Зловещие сновиденья мои пронзил отвратительный вой; я пробудился, содрогаясь. Но то был всего лишь Джок — он взбирался по лестнице с моим чайным подносом, распевая «Улетим на леденце» лучшим своим фальцетом. Получается у него вполне себе неплохо, но всякой Ширли Темпл свое место и свой час.
— Этот «обад», иначе «маттината», больше не должен повторяться, Джок. Моей печени от него больно. «Проклят будь тот, кто приветствует брата своего поутру громким голосом», как любило отмечать Второзаконие.
В отместку он позволил некоторой массе чаю пролиться на блюдце, мне в тот миг передаваемое, после чего намеренно промокнул протечку хорошо вызревшим носовым платком. Шах, мат и гол в мои ворота. Чай — когда я смог заставить себя его отведать — на вкус был как воды Вавилонские, в которые наплакали просто безудержно.
— Как у нас сегодня кенар?
— Нога болит.
— Тогда призови лучшего ветврача, которого только можно купить за деньги, никаких средств не жалей. Неплохо отзывались о мистере Блэмпайде.
— Уже был. Сказал, ногу придется оттяпать.
— Глупости. Я человек небогатый, я не могу позволить себе содержать в праздной роскоши кенара на деревянной ноге.
— Он же поет, мистер Чарли, а не в карбалете танцует. А, и еще — мистер Давенант и мистер Брейкспир вас внизу дожидаются.
— Ох батюшки, ох Иисусе, в самом деле? Э, расположены они, осмелюсь полагать, радостно?
— Чертовски дьявольски.
— О. Стало быть, о новом инциденте они слыхали?
— Ну.
Языковые способности не подвели Джока: «дьявольское» — единственное слово, уместное для выражения настроений, в коих пребывали Сэм и Джордж. Когда я их подоброутрил, они воззрились на меня так, словно были целой сворой леди-Макбетов, столкнувшихся лицом к лицу с наиболее неприемлемой разновидностью проклятых пятен. Я съежил рот в кривоватую усмешку. Их уста, тем не менее, оставались суровы. Я было обмозговал мысль рассказать им какой-нибудь анекдот, но затем от нее отказался.
— Выпьете? — предложил я. — Скотч? Джин с тоником? Бутылочное пиво?
— Маккабрей, — отвечал Джордж. — Вам известно что вы — слово из трех букв?
— Знаете, я никогда толком не понимал, что это значит.
Сэм объяснил; уложился ровно в три буквы. Я никому не позволяю так со мной разговаривать.
— Сэм, — массивно начал я.
Он повторил это слово.
— Что ж, — уступил я, — в том, что вы обозначаете, быть может, и есть некий смысл. Но вдумайтесь: насильнику — если этот инцидент и впрямь его работа, — могло просто не хватить времени на чтение вчерашней вечерней газеты; она продавалась не очень долго.
— Тогда как вы объясните слово «Секарий»?
— О. Это вы тоже слышали.
— Да, слышали. И нам представляется, что ваш извращенный и тупоумный план не только опозорил нас и подвел под каталажку, но, что хуже всего, — просто не сработал. Это человек бесспорно смеется над нами.
— Но еще ведь слишком рано, чтобы знать это наверняка, нет? То есть, вполне возможно, что на самом деле план-то как раз и удался, знаете. У него в подсознании или где-то… — неуклюже закончил я.
— Чепуха. Мы просто-напросто должны возобновить засады, отныне — каждую ночь. Новый инцидент подтверждает нашу теорию, что его мишени — скорее всего англичанки, возрастом за тридцать, живущие в этом районе. Сейчас пред нами стоит лишь вопрос времени. И бдительности.
— И штабной работы, — буркнул Джордж.
— И преданности.
— Понимаю. Очень хорошо. Начнем сегодня же, я полагаю? Или ночку пропустим, чтобы дать малому перезарядить, э, аккумуляторы?
— Сегодня, — в один голос ответили они.
— Видимо, вы правы; у таких ребят батарейки не садятся: я бы решил, что гонады у них — как ядерные реакторы.
— Не смешно. И я предполагаю, вам известно, что через сорок минут мы должны быть в околотке. Не желаете ли предложить нам выпить до ухода?
Я раскрыл рот, но снова его захлопнул. Было ясно: что бы я ни сделал в это утро — все не так.
Начальник полиции встретил нас каменным взглядом. Как у всех хороших полицейских, коим намекали, что не стоит цепляться к влиятельным особам, настроение у него было мерзее некуда. Он внимательно, одного за другим, осмотрел нас — веками освященная методика полисменов, желающих дать вам понять, что они За Вами Будут Присматривать, и вам, паркуясь на желтой полосе, лучше бы не попадаться.
— По некой причине, до меня не доведенной, — тяжко начал он, — было решено, что все это следует полагать глупой шалостью, завершившейся трагически. Большинство основных пунктов обвинений возложено будет на покойного Тичборна. Надеюсь, это вас обрадует. Вы же обвиняетесь только в Незаконном проникновении в частные владения, Противоправном устроительстве дебоша и бесчинств, Непредотвращении нарушения закона против дурного обращения с животными, а вы, мистер Брейкспир, — в Вождении незастрахованного транспортного средства и Отсутствии личной подписи на водительских правах.
Меня пробило потом облегчения. Джордж слышимо заскрипел зубами. Взор Сэма, похоже, вперялся в некий далекий и тошнотворный объект.
— Я неофициально, — продолжал полицейский, — связался с «Сосьете Жерзэз». Они, что вполне справедливо, шокированы и разъярены, однако, может статься, письменное извинение с вашей стороны, а также предложение денежной компенсации за новый замок с цепью и оплаты удаления пятен копоти со стен часовни их удовлетворит. Скажем, триста фунтов.
В пропыленном солнечном свете блеснули три чековые книжки; три ручки-самописки зашуршали и забрызгали в унисон.
— Судья полицейского суда направил ваше дело непосредственно в Королевский суд. Вам вменяется предстать перед судебной сессией особого созыва ровно в два тридцать дня сегодня, что предоставляет вам массу времени на обильный и дорогой ланч. Нет, прошу вас — меня приглашать не стоит. Мне что-то неможется. Желаю вам приятного дня.
Зря он пошел в полицию — из него получился бы отличный директор англиканской (высокой разновидности) школы для мальчиков. Мы незаметно ускользнули.
На сей раз дежурный сержант не предложил нам по чашке чаю; смотрел он на нас с холодком. Вероятно, о деле нашем он осведомлен не был, но дух посрамленья, должно быть, лип к нам: мы уже не являлись господами как таковыми, но — лицами, которых стоит взять на заметку.
Он попросил меня идентифицировать мой магнитофон в комплекте с одной кассетой как свой, а также за него расписаться. Я подчинился.
— На кассете ничего нет, — предупредил он.
— Желаете поспорить? — спросил я.
Автомобиль мой достославно нес на себе штрафную парковочную квитанцию, кою мои спутники обозрели с мрачным удовлетворением.
— Ну, и где мы обедаем? — осведомился Джордж.
— Я за ближайшую рыгаловку, — отвечал я. — Ибо сегодня у меня лучший день для того, чтобы давиться собственными словами.
Для разнообразия нам повезло — удалось оккупировать столик в «Борсалино», однако в полной мере оценить великолепный провиант не вышло.
— Вам разве не нравится «пуле Борсалино»? — спросил озадаченный ресторатор.
Сэм глянул на него унылым глазом:
— «Пуле Борсалино» превосходен. Нам не нравимся мы.
Ресторатор не проникся; а потому отполз восвояси. (Когда я сообщу вам, что «пуле Борсалино» представляет собой куриные грудки, обернутые вокруг комьев сыра «камамбер» и зажаренные во фритюре, вы осознаете, какие глубины досады понудили нас его отвергнуть.)
Королевский суд вгонял в ужас до невероятия. Адвокаты Сэма и Джорджа и мой Солиситор дожидались нас в вестибюле. Адвокаты поджали губки; Солли мне подмигнул. Поняв намек, я затянул потуже узел галстука и сдвинул его чуть вперекос, измяв воротничок; уловка проста, но снижает зримый доход на несколько сот фунтов. «Верб. сап.», не говоря уже об «эксперто креде». Мы одолели череду лестничных пролетов, облаченных в линолеум, — вне всякого сомнения, во время оно ступени эти были сконструированы для того, чтобы узники, доставленные в Суд, пыхтели и потели от мук совести. По пути Солли пихал меня локтем в бок — бесспорно, дабы подбодрить. У собственно зала заседаний нас вверили «греффье» — пугающей личности в черной мантии: смотрелся он так, будто подобающим наказанием за нарушение правил дорожного движения полагал смертную казнь. Вскоре к нам присоединился «веком» — у них это произносится «виконт», — еще один облаченный в траур служка с огромной булавой, и мы прошествовали сквозь дубовые двери в Суд. Зал представлял собою высокий, просторный и хорошо освещенный покой несравненной красы, увешанный великолепными картинами. Пред нами, в некотором величии и под изумительным балдахином, восседали властители нашей судьбы. В центре (как шепотом растолковал мне Солли) — Заместитель Бейлифа; справа от него размещался трон пониже — пустой, — на коем сидел бы Вице-Губернатор Ее Величества, предпочти он воспользоваться своим правом посещения сего мероприятия; по другую руку — пара «жюра», избранных из цвета древней джерсийской аристократии. Смотрелись они умудренными и полезными, в чем, я полагаю, и состоит их функция.
Веком утвердил булаву в особую ячейку перед Скамьей Суда, греффье занял свое стойло, и заседание Суда Сокращенного Состава (так он называется, если присутствуют всего два жюра) объявилось открытым.
Скамьи для публики оставались преимущественно пусты: мероприятие сорганизовалось слишком спешно для любителей сенсаций, — и оных присутствовала отнюдь не толпа, а обычная горстка престарелых упырих, посасывающих свои мятные лепешки: зевак того сорта, которому не нравится насилие по телевидению, и они предпочитают постигать его из первых рук, с пылу, так сказать, с жару. Скамью для прессы занимала единственно моя подруга мисс Г. Глоссоп — она вся лучилась интеллектом и доброжелательностью. У меня даже сложилось впечатление, будто она готова мне дружелюбно помахать.
Суд обволокла смертельная тишь, потом народ принялся декламировать что-то на древнем нормандско-французском; судебные шестерки затем повторяли это по-английски; полицейские, как Платные, так и Почетные, излагали, как они при выполнении служебных обязанностей перемещались с одного места на другое и действовали по получении информации, более того — в подтверждение сказанного у них имелись блокноты. Адвокат Сэма, поднявшись, жалостливо застонал; человек Джорджа умело громыхал; Солли же — такого Солли я не наблюдал ранее — воззвал к терпению Суда на предмет объяснения вкратце того факта, что — хотя фразеологией он пользовался иной — я просто, блядь, идиот, и меня в этой связи следует скорее жалеть, а не порицать.
Навалилась еще одна смертельная тишь — ее нарушало лишь упыриное причмокивание мятных лепешек. Заместитель Бейлифа и «жюра» удалились с целью обсуждения тонкостей потоньше, а я провел оперативную консультацию со своей карманной фляжкой.
Всего через несколько минут судьи наши возвратились с такими, черт возьми, физиономиями, словно собирались нас лишить наследства. Когда все опять уселись, нам, злоумышленникам, снова повелели встать. Заместитель Бейлифа превосходно владел языком: пока он суммировал наши безрассудства, стать наша вполне заметно усохла.
Пять звучных минут недвусмысленно дали нам — и всем очевидцам — понять, что мы — такого сорта подлецы, без коих прекрасный остров Джерси великолепно обойдется; столько хулиганств, пьянства и опущения моральных устоев Острова вообще — непосредственная вина таких, как мы; людям нашего поколения следует являть пример юношеству, и чтобы такого больше не случалось, а не то.
Он перевел дыхание.
— Чарли Стаффорд Ван Клеф Маккабрей, — рек он гласом фатума. — Вы признаетесь виновным по всем трем пунктам обвинения. Что вы можете на это сказать?
Я перехватил необоримый взгляд дамы напротив. Она подалась вперед, рот приоткрылся, и внутри виднелась огромная полосатая мятная лепешка.
— Мне ужасно жаль, — сказал я лепешке. — Глупо, неразумно, непростительно. Да. Очень. Извиняюсь.
Он сообщил мне, что я — из хорошей семьи; я самоотверженно пришел на выручку друзьям — хотя и свалял дурака; Суд удовлетворен моими изъявлениями сожалений, позор тут — вероятно, достаточное наказание, посему Суд склоняется к проявлению мягкости. Я сокрушенно повесил голову, дабы скрыть ухмылку.
— Посему вы приговариваетесь к тюремному заключению сроком двадцать семь месяцев. — Зубные протезы дамы защелкнулись на бессчастной мятной лепешке. — Либо к уплате совокупного штрафа в размере четырехсот пятидесяти фунтов. Подайте обвиняемому стул, офицер. Кроме того, вы обязываетесь к примерному поведению сроком на пять лет под свою собственную гарантию в дополнительные пятьсот фунтов. — Он сдвинул очки на шесть дюймов по своему царственному носу. — Вы способны уплатить? — уже ласковее осведомился он.
Сэма присудили к штрафу на пятьдесят фунтов меньше, но ему про хорошую семью не излагали; должно быть, обидно.
Джорджу впаяли то же, что и Сэму, поскольку, как отметил Заместитель Бейлифа, у него превосходный армейский послужной список. Джордж уже собрался было сесть, когда З.Б., явив мастерство координации, коему позавидовал бы Мохаммед Али, вчинил ему еще один штраф на сто пятьдесят лошадок за незастрахованное авто.
Снаружи, на Королевской площади, Солли поздравил меня:
— Вы очень хорошо держались. Я вами гордился. И Заместитель Бейлифа вел себя очень благородно.
— Благородно?
— Господи, ну конечно. Вы бы слышали, как он отчитывает нас, юристов, если мы чего ляпнем. Чувствуешь себя, как лейборист из Парламента, которого застали за приставаниями в общественном туалете. Кстати — а что обычно делают с жабой?
— Жабой? — квакнул я.
— Ну, может, лягушкой, я ж не знаю. Такая бурая вся, в пупырях.
— Тогда жаба.
— Ну да, в общем она объявилась сегодня утром, и моя секретарша никак не может заставить ее поесть. Предлагала ей хлеб с вареньем, всякое. Разборчивая тварь.
— Когда вы говорите «объявилась»…
— В коробке от сигар. И к ней прилагался кусок туалетной бумаги с одним словом — «Маккабрей». Э-э, использованной бумаги.
Я возрадовался, что за ланчем едой не злоупотребил. Взяв себя в руки, я сказал:
— Я бы решил, что это чья-то скверная шутка. Очень. Вроде казни египетской, изволите ли видеть.
— Понимаю, — ответил он; однако странно при этом на меня посмотрел.
Мы с Сэмом отужинали рано — у Джорджа, — затем произвели отбор женщин для защиты на ночь и принялись обзванивать. И оказались не готовы к той несгибаемой враждебности, с коей наши предложения встречались: судя по всему, нас полагали светскими прокаженными. Первые две, даже не пытаясь изобразить достоверность, сразу сказали, что они уже заняты; третья подчеркнутым манером бросила трубку, едва заслышав наши имена; четвертая сообщила, что ее супруг способен о ней позаботиться совершенно адекватно, большое спасибо; пятая сказала, что если мы позвоним еще раз, она вызовет полицию. И только последняя, вся пропитанная джином, сбрендившая от плотских страстей поэтесса предложение наше приняла; в голосе ее при этом слышалось, что она уже планирует свое собственное небольшое насилие.
Мы безучастно переглянулись. Зазвонил телефон.
— Это вас, Чарли. Иоанна.
— Чарли, — медовым голосом изрекла моя супруга. — Возможно, тебе небезынтересно будет узнать, что моя вечерняя партия в бридж сегодня отменилась. Да, совсем. Позвонила леди Пикерсгилл и сказала, что у нее сильная простуда. Как и леди Кортанс. Как и миссис Краснинг-Куропатт. Надеюсь, ты собой гордишься.
— Батюшки, Иоанна, я даже выразить тебе не могу, как мне…
— Я звонила в аэропорт. Вечером ни одного рейса в Лондон нет. Более того, наша уборщица только что мне сказала, что не может нам услужать — отныне ей необходимо заботиться о престарелой матушке. На чьи похороны она отпрашивалась год назад. Более того, на дороге перед домом стоит фургон телевидения. Более того, ты видел вечернюю газету? — И, не дожидаясь ни «да», ни «нет», ни «не знаю», она повесила трубку.
Я вышел под дождь к калитке и подобрал газету. (Любой свободнорожденный джерсиец сделает для вас что угодно, но акт закладки газеты в почтовый ящик он презирает, не странно ли это?)
Мы изучили первую полосу. «Джерсийская вечерняя афиша» оказалась справедлива — нет, добра к нам в своем репортаже о процессе, но снимок нас на мостовой у здания Суда был, мягко говоря, неудачен. Мы, трое нелепых правонарушителей, виновато сгрудились вместе в окружении продажных стряпчих, мы кривлялись и корчили рожи. Джордж пялился в объектив с таким видом, будто готов безжалостно убивать, иначе и не скажешь; Сэм походил на неприличное слово, вырезанное из уотергейтских пленок, а меня застали за почесыванием ниже копчика и хихиканьем через плечо. Все это весьма неуместно.
Мы переглянулись; точнее, они смотрели на меня, а я изворотливо отводил глаза.
— Знаю, — наконец бодро сказал я. — Давайте все пойдем и напьемся!
Они перестали смотреть на меня и посмотрели друг на друга. Снова появилась Соня — глянула на фотографию, и с нею моментально приключился приступ смешливости. Некоторым женщинам это весьма к лицу, но Соня искусству хихикать никогда не училась: в ее исполнении это слишком шумно, и она имеет склонность падать на диваны и прочее, выставляя на всеобщее обозрение панталоны. Когда те имеют место. Джордж ясно выразил ей сим недовольство, и она вернулась к истинной любви всей своей жизни — стиральной машине; гадкой и громкой штуковине.
Сэм и Джордж начали было снова разыгрывать сцену «давайте все поглядим на Чарли с ненавистью», поэтому я поднялся. Меня, знаете ли, возможно обидеть.
— Я отправляюсь домой смотреть телевидение, — чопорно объявил я.
— А вот и нет, — рявкнул Джордж. — Вы отправляетесь домой переодеться в темное, мягкую обувь и оружие и через пятнадцать минут являетесь сюда с Джоком, облаченным так же.
Я, конечно, по временам могу казаться несколько малодушным — если это меня устраивает, — но подобной чепухи, даже от отставных бригадиров, я никак не потерплю. В особенности от отставных бригадиров. Я развернулся к нему и обвел его медленным непокорным взором.
— По меньшей мере, это займет двадцать минут, — непокорно сказал я. — Поскольку, зная, как дома обстоят дела, думаю, костюм мне придется подбирать самому.
— Уж постарайтесь, — не без сострадания ответил Джордж.
В конечном итоге я вернулся через двадцать восемь минут.
— Хорошо, — сказал Джордж. — План таков. Поскольку эти идиотки не дадут нам залечь в засаду внутри, нам придется патрулировать дома снаружи — с сего момента до полуночи. Я буду перемещаться от От-Круа до этого дома; Джок высадит Сэма у «Ля Серженте», откуда тот доберется до поместья Св. Маглуара и оттуда, мимо Канберра-Хауса — сюда; сам Джок, ибо как Соня, так и Иоанна остаются одни и без охраны, будет работать между «Громобоем» и «Ле Шерш-фюит»; вы, Чарли, прикроете тропы между этим домом и бухтой Прекрасной Звезды. На шоссе ни один из нас выходить не будет. Вопросы есть?
Вопросов не было.