать, хотя на фоне кровавого преступления продажи твоих книг точно взлетели бы до небес! Представь себе заголовок в газете: «Найден хладный труп лауреата Гонкуровской премии, убитого разгоряченной училкой французского»! Так и вижу, как разбухают цифры в приходной ведомости! Эх!

Ладно, шутки в сторону. Несмотря на то что уже за кофе ты рассказал мне о Вере и своей таинственной корреспондентке, мне показалось, что ты в хорошей форме («В форме чего?» — обычно переспрашивал у меня дед, когда я навещал его в доме престарелых). Да, старина, ты выглядишь много лучше, чем год назад, и это хороший знак. И еще я заметил, как у тебя в глазах, когда ты делился со мной историей своей странной переписки, вспыхнула искорка. Откуда она взялась? Что за ветерок подул на потухшие было угли?

Поразмысли над этим. А я буду надеяться, что вскоре получу от тебя добрые вести.

С искренней человеческой и литературной дружбой

26 апреля 2013

От кого: Лисбет

Кому: Пьер-Мари

Пьер-Мари!

Пункт первый: я принимаю твои извинения. Им не хватает искренности, ну да ладно.

Пункт второй: возможно, после смерти моего бедного мужа я делаю глупости, но с ума я еще не сошла. Если я и помахала у тебя перед носом красной тряпкой, то с единственной целью — заставить тебя хоть как-то реагировать. Вижу, что это мне удалось. Не волнуйся, я не собираюсь схлестываться с тобой на судебной арене — у меня нет на это средств (2674 евро ежемесячной пенсии не сравнятся с сотнями тысяч экземпляров твоих успешно проданных книг — спасибо, что напомнил).

Пункт третий: можешь за меня не беспокоиться; нанесенная тобой рана саднит, но я сумею исцелиться. (Как видишь, я смею предположить, что ты способен обо мне беспокоиться.)

Пункт последний: Жози следовало знать, что я совсем не в твоем вкусе. Придется мне с ней поговорить и, наконец, поставить в этой безумной истории последнюю точку.

Последняя точка.

27 апреля 2013

От кого: Пьер-Мари

Кому: Глория

Милая Глория!

Я получил подтверждение того, что мое письмо дошло до тебя еще две недели назад, но ты мне так и не ответила.

Я звонил твоему брату Матео, и он сказал, что ты сейчас репетируешь перед ответственным кастингом. Я даже испугался, что влез со своим письмом в самый неудачный момент. Если это действительно так, прости меня, пожалуйста. Как принято говорить в таких случаях: откуда мне было знать?

Просто напиши, как у тебя дела. Я пойму, что тебе сейчас не до меня и что ты не можешь позволить себе тратить душевные силы на обсуждение этой болезненной темы, и наберусь терпения.

Сегодня я все-таки вскрыл пакет. Теперь я знаю.

Я сделал это ночью. Лил сильный дождь, и часа в три ко мне в спальню заявился кот. Вспрыгнул на кровать, начал крутиться, устраиваясь поудобнее, и разбудил меня. Я его погладил, а потом встал, надел халат и пошел к себе в кабинет. Я понял: хватит рассуждать, пора действовать. Взял с нижней полки книжного шкафа большой коричневый конверт, провалявшийся там два месяца, и вскрыл его.

Внутри лежала синяя папка, а в ней — две пачки длинных белых конвертов размером 22×11 см. Все надписаны Вериным почерком — ее прекрасным, легким и изящным почерком, тем же самым, каким она почти каждый день писала мне записки, раскладывая их по всему дому: «хлеб я куплю»; «вытащи белье из стиральной машины и повесь сушиться»; «груши не есть, они на завтрашний крамбл». На всех конвертах — одинаковые стандартные марки; на всех — один и тот же адрес до востребования в Марселе и одна и та же фамилия — Венсан Пеллетье. Все конверты надорваны, и все письма прочитаны.

Я рассортировал их в хронологическом порядке, руководствуясь почтовыми штампами — как правило, это были штампы почтового отделения в Дьёлефи. Первое письмо датировано четвергом 4 сентября 2008 года, последнее — средой 20 октября 2010 года, то есть за восемь дней до Вериного исчезновения. Я разложил письма в четыре кучки по десять штук, и у меня осталось еще семь конвертов. Итак, за два с небольшим года было написано 47 писем, то есть примерно по два письма в месяц.

Я разбирал их внимательно и методично — наверное, так отец проводил бы в морге опознание изуродованного тела своего ребенка: да, это его часы; да, это его брекеты. Не исключено, что я подвывал, — не знаю, не запомнил.

Я вслепую выудил одно письмо. Пальцы у меня дрожали так, словно я собирался стрясти буквы с бумаги, но я понимал, что должен идти до конца. В конверте обнаружилось четыре листка, заполненные убористым почерком. Письмо начиналось словом: «Любимый». Внизу страницы мой взгляд зацепился за мое собственное имя, и я прочитал: «Пьер-Мари — настоящий ангел, но».

Кроме этих шести слов я не стал читать ничего. Мне не хватило бы сил. Я вернул письмо в конверт. Затем отнес все письма в гостиную и бросил в камин вместе с большим коричневым конвертом, развел огонь и смотрел, как они горели, пока от них не осталось ничего, кроме горстки пепла.

Вот так, моя дорогая Глория.

Теперь я знаю почти столько же, сколько ты. Тебе больше нет надобности скрытничать — ты уже не сможешь предать свою мать. Представляю, какую тяжесть ты носила на сердце в последние два года, и восхищаюсь твоей силой. Решай сама, что мне рассказывать, а что нет. Если тебе известно что-то, что ранит меня еще больнее, пожалуйста, придержи это при себе — мне кажется, что хоть это я заслужил.

Может, нам удастся снова поговорить, как раньше. Мне не хочется тебя терять.

Обнимаю.

P. S. Все-таки задам один вопрос. То, что Вера меня бросила, было ужасно, но это я хоть понимаю. Я не понимаю другого: как она могла бросить вас, тебя и твоих братьев. Или она вас не бросала?

28 апреля 2013

От кого: Глория

Кому: Пьер-Мари

Пьер-Мари!

Помнишь мою преподавательницу современного танца из Лионской консерватории, Салиму? Я про нее рассказывала, когда приезжала домой на каникулы. У нее была своя методика обучения, которую я обожала. Например, она всегда начинала урок с какой-нибудь пословицы, которую произносила сначала по-арабски, а потом по-французски. Одну из этих пословиц я запомнила на всю жизнь: «То, что ты закопал в своем саду, выйдет наружу в саду твоего сына». В тот день, когда я это услышала, я проплакала весь урок. Так и танцевала, вся в слезах. Салима видела, в каком я состоянии, но ничего не сказала.

Она не приставала ко мне с вопросами. Прощаясь, просто сжала мне плечо, и все.

Почему я об этом говорю?

Потому, что я — тот сад, в котором мама кое-что закопала.

По странному совпадению ты второй раз написал мне 27-го, а я отвечаю тебе 28-го: что-то вроде знаменательной даты, ведь сегодня ровно два с половиной года, как мама исчезла. Я всегда верила в приметы — не зря во мне течет итальянская кровь. Как ты думаешь, и правда настал решающий день?

Предупреждаю тебя заранее: правда еще печальнее и горше, чем ты думаешь. Ты уверен, что хочешь ее знать? Если бы хотел, на самом деле хотел, то прочел бы письма, а не сжег их. Я права?

Но главное — это то, что ты просишь невозможного, Пьер-Мари. Я не могу рассортировать информацию. Если я начну рассказывать что-то одно, то вынуждена буду рассказать и остальное. Это не делится. Пинцет и перчатки тут не годятся. Это будет что-то вроде прорвавшейся плотины.

Вот я и спрашиваю: может быть, с тебя хватит того, что ты уже узнал?

Как бы то ни было, Матео тебя не обманул: я сейчас вовсю репетирую — мне удалось получить небольшую роль в мюзикле. (Это «Слава», и я страшно довольна.) Но у меня есть пара дней свободных — основная работа начнется в пятницу, так что ты подумай и дай мне знать.

29 апреля 2013

От кого: Пьер-Мари

Кому: Глория

Дорогая Глория!

В выходные виделся с Евой и ее дочками. Днем мы пошли гулять, и я посадил Зою себе на плечи. Она тут же спросила: «Дедуля, а правда, ты сильнее верблюда?» Прелесть какая. Конечно, я вешу, как пять таких, как она, и кажусь ей непобедимым силачом. Если бы только она знала.

Я так торопливо сжег Верины письма только потому, что боялся не справиться с искушением. Сохрани я их, любопытство взяло бы надо мной верх. И я стал бы изучать их страница за страницей, слово за словом, впитывая яд, который отравил бы мне всю оставшуюся жизнь. Мне не кажется, что твои откровения способны причинить мне больше муки, чем это чтение. Да, твое «еще печальнее и горше» меня пугает, но все же я предпочитаю правду и хочу узнать ее от тебя.

Шести случайно выхваченных слов мне было более чем достаточно. Читая их, я слышал Верин голос, ее интонации, ее акцент. Я готов принять, что она полюбила другого и убежала с ним, но я не в силах слушать, как она с ним воркует. Понимаешь?

Разумеется, я ставлю тебя в трудное положение. Но, поскольку просьба исходит от меня, у тебя не должно быть никаких угрызений совести. Может быть даже, заговорив после стольких лет молчания, ты почувствуешь облегчение. Давай попробуем откопать закопанное вместе — вдвоем не так страшно.

Когда вы с Верой прогоняли меня, чтобы не мешал вам секретничать, — под вишней, на краю бассейна, на террасе или на кухне, где вы засиживались до глубокой ночи, — я всегда думал, что вы обсуждаете твои дела: тебе было 18, потом 19, потом 20 лет и тебе наверняка было о чем пошушукаться с матерью. Я был уверен, что главную роль в этой домашней мыльной опере играешь ты. Но сегодня, вспоминая ваши посиделки, я понимаю, что уже тогда немного недоумевал: а с чего это вы так серьезны? Почему не хохочете? Нет, иногда вы смеялись, но редко.

В общем, расскажи мне то, что считаешь нужным и можешь рассказать.

Обнимаю тебя.

P. S. Я посмотрел трейлер «Славы» в постановке 1980 года. Ну и накал! Предполагаю, что тебе придется выложиться по полной, даже в небольшой роли. Что ты там делаешь? Поёшь, говоришь? Или только танцуешь?

29 апреля 2013

От кого: Глория

Кому: Пьер-Мари

Пьер-Мари!

В Париже льет как из ведра. Крохотный кусочек неба, который виден из окна моей комнаты, серого цвета, как в ноябре. Обе подруги, с которыми я делю квартиру, ушли на работу, и я одна. У меня дико болит поясница — радикулит, что ли? Черт, в 26 лет! Месяц назад я даже пошла к остеопату. Он видел меня в первый раз в жизни, но, не успев положить руки мне на спину, спросил: «Вы что, поссорились с матерью?» Представляешь? Я ничего не ответила, просто обалдела. А он сказал, что в том месте, где у меня болит, скопилась какая-то тяжесть и что я должна от нее избавиться. Он отправил меня на рентген, а через несколько дней я получила твое первое письмо.

В отличие от Зои я знаю, что ты не сильнее верблюда, но все же ростом ты на пару голов выше меня. Если мы разделим мою «тяжесть» на двоих, как думаешь, у меня пройдет спина? Ты веришь в эти фокусы?

Даже не знаю, с чего начать. Страшно, как будто мама сейчас возникнет у меня за спиной (за спиной!) и спросит: «Что это ты там пишешь?» Я пишу имя этого человека. Венсан.

(Я только что обошла всю квартиру и даже выглянула на лестничную площадку. Никого.)

Надо успокоиться.

Мама в первый раз произнесла при мне его имя в тот год, когда я заканчивала школу. Это был 2006 год.

Не знаю, помнишь ты этого парня или нет, его звали Эрван? Мы вместе готовили презентацию, он часто приходил к нам домой, и я… я в него влюбилась. Впервые в жизни. Я не понимала, что со мной происходит, в голове как будто образовался туман, и я решила поговорить с мамой. С кем же еще? Я хотела, чтобы она посоветовала мне, как быть, успокоила меня, развеселила, погладила по головке, что ли. И она действительно все это сделала.

И еще рассказала про свою первую любовь. Ей было тогда 19 лет, и она одна приехала в Париж. Парень, в которого она влюбилась, был очень красивый, умный, уверенный в себе, с чувством юмора. Он учился в архитектурном. Она показала мне его тогдашнюю фотографию. Высокий, почти такой же высокий, как ты. Еще она сказала, что он был ее «светилом», пока… не случилось затмение. Это сравнение показалось мне очень поэтичным.

В разговорах мы часто возвращались к этой теме. Стоило мне заговорить об Эрване, как она вспоминала Венсана. По-моему, она только и ждала повода, чтобы рассказать о нем что-нибудь еще. Постепенно до меня начало доходить, что я неправильно истолковала слово «затмение». Я поняла, что она до сих пор сохнет по этому человеку. Тоскует о нем. Что он — не просто ее первая любовь. Что она любит его до сих пор. Мне стало очень плохо — из-за папы и из-за тебя.

А потом настал день, когда она призналась мне, что снова встретилась с ним. Они случайно столкнулись на марсельской улице.

И месяца не прошло, как они договорились вместе провести выходные.

Я спросила, а как же ты. В курсе ты или нет. Она прижала палец одной руки к своим губам, а палец второй — к моим и сказала, что придумала отговорку: якобы она едет на деловую встречу с одним итальянским автором.

Меня это возмутило. Меня возмутило, что она принимает тебя за идиота, но еще больше возмутило, что она превращает меня в сообщницу. У нее был вид шаловливой школьницы, устроившей очередную проказу. Она знала, к чему приведет ее свидание с Венсаном, но, отбросив всякие колебания, поехала и купила себе билет.

Начиная с этого дня она стала тебе врать. Я вынуждена была покрывать ее вранье. Прости меня, Пьер-Мари. Меня до сих пор мутит, когда я об этом вспоминаю.

Потом они начали писать друг другу письма. Время от времени она уезжала к нему в Лион или в другие места, опять-таки под предлогом работы.

Да, это их я видела на улице в Лионе той октябрьской ночью 2008 года. Они шли, обнявшись, прямо навстречу твоей машине. Я чуть со стыда не умерла. Этот стыд и сегодня не дает мне дышать.

Не знаю, хочешь ли ты знать продолжение.

Если да, я расскажу, что было дальше.

Если нет, больше ничего не скажу.

Дождь все льет и льет. Выть хочется. Отправляю письмо не перечитывая. Спина болит зверски. Пойду делать гимнастику.

P. S. В «Славе» я «только» (как ты выражаешься) танцую.

30 апреля 2013

От кого: Пьер-Мари

Кому: Глория

Глория!

Спасибо тебе за деликатность. Ты напомнила мне медсестру, которая, набирая в шприц лекарство, интересуется, любишь ли ты кататься на велосипеде и как относишься к переходу на зимнее время. Она готова болтать о чем угодно, лишь бы отвлечь пациента от мыслей об уколе. Ты тоже выписала немало загогулин — тут и остеопат, и подружки по квартире, и даже бывший одноклассник, — но в конце концов тебе пришлось меня уколоть.

Поздно уже. Завтра утром тебе напишу.

1 мая 2013

От кого: Пьер-Мари

Кому: Глория

Глория!

Сегодня ночью я почти не спал. Глаз не мог сомкнуть. Из-за этого чувствую себя развалиной.

Никогда не подумал бы, что твое письмо ввергнет меня в такое состояние. Ты ведь в принципе не сообщила мне ничего нового. Думаю, о главном я и сам давно догадывался: в жизни Веры появился другой мужчина, но признаться в этом мне она не смогла.

Как бы ужасно это ни было, я способен это принять и с этим смириться. Я вовсе не считаю себя незаменимым. Жизнь приучила меня к скромности — как в литературе, так и во всем остальном.

Я даже понимаю, почему она ушла, не сказав ни слова. Наверное, ей была невыносима мысль о том, что нас ждут сотни и тысячи часов мучительных разговоров с бесконечным повторением одних и тех же слов, по окончании которых не чувствуешь ничего, кроме тошноты от собственного словоблудия. Я три раза разводился, и мне это ощущение знакомо лучше, чем многим.

Если я ничего не путаю, это было в октябре 2009-го, как-то вечером. Джон уехал месяц назад, и мы остались одни во всем доме. Мы ужинали. Радио было включено, и мы вполуха слушали новости. И вдруг Вера замерла, просто застыла с остановившимся взглядом, и с ее губ слетело несколько слов. Видимо, внутренний фильтр засбоил. Тихо, но очень отчетливо она произнесла: «Я не смогу». Меня словно ледяной водой окатило — столько в ее тоне было решимости. Я струсил и сделал вид, что ничего не слышал. Поспешил интерпретировать эти ее слова по-своему: «Я не смогу жить в пустом доме, из которого все разъехались». Сегодня, когда мне известно, что последовало дальше, я понимаю, что она имела в виду. «Пьер-Мари, мне мало только тебя, но я не смогу тебе об этом сказать».

Повторяю, все это я вполне способен пережить. Втянуть голову в плечи, замкнуть сердце на ключ, сжать горло, запрятать подальше свою гордость и пережить.

Но вот чего я вынести не могу, так это того, что она мне лгала. Два года.

Она не просто обманула меня один раз — походя, в силу обстоятельств. Случайно, чтобы назавтра попросить прощения и получить его. Кто из нас не лгал раз, два раза, пять раз? Но она лгала на протяжении двух лет. На протяжении семисот ста тридцати дней и семисот ста тридцати ночей.

Что меня убивает, это продолжительность. Она меня унижает. Эта длящаяся ложь отравляет не только наши последние два года, заставляя усомниться во всем, что нас объединяло, вернее, во всем, что, мне казалось, нас объединяло. Она распространяется и на все предшествовавшие годы. Это как катастрофический разлив нефти.

Нет, Глория, я не желаю узнавать подробности этой лжи. Я не желаю знать, где, когда, при каких обстоятельствах и каким образом она меня обманывала.

До вчерашнего дня, до твоего письма, я думал, что злюсь на Веру. Сегодня, когда я на нее по-настоящему зол, моя вчерашняя злость кажется мне смешной. Да, я в бешенстве. Тебе ведь тоже знакомо это чувство? Как ты думаешь, если я возьму на себя часть твоей ярости, тебе станет хоть немножко легче?

Кроме ярости есть еще и скорбь. Я должен похоронить Веру, хотя ни одну женщину на свете я не любил так, как любил ее. Похоронить и объявить по ней траур. Это будет еще и траур по моим воспоминаниям. И это очень больно.

Прости меня, Глория, за то, что выворачиваю перед тобой душу. В воскресенье мне исполняется 61 год. Тебе сейчас 26, и если один из нас должен заботиться о другом, то давай это все-таки буду я. Хотя на самом деле тут мы с тобой выступаем на равных.

Еще одно, последнее. Если тебе есть что сказать мне — что-то важное, что я должен знать, — скажи. Стоматологи иногда выдирают под одной заморозкой сразу два зуба. Рви, не бойся.

Да, и самое главное. Ты ни в чем не виновата. Слышишь меня? Ни в чем.

Лечи свой радикулит. Обнимаю.

1 мая 2013

От кого: Глория

Кому: Пьер-Мари

Я не медсестра и не стоматолог! Я танцовщица! Вернее, пытаюсь ею стать, хотя это неимоверно трудно.

Как ни ужасно, но иногда мне хочется, чтобы я была чьей-нибудь еще дочерью. В смысле, чтобы у меня была «нормальная» мать, которая звонила бы мне раз в неделю, приходила бы смотреть мои выступления, звала меня на каникулы в свой уютный домик, готовила бы мне что-нибудь вкусненькое и интересовалась, как у меня дела.

Но нет. Моей маме на меня плевать. Она сбежала на другую планету.

Да, она врала тебе целых два года, но не только. Она врала тебе все восемь лет. И меня впутала в свое вранье.

Хочу ли я сказать тебе что-нибудь еще? Да нет. Простая правда заключается в том, что Венсан был, есть и будет единственным, кого она любит. Она жила с этой любовью в сердце тридцать лет. И все тридцать лет мечтала о нем. Она сама мне говорила. Не знаю, зачем она посвятила меня во всю эту историю. Я ведь ее ни о чем таком не просила!

В тот день, когда они случайно встретились на улице в Марселе, им было достаточно посмотреть друг на друга, чтобы вернуться к прежней жизни — ровно с того места, на котором они остановились в молодости. Никто и ничто на свете не могло им в этом помешать.

Я знаю, что она боролась с собой. Она пыталась остаться с нами, но мы с каждым днем все быстрее теряли свои позиции. Под словом «мы» я имею в виду тебя, меня и всю нашу сложносоставную семейку, весь этот веселый дурдом.

Пьер-Мари, я понимаю, что, рассказывая все это тебе, снимаю с себя часть ноши. Ты позволил мне нарушить данное когда-то обещание, и, хотя иногда мне кажется, что я плохая дочь и даже «предательница», меня это больше не волнует. Главное, теперь я смогу танцевать так, как я мечтаю танцевать. Ты знаешь, с самого первого курса в консерватории все мои преподаватели твердили мне одно и то же: что я должна высвободить что-то в себе, как они выражались, «открыть двери». Я не понимала, о чем они. Не сознавала, что таскала за собой эту тайну, как привязанное к ноге ядро.

Вот только, как папа недавно сказал мне по телефону, я не мать своей матери! Хватит ее защищать! Хватит впаривать окружающим сказку о ее «совершенстве». Нет, Вера не была идеальной женщиной. И ты совершенно прав, когда напоминаешь мне, что моей вины в этом нет.

Отвечаю на твой первый вопрос. Нет, я не знаю, где она сейчас. С тех пор как она пропала, она не подавала никаких признаков жизни — ни Диего, ни Матео, ни мне. Тебя это поражает? Меня тоже. Не знаю даже, жива ли она еще. Может, мы вообще больше никогда ее не увидим. Я знаю одно: я слишком долго из-за нее плакала. И я больше не хочу, чтобы она портила мне жизнь.

Я хочу жить, танцевать, чувствовать себя легкой и свободной. Расправить крылья. Избавиться от нее.

Думаю, ты тоже.

Целую тебя.

1 мая 2013

От кого: Пьер-Мари

Кому: Глория

Милая Глория!

Ну, вот мы и открыли нараспашку окна и двери. Это очень хорошо. Если тебе удастся подняться над пережитым, я буду только рад. Во всяком случае, всем сердцем желаю тебе этого.

Еще хочу сказать тебе, что ты замечательная и что я тобой горжусь.

Танцуй, красавица моя. Танцуй и наслаждайся вновь обретенной свободой.

Шлю тебе свое отцовское благословение, хоть я и отец номер два.

Р. S. Я переписываюсь с женщиной, которая прислала мне эти письма. Если я вдруг узнаю от нее что-то про Веру, сообщу тебе, а уж ты скажешь, интересно это тебе или нет. Годится?

2 мая 2013

От кого: Пьер-Мари

Кому: Аделина

Дорогая Аделина!

Где вы?

Доберутся ли до вас значочки, которые появляются у меня на экране, пока я тюкаю по клавиатуре четырьмя пальцами (я написал четырьмя пальцами — двумя указательными и двумя большими — двенадцать романов), так вот, доберутся ли тем или иным способом до вас эти значочки, где бы вы ни находились — в Париже, в своем Ле-Клуатре или где-нибудь еще? Сработает современная магия или нет? Может, мы с вами — просто персонажи электронной сказки? А в конце мы законнектимся и произведем на свет целую кучу маленьких электрончиков?

Две недели полного молчания. Последнее письмо было от меня — я проверил. И словно вернулся во времена Пойдем, Котик. Тогда, если я говорил: «Надо пригласить того-то и того-то, я хочу с ними повидаться», — она отвечала мне: «Нет, сейчас их очередь нас приглашать, в прошлый раз это мы их принимали». Я возражал: «Да какая разница?» — но она стояла на своем: «Очень большая! Сейчас их очередь нас приглашать!» Аделина, сейчас ваша очередь мне писать! Пойдем, Котик была совершенно права. Зачем только я с ней развелся!

Мне не хватает вашего голоса. Да, знаю, я никогда его не слышал, как никогда не видел вашего лица. Когда я говорю «ваш голос», я имею в виду вашу манеру говорить. Мне не хватает нашего общения. Мне не хватает нас.

Знаете, что меня больше всего привлекает и трогает в книгах, фильмах и театральных постановках? Трогает больше, чем непосредственно сюжет? То, в какой «одежке» мне их предъявляют. Тональность, в какой мне рассказывают историю. Текстура. Ткань, из которой она соткана. Фотографы называют это зерном. В ваших письмах, Аделина, есть зерно. Мне нравятся и ваши истории, и то, как вы их рассказываете.

Хотя нет, неправда. А правда выглядит менее академичной. Просто я за вас волнуюсь.

Ответьте мне, пожалуйста.

За эти две недели много всякого случилось. Неужели вам не интересно узнать, что именно?

Ладно, попробую подкинуть приманку. 1) Я вскрыл ваш большой пакет; 2) Человек, которого я расспросил (это Глория), мне ответил; 3) десять дней назад я получил письмо, автор которого послал меня в ж… Вам все еще неинтересно?

Обнимаю вас.

Жду.

P. S. Кстати, да, мне бы очень хотелось сыграть с вами в «Раз-два-три, замри!». Обещаю, что буду считать медленно-медленно, а поворачиваться еще медленней, чтобы вы успели незаметно ко мне подкрасться.

2 мая 2013

От кого: Аделина

Кому: Пьер-Мари

Дорогой Пьер-Мари!

Если бы я не получила ваше последнее письмо, то воспользовалась бы как предлогом приближающейся датой, чтобы поздравить вас с днем рождения. 5 мая я написала бы вам несколько дежурных фраз типа: «С днем рождения! Надеюсь, у вас все хорошо. Обнимаю» — и стала бы с лихорадочным нетерпением ждать от вас ответа. Но вы меня опередили и — вот сюрприз так сюрприз! — сами сделали мне подарок! И даже не один! Если считать за подарок каждое ваше слово, то я получила сразу 366 подарков, и все — в одном пакете! Хотите знать, какие из них понравились мне больше всего? Вот, в порядке поступления: «дорогая» и сразу затем — «Аделина». Если бы вы на меня еще злились, вы написали бы по-другому. Потом — «голос», «не хватает» и «общение», а также вся грамматически неправильная конструкция, перевернувшая мне душу. Пьер-Мари, мне тоже ужасно не хватает нас! Впрочем, все вышеперечисленные выражения разом утратили бы в моих глазах всякую ценность, если бы в конце послания я не прочитала простое и поразительное признание: «Я вскрыл ваш большой пакет».

Вы вскрыли мой большой пакет и не набрасываетесь на меня с проклятиями?

Вы вскрыли мой большой пакет и не пережили болевой шок?

Может, вы в больнице? Или скончались на месте?

Вы вскрыли мой большой пакет, и это вы волнуетесь за меня?!

Мир перевернулся с ног на голову. Я не знаю, что еще сказать. Я не сделала ничего, чтобы заслужить ваше прощение, но вы меня простили. На вас снизошла благодать? Вам явилась Богородица? Или мое знаменитое невезение каким-то чудесным образом меня покинуло?

Пьер-Мари, я чувствую себя ужасно глупо. Пытаюсь шутить, но шутки выходят натужными. Деликатность вашего письма вынуждает меня к скромности. Поэтому я просто принимаю свалившееся на меня счастье — увидеть, как вы вновь появляетесь из небытия, где чуть было не сгинули навсегда, и постараться восстановить ту хрупкую связь, которую мы называем дружбой.

Пойдем, Котик отличалась большой практичностью, и я отдаю ей должное, поскольку сама начисто лишена этого качества. Да, отвечать была моя очередь, но я рассудила, что, пока вы не вскроете пакет, с моей стороны будет честнее помолчать. Если сейчас я расскажу вам о пустяках, из которых состоит моя жизнь, поверите ли вы мне? Чем я докажу свою искренность? Задавайте любые вопросы: я отвечу на любой без уверток и обмана, клянусь памятью Филимона, моего ангелочка, моего драгоценного умершего мальчика. Ничего весомей у меня нет. Даже если я вам лгала или слегка приукрашивала действительность, в главном я ни разу не покривила душой. А главное для меня — это Филимон.

Я уехала из Парижа неделю назад. Я чуть с ума не сошла в своей тесной квартире, с утра до ночи пережевывая свои несчастья, в том числе разрыв с вами. В Ле-Клуатр я не вернулась: после того как я узнала, что произошло в моем доме пятьдесят четыре года назад, об этом не могло идти и речи. Я не настолько храбрая.

После моих подвигов в Пасхальное воскресенье у меня на три месяца отобрали права. Поэтому из Парижа я уехала поездом, отправившись на поиски нового убежища, знаменующего начало новой жизни. Пока что я снимаю комнату на острове Олерон, известном своими средневековыми «Свитками» — первым в Западной Европе кодексом норм морского права. Мне нравится это туристическое местечко, достаточно дикое, чтобы в полной мере ощутить смену обстановки, но в то же время достаточно цивилизованное, чтобы не напугать вчерашнюю парижанку.

По утрам я встаю вместе с солнцем и иду гулять на пляж. Погода скорее непостоянная, но по большей части здесь прохладно и пасмурно. Я наблюдаю за длинноногими птицами, которые ищут в прибрежной тине червяков, — понятия не имею, как они называются.

Размышляю о пути, который я с грехом пополам проделала в жизни до сих пор, и о возможных путях, по которым мне хотелось бы двинуться дальше.

Может, они как раз пролегают через этот остров? Еще я часто думаю о вас, и вид у меня из-за этих дум расстроенный. На днях, когда я шагала вдоль мола, рыбак с удочкой предложил мне носовой платок. «Вам кажется, что я простужена?» — спросила я. Он улыбнулся и объяснил, что одинокая женщина, гуляющая, глядя на море, наверняка страдает от несчастной любви. Я не стала с ним спорить. Вот до чего я докатилась, Пьер-Мари: превратилась в ходячее клише.

Комната у меня небольшая, заставленная цветами и вполне современная: у меня имеется высокоскоростной интернет. Еще имеется много-много длинных дней, проведенных в молчании. Мне хотелось бы, чтобы вы его прервали. Пожалуйста, скажите мне.

Скажите мне, что вы думаете о письмах. Что вы узнали от Глории? И кто посмел послать вас в ж…? Заслуженно или нет?

И наконец, последнее. Аделина, написавшая вам в середине февраля, и сегодняшняя Аделина — это два разных человека. Преображение произошло благодаря вам. Преображение к лучшему. К гораздо лучшему.

Робко, но искренне обнимаю вас.

До скорого?

2 мая 2013

От кого: Макс

Кому: Пьер-Мари

Старый товарищ!

Не знаю, как там у тебя, но у нас дома погода просто сбесилась.

После того как над нами пронеслось цунами, угрожая разнести все вокруг в пыль и прах, случилось новое стихийное бедствие — наводнение. Вчера Жози все утро рыдала на кухне — устроила настоящий потоп. В последний раз на 1 мая так лило в 2002 году, в промежутке между первым и вторым турами президентских выборов. Помнишь? Ширак против Ле Пена. Похоронные настроения. Тогда Жози оплакивала Францию. Вчера — свою горькую судьбину. Видел бы ты ее! Впору было вызывать спасателей! Причина горя обнаружилась у нее в телефоне. Лисбет прислала эсэмэску, обвиняя ее во всех смертных грехах. Дескать, это Жози ее подставила и вынудила «потерять лицо». Не буду тебе пересказывать всю тираду — она слишком длинная, — приведу только окончание: «Прекрати перекладывать на других собственные проблемы. Чужие постельные дела тебя не касаются — займись лучше своими».

Жози была в ужасном состоянии. Она подняла ко мне залитое слезами лицо, и знаешь, что я сделал? Обнял ее.

Последние двенадцать дней мы практически не разговаривали. Двенадцать дней не прикасались друг к другу. Она только обдавала меня взглядом, полным ненависти, с высоты своих метра пятидесяти. Но когда я раскрыл ей объятия, она прижалась ко мне, и вся моя злость вдруг растаяла, как снег на солнце. Так просто! Я сам чуть не заплакал. Какие же мы были дураки, подумать только! Парочка шестидесятилетних идиотов в домашних тапочках! Мы стояли перед раковиной, которую поставили 25 лет назад, и думали об одном и том же: что мы нужны друг другу. Похоже, жизнь нас ничему не учит. Похоже, даже дожив до седых волос, мы не становимся умнее, чем были, когда бегали в коротких штанишках. Вот ведь фигня!

Пока я ее утешал, вспомнил твое письмо — то самое, в котором ты писал, что мы откинем коньки с интервалом в три недели. Ерунда! Какие еще три недели! Мы с Жози — это Ромео и Джульетта. Мы умрем в один день, в одну и ту же минуту. Вот о чем я подумал. Ты уж прости за Шекспира — типа я залез на твою территорию.

Короче, со вчерашнего дня на побережье Атлантики наблюдается значительное улучшение погоды: над Азорскими островами устанавливается антициклон. Вот и славно!

После кухонного эпизода за хлебом отправился я и воспользовался предлогом, чтобы купить ей ландыши. Не каких-нибудь жалких три былинки — нет, ровно 37 штук, по числу прожитых совместно лет. (Девчонка-румынка с улицы Ардуаз чуть не бросилась мне на шею.) К моему возвращению Жози утерла слезы и сварила кофе, но, когда она увидела мой букет, кран открылся снова. Наверное, без меня напилась кофе не с сахаром, а с солью. Но я тебе вот что скажу: это были хорошие слезы. Мы попросили друг у друга прощения за все гадости, что успели друг другу наговорить, и даже — в первый раз с незапамятных времен — вспомнили, как хотели второго ребенка, но так и не сумели его родить. В общем, мы многое перетряхнули, Пьер-Мари.

Вот, дружище, мои последние новости. Благодаря тебе и всей этой склоке из-за Лисбет мы с Жози как будто пережили второй медовый месяц. Она в восторге. И знаешь, что самое лучшее? Моя нога выдержала!

Обнимаю тебя, старина! Жози шлет тебе привет. Попозже она сама тебе напишет.

3 мая 2013

От кого: Глория

Кому: Пьер-Мари

Дорогой любимый папа номер два!

Пишу в двух словах, тороплюсь на репетицию. Я тоже тобой горжусь! И еще как! Не буду рассыпаться в похвалах (времени нет!), просто скажу, что теперь я знаю: если мне понадобится помощь или надо будет сделать трудный выбор, я всегда могу рассчитывать на тебя. Это дорогого стоит.

Отвечаю на твой вопрос. Конечно да: если узнаешь что-то новое про маму, поделись со мной. Даже если это будут плохие новости. И вообще, давай покончим с секретами, хорошо?

А я постараюсь стать «замечательной дочерью», которую ты ухитрился во мне разглядеть.

Все, убегаю. Крепко целую тебя в обе щеки!

Р. S. Ты почистил бассейн? Я бы летом приехала искупаться!

Р. Р. S. Придешь смотреть меня в «Славе»? Премьера в Париже планируется на сентябрь. Это будет чума!

Р. Р. P. S. Жизнь прекрасна!

4 мая 2013

От кого: Пьер-Мари

Кому: Макс

Дорогой Макс!

Браво! Прямо даже и не знаю, что в тебе восхищает меня больше — твое шоколадное сердце или твоя жеребячья прыть.

А теперь ты еще и Шекспира вспомнил! Но если я и удивлен, то только отчасти. Я давно подозревал, что ты придуриваешься, притворяясь малообразованным чурбаном, чтобы застать противника врасплох. Принцип дзюдо. Хорошо помню, как однажды у меня на вечеринке (это был мой норвежский период) ты поддел одного коллегу-писателя, говорливого зануду, справедливо указав, что название буланой лошадиной масти пишется с одним, а не с двумя «н». Он заткнулся на целых полминуты.

Рад, что вы с Жози помирились, хотя, честно говоря, не сомневался в том, что так и будет. Жду от нее письма. Поцелуй ее от меня и передай, что я на нее не (очень) сержусь за то, что она меня «сдала».

Все, пока, прощаюсь. Сейчас должны доски привезти — собираюсь террасу ремонтировать. Никола обещал помочь. Представляю, что мы там найдем, когда снимем старый пол. Сколько туда в щели всякого успело провалиться?

(Ты там, все-таки с ногой поаккуратней!)

4 мая 2013

От кого: Пьер-Мари

Кому: Аделина

Дорогая Аделина!

Ле-Клуатр, Париж, а теперь какой-то остров! Да за вами не угонишься! Что это на вас напало? Когда в романе персонаж вот так срывается с насиженного места, это означает одно из двух: либо он что-то ищет, либо от чего-то бежит. То есть он либо охотник, либо дичь. Кто вы?

Судя по всему, вы тем не менее обрели какое-то подобие покоя среди длинноногих птиц, названия которых не знаете. Спорим, вы взяли напрокат велосипед?

Задавать вам любые вопросы? Ого-го! Это опасная и волнующая игра. Помню, то же самое мне как-то предлагала одна кузина. «Давай задавать друг другу вопросы на любую тему, но с уговором: не врать! Согласен?» Кузине — симпатичной и довольно нахальной темноволосой особе — было тогда 15 лет, а мне — 13. Мы сидели на чердаке у нас дома. Я струхнул, но отказаться не решился. Она спросила: «Кто начинает?» Я сказал: «Давай ты» — и с трепетом приготовился выслушать первый вопрос. Сердце колотилось так громко, что я боялся, как бы не оглохнуть. Щеки у меня пылали. Она немножко подумала и спросила: «Какое твое любимое блюдо?» Но тут мать позвала нас обедать, и игра закончилась, так толком и не начавшись. Спускаясь по лестнице, я навернулся и ободрал лицо. Правда, с тех пор прошло почти полвека и я малость повзрослел, так что по зрелом размышлении, пожалуй, готов сыграть с вами.

Но начну с ответов на вопросы, которые задали мне вы.

Что мне рассказала Глория? Она подтвердила то, что я знал и так. Вера любила другого человека. От Глории я узнал лишь, что она любила его давно, любила всегда. Еще она сказала, что Вера лгала мне на протяжении двух лет, тайком встречаясь с этим человеком под предлогом неотложных поездок по работе. Я узнал об этом три дня назад. Чтобы переварить полученную информацию, я сделал то, чего не делал никогда в жизни: полез в аптечку и достал Верино снотворное. Теперь я каждый вечер принимаю по две таблетки, говоря себе, что, даже отсутствуя, Вера все еще здесь: она не только заразила меня бессонницей, но и позаботилась о лекарстве.

Что я думаю о письмах? Я думаю, что, прочитав из них ровно шесть слов, убедился: их достаточно, чтобы превратить мою жизнь в ад. Я сжег их все, вместе с вашим большим конвертом. И счастлив, что сделал это.

Аделина! Я хочу открыть вам одну вещь, о которой не знают ни Глория, ни ее братья, ни мои дети, ни полицейские, которые расследовали исчезновение Веры. Эта вещь известна мне одному, и я до сих пор, хоть прошло уже два года, не могу думать о ней без боли.

Чтобы вы поняли, о чем идет речь, я должен объяснить вам, как я отношусь к деньгам. Как только у меня их появилось достаточно — это случилось в 96-м году, после экранизации «Дрейфа» (фильм получился средненький, но заплатили мне изрядно), — как я потерял к ним всякий интерес. Я не стыжусь этого и не горжусь этим — я просто констатирую факт. Семейным бюджетом занималась сначала Элин (моя норвежская жена), затем Вера. Начиная с 2005 года я не читал ни одного письма из нашего банка. У нас с Верой был общий текущий счет, кроме того, я оформил на нее доверенность, чтобы она имела доступ ко всем остальным моим счетам. Поскольку денежными вопросами занималась она, это было удобно и полностью меня устраивало. После ее исчезновения полицейские спросили, не осуществляла ли она в последнее время каких-либо необычных банковских операций, например, не снимала ли со счетов деньги и не переводила ли их на другие счета. Я ответил, что ничего подобного не было и что все в полном порядке. На самом деле я просто был не в курсе.

В начале ноября я получил из банка ежемесячный отчет и на сей раз его изучил. Вера каждую неделю снимала с моей карты по 750 евро. Я стал искать банковские квитанции за предыдущие месяцы, перерыл весь дом, но так ничего и не нашел. Тогда я поехал в банк и попросил показать мне движение средств на моих счетах. Выяснилось, что Вера с февраля 2009 года каждую неделю снимала то с одного, то с другого счета по 750 евро. Таким образом, за 21 месяц она увела 63 тысячи евро.

Все это она делала совершенно законно. Я никому ничего не сказал. Вы — первая, с кем я делюсь этой информацией. Меня убила не потеря денег. Меня убило сознание того, что она готовилась к побегу заранее. Я почувствовал себя не просто обманутым. Она меня предала.

Что творилось в ее бедной голове, когда она, положив руку мне на грудь, говорила: «Поговори со мной», хотя не далее как тем же утром сняла со счета свои 750 евро, а в выходные собиралась на свидание с любовником? Критики утверждают, что я здорово разбираюсь в человеческой душе. Какая горькая шутка! Ни в чем я не разбираюсь. Никто ни в чем не разбирается.

Во время расследования я ни словом не обмолвился об этих украденных деньгах. Мне было слишком стыдно за свою наивность. Кому приятно чувствовать себя ощипанной курицей? Я предпочел сыграть роль несчастного мужа, снедаемого тревогой о таинственно пропавшей жене. Выглядит как-то пристойнее, вы не находите?

Но я слишком вжился в роль. Я проявлял бешеную активность. Демонстрировал отвагу и неустанную решимость. Лично участвовал в поисках.

В душе я все это время был просто комком боли, чего никто не замечал. Это худшие месяцы в моей жизни. Если бы не внуки, не знаю, чем бы дело кончилось.

Раз уж я рассказываю вам все как есть, упомяну еще об одном. В полиции меня попросили принести Верин паспорт. Я принес им старый, найденный в ящике стола. И не сказал, что за несколько месяцев до исчезновения она получила новый паспорт, который унесла с собой.

Ну вот, теперь, милая Аделина, моя очередь задать вам несколько вопросов. Не волнуйтесь, я поступлю, как моя кузина, и начну с самого невинного.

• Едите ли вы у себя на острове Олерон (если вы все еще там) устриц, хотя в слове «май» нет буквы «р»?

Второй вопрос будет чуть потруднее.

• Я уже знаю, что в ваших рассказах надо отделять правду от вымысла. Но есть вещи, выдумать которые вы были бы не способны. Например, я верю, что Филимон действительно существовал. Есть и еще кое-что, не такое важное, но очень симпатичное, что сильно меня расстроило бы, окажись оно выдумкой. Так, в одном из писем вы писали, что поете «Свят, свят, свят Господь», одновременно хлопая рюмку за рюмкой шнапса. Я вижу эту сцену совершенно явственно. Пожалуйста, скажите, что это правда.

Чем дальше, тем вопросы каверзнее.

• Что произошло в вашем доме в Ле-Клуатре пятьдесят четыре года назад?

Ну и наконец, самый трудный вопрос (как в телеигре, можете попытаться на него ответить, а можете выйти из игры, забрав поощрительный приз. Только заранее предупреждаю, приз так себе: словарь синонимов и DVD-диск).

• Аделина, откуда у вас письма, которые вы вложили в большой коричневый пакет?

И в самом-самом конце — новости от моего мерзкого кота. Он где-то шлялся пять ночей и заявился только сегодня — голодный, отощавший и грязный. По-моему, он куда-то залез и не мог выбраться назад. Не знаю, как он, но я ему обрадовался. Кстати, вот еще одна причина верить, что жизнь — не такая уж скверная штука. Пятая причина, если помните, заключалась в том, что ты находишь то, что считал потерянным. Шестую сформулируем следующим образом: хорошо найти того, кого считал потерянным. Например кота.

Обнимаю вас.

Вы с вашим островом вызываете у меня острое чувство зависти.

4 мая 2013

От кого: Аделина

Кому: Пьер-Мари

Пьер-Мари!

На часах 3:12 ночи. Ваше письмо я открыла в 00:31. Вообще-то я не страдаю бессонницей, но тут вдруг меня как будто что-то толкнуло, и я включила компьютер. Завтра днем напишу обстоятельнее и наверняка спокойнее. Но пока я могу только вопить. Шестьдесят три тысячи евро!!! Вера увела с вашего счета 63 тысячи евро?!! Хорошо, что я сидела на кровати, когда это читала! Я просто рухнула, но, к счастью, ничего себе не сломала. Господи, Пьер-Мари. Это ведь огромные деньги!

Может, дело в том, что сейчас глубокая ночь, но голова у меня что-то плохо варит. Никак не могу понять, что меня поражает больше всего. Ваш пофигизм? Ваше добровольное ослепление? Вера у вас под носом потихоньку обворовывала вас, а вы ничего не замечали! Ваше нежелание обсуждать это с полицией? Тот факт, что вы испытываете стыд?

Наверное, все это вместе взятое. С другой стороны, все становится ясным. Сейчас не могу объяснить вам, почему я в таком шоке, но обязательно сделаю это позже, не сомневайтесь.

Не знаю, удастся ли заснуть, но попытаюсь. У меня на ночном столике лежит стопка книг с приглашением совершить путешествие к мудрости. В том числе тантра. Ее автор рассказывает, как несколько месяцев проходил обучение у одной индианки с целью достижения высших степеней сознания. Не читали? Я от нее в восторге. Как бы мне хотелось обрести способность дышать — просто дышать и ни о чем не думать!

Но все-таки придется пойти вскипятить чайник и заварить себе валериану с флердоранжем. Хуже не будет.

Двадцать один месяц. Восемьдесят четыре недели. 63 тысячи евро. Будь у меня такая сумма, знаете, Пьер-Мари, что бы я сделала?

Плюнула бы на все и махнула в Гималаи, к наставнику по тантризму.

Спокойной ночи (сколько там ее осталось).

5 мая 2013

От кого: Пьер-Мари

Кому: Аделина

Аделина!

Спасибо!

Вы спросите, за что? За то, что здорово меня развеселили с этими треклятыми 63 тысячами евро. Я представил себе, как вы сидите в ночной рубашке (я не ошибся?) возле компьютера и вдруг валитесь на спину с широко раскрытым ртом и выпученными глазами и только повторяете на все лады: «Шестьдесят три тысячи евро! Шестьдесят три тысячи евро!!!»

Я даже засмеялся. Надо же, в первый раз за два с половиной года с кем-то заговорил об этом, и уже смеюсь. Так что да, спасибо. Вы сняли с моей души груз. Как в той сказке, помните? — извлекли у меня из горла рыбью кость. Ухватили ее большим и указательным пальцами, раз! — и все! Должен признать, как консультанту вам нет равных. Вы решили, что больше никому не в состоянии помочь, но со мной у вас получилось.

Спасибо.

(Кстати. Между нами говоря, 63 тысячи евро — бесспорно, кругленькая сумма, но знаете ли вы, что на свете существует множество людей, для которых она меньше ежемесячной зарплаты? Мы с вами, Аделина, просто мелкая сошка.)

Сейчас 5:30 утра. Наверное, вы как раз только что уснули (несмотря на свои отвары), а я напротив — только что проснулся. Поэтому накрываю вас одеялом, которое вы скинули во сне, и тихонько, на цыпочках, удаляюсь из вашей спальни. Надеюсь, вам снятся купюры в 100 евро, которые падают на вас, как снег на склоны Гималаев (браво, Сотто! Чуть банально, но совсем недурно!).

Р. S. Понимаю, что вы в шоке, но вы не ответили ни на один из моих вопросов. Впрочем, чего там. Тантризм утверждает, что у нас впереди вечность.

5 мая 2013

От кого: Аделина

Кому: Пьер-Мари

Дорогой Пьер-Мари!

Бессонница в конце концов сдалась перед моими упражнениями на релаксацию (я делала их в ночной рубашке, тут вы угадали, если точнее, в черной), но долго проспать мне не удалось. Не знаю, что тому виной — недосып или ваши откровения, но я вскочила с постели как ошпаренная с единственной мыслью: какое сегодня число? Пятое мая? Так что позвольте мне пока что вынести за скобки эту грязную историю с деньгами и начать письмо с самого банального, но самого искреннего пожелания: пусть сегодняшний день принесет вам много-много радости.

Как вы намерены отпраздновать свою 61-ю весну? Присоединится ли к вам хотя бы часть вашего невероятно пестрого племени? Или вашему коту придется превратиться в принцессу и испечь вам именинный пирог? (Как в сказке про Ослиную Шкуру, которая пекла пирог королевичу, помните?) Надеюсь, он хотя бы промяучит вам что-нибудь приятное на своем кошачьем языке и вспрыгнет, мурча, вам на колени. Я на его месте именно так и поступила бы. Но я все-таки не кошка, поэтому запрыгивать к вам на колени поостерегусь, дабы избежать лишнего травматизма. Кстати, раз уж мы договорились говорить друг другу только правду, а я замылила ответ на один ваш вопрос, то вот, сообщаю: 83. Во всяком случае, именно эту цифру показывали мои весы, пока я не приехала сюда. Не исключаю, что с тех пор я потеряла несколько граммов, потому что, разумеется, у меня есть велосипед (очаровательная дама, у которой я снимаю комнату, разрешает мне пользоваться своим) и я каждый день часами катаюсь по лесам и болотам. Как вы догадались?

Пьер-Мари, как обещала, я обязательно отвечу на все ваши вопросы любой степени сложности, даже рискуя вылететь из игры. Но сначала закройте глаза и попробуйте представить себе нескладную дылду ростом 1 м 77 см и весом 83 кг, восседающую на старом велике, изъеденном морской солью, — это антикварная модель с тремя скоростями и чуть погнутым передним колесом. Представили? А теперь вообразите, как я накручиваю педали, чтобы заставить эту конструкцию двигаться вдоль песчаного берега, где постоянно дует ветер — естественно, в лицо. Если мы добавим к этому, что нескладная дылда выкуривает в день в среднем не меньше пачки сигарет, то вы получите ответ на один из ваших вопросов: я приехала на этот остров, чтобы тут сдохнуть!

Шучу, конечно, но, знаете, в каждой шутке… После смерти Филимона, развода со «сволочью» и долгой депрессии я сильно похудела. Я пребывала в жалком состоянии со всех точек зрения, кроме одной: впервые с ранней юности у меня появилась стройная фигура. Мне удавалось сохранять ее на протяжении нескольких лет, в основном благодаря спорту. Жила я тогда в Ле-Клуатре, с матерью. Когда я говорю «спорт», я имею в виду не бальные танцы. Я занималась настоящим спортом: бегом, плаванием, даже греблей на Луаре. Физическая нагрузка пьянила меня не хуже какого-нибудь наркотика. Но в последние годы произошли некоторые события (скоро я до них дойду), пробудив во мне прежние страхи и тревоги, и я все бросила. Заменила footing на fooding. И начала толстеть не по дням, а по часам.

Кстати о депрессии. Вы говорили, что нашли в аптечке у Веры снотворное. Знаю эти жутко вредные таблетки! Понимаю (и еще как!), что сейчас они вам необходимы, но все-таки — поаккуратней там с ними. Если хотите, пришлю вам еще пару-тройку рецептов волшебных настоев. Вот увидите, они действуют ничуть не хуже химии!

Вы даже не представляете, Пьер-Мари, как я рада, что снова могу с вами переписываться. Мое удовольствие не портит даже тот факт, что я должна признаться вам в вещах, которые от вас скрывала. Очевидно, работает причина номер шесть: возможность найти того, кого считал потерянным. В феврале, отсылая вам большой пакет из крафт-бумаги, я и думать не могла, что вы займете в моей жизни такое большое место, хотя, в отличие от вас, уже тогда знала, что мы с вами помимо собственной воли связаны прочной нитью.

Прежде чем я продолжу, сделаю первое важное признание. Оно касается не Моцарта и не «Свят, свят, свят Господь» — я действительно имею привычку распевать во все горло, когда остаюсь одна, особенно по вечерам, особенно открывая бутылочку. Солгала я вам насчет своего возраста. Когда я написала, что мне 34 года, мной двигало не только желание омолодиться и чистое кокетство, а стремление вычеркнуть из жизни девять лет. Можете сами произвести несложный подсчет и узнать мой истинный возраст. Или просто поменять местами цифры.

В тех девяти годах, которые мне захотелось стереть, содержатся ответы на все ваши вопросы, включая те, что относятся к высшей категории сложности. Самый трудный из них: как ко мне попали письма Веры.

На самом деле они ко мне не «попали». Я специально искала их. А когда нашла, украла.

Впервые заполучив всю эту толстую пачку, я, как и вы, испугалась. Как и вы, я заранее знала, что именно в них обнаружу, как знала и то, что это «что» меня раздавит. Этот день навсегда останется в моей памяти днем катастрофы, как в вашей осталось 28 октября 2010 года. В моем случае это было 17 ноября 2009-го. Вторник. Место действия — Марсель. Задувал ледяной мистраль, прогнавший все тучи. Небо прозрачно голубело, сияло яркое солнце. Помню, эта небесная синева и этот солнечный свет показались мне чудовищно неуместными… как будто боги насмехались надо мной и над моей болью.

В поезде, который в тот же день уносил меня из Марселя, я сделала то же, что вы: просмотрела сорок семь писем Веры, но не смогла прочесть от начала до конца ни одного. Всю дорогу от вокзала Сен-Шарль до Лионского вокзала я плакала. Соседи смотрели на меня с удивленным сочувствием, но никто не осмелился проронить ни слова. Правильно сделали. Обратись кто-нибудь ко мне в тот момент, я бы его покусала.

Мне надо так много вам рассказать, что прямо голова кругом.

Сделаю перерыв. Мне срочно надо выпить очень крепкого кофе. Пойду-ка в маленький бар в Сен-Трожане (там принимают ставки на конные скачки), я обычно всегда заглядываю в него по утрам. Дождь кончился, так что я сяду на террасе и выкурю две-три сигареты, прислушиваясь к разговорам местных жителей. Вам известно, что они с 9 утра накачиваются пино, производимым в департаменте Шаранта? Пока я до этого не докатилась, остается надежда!

Ну вот, я вернулась. Можно продолжать распутывать этот клубок. Пока я сидела на террасе и пила кофе, меня вдруг посетила такая мысль: у вас ведь сегодня день рождения! Правильно ли с моей стороны вываливать на вас столько правды сразу? Честно говоря, не думаю, что это хороший подарок.

Нет-нет, не волнуйтесь, я не намерена отступать. Я начала готовиться к тому, что придется это сделать, с той поры, когда вы в своих письмах впервые заговорили о Вере. Просто мне надо знать, в том ли вы сегодня настроении, чтобы выслушивать мой рассказ.

Может, вы ушли на прогулку? Конечно, для лыж погода неподходящая, но я легко представляю себе, как вы просто прогуливаетесь по улицам. Мне совсем не хочется портить вам праздник.

Поэтому отправляю вам начало своей исповеди (я тоже умею быть тактичной) и жду от вас отмашки продолжать. А пока пойду посмотрю на море. Я вам говорила, что из окна моей комнатушки видно море? Роскошь, которой я наслаждаюсь каждый день, тем более что окно выходит на восток. Вчера наблюдала пламенеющий восход.

Но, прежде чем проститься, три вещи.

Во-первых, бросив в огонь письма Веры, вы сделали именно то, о чем я сама мечтала. Меня удерживало одно: страх уничтожить то, что мне не принадлежит. У вас было такое же право знать об их существовании, как и у меня.

Во-вторых, на устриц у меня аллергия. Здесь я ем рыбу и морских улиток.

В-третьих, чтобы рассказать вам, что произошло в Ле-Клуатре 54 года назад, вначале мне надо объяснить, как умерла моя мать. Но это легкий вопрос. Гораздо труднее другой: кто вы, Аделина. Я уже практически призналась, что Аделины Пармелан не существует без другой Аделины, той самой, что ставит свою подпись под этим длинным письмом.

Р. S. Какое ваше любимое блюдо, Пьер-Мари?

7 мая 2013

От кого: Пьер-Мари

Кому: Аделина

Дорогая Аделина!

У меня хорошая новость! Знаете, какая? Я по-прежнему могу называть вас Аделиной.

Спасибо за поздравление с днем рождения. Нет, я его не отмечал. С какой стати — дата не круглая! Внуки позвонили, да получил несколько открыток, вот и все. Пара-тройка совершенно восхитительных — с аккуратной, по линейке, карандашной разметкой, чтобы строчки не разъехались, затем старательно стертой ластиком, и с редкими, но дивными орфографическими ошибками. Я растаял.

Свой день рождения, выпавший на воскресенье, я провел со старшим сыном Никола, обладателем такого бесценного качества, как спокойный характер. Мы разбирали старую деревянную террасу. Да, я бестрепетно включал дрель в воскресенье потому, что дом ближайшего соседа расположен более чем в пятистах метрах от моего, и потому, что наши религиозные убеждения не запрещают нам трудиться в этот день. Под досками пола мы обнаружили массу вещей, потерянных за тридцать пять лет (почти столько, сколько сейчас Никола): монеты, это само собой, ручки, расчески, сережки, карандаши, но в основном всевозможные мелочи из наборов для игр — пешки всех видов и расцветок, детали конструктора, шарики, игральные карты, пластмассовые ножики из кукольного сервиза и так далее. Время от времени Никола говорил: «Смотри, пап, а я эту штуку помню» — и показывал мне ручку от магнитной доски для рисования. Я тоже ее вспомнил. В полдень мы перекусили на кухне колбасой и выпили бутылку бордо. В общем, день рождения прошел хорошо.

Осталось только заново отстроить террасу, чем я в будущем потихоньку и займусь.

Вопрос «Кто вы?» я собирался задать вам в следующем письме, но вы меня опередили. И правильно сделали. Давно пора навести ясность.

Аделина, я вот что сейчас понял: мы с вами — не главные действующие лица своей собственной истории. Нам достались вторые роли. Герои пьесы — не нам чета. Романтики, безумцы, одержимые страстью. Они оказались способны на сумасшедшую любовь. Они бросили в ее топку свои жизни, зачем-то расстались, но спустя двадцать семь встретились и начали все сначала. Они сумели прибиться — она ко мне, он к вам, — но при первой возможности бросили нас и исчезли, даже не задумываясь о том, насколько это жестоко. Они повели себя неразумно, но герои никогда не бывают разумными. Травяные чаи, радиовикторина в 12:45 и шанс выиграть 1000 евро, тиканье часов в опустевшем после отъезда детей доме — все это не для них. Им подавай огонь и безрассудство. Мы попались им на пути, они зацепились за нас взглядом и некоторое время — несколько лет — смотрели на нас, чтобы вскоре отвернуться. Мы для них — не более чем зрители.

Теперь мы зализываем раны. Правда, мне всегда нравилось что-нибудь исправлять: сломанные игрушки, плохо написанные страницы, давшую трещину дружбу. Вы у себя в кабинете консультанта тоже чинили пациентам тело и душу. Может, вам пора обратить свои таланты целительницы на себя?

Вы спрашиваете, что еще я хотел бы узнать. Какие еще клубки вы готовы ради меня распутать? Честно говоря, их осталось не так много. Основное мне уже известно. Терпеть не могу, когда в романе автор, начиная с последней трети, принимается объяснять читателю, почему его персонажи поступили так-то и так-то. У меня сразу возникает ощущение, что прозвенел звонок с перемены и учитель хлопает в ладоши, зазывая учеников назад, в класс, чтобы написать на доске, в какие игры мы только что играли. Кому это интересно?

Но все-таки:

Как долго вы были замужем за этим человеком? Вы жили с ним в Ле-Клуатре? С вашей матерью или?.. Почему в письме от 4 марта, понедельник, вы вместо «потому что» употребили слово «почему»? Цитирую: «Я принялась наводить красоту. Это для меня серьезное испытание, почему я считаю себя уродиной, хотя кое-кто из мужчин и даже женщин старательно уверяет меня в обратном». Это итальянизм, речевая ошибка (единственная), которую допускала Вера. Читая эту фразу, я испытал шок — мне показалось, что я слышу Верин голос, произносящий с восхитительным акцентом: «Я вернулась, почему мне тебя слишком не хватает».

Сами решайте, отвечать или нет, а если да, то как. Возможно, в этих сорока семи письмах были строки, содержание которых мне следует знать? Теперь, когда письма сожжены, они хранятся только в вашей памяти.

Обнимаю вас,

(83 кг — это на 23 кило меньше, чем вешу я, так что вы меня не впечатлили.)

9 мая 2013

От кого: Аделина

Кому: Пьер-Мари

Дорогой Пьер-Мари!

Вчера получила ваше письмо, как ребенок получает конфетку. Положила ее на язык и, гуляя, катала во рту целый день.

Ее вкус менялся со сладкого на горьковатый, словно сообразуясь с капризами погоды. Я шагала через сосновую рощу, где сейчас пышно цветет дрок, через поросшие травой дюны вдоль Большого пляжа, через все западное побережье острова, и меня сопровождали ваши слова. Я смотрела, как детишки запускают воздушных змеев, присутствовала при гонках на парусных велосипедах и представляла себе, как вы разбираете террасу. Наверное, вы правы. Чтобы стать героями романа, нам с вами не хватает пыла. Сумасшедшинки не хватает. Вы со своей дрелью, я со своим ржавым великом. Вы — археолог-любитель, счастливый открыватель пластмассовых сокровищ. Я — одинокая женщина, отягощенная грузом сожалений и бесцельно бродящая среди толпы беззаботных туристов. Нам явно не хватает блеска! При этом мне, Пьер-Мари, мы с вами нравимся больше! И тот день, когда нам с вами придется проститься, станет для меня днем печали.

Сколько нам еще осталось? Как долго мы еще сможем делиться друг с другом тем, что нас объединяет?

Тон вашего письма настроил меня на меланхолический лад — такое впечатление, что мы с вами приблизились к концу путешествия. На самом деле меня смущает ваша кротость. Вы не сердитесь ни на меня, ни на кого-либо еще. Мне кажется, что вы неважно себя чувствуете, и мне совестно снова баламутить воду, поднимая со дна тину, в которую нас погрузили Венсан с Верой.

Поэтому я с самого утра раздумываю, что бы такое вам написать. Что-нибудь героическое, яркое! Очень хочется вас поразить, воодушевить! Но тогда мне опять придется выдумывать, а хоть вы и предпочитаете вымысел реальности, я ведь уже дала вам обещание больше не лгать.

С Венсаном мы познакомились в 2003 году. Обстоятельства нашей встречи вы уже знаете: я между делом описывала вам Венсана под видом высокорослого (1 м 95 см) Ромена, которого не существует на свете. В моей жизни никогда не было никаких банкиров, но все остальное — чистая правда. Венсан был (да и остается) братом моей подруги, с которой я общалась, когда жила с матерью в Ле-Клуатре. Кошмарная вечеринка, в результате которой я оказалась в детской кроватке, посреди плюшевых Микки-Маусов, протекала точно так, как я вам рассказывала. С теми же последствиями. Это мои подлинные воспоминания, только им уже десять лет.

О чем я рассказать не успела, так это о том, что после похода в театр и ужина у меня дома Венсан по-настоящему вошел в мою жизнь.

Он был хорошим человеком. Умел слушать другого. Пытался понять, что за женщина сидит напротив него.

Напротив него сидела 33-летняя женщина. Высокая брюнетка, бывшая толстуха, ставшая спортсменкой; бывшая жертва депрессии, решившая после девяти лет затворничества в Ле-Клуатре начать новую жизнь.

Ему было 46. Он работал в архитектурной мастерской в Париже. Я второй раз в жизни рассталась с матерью и переехала к нему, в Девятый округ.

За все совместно прожитые годы мы ссорились по единственному поводу. Я хотела ребенка, он — нет. Дни рождения мелькали один за другим, но я еще верила, что сумею обратить его в свою веру — пока не поздно. Мне исполнилось 36, потом 37, потом 38 лет. Но моя утроба оставалась пустой, если не считать далекого и с каждым годом бледнеющего призрака Филимона.

В начале 2008 года, когда мое желание стать матерью обрело характер навязчивой идеи, мастерская Венсана выиграла конкурс на строительство крупного объекта в Марселе. Пьер-Мари, видели бы вы, с каким энтузиазмом он взялся за работу! Он объяснил мне, что огромная ответственность требует, чтобы половину времени он проводил в тысяче километров от дома. Я бы назвала это бегством.

Насколько я поняла из писем Веры, они встретились в конце того лета. Не знаю, случайно или нет, но это совершенно не важно. В жизни нет ничего случайного. Просто бывают разные обстоятельства — благоприятные и не очень.

2009 год выдался для меня кошмарным. Венсан подолгу оставался в Марселе, не приезжал даже на выходные. Я догадалась, что он мне изменяет. Вы, Пьер-Мари, в своем ослеплении избежали хотя бы этого — унизительного превращения в шпионку. Я через это прошла. Я выслеживала и вынюхивала, как отвратительный зверек, который залезает в чужие норы и питается чужими нечистотами. Так продолжалось до того дня, когда я украла у Венсана ключи от квартиры, которую он снимал в Марселе. Я точно знала, что дела задерживают его в Париже, и прыгнула в поезд.

Вернулась я в тот же вечер — с пачкой писем. Приехала домой, положила ключи на старое место, в карман куртки, и встала перед зеркалом в нашей спальне, растрепанная и словно оглушенная. На меня смотрела постаревшая, обезображенная ревностью, толстая и мрачная женщина. Пока Венсан не застал меня в этом состоянии, я покидала в сумку кое-какую одежду, туда же бросила письма, нацарапала записку, села в машину и уехала в единственное место, способное послужить мне убежищем, — в Ле-Клуатр. Спрятаться под мамину юбку. В очередной раз.

Я добралась до нее в час ночи. Как в 1994 году, мама приняла меня, не задав ни единого вопроса. Накинула халат, растопила камин, налила мне рюмку шнапса. Потом вторую, потом третью… Включила музыку и оставила меня рыдать на диване. Говорить я не могла. С трудом поднялась, достала из сумки письма, бросила их на журнальный стол и рухнула в постель.

На следующее утро писем на столе не было.

Я спросила мать, куда она их дела, но она вместо ответа просто указала на кучку пепла в камине. По части любовных огорчений моя мать — дока. Хлебнув в свое время всякого, она жила с убеждением, что не для того родила меня на свет, чтобы позволить кому-нибудь загонять мне иголки под ногти.

===

Пьер-Мари, простите меня! У меня отвратительное впечатление, что, вываливая на вас все эти подробности, я подвергаю вас пытке. Наверное, мне следовало бы помолчать, предоставив вам заниматься своей террасой, участвовать в радиовикторине и проводить время с вашим спокойным сыном и шлындрой котом. Единственная причина, по которой я продолжаю с вами откровенничать, заключается в том, что я хочу вас удержать. Как мне ни совестно!

Да, я обещала вам, что расскажу всю правду, но вот вопрос: какую цену вы готовы заплатить, чтобы ее услышать? На сколько, по-вашему, тянет одинокая 43-летняя женщина, окончательно распростившаяся с мечтой о материнстве, забившаяся на остров Олерон в надежде обрести убежище и избежать участи своей матери? В конце концов, с какой стати все это должно вас интересовать?

Я жутко расстроилась из-за вашего вопроса по поводу ошибки с употреблением «почему» и «потому что». Представляю, как дрогнуло ваше сердце, когда вы наткнулись на нее в одном из моих писем! Какие безумные идеи зародились в тот миг в вашем мозгу! Но, Пьер-Мари, это была всего лишь ошибка. Просто оговорка. Или, если признать, что ничего случайного в жизни не бывает, мое подсознательное побуждение повторить за Верой фразу, прочитанную в ее письме? Как вы понимаете, моя мать не сожгла письма — иначе как бы я вам их переслала? Многие тайны открылись мне только после ее смерти. Мне понадобилось потерять ее, чтобы узнать о вашем существовании и прочитать ваши книги. Она ушла, чтобы я хоть на краткий миг почувствовала в вас своего друга.

Можно мне еще немножечко побыть в этом качестве?

Посылаю вам горстку олеронской соли. Ее обычно собирают по берегам болот, а также вокруг век — в некоторые вечера, когда закат окрашивает мир в невыносимо мягкие тона.

Берегите пальцы! — С молотком шутки плохи. Пишите.

11 мая 2013

От кого: Пьер-Мари

Кому: Аделина

Дорогая Аделина!

Не волнуйтесь, я не пользуюсь молотком. У меня дрель.

Вы хорошо пишете, Аделина, — до того хорошо, что порой я задаюсь вопросом: кто из нас двоих писатель?

Я не считаю ваши выдумки — о возрасте, о прошлом — ложью. Я смотрю на них как на костюмы, в которые вы наряжались в соответствии с логикой сюжета нашего знакомства. В настоящий момент вы переоделись в свою одежду, но вы для меня по-прежнему та же самая. Вы нисколько не изменились. Кроме того, в главном вы не погрешили против истины. Я имею в виду историю Филимона и вашей матери.

Эти два человека — одна заботилась о вас на протяжении сорока двух лет, о втором вы сами заботились на протяжении семнадцати дней; одна дважды давала вам приют и утешение, когда вам было плохо, второй семнадцать дней пытался жить, пока не ушел, забрав с собой почти все, что в вас оставалось живого, — так вот, эти двое были, есть и будут ваш свет в окне, только они двое и больше никто. Я ведь прав?

Конечно, банкира мне жалко. Как я над ним смеялся! Брат Седрик понравился мне значительно меньше. Кстати, он-то существует? Раз уж мы с вами взялись играть в правдивые вопросы-ответы, спрошу: вы, случайно, не сгустили краски, когда описывали свои злоключения в Пасхальное воскресенье? Честно говоря, читая грустную повесть о постигших вас бедствиях, я в этом засомневался: что-то на меня повеяло историей про зайку из детской считалочки, помните? Пиф-паф, ой-ой-ой! Но главное: «принесли его домой, оказался он живой!» Впрочем, к чему ворчать? Я люблю хорошие сказки. Хорошая сказка порой бывает реальней самой реальности, во всяком случае, она не дает забывать о том, что важно. Наверное, именно так люди сочиняют себе прошлое.

А вот Верина ложь нисколько меня не умиляет. Она больно ранит. Вы говорите, что я ни на кого не злюсь. Это не так. Я зол на нее.

Между прочим, я довершил начатое сжиганием писем и переместил фотографию, которую вы мне прислали, в корзину, после чего ее очистил. Компьютер, взволнованный моей решимостью, спросил: «Вы действительно хотите удалить этот файл?» Я поблагодарил его за заботу и кликнул на кнопку «Да». Правда, перед этим в последний раз рассмотрел фото. Увеличил его на весь экран. На заднем плане, справа, под полукруглым сводом видны две фигуры — женщина в бежевом пальто и высокий мужчина, обнимающий ее за плечи. Чем больше увеличение, тем более расплывчаты фигуры и тем меньше моя уверенность. Но все-таки я уверен. Я почти слышу их голоса и звук их поцелуев. Мне стало ясно, что я здесь третий лишний. И я кликнул на «Да». Да, я действительно хочу удалить этот файл. Аделина, сделайте то же самое. Давайте оставим их в покое.

А если нам, хочешь не хочешь, придется их вспоминать, давайте, по крайней мере, скажем им спасибо, ведь только благодаря им мы с вами познакомились. А еще — благодаря вашей матери. Почему-то мне кажется, что именно она сказала вам, что Вера — жена знаменитого писателя.

Вчера я закончил ремонт террасы. Получилось отлично, и я собой горжусь. Сегодня к вечеру начну собой хвалиться: на выходные приезжает Никола с женой (такой же спокойной, как он) и четырьмя детьми (да, очень спокойными, как вы догадались?) Погода у нас стоит скорее октябрьская, поэтому я приготовлю им хариру. Это невероятно вкусный марокканский суп с мелкими кусочками баранины и десятью видами овощей. Они его обожают, даже самые младшие. А мне нравится слушать, как стучит нож, которым я режу порей и сельдерей; мне нравится аромат обжариваемого на сковородке мяса; нравятся запахи специй и бульканье супа в кастрюле. По-моему, я нашел седьмой довод в пользу того, что жизнь прекрасна. Разве это не здорово — под бормотанье радио не торопясь готовить еду для тех, кого любишь?

Аделина, расскажите то, что еще не успели мне рассказать, но только прошу вас, перестаньте себя грызть. А еще лучше — расскажите про свой остров. И наслаждайтесь тем, что вы там.

14 мая 2013

От кого: Аделина

Кому: Пьер-Мари

Дорогой Пьер-Мари!

Получила в субботу ваше письмо и испытала острый приступ хандры.

Представила вас в роли счастливого отца семейства, восседающего во главе шумного стола, наливающего себе последний бокал марокканского булауана, преисполненного законной гордости за то, что произвели на свет такого большого и спокойного сына с четверьмя прекрасными детьми, с аппетитом уплетающими кулинарный шедевр вашего изготовления.

Картинка произвела на меня неизгладимое впечатление — мне понадобилось три дня, чтобы ее переварить.

В последние недели наша переписка поддерживала во мне иллюзию, но, прочитав ваше письмо, я внезапно с горечью осознала: меня за ваш стол не пригласили (и, по всей видимости, никогда не пригласят). Очевидность этой истины пронзила меня. Да, вы правы, предлагая мне подумать над моей дальнейшей жизнью. Жизнью без вас. Жизнью после вас.

Список моих потерь растет. Что станется с Аделиной Пеллетье без Венсана Пеллетье? Что станется с Аделиной Пармелан без Вивиан Пармелан и ее надежного убежища? Что станется с Аделиной без Пьера-Мари?

Вам, даже без Веры, нет нужды выдумывать себе новую жизнь. Она у вас построена на прочном фундаменте и снабжена новой террасой. Моя стоит на зыбучем песке.

Я знаю, что никому, кроме вас, не смогу «писать хорошо». Если мне доставляет удовольствие составлять фразу за фразой, подыскивая нужные слова, то лишь потому, что я уверена: вы их прочтете (здесь — многоточие) и ответите мне. Но для настоящего писателя — поправьте меня, если я ошибаюсь, — личность читателя не важна. Писательство в чем-то сродни онанизму. Или нет?

Следовательно, чтобы наполнить смыслом оставшиеся мне годы жизни, я должна найти что-то еще. Кое-какие зацепки у меня есть: хор, танцы, травяные чаи, медитация как форма духовной жизни — то есть все те мелочи, о которых я вам говорила и в которых надеюсь обрести покой.

Любовь?

Мужчины?

Ну да, почему бы и нет. Я не собираюсь ставить на этом крест. Просто пока слишком боюсь попасть в собственноручно расставленные ловушки.

С того дня, когда я узнала о существовании Веры, меня преследовала навязчивая идея: я должна ее увидеть. Я хотела знать, как она выглядит. Она брюнетка, как я? Или сногсшибательно красивая блондинка? Высокая и спортивная или худенькая и хрупкая? Какого цвета у нее глаза? Какую прическу она носит? Какая у нее походка? Сколько ей лет? Меня сжигало желание выяснить о своей сопернице абсолютно все.

Фотографию я сделала в 2010 году в Лионе, где Венсан регулярно встречался с Верой. Название отеля упоминалось в письмах, и, поверьте, мне не пришлось его записывать, чтобы не забыть. Уже не помню, сколько часов я провела в припаркованной на углу улицы машине. Трамвайные провода, рельсы, фонари — я еще и сегодня могу по памяти нарисовать подробный план квартала.

Именно там я увидела их вместе. Венсана и Веру. Веру и Венсана. Я поставила увеличение и нажала на кнопку. Секундой спустя они скрылись за дверями отеля. О том, что делать дальше, я заранее не подумала. Последовать за ними? Расколошматить дверь их номера и застать их на месте преступления? Я сидела как оглушенная, с ощущением пустоты в душе.

Потом завела мотор, тронулась с места и ехала всю ночь без остановки. Несколько раз я ловила себя на желании резко крутануть руль и развернуться в обратную сторону, но, добравшись до Парижа, почувствовала себя немного протрезвевшей.

Мне стало стыдно за то, что я шпионила за Венсаном. Пьер-Мари, я передать вам не могу, как мне было стыдно! Я загрузила фотографию в компьютер, словно сама себя призвала к порядку. Пока я ею не воспользуюсь, у меня будет сохраняться ощущение, что я держу под контролем подступающее безумие.

Когда я видела Венсана в последний раз, возле его ног стояли три чемодана. Он сказал, что уезжает, что никогда не вернется, а с квартирой решим потом. Я уже много месяцев знала, что проиграла, но в тот миг просто окаменела на месте.

Разумеется, он забрал свой паспорт. В отличие от вас я не могла притворяться перед собой, что ничего не знаю. Потому что я точно знала, что он решил меня бросить ради другой женщины и уехать с ней подальше от меня. Куда именно? Этого я не знала тогда и не знаю сейчас. Как и вы, я долго ждала от него хоть какого-то знака. В первые недели и месяцы изучала его телефонные счета и банковские отчеты, но, как это ни покажется странно, в них не содержалось ни малейшего намека на то, где он сейчас. Он не снимал деньги, не звонил по телефону, не брал кредитов. Ничего.

Когда вы рассказали мне, что Вера проделывала с вашими счетами, я поняла: они все организовали заранее. С такими деньжищами им ничего не стоило замечательно устроиться в каком-нибудь тихом уголке. Скажем, поселиться в хижине на острове, на берегу Тихого океана. Венсан часто говорил, что мечтает пожить дикарем.

Время от времени, чтобы вырваться из болота тупого оцепенения, я ездила на выходные к матери в Ле-Клуатр. Она гадала мне на картах. Карты утверждали, что он никогда ко мне не вернется.

Именно мать заразила меня интересом ко всякой эзотерике: астрологии, карточным гаданьям, толкованию снов. Она говорила, если хочешь понять чужую боль и помочь ее исцелить, все средства хороши.

Она умерла 9 октября прошлого года. Упала с лестницы, спускаясь в подвал. Ударилась головой о выступ стены и, как сказал врач, скончалась не приходя в сознание. Нашел ее Седрик, мой брат. Он мне и позвонил.

Этой зимой я потратила не одну неделю, чтобы разобрать накопившиеся за всю жизнь разнообразные бумаги. Большую часть сожгла в камине. Смотрела, как они горят, и заливалась слезами. Сама не знаю, кого я оплакивала: мать, Венсана, отца, Филимона?

Накануне Рождества я случайно нашла пачку писем. Никогда не догадаетесь, куда мать их спрятала. Засунула между двумя книгами. Вашими книгами: «Туманным замком» и «Сдвигом». Постепенно до меня дошло, что Пьер-Мари, о котором упоминала в своих письмах Вера, и Пьер-Мари, чья фамилия стояла на обложках этих книг, — один и тот же человек. Так я открыла для себя писателя Сотто. Я прочла все ваши романы. Мать оставила на страницах книг многочисленные пометки. Она подчеркивала отдельные предложения, рисовала на полях фигурные скобки, в самых неожиданных местах ставила целую кучу восклицательных или вопросительных знаков. Может быть, она пыталась вычитать между строк хоть что-то, имеющее отношение к Венсану и Вере? Не знаю. Знаю только, что, чем больше я читала, тем острее чувствовала, что не могу просто так отмахнуться от того, что связало меня и вас. Я поняла, что мне необходимо разделить с вами — напрямую — ту боль, которую каждый из нас переживал в одиночку.

Пьер-Мари, можно ли разделить боль? Моя, во всяком случае, заметно утихла с тех пор, как завязалась наша переписка. Утратила свою злокозненную власть надо мной. Ей на смену пришла радость от нашего знакомства. Сегодня я почти не ощущаю этой боли. И, признаюсь честно, единственным, кого я боюсь потерять, стал для меня муж женщины, сбежавшей с моим собственным. Вы полагаете, я рехнулась?

Да, наверное.

Прежде чем закончить это письмо, не могу не сказать вам, что пятьдесят четыре года назад в подвале сырого дома в Ле-Клуатре умер еще один человек. Младший брат моей матери. Я даже не знала о его существовании, пока о нем не упомянула чудаковатая старушка Одетта — помните, я вам о ней писала? Бабушка уничтожила все его фотографии. Если верить газетным публикациям того времени, он полез в подвал поиграть с хранившимися там инструментами. Поскольку призраки всегда возвращаются, вы сами легко догадаетесь, как его звали.

Уже поздно. У меня разболелся желудок — кара за неумеренное потребление пино в компании с хозяйкой дома. Ее зовут Мирей. Если хотите немного посмеяться, напишу вам про нее в следующий раз.

Обнимаю вас.

14 мая 2013

От кого: Пьер-Мари

Кому: Аделина

Дорогая Аделина!

Я готов сам себя поколотить! Последний осел и тот проявил бы больше сообразительности. Радоваться своему семейному застолью, когда вы в полном одиночестве специальной вилочкой, а то и, чем черт не шутит, обыкновенной зубочисткой извлекаете из раковин морских улиток! Какая бестактность! Простите меня, пожалуйста.

Но все же знайте (это я оправдываюсь), что подобные семейные сборища с поеданием большого количества вкусной еды для меня скорее исключение. На протяжении последних двух лет я обычно довольствуюсь банкой сардин и йогуртом, а компанию мне составляет мой вечно недовольный кот.

У вас странное представление о писательстве. Нет, я пишу не для себя. Если бы меня не печатали, я не написал бы ни слова (кроме писем моему другу Аделине). Удавшаяся глава романа и суп харира для меня суть одно и то же: подарок, который я хочу преподнести своим читателям или едокам. Просто я при этом пытаюсь делать и то и другое талантливо — чтобы людям понравилось.

Кстати, о таланте. Несмотря на ваши возражения, я продолжаю стоять на своем. У человека, написавшего: «Единственным, кого я боюсь потерять, стал для меня муж женщины, сбежавшей с моим собственным», не должно быть литературных комплексов. В связи с этим мне на память приходит песня Брассенса «В тени мужей», которую я могу слушать бесконечно. Сначала я посмеялся над вашей формулировкой, но потом, вникнув в ее смысл, едва не задохнулся от волнения. Аделина, я тоже очень не хочу вас потерять. Да и с какой стати нам с вами теряться? Мы обменялись своими секретами, и ничего страшного не произошло. Мы распахнули свои шкафы и открыли свои подвалы со скелетами (одного из них звали Филимоном, и он был младшим братом вашей матери, верно?), мы перекопали свои сады, чтобы извлечь на свет божий то, что было там погребено, но разве в результате наше взаимопонимание хоть чуть-чуть пострадало? По-моему, вместе мы с вами способны справиться с чем угодно.

В четверг, то есть послезавтра, приезжают из Бергена мои двойняшки. Я еду встречать их в Лион. Они пробудут у меня неделю, но не волнуйтесь, на вас у меня времени хватит.

15 мая 2013

От кого: Аделина

Кому: Пьер-Мари

Пьер-Мари!

Буквально два слова. У меня небольшая катастрофа. Я прямо сегодня вечером срочно еду в Париж. Позвонила консьержка — мою квартиру залило. Настоящий потоп. Я в ужасе. Соседи снизу в ярости — они только что сделали ремонт в гостиной. В общем, ситуация вышла из берегов. Постараюсь как можно скорее уладить сверхсрочные проблемы, а просто срочные подождут. Как же я все это ненавижу! Вот именно сейчас мне понадобился бы Венсан. Мерзавец!

Я могу рассчитывать на вашу поддержку, хотя бы на расстоянии? Глупо, но мне позарез необходимо знать, что в моей жизни есть мужчина (даже виртуальный).

Обнимаю вас.

15 мая 2013

От кого: Пьер-Мари

Кому: Аделина

Дорогая жертва потопа!

Да уж, многим женщинам катастрофически не хватает мужчин, когда надо открыть банку маринованных огурцов или восхитительного айвового варенья.

Мне хотелось бы вам помочь, но я не большой специалист в протечках. Устраивать я их умею, а ликвидировать — нет. Так, на всякий случай: перекройте вентиль и вызывайте профессионалов (только поосторожнее там: водопроводчики любят морочить голову хорошеньким беспомощным женщинам).

Мужайтесь!

16 мая 2013

От кого: Жози

Кому: Пьер-Мари

Пьер-Мари!

Странный сегодня денек. Зато я наконец-то набралась храбрости, чтобы тебе написать. Только что приехала от Макса, из больницы. Он еще от наркоза не совсем отошел, да плюс его накачали антисептиками и снотворными. Настроение у него не очень. Бедный, не успел от первой операции в себя прийти… Я хотела остаться на ночь у него в палате, но он велел мне ехать домой. Знаешь, что он мне сказал? «Ты не можешь пережить это за меня. Если мне больно и страшно, ты ничем мне не поможешь. Делай то, что должна, на своем месте».

Честно говоря, я даже немного обиделась. Конечно, я понимаю, это не я ложилась под ножик. Но я же просто хотела быть с ним рядом в трудную минуту, хотела его поддержать! Разве не в этом обязанность хорошей жены?

Короче говоря, домой я вернулась сама не своя. Все думала, что означают слова Макса — делай, что должна, на своем месте. Холодильник у меня битком набит, в доме ни пылинки, все счета оплачены, сад поливать не надо — в последние дни льет как из ведра. Что делать-то?

Пошла я на веранду, села в кресло-качалку и стала думать. И вспомнила о тебе, Пьер-Мари. Вот что я должна сделать! Написать тебе! И Лисбет тоже написать. Потому что, нравится это тебе или нет, но вы с ней оба оказались, как говорится, в одной корзине. Вы оба — два самых старых моих друга, и с обоими я ухитрилась рассориться.

После того как я это осознала, признаюсь тебе, я, наверное, целый час просидела в своем кресле-качалке не двигаясь и глядя, как струйки дождя стекают по окнам веранды. В голове было пусто, как будто это я была под наркозом. А потом я вдруг встала, включила компьютер и вот — пишу тебе.

Долго распространяться не буду. Все, что я хочу тебе сказать, сводится к нескольким пунктам:

1. Я прошу у тебя прощения.

2. Ты был прав, когда напомнил мне, что я не имею никакого права командовать жизнью, а тем более — чувствами других людей.

3. Летом, если Максу будет получше, он наверняка захочет на пару дней приехать к тебе. Один, без меня. Прямо он об этом не говорил, но я догадалась. Ему сейчас как никогда нужно опереться на дружеское плечо. И отдохнуть от «банного листа» — то есть от меня.

Я со своей стороны воспользуюсь предлогом и съезжу навестить Селину. Тоже без него — одиннадцатичасовой перелет до Майотта ему точно не выдержать. (Да, после Мартиники и Гайаны она нашла работу там; приступает через две недели.) Я с удовольствием пообщаюсь со своей взрослой крошкой с глазу на глаз. С тех пор как она начала мотаться по свету, мне ни разу не удалось толком с ней повидаться.

На этом заканчиваю, но надеюсь, ты оценишь, каких трудов такой упрямой ослице, как я, стоило написать тебе это письмо.

Сейчас напишу Лисбет. А тебе обещаю больше никогда не вмешиваться в то, что меня не касается.

Если хочешь, завтра напишу в двух словах, как там Макс.

Надеюсь, у тебя все хорошо, а сад зарос не так страшно, как у нас (с этими дождями нечего и думать скосить траву).

Обнимаю крепко-крепко.

16 мая 2013

От кого: Пьер-Мари

Кому: Жози

Моя дорогая Жози!

Если б не болезнь Макса (как только придет в себя, обними его от меня), у меня был бы идеальный день — такой день, когда все складывается наилучшим образом: все узлы развязываются, все новости хорошие и на сердце легко.

Через четверть часа уезжаю в аэропорт Сент-Экзюпери встречать двойняшек — одного этого хватило бы, чтобы сделать меня счастливым. Обожаю с ними гулять — идешь по улице с двумя хорошенькими одинаковыми девчонками, которые по-французски говорят, как мы с тобой, но между собой мгновенно переходят на норвежский, и все прохожие на них оборачиваются. А когда они с обеих сторон берут меня под руки, честно тебе признаюсь: я чувствую себя Брэдом Питтом, спускающимся по Каннской лестнице.

А теперь — вишенка на торте (вернее, на норвежском омлете). Твое письмо.

Жози, дорогая, давай не будем утомлять себя бессмысленной игрой в «прости меня, нет, это ты меня прости, нет, ты, нет, ты», и так далее. Что произошло, если в двух словах? Ну, я бы сказал, что-то вроде короткого замыкания. Между вами с Лисбет, как и между нами с тобой, ток проходил без проблем, но тройное соединение привело к разрыву в цепи. Наверное, мы провода перепутали. На мой взгляд, самое лучшее, что мы можем сделать, — забыть об этой истории на пару лет, пока не вернем себе способность над ней посмеяться.

Отвечаю на твои вопросы.

1. Я охотно тебя прощаю и, в свою очередь, прошу простить меня.

2. Никто не может управлять чувствами других людей. Иногда у меня возникает иллюзия, что я проделываю это со своими персонажами, но, вообрази себе, у каждого из них — свой характер, и порой они просто посылают меня куда подальше.

3. О да! Я буду счастлив, если Макс летом ко мне приедет. Заранее предвкушаю, как мы с ним, пользуясь полной безнаказанностью, будем перемывать косточки женщинам вообще и тебе в частности!

Ладно, убегаю, не то опоздаю.

Целую.

16 мая 2013

От кого: Аделина

Кому: Пьер-Мари

Дорогой Пьер-Мари!

Нет, водопроводчик — не то румын, не то албанец, я так и не поняла, — не пытался меня соблазнить. Он всего лишь заменил на кухне трубы, чем полностью меня удовлетворил. В 23:00 я выжала последнюю тряпку, без сил рухнула на диван и проспала сном младенца до первой парижской птицы, в роли которой выступил нервный водитель (поганус автомобилиус), разбудивший меня ревом клаксона.

Едва продрав глаза, я поняла, что уже приняла решение. Итак, прочь сомнения: я должна избавиться от этой квартиры (пусть только чуть просохнет). Сделать это не так просто — договор аренды заключен на имя Венсана. Скажите, вы запрашивали официальную справку о том, что поиски Веры не увенчались успехом? Я сейчас как раз жду из комиссариата Девятого округа эту чертову бумагу, без которой не могу предпринять ни одного шага в нужном направлении. Как представлю, сколько времени и нервов на все это уйдет, прямо руки опускаются. Мало мне хлопот с похоронами матери, продажей Ле-Клуатра, настойчивым любопытством брата и так далее!

Сегодня долго писать не могу. Вся прихожая у меня заставлена мусорными мешками с промокшим барахлом. Надо их вынести, а потом мчаться в страховую.

Пьер-Мари, а можно я тоже задам вам вопрос высшей категории сложности? Я очень хорошо помню, как несколько недель назад вы писали мне про мою «землячку» из Сарты (кстати, что от нее новенького?), которая грозилась приехать к вам из Ле-Мана, и добавили: «Наша с вами встреча была бы большой ошибкой. Магия наших отношений заключена в буковках на экране». Скажите, после того как мы с вами сделали друг другу столько признаний, вы по-прежнему думаете, что встреча «в реале» обязательно «разрушит волшебство»?

Понимаю, что сейчас вы по горло заняты своими норвежскими двойняшками, и не тороплю вас с ответом. Подумайте хорошенько, а потом напишите.

Кстати, да, я обожаю маринованные огурцы и айвовое варенье. Я вообще фанатка всего, что можно есть руками или намазывать на хлеб.

Обнимаю вас.

20 мая 2013

От кого: Пьер-Мари

Кому: Аделина

Дорогая жертва наводнения!

Я счастлив, что вы снова на суше!

Нет, я никогда не запрашивал никаких официальных документов по поводу Вериного исчезновения. Понимаю, что вам такая справка необходима, но у меня мысль о бумагах, подтверждающих, что затея полностью провалилась, вызывает насмешливое недоумение. Что дальше? Сертификат о проваленных экзаменах? Диплом о неудачном браке? Аттестат о загубленной жизни?

Желаю вам быстро и с наименьшими потерями преодолеть все бюрократические препоны. А что касается квартиры, то я на вашем месте не слишком бы торопился. Иметь в Париже место, где приклонить голову, не так уж плохо (это вам говорит провинциал).

Ваш вопрос высшей категории сложности вывел меня из равновесия. Да, конечно, с марта под мостами (и у вас на кухне) утекло немало воды и мы с вами открыли друг другу немало секретов, но я думаю, что время нашей встречи «в реале» еще не настало.

Именно об этом я в первую очередь подумал, когда в четверг читал ваше письмо. По зрелом размышлении могу привести в защиту своей точки зрения два аргумента.

Первый. Я действительно побаиваюсь сломать слишком хорошую игрушку. Боюсь, что, увидев и услышав друг друга, мы обнаружим, что наши лица и голоса не соответствуют тем представлениям, которые у нас сложились друг о друге и которые нас более чем устраивают. Беда в том, что вернуться назад и отменить суровую реальность будет уже невозможно.

Второй. Сейчас конец мая, а значит, скоро лето. Летом мой дом, большую часть года населенный призраками, снова заполнится живыми людьми — не в таких количествах, как раньше, но все же. А вот с наступлением сентября он опять опустеет и в нем воцарится тишина. Я уже пережил две подобные болезненные трансформации и со страхом жду третьей. Честно скажу: я буду с совсем другим настроением готовиться к холодам и переходу на зимнее время, если буду знать, что впереди у меня перспектива встречи с Аделиной — консультантом, доверенным лицом, исполнительницей хоралов, любительницей шнапса, виртуозом травяного чая, читательницей, вруньей, выдумщицей, мамой умершего в младенчестве Филимона, мастером ночной фотографии, воровкой чужих писем, женой человека, сбежавшего с моей собственной, сиротой и обладательницей зажигалки «Зиппо»… (При всей своей скупости не могу удержаться от знака многоточия.)

Вот что я, эгоист, об этом думаю. Если вы скажете, что с ужасом ждете приближения лета и, если мы отложим знакомство на осень, просто умрете, дайте мне знать.

Я вас выслушаю.

Р. S. Двойняшки спят, читают, занимаются спортом и пьют мое бордо урожая 2000 года. Я готовлю им телячий бланкет и мясные бульоны (ничего этого в Бергене и в помине нет).

P. P. S. Да, насчет вашей «землячки». Разумеется, это она послала меня куда подальше. Если спросите, заслуженно или нет, я отвечу, что вполне заслуженно.

27 мая 2013

От кого: Аделина

Кому: Пьер-Мари

Дорогой Пьер-Мари!

В те времена, когда я еще работала консультантом, ко мне приходили самые разные люди. Я завела привычку записывать в блокнот первое впечатление от каждого пациента. Некоторые открывали дверь в кабинет чуть ли не ногой (один ее даже снес), другие — ступали на цыпочках и боязливо оглядывались. Кроме того, я записывала первые произнесенные ими слова, фиксировала манеру пожимать мне руку. Помню одну пожилую даму — навскидку ей было лет 70, — которая сдавила мне пальцы с нечеловеческой силой и громко воскликнула: «Здравствуй, сестра!»

В основном ко мне приходили страдальцы — в последней надежде на помощь. По разным причинам им не удавалось собрать в кучку разные особенности своей личности, в результате чего я наблюдала беспорядочную жестикуляцию, странную мимику, всевозможные тики и прочие заикания. За каждого из них — более чем красноречиво — говорило тело, и моя работа состояла главным образом в том, чтобы примирить между собой утратившие согласие части организма и заставить их прекратить взаимную вражду. Время от времени в кабинете появлялся человек на костылях, в гипсе или шинах. «Вы что, упали?» — спрашивала я и выслушивала рассказ о пропущенной ступеньке, скользкой ванне, разбросанных детских игрушках, отъезжающем автобусе и так далее, то есть о неприятных случайностях, которые вовсе не были случайными. Люди не спотыкаются, не подворачивают ногу, не оскальзываются и не падают просто так. Подобное происходит только с теми, кто потерял внутренние ориентиры, а вместе с ними и способность удерживать равновесие.

Знаете, Пьер-Мари, почему я вам все это рассказываю? Потому что сама недавно споткнулась на лестнице — как раз после того, как написала вам. Я вытаскивала из квартиры мешки с мусором и рухнула прямо перед каморкой консьержки, издав бессмысленный возглас. Итог: два лопнувших мешка, заваленный мокрым барахлом пол и ушибленное колено. Будь я своей собственной пациенткой, посмотрела бы на себя с кривоватой улыбкой и задалась вопросом: что я сделала не так, в чем напортачила? К несчастью, с самоисцелением дело у меня обстоит неважно. Вы совершенно правы, Пьер-Мари: нам рано встречаться. Я так же, как вы, к этому не готова. Слишком рискованно. Мне необходимо вновь обрести утраченное равновесие, на что уйдет не меньше четырех-пяти месяцев. Не имеет никакого значения, какое лето мне предстоит пережить — тоскливое, одинокое, плаксивое, скучное или заполненное бюрократическими хлопотами. Прошу вас об одном: давайте и дальше переписываться. Давайте по-прежнему обмениваться черными буковками, получая от этого удовольствие, выходящее за рамки здравого смысла. Если, конечно, вы не против.

Давайте попробуем стать в виртуальном пространстве такими же пламенными героями, какими Вера и Венсан были в реальном. Мы не такие смелые, как они, но и у нас есть козырь: по сравнению с нашей перепиской их сорок семь писем — это просто ерунда! Берегите себя! И своих потрясающих бергенских двойняшек! Наслаждайтесь хорошей погодой, Пьер-Мари. Наполните бассейн водой, бокалы — бордо, а дом — приятными людьми. Лично я займусь прямо противоположным — освобожу квартиру, освобожу Ле-Клуатр, освобожу голову от мыслей, а душу — от злости. Стану легкой-легкой, и тогда, думаю, сумею найти ветку, которая меня выдержит. Мне нужно спокойное, сухое, приятное местечко, где я буду чувствовать себя дома и ходить с гордо выпрямленной спиной. Подумываю насчет Жуайёз в Ардеше, Виване в долине Луары, Ла-Форсе в Дордони. Что скажете?

Пять месяцев спустя

9 октября 2013

От кого: Аделина

Кому: Пьер-Мари

Пьер-Мари!

Я знаю, что вы сейчас во Франкфурте, но все-таки, вам сегодня звонили из жандармерии? Мне звонили. Если вам тоже, как вы это пережили?

Лично у меня такое впечатление, что меня швырнули в какую-то иную реальность. Как вернетесь домой (завтра вечером?), напишите.

Обнимаю. Жду письма.

P. S. Простите за назойливость, но все же. Сегодня 9 октября — годовщина смерти моей матери. Я вам как-то говорила, что в моей жизни цифра девять играет особую роль. Вы будете по-прежнему утверждать, что я сочиняю сказки?

9 октября 2013

От кого: Пьер-Мари

Кому: Аделина

Аделина!

Да, мне позвонили из жандармерии Дьёлефи сегодня вечером, в 22:00. Пытались дозвониться днем, но я отключил мобильный. Звонок застал меня за ужином с немецкими друзьями. Я встал из-за стола, чтобы поговорить. Минут через пятнадцать, видя, что я не возвращаюсь, они заволновались и подошли узнать, что со мной.

Я в шоке.

Едва услышав слово «Гайана», я вспомнил картинку, которая мне как-то привиделась: Вера и Венсан где-то в Венесуэле. Как видим, я почти угадал. Хотя в моем воображении рисовались пляжи, нега, террасы кафе и романтичная музыка, а не медленная смерть в джунглях.

Да, во Францию я возвращаюсь завтра.

Обнимаю вас.

11 октября 2013

От кого: Аделина

Кому: Пьер-Мари

Пьер-Мари!

Как вы там?

Я только что два часа проговорила по телефону с сестрой Венсана Беренис. Просто в голове не укладывается! Если бы хоть в полиции не темнили! Я так и не поняла, они собираются предпринять поиски тел? Вам что-нибудь об этом известно? Конечно, три года прошло, и надеяться особенно не на что, но все же.

Меня раздирают самые противоречивые чувства, аж голова кругом. Хорошо еще, у меня есть занятие — кладу плитку в ванной. Это мой первый опыт, и я далеко не уверена, что результат оправдает ожидания…

Обнимаю вас.

12 октября 2013

От кого: Макс

Кому: Пьер-Мари

Пьер-Мари!

Прости, что позвонили «в неподходящий момент». Мы с Жози долго думали, звонить или не звонить. Мы ж понимаем — тебе в эти три дня телефон оборвали, но хотелось хоть минутку с тобой поговорить. Просто услышать твой голос, а ты чтоб услышал наш.

Я прочитал новость в «Уэст-Франс» вчера.

Насколько я понял, они нашли записную книжку пилота? И в ней вместе с фамилиями других пассажиров была записана и Верина?

Про эти маленькие туристские самолетики мы хорошо знаем. В 2010-м наша Селина как раз была в Гайане и тоже куда-то полетела — от нее две недели не было ни слуху ни духу. Мы целыми днями сидели в интернете и читали местную прессу. И вдруг находим заметку о том, что над джунглями пропал самолет «сессна». Мы чуть с ума не сошли! Оказалось, у нее все в порядке, а про катастрофу с самолетом она даже не слышала.

Мы же не знаем наверняка, была Вера в этом чертовом самолете или нет…

Какой все-таки ужас. Как представишь, что она гибнет там, в этом богом забытом лесу…

Если мы можем что-то для тебя сделать, дай только знать.

Наверное, будет какая-то церемония? Отпевание в церкви? Мы с Жози приехали бы.

Крепко тебя обнимаем, оба.

12 октября 2013

От кого: Аделина

Кому: Пьер-Мари

Пьер-Мари!

Вы сегодня ночью спали?

Я — нет. Признаюсь честно: слышала, как церковный колокол звонил каждый час. И все время вспоминала ваши слова: «Аделина, хорошенько подумайте прежде, чем покупать дом рядом с церковью! Эти пресловутые колокола — шумная штука!» Как ни странно, их звон нисколько меня не раздражал. Они как будто составили мне компанию. А я все лежала и пыталась вообразить себе джунгли в Гайане и тот ад, который пришлось пережить Венсану, Вере и их пяти спутникам.

Откровенно говоря, мне это не удается. Слишком далеко все случилось. Слишком по-киношному, что ли. Может быть, история обретет для меня реальность, когда полицейские дадут нам посмотреть фотографии упавшего самолета? Сама я ничего в интернете не искала. А вы?

Посылаю вам цветок со своей солнечной террасы — это анютины глазки. Чем дальше, тем больше я радуюсь, что поселилась именно здесь. Сейчас пойду гулять. Собираюсь дойти до Меркюэса, прямо вдоль берега Ло. У нас начали желтеть ольха и ясень.

Обнимаю вас.

12 октября 2013

От кого: Пьер-Мари

Кому: Аделина

Аделина!

Я поискал в интернете и нашел фото самолета. Это маленькая «сессна». Она застряла в ветках дерева, носом к земле. Похожа на игрушечную. В данных обстоятельствах вполне вероятно, что пилот и пассажиры выжили при падении и сумели выбраться наружу, то есть в густой лес. О том, что произошло с ними дальше, я стараюсь не думать.

Обнимаю вас.

13 октября 2013

От кого: Аделина

Кому: Пьер-Мари

Пьер-Мари!

Как-то вы мне написали, что в нашей собственной истории нам с вами отведена роль второстепенных персонажей. Я часто вспоминаю эти ваши слова, особенно в последние дни, и задаю себе вопрос: что лучше — быть романтической героиней и погибнуть или оставаться обыкновенной статисткой, но живой.

Очевидно, что я предпочитаю второй вариант. Даже без детей. Даже без мужа. Даже без мамы и папы.

Вы — единственный человек, которому я могу признаться, что, несмотря на весь обрушившийся на нас кошмар, я каждое утро просыпаюсь с удивительным чувством, которое можно назвать аппетитом к жизни. Что я сегодня буду делать, думаю я. Хотя делать мне особенно нечего, но я довольствуюсь малым: наслаждаюсь ароматом кофе, любуюсь цветом неба, радуюсь услышанной по радио песне.

Хочу поделиться с вами сюрпризом. Сегодня, продолжая разбирать коробки с вещами, наткнулась на экземпляр вашей «Сумеречной мелодии», который считала потерянным. Поставила его на «вашу» полку рядом с тем, что получила от вас, — с дарственной надписью. Мне приятно думать, что вы всегда рядом со мной, да еще в двойном экземпляре.

Взамен шлю вам двойную порцию объятий.

13 октября 2013

От кого: Оливер

Кому: Пьер-Мари

Дорогой Пьер-Мари!

Новость разнеслась по издательству с быстротой молнии. Ты знаешь, как тебя у нас любят. Все, что касается тебя, затрагивает и нас.

Вся команда «Сонж» просит передать тебе, что мысленно мы с тобой.

Лично я с волнением вспоминаю вечера, проведенные у вас дома за роскошным ужином. Как было весело! Сколько мы смеялись! Потом мы с тобой сидели в гостиной, попивая коньяк, а Вера шепталась о чем-то на кухне со своей старшей дочкой (Глория, кажется?). Мы расходились спать в третьем часу ночи, а эти двое все болтали и болтали. Меня это умиляло.

Сейчас мне очень грустно. Все-таки оставался последний, совсем крохотный шанс, что в один прекрасный день мы снова ее увидим. Теперь его нет.

Не представляю, как ты все это выносишь. Никакого воображения не хватит, чтобы поставить себя на твое место. Ужасная трагедия.

Если тебе нужна какая-то помощь от «Сонжа», обращайся, не сомневаясь ни минуты. А если помощь нужна от меня лично, не сомневайся ни секунды.

Наверное, ты будешь встречаться с родственниками других погибших? Если вы решите устраивать какое-нибудь траурное мероприятие, обязательно дай мне знать. Мне хотелось бы быть в это время рядом с тобой.

Обнимаю.

14 октября 2013

От кого: Пьер-Мари

Кому: Аделина

Дорогая Аделина!

Вы получили мейл от мадам Сальфранк, сын которой летел в том же самолете? Она предлагает всем родственникам погибших встретиться 26 октября в Нанте на общей траурной мессе. Идея вполне разумная — четверо из шести жертв катастрофы жили в департаменте Атлантическая Луара. Всем будет удобнее добираться. Кроме нас с вами.

Я долго колебался, но в конце концов решил, что тоже поеду. Несмотря на всю горечь, с какой я вспоминаю Веру, я не могу допустить, чтобы ее душа осталась без отпевания. Пусть религиозности во мне не больше, чем в пассатижах, это кажется мне оскорбительным.

Поэтому я поднимусь с дивана и послушно присоединюсь к остальной компании в церкви. Не исключено, что даже осеню себя крестным знамением. Если священник мне понравится.

А вы? Вы поедете?

Обнимаю.

P. S. Вчера я позволил себе немного позабавиться. Взял и скопировал в один файл всю нашу переписку, начиная с конца февраля и до сегодняшнего дня. Знаете ли вы, что вы написали мне 62 письма, а я вам — 61? Если я спрошу у своего компьютера, сколько печатных знаков (в издательствах объем произведения подсчитывают по количеству печатных знаков) в них содержится, то получу число 852 640, что примерно соответствует самому толстому из моих романов («Как большая река»). Самое длинное ваше письмо датировано 4 марта, мое — 10 марта. Самое короткое ваше — 8 августа (в нем всего два слова: «Я — за!»); мое — 9 августа («Черт побери!»). Ну и что, спросите вы. Да ничего. Я просто хотел сделать количественный анализ нашей переписки.

Р. Р. S. Пока моим именем не назвали проспект, или хотя бы улицу, или хотя бы спортивный комплекс в Дьёлефи, буду довольствоваться полкой в книжном шкафу Аделины Пармелан. Спасибо.

15 октября 2013

От кого: Аделина

Кому: Пьер-Мари

Пьер-Мари!

Ну конечно, я получила имейл от Элен Сальфранк. Какая она молодец! Догадалась всем нам написать, всех нас собрала! Горе трудно переживать в одиночку. Из строк ее письма ясно, что для нее это страшная трагедия — у меня прямо комок в горле стоял, пока я его читала, — но лично я приняла решение сразу. Я поеду. Я уже предупредила сестру Венсана — она тоже приедет, с мужем и детьми. Полагаю, вы тоже прихватите с собой хотя бы часть своих чад и домочадцев?

Ваша затея «оцифровать» нашу переписку меня повеселила. Я сняла с «полки Сотто» книгу «Как большая река», взвесила ее на ладони и от изумления разинула рот. Неужели мы с вами действительно столько написали? Нет-нет, я вам верю, раз вы говорите, что столько, значит, так и есть. Самое странное, что, несмотря на столь мощный эпистолярный поток, меня по-прежнему не покидает ощущение, что я вас совсем не знаю. Пьер-Мари, вы остаетесь для меня загадкой. Не поддающейся решению и невероятно притягательной.

Обнимаю вас.

Р. S. Сегодня вечером мэр Эспера устраивает вечеринку для новичков — всех, кто недавно поселился в нашей коммуне. И знаете что? Ради такого случая я отложу в сторону шпатель и сниму заляпанные краской старые брюки. И почищу перышки!

Р. Р. S. Как вы думаете, а на похороны наводить красоту не возбраняется? Даже если хоронить некого?

15 октября 2013

От кого: Пьер-Мари

Кому: Аделина

Дорогая Аделина!

Какое прекрасное название — Эспер. Вы как-то выражали сомнение в том, что когда-нибудь окажетесь за моим столом, как будто это немыслимая честь. А мне когда-нибудь будет позволено присесть за вашим? Я на это… надеюсь.

Да, наводить красоту обязательно по любому поводу, даже собираясь на похороны. Я долго считал, что заботиться о своем внешнем облике глупо, пока мои дочери и жены не убедили меня в обратном. Поэтому прихорашивайтесь на всю катушку, но постарайтесь не попасться на удочку первому попавшемуся эспер… эсперанцу? эсперосцу? Я не забыл, как несколько месяцев назад напутствовал вас перед свиданием с вашим воображаемым банкиром. Почему-то сегодня мне совершенно не хочется вас напутствовать.

Итак, встреча в Нанте состоится 26 октября. Эта дата вроде бы устраивает всех. Что касается моих «чад и домочадцев», как вы их называете, то приедут Верины дети, все трое. Глория — в тот же день на скоростном поезде из Парижа, а сыновья — накануне на машине, вместе с отцом. Еще будут Ева, Джон и Лора с мужем. Они поедут в одной машине из Лиона. Будут ли родственники из Италии, я не знаю. Вера была единственным ребенком в семье, а ее родителей уже нет в живых.

Я приеду в пятницу, 25-го, поездом.

16 октября 2013

От кого: Аделина

Кому: Пьер-Мари

Бесконечно дорогой Пьер-Мари!

Как приятно, что вы ревнуете! Чтобы вас немножко позлить, не стану рассказывать, как прошла вчерашняя вечеринка. Знайте только, что я произвела «оглушительное впечатление»: заместитель мэра прямо-таки поедал меня глазами, а вслух заявил, что страшно рад тому, что его коммуна «столь успешно развивается». Если вы когда-нибудь (как обещаете) соберетесь сюда приехать, местная пресса захлебнется от восторга. Подумать только! «Лауреат Гонкуровской премии в гостях у жительницы Эспера!»

Но шутки в сторону. Я и в самом деле буду счастлива, если вы меня навестите. Хотя заранее нервничаю, что естественно. Напоминаю вам, что у меня в доме всего одна спальня, а диван в гостиной всего 1 м 60 см в длину — я только что измерила.

Пьер-Мари, у меня к вам вопрос из высшей категории сложности. Как вы считаете, нам с вами должно быть стыдно из-за того, что мы обсуждаем не только гибель Венсана и Веры, известие о которой свалилось на нас как снег на голову через три года после их бегства?

Понимаете, мне больше не с кем этим поделиться, но после звонка из жандармерии, то есть на протяжении недели, я ловлю себя на том, что наряду с горечью испытываю облегчение. Для меня Венсан умер уже давно, а наша с вами переписка лишь ускорила процесс и сократила период скорби. Полагаю, что 26-го оплАчу его в последний раз.

25-го утром я во что бы то ни стало должна быть в Париже, проверить, в каком состоянии квартира (да, нашлись желающие ее снять). Поэтому в Нант поеду оттуда, с вокзала Монпарнас. Как поступим дальше?

Крепко вас обнимаю.

Р. S. Я сфотографировала свою ванную в новенькой плитке. Пересылаю вам фото и рассчитываю на ваше восхищение.

17 октября 2013

От кого: Пьер-Мари

Кому: Макс и Жози

Макс, Жози!

В ответ на ваш вопрос, продиктованный искренним сочувствием, сообщаю: траурная месса, посвященная жертвам авиакатастрофы, произошедшей в ноябре 2010 года, в числе жертв которой была Вера, состоится 26 октября, в 11:00 в церкви Святого Креста по адресу: Нант, бульвар Пети-Пор, 4.

Буду тронут, если вы оба приедете, но не обижусь, если не сможете.

Сердечно обнимаю.

17 октября 2013

От кого: Пьер-Мари

Кому: Оливер

Оливер!

В ответ на твой вопрос, продиктованный искренним сочувствием, сообщаю: траурная месса, посвященная жертвам авиакатастрофы, произошедшей в ноябре 2010 года, в числе жертв которой была Вера, состоится 26 октября, в 11:00 в церкви Святого Креста по адресу: Нант, бульвар Пети-Пор, 4.

Буду тронут, если ты приедешь, но не обижусь, если не сможешь.

Дружески обнимаю.

18 октября 2013

От кого: Пьер-Мари

Кому: Аделина

Дорогая плиточница!

Что я могу сказать: ваша ванная меня потрясла! Если б я точно не знал, что вы мне больше не врете, я бы решил, что там поработал настоящий профи. Мне не терпится посмотреть на нее в реале. Впрочем, есть один маленький вопросик насчет желто-табачного цвета, которым вы выкрасили стены. Кажется, он называется «верблюжий волос»? Это ваше окончательное решение?

Почему нам должно быть стыдно, что мы говорим не только о Вере, Венсане и крушении самолета? И думаем не только об этом? Я требую права обсуждать с вами ремонт вашей ванной, когда и как мне заблагорассудится. Перед кем нам стыдиться? Аделина, нет никакого высшего суда. Царство Божие — здесь, на земле.

Это соображение не помешало мне вот только что, когда я сообщал друзьям о предстоящей в следующую субботу траурной церемонии, испытать сильнейшее смятение. Оно накатило на меня внезапно, в тот момент, когда я написал слова о жертвах катастрофы, «в числе которых была Вера». Вдруг вспыхнула утихнувшая было тоска. Я вспомнил нашу встречу в Бриве, нашу сумасшедшую семейную жизнь в окружении многочисленных отпрысков, нашу любовь.

Но это чувство возникло и исчезло. Вернулось хорошее настроение. И предвкушение радостного будущего.

Не знаю, как вы относитесь к тому, что ожидает нас в Нанте. Лично мне идея этого сборища больше не представляется такой уж простой и ясной. Ну да, я отдам последнюю дань уважения Вере, это не подлежит сомнению, но мне предстоит нечто более волнующее. Я наконец увижу вас.

P. S. Этот ваш заместитель мэра — преотвратный тип.

18 октября 2013

От кого: Аделина

Кому: Пьер-Мари

Пьер-Мари!

Если верить надписи на этикетке банки с краской, стены у меня в ванной цвета нуги. Нуги! Я еще не разучилась читать! Никаких верблюдов, кроме вас, там и близко нет.

Пьер-Мари, неужели мы с вами при первой же встрече начнем спорить и ссориться? Я даже думать боюсь о том, как это произойдет, но парадоксальным образом уже перебрала весь свой гардероб.

Разумеется, надо быть в черном. Экая жалость: я бы предпочла, чтобы вы увидели меня в любимой блузке ярко-зеленого цвета, выгодно подчеркивающей мои формы. Ой, что я несу! Чуть не забыла, что вы в первую очередь ценитель того, что ниже талии! Скажите, это для вас определяющий фактор? Или вы все же иногда бросаете небрежный взгляд на то, что выше?

Пьер-Мари, мне страшно. Вы знаете обо мне все (почти все), но понятия не имеете, как я выгляжу, какого цвета у меня глаза, какую прическу я ношу и так далее. Может, мне выслать вам фото? Вы бы успели немножко привыкнуть к моей физиономии, и мы бы избежали неловкости при первой встрече. Или не надо?

Все, прощаюсь — пришел мастер менять окна.

Обнимаю вас.

P. S. Заместитель мэра Эспера — его зовут Жиль Мустье — очень обаятельный мужчина.

P. P. S. Тоска по Вере будет с вами вечно. Она наложила на вас несмываемый отпечаток — прочнее любой водостойкой краски.

19 октября 2013

От кого: Пьер-Мари

Кому: Аделина

Аделина!

Меня уже называли верблюдом. Моя внучка Зоя. Но она имела в виду мою физическую силу.

В качестве наказания ловлю вас на слове: да, обязательно пришлите фото (спорим, вы не ждали от меня такого вероломства?).

Я посмотрел расписание поездов. Мой в будущую пятницу прибывает в Нант в 18:11. Надеюсь, будет дождь и мы сможем шагать под зонтиком и напевать Барбару.

Обнимаю вас, Аделина.

P. S. Может быть, на первый взгляд Жиль Мустье и производит впечатление порядочного человека, но его истинная сущность вас жестоко разочарует. Бросьте.

20 октября 2013

От кого: Аделина

Кому: Пьер-Мари

Дорогой Пьер-Мари!

Какое фото вы предпочитаете? В полный рост? По пояс? Портрет? Фото на паспорт? На котором я одна или в компании? На пляже или в горах? Перед тарелкой тальятелли? С бокалом в руке (это я пью за здоровье моей золовки)? С перекошенной физиономией? В процессе чихания (у меня и такая имеется!)? А может, в пижаме?

Хотя нет, постойте, у меня есть идея получше. Я знаю, что я вам пошлю (см. прикрепленный файл). Снимала моя мать. Она, царствие ей небесное, не была виртуозом фотосъемки и не слушала, когда я говорила ей, что нельзя фотографировать людей против солнца. Она все делала по-своему. Из всех ее провальных фотографий эта — моя любимая.

Что касается поезда. Мой прибывает в Нант в 16:09. В пятницу 25-го. Против дождя ничего не имею, хотя слушать перед мессой проникающий в душу голос Барбары опасаюсь — могу сломаться. Если только петь будете вы и вы же подхватите меня, когда у меня подогнутся коленки…

И еще. Поскорее расскажите мне что-нибудь смешное, веселое, дурацкое, нелепое. Не знаю, может, виноваты старые фотографии, разбросанные сейчас по всей спальне, но у меня в горле стоит ком, а в глазах слезы.

Обнимаю вас.

22 октября 2013

От кого: Пьер-Мари

Кому: Аделина

Дорогая врушка!

А раньше сказать было нельзя? Как вы могли восемь месяцев скрывать это от меня? Написав больше шести десятков писем? Не знаю, чего во мне больше: ярости или восхищения! (Хотя нет, знаю: восхищения.)

Высокая. Толстая. Брюнетка. Это вы написали. Но умолчали о главном. О том, что вы… что вы… Нет, это не многоточие. Это особый знак, выражающий немоту. Потому что у меня нет слов. Я могу только трясти головой, беззвучно повторяя: «Вы просто…»

А, гори все огнем! Снимаю все запреты! Выпускаю на волю все, включая многоточия…

Как же вы меня провели со своими историями про «слона или бегемота», про комплексы на почве несоответствия «общепринятым канонам красоты», про «уродину» и так далее…

Смотрю на ваше фото, где вы щурите глаза от солнца (браво вашей маме!), и смеюсь над собой, посмевшим давать вам советы по обольщению призрачного банкира. Да с вашим прелестным личиком вы способны без всякой посторонней помощи соблазнять банкиров, военных, аптекарей, баскетболистов, студентов, продавцов бытовой техники, торговых агентов, министров, жокеев, скрипачей… Да кого угодно… Возможно, даже лауреатов Гонкуровской премии…

Это же надо быть такой скрытной…

Я никак в себя не приду…

P. S. Задержался с ответом, потому что пальцы не слушались — не попадал на нужные буквы на клавиатуре.

22 октября 2013

От кого: Лисбет П. Дестивель

Кому: Пьер-Мари Сотто

Пьер-Мари!

Надеюсь, ты не задохнулся от злости, увидев в почтовом ящике мое имя. Спешу тебя заверить: я не собираюсь нарушать твое бесценное одиночество. Я пишу тебе после почти полугодового молчания и несмотря на то, что в последних письмах мы наговорили друг другу много колкостей, только для того, чтобы сообщить: я довела до конца свой театральный проект по инсценировке твоего «Возвращения зверя». Если автору не хватает воспитанности, это не значит, что должно страдать искусство, не так ли? Поэтому я засунула свою гордость куда подальше и довершила начатое.

Последний из трех спектаклей был сыгран вчера. Зал был полон. Нас вызывали четыре раза. Зрители аплодировали стоя. Многие подходили ко мне с поздравлениями. Но, поскольку я не привыкла тянуть одеяло на себя, я каждый раз подчеркивала, что это целиком твоя заслуга, и называла твое имя. (Если обнаружишь, что в Ле-Мане резко подскочили продажи твоих книг, будешь знать, почему это происходит.)

Зрителям очень понравился сюжет. Особенно им понравились диалоги, звучащие по-современному. Слышал бы ты, как хохотала публика, когда медсестра, заходя в палату месье Диня, спрашивает его: «Ну что, папаша, придавил маленько?» Это был гран-ди-оз-ный успех! Пользуясь случаем, сообщаю, что я познакомилась с одним человеком. Ришар — обворожительный мужчина, разведенный, жизнерадостный и без комплексов.

Вот так-то. Можешь спокойно спать один на двух подушках.

Р S. Да, кстати. Я тут подумываю о еще одной инсценировке. Пожалуй, возьмусь за «Женщину у окна», если не подвернется что-нибудь получше.

22 октября 2013

От кого: Аделина

Кому: Пьер-Мари

Милый Пьер-Мари!

Еще после истории с окраской ванной комнаты я заподозрила, что у вас проблемы со зрением. Признайтесь честно: у вас катаракта на обоих глазах? Или, что вероятней, вы предпочитаете видеть мир таким, каким вам хочется его видеть? Иначе чем объяснить ваше последнее письмо? Снимите же наконец свои очки писателя-фантазера и вглядитесь получше в фотографию! Сморщенное лицо, глаза, прикрытые рукой, а остального из-за бликов вообще не видно! Я честно хотела избавить вас от разочарования. И что прикажете мне делать теперь, когда вы вообразили меня какой-то принцессой? Ладно, постараюсь слегка уравновесить чашу весов (опять эти весы!) и посылаю вам еще одно фото. На сей раз снимал мой шестилетний племянник (сын Беатрис). Снимал рано утром, когда я только-только продрала глаза. Снимок нечеткий, к тому же племянник прикрыл пальцем объектив. Но догадаться, что я ни капли не похожа на Софи Лорен или Барбару, по нему можно.

Пьер-Мари, я — это я и больше никто. И через четыре дня вы увидите именно меня. В черном, под зонтиком и (скорее всего) со следами плохо отмытой краски цвета «верблюжьего волоса» на пальцах.

Через четыре дня… Или уже через три?..

Потому что я… потому что мне не дает покоя один вопрос (простите, но я тоже решила выпустить на волю многоточия). В общем, если учесть, что… Ну смотрите, мы приезжаем в Нант с интервалом в два часа… Короче говоря… Я вот подумала…

А вы?

Р. S. После восьми месяцев переписки подождать два часа в кафе — это пустяк.

P. Р. S. С вашей стороны было большой жестокостью не отвечать мне целых два дня. Я уже прокляла себя за то, что отправила вам ту фотографию.

Р. Р. Р. S. К счастью, в Эспере проходил праздник.

Р. Р. Р. Р. S. С досады я переспала с Жилем Мустье.

23 октября 2013

От кого: Пьер-Мари

Кому: Аделина

Милая Аделина!

Можете больше не утруждаться, пересылая мне свои фотографии. Мое мнение о вас сложилось раз и навсегда. Даже вашему племяннику не удалось вас обезобразить.

Вы переспали с Жилем Мустье? Не верю ни секунды. Как это могло произойти, если никакого Жиля Мустье, скорее всего, не существует? Вы его придумали, ведь правда? Кстати, у вас отменный вкус. Жиль Мустье — звучит вполне правдоподобно. Браво!

Кокетка и врунья-рецидивистка. Прямо уже и не знаю, хочу ли я встречаться с вами в Нанте. Но ладно уж. Если скажете, как называется ближайшее к вокзалу кафе и обещаете ждать меня в нем два часа, я, так и быть, попробую туда заглянуть.

Р. S. Да, кстати, вы хотели услышать дурацкую историю? Извольте. Сегодня утром я пошел к зубному. И, представьте, вижу в очереди перед кабинетом… «высоколобого зануду», своего бывшего зятя! Мы обменялись рукопожатием и парой-тройкой банальностей, после чего каждый уткнулся в свой журнал. Оба чувствовали некоторое смущение. Кроме нас двоих в приемной никого не было, и мы сидели друг напротив друга. В какой-то момент я ощутил на себе его взгляд и понял, что он хочет мне что-то сказать. Я слегка кивнул ему, и он очень тихо, чуть ли не шепотом, произнес (цитирую дословно): «Вы знали, что я голосовал за Саркози?» Ответить ему я не успел. Дверь в кабинет открылась, и его пригласили к врачу. Выходя через некоторое время, он одарил меня загадочной улыбкой. Я так ничего и не понял.

23 октября 2013

От кого: Аделина

Кому: Пьер-Мари

Пьер-Мари!

Я буду ждать вас в кафе «Плант». Северный выход из здания вокзала. Кафе расположено на маленькой площади, напротив входа в парк. Я сроду там не была, но интернет утверждает, что оно очень уютное.

Я сяду в глубине зала с чашкой чая с лимоном и книжкой (хорошей). Предполагаю, что ближе к 18:00 я перестану понимать, о чем читаю, но буду упорно продолжать делать вид, что поглощена чтением. В 18:10 я встану из-за столика и пойду в туалет — надеюсь, там есть зеркало и я смогу поправить прическу. В 18:15 я начну смотреть на улицу. Появление каждого мужчины с поредевшей шевелюрой произведет в моей груди эффект взорвавшейся нейтронной бомбы. Если вас не будет в 18:20, я закажу вторую чашку чая с лимоном. В 18:30 я решу, что поезд опоздал. На столе, рядом с книгой, читать которую я буду не в состоянии, будет лежать мой мобильник: возможно, вы пришлете мне эсэмэску с сообщением, что поезд застрял на выезде из Анжера? В 18:45 я закажу бокал белого. Сухого. А если вас не будет и в 19, — рюмку шнапса.

Я забронировала номер в отеле, расположенном на полпути от вокзала до церкви, в которой состоится траурная месса. Мне понравилось название — «Абажур». Две звезды, плата по моему кошельку. Подозреваю, что вы выбрали себе что-нибудь пошикарнее?

Напишите, прислать вам номер моего телефона?

Обнимаю вас.

P. S. Зачем вы пошли к зубному? Рассчитываете ослепить меня белозубой улыбкой? (Лично я записалась к парикмахеру.)

Р. Р. S. Жиль Мустье — мне самой понравилось. Спасибо, что оценили.

P. Р. Р. S. Я всегда была уверена, что саркозизм не спасает от кариеса.

24 октября 2013

От кого: Пьер-Мари

Кому: Аделина

Дорогая Аделина!

Если верить картам Гугла, путь от северного выхода из вокзала Нанта до кафе «Плант» занимает 41 секунду.

Если поезд не опоздает и если с платформы до северного выхода я успею добраться за 3 минуты, то, логически рассуждая, я должен открыть двери кафе в 18 часов 14 минут и 41 секунду.

На мне будет темное пальто и яркий шарф. Я буду катить за собой отвратительный на вид, но очень удобный чемоданчик на колесиках с выдвижной ручкой.

Я немедленно увижу вас и направлюсь прямиком к вам. Предлагаю для начала пожать друг другу руку.

Вы спросите меня, как прошла поездка. Я отвечу, что хорошо, или расскажу забавный случай, произошедший в поезде. Затем в свою очередь поинтересуюсь, как доехали вы.

Мне кажется, будет забавно, если мы в точности выполним предлагаемую мной программу.

А остальное придумаем на месте.

Я очень рад, что мы встретимся.

Кстати, вот вам десятая причина считать, что жизнь прекрасна: волноваться, собираясь на свидание.

Чем ближе наша встреча, тем труднее мне напоминать себе, зачем я еду в Нант, а именно: помолиться за души тех, кто нас покинул.

До свидания, дорогой друг по переписке. Это мое последнее перед нашей встречей письмо.

Что бы дальше ни случилось, хочу сказать вам, что это было прекрасно.

Спасибо.

24 октября 2013

От кого: Аделина

Кому: Пьер-Мари

Дорогой Пьер-Мари!

Я тоже пишу вам в последний раз — перед тем как ехать в Каор, где в полдень сажусь на поезд до Парижа. Сегодня вечером я в последний раз переночую в той квартире в Девятом округе, где мы жили с Венсаном. Мебель из нее уже вынесли, так что мне придется спать на полу. Может, это и к лучшему: ужасная ночь будет мне наказанием за злость на Венсана и за то, что я еду в Нант не столько ради него, сколько ради вас.

Вот номер моего мобильного: 064431811.

Чемодан собран. Я потратила два часа, укладывая в него вещи, вынимая и снова укладывая. В конце концов оставила минимум: битком набитую косметичку, три темных наряда и два ярких, туфли без каблуков для ходьбы по улицам Нанта, туфли на каблуке, чтобы не казаться коротышкой рядом с вашими метром 92 сантиметрами, джинсы для завершающей уборки квартиры, подушку для путешествий, три книги для чтения в поезде и пока буду вас ждать.

Ваша программа меня устраивает, и я согласна строго ей следовать. Надеюсь, во время рукопожатия у меня не взмокнут ладони: когда я волнуюсь, у меня резко подскакивает температура.

Вчера я читала и перечитывала «инструкцию», присланную Элен Сальфранк в преддверии траурной церемонии. Слова «молитва об усопших» пронзили меня в самое сердце.

Пьер-Мари, время бежит. Сейчас выключу компьютер. Какая-то часть меня говорит: «Ну вот и все, конец», зато другая, живая, настаивает, что все только начинается. В субботу мы помолимся в церкви за покойных. Может быть, мы даже услышим «Свят, свят, свят Господь» из «Реквиема»? Но я буду тихонько молиться за нас — за тех, кто остается жить. Хотя нет, это будет не молитва, а песня. Я буду сочинять ее на ходу и напевать себе под нос (sotto voce, так сказать), и никто кроме вас ее не услышит. Наверное, это будет выглядеть не вполне пристойно — какое-то «шабадабада», исполняемое в ритме ударов моего сердца. Но знаете что? Это будет песня не горя, а счастья. Вы мне подпоете, Пьер-Мари?

Обнимаю вас.

До завтра.

 

Об авторах

© Фото Philippe Matsas

Анн-Лор Бонду — актриса, журналист, филолог, автор романов для детей и подростков, редактор в издательстве Bayard Presse.

Жан-Клод Мурлева — актер и драматург, автор более тридцати романов, многие из которых переведены на иностранные языки, лауреат ряда престижных литературных премий.