Сперанца росла в долине здоровой и ловкой, как белка, несмотря на вредный климат и жизнь, полную нужды, которую она вела у стариков.

Цван улыбался, когда доктор, осматривая девочку, говорил об особой породе, создающейся в результате отбора, путем вытеснения более слабых индивидов. Он мало что понимал в этих рассуждениях, но думал, что в общем доктор хочет похвалить породу Мори, и был этим горд.

Девочка не знала печали; она ни о чем не мечтала, потому что не представляла себе иной жизни, кроме той, которой она жила на болоте. Она была счастлива, когда наступали погожие дни, потому что могла беспрепятственно бегать по дамбам, забираться в камыши и открывать все новые чудеса долины. Она различала всех птиц, знала, как каждая из них вьет гнездо, в совершенстве подражала их посвисту.

Грустная пора наступала для нее осенью, с туманами и дождями. Начиналось затворничество. Дни тянулись бесконечно долго. Минга зимой пряла и ткала, Цван делал корзины и деревянные башмаки, но темнело рано, и, чтобы не жечь свет, приходилось ложиться в постель и засыпать, слушая, как ветер свистит под кровлей и капли дождя сквозь щели в потолке падают в лоханки, которые подставляла Минга.

У Сперанцы было пылкое воображение, которое никто не обуздывал, а истории, что зимой рассказывал Цван, желая развлечь девочку, лишь усиливали ее склонность к фантазерству. Она была уверена, что принадлежит к избранному роду. Когда Цван говорил о других Мори, своих двоюродных братьях, которых не видел уже много лет и которые не давали о себе знать, но попрежнему жили по ту сторону болота, где родился и он, девочка надеялась с ними встретиться, убежденная, что речь идет о необыкновенных людях. Она огорчалась, что эти родственники живут так далеко, и боялась за них.

— Но они взаправду еще там, дедушка?

— Должно, там. Вряд ли они куда-нибудь подевались. Не такие это люди!..

Другим предметом гордости для Сперанцы служил ее отец. Она его называла просто Берто. Он жил в городе, и у него была голова на плечах — так говорили дедушка и бабушка; так оно, значит, и было.

Берто приезжал раза два в год повидать своих стариков и дочку. Он привозил подарки: складные ножи для отца, очки для Минги, настоящие ботинки, а однажды и куклу для Сперанцы.

Едва он уезжал, Минга убирала все это в сундук, кроме, впрочем, подарков, предназначенных Цвану, не желавшему ей доверить их.

После этого она продолжала штопать без очков, а девочка носила деревянные башмаки и лишь изредка, в виде награды, могла видеть куклу.

Всякий раз, как открывали сундук, это было праздником для Сперанцы. Тогда ей даже разрешалось потрогать вещи, оставшиеся после матери: серьги, серебряную цепочку, коралловое ожерелье, еще молитвенник с картинками и вышитую фату. Она с восхищением думала об этих чудесных вещах и представляла себе мать госпожой, случайно, по ошибке, попавшей в долину к беднякам.

Цван, между тем, на всем пробовал свой нож и был счастлив, когда кто-нибудь нуждался в его помощи. Тогда он показывал лезвие и говорил: «Немецкая сталь; вещь что надо! Мне привез его Берто».

Зима на болоте была долгая, и сколько историй приходилось Цвану рассказывать Сперанце, чтобы скоротать время!

У девочки была хорошая память, и нередко она его перебивала:

— Прошлый раз ты не так рассказывал…

Минга отворачивалась и смеялась — тихонько, про себя, чтобы Сперанца не слышала.

Так прошли первые годы Сперанцы, и она вступила в тот возраст, когда должна была идти в школу.

Это был вопрос, о котором в семье избегали говорить. Но все о нем думали. Что было делать? Берто уже объявил, что его дочь будет учиться; в этом он был непоколебим. Но разве можно было заставлять девочку каждый день проделывать пешком двухчасовый путь до селения и обратно? Это значило бы погубить ребенка. И потом, в дождливую пору иные места всякий год затопляло — приходилось идти по колено в грязи. Думая об этом, старики вздыхали.

Но в начале осени приехал Берто, чтобы решить вопрос.

Он был согласен со стариками: нельзя принуждать ребенка к тому, что и для взрослого-то почти невозможно. Дорога в селение была изнурительна, а зимой и опасна.

Надо найти другой выход. У Берто были знакомые в городе, и он не терял надежды найти кого-нибудь, кто помог бы ему устроить девочку в школу «закрытого типа».

Он бросил это предложение равнодушным тоном и выжидательно замолчал.

Цван вскочил как ужаленный.

— Так вот к чему он клонил? Ни мало ни много, засадить девочку под замок? Чтоб она там захирела и истомилась… Лишь бы стала барышней и умела читать и писать! Потому что это позор быть такими, как он и Минга? Так, что ли?

Старик выходил из себя и орал все громче:

— Только раньше помолитесь богу хорошенько, потому что, пока я жив, никто ее не тронет… Уведу ее на болото и поминай как звали! Пойду в хибарку, что на той стороне, к своим, да возьму с собой вот это… — он показал на двустволку, висевшую на стене. — … И пусть попробуют за ней прийти. Ни на кого не посмотрю! Застрелю!

Берто молча свертывал сигарету. Минга продолжала чистить, картошку. Они ничего не отвечали. Но, повидимому, угрозы Цвана ни на него, ни на нее не произвели никакого впечатления.

Тогда Цван пустил в ход свой последний козырь.

— Тем более, всем известно, что у нас, у Мори, в семье были сумасшедшие…

Он сказал эту фразу с таким видом, как будто прославлял блеск родового имени.

— И за себя я тоже не ручаюсь… Берегитесь, говорю! Берегитесь!

Берто улыбнулся.

— Значит, это верно, папа, что мы, Мори, сумасшедшие?

Цван сразу как-то сник и сбавил тон.

— Ну, это только так говорится — сумасшедшие… Верно, Джузеппе хватил топором одного из Бернарди. Но тут дело касалось чести. Когда надо постоять за честь семьи, можно и голову потерять. Его посадили в сумасшедший дом, но все говорили, что он прав.

— Так что ж будем делать, папа? Может, отправим ее к Розиной родне? Она была бы там у своих… Я им, конечно, буду помогать, а кончит девочка школу, вернется к вам, в долину.

После предложения поместить Сперанцу в приют Цван этот проект уже не мог отвергнуть. К тому же ему казалось, что, согласившись на него, он сможет выиграть время.

— По мне… Лишь бы ее не послали на эту каторгу… Но нужно будет узнать, возьмут ли они ее? Она еще маленькая, и за ней надо смотреть…

— С ними я уже говорил. Они ее охотно берут. Но вам придется ее самим отвезти, потому что меня больше не отпустят, а они не могут за ней приехать.

Только после того как Берто уехал, Цван, обдумывая эти слова, сказал:

— Раз он уже говорил с теми с окраины и знал, что они возьмут девочку, зачем ему понадобились все эти разговоры насчет «закрытой школы»?

Минга пожала плечами, но Сперанца тут же нашлась:

— Если бы он так не сказал, ты бы и не вспомнил о сумасшедших Мори и не схватился бы за ружье. А это ведь интересная история, и Берто тоже хотелось ее послушать…

Минга выскользнула за дверь, чтобы не смущать своим присутствием и без того сконфуженного старика.

Цван всадил нож в стол, низко надвинул шапку на лоб и начал насвистывать, чтобы придать себе непринужденный вид.

Так решилась судьба Сперанцы. Самой маленькой из Мори суждено было покинуть болото.