— Поезжай к сыну… — советовала Берта. — Рассеешься и забудешь весь этот ужас…

Сперанца отрицательно покачала головой.

Она стосковалась по Джованнино, но как раз теперь не хотела уезжать.

Ее тоже могли арестовать, как Эмилию, и ей не хотелось, чтобы люди думали, что она бежала. Ей нечего было бояться следствия; она даже желала допроса, чтобы засвидетельствовать все, что она видела.

— Постарайся забыть обо всем и заснуть… — продолжала Берта.

Сперанца закрыла глаза.

Убитый мужчина попрежнему лежал перед ней, раскинув руки, и на лицо его падал свет луны…

Было невозможно вычеркнуть из памяти этот образ. Но Сперанца и не хотела его забыть.

— Не нужно забывать о мертвых, — прошептала она. — Только если мы носим их в себе, они еще живут… И если мы будем их помнить, они никогда не умрут…

Эту фразу она прочла в какой-то книге. Но теперь ей казалось, что это ее собственная мысль, рожденная долгими испытаниями.

Берта вздохнула и опять принялась менять компрессы.

У Сперанцы стучало в висках, глазам было больно от света.

— Э-эй! — послышалось вдалеке.

Берта вскочила и выбежала, но тут же опять показалась на пороге, крича:

— Это они! Эмилия с Надаленом…

Все столпились в дверях. Старики под руку подошли к хибарке, Надален с высоко поднятой головой, Эмилия, уцепившись за него, борясь со сном и усталостью.

— Я ее вызволил, — с гордостью объявил старик, обводя взглядом присутствующих. Эмилия ничего не сказала.

«Видно, она совсем без сил…» — подумали все.

Когда старики вошли, Сперанца открыла глаза.

— Ну как? — спросила она. Но ей никто не ответил.

— Что сказал врач? — осведомилась Эмилия.

— Да ведь… мы не позвали его… — пробормотала Элена.

Эмилия обернулась с неожиданной живостью, вдруг обретая свою обычную энергию.

— Вот те на… Вы что, с ума сошли? Не видите, что ли, какая она красная? У нее, наверно, жар, и рана может загноиться… Ну-ка, живо!.. Пусть кто-нибудь сейчас же сходит за врачом!

Она села на соседнюю кровать и обхватила руками голову.

— Ну, как? — опять спросила Сперанца. — Что они вам сказали?

— Спросили, как меня зовут… — с горечью ответила Эмилия.

Сперанца широко раскрыла глаза и тут же закрыла их, почувствовав острую боль от света.

— Только это они и спросили, — продолжала Эмилия. — Я даже не ответила, как меня звать, они и сами знали. Если ты думаешь, что они собираются допрашивать нас, как было дело, можешь успокоиться… Мало того, что они тебя не допрашивают, они даже не слушают, что ты им говоришь… Трудно поверить, дочка, но это так! Ничего не поделаешь!

Она вздохнула, сняла башмаки и через минуту неподвижно лежала на кровати с открытыми глазами, уставившись в потолок.

У Сперанцы лицо было мокрое от слез.

Остальные тем временем совещались на кухне, кого послать в селение.

— Надо Берте пойти, — предложил под конец Тоннино, и все согласились.

И Берта ушла, маленькая и неприметная, со смертельным страхом в душе и с четками, побрякивающими в кармане.

Она дошла до селения, никого не встретив на дамбах, потом раза два свернула за угол, заметив фигуры печально известных молодчиков, и, покружив еще немного, добралась до квартиры врача.

— Его нет дома, — ответила ей служанка. — Если хотите, скажите мне, кто вы будете и где живете; когда он вернется, я его направлю по адресу.

Но не успела Берта заикнуться о женщине, раненной на болоте, как служанка схватила ее за руку и втащила в прихожую.

— Расскажите, расскажите, как было дело, — спросила она, сгорая от любопытства, — тут об этом только и говорят…

Берта рассказала. Служанка слушала ее с напряженным вниманием.

— Просто звери! — сказала она наконец. Потом покачала головой. — Но доктор к вам не пойдет. Это я могу вам заранее сказать, я его не первый день знаю. Таких трусов поискать! У него чуть что поджилки трясутся… А тут ему еще придется составлять протокол… Не пойдет, будьте уверены!

— Ох господи! — пробормотала Берта. — Что же вы мне сразу не сказали, только время зря потеряла. Как же мне теперь быть?

— Слушайте, — ответила та, — только уж вы меня не подводите… Никому не рассказывайте, что это я вас научила… Ступайте к врачу другого участка… Он порядочный человек и не из пугливых. Выполняет свой долг и ни к кому не подслуживается. Только молчок, как будто мы с вами друг друга и в глаза не видали. Уж вы меня не подведите.

Она выглянула на улицу, посмотрела в обе стороны, нет ли кого-нибудь поблизости, потом проворно вытолкнула Берту и закрыла за нею дверь.

Берта снова пустилась в дорогу, в другое село, за несколько километров.

Уже перевалило за полдень, когда она постучалась в дверь местного врача.

— Он поехал к больным, — ответила его жена. — Хорошо, если не очень задержится.

— Я подожду, — сказала Берта и села на порог, собравшись терпеливо ждать.

Хозяйка много раз проходила мимо нее то в сад, то в комнаты, то снова в сад и, наконец, заговорила с ней.

— Вы издалека?

Когда Берта сказала, откуда, хозяйка пристальна посмотрела на нее, видимо, заподозрив что-то неладное.

— Но это же другой участок, у вас есть свой врач… Почему вы пришли сюда?

— Тот врач не идет… — пробормотала Берта и с виноватым видом понурила голову.

Но докторша стала допытываться, в чем дело, и Берта ей все объяснила.

— Мошенник, подлец! Всегда одна и та же история… И всегда за него должен отдуваться мой муж! Как будто у него мало мороки в своем участке! Он-то, конечно, пойдет, если вы к нему обратитесь. Но вы не должны к нему обращаться, вот что я вам скажу… Постарайтесь меня понять… У нас трое детей, а муж губит себя.

Она говорила со слезами в голосе и ломала себе руки. Берта молча смотрела на нее.

— Ему уже раз пригрозили, потому что он честный человек и не кривит душой, когда составляет протоколы. Рано или поздно его убьют. Я прямо ни жива ни мертва от страха. Когда он запаздывает вечером, я себе места не нахожу.

— Синьора, — сказала Берта почти извиняющимся тоном, — я ведь не за себя прошу. Дело касается еще молодой, одинокой женщины с ребенком на руках… Это дело совести…

— Выходит, только у нас должна быть совесть? Почему вы не возьмете за бока вашего доктора и не скажете ему, что он обязан прийти?

— Хорошо, синьора. Я вас понимаю, — безропотно ответила Берта и поднялась.

— Возьмите его за шиворот и скажите ему, что он подлец… — продолжала та. Но Берта уже уходила, понурив голову.

Уже смеркалось, когда она пришла назад в селение и снова направилась к здешнему врачу. Горничная, широко раскрыв глаза, вопросительно посмотрела на нее, и Берта покачав головой, дала понять, что ее постигла неудача.

Через несколько минут она, наконец, говорила с врачом. Он кипятился.

— В Красную палатку? И вдобавок в такое время? Да вы с ума сошли, дорогая моя!

— Но мы ведь в вашем участке…

— Цивилизованные люди не селятся в таких медвежьих углах. В Красную палатку… Ничего себе… Вы еще, может быть, скажете, чго это в двух шагах? Какова наглость! Для вашего брата сойдет и ветеринар… Ступайте к нему… Приходишь вечером домой смертельно усталый, а эта публика хочет, чтобы ты отправлялся на край света…

— Я уже спрашивала людей, синьор, — сказала Берта, крепко сжимая четки в кармане и поднимая голову. — Мне сказали, что вы наш участковый врач и что, если вы не придете, значит, вы подлец.

Берта повернулась и стремительно выбежала. Она уже шла по улице, а в ушах у нее еще звучали ее собственные слова и стук захлопнувшейся за ней двери.

По выходе из селения она присела на дамбе. Было уже темно, и она падала от усталости. Но она не могла вернуться домой без врача. Закрыв лицо руками, Берта беззвучно плакала, но вдруг подняла голову, осененная внезапной мыслью.

— Для вашего брата сойдет и ветеринар… — сказал доктор.

Берта вскочила на ноги и пошла обратно в селение.

Ветеринар ее молча выслушал, потом спросил:

— Она в тяжелом состоянии?

— Не знаю. Так, на взгляд, как будто бы нет… Рана не очень большая, но потемнела, и у женщины жар…

Мужчина молча собрал чемоданчик, потом запряг лошадь в двуколку, и они поехали.

Взошла луна. В долине было тихо. Ни он, ни она не пытались завязать разговор.

Потом Берте вдруг показалось, что ветеринар саркастически усмехается. Она повернулась к нему и услышала, как он бормочет:

— Логично… С ними обращаются, как с животными, их избивают, как животных… Вот они и находят естественным звать ветеринара, когда кто-нибудь болен… Цивилизация!

— Мы вам, конечно, заплатим за беспокойство… — поспешила заверить его Берта.

— Как вы сказали? За беспокойство? А вам, моя дорогая, кто заплатит за беспокойство, вы ведь сегодня целый день на ногах, все искали врача? А этой бедняжке, которой разбили голову, купят здоровую, заплатят за беспокойство? Все мы нынче не знаем покоя! Сотни, тысячи, миллионы людей… Кто нам заплатит за беспокойство?

Он выругался и натянул вожжи.

Берта стала перебирать четки. До самой хибарки они больше не обменялись ни словом.