Гроза прошла. Огонь в печи разгорелся, и горячее молоко нас всех немного успокоило. Вместо порванной футболки Окто надел старую трикотажную рубашку Жана-Ба, которую Роз-Эме оставила себе на память. Орион больше не дрожал. Свернувшись калачиком, он примостился под боком у Роз-Эме и как будто бы дремал.

— С чего же начать? — вслух спросила себя наша мать.

— С начала? — предложил Окто.

Роз-Эме заметила, что не у всех историй начало бывает такое уж очевидное.

— В одни истории входят через парадную дверь, в другие — с чёрного хода. И даже через потайные лазы.

— Ну, может быть, — вздохнул брат, — только постарайся не забраться в каменный век в поисках начала.

Роз-Эме улыбнулась. Она понимала, что Окто настроен мрачно, и не винила его.

— Ну что ж, пожалуй, начну со своего знакомства с Пьетро Пазини.

— Кто это? — спросила я.

— Твой отец, Консолата. И ваш тоже, мальчики.

Меня охватило чувство, которое невозможно описать. Паника, облегчение и счастье вперемешку. Эмоция была настолько сложная, что я поспешила представить, будто речь идёт не обо мне, будто не я ждала этого момента всю жизнь. Я защитилась от потрясения, сделав вид, что всё это происходит с кем-то другим.

— Но, — задыхаясь, проговорил Окто, — ты же всегда говорила…

— Знаю, — перебила Роз-Эме. — Вы должны забыть всё, что я рассказывала вам до этого момента.

— Наш отец не погиб, прыгая с парашютом? — спросил Орион, который больше не дремал.

Роз-Эме покачала головой.

— Почему ты нас обманула?

Лицо Ориона выражало такое искреннее недоумение, что Роз-Эме прикусила губу.

— Вы без конца задавали вопросы. Я не могла на них ответить, поэтому пришлось выдумывать.

С этого момента мы слушали не перебивая, позволяя матери постепенно разматывать клубок запутанного рассказа — правдивой истории её и нашей жизни.