К рассвету долина была занята батраками.

На дамбах женщины разжигали маленькие костры, чтобы подогреть похлебку, принесенную из дому. Всюду чувствовалось приподнятое, веселое настроение… Народу сошлось столько, что от этого у всех возникало ощущение какой-то огромной силы, и каждый мог ему только радоваться.

Уже была намечена зона, подлежащая осушению, но работу батраки соглашались начать лишь на определенных условиях.

А пока что на рисовых плантациях не оставалось ни души, на полях — ни души, со скотиною — ни души. Даже в немногих домах, рассеянных в долине, двери и окна были закрыты, а все жители на дамбах.

Время от времени людям приходилось расступаться, чтобы дать дорогу велосипедистам, мчавшимся по верху дамбы. Велосипедов было немного, и почти все они находились в распоряжении связных, непрерывно сновавших взад и вперед.

Когда Сперанца вернулась и передала забастовщикам, что сказал Джузеппе, двое мужчин тут же отделились от остальных и направились в противоположные стороны.

Сперанце пришлось переходить от одной кучки людей к другой, повторяя свой рассказ, пока у нее не пересохло в горле.

Она устала, и владевшее ею прежде одушевление стало падать.

Наконец ей удалось отойти в сторону и спрятаться в зарослях акаций, растянувшись на траве.

Здесь был не так слышен шум голосов, зато где-то рядом громко куковала кукушка, и Сперанцу вдруг охватила глубокая грусть.

Она попыталась преодолеть ее, но безуспешно. Быть может, речи деда, полные пессимизма, запали ей в душу… Быть может, суждено было случиться чему-то печальному…

В эту минуту послышались отдаленные выстрелы.

— Те, кто сидел или лежал, вскочили на ноги.

— Это там!

— Нет… с той стороны…

В долине трудно определить, откуда доносится звук…

Безмятежное спокойствие, царившее несколько минут назад, исчезло без следа, сметенное этим далеким эхом. Теперь все напряженно смотрели в сторону болота.

Сперанца не двинулась с места. Уткнувшись лицом в землю, она плакала. Снова донеслись отзвуки выстрелов…

Но те двое, которые сразу куда-то ушли, когда услышали от Сперанцы, что сказал Джузеппе, уже вернулись, и тут же были высланы дозоры, чтобы обследовать болото.

Сперанца в своем тенистом убежище слышала, как суетятся люди, и думала, не переставая плакать: «Все равно ничего не выйдет… ничего не выйдет». Она и сама не знала, что она имеет в виду… До сих пор она рассуждала, как взрослая, а верила, как ребенок. Теперь, одна среди незнакомых людей, она была ни взрослой, ни ребенком и чувствовала безмерную усталость.

Выстрелов больше не было слышно, и на дамбах снова водворилось спокойствие.

— Охотники… Я же вам говорил!..

— Может, и так, но после всех этих разговоров насчет карабинеров как не забеспокоиться, когда слышишь выстрелы как раз в той стороне…

— Хоть бы эти карабинеры сами друг друга перестреляли!

— Так или иначе, а оно и кстати. Теперь с этого края все болото обложено. Если и сунутся оттуда, все равно не пройдут…

— А это точно, что кругом наши стоят?

— Разве вы не слышали? Одна партия пошла туда, вниз, а две привел молодой Мори с той стороны. Теперь, должно, все проходы закрыты.

Сперанца подняла голову и прислушалась. Значит, Роберто разыскал Таго, и Таго двинулся сюда. У нее сразу стало спокойнее на душе и грусть рассеялась.

Она вытерла слезы и высморкалась. Потом опять растянулась на траве и на этот раз заснула.

Проснулась она вся в муравьях, когда солнце стояло уже высоко и било ей прямо в лицо. Но разбудили ее не муравьи и не солнце.

С дамбы доносились крики и шум суматохи.

— Обоих…

— Да как же это случилось?

— Кто его знает?.. Оба лежат там ничком друг возле друга, и кровь льется в воду…

— Говорят, похоже, что они тоже стреляли… Да теперь разве узнаешь, как было дело!

Ошеломленная Сперанца вскочила на ноги, стараясь понять, что произошло, потом бросилась к людям, толпившимся на дамбе, и спросила:

— Кого убили?

Все молча смотрели на нее. Сперанца переводила взгляд с одного на другого.

— Почему вы молчите? Кого убили? — закричала она.

Отвечать не понадобилось: в эту минуту поодаль от них какая-то женщина закричала людям, подходившим с поля:

— Бегите скорее! Убили стариков Мори!

Сперанца широко раскрыла глаза и зашаталась. Какая-то женщина успела ее поддержать, подбежали другие и сгрудились вокруг. Повсюду на дамбах женщины заголосили по убитым.

Сперанца, попрежнему не двигаясь с места, стояла в кругу женщин и смотрела перед собой невидящим взглядом с таким ощущением, будто ей все это снится.

— Спере… Иди ко мне, Спере…

Она упала на грудь Таго, и все расступились, чтобы дать им пройти.

Таго, обняв девочку, молча шел между людьми, уступавшими ему дорогу.

— Крепись, Таго… Они нам за это заплатят.

И вот еще раз Сперанце пришлось перебраться через болото.

Она сидела, сжавшись в комок, на дне лодки и думала о дедушке.

Но разве могла она отречься от всего, приноровиться к той жизни, которую вела, и безропотно принять ее, как принимал ее Цван?

Бедный старый Цван, какую он прожил жизнь!

Сперанца закрыла глаза; руки ее сжались в кулаки. Она испытывала почти физическое ощущение невыносимой горечи и в эту минуту поняла, что хотел сказать Таго, когда говорил, что у него рот полон желчи.

— Приехали, Спере.

Держась за руки, они направились по тропинке к заводи, и, когда они подошли, люди, которые уже были на месте, молча отступили назад.

Оба старика все еще лежали ничком у самой воды, в том самом положении, в котором их там нашли.

Трава вокруг них была залита кровью, и на нее садились мухи.

В нескольких метрах от мертвых спокойно квакали лягушки.

Сперанца вдруг обернулась, точно хотела убежать, но Таго крепко схватил ее за плечи. Тогда она заплакала. Не так, как плакала девочкой, а в голос, навзрыд, как женщины долины, когда они плачут по покойнику.