Буйвол

Бонг Нгуен Ван

В повести «Буйвол» рассказывается о мужестве и стойкости вьетнамских крестьян, создавших в тылу у врага партизанский район. Перед нами проходит галерея ярких образов народных мстителей, поднявшихся на борьбу за свободу и независимость родины. Мы видим, как тесно связан народ с партией трудящихся Вьетнама, славной наследницей Коммунистической партии Индо-Китая, как в огне борьбы, пройдя через все испытания, закаляются кадры партизан и партийных активистов.

 

ПРЕДИСЛОВИЕ

Всякий, кто бывал во Вьетнаме, тот видел небольшие книжки, сшитые из мягких, как ткань, бумажных листов желтого, зеленого или коричневого цвета. И если приезжий удивлялся плохому качеству и странному цвету бумаги, вьетнамцы объясняли ему, что бумага изготовлена из бамбука на бумажной фабрике где-то в джунглях. Так издавались где-нибудь в горах Вьетбака или в бамбуковых зарослях Намбо сочинения Ленина, Мао Цзэ-дуна и Хо Ши Мина, романы, повести и стихи вьетнамских писателей, переводы «Как закалялась сталь» Н. Островского, «Железный поток» А. Серафимовича, «Подпольный обком действует» Н. Федорова и многие другие произведения.

Книги эти можно было найти в сумке у бойца Народной армии и в корзинке крестьянки — носильщицы военных грузов (десятки тысяч таких добровольных носильщиц буквально заменили собой автотранспорт, которого не хватало республике в дни войны); эти книги читались у партизанских костров и на собраниях крестьян в свободных районах, некоторые произведения наизусть заучивали партийные агитаторы и шли из деревни в деревню, рассказывая их тем, кто не умел читать.

Одной из таких книг была и предлагаемая советскому читателю повесть вьетнамского писателя Нгуен Ван Бонга «Буйвол».

В повести «Буйвол» рассказывается о мужестве и стойкости вьетнамских крестьян, создавших в тылу у врага партизанский район. Перед нами проходит галерея ярких образов народных мстителей, поднявшихся на борьбу за свободу и независимость родины. Мы видим, как тесно связан народ с партией трудящихся Вьетнама, славной наследницей Коммунистической партии Индо-Китая, как в огне борьбы, пройдя через все испытания, закаляются кадры партизан и партийных активистов.

Община Хонг-Фонг, в которой развертывалось действие повести, не покорилась врагу. Вокруг нее посты оккупантов. В соседней общине Тхай-Хок расположились вражеская комендатура и марионетка-староста. До освобожденных районов далеко. Но в Хонг-Фонге хозяин — сам народ. Здесь существуют деревенский комитет сопротивления, партийная организация, партизанская группа. Оккупанты то и дело атакуют деревушки, но сломить сопротивление патриотов не могут.

Враги в двадцать седьмой раз сжигают непокорные деревни. Они арестовывают и убивают крестьян, забирают буйволов, пытаются назначить в общину старосту, который бы служил оккупантам. Но крестьяне срывают все планы интервентов. С помощью отрядов народного ополчения из соседних районов патриоты наголову разбивают оккупантов и создают свободную зону в тылу врага.

Не случайно много места в повести занимает рассказ о спасении буйвола, принадлежащего крестьянам Дау, Хоать и Ча. Известно, что буйволы во Вьетнаме — это такой рабочий скот, без которого не вспашешь поля, не раскорчуешь новую делянку, не соберешь урожая. Гибель буйвола до недавнего времени означала окончательное разорение, голод, кабалу у помещика. Отсюда понятно, как берегли крестьяне буйволов во время войны, когда оккупанты поставили перед собой специальную задачу, которую они назвали «битвой за рис»: уничтожить рабочий скот в свободных районах и тем самым обречь республику на голод.

Безземельный бедняк Дау до революции 1945 годя даже и мечтать не мог о собственном буйволе. Чтобы не умереть с голоду, он арендовал у деревенских богачей клочок земли и буйвола. Четыре пятых собранного урожая он отдавал в уплату за аренду.

Народная власть специальным законом снизила арендную плату до минимума. Дау и еще двое таких же бедняков, как он, смогли тогда купить одного буйвола на троих. Для вьетнамского крестьянина Дау борьба с оккупантами — это борьба за землю, за буйвола, за жизнь.

* * *

Для того чтобы яснее представить себе те события, которые легли в основу повести Нгуен Ван Бонга, следует хотя бы коротко вспомнить основные этапы недавней вооруженной борьбы вьетнамского народа за свободу и независимость родины.

Больше восьмидесяти лет Вьетнам был французской колонией. В 1940 году японские захватчики попытались отнять Вьетнам у Франции. Для характеристики этого периода достаточно сказать, что в тот год во Вьетнаме умерло от голода более двух миллионов человек.

Осенью 1940 года Коммунистическая партия Индо-Китая возглавила народное восстание против иноземных империалистических захватчиков на севере Вьетнама. Восстание было подавлено совместными усилиями японских оккупационных войск и французского экспедиционного корпуса. Повстанцы ушли в джунгли и в недоступных для врага районах создали партизанскую базу, первую свободную зону Вьетнама.

В 1941 году в партизанских районах по инициативе Коммунистической партии Индо-Китая была создана Лига борьбы за независимость Вьетнама, или сокращенно — Вьетмин. Вьетмин объединил в своих рядах все патриотические организации и политические партии страны, борющиеся против французских и японских захватчиков.

22 декабря 1944 года был создан первый отряд Народной армии Вьетнама. Отряд состоял из тридцати четырех бойцов. Вооружены они были двенадцатью винтовками, двумя пистолетами, семнадцатью кремневыми ружьями и одним легким пулеметом. В ту же ночь отряд совершил дерзкое нападение на два вражеских поста и уничтожил их.

К августу 1945 года вооруженные силы Вьетминя почти полностью освободили от оккупантов шесть северных провинций. В освобожденных районах была установлена власть народных комитетов, избранных населением.

В дни, когда Советская армия громила японских самураев в Маньчжурии, в селении Тан-Чао, со всех сторон окруженном непроходимыми джунглями и высокими горными хребтами, состоялся Национальный конгресс представителей общественных организаций Вьетнама. Здесь было принято решение о подготовке к всеобщему вооруженному восстанию против оккупантов. Во главе руководства подготовкой к восстанию был поставлен товарищ Хо Ши Мин.

16 августа 1945 года Народная армия заняла город Тай-Нгуен и двинулась к столице Вьетнама — Ханою, оккупированной японцами. 19 августа отряд соединился с восставшими трудящимися Ханоя.

2 сентября была провозглашена Демократическая Республика Вьетнам, а 23 сентября 1945 года французские и английские войска, высадившиеся на юге страны под предлогом разоружения японцев, начали военные действия против республики.

Не сумев сломить Республику одним ударом, оккупанты прибегли к политическим маневрам. 6 марта 1946 года в Ханое было подписано Временное соглашение между Демократической Республикой Вьетнам и Францией, которая признала независимость Вьетнама как суверенного государства, имеющего свое правительство, свои финансы и свою армию. Второй пункт соглашения предусматривал временный ввод французских войск в Северный Вьетнам, чтобы заменить ими чанкайшистские войска, которые «разоружили японцев». Соглашение предусматривало «немедленное открытие дружественных и откровенных переговоров», которые должны были определить порядок и сроки эвакуации французских войск из Демократической Республики Вьетнам.

Но мир был недолог. 19 декабря 1946 года, разорвав соглашение, оккупанты вероломно начали обстрел правительственных зданий в Ханое, требуя полной капитуляции Народной армии. Началась война, которая продолжалась восемь лет.

По призыву коммунистической партии все вьетнамские мужчины и женщины, старики и дети — все, кто мог поднять винтовку, пику или бамбуковый самострел, стали воинами. Чтобы оккупировать страну, захватчикам пришлось раздробить силы на гарнизоны, крепости, сторожевые посты. Чем дальше шла армия оккупантов вглубь страны, тем больше, как капля ртути, дробилась она на мелкие части и тонула в море народной ненависти. И, наоборот, Народная армия росла, как горная лавина. Взвод, вошедший вчера в деревню, назавтра превращался в роту, рота — в батальон.

Народной армии активно помогали партизаны, в войне участвовал весь народ. Французская газета «Монд» писала об этом так: «Вьетнамские дивизии не могли бы в течение столь длительного времени наносить поражения экспедиционному корпусу, если бы им не помогали или их не заменяли бесчисленные — в полном смысле этого слова — бойцы «территориальных» частей, или народного ополчения. Самое лучшее качество этих плохо вооруженных бойцов, настоящих франтиреров, заключается в умении приспосабливаться к местности, сливаться с ландшафтом местности, прятаться под водой на рисовых полях с камышом во рту, действовать то винтовкой, то киркой». «Враг всюду, — мрачно констатировал американский генерал Кларк, побывавший во Вьетнаме с инспекционной поездкой в марте 1953 года, — он проникает сквозь стены, потолки и полы».

Американские империалисты не скрывали своего раздражения. Конгрессмены США требовали «нового» подхода к войне, усиления военных действий. Американские газеты издевались над Францией, заявляя, что у нее «не хватило военного мужества для того, чтобы безжалостно сражаться в Индо-Китае». Журнал «Лайф» называл французскую армию «армией бездельников», которая «отсиживается в блокгаузах и горных наблюдательных постах и почти бездействует». «Лайф» требовал у правительства США «навести порядок», «купить себе большую долю участия в войне». Так сердится хозяин, когда видит, что катастрофически проваливается дело, на которое он затратил массу денег.

Оккупанты сосредоточили свои силы в крупные подвижные «кулаки», предназначенные для ударов по Народной армии. Но тем самым они ослабили гарнизоны бесчисленных фортов и дотов, которые были созданы для того, чтобы держать в повиновении население оккупированных районов. Этим обстоятельством немедленно воспользовались партизаны. Один за другим стали исчезать с лица земли ненавистные народу вражеские посты и укрепления. Увеличилось число свободных районов в тылу у врага.

Именно в этот период войны и происходят события в Тхай-Хоке и Хонг-Фонге, описанные в повести Нгуен Ван Бонга.

Автору этих строк однажды довелось побывать в партизанской деревне Нам-Кам — деревушке, подобной той, о которой рассказано в повести «Буйвол». Восемь лет была оккупирована врагом эта деревня в дельте Красной реки, но ни одного дня в ней не были хозяевами оккупанты. Вражеские железобетонные доты, торчавшие вдоль дороги, угрюмо смотрели амбразурами на легкие тростниковые хижины крестьян. Иногда днем солдаты подходили к окраине деревни, ловили кур и поросят, пока дружный залп, неожиданно раздававшийся из бамбуковых зарослей, не прерывал их занятие. Тогда по деревне открывали огонь все пушки и пулеметы фортов. Солдаты врывались в деревню, но их встречала тишина, нарушаемая лишь треском хижин, подожженных снарядами. И сколько ни рыскали солдаты по деревне, они не могли найти ни одного человека, ни одного буйвола, ни одной корзинки с рисом. А тем временем в густом лесу, что стоит в нескольких километрах от деревни и соединен с ней подземными ходами, собирались вооруженные мужчины, женщины, старики, дети.

Через неделю-другую крестьяне возвращались в деревню.

Когда на землю спускалась ночь и солдаты запирались в своих бункерах, крестьяне выходили на поля, и у каждого пахаря за спиной висела винтовка. По ночам молодежь собиралась на собрание Союза национального спасения, который под руководством партийной ячейки существовал здесь с 1946 года. По ночам дети шли в школу, пионеры проводили свои сборы. По ночам открывались читальни, где можно было прочитать последние газеты и книжки, вышедшие в джунглях Северного Вьетнама.

Хозяином в районе был подпольный комитет партии трудящихся. Только его директивы, и больше ничьи, свято выполняли крестьяне. Даже налоги они сдавали не марионеточным властям, а народному правительству, ночами переправляя рис через линию фронта.

Несколько раз оккупанты предпринимали против окрестных деревень карательные экспедиции крупного масштаба, но успеха не имели. Наоборот, пользуясь тем, что гарнизоны фортов уходили в поход, оставив лишь часовых, партизаны минировали дорогу, взрывали доты.

Таких деревень во Вьетнаме были сотни. Их до сих нор называют в народе «деревнями мужества».

* * *

Вьетнам — родина смелых людей и замечательной народной литературы. В каждом вьетнамском селе есть свои сказители, импровизирующие шестистопные и восьмистопные стихи, слагающие поэтические сказки и героические песни. Часто крестьяне, собравшиеся после работы в кружок, беседуют друг с другом стихами.

Огромной любовью пользуются в народе замечательные классические произведения письменной вьетнамской литературы. Чародеем слова зовут в стране классика Нгуена Ду, большая поэма которого «Ким Ван Киеу» блещет замечательным остроумием, трогает задушевным лиризмом. Широко известна поэма «Плач жены воина» поэтессы Доан Тхи Дьем, в которой осуждаются несправедливые войны. Стихи другой поэтессы, Хо Ксюанг Хуонг, посвящены трудной доле вьетнамской женщины, задавленной феодальным гнетом.

Годы борьбы вьетнамцев против колонизаторов были отмечены появлением поэтов и прозаиков, безраздельно отдавших свой талант служению народу. Большую популярность завоевал молодой поэт-публицист То Хыу. Он познакомил вьетнамцев с творчеством Маяковского, перевел многие стихи Симонова, Суркова и других советских поэтов. До народной революции 1945 года То Хыу был студентом. Еще юношей он вступил в коммунистическую партию и трижды сидел в тюрьме. Сейчас То Хыу член Центрального комитета партии трудящихся.

Все современные писатели и поэты Вьетнама — от семидесятилетнего Фен Хойя до двадцатидвухлетнего Чен Хиу Ту — прошли суровую школу освободительной войны. Знакомство старых литераторов с учением марксизма-ленинизма, героизм народа многое изменили в их взглядах на искусство и его роль в формировании сознания. Этому способствовало создание по инициативе партии и трудящихся Ассоциации работников культуры Вьетнама (ныне Союз писателей и работников искусств Вьетнама).

Писатели и поэты, старые и молодые, встали в одни ряды со сражающимся народом. Страстные памфлеты поэта-сатирика Ту Мо, клеймившего позором злодеяния оккупантов, были приняты на вооружение, как винтовки и гранаты. Рассказы и повести прозаика Нам Као передавались из уст в уста. Песня Нгуена Дин Тхи «Ханой», музыку к которой он написал сам, стала антифашистским гимном.

Каждый год в списке литераторов Вьетнама появляются новые имена. Сельский партийный активист Чен Хиу Ту написал поэму «Прощание на рисовом поле», которая была удостоена первой премии на Всемирном фестивале молодежи и студентов в Бухаресте. Его стихи о земельной реформе знают в каждом вьетнамском селе. Двадцатичетырехлетний шахтер — журналист Во Хю Там — издал роман «Шахтерский район», получивший премию Союза писателей и работников искусств Вьетнама. Это первый роман о вьетнамском рабочем классе. Молодой партийный работник Нгуен Ван Бонг выступил с повестью «Буйвол».

Быстро развивается литература национальных меньшинств, населяющих Вьетнам. Правда, препятствием здесь является то, что у многих народностей до сих пор нет своей письменности. Поэт Бан Тай Доан из народности ман слагает стихи устно. Земляки заучивают его стихи наизусть. Есть свой большой поэт и у народности тхо. Это — Нонг Куок Шэн, член обкома партии трудящихся провинции Бак-Кап. Он прославился поэмой «Солдаты старика», в которой рассказал о бойцах Народной армии, а также эпической поэмой «Вьетбак сражается». Эту поэму вам наизусть расскажут в любом горном селении, где живут тхо. Поэма переведена и издана на вьетнамском языке. А за пьесу «Возвращение в деревню» он получил премию на Всемирном фестивале молодежи и студентов в Берлине.

Развитие современной вьетнамской литературы шло вместе с борьбой за грамотность народа. За восемьдесят лет господства колонизаторов в стране было открыто всего четыре средних школы и два высших учебных заведения. Это для народа, насчитывающего двадцать три миллиона человек! После 1945 года народная власть организовала свыше двухсот средних школ и начальную школу в каждом селе. Во время войны школы прятались от глаз вражеских летчиков в глухих лесах. Занятия проводились по ночам при свете коптилок. Не хватало бумаги, и дети учились писать на земле или на широких листьях банановой пальмы. Познавшие начальную грамоту шли преподавать в кружках ликвидации неграмотности среди взрослых. Народ воевал, работал и упорно учился. На лесных базарах были сооружены двое ворот: одни широкие и высокие — для тех, кто сумеет прочесть плакат над входом, другие узкие и низкие — для тех, кто ленится посещать кружки ликбеза. Над входом в каждую крестьянскую хижину висели вырезанные из листьев цифры, указывающие количество членов семьи, еще не научившихся читать и писать.

В освобожденных районах за несколько лет научились грамоте свыше тринадцати с половиной миллионов крестьян. В некоторых провинциях сейчас не осталось ни одного неграмотного. В джунглях были созданы народный университет, медицинские, педагогические и строительные институты, высшая школа искусств, юридическая школа, ветеринарные училища.

В дни мира всю свою энергию вьетнамские патриоты переключили на восстановление и развитие народного хозяйства, на улучшение жизни населения. От села к селу катится могучий вал земельной реформы, в результате которой ликвидируется старая феодально-помещичья система землевладения. Заколосился рис на пустовавших землях в тех районах, где оккупанты создавали так называемые «белые зоны». Восстанавливаются разрушенные во время войны ирригационные сооружения. На широких реках, где еще недавно ходили бамбуковые лодки и паромы, возводятся каменные мосты. Уже идут поезда по восстановленной железной дороге от Ханоя к вьетнамо-китайской границе. Началось строительство еще двух железных дорог. Все это находит отражение в новых произведениях вьетнамских писателей.

В. Стрельников.

 

Глава первая ПАРТИЗАНЫ

Неожиданно для односельчан До Бьен переехал в общину Тхай-Хок и поселился на территории французского поста. Тревога охватила жителей общины Хонг-Фонг: все боялись, что переход До Бьена на сторону врага облегчит французам возможность совершать беспощадные набеги на деревни. До переселения До Бьен жил в деревушке Ты, входившей в общину Хонг-Фонг, и считался одним из деревенских богачей. Ему принадлежала добрая половина полей, тянувшихся вдоль деревушки Ты — вплоть до самого вражеского поста. Хюе, бывший начальник кантона, тоже владел многими участками земли, и все же ему было далеко до богача До Бьена.

Крестьяне еще год назад спокойно обрабатывали свои поля, так как партизаны всеми способами мешали французам выходить за пределы поста. Но с прошлого года полевые работы были заброшены, и ноля густо поросли сорными травами. Произошло это потому, что французы стали действовать более активно, а у партизан из общин Тхай-Хок и Хонг-Фонг не хватило сил сдерживать натиск врагов.

До Бьен частенько говорил, что не имеет смысла обрабатывать землю, жаловался на трудную жизнь, которая стала совсем невыносимой из-за сокращения арендной платы и налогов. Но на самом деле До Бьен не хотел выполнять указы народного правительства о снижении арендной платы и сокращении сельскохозяйственных налогов — аграрная реформа едва докатилась до этого района.

Однажды французы взяли в кольцо деревни общины Хонг-Фонг и уничтожили тайные убежища, в которых прятались жители деревень во время облав. Французы арестовали До Бьена и всех членов его семьи и отправили на территорию поста. Для отвода глаз французы приказали даже связать До Бьена и вести его под конвоем солдат. В то же время солдаты марионеточной армии перевезли на пост все имущество богача в полной сохранности, ничего не оставив в общине Хонг-Фонг. Тогда жители деревни поняли, что французы и До Бьен разыграли комедию с арестом только для того, чтобы обмануть доверчивых людей: каждому стало ясно, что До Бьен заранее договорился обо всем с французами и попросил их отправить его на пост.

Переход До Бьена на сторону французов никого не удивил. В деревнях давно ходили слухи, что До Бьен и бывший начальник кантона Хюе не прочь были бы установить связь со старостой общины Тхай-Хок, получить у него паспорта и ежемесячно платить французам определенную сумму за то, чтобы они разрешили им обрабатывать поля. В то время как партизаны сдерживали наступление врага, устраивали засады и делали все возможное, чтобы жители могли работать на полях, До Бьен тайком от всех получил французский паспорт и платил французам налог за землю. Все же слух об этих проделках До Бьена распространился по деревням, и многие крестьяне подозревали, что До Бьен поддерживает связь с французами. Общинный Комитет Сопротивления ничего не предпринял, чтобы разоблачить замыслы богача, и в конце концов До Бьен переселился к французам. Жители упрекали секретаря партийной ячейки Кханя в том, что он упустил До Бьена и не помешал ему перейти на сторону французов.

Кхань, который приходился зятем Хюе, был неплохим кадровым работником, но за последнее время допустил много ошибок. После случая с До Бьеном Кханя вызвали в уездный комитет партии, где он должен был дать объяснение своих поступков. По решению уездного комитета партии Кханя перевели на работу в освобожденный район. Все дела были поручены Тику, заместителю секретаря партийной ячейки.

Вскоре после отъезда Кханя, французы устроили большую облаву на ближайшие от поста деревушки. Во время облавы погибло много людей. Уцелевшие жители были напуганы до такой степени, что некоторые из них решили временно переселиться в общину Тхай-Хок. В числе переселившихся был и Хюе, бывший начальник кантона, а Тян, его сын, остался в общине Хонг-Фонг. С ним остался мальчик-подросток Льеу, работавший в доме Хюе.

В связи с бегством До Бьена на территорию французского поста, население общины Хонг-Фонг потеряло покой: До Бьен хорошо знал каждый тупик, каждый переулок в деревне, наперечет знал всех жителей. Он выдаст всех французам — поможет им найти тайные убежища крестьян.

За несколько лет войны Сопротивления французы много раз устраивали налеты на Хонг-Фонг — общину, состоявшую из ряда деревушек. Вражеские солдаты взяли общину в кольцо. Французы не раз пытались захватить Хонг-Фонт, укрепить там свои позиции, назначить своего старосту. Но Хонг-Фонг занимал выгодное положение и вместе с соседними общинами образовывал довольно обширный район, удобный для длительной обороны. Именно поэтому, а также благодаря героическому сопротивлению населения и партизан замыслы врагов захватить Хонг-Фонг неизменно терпели поражение. Французские отряды с боем врывались в деревни, но всякий раз встречали сильный отпор населения и партизан и в панике отступали. После ряда подобных вылазок, неизменно неудачных, французы опасались устраивать облавы на общину Хонг-Фонг, считали весь этот район зоной, контролируемой Вьетминём{}. Но позднее враги вновь возобновили наступление. Безжалостно выжигая все вокруг деревень, французы варварски расправлялись с населением. Ужас охватил жителей деревень, и многие, не выдержав тяжелых испытаний, переселились в Тхай-Хок. Только некоторым удалось пробраться в свободный район, но большинство жителей перешло в общину Тхай-Хок. Французы назначили старосту, у которого переселившиеся жители должны были получить паспорта, но люди надеялись вернуться в родные деревни, как только положение будет поспокойнее. Крестьяне начали переселяться в Тхай-Хок вечером того же дня, когда До Бьен перешел к французам. Бывший староста Ча, относившийся к числу наиболее малодушных жителей Хонг-Фонга, говорил, что теперь остался единственный выход — переселиться в соседнюю общину, иначе всем грозит смерть. Если раньше, во время облав, можно было спрятаться в тайных убежищах, то теперь это бесполезно: До Бьен поможет французам найти любое убежище.

Тик, кадровые партийные работники и партизаны разделились на группы, ходили по домам и призывали людей вырыть ночью новые временные убежища на случай, если французы утром устроят облаву. Каждая семья, каждый человек должны выкопать себе новые убежища. Но только часть крестьян послушалась этих советов, большинство же переселились в Тхай-Хок. Община Хонг-Фонг опустела и представляла собой печальное зрелище.

Случилось именно то, чего боялись жители общины: спустя два дня после того, как До Бьен поселился на территории поста, французы устроили большую облаву. Они нашли более тридцати убежищ. В деревушке Ты солдаты уничтожили все старые убежища. К счастью, жители, оставшиеся в деревне, успели вырыть новые тайники и французам не удалось их найти. После этого набега люди жили в постоянном страхе. Занимаясь своими делами, они с минуты на Минуту ожидали тревожного сигнала: «Идут французы!»

Ночью спали беспокойно. Утренняя звезда еще не появлялась на горизонте, а все уже были на ногах: спешили спрятать утварь и приготовить завтрак — если придется уходить от французов, то, по крайней мере, не с пустым желудком.

И на этот раз, как обычно, люди поднялись до наступления рассвета, но не успели поесть, как послышались раскаты орудийных выстрелов, взрывы гранат где-то в стороне защитного забора, пулеметные очереди, стрельба из винтовок… Прозвучал сигнал тревоги — свисток к сбору партизан.

Большая облава!

Поспешно попрятав утварь, крестьяне бросились к убежищам.

Тревога охватила деревню. Погнали прочь буйволов. Партизаны сбежались по сигналу к месту засады, но вооруженные до зубов французы уже входили в поселение. Из третьей деревушки они ворвались в деревушку Ты. Партизаны завязали перестрелку с врагом, пошли в ход гранаты. Необходимо было задержать французов, чтобы дать возможность населению попрятать скарб и скрыться в убежищах. Только после этого партизаны могли отступить и незаметно рассеяться.

Партизаны Чо и Тхиет отступили до деревушки Выон-Соай и остановились. Это была последняя деревня за защитным забором, построенным жителями специально для обороны. За Выон-Соаем до самых холмов тянулись обширные поля, а по ту сторону холмов, почти лишенных растительности, начинались поля деревни Минь-Кхай. У подножья холмов была густая чаща. Всякий раз, когда французы устраивали облавы, жители деревушки Ты угоняли буйволов к подножью холмов, если в стороне деревни Минь-Кхай было спокойно.

В это утро французы сначала обстреляли крестьян из пушек и расчистили себе путь, затем ворвались в Третью деревушку и оттуда — в деревушку Ты. Но в Первой и Второй деревушках и в деревне Минь-Кхай пока все было спокойно. И поэтому крестьяне погнали буйволов к холмам.

Чо и Тхиет, очутившись в Выон-Соае, осмотрелись по сторонам. В утреннем тумане вдали на полях поднималось густое облако пыли — это крестьяне гнали к холмам буйволов. Партизаны решили обороняться здесь до тех пор, пока люди не скроются из вида. Чо и Тхиет были членами партизанской группы Фана. Тян также был в их группе. Хотя вся семья Тяна переселилась в Тхай-Хок, сам Тян не решился уйти из деревни; как-то совестно покидать деревню, если ты молодой и здоровый парень. Кроме того, Тян являлся помощником командира партизанского отряда.

Год назад Тян вернулся в свою деревню из освобожденного района, где он окончил семилетнюю школу. Приехав домой, Тян попросил родителей разрешить ему продолжать учебу в зоне № 4{}. Но Хюе, отец Тяна, считал, что сейчас не время для продолжения занятий, тем более, что учеба далеко от дома потребовала бы немалых расходов. Так отец и не разрешил Тяну учиться дальше. Была и другая причина, помешавшая отъезду Тяна; его родители давно уже поговаривали о том, что сына пора женить.

По возвращении Тяна из свободного района в деревню, Кхань познакомил его с партизанами. По настоянию Кханя помощником командира партизанского отряда был избран Тян: таким путем Кхань думал удержать парня в деревне, надеялся вовлечь его в жизнь партизанской группы, чтобы он не болтался без дела. Первое время Тян увлекся работой. В то время положение в деревне было еще не таким тяжелым: французы не осмеливались устраивать большие облавы. Но когда обстановка резко изменилась в худшую сторону, Тян стал относиться к своим обязанностям спустя рукава. Но как только Кхань уехал в свободный район и в особенности после того, как семья Тяна переселилась в общину Тхай-Хок, Тян совсем охладел к работе.

По сигналу тревоги Чо и Тхиет побежали к защитному забору. Они не нашли там Тяна. Не дожидаясь его, они вместе с партизанами других групп побежали к месту засады, чтобы задержать или остановить врага.

Партизаны отступили к Выон-Соаю. Здесь Чо и Тхиет неожиданно увидели Тяна: он бежал куда-то вместе с Льеу. Чо и Тхиет окликнули их. Льеу обернулся и радостно крикнул:

— Чо! Тхиет! — и подбежал к ним. — Вы молодцы, что остались здесь бороться с французами!

Льеу в этом году исполнилось семнадцать лет, но он был высок ростом, крепок не по летам. Хюе, решив переселиться с семьей в Тхай-Хок, по настоянию жены хотел взять Льеу с собой: юноша был незаменимым помощником в доме. Но сколько они ни уговаривали его, все было напрасно, он решительно отказался покинуть Хонг-Фонг и остался с Тяном. Льеу хотел бороться с французами, защищать родные места. Но его не отпускал Тян, который стремился уйти из опасного места и спрятаться в убежище на холме.

Льеу очень обрадовался предложению Чо остаться с ним и Тхиетом в деревушке Выон-Соай. Вместе с Чо юноша залег в окопчике у зарослей бамбука и стал наблюдать за дорогой, которая шла вдоль забора. Тхиет замаскировался вместе с ними, взял под наблюдение поля. Тяну не было другого выбора, как присоединиться к партизанам. Он улегся между Чо и Тхиетом и высунул из окопчика голову. Едва они устроились, как засвистели вражеские пули, пронизывая бамбуковые заросли. Посыпались листья, поломанные ветки.

Тяну, затаившемуся на самом дне окопа, казалось, что все пулеметы и винтовки французов стреляли по бамбуковым зарослям, прикрывавшим окопчик, где они залегли. Стрельба немного утихла, послышался звонкий голос Льеу:

— Черт возьми, они уничтожат деревушку Зап. Что же от нее останется, если они снова ее подожгут?

В соседних деревушках уже подымались языки пламени. Треск горящего бамбука сливался со звуками выстрелов. Густой дым окутал верхушки бамбука.

Тян осторожно поднял голову и спросил:

— Где они?

В это время на дороге, которая поднималась от реки, показался Тик. Льеу первый заметил его и восторженно закричал:

— Тик идет!

Чо и Тхиет повернулись в сторону дороги. Тян увидел Тика и немного успокоился. Тик шел по дороге, внимательно вглядываясь в сторону Выон-Соая, затем посмотрел на поля.

Едва Тик приблизился к окопчику, как Тян спросил:

— До какого места дошли французы?

Чо перебил его:

— Вы пришли от Фана?

Тик кивнул Чо и сказал, что партизаны группы Фана задержались в сарае у защитного забора — они помогали жителям разобрать и спрятать телегу. Тик сказал:

— Будьте осторожны, друзья, французы уже в деревне Выон-Соай.

Чо и Льеу внимательно посмотрели в сторону Выон Соая. Французов еще не было видно, но уже доносились их воинственные крики.

Тик обратился к Тхиету:

— Все успели уйти за холмы? Кажется, здесь оставили пять буйволов.

Тхиет, продолжая смотреть на поля, ответил:

— Сейчас в деревне осталось только три буйвола. Чей это буйвол идет последним? Он еле-еле тащится.

Тик наклонился к Тхиету и посмотрел через его плечо.

— Погоди, да это Льенг! Вечно он медлит. А впереди него идет Сон.

Сон был младшим братом Чо. Тик повернулся к Чо.

— Буйвол Льенга еще на самой середине поля, а Сон, кажется, ждет Льенга. Оставайтесь здесь, пока они не скроются из вида, а потом отступайте, а я пойду к Хоэ.

При последних словах Тика Тхиет усмехнулся:

— Такая стрельба была, что Хоэ, наверное, уже спрятался в убежище.

Тик пробормотал на ходу:

— Пойду посмотрю.

Он не спеша пошел прочь. Чо с беспокойством смотрел ему вслед. Французы непрерывно стреляли, они были уже совсем близко — у бамбуковой изгороди, а Тик еле-еле двигается! Вдруг Чо заметил, что у Тика нет при себе никакого оружия. Он закричал:

— Тик, постой!

Тик обернулся.

— А где твои гранаты, Тик?

— Только что все отдал Баи, партизанке из группы Фана. Она сообразила взять с собой какой-то громоздкий черпак, я велел ей бросить его и отдал свои гранаты.

Тик пошел дальше. Тут Льеу спохватился и громко крикнул ему вслед:

— А почему вы не дали мне ни одной гранаты?

Тян нахмурился и испуганно зашипел:

— Обезьяна, чего ты так кричишь? У тебя голос, как морская сирена. Разве ты не видишь, французы близко?..

Тян не договорил, поспешно наклонил голову: пули снова посыпались градом. Чо, Льеу и Тхиет тоже наклонили головы и прижались к земле. Тик пригнулся, но продолжал идти по направлению к деревушке. Когда он скрылся из виду и стрельба немного утихла, Тян поднял голову и прошептал:

— Нам пора уходить отсюда, Чо!

Но Чо, не обращая внимания на Тяна, пополз к дороге, и бросил две гранаты в сторону Выон-Соая. Раздался взрыв, послышались крики раненых. Обозленные французы возобновили обстрел. Радостный голос Льеу возвестил:

— Ура, ура! Граната Чо попала в цель… Среди них есть убитые.

Он пошел к Чо, но, не дойдя до него, остановился. В это время к винтовочным выстрелам присоединился миномет. Чо закричал:

— Осторожно, у них миномет!

Два миномета непрерывно стреляли. Кругом сыпались осколки мин, с треском ломался и падал бамбук. Вдруг Чо вскрикнул:

— Тхиет, я ранен.

Тхиет вскочил и подбежал к Чо. Тот зажал рану рукой, кровь ручьем текла по его лицу. Тхиет быстро втащил Чо в окоп, потом взвалил его себе на плечо и. пригнувшись, побежал к полю, на ходу позвав с собой Льеу и Тяна. Тян высунул голову из окопчика и прислушался к выстрелам. Французы стреляли из минометов. Тян снова спрятался в окопчик. В это время его окликнул Льеу. Тян выскочил из окопа и побежал за ним.

Французы с криками бросились их преследовать. В открытом поле свистели и жужжали пули. Тхиет с раненым Чо на плечах бежал впереди всех, Тян и Льеу едва поспевали за ним. Только бы добежать до холмя!

По ту сторону холма, в заброшенном саду у подножья горы, находилось тайное убежище, построенное партизанами группы Фана на случай отступления.

Тхиет с Чо благополучно добежал до убежища и стал спускаться вниз. Там уже были Фан, Баи и Хоз.

Баи — дочь учителя. Когда-то ее отец преподавал китайский язык. Отец был очень бедный. Двадцать пять лет назад у него умерла жена, он давно уже бросил преподавание: в деревне некого было учить китайским иероглифам да и к тому же нужно было работать в поле, чтобы прокормить себя и детей. Отец трудился в поте лица: старался, несмотря на бедность, дать детям образование. Его единственный сын после Августовской революции{} ушел в Народную армию. Дома осталось три дочери, Баи была младшей.

Семья жила в нужде, и обе сестры Баи ходили на рынок, который устраивали французы. Там сестры торговали какими-то французскими товарами. Баи часто ссорилась с сестрами из-за этого. Отец тоже был недоволен их поведением, но дочери не обращали внимания на его упреки и продолжали посещать французские базары. Отцу в конце концов надоело ссориться с ними. Когда французы начали устраивать массовые облавы, сестры Баи попросили у отца разрешения эвакуироваться в свободный район и пожить там у тетки. Отец не возражал, но Баи страшно возмутилась поведением сестер. Враг только начал наступать, а сестры уже спешат эвакуироваться, кто же будет работать дома? Она горячо упрекала, стыдила сестер, напоминала им, что они являются членами женской молодежной организации. Но как Баи ни старалась, ей не удалось повлиять на сестер, и они переехали в свободный район.

Баи аккуратно ходила в дозор. В последнее время это было очень опасно. Французы стремились сжечь защитный забор, постоянно нападали на посты и убивали часовых-партизан. Время от времени они устраивали засады и стреляли в жителей. Два человека уже были убиты таким образом, поэтому не у каждого парня или девушки хватало смелости ходить в дозор. Но Баи ни разу не пропустила своей очереди. Она была принята в партизанскую группу всего лишь месяц назад после зверской расправы французов с партизанкой Тан.

В апреле по приказанию французов пять солдат марионеточной армии переоделись в крестьянскую одежду и пошли в деревню. За ними следовала группа солдат. Тан в это время пропалывала картофель. Заметив незнакомых людей, девушка подбежала к ним и спросила, кто они такие. Враги схватили ее и потащили на допрос. Они зверски избивали и мучили ее, пытаясь узнать, где находится тайное убежище партизан. Но Тан молчала. Французы прострелили ей ступни ног. Но она только проклинала их. Ей прострелили икры ног, бедра, кисти рук, локти, плечи. В ее тело всадили двадцать четыре пули. После каждого выстрела она продолжала посылать врагам проклятья. Они стреляли ей в грудь, в лицо, желая добиться у нее признания, но она, собрав последние силы, громко кричала:

— Да здравствует Хо Ши Мин!

— Да здравствует независимый Вьетнам!

Разъяренные ее упорством, французы послали в ее грудь еще одну пулю. Перед смертью Тан успела вымолвить:

— Да здравствует Вьетнамская партия трудящихся!

Муж Тан был членом Вьетнамской партии трудящихся. Уже два года он сражался в Народной армии в Патет-Лао. Таи осталась дома одна с тремя маленькими детьми на руках. Вьетнамский народ был потрясен смертью Тан. Подвиг молодой женщины произвел на всех глубокое впечатление. Многие парни и девушки просили принять их в партизанские группы, но сначала принимали только юношей, из крестьянских семей. Баи выступила с решительным возражением против этого. Героический подвиг Тан показал, говорила она, что женщины ни в чем не уступают мужчинам. Наравне с мужчинами необходимо и женщин принимать в партизанские отряды. Баи требовала соблюдения принципа добровольности. Наконец, она была принята в партизанскую группу Фана и стала работать еще активнее.

Отступая под давлением французов к защитному забору, группа Фана задержалась около крестьянского сарая для телег. Крестьяне спешно разбирали телегу, чтобы спрятать ее в надежном месте. Фан приказал Баи и другим партизанам помочь им. Выгадывая каждую секунду, Фан завязал перестрелку с французами, всячески сдерживая их продвижение вперед.

На помощь партизанам, разбиравшим телегу, пришел и Тик. Едва только разобрали и спрятали телегу, как французы ворвались в деревушку.

Крестьяне побежали к убежищу, вырытому у самого берега реки, Баи и Фан спрятались в другом укрытии. Спустившись в него, они обнаружили там Хоэ. Они не успели его ни о чем расспросить, как услышали голос Тхиета, и бросились помогать ему внести раненого Чо в укрытие. Рана Чо была неопасна: осколок задел кожу на голове, не повредив кости. Но партизан потерял много крови, она заливала ему лицо, глаза, так что он ничего не видел. Баи разорвала носовой платок и перевязала Чо.

Французы по пятам преследовали Тяна и Льеу. Добежав до холма, Льеу крикнул Тяну, что нужно бежать дальше через деревню Минь-Кхай в горы.

— Скрываться в убежище нельзя, — сказал Льеу, — французы следуют за нами по пятам и могут легко обнаружить партизанское укрытие. — С этими словами Льеу побежал дальше, но Тян бросился к убежищу. Французы поднялись на холм, стреляя в Льеу. Тем временем Тян скрылся в зарослях камыша, диких трав и бамбука в заброшенном саду.

Предатель До Бьен преследовал партизан вместе с французскими солдатами. Он предупредил солдат, где им следует собраться, и велел сообщить начальнику поста, чтобы он прислал к нему на помощь побольше солдат — До Бьен надеялся найти тайное убежище партизан. В заброшенных садах оставленной жителями деревушки собралось множество солдат. Явился и начальник поста Довван. Солдаты, не зная, где вход в убежище, разделились на группы и принялись громко кричать, требуя, чтобы партизаны вышли из тайника. Сначала они уговаривали партизан сдаться, потом начали угрожать им. Накричавшись вволю, солдаты принялись вырубать деревья и кустарник, затем подожгли траву и бамбук, чтобы найти вход в укрытие. К полдню благодаря усердию До Бьена им удалось обнаружить вход. С радостными криками солдаты расчистили вход в подземелье, затем положили около него солому, траву, ветки и подожгли их, надеясь по выходящему дыму найти отверстия для воздуха. Найдя их, они начали раскапывать убежище.

А в это время товарищи перенесли Чо на нижний этаж подземелья, где были Хоэ и Тян. Баи, Фан и Тхиет вернулись наверх и стали наблюдать за французами. Девушка, поняв, что французы собираются раскапывать убежище, предложила выбежать из него и угостить французов оставшимися гранатами. Кому-нибудь удастся спастись, а если и не удастся, то уж лучше встретиться с врагом лицом к лицу, чем беспомощно сидеть и ждать смерти.

Но Фан возразил девушке: а может быть, Тян не согласится с ее планом? К тому же нужно подумать о Чо, его рана не опасна, но ему трудно будет уйти от французов. По мнению Фана, не все должны покидать убежище, кое-кого следует оставить в нижнем этаже и вход в него тщательно замаскировать.

Баи, Фан и Тхиет спустились вниз, чтобы узнать мнение остальных товарищей.

Чо лежал, положив голову на колени Хоэ. Чо и Хоэ дружили с детства, но недавно между ними произошла размолвка. Хоэ был таким же партизаном, как и другие юноши и девушки, но с тех пор как французы начали жестоко расправляться с населением, Хоэ стал трусливым. Он пугался, когда узнавал, что идут французы. Он, хотя и являлся на место засады, вел себя беспокойно и зачастую слишком рано спешил спрятаться в убежище. Чо много раз сердито отчитывал Хоэ, говорил, что он недостоин быть партизаном; он показывает плохой пример товарищам. Друзья детства поссорились, при встречах не смотрели друг другу в глаза. Но когда Чо принесли в убежище, Хоэ положил его голову на свои колени. Чо чувствовал страшную слабость, он закрыл глаза и лежал без движения. Хоэ старался не шевелиться, чтобы не потревожить друга; в убежище было так тесно, что ему пришлось сидеть, согнувшись в три погибели.

Через некоторое время Чо открыл глаза и спросил Хоэ:

— Ты видел Тика?

Хоэ удивился:

— Где?

Чо нахмурился:

— Где? Где твоя засада. Стало быть, ты в это время уже успел спрятаться?

Хоэ молча опустил голову. Чо отодвинулся от него и голова его сползла с колен Хоэ. Тян, сидевший в другом углу подземелья, заметил:

— Правильно сделал Хоэ, что отступил, когда там был Тик. Мы остались одни, и вот результат.

Хоэ перевел взгляд с Тяна на Чо, ожидая, что тот начнет бранить Тяна. Но Чо лежал неподвижно, с закрытыми глазами. В убежище воцарилась гнетущая тишина. В этот момент Фан, Баи и Тхиет спустились вниз, чтобы решить, кто должен остаться в убежище, а кто выйдет наружу. Тян с печальным лицом сидел на корточках, обняв руками колени. Выслушав Фана, он предложил:

— Можно поступить так: мы поднимемся на верхний этаж и скажем врагу, что согласны выйти. Если нам посчастливится и они не убьют нас сразу, тогда мы найдем путь к спасению. Французов слишком много наверху. Даже если мы бросим гранаты, спастись нам все равно не удастся. Если же мы останемся здесь, они раскопают убежище и перебьют нас всех.

Когда он закончил свою речь, Баи в упор посмотрела на Тяна и сказала:

— Просить у них разрешения, можно ли нам выйти?!

Баи всегда была резка с Тяном. Тян тоже ни в чем не уступал молодой партизанке. Он уже собрался ответить очередной колкостью, но в это время вмешался Фан. Он убеждал Тяиа, что, если внезапно выйти из убежища и завязать бой с французами, тем и в голову не придет обыскивать убежище. Те товарищи, которые выйдут, предварительно тщательно закроют вход в нижний этаж, так чтобы враги не смогли его обнаружить.

Тян уткнул голову в колени и молчал, Чо настойчиво просил, чтобы ему разрешили выйти вместе со всеми. Фан, Баи и Тхиет с большим трудом уговорили его остаться, и, когда трое товарищей поднялись на верхний этаж, Чо проводил их глазами, полными тоски.

Первым шел Тхиет, за ним Фан. Фан, поднимаясь наверх, предложил Баи:

— Может быть, ты тоже останешься?

Баи спокойно переплетала косы. Она вытащила шпильки и тщательно пригладила волосы руками. Девушка не могла ответить Фану: в зубах она держала шпильки.

Фан продолжал шепотом:

— Тебе лучше остаться. Мы беспокоились о Чо и Тяне и не подумали о тебе. Достаточно того, что выйдем мы с Тхиетом. Если выйдешь ты, нам гораздо труднее будет спастись.

Баи вынула шпильки изо рта и твердо сказала:

— Я пойду с тобой.

Фан продолжал уговаривать ее остаться, но Баи решительно прибавила:

— Если придется умереть, я умру вместе с вами. Мы можем еще бороться с ними, разреши мне выйти. — Она смотрела прямо в глаза Фану. В полумраке он увидел блеск ее глаз, устремленных на него. Точно так же она смотрела на него в тот день, когда требовала, чтобы ее приняли в партизанскую группу. Поняв, что уговаривать ее бесполезно, все равно она ни за что не послушается его, Фан уступил дорогу девушке.

— Ладно. Иди вперед, я пойду за тобой.

Баи с радостью пошла за Тхиетом.

Поднявшись на верхний этаж они засыпали землей вход вниз, затем старательно утрамбовали это место.

Наверху, у входа в убежище, враги продолжали жечь ветки и траву, густой дым валил в подземелье. Партизаны с трудом сдерживали кашель. Слышались крики и смех французов, стук лопат. Отверстие с каждой минутой увеличивалось. Сквозь густой дым в убежище проникал желтоватый полуденный солнечный свет.

Тхиет утрамбовал вход в нижний этаж, отряхнул руки от земли, взял две гранаты и шепнул Фану и девушке:

— Пошли!

Фан кивнул, Баи улыбнулась. У Тхиета на голове была широкополая шляпа, которую он отобрал у солдата марионеточной армии. Тхиет пригнулся, опустил поля шляпы, закрыв шею и уши, смело нырнул в дым и полез в отверстие. Баи и Фан последовали за ним. У самого выхода Тхиет взглянул на товарищей, затем выдернул кольцо гранаты и бросился на врагов с криком:

— Вперед! В атаку!

Баи и Фан бросились за ним. Раздались взрывы гранат и стоны французов. Несколько врагов упало замертво, другие в панике отпрянули прочь от убежища. От горящей травы поднимался густой дым. После мгновенного замешательства французы бросились преследовать партизан.

Группа врагов уже настигала Тхиета, но он неожиданно снял широкополую шляпу, размахнулся и бросил ее как гранату под ноги врагов. Они в испуге отскочили назад, затем подняли шляпу, осмотрели ее. Тхиет тем временем скрылся из виду. Французы наугад стреляли ему вслед.

Баи, пробежав несколько шагов, упала: она была ранена. Солдаты подбежали и выстрелили в нее несколько раз подряд.

Фан, который выбежал из убежища последним, почти сразу же был схвачен врагами. Он рвался из рук врагов, бешено сопротивлялся. Французы со всех сторон насели на него. Крики, удары, тяжелое дыхание. Один из французов ударил его кинжалом в бок, только после этого партизана удалось связать. Кровь хлестала из раны Фана, лицо побагровело от борьбы, глаза лихорадочно горели. Враги, с трудом переводя дух, столпились вокруг пленника. Некоторые порывались бить его, но До Бьен знаком велел всем удалиться и оставить его наедине с Фаном. Он спросил у Фана, остался ли кто-нибудь в убежище? Фан ответил отрицательно. До Бьен пробовал уговорить Фана, но когда это не помогло, он позвал солдат и приказал пытать его. Град ударов обрушился на голову, грудь, лицо и спину Фана. Тело его превратилось в кровавую массу, несколько раз он терял сознание, но, очнувшись, вновь повторял, что в убежище никого нет, было там только три человека, и все вышли.

— В последний раз говорю вам, что все вышли из убежища, — твердил партизан До Бьену. — Зачем я буду врать вам, что кто-то остался, если на самом деле там никого нет? Должны были остаться в убежище Баи и я, но мы тоже вышли. Если хотите, я могу показать вам другое убежище, а здесь бесполезно искать — все ушли.

Французы, услышав, что Фан собирается показать им другое убежище, обрадовались. Лейтенант, немного знавший вьетнамский язык, кивнул головой в знак согласия. Он велел развязать Фана, дать ему воды, потом приказал партизану идти вперед и показать убежище. Фан заявил, что в Выон-Хоанге больше убежищ нет, поэтому он поведет их в другую деревушку и покажет другое убежище. Пошатываясь, Фан шел вперед, а французы и До Бьен шагали за ним. Партизан еле держался на ногах, и лейтенант разрешил развязать ему руки. Поднявшись на холм, Фан остановился и подождал, пока подойдут все французы, а сам чсе время разговаривал с солдатами. Потом партизан неожиданно бросился на лейтенанта и повалил его на землю. Французы кинулись на помощь офицеру. Но силы Фана иссякли: лейтенант подмял его под себя, затем встал, наступил ему ногой на грудь и вытащил пистолет. Фан приподнялся, распахнул пиджак, указал на грудь и крикнул:

— Вот здесь тайное убежище! — и громко рассмеялся.

Лейтенант приставил дуло к груди Фана и выстрелил несколько раз подряд. Он велел солдатам снять с партизана одежду. Затем лицо и тело Фана были изуродованы кинжалами и штыками.

Лейтенант Шассэн являлся командиром французского поста. Слово «Шассэн» похоже на вьетнамское слово «сатсань» — убийца. Когда политработники впервые произнесли эту фамилию, жители не поняли и переспросили:

— Как его зовут?

— Шассэн.

Хоать, отец Хюе — один из самых веселых и остроумных стариков в деревне — сказал:

— Его зовут Сат Сань! Разве Вы не слышали? Он убивает наших соотечественников, убивает наших буйволов, свиней, кур, — вот почему у него такое имя, в этом нет ничего удивительного. Правильно назвали его родители!

С тех пор все крестьяне стали называть Шассэна «убийцей». Его имя не только наводило ужас, но вселяло гнев и ненависть в сердца людей.

В то время как солдаты снимали одежду с Фана и уродовали кинжалами его лицо и тело, из деревушки Выон-Хоанг подошла другая группа солдат. Они волокли по земле изуродованный труп Баи. Один француз схватил Баи за волосы и под всеобщий смех отрубил ей голову. Затем он стал совать отрубленную голову партизанки в лица солдат, которые с диким хохотом отшатывались от него. Солдаты, стоявшие поодаль, тоже хохотали.

 

Глава вторая МОЙ БУЙВОЛ

К вечеру враг отступил. Жители вернулись в деревню. Вскоре пронесся слух, что наверху, на горе, погибла вся партизанская группа Фана. Несмотря на опасность обстрела с самолетов и расположенных неподалеку укреплений, крестьяне, политработники и представители сельских властей бросились к горе.

Поднявшись на холм у подножья горы, они увидели два обнаженных трупа. В обезглавленном женском трупе все сразу узнали Баи: в партизанской группе она была единственной женщиной.

Командира Фана опознали только после того, как вышли из укрытия Тян, Чо и Хоэ. К месту злодейской расправы над партизанами прибыли Тхиет и Льеу.

Народ молча смотрел на обезображенные трупы. Ненависть к захватчикам сжимала людям горло. Потом с плачем прибежали жена и дети Фана. Многие женщины тоже плакали и посылали врагу проклятия.

Некоторые жители, узнав по дороге о расправе с партизанами на горе, вернулись в деревню и сообщили, что якобы уничтожен весь партизанский отряд.

Хьеу, дочь пожилой крестьянки Бай, выйдя из убежища, услышала эти разговоры и стала уговаривать мать пойти на гору.

Дом тетушки Бай на этот раз уцелел от огня, но французы разграбили и разрушили все, что могли, а самое главное — убили буйвола. Горе Бай было безгранично. И когда Хьеу позвала ее на гору, мать закричала:

— Разве ты не видишь, что у нас теперь нет ни дома, ни буйвола? Зачем мне еще идти куда-то?

Хьеу побежала одна.

Два года назад девушка окончила шесть классов школы имени Фан Тю Чинь. Но учиться дальше ей не пришлось. Посевы сокращались с каждым годом, и поэтому семья не имела средств, чтобы дать ей возможность продолжать учение. К тому же они с матерью остались теперь вдвоем. Один старший брат Хьеу работал в органах государственной безопасности на юге, а другой — в парторганизации в Даклаке.

Дома осталась только мать Хьеу. Она не могла вспахать землю, которую раньше обрабатывали три человека. Мать вынуждена была отдать часть своей земли жителям деревни. Она оставила себе лишь около двух мау{}, чтобы дать Хьеу возможность продолжать учебу. Но чужеземные захватчики много раз разоряли деревню, часто бывали засухи. Кроме того, с каждым годом старая мать становилась все слабее, она не в силах была одна обрабатывать землю, и поэтому девушка не могла покинуть дом.

Узнав о гибели партизан, Хьеу как и другие жители деревни, была потрясена; она любила их всех, как родных. Ведь все они жили в той же деревне. Девушке рассказывали, что в числе убитых были Баи и Чо. Баи, двоюродная сестра Хьеу, была ее близкой подругой. Чо — сын дяди Дау, с давних пор арендовавшего участок в саду у матери Хьеу — тоже был в их семье своим человеком.

Дядя Дау часто говорил: «Чо слишком горяч и упрям, такого вряд ли кто-нибудь полюбит». Но с того дня, как Хьеу оставила школу, она вместе с Чо вступила в молодежную группу ополчения и видела, с какой страстью он работает. Да и в политике Чо разбирался куда лучше ее, хоть и окончил только народную школу по ликвидации неграмотности. Правда, в 1948 году он посещал начальную школу, организованную в деревне местным комитетом Вьетмине.

Хотя весть о гибели товарищей, среди которых были Баи и Чо, и сразила Хьеу, но слова матери вывели девушку из себя: «Как можно в такую тяжелую минуту думать только с разрушенном доме и об убитом буйволе!»

Буйвола обычно пас братишка Хьеу — Льенг, но и она нередко кормила буйвола или помогала ему доставать воду из колодца{}. Часто девушка вставала чуть свет, чтобы подбросить буйволу свежей травы и посмотреть, как он ест… Хьеу очень любила доброе животное, как будто буйвол был членом их семьи. Когда ей приходилось косить траву для буйвола, она искала самую зеленую, самую свежую. Ей было очень жалко потерять его. К тому же сейчас буйвол особенно необходим в хозяйстве. Это уже второй буйвол, убитый захватчиками. Где найти пять-шесть тысяч пиастров, чтобы купить другого? В августе надо сеять, а без буйвола, как без рук. Можно ли тут быть спокойной? Хьеу разделяла горе своей матери, но в то же время не понимала, как можно горевать о буйволе, когда погибли товарищи!

Возмущенная Хьеу, не ответив матери ни слова, кратчайшей дорогой побежала к горе. Девушка старалась издали рассмотреть людей, столпившихся у подножья. Вдруг Хьеу остановилась. От испуга она не могла произнести ни слова. Оглядевшись, она увидела двух крестьян, бежавших к вершине холма. На ее громкий зов: «Сюда, сюда!» — они сбежали вниз.

— Что случилось? Что такое?

Хьеу была не в силах говорить, задыхаясь она только повторяла:

— Смотрите… там…

Когда крестьяне подбежали, Хьеу показала на ближайший кустарник — в его ветвях виднелась человеческая голова. Лицо было покрыто царапинами и кровоподтеками.

Крестьянин наклонился и поднял голову.

— Кто это?

— Похоже, что это Баи, — ответил ему второй крестьянин.

И Хьеу узнала: да, это действительно была Баи.

— Какой ужас! — вскрикнула Хьеу.

— Я только что видел отца Баи, учителя Луана, — сказал крестьянин. — Он пошел наверх. Он думает, что ее там убили.

Хьеу попросила его сходить за учителем, а сама молча села около головы Баи. Жалость к любимой подруге и ненависть к врагам переполняли сердце Хьеу.

До сих пор она не представляла, до какой степени жестоки враги. Сейчас их бессмысленное зверство поразило ее: зачем было нужно такое варварское убийство Баи? Зачем отрубили ей голову? Хьеу вспомнила Баи. Пышные волосы ее часто рассыпались по плечам, и у нее была милая привычка: наклонив голову на бок, она вытаскивала шпильки из волос и, взяв их в рот, собирала волосы в пучок и закалывала шпильками… А сейчас Баи трудно узнать: французы отрезали ей волосы и потом бросили голову с холма. Все лицо покрылось царапинами, веки распухли. Невозможно узнать Баи. Хьеу никогда не забудет черных лучистых глаз подруги. В особенности хороши они были в те минуты, когда Баи выступала на собраниях, или когда парни так подшучивали над нею, что она смущалась.

Хьеу с беспокойством думала о Чо, но она не могла уйти, пока не придет учитель Луан.

Наконец он пришел. На ходу учитель тревожно спрашивал:

— Где? Где она? Где?

Старый отец торопливо подошел и наклонился над головой дочери. Он прикоснулся к ней руками, пригладил остриженные волосы, осторожно вытер грязь со лба и щек. Молча проведя ладонью по щеке Баи, отец снял с себя рубашку, медленно расстелил ее на земле. Затем бережно, двумя руками, поднял голову дочери, положил ее на середину рубашки и тщательно завернул.

Учитель глубоко вздохнул. Тут он заметил Хьеу.

— О! Это ты? А я тебя и не видел! Да, да, сейчас я иду домой.

Он шагнул вперед, потом, вспомнив о чем-то, обернулся и попрощался со стоявшим рядом крестьянином. Держа в руке рубашку с завернутой в нее головой дочери, он спустился вниз. Высокий, обнаженный до пояса, он тяжело шагал, опустив голову, весь согнувшись от горя.

Хьеу вытерла слезы и пошла к горе. Поднявшись на вершину холма, она узнала, что Чо жив и вместе с Тяном благополучно вышел из укрытия. Хьеу так облегченно вздохнула, как будто с нее сняли тяжелый камень.

В это время Тик беседовал с односельчанами. Он посоветовал им разойтись по домам; здесь, на горе, опасно оставаться: французы могут заметить толпу и начнут обстреливать ее с самолетов. Следует всем разойтись, но о варварской расправе французов с Баи и Фаном забывать нельзя, об этом нужно помнить постоянно.

Хьеу побежала в Выон-Хоанг. На дороге она заметила новую толпу людей, в центре которой стоял Тян.

* * *

Ускользнув от французов, Тхиет побежал в Первую деревушку и спрятался там в убежище. Льеу домчался до самой деревни Минь-Кхай, но там оказались французы. Тогда партизан обходным путем пробрался во Вторую деревушку, но там тоже были французы. Льеу бросился к Третьей деревушке и ему удалось спастись. Узнав, что французы ушли, Льеу побежал в деревушку Выон-Хоанг. По дороге он встретился с Тяном и Тхиетом. Льеу и Тхиет рассказали Тяну о том, как они спаслись. Тян, связав в одно целое все услышанное им от Льеу и Тхиета, с воодушевлением рассказывал крестьянам о самоотверженном героизме партизан.

Часть жителей и кадровых работников пошла проводить Чо. Решено было, что Чо добудет пока в доме Тоая — по ту сторону холма — там он отдохнет и вылечит рану. Никто не советовал ему возвращаться домой. Хьеу хотела было пойти вместе со всеми проводить Чо, но в это время она увидела Тяна: он стоял на завалинке дома и, жестикулируя, оживленно рассказывал что-то односельчанам.

Родители Тяна давно уже собирались женить сына на Хьеу. Если бы не опасное положение, какое было в последнее время, и если бы семья Хюе не переселилась в общину Тхай-Хок, Хюе непременно поговорил бы об этом с Бай, матерью Хьеу. Хьеу знала об этом, и ей не захотелось встречаться с Тяном. Она замедлила шаг и пошла к дому Тоая окружным путем, через поля, там она уж, наверное, не встретит Тяна.

Хьеу стала спускаться по той же дороге, по которой пришла. Вдруг у подножья холма она увидела женщину, похожую на ее мать. Это и вправду была Бай. Она что-то подбирала с земли. Хьеу позвала:

— Мама!

Бай подняла голову. Хьеу сбежала к ней.

— Что ты тут делаешь, мама?

Мать держала в руках жестянки из-под консервов, брошенные вражескими солдатами. Показав Хьеу четыре коробки, мать сказала радостно:

— Смотри-ка! Эти жестянки могут нам пригодиться!

Французы после еды обычно пробивали все пустые банки, или расплющивали их, чтобы никто не мог ими воспользоваться. Поэтому годную для дела, не изуродованную жестянку редко можно было найти. А в руках у Бай их было целых четыре штуки. Но не успела мать договорить, как Хьеу вырвала у нее из рук злополучные банки и бросила их в груду разбитых. Потом она отвернулась от матери и стала продолжать свой путь.

Бай ничего не поняла, растерянно посмотрела вслед дочери и пробормотала:

— Что такое с ней случилось? Чего это она так рассердилась?

Но подбирать жестянок не стала. Минуту назад, увидев эти банки, она обрадовалась и подумала, что их надо взять с собой. Правда, они не так уж ей были нужны, но почему же не подобрать? Дочка вырвала, а затем бросила их: наверно, с ней что-то случилось? Как жалко! Бай знала: характер у Хьеу ласковый, она очень любит свою мать, но если с дочерью что-нибудь происходит, она никому и никогда не скажет ни слова. Поэтому, когда Хьеу стала удаляться, мать не позвала ее обратно. Бай начала подниматься на холм, где уже толпилось много народу. Что там случилось с партизанами? Когда Хьеу позвала мать с собой на гору, Бай отказалась: она горевала о разграбленном дотла доме, об убитом буйволе. Но что делать? Надо примириться с пришедшей бедой. Как там партизаны?

Какой ужас! Все говорили о смерти Баи и Фана. Враги очень жестоки!

* * *

Хьеу спустившись вниз, обошла поле и приблизилась к дому дядюшки Тоая. В доме Тоая побывало много крестьян и политработников. Но к приходу Хьеу люди уже разошлись, остался только председатель сельского комитета Льен-Вьета. Это председатель попросил всех разойтись по домам, чтобы Чо мог отдохнуть.

Дом опустел. Чо лежал на кровати, голова его была перевязана чистым бинтом. Юноша был бледен, как полотно. Когда Хьеу подошла к постели Чо, он улыбнулся ей. Она спросила, как он себя чувствует, а потом спустилась в кухню, чтобы сварить ему кашу.

Необходимо было перевязать Чо и сделать ему укол. Хоя пошел за секретарем уездного комитета, который умел лечить.

В доме остались только Чо, его отец Дау и хозяин дома Тоай. Дау шагал взад и вперед, в кухню и обратно, и не знал, что бы такое сделать для Чо. Хозяин, сидевший на пороге у двери, видя беспокойство Дау, потянул его за штанину.

— Присядь, отдохни. Сейчас он поест, ему сделают укол и перевязку, ты не беспокойся, все будет в порядке. Он отдохнет немного, и силы вернутся к нему. Ему здорово повезло, подумай только, уцелеть в такую минуту!

Дау нерешительно остановился, потом сел на порог. Оп не произнес ни слова. Вдруг он посмотрел во двор. Оттуда поносились слова:

— Ну, давай поторапливайся! Делай свои дела! Сейчас открою и накормлю тебя.

Племянник хозяина собирался выгнать буйвола в поле — на пастбище.

В этом районе было очень мало удобрений. В основном — навоз от буйволов и свиней. Но свиней редко держали — рискованно и невыгодно: оккупанты отбирали их при налетах на селения. Много буйволов они убили и угнали. Сейчас осталось всего два-три буйвола на целую деревню, а в некоторых, насчитывающих население в четыреста-пятьсот человек, оставался всего один буйвол. Поэтому навоз очень берегли. Прежде чем выпустить буйвола в поле на работу или накормить, животное задерживали в хлеву, чтобы он сделал «свои дела».

Племянник хозяина, держа в одной руке веревку, продетую через ноздри буйвола, а в другой кнут, стоял перед буйволом и повторял:

— Ну, давай, давай! Сейчас же открою хлев и накормлю тебя. Давай, давай…

Он много раз твердил одно и то же. Буйвол попятился назад в хлев. Он мотал головой, двигал ушами и крутил хвостом, отгоняя мух.

Дау взглянул на Тоая, будто хотел спросить у него: «А где же мой буйвол?» Потом он крикнул мальчику во двор:

— Эй, ты не видел моего буйвола? Не знаешь, куда Сон увел его?

Мальчик ответил:

— Нет, я не знаю, где Сон.

Тоай подхватил:

— Конечно, он не знает. Твой буйвол с другой деревни, откуда ему знать.

Дау подумал: «Ну, конечно, откуда ему знать, где Сон и где мой буйвол? Но все-таки, где же мой буйвол?» Он забеспокоился.

— Буйволов с вашей деревни, наверное, угнали в лес, — сказал Тоай, — больше некуда. Очевидно, они уже вернулись.

Хьеу, выйдя из кухни, вмешалась в разговор:

— Нет, еще не вернулись. Другие ребята уже дома, а Сона нигде не видно.

Тоай продолжал:

— Еще не подсчитали точно, сколько убито буйволов во время этого боя, но говорят много: около семидесяти.

Дау быстро поднялся с места:

— Около семидесяти! А где же мой буйвол?

Чо молча слушал весь разговор, но тут он не вытерпел и обернулся к отцу:

— Сходи-ка, отец, посмотри. Утром я видел, как мальчишки вместе с Льенгом погнали буйволов в лес.

Хьеу сказала Чо:

— А нашего буйвола французы застрелили. Хорошо еще, что Льенга хоть и сильно избили, но потом отпустили.

Чо даже привстал.

— Правда? Вашего буйвола убили?

Потом он обернулся к отцу:

— Отец! Сходи поскорей, посмотри, вернулся ли Сон!

Видя нерешительность Дау, Тоай сказал:

— Никуда не денется твой буйвол, но позаботиться о нем все же следует. Иди посмотри, что там делается. Не волнуйся о Чо, он останется со мной и с Хьеу, а скоро вернется Хоэ.

Чо сердито прикрикнул на отца:

— Да поторапливайся! Иди скорей!

Дау побежал домой.

Семья Дау была бедной. Раньше он арендовал землю у До Бьена и Хюе. После революции ему дали пять мау общинной земли. С 1949 года Дау перестал арендовать землю у До Бьена и Хюе, так как тетушка Бай дала ему мау земли в своем саду. Это было ему очень выгодно: не нужно было платить арендную плату. Раньше Дау никогда и мечтать не смел о собственном буйволе. Он арендовал у людей землю, а чтобы вспахать ее, он за плату брал у хозяев буйвола.

После революции началась освободительная война. Работать в тылу врага было очень трудно из-за частых налетов на село. Но благодаря тому, что народное правительство издало закон о снижении арендной платы, Дау сумел скопить немного денег. Вместе с крестьянами Хоатем и Ча, его односельчанами, он купил буйвола и уже дважды обработал на нем землю. Буйвол стоял в одном хлеву с буйволом тетушки Бай, в саду которой находилась хижина Дау. Его младший сын, тринадцатилетний Сон, пас буйвола.

В то утро, когда взорвались первые гранаты и в деревне ударили в набат, Дау торопливо открыл ворота, чтобы Сон увел буйвола. Как обычно, выйдя из деревушки, Сон быстро погнал буйвола прямо через поле к лесу у горного хребта.

Чужеземцы знали, что жители прячут буйволов в этом лесу, но ни разу не осмелились войти туда. Девятнадцатого марта враги окружили лес, обстреляли его из пулеметов, убили одного буйвола и ранили трех. Пусть лучше уж французы их убьют, чем захватят и угонят. Ведь мясо убитых животных можно продать и выручить деньги. Вот почему в этот лес всегда сгоняли много буйволов.

Сон очень боялся за своего буйвола. Враги старались либо отобрать животных, либо убить их. Оккупанты стремились уничтожить всю молодежь, чтобы народ не мог продолжать освободительную войну, и грозили перестрелять всех буйволов, чтобы крестьянам не на чем было работать. Враги надеялись, что тогда народная война будет проиграна. С особенным ожесточением французы охотились за буйволами. В этой деревне только за последние несколько месяцев они убили или захватили больше ста буйволов. Во время некоторых боев, как, например, девятнадцатого марта, они уничтожили свыше ста животных. Не обращая внимания на разбегающихся во все стороны крестьян, вражеские солдаты принялись ловить буйволов. Но многие животные, почуяв опасность, бросились бежать. Нагнув голову, подняв хвосты, буйволы мчались через поле вслед за бегущими людьми, иногда даже обгоняя их. Впереди Сона только трое детей скакали на своих буйволах, две девочки, Бео и Куа, и мальчик Тят. Вскоре они скрылись в лесу. Сон мог бы их догнать, но он удерживал своего буйвола, дожидаясь отставшего от всех Льенга. Льенг ухаживал за буйволом, принадлежавшим тетушке Бай. Этот буйвол был очень медлителен. На беду Льенга у животного на ноге был нарыв, и последнее время он сильно прихрамывал. Вот почему Льенг и отстал от Сона. Когда Сон уже выехал со двора, Льенг с плачем еще возился в хлеву. А потом он со своим буйволом плелся где-то сзади, в поле. Правда, партизаны задержали солдат у деревушки, но если Льенг будет так тащиться, то им не удастся скрыться!

Сон сказал ребятам, чтобы они угоняли буйволов. Потом он крикнул Льенгу: «Поторопись. я жду тебя!» В эту минуту со стороны деревушки Выон-Соай начали стрелять из минометов. Буйвол ринулся вперед. Сон должен был обхватить его за шею, чтобы не свалиться на землю.

Мальчик увидал через плечо, как партизаны, выскочив из-за бамбуковой ограды деревни Выон-Соай, пригнувшись, бегут в сторону гор следом за ними. Около деревушки показались вражеские солдаты! Сон, ужаснувшись, хлестнул буйвола и тотчас же услышал, как за спиной засвистели пули. Добравшись до деревни Минь-Кхай, Сон увидел Тята, Бео и Куа. Их буйволы паслись на берегу реки. Здесь собралось много крестьян, пригнавших сюда свой скот. Сон позвал товарищей:

— Ребята, французы уже вошли в нашу деревню. А вдруг Льенг не успел убежать? Я обернулся было посмотреть, но когда начали стрелять, я убежал. Чудом спасся от пуль, — мне здорово повезло!

Женщина с ребенком на руках, стоявшая у края дороги, неожиданно взглянула на правую ногу Сона и сказала испуганно:

— Посмотри-ка, Сон, на свою ногу!

Сон взглянул на ноги. Струйка алой крови бежала по его ноге. Черт возьми! А он и не почувствовал ранения! Уж не попали ли в буйвола? Оберегая свою раненую ногу, Сон внимательно, со всех сторон осмотрел бока животного. Вот удача! Буйвол цел и невредим. Пуля задела только ногу Сотта. Мальчик приготовился уже спрыгнуть на землю, но тут со стороны дороги, пересекающей деревню Минь-Кхай, послышались выстрелы. Окружили! Вместе с ребятами Сон поспешно погнал буйвола в гущу леса. Испуганные жители с криками разбежались.

В лесу Сон спрыгнул на землю. Буйвол, продираясь сквозь ветви и прокладывая себе дорогу в густом лесу, побежал вперед. Сон, прихрамывая, бежал следом за ним. Листья и колючки от кустарников хлестали его по лицу. Ребята тоже разбежались во все стороны. Весь лес гудел от выстрелов.

Забравшись в самую гущу кустарника, буйвол остановился. Сон обошел его, ласково погладил по лбу и тихонько пошлепал по морде:

— Ты у меня молодец! Постой-ка здесь, а я пойду замаскирую наши следы.

Буйвол стоял неподвижно, даже хвост его не шевелился. Сон, хромая, выбрался к опушке леса, к тому месту, откуда они пробирались в лес. Вскоре мальчик вернулся к буйволу, уничтожая по дороге свои следы и следы буйвола.

Вернувшись к нему, Сон удовлетворенно огляделся. Утомленное животное стояло перед большой пальмой, а вокруг был сплошной густой кустарник, покрытый колючками. Потревоженные муравьи буквально усыпали пальму. По веткам они спустились на спину буйвола и начали жестоко кусать его. Колючие ветки кустарника впивались в тело животного. Но буйвол стоял, не шевелясь. Сон сорвал ветку и, приподнявшись на цыпочки, стал стряхивать муравьев со спины, с шеи и с головы буйвола. Но насекомые ползли и ползли безостановочно. Мальчику пришлось взобраться на дерево и обломать все ветки, которые свисали до спины буйвола.

Стряхнув с себя муравьев, Сон слез с дерева и сел около куста. Ой, как болит нога! Когда он садился, то растревожил рану. Сон посмотрел на согнутую ногу. Какой ужас! Из открытой раны, сквозь запекшуюся слоями кровь, вниз по ноге бегут красные струйки.

Сон вдруг представил, а что если французы найдут их по кровавому следу? Он встревожился и опять пошел по только что замаскированному им пути. Но теперь ему приходилось искать дорогу, отодвигая ветки, раздвигая тростник. Следов крови не было видно. Он прошел еще немного. Ничего. Сон намеревался выйти поближе к опушке, но не мог найти ее: вокруг него были только листья, ветки, колючки. Он только что сам тщательно скрыл сделанный ими проход в лес и теперь не мог найти недавно пройденную буйволом дорогу.

Оглядываясь по сторонам, мальчик почувствовал, как судорожно покалывает и болит его нога. Но все же он доплелся до буйвола и опять сел около куста.

Как больно! Больно и стоять, и идти, и сидеть. Сон осторожно положил ногу поудобнее… Он так измучился, бегая с раннего утра под палящими лучами солнца. Не было во рту ни крошки риса. Нога прострелена… Мальчик взял в рот несколько лепестков цветка, растущего на кусте, пожевал их.

Солнечный свет пробивался сквозь густую листву и яркозолотыми пятнами падал вниз — на спину буйвола, на куртку Сона, на землю. Ветер шелестел листвой. Звонко пели два перепела… У Сона неожиданно потемнело в глазах. Он посмотрел на буйвола. Ему показалось, что тот на глазах быстро увеличивается. Да, буйвол раздувался, рос и вдруг сразу исчез. Золотые солнечные пятна побежали в разные стороны и тоже пропали. Пение перепелов слышалось где-то далеко-далеко. Даже выстрелы звенели будто во сне…

Сон потерял сознание.

Буйвол, встревоженный молчанием мальчика, несколько раз оглянулся на него, потом еще раз обернулся и фыркнул. Сон открыл оба глаза. Было очень жарко. Морда буйвола блестела от пота. Буйвол внимательно смотрел на лежащего мальчика.

Затерянные в лесной чаще, они оба молчали и не двигались — и мальчик и буйвол.

Дома дядя Дау узнал, что Сон с буйволом еще не вернулся. Он побежал искать их по всей деревне. Дети Бео, Куа и Тят довели его до леса. Они громко стали звать Сона и буйвола, их крики разносились по всему лесу.

Сона нашли только по мычанию буйвола.

Буйвол услышал знакомый зов, поднял голову и громко замычал:

Му-у! Му-у!

Дау пошел на голос животного. Сначала он заметил только буйвола, бросился к нему и обнял за шею. Дети, увидев Сона, окликнули дядю Дау. Тот оставил буйвола и подошел к сыну. Думая, что Сон спит, отец потряс его за плечи.

Мальчик полулежал, привалившись к кусту и наклонив голову. Кровь темнофиолетовым пятном запеклась на ноге…

 

Глава третья ХЛЕВ ОПУСТЕЛ

Облава кончилась. Крестьяне дождались наступления темноты и, забрав детей, кое-какой скарб и уцелевших буйволов, покидали родную деревню. Почти все крестьяне вынуждены были временно переселиться в общину Тхай-Хок.

Община Хонг-Фонг опустела. Раньше в ней насчитывалось около пятисот жителей, а в ту ночь осталось не более сорока человек. Посмотришь вокруг и лишь кое-где увидишь в окнах мерцающие огоньки. Смолкли разговоры и смех.

Семья тетушки Бай тоже переселилась в Тхай-Хок. Дау остался в родной деревне, но дом его опустел. Сам Дау ушел в караул. Чо все еще находился у Тоая. Тринадцатилетнего Сона отец унес в деревню Минь-Кхай, к лекарю Куангу: мальчику нужно было подлечить ногу.

Было совсем поздно, когда Дау вернулся с поста. Он прилег, поспал немного, но вскоре проснулся и собрался идти за травой для буйвола. Спустив ноги с кровати, Дау вспомнил, что буйвола дома нет. Хлев пуст. Вечером, когда Дау понес Сона в деревню Минь-Кхай к лекарю Куангу, Ча и Хоать угнали буйвола в Тхай-Хок. У них был один буйвол на троих.

Печальное зрелище представляли собой опустевшие хлевы! Оставлять буйволов в деревне было рискованно, поэтому их угнали в Тхай-Хок, но, переправив их туда, жители не переставали беспокоиться: ибо и на той стороне было тоже небезопасно. Дау слышал, что в общине Тхай-Хок у бывшего старосты Ча есть шурин, который мог бы поговорить со старостой, выдать буйвола Дау за своего собственного и получить на него удостоверение. Но ведь если французам захочется мяса, они не посмотрят ни на какое удостоверение и заберут буйвола. Разве можно с ними спорить или жаловаться на них?

Французские солдаты ни с чем не считаются! Верить им нельзя: они обещают одно, а делают совершенно другое.

В районе, контролируемом постом «Девятый километр», они забрали недавно у крестьян двадцать шесть буйволов. В этом районе французы во время облав открыли дзот и велели жителям загонять туда буйволов, обещая позднее их выпустить. Крестьяне послушались их. Действительно, после облавы французы разрешали крестьянам забрать своих буйволов. В то же время буйволов, не загнанных в дзот, французы убили, а мясо забрали себе. Так повторилось несколько раз. Число буйволов, загнанных в дзот, каждый раз увеличивалось. Некоторые крестьяне даже начали расхваливать французов этого дзота — спасителей их буйволов. Полмесяца назад во время облавы жители загнали в дзот двадцать шесть буйволов. Французы закрыли дзот, а затем забрали себе всех буйволов. Когда жители пришли жаловаться, французский начальник сделал вид, что страшно возмущен случившимся, обрушивался на тех, по чьей инициативе якобы была организована облава и отобраны у жителей буйволы. Вину за совершенное им и его солдатами преступление он взвалил на других и кричал об этом на всех перекрестках. Зачастую французы, отобрав буйволов у жителей какого-нибудь уезда, перегоняли животных в другой уезд и там раздавали крестьянам с целью привлечь их на свою сторону, поручали старостам распространять известия, что французы ведут себя справедливо, покровительственно относятся к населению. Некоторые простаки попадались на эту лживую удочку, верили документам, которые выдавали французы, а в конце концов оказывались обманутыми и лишались буйволов.

Дау от подобных размышлений стало не по себе. Он глубоко вздохнул, поднял голову и посмотрел на небо. Утренняя звезда еще не появилась на горизонте. Заснуть он больше не смог. Оп достал узелок с поношенной одеждой, который подкладывал под голову, когда спал, вытащил оттуда лист табака, скрутил сигарету и пошел в кухню за огоньком. Затем Дау уселся на траве у хижины и, попыхивая сигаретой, огляделся по сторонам.

Бамбук, банановые пальмы, хижины крестьян — все сгорело. Когда опустилась роса, от пепелища пошел тяжелый запах гари. Французы на этот раз не подожгли хижину Дау, но, по правде говоря, гореть в ней было нечему: от нее остался фундамент и четыре обуглившихся бамбуковых столба да несколько старых почти не пригодных циновок. Больше двадцати раз французы поджигали жилище крестьянина. У Дау была заготовлена соломенная крыша, но он не решался возводить ее. Опасаясь, что французы сожгут ее, он спрятал крышу в кустарнике. Но французы все-таки нашли крышу и сожгли. На тропинке, которая вела к хижине, среди густого кустарника Дау спрятал семена риса. Но французы вырубили весь кустарник, а на семена положили солому и подожгли. Скоро начнется сезон дождей и ветров. Нет у Дау ни бамбука, ни соломы для постройки жилища. Это еще не так страшно, гораздо хуже то, что нет семян для посева… Французы не только убивают крестьян, они еще хотят, чтобы крестьяне умирали с голоду: радуются засухе, уничтожают семена, ломают повозки для воды, убивают буйволов. Какая жестокость! Дау посмотрел вокруг, взгляд его упал на пустой осиротевший хлев. Сигарета почти сгорела, он совсем забыл о ней. Задумавшись, Дау не заметил, как к околице подошел учитель Луан. Дау обернулся только тогда, когда Луан спросил:

— Не спишь? Куришь?

— Ах, это вы, учитель!

Луан, давно уже никого не обучал, но все по старой памяти продолжали называть его «учителем». В руках он держал черпак. Подойдя к Дау, он положил черпак на траву, присел, достал кисет и сделал самокрутку. Дау принес ему из кухни огонька. Ночью, во время караула, Дау встретился с Луаном у защитного забора. Луан был стар, поэтому его освободили от караулов, но в эти дни многие жители покинули деревню, людей не хватало, и Луан добровольно пошел в дозор. Вечером видели, как он с черпаком в руках шагал вдоль забора и зорко смотрел по сторонам — не покажется ли враг.

Ночью Дау встретился с ним в тот момент, когда Луан разговаривал с Тиком о необходимости усилить караулы. Решено было ввести смены караулов и дежурить всю ночь. Тик оказался в первой смене и должен был стоять на посту с вечера и до появления утренней звезды. Жена его тоже должна была идти в караул. Но последнее время у них болел ребенок, его мучил кашель, и жена осталась дома, а Тик ушел на пост. По его возвращении жена должна была встать на пост.

Старый Луан попал во вторую смену — с восхода утренней звезды и до рассвета. Вторая смена была короткой, но очень ответственной: обычно в это время французы переправлялись через реку и нападали на деревню. Поговорив с Луаном, Тик велел ему идти домой отдыхать, а ночью приходить на пост. Жители деревни видели, как они расстались, и не могли понять, почему Луан долго потом бродил по хутору с черпаком в руках. Когда Луан закурил, Дау спросил у него:

— Почему вы не ложитесь спать, ведь скоро вам идти в дозор?

— Очень жарко, все равно не засну.

Он поднял полы пиджака и обмахивался ими, хотя стало уже довольно прохладно. Вид у старика был очень печальный.

Дау вспомнил про мученическую смерть Баи, хотел сказать Луану что-нибудь утешительное, но не нашел слов. Голос его задрожал от волнения.

— Дорогой учитель… Как жестоки французы…

Луан, подняв голову, все еще смотрел на небо и продолжал говорить о погоде:

— Уже начало месяца, а небо по-прежнему безоблачно. Когда же будет дождь? Хоть небольшой…

Дау тоже посмотрел на небо.

— Давно не было такой засухи, как в этом году!

Он подсел поближе к Луану. Заметив, что тот продолжает смотреть на небо, Дау поглядел на мерцавшие звезды и прибавил:

— Наверное, дождя нет потому, что мы много стреляли и разогнали облака. Мы воюем, в Корее тоже воюют.

Луан, устремивший задумчивый взгляд на небо, живо отозвался:

— Хоать, обозлившись на засуху, сказал однажды: «Уже несколько лет наши сердца, даже сердца ребятишек, полны ненависти к врагу. Эта ненависть поднимается во все стороны и не позволяет облакам собраться, поэтому нет дождя».

Мягко улыбнувшись, Луан продолжал:

— Хоать часто шутит, но его шутки полны глубокого смысла. Многие считают, что дождя нет потому, что французы вырубают леса, взрывают горы, уничтожают растительность. Да, небо тут ни при чем, надо гневаться не на небо, а на французов!

Лицо Луана, минуту назад немного посветлевшее, снова стало хмурым.

Дау не заметил этого.

— Да, во всем виноваты французы: если бы они не уничтожали все на своем пути, мы могли бы обрабатывать землю и бороться с засухой… Французы не дают нам возможности спокойно трудиться. Во время уборки урожая они не дают нам передышки, хотя бы на полдня. А сейчас новая беда: пришлось угнать буйволов в Тхай-Хок…

Старый Луан обычно говорил мало. Дау замолк, ожидая его ответа. Но учитель молчал, и Дау спросил:

— Землю можно обрабатывать, если есть буйвол, а что делать без буйвола?

Луан ничего не ответил. Дау взял табачный лист и, скручивая сигару, добавил:

— Партизаны помогут нам пригнать обратно буйволов, тогда мы сможем работать… А партизанский отряд… Да! Вы слыхали, что Тян тоже переселился в Тхай-Хок?

Луан вздрогнул.

— Что?

Он задумался о чем-то, вопрос Дау перебил его мысли. Хотя известие о том, что Тян перебрался в общину Тхай-Хок и не было для него новостью, он сказал:

— А, Тян тоже переехал? В этом нет ничего удивительного.

Дау согласился с ним:

— Да, вы правы, рано или поздно семья Тяна должна была переселиться в Тхай-Хок. Меня возмущает, что в такие тяжелые времена они хотят жить только в свое удовольствие и ради этого перешли к французам, не заботясь о том, что это повредит многим.

Учитель живо переспросил:

— Как вы сказали?

— Люди говорят, что благодаря Тяну, французам удалось раскрыть тайное убежище партизан. Жена Фана жаловалась на Тяна в Комитет Сопротивления. Она глубоко возмущена тем, что партизаны не арестовали Тяна, допустили его переселение в Тхай-Хок.

— Партизаны разбирают сейчас этот вопрос. Ведь французы по пятам преследовали Тяна, возможно, он испугался и поспешил поскорее скрыться в убежище, может быть, именно поэтому французам удалось найти убежище. Не следует пока утверждать, что Тян намеренно, со злой целью, показал французам убежище. Это несправедливо. Надо винить не Тяна, а До Бьена и французов, которые раскопали убежище и расправились с двумя нашими товарищами… Во всем виноваты враги…

С этими словами Луан поднялся и взял черпак. Это был тот самый черпак, который Баи бросила в реку после того, как Тик дал ей гранаты. Вечером, после похорон дочери, Луан достал этот черпак и взял его с собой на пост. Сейчас он стоял, опираясь на рукоятку черпака, — она была ему по грудь (а Баи доходила до самого плеча). Постояв минуту, он сказал Дау:

— Ну, я пойду.

Дау тоже поднялся.

— Вы идете сменить Тика?

— Да. А вам следовало бы хоть немного поспать.

Дау посмотрел на восток: звезда все еще не появилась на горизонте.

— Все равно не засну, — сказал он со вздохом. — Почему-то сегодня никак не спится.

Луан помолчал и вдруг сказал дрогнувшим голосом:

— Вот и я также. С вечера, как только закрываю глаза, я вижу голову Баи… и боюсь ложиться спать… Эх…

Горестно и безнадежно махнув рукой, он направился в сторону защитного забора.

Когда Луан скрылся из виду, Дау хотел идти в хижину. Но на середине двора он остановился в нерешительности, не зная, что делать. Лечь спать? Или заняться приготовлением еды? Готовить завтрак еще рано. Машинально он повернул к хлеву. Вечером, вернувшись домой, он нашел его пустым и все же хорошенько закрыл на засов. И сейчас Дау снова подошел и проверил, хорошо ли он заперт. После этого крестьянин долго стоял возле хлева и с тоской смотрел на него.

* * *

Луан, не доходя до забора, встретил Тика и удивленно спросил:

— Почему вы ушли? Почему не дождались меня?

— Меня сменил Льеу.

Тик рассказал, как Льеу очутился на карауле. К вечеру, когда Тян переселился в Тхай-Хок, Льеу закрыл дверь дома и побежал к забору. Встретив по дороге Тика, он попросил:

— Дайте мне гранату. Я покараулю, а вы идите спать. Разрешите мне ходить в наряд, теперь я свободен.

Льеу так настойчиво упрашивал, что Тик дал ему гранату. Льеу запрыгал от радости. С гранатой в руках он помчался вдоль забора. Проходя мимо караульных постов, парень кричал:

— Эй вы, проснитесь, я иду на пост!

Заметив чей-нибудь силуэт, он грозил:

— Кто там? Стой! А то угощу гранатой!

Партизаны остановили его и объяснили, как нужно вести себя во время караула: не следует без толку размахивать гранатой и с криками носиться вдоль забора. Сейчас Льеу остался вместо Тика, который торопился домой к жене — она тоже должна была идти на караул. Выслушав Тика, Луан тихонько засмеялся.

— Да! Он хороший парень.

От хижины Тика остались только четыре столба и завалинка. Жена и двое детишек спали на бамбуковой кровати, которая стояла в углу под бамбуковым навесом. В эту ночь деревню покинули все женщины и дети. Осталась только жена Тика с детьми. Тик подошел к развалинам своего жилья и сказал Луану:

— Наверное, она уснула и забыла о наряде!

Он легонько притронулся к плечу жены.

— Пора вставать…

Женщина проснулась, зевнула и, прикрывая тряпьем голые руки, сказала:

— Мальчик кашлял всю ночь и не давал мне покоя.

Она продолжала лежать на кровати, а около нее спали двое ребятишек. Разглядев Луана, она поздоровалась с ним и встала.

Шум разбудил малыша, он проснулся и раскашлялся. Тик зажег зажигалку. Жена качала ребенка на руках, пытаясь его усыпить. Мальчик сильно кашлял, сбрасывал с себя поношенный пиджак, которым его укрывали. Бледное и болезненное тельце ребенка корчилось от приступов удушливого кашля.

Мать положила сынишку на колени, гладила его, пытаясь успокоить. Затем она расстегнула кофточку и дала малышу грудь. Через некоторое время кашель утих, ребенок уютно уткнулся в грудь матери. Личико его было мокрым от слез. Пососав немного, он уснул.

Дул холодный ночной ветер. Мать заботливо завернула ребенка в потрепанный пиджак.

Тик погасил зажигалку. Он все еще с беспокойством глядел на жену и детей…

Жена уложила ребенка и показала мужу, куда ему лечь. Тик осторожно пристроился около детишек. Он тихонько обнял больного мальчика и пробормотал:

— Черт возьми. Трудно живется нашим детям!

Жена жестом велела ему замолчать, поправила пиджак на ребенке и шепнула:

— Если будет кашлять, придется тебе взять его на руки и укачать.

И вместе с Луаном она ушла на пост. Но вскоре она вернулась обратно. Тик еще не успел заснуть. Увидев жену, он удивленно спросил:

— Почему ты вернулась?

Жена Тика должна была сменить Тхань, дочь Май. Тхань знала, что у ребенка Тика был сильный кашель, поэтому она велела жене Тика вернуться домой и побыть с больным мальчиком. Тхань пообещала караулить вместо нее до самого утра. Жена Тика и слышать об этом не хотела, но Тхань настойчиво уговаривала ее идти домой. Луан тоже поддержал Тхань, он сказал жене Тика:

— Идите к детям. Вашему мужу следует хорошо выспаться, а без вас дети не дадут ему покоя.

Слова учителя возымели свое действие: ведь и вправду, в последнее время Тик так мало спал! И женщина вернулась домой.

Она примостилась у ног Тика, рассказала ему обо всем, что произошло. Затем сказала:

— Ну вставай, я лягу рядом с ними.

Тик осторожно поднялся и подсел к жене. Она заботливо спросила:

— Сынок не просыпался?

Тик не ответил, пошел к изгороди, взял там доску, положил около кровати и улегся. Он никогда не отличался разговорчивостью. Жена ласково посмотрела на мужа, затем молча улеглась, прижала к груди ребенка и нежно прошептала:

— Сыночек мой!

Ей хотелось поговорить с мужем, но она боялась разбудить детей, да и мужу нужно было дать выспаться: от бессонных ночей у него совсем ввалились глаза. Она с нежностью беспокоилась о муже, тихонько поглаживала ребенка. Спать уже не хотелось. Тик лежал молча. Она решила, что он спит, но вскоре услышала, как муж встал и отнес доску к изгороди. Жена приподнялась на кровати:

— Почему ты не спишь?

— Пойду на минутку к забору. Проверю караулы.

— Поспи хоть немного. Там Луан проследит за всем.

Муж оглянулся на ходу.

— Если ребенок крепко спит, вставай и начинай готовить завтрак. Люди уже встали.

В некоторых хижинах уже развели огонь. Может быть, в эту ночь никто не смог заснуть, поэтому все поднялись так рано.

У Тика было неспокойно на душе. Как обеспечить безопасность односельчан? Враги, голод, засуха… Партизанский отряд значительно поредел… В партийной ячейке осталось девять человек. Фан был самым решительным борцом, но он погиб. Среди партизан выделялся Чо, но он ранен… Не только крестьяне, но даже и партизаны теряют веру в свои силы, в возможность победы над врагом. Если действовать недостаточно гибко, то французам в конце концов удастся назначить в деревню старосту. Непременно надо что-то предпринять, но что? Где выход? Размышляя об этом, Тик шел к защитному забору.

Караульные сказали ему, что Чо уже вернулся домой. Тик не долго думая направился к Чо.

Чо в доме Тоая хорошо отдохнул, выспался и сразу почувствовал себя лучше. Проснувшись, он не мог сразу понять, где находится. Осмотрелся, увидел Хоэ, который лежал рядом с ним, дотронулся до повязки на голове и мгновенно все вспомнил. Беспощадная ненависть к врагу, глубокое сожаление о Баи и Фане сжали ему горло. Чо с раздражением подумал: «Почему я не с товарищами? Как досадно, что это ранение вывело меня из строя!» Чо винил себя в гибели Фана и Баи. Оставаться здесь, спокойно лежать в постели невыносимо! Кто позаботится о караулах? Одному Тику трудно будет со всем справиться. Чо разбудил Хоэ и стал просить его пойти вместе с ним на пост. Но Хоэ не хотел отпускать раненого Чо. Чо рассердился, он не мог понять, как можно думать только о своем благополучии, когда у защитного забора не хватает дозорных. Домашние Тоая тоже проснулись и уговаривали Чо остаться, но Чо был непреклонен. В конце концов Хоэ согласился пойти с ним. Они пришли к защитному забору. Первым они встретили Луана. Он тоже посоветовал Чо вернуться домой. Чо все же обошел весь забор, затем сел на землю около кустов и стал наблюдать за французским постом. Дау, Хоать и Май подсели к Чо — им хотелось побеседовать с ним. Дау вскоре после ухода Луана не утерпел и тоже пошел в дозор.

Май проснулась в полночь и, не дождавшись Тхань, которая должна была вернуться с караула, пошла за ней к защитному забору.

Хоать только что пришел сюда из Тхай-Хока. Хоать был самый старый человек в деревне, у него давно уже не было зубов, рот ввалился. Если кто-нибудь спрашивал, сколько ему лет, он иногда говорил семьдесят четыре, иногда же семьдесят пять или семьдесят шесть. Он точно не помнил, сколько ему лет. Вчера вечером, когда жители начали переселяться в Тхай-Хок, Хоать пошел туда вместе со всеми. У него не было никакого имущества ни в той, ни в другой деревне. Единственной его собственностью был буйвол, которого он купил вместе с Дау и Ча. Он шутил, что ему принадлежит одна нога этого буйвола. Когда Ча погнал буйвола в общину Тхай-Хок, Хоать последовал за ним, чтобы разведать обстановку. Но ночью он вернулся обратно. Встретив партизан у защитного забора, Хоать сказал смеясь:

— Пришел поспать в своей деревне. Мы привыкли лежать под открытым небом, а в Тхай-Хоке все крепко запирают двери, невозможно уснуть в такой духоте.

Хоать увидел Луана и разговорился с ним. Старик рассказал, что никто из жителей, переехавших в Тхай-Хок, не мог заснуть в прошлую ночь: в хижинах очень тесно, негде ни спать, ни сесть. Но хуже всего было то, что на той стороне люди чувствовали себя еще неувереннее и тревожнее. Вражеские облавы на родную деревню и жестокие преследования французов наводили на всех ужас. Но в Тхай-Хок было еще страшнее: там не было ни партизан, ни защитного забора. Французский пост находился как раз посредине деревни, и новые переселенцы чувствовали себя в чужой стороне как рыба в сети. Хоать добавил: «Дома значительно спокойнее».

— В наших хижинах свободно, двери у всех открыты, из одной хижины видно, что делается в другой. А там едва стемнеет, как все крепко запирают двери. Но от этого им ничуть не делается легче. В комнатах невероятная духота и теснота.

Хоать рассказал об всем этом Чо, Дау и Май. Чо слушал молча. Май и Дау жаловались на трудную жизнь: французы замучили всех облавами, поджогами, расстрелами. После каждого вражеского налета партизан становится все меньше. Кроме того, в этом году сильная засуха, а буйволов пришлось угнать в другую деревню. Дау глубоко вздохнул.

— Следует что-то предпринять, чтобы найти выход из этого трудного положения.

Все задумались. Неожиданно Май сказала застенчиво:

— А я вот так думаю…

Дау и Хоать обернулись к ней. Май, поборов мучительное смущение, продолжала:

— Есть только один путь: пусть правительство уничтожит этот пост.

Дау одобрительно кивнул головой. Воодушевленная его поддержкой Май развивала дальше свою мысль:

— Нужно написать письмо президенту Хо Ши Мину и попросить правительство освободить нашу деревню и уезд. Ведь когда президент утвердил приказ о наступлении в провинции Хоа-Бинь, наши войска выгнали врагов из этих мест и уничтожили двадцать тысяч французских солдат. А здесь французов гораздо меньше.

Хоать засмеялся.

— А если мы сейчас уничтожим пост, вы, бабушка, не испугаетесь мести французов и не переберетесь в общину Тхай-Хок?

У Хоатя была привычка называть всех взрослых «бабушками» и «дедушками», а юношей и девушек — «детками». Хоать хотел подшутить над Май, назвав ее бабушкой, но никто не поддержал его. Тогда старик сам ответил за Май:

— Если пост будет уничтожен, мы не будем бояться французов и не побежим в Тхай-Хок.

Май возразила ему:

— Если мы только частично разрушим пост и уничтожим часть солдат, то оставшиеся в живых французы снова будут угрожать нам. Необходимо уничтожить весь пост, тогда бояться будет нечего.

Хоать вытаращил на нее глаза:

— Как это, частично? Вы, бабушка, скоро начнете повторять слова Ча: он сказал, что французы мстят шш за то, что партизаны нападают на них. Может быть, вы скажете, что партизаны не должны ни стрелять, ни бросать гранаты, что нужно отменить тревоги, уничтожить защитный забор и тайные убежища и пустить французов в нашу деревню? Может быть, они перестанут устраивать поджоги, перестанут убивать и грабить жителей?

Май торопливо перебила его:

— Нет, я не это хотела сказать. Я думала о другом: до тех пор, пока мы будем ограничиваться отдельными налетами на пост и засадами, французы не будут бояться нас. Но если мы предпримем крупные операции, как, например, в прошлом году, когда мы уничтожили пять вражеских машин, или как операция Хоанг Зьеу{}, французы будут бояться нас и не осмелятся угрожать нам, как сейчас.

Хоать довольно улыбнулся:

— Ну, это совсем другое дело.

В этот момент пришел Тик. С ним был Хоэ. Тик пришел, чтобы побеседовать с Чо и с Хоатем — ему сообщили, что Хоать только что пришел из Тхай-Хок. Тик заинтересовался беседой. Хоать рассказал:

— Май собирается попросить президента Хо Ши Мина послать в деревню войска, чтобы уничтожить вражеский пост в Тхай-Хок.

Хоать повернулся к Май:

— Пришел Тик. Поговори с ним, может быть, он напишет дяде Хо{}.

Тик усмехнулся и промолчал. Тогда Хоэ уверенно сказал:

— Я думаю, что правительство считает преждевременным начинать военные операции в нашем районе, но само дело нетрудное. Посты Ком-Лонг и Ай-Ну находились высоко в горах, в джунглях, мы по двадцать-тридцать дней носили туда рис, и все же наши войска уничтожили эти посты, когда это стало необходимо, а пост в Тхай-Хок намного легче уничтожить, чем те посты.

Май вздохнула.

— Хорошо было бы все-таки, если бы правительство приказало войскам атаковать этот пост. Мы так много слышали о победах в Ком-Лонге, Ай-Ну и в провинции Хоа-Бинь, а у нас мы не видели никаких побед.

Хоать посмотрел на Май.

— Эх, бабушка! Вы снова повторяете слова Ча. Он считает, что Ком-Лонг, Ай-Ну и Хоа-Бинь находятся далеко отсюда. А по-моему, они рядом. Провинция Хоа-Бинь, Вьет-Бак, Четвертая зона и Южный Вьетнам тоже недалеко от нас. Победа придет и к нам. Известия о победах нашей армии доходят до нас, ведь это совсем недалеко отсюда.

Все молчали, и Хоать продолжал:

— Недавно офицер Туан из поста в Тхай-Хок поехал в госпиталь в город Хюе. Но вскоре он вернулся обратно и рассказал, что по ночам туда доносится грохот выстрелов и взрывов мин. Похоже, что Народная армия собирается атаковать город. В городе очень неспокойно, в госпитале не хватает медикаментов. Офицер Туан заявил, что лучше уж умереть в деревне, чем постоянно трястись от страха в городе.

— Наши односельчане слышали, как он говорил это, — произнес Хоать, поглядывая на Май. — Вы не верите? Разве Четвертая зона далеко? По-моему, нет. А Вьет-Бак? Вы же, бабушка, сами рассказывали о том, что говорили марокканские солдаты нашим женщинам, которых они арестовали и заставили работать?

Май засмеялась.

— Да, они говорргли: «Женщины во Вьет-Баке очень злые. А марокканские солдаты не хотят причинять им зла. Вьетнамские женщины не должны плохо относиться к марокканцам». Они говорят так, потому что боятся наших женщин. Они даже стали называть вьетнамок «старшими сестрами».

Дау заметил:

— Я тоже слыхал, что эти солдаты явно подобрели к нам. Зато французы еще больше ожесточились.

Хоэ добавил:

— Во Вьет-Баке и французам и марокканцам поневоле приходится быть добрыми. Над солдатами с поста Тхай-Хок, если они плохо выполняют приказы офицеров, постоянно висит угроза, что их отправят во Вьет-Бак. Это для них страшнее любых угроз.

— А разве Вьет-Бак далеко? — снова спросил Хоать. — Почему наши земляки слушают Ча? Наша армия одержала немало побед во Вьет-Баке, там уничтожены тысячи французских солдат. Неужели вы не верите?

Дау вмешался в разговор. Он сказал, выделяя каждое слово:

— Как можно не верить? Кто не верит в нашу армию, в наше правительство? У нас в провинции уже давно не ведутся боевые операции. Но мы все же знаем о смелой операции Хоанг Зьеу. Ча — болтун, не думайте, что он не верит в победу. У нас в деревне очень тяжелое положение; Ча просто устал от всего, но и он мечтает о приходе нашей армии.

Хоэ уверенно заявил:

— Только с приходом Народной армии мы сможем выйти из этого тяжелого положения.

— Армия решает сейчас другие вопросы, — заметил Тик. — У правительства тоже много задач. А мы должны позаботиться о выполнении наших целей. Правительство не забывает о нас. Вы думаете, оно не знает о положении в нашем районе?

Хоэ вскочил с места:

— Значит, к нам скоро придет регулярная Народная армия?

— Вот это будет замечательно! — радостно воскликнула Май.

Хоэ возбужденно подхватил:

— Да! Когда придет наша армия, французам будет конец. Довольно, похозяйничали у нас! — и добавил серьезно: — Наша армия применяет новую боевую тактику, которую мы переняли у китайцев. Там, где применяется эта тактика, наша армия всегда побеждает. Говорят, эту тактику придумал Мао Цзэ-дун. Так ли это?

Хоэ вопросительно посмотрел на Тика. Тик не успел ничего ответить, как в разговор вмешался Чо:

— Ты вот умеешь толковать о тактике, а о караулах забываешь!

Сердито раздвинув кусты, Чо пошел прочь, словно происходивший обмен мнениями вовсе не интересовал его.

Всего минуту назад у партизан было приподнятое настроение. Люди мечтали о скором приходе Народной армии, но после ухода Чо настроение сразу упало. Разговор оборвался. Все молча смотрели на удаляющуюся фигуру Чо. Вдруг он остановился и, прикрыв рукой глаза, стал пристально смотреть в сторону поста. Тик раздвинул кустарник и пошел к Чо. Остальные настороженно наблюдали за ними.

Май не выдержала.

— В чем там дело?

Чо пошел навстречу Тику.

— Там Льеу. Я сначала не узнал его.

Хоать удивился.

— А что он там делает?

Тик показал на поле.

— Он бежит со стороны дороги.

Все посмотрели в ту сторону, куда указал Тик, и увидели Льеу. Льеу действительно бежал со стороны большака, который проходил рядом с постом. Когда Льеу был совсем близко, Чо тихонько окликнул его:

— Льеу! Льеу!

Мальчик увидел Чо и подбежал к нему.

— Куда ты бегал? — строго спросил Чо.

Льеу скрестил руки на груди и весело засмеялся.

— Я… я был на большаке и поставил там несколько фальшивых мин. — и добавил уверенно: — Если французы захотят устроить облаву, они заметят на дороге свежевырытую землю и, наверняка, начнут искать мины. Им придется потратить не один час… — И он снова весело засмеялся.

Те, которые были в кустарнике, не слышали, что сказал Льеу, но по его веселому лицу догадались, что мальчишка задумал обмануть французов.

Все заулыбались.

Тик. который стоял рядом с Чо, сказал Льеу:

— Если ты снова задумаешь пойти туда, то предварительно поставь нас в известность. Твое счастье, что сегодня Чо узнал тебя. Может случиться так, что кто-нибудь из партизан не узнает тебя и бросит гранату или поднимет тревогу.

Но Льеу только усмехнулся и, не дослушав, убежал.

Поля тонули в утреннем тумане. Приближалось самое тревожное время: обычно в эти ранние часы французы устраивали налеты на деревню. Крестьяне прислушивались к каждому шороху у защитного забора. Все позабыли о беседе, прерванной по вине Чо. Пора идти по домам. Здесь останутся только те, которые караулят у забора, остальные должны вернуться к своим делам. Сидеть в кустарнике у забора небезопасно. Люди перекинулись несколькими словами и разошлись.

У Тика стало спокойнее на душе, сомнения, одолевавшие его ночью, рассеялись. Пока еще он не знал, что нужно делать, но после беседы с Хоатем, Дау, Май, Хоэ и Чо, и в особенности после выдумки сообразительного Льеу, пытавшегося обмануть французов фальшивыми минами, он почувствовал новую уверенность в своих силах.

— А где учитель? Почему его нет до сих пор? — спросил Тик.

Чо ответил:

— Он узнал, что мы здесь, и пошел караулить в другое место.

 

Глава четвертая ФРАНЦУЗСКИЙ ПАСПОРТ

Спустя некоторое время жители, переселившиеся в общину Тхай-Хок, один за другим стали приходить в свою деревню за продуктами. Обычно они отправлялись в путь вечером, после захода солнца, когда им не угрожала вражеская облава. Люди приходили для того, чтобы взять немного риса, соли, бататов, маньоки, кое-что из одежды и посуды. Затем они вновь торопливо покидали родную деревню. Немногие осмеливались остаться дома, хотя бы на день или полдня, потому что французы непрерывно устраивали облавы и смерть подстерегала людей на каждом шагу. Крестьянка Бай поселилась в хижине Фан, у родной тетки Хьеу. Муж Фан работал в городе у французов, сама она занималась торговлей, у нее всегда водились деньги. Фан частенько давала взятки французам и До Бьену, поэтому она жила относительно спокойно. Хьеу попросила у матери разрешения сходить в родную деревню, но Бай страшно боялась облавы и даже слышать не хотела об этом. И все же, спустя два дня после облавы, Хьеу отправилась домой, сказав, что пошла за сушеным картофелем и медной кастрюлей. В хижине Фан было все, но многое приходилось прятать. Хьеу это было на руку. Воспользовавшись первым предлогом, Хьеу ушла из дому.

Тян тоже тайно жил в Тхай-Хоке и часто бывал у Фан. Узнав, что Хьеу пошла в деревню, Тян отправился за ней. Миновав защитный забор, Тян повернул прямо к своему дому.

В это время Хьеу, встретив кого-то по дороге, рассказывала о жизни в чужой деревне.

В Тхай-Хоке с наступлением дня ни один человек не осмеливался выйти на улицу. С раннего утра жители беспокоились о том, как бы спастись от облавы, а вечером, после захода солнца, наспех готовили какую-нибудь пищу, затем гасили свет и ложились спать…

Французские и африканские солдаты совершали грабежи и насилия. Солдаты марионеточной армии рубили бамбук, ловили кур. Они соревновались, кто больше наворует платков и шляп, кто больше награбит в садах бананов и орехов. Кроме того, в Тхай-Хоке крестьянам приходится платить за комнаты. Сколько денег на это уходит!

Хьеу направилась к своей хижине и неожиданно услышала голос Тяна. Тян начал уговаривать ее скорее вернуться в Тхай-Хок, но Хьеу не стала слушать его. Тян пошел за ней следом, говоря, что он хочет повидать Чо.

Хьеу только что видела Дау. Он сообщил ей, что Сон находится на излечении у лекаря Куанга, а Чо ушел домой отдыхать. Дау прибавил:

— Чо еще очень слаб. Я велел ему отдыхать, но он не слушает меня и плетет бамбуковую веялку{}.

Дау с улыбкой добавил:

— Если Чо захочет что-нибудь сделать, то обязательно сделает по-своему, его не остановишь.

Хьеу пошла навестить Чо.

Чо сидел во дворе и плел бамбуковую веялку, на голове у него еще была повязка. Когда вошли Хьеу и Тян, Чо взглянул на них, но тут же сурово нахмурился и опустил глаза, хотя и видел, что Хьеу приветливо улыбается ему… Только когда они подошли к нему, он поднял глаза и протянул:

— А, это вы…

Затем вновь склонился над работой. Хьеу весело спросила:

— Что ты плетешь? Кажется, веялку?

— Ага… — угрюмо пробормотал Чо.

Хьеу продолжала улыбаться:

— Ты уж совсем поправился?

— Поправился.

— Для чего ты плетешь веялку?

— Нужно. Пригодится в хозяйстве.

Хьеу хорошо знала характер Чо. И все же Чо вел себя очень странно. Последний раз они виделись позавчера вечером, в хижине крестьянина Тоая. Хьеу варила кашу, когда пришли Хоэ и секретарь партийной ячейки. Секретарь перевязал Чо и сделал ему укол. Затем Чо съел кашу, немного пришел в себя и рассказал Хьеу о том, что случилось в деревушке Выон-Соай. Он говорил ей о том, что ему пришлось пережить, когда он сидел вместе с партизанами в тайном убежище, зная, что Фан, Баи и Тхиет поднимаются на верхний этаж убежища, прислушиваясь к взрывам гранат, крикам врагов, выстрелам… Он взволнованно сказал ей в тот вечер:

— Мои товарищи погибли ради того, чтобы я остался жить!

Глаза его наполнились слезами. Хьеу тоже с трудом сдерживала слезы.

Сейчас Хьеу вспомнила все это. Да, это было позавчера вечером. И в ту же ночь Хьеу вместе с матерью эвакуировалась в Тхай-Хок. Только сегодня ей удалось повидаться с Чо. Больше ничего не произошло за это время. Тян, до сих пор молча стоявший рядом с Хьеу, шагнул вперед. Он хотел завязать разговор с Чо. Хьеу насторожилась. Тян подчеркнуто резко окликнул:

— Чо!

Громкий оклик Тяна заставил Чо оторваться от работы. Он нехотя поднял голову и посмотрел на Тяна. Тян продолжал тем же вызывающим тоном:

— Ты не знаешь, почему это ходят слухи, что якобы из-за меня было обнаружено убежище и погибли Фан и Баи?

— Не знаю! — резко ответил Чо и тотчас склонился над работой.

Тян продолжал срывающимся от злобы голосом:

— Если ты не знаешь, то кто же тогда знает? С нами были ты, Тхиет и Льеу. Льеу не посмеет так сказать. Значит, сказал ты или Тхиет.

Чо ничего не ответил и продолжал работать.

— Ты должен знать, кто и зачем пустил этот слух! — зло настаивал Тян. — Мы слишком медленно отступали в тот день: французы шли за нами по пятам. Если они случайно заметили, когда я прятался в убежище, то они должны были увидеть и Тхиета, который нес тебя на руках… Все дело в том, что мы слишком поздно приняли решение отходить, а нужно было разойтись вовремя…

Чо сосредоточенно стучал молотком по бамбуковым палочкам.

Тян продолжал в том же резком тоне:

— Вспомни, сколько раз я предупреждал тебя, что пора отступать. Но ты не послушал меня. Если бы мы отступили вовремя, это несчастье не произошло бы…

Чо оторвался от работы, поднял голову и быстро спросил:

— Но ведь в тот момент крестьяне не успели еще угнать всех буйволов?

Тян с раздражением ответил:

— Буйволы? Разве буйволы дороже человека? Вот погибли Баи и Фан, а могли бы погибнуть все. Можно ли в такой момент думать о буйволах? Буйвол тетушки Бай все равно был убит…

Тян замолчал и криво усмехнулся:

— Тебе, конечно, надо было спасать этого буйвола, которого твой отец купил вместе с Хоатем и Ча.

Тян обернулся к Хьеу.

— Ну, пойдем.

Хьеу заметила, что Чо совсем прекратил работу. У него изменилось выражение лица. Он поднял голову и с недоумением посмотрел на Тяна. Тян же, не оборачиваясь, быстро пошел в сторону хижины Хьеу.

Чо снова наклонился, несколько раз подряд с силой ударил молотком по куску бамбука. Хьеу растерянно пробормотала:

— Ну, я пойду.

И направилась к своему дому. Войдя в дверь, она словно не замечала Тяна, не слышала, что он говорил ей.

Она взяла картофель и кастрюлю, за которыми пришла. Потом долго стояла, задумавшись, не двигаясь с места.

Тян поторопил ее:

— Пошли, Хьеу, скоро стемнеет.

Хьеу посмотрела прямо в лицо Тяна и сказала, будто отрезала:

— Иди!

Она поставила на место кастрюлю, высыпала в корзину картофель. Взяв свою широкополую шляпу, она направилась к выходу.

Тян растерянно спросил:

— Ты куда?

Хьеу ответила, не оборачиваясь:

— К лекарю Куангу, навестить Сона.

— Ты пойдешь в деревню Минь-Кхай? Когда же ты вернешься?

Но Хьеу не ответила ему и вышла из дому.

Тян обозлился, хлопнул дверью и направился в Тхай-Хок.

* * *

Чо, оставшись одрш, бросил молоток, обеими руками обхватил голову. Хотелось лечь, забыться, но он должен был сплести веялку к завтрашнему дню, чтобы отнести ее лекарю Куангу и получить гранаты. Чо продолжал работу.

Всему району было известно врачебное искусство Куанга, излечивавшего любые раны. Если случалось, что раненого или избитого французами вьетнамца не было возможности устроить в больницу, то обращались за помощью в Куангу. Позавчера вечером Дау отнес к нему раненого Сона. Чо, возвращаясь от Тоая, зашел к лекарю, чтобы навестить брата. Куанг показал Чо американские гранаты, которые он нашел в деревне после облавы. Чо, увидев гранаты, попросил отдать их ему, но Куанг согласился на это со следующим условием:

— Иди домой и сплети мне веялку. Взамен получишь гранаты.

Бамбуковая веялка — ценная вещь в деревне, она может служить кроватью и даже крышей.

Французы сожгли хижину Куанга. Раненые и больные лежали прямо на земле. Но не только поэтому попросил Куанг сделать ему веялку — такой уж был у него характер. В доме Куанга всегда бывало полно лекарственных трав, листьев, порошков, баночек, пузырьков, тряпок, остатков бетеля, золы. Сейчас запах лекарственных растений, настоенных на спирте, смешивался с неприятным запахом мочи и крови. Но в ответ на жалобы, что в доме очень дурной запах, Куанг возражал:

— Да, пахнет неприятно. Но зато здесь можно вылечиться. Если бы в моем доме было чисто, как в больнице у французов, односельчане не стали бы приходить ко мне лечиться. А в больнице у французов никому не удавалось вылечиться.

Куанг заметил, что Чо очень хочет получить гранаты. Взамен за них Куанг потребовал бамбуковую веялку. Чо не стал ему возражать и заторопился домой, обещая лекарю исполнить его желание — сплести веялку. Но Куанг окликнул его, дал ему гранаты и со смехом произнес:

— Я просто пошутил. Возьми их. Какое счастье, что тебе удалось спастись! Нам не пришлось бы с тобой разговаривать, если бы ты погиб как Фан и Баи. Угости хорошенько французов этими гранатами!

Лекарь дал Чо горсть какого-то лекарства и велел прикладывать к ране. Получив гранаты и лекарство, Чо заметно повеселел. Уходя, он сказал Куангу:

— Обещаю вам принести веялку через несколько дней.

Придя домой, Чо достал бамбук и нарезал палочки.

Если он не может пока работать в поле, то займется веялкой. Труд его не пройдет даром — у секретаря будет веялка, она очень пригодится для больных, которые лечатся у Куанга.

Дау спросил у Чо, зачем он собирается плести веялку. Сын ответил:

— Хочу помочь Куангу.

Отец велел Чо отдыхать, но увидев, что Чо приготовляет бамбук для работы, отец тут же помог ему нарезать бамбуковые палочки.

«Если основательно поработать сегодня вечером и завтра утром, — веялка будет готова к полудню. Завтра же вечером или послезавтра утром я отнесу ее лекарю Куангу», — думал Чо.

* * *

Когда Хьеу пришла к Куангу, Сон приветствовал ее появление радостным криком. Мальчик лежал в углу комнаты на циновке. Куанг перевязывал девушку с переломленной рукой, которая лежала на циновке.

Лекарь обернулся к гостье:

— А, Хьеу! Пришла навестить нас? Передай, пожалуйста, отцу или брату Сона, что его можно забрать домой. Видите, он вынужден лежать на земле. Рана у него пустяковая, я дам ему с собой лекарство, пусть лучше лечится дома. А вот эти люди тяжело ранены, но дня через два их тоже нужно будет забрать отсюда, у меня им неудобно. Мы оставили их здесь только потому, что боялись причинить им вред при переноске.

В доме находилось только две кровати и обе были заняты. Мужчина, раненный в бедро, лежал на кровати, которая стояла недалеко от Сона. Услышав слова Куанга, он громко спросил:

— Зачем же тогда привезли меня сюда? Почему вы хотите, чтобы нас увезли? Пусть лучше меня отвезут в больницу и там ампутируют ногу. Зачем вы сделали мне эту бамбуковую повязку? Только лишние муки из-за нее…

Во время последней облавы его ранило в бедро: кость была раздроблена, голень болталась. Куанг сделал ему перевязку, наложил на ногу бамбуковую шину, но острая боль не прекращалась. Мужчина все время стонал и жаловался, просил отправить его в больницу и сделать ампутацию. Куанг повернулся к больному и спокойно сказал:

— Если вы настаиваете на ампутации, я могу это сделать… только зачем же без конца жаловаться?..

— Я хочу, чтобы меня оперировал хирург, под наркозом, при помощи настоящих инструментов. А вы ведь начнете пилить обыкновенной пилой и причините мне невероятные страдания.

Куанг отвернулся от него и с раздражением сказал:

— Вот именно поэтому я не спешу с ампутацией, а наложил шину. Попробуем сохранить вам ногу.

Куанг массировал руку девушки. Рана у нее была выше локтя. Лекарь вытащил осколки и начал вправлять кости. Девушка тихо стонала, а когда Куанг нажимал сильнее, коротко вскрикивала. Девушка внимательно слушала разговор лекаря и человека с шиной на ноге, и это ее немного отвлекло от собственной боли. На руку нужно было наложить шину, но прежде всего следовало вправить вывихнутую кость. Как только лекарь пытался вправить кость, девушка начинала кричать.

Мужчина с раненой ногой продолжал громко стонать. Лекарь обернулся к нему:

— Нельзя ли потише? Вы так отчаянно стонете, что французские летчики могут услышать вас и начать обстрел.

Но раненый кричал еще громче:

— Мне больно! Почему вы не разрешаете мне стонать? Что за лекарь!

Куанг, осторожно прощупывая руку девушки, грубовато ответил раненому:

— Если вам так хочется кричать и жаловаться, то позовите французов и пожалуйтесь им. Зачем жаловаться односельчанам?

Раненый резко приподнялся на кровати:

— Жаловаться французам? Они сразу же свернут мне голову. Разве можно им жаловаться?

В это время девушка громко вскрикнула. Раненый мужчина замолчал. Куанг снова наклонился над девушкой, внимательно осмотрел ее руку и с облегчением вымолвил:

— Ну, вот! Теперь все в порядке!

Мать девушки, которая все время сидела возле дочери и держала ее, взволнованно спросила:

— Все в порядке? Кость встала на место?

Куанг нарочно завел разговор с раненым, чтобы отвлечь внимание девушки. Воспользовавшись случаем, он внезапным сильным движением вправил кость. Теперь можно было наложить шину. Куанг попросил подать ему лекарственные травы и банановые листья. Хьеу раздула огонь и принесла в комнату печурку.

Хотя Хьеу пришла сюда ради Сона, ей так и не удалось поговорить с ним. Мальчик попросил взять его домой, Хьеу обещала сказать об этом Дау и Чо. Прощаясь с Хьеу, лекарь наклонился к ней и тихо прошептал:

— Если французы опять устроят облаву, я не смогу спрятать всех раненых. Здесь их оставлять нельзя: французы перестреляют.

Пока Хьеу добиралась до жилища Дау, стало уже совсем темно. Дау и Чо ужинали. Дау приветливо пригласил Хьеу присаживаться к столу. Но Хьеу поспешно отказалась от еды, сказав, что она уже ела в деревне Тхай-Хок.

— Мы там сидим сложа руки. Мама сказала, что есть нужно только два раза в день. Мы стараемся делать это до наступления темноты: если вечером готовить ужин, будет виден огонь.

Дау, зевая, пожаловался:

— Вот беда какая! Несколько дней назад удалось достать немного рыбного соуса, а сегодня и этого нет. Да уж ладно, чем богаты, тем и рады, что-нибудь поедим.

Они сидели в хижине, но в ней было свежо, как под открытым небом. Несмотря на то, что лампу не зажигали, Хьеу ясно видела плошку с солью, перец на бамбуковом подносе, сушеные бататы, рис на дне кастрюли. Даже в доме Хьеу рис давно уже заменили бататами, а многие семьи питались только молодой маньокой. Французы безжалостно уничтожали посевы, кроме того, стояла сильная засуха, на деревни надвигалась угроза голода. Скоро у крестьян не будет даже маньоки и бататов.

Хьеу передала просьбу лекаря Куанга взять от него Сона. Она предложила отцу отвести мальчика в Тхай-Хок: временно, пока не заживет нога, он может пожить вместе с нею и ее матерью Бай. У Куанга он лежит на земле; кроме того, и там, и дома небезопасно: в случае облавы негде будет его спрятать. Дау согласился с Хьеу и обратился к Чо:

— Как ты думаешь, сынок? Что, если мы отправим Сона на время к Бай и Хьеу?

Чо сидел угрюмо, не проронив ни одного слова и даже ни разу не подняв головы. Хьеу, беседуя с Дау, не спускала глаз с Чо. Она думала, что Чо за что-то сердится на нее с того вечера, когда они виделись в последний раз. Может быть, Чо не хочет поселить Сона у нее? Да, наверное.

Чо, не поднимая головы и машинально помешивая палочкой соль, сказал, выделяя каждое слово:

— Сона мы перенесем сюда. Если будет облава, мы спрячем его в убежище.

Хьеу улыбнулась, хотела было сказать Чо, чтобы он перестал сердиться на нее, но Чо не дал ей вымолвить ни слова и продолжал:

— Если Сон не успеет спрятаться, то французы убьют его. Но это лучше, чем перейти к врагам, сфотографироваться и получить паспорт предателя.

У Хьеу от обиды пересохло в горле. Она растерялась, но быстро взяла себя в руки, встала, попрощалась с Дау и поспешно ушла. Дау не нашелся, что сказать, и только растерянно посмотрел ей вслед.

Придя в свою хижину, Хьеу взяла кастрюлю, картофель и вышла за калитку.

Дау уже пришел в себя. Он выбежал из дому и бросился догонять девушку.

— Хьеу, подожди!

Она обернулась.

— Тик искал тебя, когда ты была у Сона.

Хьеу рассеянно переспросила:

— Меня искал Тик?

Дау подошел к ней и тихо добавил:

— Он хотел о чем-то поговорить с тобой. Уже поздно, но ты все же зайди к нему. Как это я забыл сразу сказать тебе об этом?!

Хьеу кивнула головой в знак благодарности и пошла дальше. Когда Хьеу скрылась из виду, Дау вернулся домой и сердито набросился на Чо:

— Почему ты так разговаривал с ней? Ты ведь оскорбил ее!

Чо встал из-за стола, собрал посуду и понес в кухню, ответив на ходу:

— Я ее не оскорблял! Гораздо резче следует говорить с людьми, которые получают французские паспорта и живут с предателями.

Дау спокойно ответил сыну:

— Ты говоришь чепуху. Какое значение имеют бумаги и паспорта? Наши люди вынуждены временно жить там, им пришлось получить у старосты паспорта, чтобы обмануть французов и предателей. Но это вовсе не значит, что все жители общины Тхай-Хок и население всех районов, временно оккупированных врагом, перешли на сторону французов.

Чо пробурчал из кухни:

— Я и не говорил, что все жители Тхай-Хока и остальных, временно оккупированных районов, являются предателями. Французы понастроили постов и дзотов, жить стало невыносимо. Зачем же нам, жителям свободного района, переселяться к французам, да еще получать французские паспорта? А некоторые женщины даже ходят на базары, устраиваемые французами, кокетничают с вражескими солдатами и солдатами марионеточной армии, со старостами, чтобы они разрешали им торговать товарами иностранного производства.

Дау решительно возразил сыну:

— Ты говоришь ерунду, Чо! Правда, некоторые женщины не прочь пококетничать с французами, чтобы получить разрешение заниматься торговлей, есть любительницы французских базаров, но Хьеу совсем не такова.

— А почем ты знаешь, какая она?

Вопрос был настолько неожиданным, что Дау смешался:

— Она…

Чо передразнил отца:

— Она, она!

Разговор прервался. Оба замолчали.

Дау считал, что он и так сказал слишком много. Злой на язык Чо, высказав все, что было у него на душе, замолчал и замкнулся в себе. Он поспешно убрал посуду и собрался заняться проверкой караулов: за последнее время многие не являлись на свои посты.

Хьеу тем временем быстро шла домой. Она негодовала на себя, ей было стыдно до слез. До последней минуты Хьеу думала, что Чо сердит на нее из-за последней встречи. Слова Чо оскорбили девушку, на душе у нее было скверно, хотелось плакать. Она и не пыталась сдерживать слез — иногда слезы приносят облегчение.

— Как он смел так сказать: «Сфотографироваться и получить паспорт предателя!»

Жители деревни, переселившиеся в Тхай-Хок — как и все население временно оккупированных районов, — должны были получать паспорта у старост, назначенных французами. Но эта обязанность была ненавистна даже жителям Тхай-Хок, а тем более тем, кто переселился из свободного района. Хьеу еще не сфотографировалась и не имела паспорта: она была под защитой тетушки Фан. Но так не может долго продолжаться: рано или поздно придется получить у французов паспорт. Даже подумать об этом мучительно стыдно! Придется разрешить врагам сфотографировать ее, получить у них паспорт. Кроме того, нужно будет назвать свое имя и имена родителей. На паспортах — три красные косые черты, напоминавшие флаг Бао-Дая, который развевался на посту.

Хьеу еще не получила паспорта, она боялась даже подумать об этом. Мысль о паспорте доставляла ей страдание, а тут еще Чо сказал со злой издевкой:

— Сфотографируйся и получи паспорт предателя!

Раздумывая над словами Чо, Хьеу еще больше расстроилась. Она уже миновала деревню и пошла по полю к защитному забору — по направлению к Тхай-Хок. Было совсем темно: забор едва виднелся впереди. По ту сторону забора тянулись черные заброшенные поля; они поросли сорными травами, цветами боя; обрабатывать их было невозможно — французы угрожали за это расстрелом. По ту сторону забора становилось все темнее и темнее. Вражеские посты и дзоты тонули во мраке. Иногда раздавался звук набата из французского дзота, напоминая погребальный звон на кладбище. Вдруг Хьеу вздрогнула. Ей стало страшно, ноги отказывались идти вперед. Нет, она не осмелится приблизиться к забору и затем идти по полю! Почему она стала такой боязливой? Ведь совсем недавно, когда в сумерках по дороге мчались взад и вперед машины французов, а солдаты рыскали еще с обысками, — она смело отправилась в Хонг-Фонг, не обращая внимания на страхи и опасения Бай. Тогда Хьеу без всякого страха прошла мимо постов и дзотов, прошла по дороге, по которой обычно ездили французы. А сейчас Хьеу охватил такой ужас, что она не осмелилась идти дальше, хотя было уже темно и поздно, — в такое время все французы обычно находились на посту. Хьеу остановилась, придумывая какой-нибудь предлог, чтобы вернуться назад… Неожиданно она вспомнила о том, что сказал ей Дау. Ее искал Тик!

Наверное, Тик хотел сказать ей что-нибудь важное. Он просил передать Хьеу, чтобы она зашла к нему. Но она все время была занята и совсем позабыла о просьбе Тика.

Хьеу повернула назад и пошла к дому Тика. У нее сразу стало легче на душе. Бессмысленный минутный страх исчез, она почувствовала себя сильной и уверенной. Ничего, немного позднее, она вернется в Тхай-Хок. Хьеу ускорила шаг — ей захотелось поскорее увидеть Тика, узнать, зачем он ее искал.

 

Глава пятая СЕЙЧАС ВСЕ РЕШАЕТ БУЙВОЛ!

Дау с силой бьет мотыгой по земле.

Сухая земля растрескалась. Высоко подняв мотыгу, Дау вонзает ее в землю, стараясь попасть в трещину. В такт ударам он с шумом выдыхает воздух: «Хак! Хак!» Все растет и растет площадка взрыхленной земли.

Дау работает без рубашки, высоко засучив брюки. Солнце немилосердно жжет его кожу. Время еще раннее, но солнце уже высоко. Пот льет градом с Дау. Он весь напрягается, поднимая мотыгу вверх. Вонзив ее в землю, Дау тут же с силой дергает ее, отваливая глыбы земли. Все его мускулы комками резко выделяются под кожей. Кажется, что пот, стекая вдоль рук, льется по рукоятке мотыги и смешивается с раскаленной землей.

Да, нелегко ему справляться с этой работой! С тех пор как буйволов отправили в тыл, распахивать землю приходится собственными руками.

Почва, обработанная мотыгой, лучше, чем вспаханная плугом, но, высохшую под солнцем твердую землю трудно мотыжить вручную.

Как уныло на поле! Несколько человек вдали тоже мотыжат землю под палящим солнцем. Кругом только побелевшая от зноя земля да кое-где торчит высохшее жнивье.

Жители еще не все вернулись домой. Но оккупанты так варварски расправлялись с крестьянами, что многие ушли из своих деревень. Но часть их вернулась из Тхяй-Хока. Пора было подумать и другим о возвращении: нельзя совсем забросить землю и умирать с голоду. Чем больше людей выйдет на поле, тем веселей пойдет дело, легче всем будет жить. Если же в поле всего три-четыре человека, а вокруг простирается сухая, потрескавшаяся земля, то людям работать труднее, и они устают быстрее.

Дядя Дау мотыжил землю, мечтая, чтобы рядом с ним работали другие люди. Вдруг он увидел сына, выходящего из деревни с мотыгой на плече. Чо уговорил крестьян, оставшихся дома, принести бамбук и заняться укреплением ограды вокруг деревни. Рана Чо благодаря лекарству, которое дал Куанг, быстро затянулась, но он все еще был слаб и бледен. Его уговаривали полежать, отдохнуть, но Чо не соглашался: он не мог жить без труда.

Заметив сына с мотыгой на плече, Дау подумал: «Если он идет в караул или на постройку ограды, это еще ничего, но если он вздумает мотыжить эту твердую, как камень, землю, да еще под таким палящим солнцем, то снова сляжет. Тогда будет трудно вновь поставить его на ноги».

Он перестал работать и спросил подошедшего Чо:

— Зачем ты пришел?

Чо встал рядом с отцом и взялся за рукоятку мотыги. Дау протестующе воскликнул:

— Я тебе говорю, пойди отдохни! Когда совсем поправишься — будешь работать, дашь мне отдохнуть.

— Дай мне отец, поработать с тобой, — попросил Чо. — Лежать, чтобы умереть с голоду? Так, что ли?

— Если ты будешь голоден, я накормлю тебя, — сказал ласково отец, — ведь мне же будет трудно, если ты умрешь!

Сын ничего не ответил и продолжал работать. Дау перестал мотыжить и остановился в нерешительности. Если бы сын что-нибудь ответил, можно было бы приказать ему вернуться. Но тот молча работал, не желая подчиниться.

Дау рассердился, но почувствовал, что не может справиться с упрямым сыном. В этот момент в поле появился Тик. Он шел из деревенского комитета. Он издалека крикнул:

— Братишка Чо! Ты уже вышел работать? Неужели совсем поправился?

Тик приходился Чо дальним родственником. Дау подхватил:

— Я говорю, что рано ему браться за работу, а он не слушает. Смотри, какой он бледный, как мертвец! Говорю, чтобы еще немного отдохнул, а он и внимания не обращает…

— Тик! Ты был на собрании? — спросил Чо.

— Да, был, — ответил Тик. И, засмеявшись, прибавил: — Иди-ка ты домой. С такой землей даже буйволу трудно справиться, а ты еще очень слаб, дружок.

Дау обрадованно прибавил:

— Вот, вот! Скажи-ка ты ему, а то он меня и слушать не хочет.

Чо хотел что-то возразить, но Тик перебил его:

— Отдохни пока. Мне надо с тобой серьезно поговорить.

Чо понял, что Тик пришел неспроста. У него было, очевидно, какое-то важное дело. Чо, положив мотыгу на плечо, последовал за Тиком. На прощанье Тик сказал дяде Дау:

— Ты уж постарайся, дядя, поработай. Последнее время я был занят собраниями. Все никак не мог взяться за мотыгу. Моя жена обработала около одного сао{} земли рядом с кладбищем.

— Для женщины это немало, — ответил Дау. — Молодец!

Тик вместе с Чо направился обратно на хутор. Дау опять взялся за мотыгу. Работая, он с любовью думал о своем сыне. Хоть и дал им бог разные характеры, но как же не любить его? Он ведь такой, обычно, послушный сын, что требовать от него больше нечего. И работа в поле, и общественные дела — все так и горит у него в руках. Только при народной власти с помощью товарищей

он смог стать человеком. Прежде, как бы он ни старался, все равно пришлось бы ему работать на чужих людей. Больше, чем слугой, он тогда бы не стал. Пора подумать и о женитьбе. Теперь, правда, это стало нетрудно, но надо все же подумать… Народная война протянется не год и не два. Не стоит откладывать женитьбу в долгий ящик и ждать, пока вся страна станет свободной. Была бы жива мать, она давно позаботилась бы об этом. Кого выбрать ему в жены?

Мысли Дау перешли к младшему сыну. Сейчас Сон живет в деревне Тхай-Хок вместе с тетушкой Бай и Хьеу, в доме сестры Бай, крестьянки Фан. Хьеу пришла в родную деревню и уговорила дядю Дау отпустить с ней Сона. Она увела мальчика, не поговорив даже с Чо. Кажется, она несчастлива? А какая она добрая девушка!

Раздумывая, дядя Дау усердно работал. Мотыга в ритм с его дыханием мерно била землю: земля ровно ложилась большими пластами.

В это время Тик и Чо по дороге в деревню обсуждали серьезные дела.

Чо узнал, что на днях Тик присутствовал на собрании, где были представители руководства района и провинции. Вчера ночью состоялось партийное собрание, которое затянулось до утра. Чо не был членом партии, но Тик часто и подробно рассказывал ему о своей партийной работе. Об этих собраниях Чо обычно знал заранее. По просьбе Тика он организовывал охрану деревни в течение нескольких последних ночей. Сейчас Тик на ходу рассказывал Чо о главных вопросах, обсуждавшихся на этих собраниях.

— Руководство считает, что после каждого поражения враги ожесточаются и усиливают операции по прочесыванию местности в оккупированных районах и пытаются начать наступление на свободный район. В последнее время враги повсюду терпят поражение. Особенно досталось им в провинции Хоа-Бинь. В нашей провинции они были разбиты в Тай-Нгуэне. Они боятся, что летом мы начнем наступление. Именно поэтому они усилили облавы, именно поэтому они спешат назначить старосту в нашей деревне. Таким образом они думают задушить партизанское движение в нашей провинции.

На минуту Тик остановился, затем продолжал:

— В нашем районе враги осмелели: они заметили, что мы устали от войны, они знают, что мы голодаем. Война Сопротивления продолжается в некоторых местах пять-шесть лет, два года подряд у нас была засуха и неурожаи. Люди измучены лишениями и невзгодами. Враги пользуются этим, стараются вызвать как можно больше экономических затруднений. В частности, они поставили перед собой задачу сорвать у нас августовский сев. А если августовский сев будет сорван, — нам грозит голодная смерть. Голод означает прекращение всякой борьбы. Не так ли?

Тик замолчал и посмотрел в лицо Чо, который все время внимательно слушал его. Когда Тик обратился к Чо с вопросом, последний только молча посмотрел на него, ожидая, не добавит ли он еще чего-нибудь. Тик продолжал:

— Понимаешь теперь, как обстоят дела! А я не понимал всего этого. Сейчас президент Хо, партия и правительство указывают нам, что надо во что бы то ни стало укрепить силы народа, силы Сопротивления. Мы должны всеми способами защищать крестьян, чтобы они могли провести августовский сев. Секретарь партийного комитета нашей провинции очень удачно выразился. Он сказал смеясь: «Сейчас все решает буйвол!» Это очень верно сказано. Тебе понятно?

Тик рассказывал, улыбаясь, приветливо поглядывая на Чо. Юноше казалось, что он сам присутствовал на собрании, говорил с секретарем и слышал, как тот сказал: «Сейчас все решает буйвол!»

Чо внимательно слушал. Он еще не все понял, но ответил:

— Да! Значит, не случайно враги старались захватить буйволов или пристрелить их? Тем самым они стремились помешать нам сеять.

Кивнув утвердительно головой, Тик продолжал:

— Да! Это так. Они угоняли наших буйволов, убивали их, не давали нам сеять в августе. Крестьянам следует понять это. Если мы сможем сохранить оставшихся буйволов, то сможем пахать, боронить и даже при такой засухе доставать воду из колодцев…

— Сейчас все жители ушли из деревни, — перебил его Чо, — побросали свои участки земли и. чтобы уберечь буйволов, отправили их в тыл. Пока буйволы не вернулись домой, крестьянам придется самим обрабатывать землю.

— Конечно, — согласился Тик. — Ты как будто читаешь мои мысли. Во что бы то ни стало надо сохранить буйволов! А население должно вернуться и работать. Нужно принять все меры, чтобы провести августовский сов, организовать оборону деревни, укрепить партизанский отряд. Сейчас главная задача партизан — уберечь буйволов.

Он продолжал негромко, но отчетливо выделяя каждое слово:

— Вчера этот вопрос обсуждался тщательно. Оказалось, что многие придерживались ошибочных взглядов на этот счет. Сам я никогда не разделял мнения Ча, который полагает, что враги будут устраивать жестокие облавы до тех пор, пока они будут встречать лишь незначительное сопротивление партизан. Но, по правде говоря, я тоже не верил в возможности партизан, я верил только в регулярную армию. Я никому не говорил об этом, но сознаюсь, все надежды я возлагал на приход регулярной армии.

Тик посмотрел на Чо.

— Помнишь ночь у забора, когда все мечтали о приходе регулярной армии и считали, что вражеский пост можно уничтожить только с ее помощью? В душе я был согласен с ними, но промолчал.

Тик говорил долго. Он рассказал, что сейчас жители разделились на две части: одни надеются уцелеть, переселившись в общину Тхай-Хок и получив паспорта у старосты, другие, более мужественные, остались в своей деревне, но опять-таки они надеются только на приход регулярной армии. А сейчас главной силой являются партизаны, которые могут организовать оборону деревни и создать условия для работы на полях, но мы не уделяем должного внимания партизанской борьбе. Сейчас мы должны сделать так, чтобы все поняли исключительную важность партизанской борьбы, чтобы верили в собственные силы.

Тик посмотрел на Чо и улыбнулся.

— Помню, как в ту ночь ты сказал с возмущением: «Болтают о тактике, но не заботятся о караулах!» Ты правильно сказал. Прежде всего мы должны заботиться о выполнении своих задач. Когда у нас будет сильный партизанский отряд, когда придет регулярная армия, мы преодолеем все трудности.

Похвала Тика обрадовала Чо. Он думал именно так, кат; говорил старший товарищ: конечно, замечательно будет, если придет регулярная армия, но до ее прихода надо позаботиться о решении ряда задач. Не следует сидеть сложа руки или переселяться в более безопасное место в ожидании прихода регулярной армии. Если даже все покинут деревню, он, Чо, останется один и, пока жив, будет выполнять свой долг.

Тик, словно угадав мысли Чо, задумчиво промолвил:

— Но если партизанский отряд не будет пополняться и в нем останется один человек, то каким бы активным он ни был, все равно его старания будут напрасными. Ты подумай, сможем ли мы с тобой и другими партизанами продолжать борьбу, если наши односельчане не вернутся обратно? Вон у тебя глаза совсем ввалились, а толку от этого мало.

Тик объяснил младшему товарищу, что при реорганизации деятельности партизанского отряда прежде всего нужно опираться на народ. Партизанский отряд будет иметь силу только в том случае, если у народа поднимется боевой дух, если народ тесно сплотится в единой борьбе, если укрепятся все массовые организации. В партизанский отряд должны войти наиболее активные представители этих организаций, но борьба партизан должна быть неразрывно связана с их работой. В первую очередь необходимо установить тесный контакт с партийной организацией. Хотя Чо и не был членом партии, но Тик полностью доверял ему и поэтому поведал о крупнейшем недостатке в работе парторганизации: партийная ячейка отошла от руководства партизанским отрядом. Заместитель секретаря партийной ячейки, который одновременно возглавлял Крестьянский союз, не следил за делами партизанского отряда. Этими вопросами занимались только Кхань, секретарь партийной ячейки и комиссар партизанского отряда, и Фай, командир отряда. Некоторые члены партии под предлогом перегруженности партийной работой до сих пор не вступили в партизанский отряд. Если уж члены партии не вступили в партизанский отряд, чего же требовать от остальных?

Тик снова подчеркнул, что нужно все сделать для того, чтобы крестьяне вернулись в родную деревню — только при этом условии можно реорганизовать, пополнить и укрепить партизанский отряд.

— Во-первых, мы должны уговорить людей вернуться в деревню, во-вторых, — нужно по-новому организовать и усилить караулы. Жители при хорошей организации караулов сами захотят вернуться сюда, и чем больше их вернется, тем сильнее будет наш партизанский отряд.

Чо стало ясно, какие задачи надо выполнять, и он горячо заговорил:

— Итак, мы должны бороться, чтобы жители нашего селения вернулись домой. Одновременно мы должны укрепить партизанский отряд. Но, по-моему, прежде всего нужно выгнать из отряда всех неустойчивых, неверных людей и принять в отряд новых, наиболее активных.

Тик спросил:

— Кого же, по-твоему, нужно принять?

Чо назвал несколько имен. В числе названных был Льеу.

Все свое свободное время Льеу проводил у защитного забора. Он добровольно ходил на караулы, независимо от того, день ли был или ночь. Льеу утверждал:

— Ходить на караулы, бороться с врагами родины вместе с партизанами хоть и опасно, но все же лучше, чем жить в доме Хюе. Я работал на Хюе, как вол, а взамен этого получал пинки и проклятия.

Льеу часто просил Тика и Чо принять его в партизанский отряд. Он горячо говорил им:

— Никто теперь не властен запретить мне бороться вместе с партизанами!

Мать его, когда он был маленьким, ходила по деревням и просила милостыню. Так она добралась до общины Хонг-Фонг. После смерти матери Льеу Хюе взял к себе мальчика и стал его жестоко эксплуатировать. Но теперь, когда вся семья Хюе переселилась в Тхай-Хок, Льеу оказался на свободе и мог делать все, что ему захочется. Когда Хюе был еще в деревне, Льеу попросил у него разрешения вступить в партизанский отряд. Хюе и слышать не хотел об этом. Льеу несколько ночей подряд горько плакал, ему было обидно и стыдно перед другими. Но теперь он свободен, никто не помешает ему вступить в партизанский отряд.

Чо, рекомендуя Льеу в партизанский отряд, сказал о нем не только хорошее. После того, как Тян покинул деревню и Льеу убежал из дома Хюе, юношу ничто не интересовало, кроме караулов. Все остальное время Льеу слонялся без дела по близлежащим деревушкам. Односельчане настойчиво советовали Льеу поработать в поле, но он никого не слушал. Тян оставил ему так мало риса и бататов, что Льеу часто голодал. Но вместо того, чтобы приняться за работу, он бродил по деревне. Поэтому Чо, подумав, добавил:

— Правда, он храбрый малый. Но ведь ты сказал, что партизанами могут быть только лучшие активисты, люди, которые, кроме всего прочего, заботятся о полевых работах. А этот лентяй предпочитает гулять по деревне. Ну что ты с ним поделаешь?

Тик засмеялся.

— Ты уж слишком многого от него требуешь. Ему хочется погулять, развлечься: до самого последнего времени его жестоко эксплуатировали в доме Хюе, держали в черном теле. Вот он вырвался сейчас на свободу, как птица из клетки, поэтому ему море по колено. Но он храбрый паренек, и если найти к нему правильный подход, из него выйдет хороший партизан.

Слова Тика вполне удовлетворили Чо. Главное то, что Льеу смельчак, а остальные качества можно развивать. Если у человека нет мужества, то его, по мнению Чо, нужно исключить из партизанского отряда, даже если он обладает другими хорошими качествами. Чо вспомнил о Тяне и сказал:

— Нужно продумать и кандидатуру командира отряда: сейчас наш отряд, по существу, обезглавлен.

Тик усмехнулся.

— Вот именно: обезглавлен.

Кхань давно уже работал в свободном районе, Фаи погиб, а Тян переехал в Тхай-Хок.

И тут только Тик признался Чо, что на заседании партбюро его, Тика, назначили комиссаром и одновременно командиром партизанского отряда. Он прибавил очень серьезно:

— Партийная организация поручила мне подготовить нового командира отряда, который помогал бы мне. Боюсь, что один я не справлюсь: у меня очень много работы.

— По-моему, — возразил Чо, — ты справишься с работой и без помощника. Зачем назначать помощника, если он только будет числиться помощником на словах, а на деле всю работу будешь делать ты?

— Нет, сейчас нам нужен хороший работник, не такой, как Тян.

Чо понял, что Тик хочет назначить его командиром. И, возможно, партбюро уже обсудило этот вопрос: ведь однажды уже предлагали назначить его помощником командира. Чо и не собирался отказываться от задания, но он подумал о Тяне и спросил:

— Если мы собираемся укрепить партизанский отряд, то как быть с партизанами, которые ведут себя малодушно?

Тик не догадался, на кого намекает Чо. Командир отряда решил, что Чо имеет в виду Хоэ. Тик знал о раздоре между Чо и Хоэ: на днях ему самому пришлось вмешаться в одну историю, чтобы помешать их ссоре.

* * *

Когда Тян переехал в Тхай-Хок, Хоэ перевели в группу Чо. Однажды утром Чо поручил Хоэ караулить в кустарнике у защитного забора. Из этого кустарника был ясно виден пост, но и французы также могли видеть караульщика. В последнее время они частенько обстреливали кустарник, пытаясь поджечь его. В кустарнике уже было убито несколько жителей деревни, и поэтому партизаны устроили караульный пост немного поодаль от него. Чо приказал все же Хоэ караулить на старом месте. Хоэ не послушался его и встал несколько поодаль. Чо возмутился и заставил его засесть в кустарнике. Между ними возник спор, и они поссорились. Тик, узнав об этом, послал Льеу в кустарник, к Хоэ. С приходом Льеу Хоэ успокоился.

Вспомнив об этом случае, Тик подумал, что Чо хотел бы исключить Хоэ из партизанского отряда. Он с улыбкой посмотрел на Чо.

— В последние дни Хоэ караулил в кустарнике?

— Да. Он уже привык к этому, теперь караулит один. Правда, однажды Льеу здорово напугал его, но после этого Хоэ перестал бояться.

Тик заинтересовался:

— Как его напугал Льеу?

Чо рассказал, что на другой день после заседания партбюро, на котором был Тик, Чо снова приказал Хоэ караулить в кустарнике. Хоэ уговорил Льеу пойти с ним. Льеу согласился, но в голове у него родилась озорная идея. Когда они добрались до кустарника, Льеу забрался на дерево, которое росло неподалеку, сложил ладони рупором и стал громко ругать французов. Французы начали стрелять в дерево, но Льеу соскочил на землю, и, насмехаясь над врагами, захлопал в ладоши. Едва стрельба прекратилась, как он опять залез на дерево и вновь принялся ругать французов. Французы снова начали ожесточенно стрелять, но Льеу опять спрыгнул на землю и как ни в чем не бывало хохотал и хлопал в ладоши. Хоэ умолял Льеу прекратить эти шутки, но юноша не слушал его и всю смену забавлялся таким способом. В конце концов Хоэ тоже понравилась эта игра, он спокойно устроился в кустарнике и восхищенно наблюдал за Льеу. После этого случая Хоэ перестал бояться караулить в одиночку.

Тик, выслушав рассказ Чо, рассмеялся, но затем сказал серьезно:

— Вот видишь, Льеу сумел сделать его смелым. Но вы зря так запугивали его. Хоэ боялся караулить в кустарнике, но ты все же заставил его пойти туда, а Льеу сделал еще так, что французы обстреляли кустарник. Правда, таким путем вам удалось сделать его смелым, но, мне кажется, вы пошли по неправильному пути. Ты ведешь себя по-старому. Помнишь, как ты насильно заставлял Хоэ ходить в караул, когда он еще не был в твоей группе?

* * *

Обычно, когда французы намеревались напасть на деревню, партизаны по сигналу тревоги собирались в определенном месте и устраивали засаду. Но Хоэ не являлся на место засады. Заслышав сигнал сбора партизан, трусоватый Хоэ бежал туда, куда ему вздумается. Однажды Чо преградил ему путь и заставил явиться на место сбора партизан. Позднее партизаны обсудили поведение Хоэ. Все беспощадно критиковали труса, но одновременно крепко досталось и Чо.

Тик напомнил об этом случае, и Чо разозлился.

— Да, теперь говорить легко! Допустим даже, что вы правы, но неужели я должен был в тот момент спокойно воспитывать его? Как тут сдержать себя?

Тик на минуту задумался.

— Я заметил, что, когда поднялась тревога и мы помогли Хоэ спрятать вещи, он вел себя гораздо спокойнее. Если бы ты был тогда у него, ты бы тоже заметил, что он ничего не боялся.

Чо слушал молча. Тик продолжал:

— Надо быть рядом с ним, помогать, терпеливо воспитывать его. Другие тоже иногда падают духом в трудную минуту. Что же, всех их нужно немедленно исключить из партизанского отряда?

Но Чо и не собирался исключать Хоэ из отряда. Просто Тик не понял его. Хотя Чо злился на Хоэ и не раз отчитывал его, не скупясь на бранные словечки, но ему и в голову не приходила мысль об исключении Хоэ из партизанского отряда. Хоэ, по крайней мере, не переселился в Тхай-Хок. Если исключить его из отряда, что же тогда делать с Тяном? Тян, переселившись в Тхай-Хок, лишь изредка приходил в Хонг-Фонг. Тик несколько раз встречал его и беседовал с ним, но Тян всякий раз со смехом отвечал:

— Понимаю! Все понимаю!

С наступлением вечера Тян возвращался в Тхай-Хок. В последние дни Тик был очень занят, он попросил Луана побеседовать с Тяном. Но и с учителем Тян не пожелал разговаривать серьезно и продолжал попрежнему уходить в Тхай-Хок.

Чо подумал: «Очевидно, мы плохо воспитывали Тяна, поэтому он стал таким. Его нужно оставить в отряде и попытаться перевоспитать».

И Чо прямо спросил Тика:

— А как быть с Тяном? Тик повторил задумчиво:

— Как быть с Тяном? Как он вел себя в эти дни? Кажется, попрежнему уходил в Тхай-Хок? Не знаешь, он не поселился еще в доме отца? Этот вопрос серьезный. Возможно, он не порывает связи с нами и одновременно не хочет ссориться с французами? До Бьен не слепой, он только делает вид, что ничего не замечает, чтобы привлечь на свою сторону Тяна. Но как бы там ни было, Тян не может быть больше помощником командира отряда. Это ему надо объяснить. Не следует исключать его за глаза. И не нужно объявлять всем о том, останется ли он в партизанском отряде или нет. Партизаном можно считать любого человека, который борется с врагом.

Чо не совсем уяснил себе то, о чем говорил Тик, и тот, поняв это, улыбнулся.

— Ты хочешь, дружок, сходу решить все вопросы? Это нелегко.

Они подошли к дому Чо, зашли во двор, сели под хлебным деревом и продолжали беседу. Чо взял рукоятку мотыги и начал Постукивать ею по ветвям хлебного дерева, которые висели перед ним.

Тик посмотрел на него и неожиданно мягко сказал:

— Я заметил, что ты, Чо, очень изменился за последнее время. И все же ты еще слишком суров и слишком требователен…

Тик долго доказывал Чо, что он неправильно относится к людям, которые переселились в Тхай-Хок. Нельзя так строго осуждать жителей, получивших французские паспорта, и женщин, посещавших французские базары… Тик не забыл сказать и о том, что Чо несправедливо и жестоко относится к Хьеу.

Чо, слушая командира отряда, молча сбивал листья хлебного дерева: измяв и смешав с пылью один лист, принимался за другой.

«Очевидно, Хьеу рассказывала обо всем Тику», — подумал он. Чо неожиданно для себя широко улыбнулся. «Пожалуй, Тик прав — нужно быть мягче с людьми. Выходит, что я зря так обидел Хьеу. Да и с Хоэ был слишком груб. Но Тян?.. С Тяном надо быть строже, тут уж никто его не переубедит. Да, во многом Тик прав…»

 

Глава шестая КОГДА ЖЕ КОНЧИТСЯ ВОЙНА?

Тик созвал собрание партизан, на котором обсуждался вопрос о реорганизации партизанских групп. Тяна заранее предупредили об этом, и все же он не явился на собрание.

Хьеу, намереваясь идти на собрание, попыталась уговорить Тяна пойти с ней, но он ответил:

— Зачем идти на собрание? Они и так уже обо всем договорились.

В тот вечер Тяи зашел к тетушке Фан и долго ждал возвращения Хьеу. Тян часто заходил к тетушке Фан. И пока он был у нее в доме, тетушку Фан не покидала тревога, но она ничем не выдавала своего страха, боясь обидеть гостя. Бай и Хьеу жили у нее тайно, и это очень беспокоило тетушку Фан. Присутствие в доме постороннего мужчины, связанного с партизанами, было еще опаснее. Тян Даже в доме отца жил тайно, а к ней приходил открыто, как же тут не тревожиться?

И, несмотря ни на что, ей было приятно, когда он приходил: Тян очень любил читать вслух китайские романы вроде «Путешествие на Запад», «Боги» и вьетнамские поэмы «Тхань Сань», «Фам Конг», «Кук Хоа», которые имелись в доме тетушки Фан. У Хьеу было много свободного времени, но она не хотела читать эти книги. Когда же приходил Тян, он всегда читал вслух, угождая тетушкам Фан и Бай, и поэтому молодой человек им очень нравился.

В оккупированном районе надо было рано гасить свет и ложиться спать. Но когда приходил Тян, тетушка Фан прикрывала лампу, Тян садился читать, и обе женщины лежали и слушали его до поздней ночи. В ту ночь Тян увлекся чтением романа «Путешествие на Запад».

Вернулась с собрания Хьеу, и Тян прекратил чтение.

Было очень поздно, но жара все еще не спала. Хьеу уселась на пороге и начала рассказывать Тяну о том, что было на собрании. Тик просил передать Тяну о реорганизации партизанских отрядов. Он надеялся, что Тян вернется в деревню и включится в работу.

Тян сказал безразличным тоном:

— Кто хочет, тот пусть и работает.

Хьеу пропустила мимо ушей эти слова и продолжала рассказывать о плане расширения партизанских групп. Тян обиделся и спесиво заметил:

— Все задания, как я вижу, уже распределены между членами партии!

Хьеу сердито взглянула на него.

— Мы хотим включить в отряд самых передовых товарищей, которые раньше не были партизанами. Нам нужно прежде всего поддержать их, а не критиковать. Мы должны приветствовать их вступление в партизанский отряд. Вступая в партизанский отряд, они берут на себя трудные обязанности и не заботятся о личной выгоде.

Гневная речь Хьеу возымела свое действие: Тян присмирел и сказал заискивающе:

— Да я ведь ничего не возражаю. Я тоже согласен с этим.

Хьеу продолжала:

— Не все эти товарищи являются членами партии, например Льеу — не член партии, но его тоже приняли в партизанский отряд.

Тян удивленно и зло спросил:

— Льеу тоже вступил в отряд? — Затем издевательски засмеялся: — Лучше бы он вступил в стадо буйволов! Партизана из него все равно не получится.

Раздраженная его издевками, Хьеу с трудом удержалась, чтобы не рассказать Тяну о том, как Льеу вызвался притащить Тяна на собрание. Когда Чо поставил вопрос об отношении к партизанам, которые переселились в район, оккупированный врагом, Льеу сказал:

— Я берусь привести их сюда.

Раздались шутки:

— Притащи-ка сюда Тяна!

Льеу обернулся к шутнику и гневно сказал;

— Если прикажете, я приведу его сюда. Теперь я полностью принадлежу партизанской группе.

Тику пришлось вмешаться в разговор и объяснить, что на собрании не место для подобных выступлений против партизан, переселившихся в район, оккупированный врагом, — такое отношение только вредит общему делу. Хьеу хорошо запомнила указания Тика, поэтому она всеми силами старалась сдержать накипавшее раздражение против Тяна.

Тик не раз говорил ей, что нужно серьезно присматриваться к Тяну и в то же время надо попытаться поговорить с ним по-хорошему, разъяснить ему суть дела, сделать так, чтобы он понял свою ошибку и вернулся в деревню. Но как это трудно! Хьеу могла дружелюбно разговаривать с другими односельчанами, переселившимися в оккупированный врагом район, но разве можно было разговаривать по-дружески с Тяном? И все же она старалась сдержать себя… Девушка с улыбкой смотрела на Тяна и продолжала говорить, что не следует относиться к Льеу с таким презрением, что Тяну необходимо вернуться в деревню и работать вместе с партизанами. Здесь жить трудно и опасно и в конце концов враги все-таки доберутся до него. Следуя советам Тика, Хьеу старалась говорить мягким, спокойным тоном.

Было уже совсем поздно. Бай и Фая давно погасили свет и легли спать. Вокруг стояла тишина. Иногда она нарушалась звуками выстрелов, которые доносились из французского поста, и ударами гонга на караульных башнях. Небо было сплошь усеяно звездами. При их свете Тяж и Хьеу могли различать лица друг друга. Сначала, слушая Хьеу, Тян рассеянно смотрел перед собой. Потом он стал внимательно рассматривать лицо Хьеу, пристально посмотрел ей в глаза, прислушался к звуку ее голоса. Наконец, он опустил голову. Хьеу замолчала. Тян вновь внимательно посмотрел на девушку, глубоко вздохнул и печально произнес:

— Я все понимаю, все, что ты мне сказала. Партизаны оказывают сопротивление врагам, защищая родную деревню. Это замечательно, за это — слава им! Но слава эта нужна таким людям, как Чо…

Отведя взгляд в сторону, Тян продолжал:

— Не подумай только, что я не верю в их дело или презираю их. Кто сейчас не верит в победу войны Сопротивления?

Он опять глубоко вздохнул.

— Но когда же наступит победа? Когда кончится эта длительная и трудная война? Вот возьмем нашу деревню: уже шесть лет мы боремся с французами, а они становятся все злее. Скоро они захватят и нашу деревню, понастроят в ней постов, назначат старосту, что тогда делать? Как жить?

Тян замолчал. Хьеу слушала его с большим изумлением. Этого она не ожидала! Правда, бывали моменты, когда и она думала о том, что французы могут захватить ее деревню, построить в ней укрепления, назначить старосту. Но ведь еще не захвачен весь уезд, вся провинция, вся страна. Значит есть возможность продолжать борьбу с оккупантами. В последнее время, правда, французы осмелели в их районе и предприняли ряд атак, но зато в других местах они потерпели жестокие поражения и потеряли тысячи солдат. Да ведь и здесь они обнаглели только в последнее время, а раньше были куда скромнее! А если им и удастся захватить деревню, мы не останемся беззащитными — у нас есть наше правительство, есть наша партия. Мы будем жить так же, как и все честные вьетнамцы. Жизнь будет, конечно, еще тяжелее, но разве можно быть в стороне, когда по всей стране идет война Сопротивления? Президент Хо сказал: «Чем ближе победа, тем больше трудностей».

Упадочные рассуждения Тяна удивили Хьеу; не зная, что ответить ему, она пристально посмотрела на него. Тян продолжал:

— Да! Больше я так жить не могу. У каждого человека свои стремления, свои задачи. Я тоже хочу внести свой вклад в дело строительства родины, но другим путем.

Тян взглянул на Хьеу и продолжал торопливо разглагольствовать:

— Когда наша родина будет независимой, мы должны будем заняться большим строительством. Так сказал дядя Хо. Но пока идет война Сопротивления, у нас исключительно трудные условия для учебы. А я хочу иметь нормальные условия, я хочу поехать учиться во Францию и таким образом в будущем принести пользу родине.

Хьеу, все больше удивляясь, смотрела на Тяна широко открытыми глазами. Никогда она и не подозревала, что у него могут возникнуть такие мысли. Но что сказать Тяну, как переубедить его? Учеба во Франции — только предлог для того, чтобы бросить родину. И все это ради личных интересов, из стремления избежать трудностей и лишений, неизбежных в дни войны.

Между тем с Тяном творилось что-то неладное: он странно и тупо смотрел на Хьеу. Его волнение передалось девушке, она растерялась под его пристальным, жадным взглядом. Тяжело дыша ей прямо в лицо, Тян торопливо прошептал:

— Хьеу! Я не решался уехать только потому… только потому, что… — Он еще ближе наклонился к ее лицу, обдавая горячим дыханием, прошептал: — Хьеу, Хьеу!

Девушка в испуге отпрянула назад, проскользнула внутрь дома и быстро захлопнула дверь. Бай, разбуженная шумом, приподнялась на постели и спросила:

— Хьеу, что случилось?

Фан тоже проснулась. Но Хьеу ничего не ответила и улеглась рядом с матерью.

 

Глава седьмая

ЕСЛИ ФРАНЦУЗЫ НАЗНАЧАТ СТАРОСТУ, НИКТО НЕ БУДЕТ ЕМУ ПОДЧИНЯТЬСЯ

На следующий день о разговоре Тяна и Хьеу узнали в деревне. Некоторые рассказывали об этом, как о забавном случае. К таким шутникам относился и Хоать. Хоать снова жил в родной деревне. Но он часто ходил в Тхай-Хок — Тик велел ему получить у французов паспорт, чтобы иметь возможность беспрепятственно ходить из одной деревни в другую.

Под вечер Хоать направился в свою деревню и по дороге встретил группу партизан, возвращавшихся с полевых работ. Среди них были Чо, Хоэ и Льеу. Партизаны остановились на краю поля и оживленно беседовали о том, как вспахать землю для сева. Пока не было возможности пригнать буйволов из деревни Тхай-Хок, кое-кто предлагал самим впрягаться в плуг. Но этот способ был пригоден только для боронования, а не для вспашки. На борону, которую тащили люди, наваливали для тяжести камни или глыбы земли. А сейчас нужно было вспахать землю для посева. На плуг при вспашке для придания большей тяжести становился человек, и буйвол тащил и плуг и человека. Разве можно тут обойтись без буйвола? Поэтому большинство партизан считало, что впрягаться в плуг бессмысленно.

Хоать появился в поле в тот момент, когда партизаны смеялись и шутили.

Еще издали старик крикнул:

— Кто там? А, партизаны! И Чо здесь? — Он торопливо подошел к партизанам, левой рукой снял шапку, а правой почесал затылок. Никто не помнил, когда он купил эту шапку, с которой не расставался. Раньше шапка была темно-лилового цвета, но теперь сильно выцвела и потрепалась, и все же Хоать не хотел расставаться с ней. Он ходил в этой шапке на полевые работы, на собрания, обедал в ней и даже ложился спать с шапкой на голове. Но когда у Хоатя было приподнятое настроение, а также когда он встречался со знакомыми или был озадачен какими-нибудь затруднениями, старик всегда снимал шапку и почесывал седеющую голову. Вот и сейчас Хоать снял шапку и почесал затылок. Товарищи приветствовали его, но он, как будто бы не замечая этого, спросил:

— Что вы тут обсуждаете? И почему это вам так весело?

Ему рассказали, о чем шла речь.

— Очень хорошо, что вы обсуждаете этот вопрос, что заботитесь о посеве. Но помните, что вам нужно подумать и о других задачах, не менее важных.

Хоать обернулся к Чо.

— Вот, к примеру, ты, Чо, пользуешься доверием товарищей. Тебя выбрали заместителем командира партизанского отряда. Я сам голосовал за тебя. Ты должен быть лучше всех. Я хочу задать тебе один вопрос.

Чо ответил с веселым смехом:

— Задавай, пожалуйста!

Послышались шутки, все оживились. У Чо тоже было хорошее настроение. Он спросил:

— Что вас интересует? Военное дело, политика, экономика или культура?

Кто-то хлопнул Чо по спине и обратился к Хоатю:

— Так что же вас интересует?

Чо ответит на любой вопрос.

Хоать нетерпеливым жестом велел всем замолчать.

— Ладно, помолчите! Выслушайте лучше мой вопрос. А вопрос очень простой: какие сейчас стоят перед партизанами задачи?

Льеу нетерпеливо поднял руку.

— Ну, на этот вопрос совсем легко ответить. Не стоит задавать его Чо. Я вот только что вступил в отряд, не прошел никаких курсов, а ответить могу. Об этом много говорили на собрании.

Хоать, вытянув шею, посмотрел на Льеу, затем изумленно спросил:

— И ты знаешь? Ну, тогда отвечай.

Все оживились еще больше. Послышались голоса:

— Говори, Льеу!

— А ну, ответь-ка ему, чтобы он перестал смеяться над партизанами.

— Не отвечай, Льеу! Тоже вопрос задал!

Льеу вопросительно посмотрел на товарищей.

— Ну, так как?

— Отвечай!

Тогда Льеу обернулся к Хоатю и выпалил одним духом:

— Задача партизан заключается в том, чтобы истреблять врагов, оборонять деревню, защищать жизнь и имущество земляков, помочь им обеспечить августовский урожай. Если земля останется необработанной, мы все умрем с голоду и война Сопротивления будет проиграна. Враг хочет уничтожить буйволов — нам надо бороться за каждого буйвола, враг хочет уничтожить телеги для перевозки воды — мы должны бороться за каждую телегу!

Послышались одобрительные возгласы партизан:

— Хорошо! Молодец!

Льеу замолчал. Пока Льеу говорил, Хоать с улыбкой смотрел на него, но как только он кончил, старик живо спросил:

— И это все? А еще что? Ты сказал не все, ты забыл кое-что.

Он обернулся к Чо.

— Ну, Чо, помоги ему. Ради этого не стоило спрашивать. Ах, и ты не знаешь? А кто же тогда знает? Значит, все вы недостойны быть партизанами.

Партизаны молчали, не понимая, что хочет сказать Хоать.

Может быть, он шутит?

Но Хоать продолжал серьезным тоном:

— Задача партизан — создавать беспорядки в лагере врага. Надо постоянно беспокоить французов, сделать так, чтобы они потеряли сон и аппетит. Не давать врагу покоя ни днем, ни ночью! Только тогда мы сможем перейти в наступление и заставим врага отступить.

Партизаны присмирели. Все ждали от старика веселой шутки, а он заговорил о серьезном деле.

— Это не все…

Хоать, прищурившись, продолжал:

— Это еще не все. Итак, задача состоит в том, чтобы сеять беспорядок и панику среди врагов. Понятно?

Затем он сказал подчеркнуто медленно:

— Но беспорядки надо устраивать во вражеском посту, а не в доме у девушки, как это сделал на днях Тян…

Все захохотали.

Кто-то похлопал Чо по спине.

— Наш Чо проиграл!

Чо резко повернулся и нахмурился.

Он один не смеялся, хотя и старался принять обычное выражение лица. Тик часто говорил ему, что надо быть всегда приветливым с людьми, в особенности — с партизанами: ведь большинство из них — юноши и девушки, которые не прочь повеселиться. В другой раз можно было бы повеселиться, но сейчас Чо вовсе было не до шуток.

— Ваша шутка, дедушка Хоать, не совсем уместна, — сказал спокойно Чо. — Товарищи могут злоупотребить словом «беспорядок». Задача, о которой вы говорили нам, чрезвычайно серьезна, и легко подходить к ней нельзя.

Товарищи заметили, как у Чо изменилось выражение лица и дрогнул голос. Они засмеялись еще громче, желая подшутить над ним. Но некоторые поддержали Чо:

— Да, это серьезный вопрос, этим шутить нельзя.

Чо сказал строго:

— Я протестую против подобных шуток! Создавать беспорядок в стане врага — это значит непрерывно его атаковать. Это — не шуточное дело. И, кроме того, подзуживая партизан, вы даете другим повод неуважительно относиться к ним.

Хоать надел было шапку, но тут же снял и смущенно почесал затылок:

— Если так, то извините… Я слышал в деревне разговор о Тяне и хотел поговорить с вами об этом, чтобы вы не последовали его примеру. Да, вышло нехорошо…

Старик надел шапку и, пытаясь говорить шутливым тоном, продолжал:

— Да, я был неправ. Вы — партизаны, вы — надежда деревни, к вам надо относиться с уважением, а я вот все вышучиваю вас.

Партизаны заулыбались. Чо примирительно сказал:

— Конечно, вам никто не может запретить шутить, но плохо будет, если вам начнут подражать другие. Партизаны в таком случае сделаются предметом насмешек.

Хоать отрицательно покачал головой:

— Нет. На этот счет я больше не буду шутить. Можно найти немало других поводов для шуток. Вот, например, некоторые смеются над Чо…

Партизаны насторожились.

— Над Чо? А что именно?

Хоать нахмурился и, помедлив, сказал:

— Что именно? Чо — командир партизанского отряда, а разрешил невесте эвакуироваться на территорию, оккупированную французами. Вот что.

Все снова смеялись, хлопали Чо по плечу. На этот раз Чо тоже расхохотался.

О намерениях Тяна знала вся деревня. Он не появлялся больше в Хонг-Фонге. Он перестал также бывать в доме тетушки Фан. Вскоре распространился слух о том, что Тян вместе со всей семьей поселился на территории французского поста. Хюе, отец Тяна, переселяясь в Тхай-Хок, просил Тика и Луана передать административному комитету Сопротивления, что в силу обстоятельств, он вынужден временно эвакуироваться в зону, оккупированную врагом, но он, как и раньше, предан народному правительству. И на этот раз Хюе просил передать, что его убеждения не изменились, но он вынужден поселиться на территории французского поста, так как недавно сержант До Бьен проходил мимо его дома и увидел Тяна. Партизаны не успели еще решить вопрос об отношении к Тяну, как возник новый вопрос — назначение старосты в Хонг-Фонге. Французы уже несколько месяцев назад начали поговаривать об этом, в особенности с тех пор, как они усилили облавы в деревне. Сначала они распространяли слух, что поймают Луана и насильно назначат его старостой. Жители обеих деревень много говорили об этом, и Луан вынужден был соблюдать крайнюю осторожность. Его видели то в одном, то в другом месте, а где он ночевал — никто не знал. Потом прошел слух, что французы решили уговорить Хюе быть старостой, а когда он переехал во французский пост, многие поверили слуху. Крестьяне, переехавшие в Тхай-Хок, заволновались, У французов был список эвакуировавшихся. Почти всех переехавших в Тхай-Хок они заставили получить французские паспорта, в которых была указана фамилия, возраст, старое и новое место жительства. Некоторых жителей, например Ча и других стариков, они беспокоили чаще других: заставили их пойти на собрание, чтобы обсудить вопрос о назначении старосты. Чо предложил уездному комитету Сопротивления, чтобы усыпить бдительность французов, временно назначить старостой своего человека. Он говорил, что если не назначить старосту, то французы не дадут покоя жителям Тхай-Хока.

Тик, Луан и Чо встретились с каждым жителем и разъяснили замыслы врагов.

И накануне того дня, когда французы решили устроить собрание в Тхай-Хоке и назначить старосту, в Хонг-Фонге было организовано собрание жителей, переселившихся в Тхай-Хок. Основная задача жителей состояла в том, чтобы помешать французам назначить старосту. Решено было, что Хоать на собрании будет отвечать на все вопросы французов.

Хоать снял шапку, почесал затылок и сказал:

— Если земляки доверяют мне, я постараюсь справиться с этим делом. Значит, моей старой голове придется отдуваться за всех… Ну что ж…

Он надел шапку и продолжал:

— Ладно! Надвину шапку на уши и приготовлюсь к бою с французами.

Все засмеялись, но на душе у них было тревожно. Тик, учитель и Чо заранее обсудили с Хоатем предполагаемые вопросы французов и решили, что он им будет отвечать.

На следующее утро на территории французского поста было устроено собрание жителей. Организаторами собрания были Шассэн, французский офицер, сержант До Бьен и прочие представители марионеточной власти в Тхай-Хок. Тян на собрание не пришел. Хюе на собрании был, но сидел вместе с односельчанами.

На трибуну поднялся До Бьен и начал длинную речь. Он говорил о том, что считает себя таким же жителем деревни, как и все остальные его земляки, что раньше он был тоже на стороне Вьетмине, но война Сопротивления продолжается уже шесть лет. Люди продолжают гибнуть, голодать, поля заброшены, а налоги и арендная плата ничуть не уменьшились. Война приносит одни страдания и ничего больше. Вот поэтому-то он и перешел на сторону французов. Он ведь не дурак! На этой стороне тоже есть национальное правительство, в его распоряжении французская армия, которая помогает обеспечить порядок и безопасность.

В таком духе он говорил очень долго, но деревенский люд пропускал мимо ушей все его слова. Крестьяне, стоявшие впереди, сосредоточенно рассматривали свои ноги; стоявшие позади глядели в спины передних; некоторые же уставили глаза на шею французского офицера Шассэна, поразительно похожую на толстую розовую шею свиньи, с которой сбрили щетину.

До Бьен между тем продолжал говорить. Вытянув вперед шею, он наконец сказал, что нужно выбрать старосту для жителей Хонг-Фонга. До Бьен подчеркнул, что, согласно принципам демократии, односельчане сами должны назвать человека, которого они хотят выбрать в старосты.

До Бьен всячески пытался расшевелить людей, обращался то к одному, то к другому, упрашивал высказать свое мнение. Заметив, что Шассэн нахмурился, вытащил платок и нетерпеливо вытирает пот с лица. До Бьен перешел к угрозам. И только тогда он заметил какое-то оживление среди жителей деревни и увидел, как с места поднялся старик Хоать…

До Бьен весело засмеялся и, довольно потирая руки, обратился к Хоатю, желая его подбодрить:

— Вы хотите предложить кого-нибудь? Я понимаю, почему молчали ваши земляки: они хотели, чтобы вы первый сказали свое слово. Вы ведь самый почитаемый…

Хоать левой рукой снял шапку, правой не спеша почесал затылок, затем скрестил руки на груди и медленно начал:

— Вот именно… с разрешения его превосходительства начальника поста и с вашего разрешения я хочу сказать несколько слов… Как хорошо, что вы — тоже житель деревни; если бы не было вас, я не осмелился бы выступить…

До Бьену не терпелось:

— Ну говорите же, говорите откровенно!

— Его превосходительство, — медленно и степенно произнес Хоать, — и вы сами заботитесь о выборе старосты для нас. Мы ценим вашу заботу. Но вы хорошо знаете, что в нашей деревне много жителей, а здесь же находится только часть их. Если мы выберем старосту, кто будет ему подчиняться? За последнее время вы усилили карательные действия, и все же многие крестьяне продолжают жить в родной деревне. Значит, они не так-то слабы! Если мы выберем старосту, они объявят нас предателями, расправятся и с нами и со старостой, которого мы выберем.

До Бьен засмеялся.

— Да вы просто шутите! Я хорошо знаю, как они упрямы, но их головы не тверже винтовок его превосходительства. Заботясь о вашем благополучии, я все обдумал и все предусмотрел. Берите пример с меня — никто ничего не может со мной сделать.

Хоать сказал:

— Ну, что вы! Как мы можем сравнивать себя с вами! — И продолжал, хитровато усмехаясь: — Как могут наши крестьяне сравнивать себя с вами? Вы всегда бываете рядом с его превосходительством, даже старосты и те ничего не стоят по сравнению с вами. Но вьетминцы очень опасны. Мы не можем выбрать старосту — это поставит нас под угрозу мести вьетминцев.

По рядам собравшихся пробежал одобрительный гул.

— Кто осмелится выбрать старосту? Да и как мы можем выбирать, если у нас здесь горсть людей?

— Нас здесь меньшинство. Если мы выберем старосту, его никто не будет слушаться!

— Придут вьетминцы и отрубят старосте голову!

— Где бы он ни находился, они все равно найдут его!

Люди заговорили, перебивая друг друга. До Бьен жестом приказал им замолчать:

— Успокойтесь! Дайте мне сказать. Я хочу предложить следующее: если вы боитесь мести вьетминцев, то вы можете обратиться в административный комитет Сопротивления и попросить у него разрешения выбрать старосту.

Люди отрицательно покачали головой. Хоать громко сказал:

— Боже мой, да где же найти комитет? Когда господин сержант жил в Хонг-Фонге, еще можно было надеяться найти административный комитет. Но с того дня, как господин сержант перешел сюда, это стало невозможным. Вьетминцы — какие-то призраки, у них нет постоянных постов, разве найдешь их? Но даже если бы и удалось найти административный комитет и поговорить с вьетминцами насчет назначения старосты, они все равно не согласятся. Вам хорошо известно, как они относятся к старостам, ну а если не посоветоваться с ними, они объявят нас изменниками.

Собравшиеся еще больше оживились, закричали наперебой:

— Кто осмелится искать административный комитет? Никто не посмеет пойти к вьетминцам и советоваться с ними о старосте.

Все, точно сговорившись, твердили одно и тоже. Так могло продолжаться до бесконечности. До Бьен поинтересовался мнением Хюе и Ча, но и они поддержали Хоатя, сказав, что выбрать старосту невозможно.

До Бьен наклонился к Шассэну и шепнул ему что-то на ухо, затем сказал:

— Ну ладно! Поговорим об этом завтра. Мы ведь не вьетминцы и не будем вас принуждать.

Затем он указал жителям, где они должны собраться, — в одной из деревушек около поста — и добавил, что отныне все жители, переехавшие сюда из общины Хонг-Фонг, должны жить в одном месте.

Толпа зашумела, и снова послышался голос Хоатя:

— Односельчане! Высказывайте его превосходительству и сержанту ваше мнение насчет того, чтобы поселиться в одном месте! Говорите, господин сержант поможет вам. Ведь если мы все поселимся в одном месте, то всех нас ждет смерть.

До Бьен спросил:

— Почему же вы должны умереть, если поселитесь все вместе? Мы хотим поселить вас в одном месте исключительно ради вашей безопасности: чтобы избавить вас от мести вьетминцев.

Хоать опять встал, сложил руки на животе.

— Мы с вами понимаем друг друга, поэтому я и осмеливаюсь говорить здесь. Без вас его превосходительство не поймет нас, будет относиться к нам с подозрением. А вопрос этот очень важен. Если мы поселимся все в одном месте, это грозит всем нам гибелью — нас ждут три смертельные опасности.

До Бьен спросил:

— Почему именно три?

Хоать ответил:

— Почему три? Первая смерть — смерть от пуль. Вы думаете, что вьетминцы не смогут появиться здесь, если мы будем жить в одном месте? Придут вьетминцы и будут стрелять, солдаты его превосходительства будут стрелять из поста, а мы окажемся между двух огней. Такова первая смерть. Итак, это первая смертельная опасность. Вторая смерть — смерть от голода.

Вы знаете, что в этом году у нас нет даже бататов, не говоря уже о рисе. Там, где мы живем сейчас, мы можем найти в садах фрукты и овощи. Но его превосходительство хочет, чтобы мы бросили сады и свои хижины и поселились все вместе. Говорят, что его превосходительство хочет дать каждому по семь квадратных метров земли — но этого не хватит даже для постройки лачуги, не говоря уже о саде. Мы умрем с голоду — такова вторая смерть. А третья смерть — смерть от болезней.

Вы знаете, что наши соотечественники очень невежественны и не имеют медикаментов. Если они поселятся на семи метрах, которые дает нам его превосходительство, они начнут болеть и умирать от болезней. Такова третья смерть.

Все закричали:

— Смерть ждет нас! Нас ждет смерть!

До Бьен опять посоветовался с Шассэном, затем сказал, что жители могут разойтись и спокойно заняться полевыми работами, но предварительно выдвинул три условия: нужно сломать защитный забор, нужно засыпать все тайные убежища, а когда будут приходить французы, не скрываться от них, не поднимать тревогу, не стрелять и не бросать гранат. Но крестьяне опять покачали головами. Кто-то попросил Хоатя сказать за всех, но До Бьен посмотрел на Хоатя в упор и сказал:

— Помолчи-ка! Ты на стороне вьетминцев, и я не разрешаю тебе больше говорить.

Затем он обратился к Ча:

— Ну, так решено? Уважая волю односельчан, мы не станем выбирать старосту и принуждать земляков селиться в одном месте. Так ли я говорю?

Ча встал в замешательстве, но быстро овладел собой. Он сказал, что партизаны всех перестреляют, если крестьяне осмелятся сломать защитный забор. А что касается тревог и стрельбы, то жители тут ни при чем, в этом виноваты партизаны; разве жители могут их остановить?

Хоать с места крикнул:

— Разве можно связать им руки?

Ча подхватил его слова:

— Да разве им помешаешь? Ведь нельзя же помешать его превосходительству стрелять в партизан. Жители тут ни при чем.

До Бьен нахмурился и посмотрел на Хюе:

— Ну, а вы что думаете?

Бывший начальник кантона пробормотал:

— Я не раз говорил вам и его превосходительству, что очень боюсь партизан, поэтому-то я и переселился сюда.

На этом собрание было закрыто. Шассэн ушел, даже не взглянув на жителей. До Бьен сказал напоследок:

— Ладно, пусть будет по-вашему! Я думаю о вас, забочусь, но вы не хотите меня послушаться, зато слушаетесь вьетминцев. Если французы задумают что-нибудь, я больше не буду вмешиваться и помогать вам.

Жители не спеша разошлись, все были озабочены. Трудный день остался позади, но это не означало, что теперь все будет спокойно. Раз французы пошли на уступки, значит они что-то замышляют. Если Шассэн задумал назначить Хюе старостой, он сделает это, и не посчитается с тем, хотят ли этого жители или не хотят. Так было, когда он назначил Ка старостой деревни Тхай-Хок. Тогда он обошелся без собрания, а просто заставил жителей признать старосту, хотя Ка и не хотел им быть.

Сержант До Бьен сейчас действовал по-иному. Он прикинулся демократом, созвал собрание жителей, пытался разыграть выборы старосты населением, стремился подействовать на чувства крестьян, прикидываясь заботливым и снисходительным по отношению к ним. Но ему не удалось добиться своего. Он, безусловно, не примирится с этим, он будет действовать по-другому. Крестьяне с тревогой думали о том, что их ожидает. Агитаторы, присланные партизанами на собрание, разъясняли жителям, что единственно правильный выход — вернуться в родную деревню. Некоторые решили с наступлением ночи перебраться в Хонг-Фонг. Но часть крестьян разделяла мнение Ча, который сказал:

— Нет. Пока нельзя возвращаться. Надо подождать еще несколько дней. Сегодня им не удалось мирными средствами добиться своего, очевидно, завтра они прибегнут к военной силе. Следовательно, надо подождать.

Хьеу не смогла пойти на собрание, но когда крестьяне стали возвращаться из Тхай-Хока, она встречала их и заводила с ними беседу. Число жителей, решивших вернуться в Хонг-Фонг, увеличилось. Хьеу сообщила об этом Тику. Вместе с Тиком они решили прислать в Тхай-Хок партизан для обеспечения безопасности жителей, которые этой ночью решили вернуться в родную деревню. Партизан в деревню Тхай-Хок повел Чо. Хьеу проводила Чо и Хоэ до проселочной дороги. Хьеу спросила Чо:

— Где ты собираешься разместить партизан? Когда пройдут все возвращающиеся в Хонг-Фонг, я приду к тебе и сообщу об этом, чтобы ты смог отпустить товарищей отдохнуть.

Чо показал Хьеу заросли бамбука на краю канавы, в тридцати метрах от поста.

— Я буду там с Хоэ. Но тебе не следует приходить ко мне. Договорись лучше с кем-нибудь из партизан и пошли его ко мне.

Чо и Хоэ направились к посту. А Хьеу прямо пошла в Тхай-Хок.

Хьеу снова обошла дома в Тхай-Хоке и сообщила жителям, что они могут спокойно отправляться в путь: партизаны будут прикрывать их отступление. Даже те крестьяне, которые днем еще колебались, теперь тоже решили вернуться в Хонг-Фонг. Имущество и буйволов — все решили оставить на этой стороне. Из некоторых семей уходили только мужчины, решив пока оставить женщин и детей — они хотели лично проверить обстановку в Хонг-Фонге.

* * *

Тускло светила луна. Чо и Хоэ засели в темном месте под бамбуком, на краю канавы — у самого поста. Хоэ пристально смотрел на пост, Чо наблюдал за дорогой, соединявшей Тхай-Хок с общиной Хонг-Фонг. В темноте можно было различить колею, чуть белевшую среди заброшенных полей. На тропе едва виднелись силуэты людей, возвращавшихся в Хонг-Фонг. Люди шли группами по пять человек. Подойдя к дороге, которая пересекала тропу, они останавливались, с минуту смотрели на пост, затем быстро перебегали дорогу и устремлялись к воротам защитного забора. Пересекая дорогу, все волновались, хотя и знали, что партизаны сидят в засаде. Сколько людей погибло на этом месте, сколько раз враги устраивали здесь свои засады!

* * *

В 1948–1949 годах вдоль дороги стояли столбы с головами жителей, казненных французами. Делалось это для того, чтобы запугать оставшихся в живых. В деятельности партизанских отрядов в предыдущие годы имелись большие недостатки, но все же партизанское движение с каждым днем росло и крепло. Французы усилили операции по прочесыванию местности, строили все новые и новые посты, но партизаны и местное население боролись за каждую пядь земли. Каждый день приносил новые жертвы. Высшие органы издали приказ, чтобы соотечественники эвакуировались, а партизаны берегли свои силы. Но партизаны все же вели бои с врагами. Не успевали французы сломать защитный забор, как партизаны строили его вновь, защищая сады и поля. Правда, иногда приходилось немного отступать. Однажды враги сосредоточили большие силы и начали карательную кампанию. Партизаны вынуждены были отступить до самой реки. Положение казалось безвыходным. С гранатами наготове они ждали приближения врага. Три гранаты были отложены на крайний случай — для себя. Когда враги были совсем близко, партизаны крикнули громко, так чтобы на другой стороне реки их услышали друзья:

— Передайте нашим родным, что мы погибли на боевом посту! — Затем они обняли друг друга, бросили часть гранат в гущу врагов, а остальными взорвали себя.

* * *

Чо восхищался героическим поступком партизан, хотя и знал, что партизаны нарушили приказ: нужно было бороться, сберечь силы, а не тратить их зря. И все-таки он не мог не восхищаться этими людьми. Чо было не по душе, что в последнее время все стали слишком уж осторожными. Конечно, пока французские войска находились в Тхай-Хоке, нужно было вести главным образом политическую борьбу. Но у некоторых крестьян и даже у кадровых партийных работников появилось стремление отказаться от вооруженной борьбы. Некоторые из них недооценивали значения партизанской борьбы, пренебрежительно относились к караулам и дежурствам. Эти мирные настроения отрицательно сказывались на партизанском движении в Хонг-Фонге.

В общине появились люди, которые, разведав, что руководящие органы Сопротивления разрешили населению Тхай-Хока избрать старосту по приказу французов, тоже захотели выбрать у себя старосту; узнав, что на той стороне — у французов — население получило паспорта, эти люди тоже захотели получить французские паспорта. Когда партизаны поднимали тревогу и вступали в бой с французами, некоторые крестьяне побаивались, что это приведет только к усилению террора со стороны врагов. А врагам все это было на руку. Теперь партизаны слишком уж полагались на защитный забор. Пока враг был по ту сторону забора, все чувствовали себя относительно спокойно. Беспокойство начиналось только тогда, когда враг переходил забор. Раньше партизаны устраивали засады в двадцати-тридцати метрах от поста, а теперь они ограничивались тем, что прятались за защитным забором и следили оттуда за постом.

Когда прошли все жители, решившие вернуться в Хонг-Фонг, партизаны могли бы покинуть засаду у поста. Но Чо решил все же попридержать их здесь, чтобы они начали привыкать к этой работе. Если полагаться только на защитный забор и все время отодвигать его назад. Партизанам ничего не останется, как скрываться вместе с жителями в тайных убежищах. Нужно привыкать к засадам не только у забора.

Чо посмотрел на Хоэ и улыбнулся, а про себя подумал:

— Вот и Хоэ здесь!

За последнее время Чо и Хоэ подружились. По совету Тика Чо не выпускал из виду Хоэ. Чо старался быть рядом с ним, тщательно разъясняя задание и уходил только тогда, когда чувствовал, что Хоэ хорошо понял его. В эту ночь Чо намеренно взял его с собой. Хоэ, устроившись в зарослях бамбука, сидел, не проронив ни слова, и пристально смотрел на пост. Хоэ не заметил обращенного на него взгляда Чо. Между тем у Чо возникла какая-то идея. Он наклонился к уху Хоэ и шепнул:

— Сиди здесь. Я хочу обойти и проверить партизан. Хоэ кивнул головой. Чо встал, посмотрел на пост и, пригнувшись, пошел в сторону. Через некоторое время он вернулся и незаметно подполз к Хоэ. Когда их отделяло уже небольшое расстояние, он улегся на траву, посматривая на Хоэ, который продолжал внимательно следить за постом.

Чо пошарил руками по земле, взял комок земли, нацелился и бросил его в лужу около кустов бамбука, в которых сидел Хоэ. Послышался всплеск воды. Хоэ приподнялся и посмотрел в ту сторону, откуда послышался всплеск воды. Ничего не заметив, он огляделся по сторонам и продолжал наблюдать за постом. Чо полежал некоторое время молча, затем еще раз поднял комок земли и бросил его в лужу с другой стороны. Хоэ встал, прислушался и снова лег на землю, не спуская глаз с поста. Чо довольно ухмыльнулся, пополз к другу. Хоэ, услышав шум, обернулся. Чо тихо спросил:

— Как дела?

— Ничего особенного не произошло. Только какие-то лягушки прыгали в воду. Ну как, обошел товарищей?

Чо кивнул головой и улыбнулся. Он был рад за Хоэ и чувствовал к нему симпатию. Наконец-то Хоэ стал смелым! Чо подумал, что партизаны вообще подтянулись за последние дни и регулярно ходили в караул. Но все-таки не хватало людей, а главное — поля по-прежнему оставались заброшенными и необработанными. Впереди много работы. Нужно получить в уезде побольше гранат и мин, нужно организовать ряд диверсий во вражеском посту, чтобы держать врага в постоянном страхе. Надо усилить борьбу, а в противном случае французы перейдут к наступательным действиям, усилят политику террора и насилий. Чо задумался. Вдруг он услышал шаги позади себя. Обернувшись, Чо увидел два человеческих силуэта. Пригнувшись, кто-то приближался к нему. В переднем силуэте Чо узнал Льеу — только у него была такая походка: он шел, соблюдая осторожность, но ступал так тяжело, что был ясно слышен шум шагов. Чего доброго услышат французы! Чо цыкнул на Льеу. Льеу остановился. И тут только Чо понял, что за ним шла Хьеу. Чо поднялся, подошел к Льеу и спросил:

— Куда ты идешь?

Льеу показал на Хьеу, стоявшую рядом с ним.

— Она просила меня проводить ее к тебе.

Хьеу сказала:

— Все наши крестьяне благополучно перешли дорогу. Отпусти товарищей по домам: они устали от ночного караула…

Чо переспросил:

— Все прошли?

Хьеу кивнула головой, на лице ее мелькнула улыбка. При лунном свете матово поблескивали зубы Хьеу. Чо велел Льеу передать товарищам приказ об отходе. Льеу уже собрался идти, но Чо схватил его за руку.

— Ходи поосторожнее, у тебя слишком тяжелая походка!

Когда Льеу ушел, Чо шепнул Хоэ:

— Уже все жители прошли. Мы тоже можем идти спать. Пойди за Тхиетом, он там один.

Хоэ поднялся и пошел к Тхиету. Чо все время помнил о Хьеу — она сидела в траве неподалеку от него. Чо хотел отослать ее вместе с Хоэ: сам он собирался остаться здесь до тех пор, пока не уйдут все товарищи. Хьеу подошла к нему, присела рядом и спросила:

— Хоэ ушел?

— Да, только что ушел. Догони его и иди с ним. Я побуду здесь и вернусь немного позже.

— Вот и хорошо. Я тоже останусь с тобой.

Оба замолчали и стали наблюдать за постом. Каждый думал о своем. Чо сердился на себя: почему он не отослал Хьеу домой вместе с Хоэ? Ведь враг совсем рядом. Пока еще ничего не случилось, но как знать, что будет дальше? Он боялся за товарищей. Когда Чо приказал им идти в засаду, все очень внимательно слушали задание. Правда, некоторые слегка побаивались, но, получив приказ об отступлении, они могут тотчас же забыть об опасности. Чего доброго кто-нибудь вздумает, шутки ради, выстрелить напоследок! Если это случится, враги начнут палить из поста; что будет тогда с Хьеу?

* * *

Хьеу после переезда в Тхай-Хок часто приходила в родную деревню, но обычно в тот же день возвращалась назад. При встречах Чо и Хьеу говорили только о работе. Чо вдруг вспомнил тот вечер, когда он наговорил Хьеу много оскорбительных слов, упрекая ее за переселение в Тхай-Хок. даже упомянул о французском паспорте! В душе Чо никогда не мог плохо думать о Хьеу. В тот день он слишком переволновался, узнав, что крестьяне уговаривают друг друга переселиться в Тхай-Хок. В особенности стыдно ему было за партизан, последовавших примеру некоторых крестьян. Он сорвал тогда злость на Хьеу. Чо вспомнил, как он сказал ей тогда:

— Получи французский паспорт и стань предателем! Помнит ли она об этом? Может быть, продолжает сердиться на него? Всякий раз, встречая ее, он хотел поговорить с ней об этом, но все как-то не удавалось… И как это он не заставил ее вернуться домой? Вдруг что-нибудь случится!

А Хьеу думала о другом. У нее было радостно на душе. Весь день она была на ногах: бегала в Хонг-Фонг за Тиком, вернулась в Тхай-Хок, чтобы встретиться с земляками, идущими с собрания, затем, проводив их до дороги, вновь беседовала с теми, кто не хотел уходить из Тхай-Хока. Она очень устала, и в то же время у нее было приподнятое настроение. Она вспомнила прежние задания. Особенно ясно представила она зимне-весеннюю кампанию 1949–1950 года. Из уезда пришло срочное письмо. в котором говорилось, что нужно приготовить рис для бойцов армии, которые прибудут завтра в деревню. Нужно было мобилизовать на эту работу всех жителей. Тогда положение не было таким трудным, как сейчас. По дороге шли люди с корзинами, доверху наполненными рисом. В каждом доме, в каждом дворе люди рушили рис. Французы обычно не могли найти в домах ни зернышка, но в ту ночь в каждом доме стояли корзины с рисом. Хьеу вспомнила, как вместе с товарищами в такую же лунную ночь рушила рис, а Чо относил его. Когда он поднес корзину, Хоэ попросил Чо задержаться на минутку и подождать его — он привязывал к корзине оборвавшуюся веревку. Чо заглянул во двор и увидел там Хьеу, которая молотила рис. Он крикнул:

— Кому нужна моя помощь?

Девушки засмеялись и наперебой закричали:

— Помоги Хьеу!

Чо как ни в чем не бывало подошел к Хьеу и стал помогать ей. Хьеу тогда только что вернулась домой с учебы. Девушки смеялись и подшучивали над ними, но Чо не обращал на них внимания: он весь был поглощен Хьеу. Заметив, что она утомлена, Чо сказал:

— Иди отдохни, а я поработаю.

Хьеу покачала головой. Да, она очень устала, но когда Чо помогал ей, она не чувствовала усталости. Хоэ между тем давно уже привязал веревку к корзине и дожидался Чо. Как только Чо ушел, Хьеу почувствовала, что работать одной было во много раз тяжелее. Но она не хотела быть хуже других и продолжала усердно работать. Пусть не болтают, что во время учебы она отвыкла от работы. Да, хорошая была тогда пора!

* * *

Чо и Хьеу, каждый занятый своими мыслями, продолжали молча смотреть на пост. Вдруг оттуда раздались выстрелы — французы стреляли в ту сторону, куда ушел Льеу. Чо и Хьеу прижались к земле. Послышались выстрелы из других дзотов, пули разрывались где-то совсем рядом, как будто лопались зерна кукурузы, пули свистели прямо над их головами. Неожиданно мимо них просвистела трассирующая пуля. Они быстро наклонили головы, а Чо положил руку на плечо Хьеу. Трассирующая пуля погасла где-то, и стрельба постепенно затихла. Однако Хьеу продолжала неподвижно лежать в прежней позе. Она боялась пошевельнуться: Чо опомнится и уберет руку с ее плеча.

 

Глава восьмая

ФРАНЦУЗАМ НЕ УДАЛОСЬ НАЗНАЧИТЬ СТАРОСТУ, НО ОНИ ЗАБРАЛИ БУЙВОЛОВ

Наступило утро следующего дня. Дау решил обработать три сао земли, которые он арендовал у Бай. Буйвола нет — приходится работать вместо него. Хоэ стоит на плуге, Тхиет, Льву и Чо тащат плуг, а Дау, согнувшись в три погибели, направляет лемех плуга. Густая пыль клубится столбом. Нестерпимо палит солнце. От земли поднимается пар, дышать тяжело. Вначале пахари бодро принялись за работу и, оживленно беседуя между собой, легко тащили плуг. Но скоро они выбились из сил. Они перестали разговаривать и, тяжело дыша, пропахали несколько десятков бороздок. Наконец Дау крикнул:

— Давайте отдохнем несколько минут!

Все тут те прекратили работу, и густая пыль, поднимавшаяся над полем, стала оседать. Льеу и Тхиет выпустили из рук плуг и весело засмеялись. Тхиет участливо спросил Дау:

— Ну, очень устали, дядюшка Дау?

Дау еще не успел отдышаться и не ответил на вопрос. Чо присел на землю, снял куртку и накрыл ею голову, защищаясь от солнца и пыли. Он отер пот с лица и сказал:

— И работал вроде немного, а грудь ноет, и ног под собой не чувствую.

Льеу засмеялся:

— Понятно, когда старые буйволы жалуются на усталость. Но почему же молодые буйволы немного поработали и уже выбились из сил? Ну и работники!

Хоэ внимательно посмотрел на утомленного Дау и сказал ему:

— Я ведь говорил, что вам надо стоять на плуге, а вы не послушались меня. Сейчас мы поменяемся местами. Дау сказал прерывающимся голосом:

— Я очень легкий. Ты потяжелее меня, и когда стоишь на плуге, он глубже пашет.

Он продолжал тяжело дышать, грудь его ходила ходуном. Жалко было смотреть на старика. Все пятеро были раздеты до пояса, у всех засучены брюки. Пыль покрывала головы, шеи, по телу градом катился пот. Но Дау было труднее всех. Его дряхлое тело покрылось пылью и было мокрым от пота. Вены вспухли, и от этого кожа казалась еще более дряблой. Лицо дядюшки Дау осунулось, рот широко открыт, щеки ввалились, скулы заострились… Он щурился, чтобы в глаза не попадала пыль, с трудом наклонился, поднял горсть земли, показал другим.

— Вот видите: пахали с таким огромным трудом, и все же земля плохо пропахана. Если бы работали на буйволах, нам не пришлось бы потом дробить эти комья земли. Сколько ни старайся, а результат один — только царапаем землю. Это никуда не годится.

Тхиет поддержал его:

— Да, эти комья помешают семенам взойти. Кроме того, остается много сорных трав; потом прополка замучает нас.

Чо поднялся с земли и сказал:

— Но все же пахать надо. Хоть и слаб результат, но это все же лучше, чем ничего.

Тхиет поддержал его:

— Да, хоть и плохо получается, но другого выхода нет.

Льеу, который стоял позади Чо, громко крикнул:

— Ну, буйволы, пора приниматься за работу, скоро стемнеет.

Он посмотрел на Дау.

— Дядя! Надо было бы притащить им травы и накормить.

Хоэ поднял веревку, протянул ее Дау и прикрикнул на Льеу:

— Все устали до смерти, а ты все шутишь! Видно тебе нравится это. Да, жаль, что пришлось угнать буйволов. Теперь мы вынуждены работать за них.

Дау, вставая на плуг, тихо сказал:

— Если мы сегодня не будем работать за буйволов, то вскоре мы вынуждены будем питаться травой. Боюсь, что и травы-то не найдется для еды…

Они опять с трудом потащили плуг. Над полем снова поднялась густым облаком пыль. Льеу запел:

— Французы взяли наших буйволов, но мы сами тащим плуг, мы вспашем эту землю и уничтожим французов.

В это время из деревни Тхай-Хок возвращался старик Хоать. Увидев пыль в поле, он понял, что там трудились люди, и побежал по направлению к ним, крича на ходу:

— Эй, Дау! Дау!

Хоать бежал по только что вспаханному полю, падал, поднимался, бежал и снова падал… Хоать обычно во всех случаях жизни умел сохранять спокойствие и шутливый тон. Но сейчас он выглядел чрезвычайно удрученным.

— Эй, Дау!

Все прекратили работу. Пыль начала понемногу рассеиваться. Хоэ первый услышал голос Хоатя.

— Это ты, отец?

— Старик Дау с вами?

Дау откликнулся:

— Я здесь!

Солнце, пыль, а больше всего волнение мешали Хоатю, и он ничего не видел перед собой.

— Французы забрали буйволов! — крикнул он.

Веревка выскользнула из рук Дау. Он слез с плуга и подошел к Хоатю.

Чо переспросил:

— Что? Забрали буйволов?

Хоать, очутившись среди друзей, обрел прежнее спокойствие. Он снял шапку, почесал затылок и сказал:

— Вы тут трудитесь, а о буйволах забыли. Вот их и отобрали у нас. Даже веревок не осталось.

Хоэ сделал вид, будто не расслышал отца и переспросил:

— Правда, что они забрали буйволов?

— Да, правда. Сегодня утром они забрали девять буйволов.

Тхиет спросил:

— А чьи буйволы?

Но Льеу перебил его, спросив в свою очередь:

— Они забрали только трех буйволов, которые принадлежат жителям деревни?

Хоать рассказал, как было дело:

— Французы заметили появление новых хлевов. Они правильно рассудили: раз хлевы новые, значит, в них поставлены буйволы. Но даже в старых хлевах они сумели найти наших буйволов: увидели там свежий навоз.

— Но ведь Там Ить, шурин Ча, — сказал Хоэ, — объявил наших буйволов своими! У него есть на них документ, как же французы посмели отобрать их?

Чо в отчаянии грузно опустился на землю и сказал, отчеканивая каждое слово:

— Для них документ — пустая бумага!

Дау тоже был огорчен, он сказал подавленно:

— Да! Бумаги для них ничего не значат. Я все время чувствовал, что если мы пошлем буйволов в Тхай-Хок, то французы отнимут и продадут их.

На глаза крестьянина навернулись слезы. Желая сберечь буйволов, крестьяне отвели их в Тхай-Хок. Но с того дня Дау не знал ни минуты покоя: не переставал тревожиться за судьбу буйвола. И особенно тяжело было на душе у Дау сегодня, когда пришлось работать вместо буйвола. Дау вспомнил своего буйвола, вспомнил, как работал на нем. Ведь Дау просил Ча вернуть ему буйвола. Но Ча ответил, что пока рано забирать буйвола обратно: если французы устроят облаву, трудно будет спасти их. Казалось, что Ча был прав. Но теперь у Дау появились нехорошие мысли: Ча арендовал клочок земли у Там Итя и, конечно, он хотел попридержать буйволов у себя, чтобы обработать на них землю.

Дау и Хоать обычно гораздо больше, чем Ча, заботились об их общем буйволе, которого они купили на троих. Ча не богат, но очень хитер. У него были деньги на покупку буйвола, но он разделил эту сумму на четыре части. Вместе с другими он участвовал в покупке четырех буйволов. Если французы отберут одного буйвола, у него останутся другие. Кроме буйвола, которого Ча купил, объединясь с Дау и Хоатем, у него оставалось еще три буйвола, приобретенных им совместно с другими крестьянами. Горе сделало Дау несправедливым, он думал о том, что Ча заботился только о себе. Хоать, который стоял около него, также раздражал его. Но Хоать понял его мысли и сказал с горькой усмешкой:

— Если бы мы и не послали туда буйволов, неизвестно, удалось ли бы нам сохранить их здесь. Что бы мы делали с ними во время облавы? Буйвол — общий, вам принадлежит одна нога буйвола, а мне и Ча — по полторы ноги. Мы не меньше вас беспокоились о буйволе, и все же французы отобрали его.

Льеу присел рядом с Чо и сказал:

— Дело тут не только во французах! Очевидно, кто-то показал французам наших буйволов. Откуда французы могут знать, какие буйволы наши?

Хоэ сокрушенно покачал головой:

— Как безжалостны солдаты! Эта мера похуже назначения старосты. Они решили запугать нас, заставить выбрать старосту.

Дау долго молчал, потом тяжело вздохнул:

— Что же теперь нам делать?

Люди посмотрели на него. Глаза его были красные и мокрые от слез. Все молчали. Даже Хоать перестал усмехаться и, сняв шапку, медленно чесал затылок.

В это время вдали показались три человека. Они шли из деревни. Это были Тик, Луан и Ча. Все смотрели в их сторону, ждали их приближения, будто их приход мог принести облегчение. Узнав о том, что французы отобрали буйволов, посланных в Тхай-Хок, Тик и Луан ушли с поста, чтобы побеседовать с жителями о случившемся. По пути они встретили Ча, и все трое пошли в поле, посоветоваться с Дау.

С приходом Тика, Луана и Ча начался бурный спор. Мнения разделились. Одни считали, что надо раздобыть денег и выкупить буйволов. До сих пор бывало так, что французы, забрав буйволов, разрешали потом жителям выкупать их. Другие считали, что нужно найти способ угнать буйволов ночью, а если это не удастся, тогда попробовать выкупить их. Ча придерживался первого мнения.

Он говорил:

— Хорошо, если нам удастся угнать буйволов, а если нет? Если нам не удастся увести их, надежда на выкуп также будет потеряна. Знаю, что если французы и разрешат нам выкупить буйволов, то это обойдется нам не дешевле, чем покупка буйволов заново. Но все же тогда у нас будут буйволы. А если мы их не выкупим, французы прирежут их на мясо. Хуже этого ничего не может быть. Сейчас наше правительство учит нас прилагать все силы для сохранения каждого буйвола и не разрешает колоть на мясо даже старых животных, — мы не можем допустить, чтобы французы уничтожили сильных, хороших буйволов. В противном случае мы пойдем вразрез с политикой правительства.

— Вы не так понимаете политику правительства, — возразил Чо. — Да, действительно, политика правительства состоит в том, чтобы сохранить буйволов. Но это ворсе не значит, что французы всегда будут беспрепятственно забирать буйволов, а мы каждый раз будем доставать деньги и выкупать их. Вы с вашим пониманием политики правительства не защищаете интересов соотечественников; например, вы не хотите, чтобы партизаны атаковали врага, боясь, что французы будут за это мстить населению, будут сжигать дома, но, рассуждая таким образом, можно согласиться и на назначение старосты в деревне.

Чо обернулся к Хоэ:

— Как ты думаешь, Хоэ?

Но Хоэ не успел ответить: в разговор вмешался учитель Луан:

— Французы забрали буйволов, и мы должны атаковать врагов, чтобы они впредь боялись трогать нас. А если мы не можем наступать на них, то нужно побольше вредить им, побольше беспокоить их. Где мы найдем деньги для выкупа буйволов? И разве можно позволять французам делать все, что они хотят? А если они все же решат назначить старосту, значит, по-вашему, мы должны будем согласиться с ними?

Снова заговорил Чо:

— Обо всем этом у партизан должно быть твердое мнение. Если же крестьяне не понимают нашей политики, нужно провести среди них разъяснительную работу. Мы здесь трудимся, выполняем работу буйволов, а французы в это время забирают наших животных. Мы не можем выкупать буйволов! Правильно я говорю, Тхиет?

— Если бы не было никакого другого выхода, — вмешался учитель, — пришлось бы выкупать.

Хоэ взглянул на Луана:

— Да, вы, конечно, правы. Прежде чем говорить о выкупе, надо попытаться силой или хитростью отобрать у них буйволов.

Затем он посмотрел на Чо и сказал решительно:

— Обсуждать этот вопрос среди партизан не следует, и так все ясно.

Он обернулся к отцу:

— А ты как думаешь, отец? Стоит ли попытаться угнать буйволов?

Хоать сначала был на стороне Ча, но теперь он полностью согласился с партизанами. После этого осталось только переубедить Ча. В конце концов им удалось это, и Ча сказал, правда, не совсем уверенно:

— Да и я так думаю, но ведь все зависит от вас, от партизан.

Тик до сих пор ничего не говорил; он сидел и спокойно слушал спор. И только выслушав всех, он медленно и твердо сказал:

— Да, мы должны перейти к активным действиям. Но надо позаботиться и о том, чтобы защитить наших людей от вражеской расправы.

Ча уцепился за последнюю фразу:

— Вот об этом-то я и беспокоюсь. Если мы нападем на французов, они будут мстить нам, устроят облаву, жестоко расправятся с населением.

Чо хотел было возразить, но Тик перебил его:

— Я имею в виду тех крестьян, которые еще продолжают жить на той стороне.

Хоать с затаенной улыбкой посмотрел на Ча:

— Если ты поговоришь с женой, и она вернется в нашу деревню, многие последуют ее примеру. Тогда французам не с кем будет расправляться. Видишь, все зависит от тебя:

Ча смутился:

— При чем тут я?.. Я не запрещаю ей вернуться. Но мы, мужчины, во время облавы можем спрятаться в убежищах, и французам трудно найти нас. А куда прятаться женщинам с детьми? Дети в убежище начнут плакать, им не заткнешь рот.

Чо резко ответил:

— Надо брать пример с других. Расскажите своей жене о мужестве жены Тика, которая осталась в деревне с детьми.

Снова их беседу перебил учитель:

— Сегодня ночью необходимо во что бы то ни стало угнать буйволов! Наших односельчан, которые до сих пор живут в Тхай-Хоке, надо убедить вернуться домой еще до наступления ночи. Те, которые не успеют перейти в нашу деревню, будут бороться другими средствами. Ты согласен Тик?

Тик о чем-то сосредоточенно думал и не ответил учителю.

— Если французы заставят крестьян явиться на пост с паспортами, они должны будут говорить примерно в таком духе: «Мы переехали сюда и получили паспорта только потому, что французы обещали защищать нас. Но мы не знали, что французы отберут у нас буйволов». Как ты думаешь, Тик?

Тик попросил всех высказываться по очереди: он должен доложить обо всем административному комитету и получить конкретные указания.

Ча колебался. Все односельчане давно уже отремонтировали тайные убежища. Он же, рассчитывая на то, что жена и дети будут жить в общине Тхай-Хок, построил убежище только для себя одного на тот случай, если придется вернуться в Хонг-Фонг. Он так и не решился больше высказаться: боялся осуждения товарищей — они ведь скажут, что Ча мешает осуществить их план.

Административный комитет одобрил план, предложенный Чо и Тиком.

План был очень прост: нужно было сломать внешний забор, окружающий французский пост, и угнать буйволов.

Под контролем поста находился довольно большой район. Базар тоже находился на территории поста и также был окружен забором. Французы привязали отнятых у крестьян буйволов к деревьям, растущим на площадке перед базаром. Рядом с этой площадкой, ближе к посту, тянулся целый ряд построек: помещение для собраний, публичный дом, дома старост, караульщиков и их помощников. Главный пост был окружен несколькими заборами. Задача состояла в том, чтобы выбраться с буйволами через первый — внешний забор, а это сделать было не так уж трудно.

Чо тщательно разработал план операции. Он верил в ее успех. Кроме того, он считал, что удачный исход дела поднимет боевой дух партизан. Партизаны Третьей деревушки будут наблюдать за дзотом и казармами. План подробно обсуждался в административном и партийном комитете и среди крестьян общин Хонг-Фонг и Тхай-Хок. С вечера стали готовиться к операции.

Хьеу получила от Тика задание провести беседы с крестьянами и уговорить их вернуться в родную деревню. Хьеу ходила по домам, уговаривала земляков понять необходимость возврата в Хонг-Фонг. И к тому времени, когда партизаны засели в засаде, многие жители уже вернулись в свою деревню.

Хьеу настояла на том, чтобы ее мать, тетушка Бай, вернулась вместе с Соном домой — в Хонг-Фонг. Сон жил вместе с Бай и Хьеу в доме тетушки Фан. Рана на ноге у него давно зажила. Он несколько раз просил разрешения вернуться к отцу. В чужом доме и чужом месте он не чувствовал себя свободным. Ему не приходилось работать, кормили его неплохо, но ни днем, ни ночью ему не разрешали выходить из дому: французы бросали в тюрьму даже двенадцати-тринадцатилетних детей. Самым тяжелым для Сона было то, что он не мог громко говорить, петь, веселиться. Однажды Сон мыл посуду и по привычке тихо запел:

«Войска идут с песнями…»

Фан услышала песню и строго-настрого запретила мальчику даже слегка повышать голос. И Сону было очень скучно. Он не раз просил отпустить его домой, но Бай и слышать не хотела об этом.

— Здесь твой буйвол, — говорила она, — кто будет ухаживать за ним, если ты вернешься в деревню? А куда ты денешься во время облавы?

Хьеу тоже уговаривала его пока жить с ними. Но этой ночью Сону разрешили вернуться домой. Радости его не было границ.

Дойдя до защитного забора, Сон встретил партизан, готовившихся к операции по угону скота. Сон стал упрашивать их взять его с собой: ведь французы иногда заставляли мальчика работать в посту, поэтому он хорошо знал дорогу. Но партизаны отправили его домой.

Хьеу проводила мать до самого дома, а затем вернулась к забору. Тик сказал ей, что некоторые крестьяне, ранее пожелавшие вернуться домой, раздумали это делать сейчас. Тик занят операцией — ему надо быть с партизанами, поэтому он дает задание Хьеу пойти вновь в Тхай-Хок, повидаться там с крестьянами, которые не пожелали вернуться домой, еще раз попытаться доказать им опасность их положения.

Хьеу узнала, что многие семьи уже совсем было собрались вернуться в свою деревню, но потом раздумали: появился Ча и приказал жене и детям остаться здесь, не трогаться с места. Жена Ча была сестрой Там Итя — жителя общины Тхай-Хок. У нее было трое детей, самому младшему едва исполнилось полгода. По настоянию мужа она уже три месяца жила здесь. Ча достал ей французский паспорт и арендовал восемь сао земли. Ча хотел подождать, пока подрастет ребенок, поэтому он временно не разрешал жене возвращаться в родные места. Жена Ча была доброй женщиной. Хьеу часто заходила к ней. И вернувшись вечером в Тхай-Хок, Хьеу зашла к ней, чтобы поговорить о возвращении. Ее и не надо было уговаривать: она сама приготовилась уйти этой ночью, но пришел Ча и сказал, что нужно немного переждать: он не успел еще вырыть убежища. Если партизаны осуществят свой план, то завтра же французы устроят облаву. Куда она тогда денется с детьми? Лучше ей пожить здесь еще несколько дней, пока он не выроет убежище. И жена Ча решила остаться. Хьеу поговорила с ней и с другими жителями о том, как надо вести себя в случае облавы.

В это время партизаны приступили к выполнению задачи: они ломали забор, окружающий вражеский пост. Чо руководил проведением операции. Рядом с ним все время был Хоэ. Вечером, когда распределили обязанности, Хоэ сам вызвался пойти ломать забор. Тогда Тик сказал:

— За последнее время Хоэ осмелел.

Чо улыбнулся:

— Обстановка подействовала. Когда французы усилили зверские расправы с населением, каждому захотелось бороться с ними, у всех поднялся боевой дух.

Хотя Хоэ и сам вызвался идти вместе с другом, но сейчас, когда они уже сломали забор и Чо жестом приказал ползти вперед, Хоэ вдруг остановился в нерешительности. На караульных башнях раздавались удары гонга, из поста время от времени слышались выстрелы. Пост и караульные башни утопали во мраке. Из публичного дома доносились смех, шутки, крики. Сноп света освещал пространство до самой площадки, на которой находились буйволы. Надо было ползти вперед, но Хоэ вдруг охватил страх. С минуту он колебался, потом бросился к Чо и шепнул ему:

— Разреши мне сломать еще один участок забора! Это на тот случай, если произойдет что-нибудь неожиданное и придется срочно отступать.

Но когда Чо и другие партизаны уползли вперед, в темноту, Хоэ стало еще страшнее. Вокруг не было ни души, он остался один, он хотел было ползти за товарищами, но было уже поздно. Отступить? Еще хуже. Хоэ растерялся и мысленно ругал себя за то, что не пополз вперед вместе со всеми. В этот момент он увидел впереди, во мраке что-то похожее на буйвола, за ним появился другой, третий… Хоэ облегченно вздохнул. Но в это время послышался топот буйволиных копыт — буйволы побежали. В публичном доме по-прежнему кричали и бранились французы, но на караульных башнях поднялась тревога, затрещали пулеметы. Где-то впереди раздался взрыв гранаты и беспорядочные выстрелы из винтовок — это партизаны группы Тика отвлекали внимание врага.

Вспыхнули ракеты. У Хоэ потемнело в глазах и, ничего не видя и не слыша, он бросился бежать назад. Его настигал топот буйволов, и Хоэ перетрусил еще больше: он подумал, что французы будут преследовать буйволов, и тогда он погиб. Стрельба все усиливалась. Французы на близлежащих постах решили, что на гарнизон напали отряды Народной армии, и начали палить из всех орудий.

Оглушительно ухали пушки, со свистом падали осколки снарядов. Хоэ неожиданно упал.

* * *

Чо вместе с другими партизанами дополз до площадки, где были привязаны буйволы. Партизаны на ощупь находили веревки на шеях буйволов и перерезали их. Одна за другой падали веревки. Чо надеялся освободить всех буйволов. Но буйволы, почувствовав запах человека, начали фыркать и топать копытами. Одни побежали, не дожидаясь, пока их выведут, другие сами срывались с привязи. Не успели партизаны освободить всех буйволов, как французы подняли тревогу. Чо старался освободить всех животных, но один буйвол, стоявший в самом конце площадки, все же остался на привязи. Чо поспешно побежал назад. По дороге он наткнулся на раненого Хоэ. Чо, не долго думая, взвалил товарища на плечи и побежал дальше.

Партизаны благополучно прибыли в Хонг-Фонг. Там их ждали крестьяне. Вся деревня была на ногах, особенно рады были те хозяева, которым вернули их буйволов.

Было уже поздно, но люди толпились в хлевах, зажгли там лампы и факелы. Все были возбуждены и говорили наперебой.

Дау, Хоать и Ча обежали всю деревню, но не нашли своего буйвола. Очевидно, именно его и не удалось освободить.

Ча громко возмущался:

— Что нам теперь делать? Я ведь знаю, если у французов останется хоть один наш буйвол, выкупить его будет невозможно. Вот не везет! Почему именно наш буйвол остался там?

Дау был совершенно подавлен. Хоать, как всегда, улыбался. Он показал на освещенные хлевы и сказал:

— Наш буйвол остался там. Но мы вернули другим буйволов, разве односельчане не дадут нам их хотя бы на несколько дней?

Но старик только старался казаться веселым, а на самом деле ему было тяжелее, чем другим: ведь был ранен его сын Хоэ.

Дау попросил Ча сходить еще раз на поле: может быть, буйвол бродит где-нибудь за забором? Ча безнадежно махнул рукой.

 

Глава девятая БУЙВОЛОВ НУЖНО ПРЯТАТЬ В УБЕЖИЩАХ

Всю ночь Дау ходил по полю в поисках буйвола. Несколько раз он возвращался, наведывался к Хоэ, затем вновь обходил жителей, которым вернули буйволов. Только перед рассветом он вернулся домой. Старик, тяжело вздыхая, улегся на бамбуковую кровать, долго думал о своем горе. Чо ушел в караул к защитному забору, дома был один Сон, который крепко спал на той же бамбуковой кровати. Итак, буйвол пропал! Если бы у французов осталось несколько буйволов, то еще можно было бы надеяться на выкуп, но из-за одного буйвола они не будут затевать комедию с выкупом. Скорее всего они зарежут его на мясо.

Дау любил своего трудолюбивого буйвола, хорошо помнил каждый вихор на его шкуре. И сейчас Дау вспоминал, как пахал на нем землю, как вставал ночами и подбрасывал ему травы, как стоял около него и смотрел. И вот хлев его по-прежнему пуст, а урожай в этом году такой плохой, что скоро нечем будет питаться.

На какие средства купить другого буйвола? Осталась одна надежда — может быть, односельчане дадут ему на время буйвола, не то придется опять самому впрягаться в плуг.

Тяжелые думы не давали Дау покоя, он лежал с открытыми глазами. Потом глубоко вздохнул и прикрыл глаза рукой, но заснуть все равно не мог: в памяти вставал пропавший буйвол. То старик видел его на пахоте, то в хлеву. Буйвол не выходил у него из головы. Вдруг Дау открыл глаза и внимательно прислушался: он услышал какой-то шум в саду. Похоже было, что там щипал траву буйвол. Дау обрадовался. Нет сомнения, это его буйвол! Конечно, это он! Слух не мог подвести старика. Дау вскочил с кровати и опрометью побежал в сад тетушки Бай.

Боже мой, какое счастье! Буйвол! Его буйвол! Дау подбежал к животному, обнял его как самого близкого друга и радостно закричал:

— Сон! Сон! Буйвол пришел!

Дау ласково гладил его морду, похлопывал по спине, щупал живот, продолжая звать Сона:

— Сон! Да вставай же ты скорей! Буйвол пришел!

Сон выбежал из дома, протер глаза и спросил:

— Что такое? Что случилось, отец?

— Смотри! Буйвол вернулся!

И тут только Сон окончательно проснулся. Он узнал своего буйвола, бросился к животному, повис на его шее. Буйвол наклонил шею, подставляя ее Сону, — так он делал всегда, когда мальчик взбирался на него. Сон сиял от счастья:

— Наш буйвол!

Дау тоже не мог прийти в себя от радости, он возбужденно приговаривал:

— Наш буйвол вернулся. А я-то всю ночь искал его! Сон прижимался к морде, к шее буйвола, а Дау ласково повторял:

— Бедный! Как он исхудал: даже ребра выступили.

И Дау нежно гладил выступающие ребра животного. Вдруг Сон тревожно вскрикнул:

— Отец, взгляни сюда!

Сон приподнял голову буйвола и показал на его ноздри:

— Что это? У него разорваны ноздри!

Дау бросился к голове буйвола и увидел, что ноздри его были разорваны и на них запеклась кровь.

— Бедняжка! Он сам сорвался с привязи и прибежал сюда.

И Дау сокрушенно чмокнул губами.

Дау и Сон так громко разговаривали, что разбудили всех соседей. На шум прибежал Нгием, хижина которого находилась за садом Бай, вслед за ним появилось еще несколько человек. Чо, который был на карауле у защитного забора, попросил Тхиета покараулить за него и тоже прибежал узнать, в чем дело, почему шумит народ. Пробегая мимо общинного дома, Чо окликнул старика Хоатя. За Хоатем побежала крестьянка Май, потом пришел учитель Луан и Ча. Все столпились вокруг буйвола. Увидев разодранные ноздри животного, все единогласно заключили, что буйвол сорвался с привязи. Но когда же он пришел? Может быть, он сорвался с привязи после отступления Чо? Но почему Ча, Хоать и Дау обошли весь хутор и не нашли его?

Дау виновато улыбнулся:

— Я искал везде, а в сад даже не заглянул. Вернувшись домой, я зашел в хлев, но, конечно, там никого не нашел, а заглянуть в сад не догадался!

Хоать захохотал:

— Эх ты! Везде искал, а сюда не заглянул. Буйвол сорвался с привязи и побежал прямо домой, но так как он был голоден, то решил сначала пощипать траву в саду.

Дау тоже засмеялся. Он как будто помолодел от радости. Улыбка не сходила с его лица, хотя губы сокрушенно шептали:

— Вот как они обращались с ним несколько дней! Как он голоден!

Французы держали буйвола на привязи только сутки, но для Дау они показались вечностью.

Разорванные ноздри буйвола не давали Дау покоя, но односельчане говорили, что это не страшно: можно надеть буйволу на шею хомут и привязать веревку к хомуту.

А Хоать добавил:

— Хорошо, что он вернулся, хоть и с порванными ноздрями. Гораздо хуже было бы, если бы он остался там: наверняка, через несколько дней он очутился бы в желудке французов.

В разговор вмешался Тик:

— Ну вот, товарищи! Теперь все наши буйволы на этой стороне. Нужно подумать о том, как сберечь их, как сделать, чтобы они не попали в лапы французов.

У Ча сразу испортилось настроение:

— Вот об этом я и беспокоюсь!

Хоать ухмыльнулся:

— Если нельзя спрятать буйволов в чаще или отослать их в Тхай-Хок, то остается два выхода: послать их на небо или под землю. Надо выбрать последний выход. Почему бы не устроить для буйволов такие же убежища, как и для людей?

Все живо откликнулись на предложение Хоатя. Нгием сказал:

— Я видел такое убежище, когда был на собрании в деревне Минь-Кхай.

Он объяснил, как сделано это убежище, куда загоняли буйволов, где клали траву.

Убежище было сделано так, чтобы во время тревоги буйвол мог спокойно лежать там и жевать траву.

Дау добавил:

— Во время тревоги мы загоним буйволов в такое убежище, засыплем вход, а затем спрячемся сами.

Нгием кивнул головой и довольно засмеялся:

— Ну вот, и буйволам сделаем убежища. Французам нелегко будет найти их. Дядюшка Дай из деревни Минь-Кхай за последние годы никуда не угонял буйволов, а только прятал их.

Учитель добавил:

— Жители деревни Минь-Кхай поступали так в течение нескольких лет, и в этом нет ничего особенного. А мы почему-то не хотели последовать их примеру.

Ча, пощипывая бороду, пробормотал:

— Да, вы правы, надо рыть убежище для буйволов. Но в деревне Минь-Кхай более благоприятные условия для этого.

— Чем же у них лучше условия? — решительно запротестовал Чо. — Вся разница только в том, что мы не так тверды, как они. Мы считали, что самое надежное — посылать буйволов на пост.

Ча собрался было возразить, но Тик перебил его:

— Конечно, для буйволов вырыть убежище труднее, чем для человека. И в деревне Минь-Кхай, действительно, условия лучше. Но стоит нам всем дружно взяться за дело, как у нас тоже будет убежище для буйволов.

Он обернулся к учителю Луану и спросил:

— Не так ли?

— Конечно, так.

Луан стал называть места, где можно начать рыть убежища. Хоать поддакивал ему:

— Да, есть немало мест. Вот, например, около канала.

Сон, прижавшись к учителю, внимательно слушал разговор, но сейчас он не вытерпел:

— Около какого канала?

Некоторые рассмеялись, а Хоать весело посмотрел на Сона и сказал:

— Ты не знаешь, где этот канал? Да вот тут, — и он показал на нос Сона.

В это время к ним подошла Май и удивленно спросила:

— Почему ты показываешь на нос? На носу никто не роет убежищ.

Все расхохотались еще громче. Ча объяснил:

— Если у вас есть глаза, то найдете.

Но потом он укоризненно посмотрел на Хоатя.

— Вы так объясняете, что женщины и дети не понимают вас.

Все согласились с тем, что можно и нужно вырыть убежище для буйволов, что это наилучший способ спрятать их от французов. Луан посоветовал следовать примеру Ча:

— Если у кого-нибудь есть возможность купить буйволов, то лучше покупать не в одиночку по одному буйволу, а вместе с другими по три-четыре буйвола — это гораздо выгоднее. Для работ можно оставить здесь одного буйвола, а остальных угнать на время в другие деревни, в свободную зону. Если французы убьют одного буйвола, то останутся другие.

Выслушав учителя, Хоать с ехидцей посмотрел на Ча.

— Если приходится угонять буйволов, то нужно угонять их подальше отсюда, а не в Тхай-Хок прямо в лапы французов.

Ча рассмеялся и пропел:

— Хватит с нас одного раза. До смерти переволновались.

У всех было приподнятое настроение, мысль о постройке убежищ для буйволов пришлась людям по душе. Но Тик строго сказал:

— Хорошо! Вот мы решили построить убежища для буйволов. Но мы построим их не для того, чтобы буйволы целыми днями сидели в них.

Дау, соглашаясь с ним, кивнул головой.

— Да, мы выроем убежище для того, чтобы прятать в них буйволов во время облавы. В остальное время нужно использовать скот для полевых работ.

Тик продолжал:

— Наша главная задача сейчас заключается в том, чтобы как можно лучше организовать караулы и дать возможность людям спокойно работать на полях. Если французы заявятся сюда, надо встретить их гранатами и винтовками, надо преградить им путь, задержать, чтобы им некогда было искать убежища и буйволов. Конечно, если прятаться, убегать от опасности и предоставить им свободу действий, они найдут любое убежище. Поэтому все должны помогать партизанам нести караулы, во всем поддерживать их действия. Следует передать об этом и тем, кто еще живет в общине Тхай-Хок, убедить их вернуться…

При этих словах все невольно посмотрели на Ча. Ча опустил голову: он почувствовал себя неловко. Те, у которых семьи продолжали оставаться в Тхай-Хоке заволновались. Тик беспокоился не меньше других: неизвестно, как поступили французы с народом после того, как партизаны угнали буйволов.

Было уже совсем светло, когда люди начали расходиться по домам. Тик и Чо, отправились к защитному забору, чтобы понаблюдать оттуда, что делается в общине Тхай-Хок.

 

Глава десятая ВО ВРАЖЕСКОМ ПОСТУ

Тик и Чо просидели у забора до восхода солнца, и так как за это время ничего не случилось, они вернулись обратно. Солнце стояло высоко в небе, вокруг по-прежнему было спокойно, и крестьяне вышли на полевые работы. Поля оживились. Одни семьи пахали, другие боронили, третьи мотыжили землю. Часть буйволов была занята на поливке. Солнце нещадно палило, земля затвердела, как камень, но все были веселы и не чувствовали усталости.

И вдруг послышались выстрелы в общине Тхай-Хок. Люди давно привыкли к тому, что во время облав французы рубили бамбук, арестовывали крестьян, стреляли. Но Тика охватила тревога. Он перестал мотыжить и прислушался. Вскинув мотыгу на плечо, он быстро пошел к забору. Часовые не знали, что творили французы в общине Тхай-Хок. Похоже было на то, что они устроили там облаву.

В полдень стало известно, что французы действительно устроили облаву в Тхай-Хоке. Они арестовали не только крестьян, приехавших из Хонг-Фонга, но и некоторых жителей Тхай-Хока — всего около двадцати человек.

Тяжелое известие всполошило всю деревню, все заволновались и в особенности те, у кого были родственники в Тхай-Хоке.

Бай прибежала к Чо — может быть, он знает что-нибудь о дочери? Чо тревожился не меньше Бай, но старался не выдать своего волнения и успокоить ее:

— Не волнуйтесь, все идет по плану.

Но Бай продолжала нервничать.

— При чем тут план? Она — девушка, что будет с нею во вражеском посту?

Чо с утра думал о Хьеу, но он думал не только о ней — его волновала судьба всех односельчан: освободят ли их французы, если они предъявят им паспорта? Такие аресты случались нередко. В ответ на атаки партизан французы обычно арестовывали жителей деревушек, но затем освобождали их, за исключением некоторых «подозрительных» лиц. Но если французам наносили серьезный ущерб, то они жестоко расправлялись с населением. Вчера ночью партизаны угнали буйволов и, конечно, в связи с этим были арестованы люди. Еще неизвестно, как обошлись с ними французы!

Все это не давало Чо покоя. Слова Бай: «Хьеу — девушка, что будет с нею во вражеском посту?» — не выходили у него из головы. Что будет с Хьеу?

Из арестованных никто, кроме нее, ничего не знал о планах партизан. Но в этом отношении Чо был спокоен! Он твердо верил, что Хьеу никогда не выдаст партизан. Подозрение французов может вызвать тот факт, что Бай, мать Хьеу, вернулась в Хонг-Фонг, а девушка задержалась в Тхай-Хоке. Правда, это тоже не особенно беспокоило Чо — девушка ответит и на этот вопрос. Главное — сможет ли она вырваться из лап французов?

У Чо была и еще одна забота — нужно было отправить в больницу раненого Хоэ. Вчера ночью Чо принес Хоэ в деревню. Осколком снаряда Хоэ был тяжело ранен в бедро. Жители деревни поминутно навещали Хоэ, одни несли ему лекарственные листья, другие сахар, зеленью бобы, яйца.

Хоать хотел было отправить Хоэ к лекарю Куангу, но односельчане советовали отвезти раненого в больницу, в свободный район. Хоать и сам думал об этом, но ведь у него не было средств на перевозку. Чо решил устроить собрание жителей деревни и поговорить с ними по этому вопросу.

На собрании дело было решено очень быстро. Каждый крестьянин дал немного денег, и набралась сумма, достаточная для того, чтобы обеспечить лечение Хоэ в больнице. Если не хватит собранной суммы, то в дальнейшем партизаны постараются раздобыть еще немного денег. Хозяева спасенных буйволов также пообещали дополнительно послать Хоэ денег в случае необходимости. К вечеру, перед заходом солнца, партизаны собрались у хижины, в которой временно жил Хоать — хотели вовремя переправить Хоэ через шоссе. У Хоатя не было своей хижины. Когда-то у него было жилье, но французы сожгли его, и Хоать временно поселился в общинном доме. Правда, в нем еще до Хоатя поселилась Май с семьей. Все имущество Май состояло из узелка с поношенной одеждой, глиняного горшка и корзинки с сушеными бататами. Все это помещалось в одном углу дома. Хоать, переселившись в дом, сказал:

— Нам с бабушкой Май повезло. Французы сожгли наши соломенные хижины только для того, чтобы мы поселились в каменном доме.

Май ответила:

— Да, они сожгли наши дома. Но и этот дом они поджигали несколько раз, и все же он сохранился. Боюсь, как бы французы не разрушили его совсем — им нужны камни для постройки дзота.

Хоать громко засмеялся.

— Раз я поселился здесь, они не осмелятся сюда прийти.

И вот партизаны явились за раненым Хоэ. Вместе с ними пришли многие жители деревни и принесли деньги, яйца, лекарственные травы. Когда носилки вынесли наружу, Хоать растроганно сказал сыну:

— Правительство и земляки позаботятся о тебе. Поскорее поправляйся и возвращайся бить французов, а в поле я поработаю один.

Чо подошел к Хоатю.

— Ничего, дядюшка Хоать, не тужи: партизаны помогут вам прополоть ваше поле.

Другие товарищи добавили:

— Ты, Хоэ, будь спокоен, мы позаботимся обо всем.

В это время из дома вышла Май, и услышав последнюю фразу, обиделась:

— Зачем вам помогать? Я и мои дети поможем Хоатю, а у вас есть дела поважнее и вам незачем беспокоиться об этом.

С тех пор как Хоать и Хоэ поселились в доме, односельчане часто шутили над парнем и хотели женить его на Тхань, дочери Май. Тхань, двадцатилетняя девушка, стояла на веранде, опираясь на колонну, и смотрела вниз. Выслушав Май, Хоать поднял голову и посмотрел на Тхань:

— Ну, а ты согласна со своей матерью? Скажи да, чтобы Хоэ мог спокойно отправиться в больницу.

Собравшиеся люди громко засмеялись, некоторые даже захлопали в ладоши, и Хоать не расслышал ответа девушки. Хоэ уже вынесли за околицу, а он все еще смотрел на дом, где осталась Тхань. Чо донес Хоэ до деревни Минь-Кхай и передал другим товарищам носилки. Ему нужно было вернуться в деревню и приниматься за дела. На прощанье Чо пожал Хоэ руку и сказал:

— Поскорей выздоравливай и возвращайся. Хоэ с тревогой посмотрел на Чо.

— Хьеу арестовали, что будет с ней? При первой оказии сообщи мне все, что тебе будет известно о ней.

Чо кивнул головой. По дороге домой Чо зашел к Тику узнать, нет ли каких новостей. Тик уже успел наладить связь с территорией французского поста, ему сообщили следующее:

— После того как были угнаны буйволы, Шассэн вызвал До Бьена и беспощадно отругал его. До Бьен же, в свою очередь, позвал старосту Ка и всячески угрожал ему…

Раньше Ка был человеком простым, отличался кротким, покладистым нравом. Год назад партизаны приказали товарищу, которого они сами же назначили старостой, спешно бежать из Тхай-Хока: французы стали догадываться об истинном положении вещей, могли разоблачить и казнить его. Тогда Шассэн силой заставил Ка исполнять обязанности старосты. Как ни отказывался Ка от этой должности, французы настояли на своем. Став старостой, Ка и днем и ночью находился на территории французского поста — он не решался показаться на улице: боялся партизан и народа. Сам он не имел никакой власти. Когда До Бьен перешел к французам и те расширили свою деятельность за пределами территории поста, Шассэн стал меньше придираться к старосте Ка.

Вызвав Ка, До Бьен долго бранил его и угрожал. Ка, привыкший к брани и угрозам, рассеянно слушал До Бьена, ожидая от него приказа, как надо действовать, чтобы удовлетворить Шассэна.

Как всегда, в намерениях До Бьена не было ничего нового: он предложил Шассэну устроить облаву, арестовать часть жителей, в первую очередь тех, которые переселились из Хонг-Фонга. Пытались заставить арестованных назвать имена местных кадровых работников-вьетминцев, которые живут среди крестьян и руководят их борьбой. Ведь, конечно, это они сорвали выборы старосты и угнали прошлой ночью буйволов!

Французы арестовали более двадцати человек, в основном женщин с грудными детьми. Женщины взяли с собой и более старших детей, но когда они были уже у ворот поста, французы заставили вернуть детей домой и разрешили матерям взять с собой только грудных детей.

До Бьен устроил допрос: он требовал назвать имена кадровых работников, организовавших срыв выборов старосты и захват буйволов.

Арестованные отвечали, что этим делом занимались вьетминцы и партизаны, они же были заняты полевыми работами и ничего об этом не знают; они — мирные люди, ведь у них есть паспорта, выданные старостой. Жители Хонг-Фонга говорили, что они переселились сюда, боясь облав, что французы сами выдали им паспорта. Они спокойно работали на полях и ничего не знают о вьетминцах.

В последнюю ночь Хьеу долго беседовала с женой Ча, поэтому жена Ча смелее всех отвечала на вопросы До Бьена. Она показала До Бьену ребенка и сказала:

— Видите, как тяжело нам приходится? Живя в Хонг-Фонге с маленькими детьми, мы постоянно были в страхе — боялись облав — и поэтому переехали сюда, надеясь, что сможем жить спокойно. Но и здесь мы не избежали ареста. Со мной только грудной ребенок, а дома осталось еще двое, наверное, плачут, бедняжки. Когда ребятишки увидели, что меня повели в пост, они залились слезами. Я сказала им, что скоро вернусь домой, но они не верили, не отпускали меня и громко плакали. Вот в каком я положении. Будьте милосердны к нам!

Допрос продолжался все утро, французы ничего не добились и никого не отпустили.

В полдень родственники принесли арестованным пищу, и просили французов разрешить тем матерям, кого рые оставили дома грудных детей, покормить их. Сначала родственники жаловались старосте Ка, потом пришли к До Бьену и стали просить его отпустить арестованных домой. Просителей было так много, что, заметив это, До Бьен закричал:

— Вы хотите идти против меня, бороться со мной?

Но люди ответили, что они просят отпустить арестованных домой или же разрешить передать им пищу, а матерям дать возможность покормить грудных детей.

До наступления вечера арестованных продолжали держать в посту. Рассказывая обо всем этом, Тик заметил:

— Наши земляки правильно ведут себя. Скоро Французы будут вынуждены отпустить их. А пока они просто запугивают людей. Французы будут стараться теперь подкупить оставшихся жителей, сделать все для того, чтобы люди переезжали в Тхай-Хок и согласились выбрать старосту.

Тик задумался на минуту и продолжал: — Жители нашей деревни держатся очень твердо. А какова оказалась жена Ча?! Умница! Мужу следовало бы поучиться у нее.

Чо спросил:

— А одиночных допросов не было?

Тик понял, что Чо волнуется за Хьеу, и ответил:

— Я тоже боюсь, что к Хьеу они отнесутся с подозрением, но пока ее еще не вызывали на допрос.

Он заглянул в лицо Чо:

— Ты очень беспокоишься?

Чо не ответил, он ни на минуту не забывал о Хьеу, из головы не выходили слова Бай:

— Она — девушка, что будет с нею, если ее схватят?

* * *

Арестованных крестьян поместили в маленькую камеру. Кроме только что задержанных двадцати человек, там еще были люди, арестованные раньше. В маленькой камере оказалось около тридцати человек. Было так тесно, что люди сидели, плотно прижавшись друг к другу. От жары и тяжелого запаха пота и испражнений трудно было дышать. Дети громко плакали. К вечеру стало совсем невыносимо. Тела людей, которые сидели, не имея возможности встать и размяться, затекли. Не давали покоя комары, их было так много, что люди устали от них отбиваться. Хьеу сидела рядом с женой Ча. Ребенок устал от плача. Хьеу сказала матери, что если вечером придёт Там Ить, чтобы передать им пищу, надо будет попросить у французов разрешение отдать ему ребенка. Жена Ча не согласилась с нею. Если она отдаст ребенка, он будет плакать всю ночь, измучается. Французы не скоро отпустят ее домой. Конечно, здесь ужасно, но все же ребенок с матерью. Хьеу отгоняла носовым платком комаров от ребенка.

В помещении то и дело раздавались тяжелые вздохи и кашель. Стало совсем темно. С каждым часом люди все больше слабели, утомлялись, но заснуть не могли.

Отгоняя комаров от ребенка, Хьеу с беспокойством думала о случившемся. Девушка много слышала о Шассэне, но только сегодня она в первый раз увидела его. Утром ее арестовали и повели через двор, там она и встретила Шассэна. Хьеу вспомнила выражение его лица, и страх охватил ее.

Какие пристальные взгляды бросал он на женщин и девушек! Когда Хьеу проходила через двор, их взгляды встретились, и девушка быстро опустила глаза.

Хьеу не раз слышала о Шассэне, о До Бьене, о караульщиках ночной смены, которые нередко врывались в помещения для арестованных и насиловали женщин. Ей стало страшно. В камере было темно. Время шло медленно, и ежеминутно Хьеу ждала чего-то ужасного. Она прислушивалась к каждому шороху снаружи. Тюрьма находилась за главной зоной поста. В главной зоне был оружейный склад, квартира Шассэна, До Бьена, казармы французских и африканских солдат и солдат марионеточной армии. За пределами главной зоны находились тюрьма, дома старост и их помощников, публичный дом. Тюрьма примыкала с восточной стороны к забору, окружавшему главную зону, рядом был дзот. Перед тюрьмой — небольшая площадка и два ряда домов старост и их помощников. Вблизи этих домов находился второй дзот. Из него караульщики наблюдали за тюрьмой. Хьеу продолжала чутко прислушиваться к звукам, доносившимся снаружи.

Из дзота раздался удар гонга. Несмотря на позднее время, французы не спали. Французские и африканские солдаты играли в карты, ссорились, дрались, бранились. Из домов, находившихся рядом с тюрьмой, также доносились громкие голоса. Но постепенно все утихло. Слышались только удары гонга на караульных башнях. Пост стал похож на большое кладбище.

Неожиданно снаружи послышался шум. шагов, хлопанье дверей. Через щель в двери каморы проник свет карманного фонаря. Хьеу слегка ущипнула жену Ча за ногу. Жена Ча крепко сжала руку Хьеу. У дверей послышался шум шагов и голоса людей.

В камере никто не спал. Все встрепенулись. Большое бревно, служившее засовом, упало с громким стуком. Дверь открылась. Свет карманного фонаря ворвался в комнату. Хьеу поспешно спряталась за спину жены Ча. В комнату вошел До Бьен. Освещая фонарем лица людей, он спросил:

— Где Хьеу?

Утром он видел ее среди арестованных. До Бьен носил ту же фамилию, что и Хьеу. Раньше, когда два брата Хьеу еще жили в деревне, До Бьен часто бывал у них в доме. Май, услышав голос До Бьена, попыталась прикрыть собой Хьеу, но свет фонаря уже осветил девушку.

До Бьен сказал:

— Иди сюда! У меня есть к тебе дело.

Хьеу не двинулась с места. Все с тревогой смотрели на До Бьена.

Он усмехнулся.

— Ну, вставай быстрее и иди сюда!

Жена Ча сказала:

— Вы можете вызвать ее утром.

Другие арестованные поддержали женщину:

— Подождите до утра. Кто-то сказал:

— Будьте к нам милосердны. Мы попали в беду.

До Бьен опять криво усмехнулся.

— Не бойтесь! Говорят тебе иди сюда! У меня есть к тебе дело.

Но люди не унимались:

— Пожалейте односельчан! Пожалейте ее, ведь она ваша родственница.

— Дело можно отложить до утра.

До Бьен продолжал усмехаться, и в голосе его появилось раздражение:

— Странно! А если она нужна мне именно сейчас? Хьеу, иди сюда!

Он сделал шаг вперед. Все арестованные встали как один. Женщины выступили вперед, пряча Хьеу за своими спинами. Жена Ча сказала решительно:

— Нет! Вы можете отложить свое дело до утра.

До Бьен прикрикнул на нее.

В этот момент в дверях показался Шассэн. Он спросил на ломаном вьетнамском языке:

— Что там такое еще?

— Она не хочет идти, — ответил До Бьен.

— Где она?

До Бьен поднял фонарик и осветил Хьеу, которая стояла позади всех. Шассэн тоже направил свет фонаря в сторону Хьеу и сказал, с трудом выговаривая вьетнамские слова:

— Ну, иди сюда!

До Бьен раздраженно крикнул:

— Иди сюда! Поживее!

Он сделал еще один шаг вперед. Люди плотнее прижались друг к другу.

Весь день они просидели в этой комнате, тесно прижавшись друг к другу, не имея возможности даже пошевельнуть рукой или ногой. Но сейчас они стояли так плотно, что между ними и Шассэном оказалось даже небольшое свободное пространство. И чем ближе подходил До Бьен, тем теснее прижимались люди друг к другу. Жена Ча, которая держала ребенка на одной руке, вытянула другую руку, преграждая путь До Бьену. До Бьен посмотрел ей прямо в лицо и спросил:

— Что тебе надо?

— Будьте милосердны к ней. Вы ведь ее односельчанин и родственник.

До Бьен схватил ее руку и резко оттолкнул.

— Не суйся не в свое дело! А ну, посторонись!

Жена Ча снова преградила ему путь.

— Пожалейте ее!

Остальные тоже просили:

— Будьте милосердны!

Тогда вперед шагнул Шассэн, он схватил жену Ча за руку, оттащил ее в сторону и сказал что-то по-французски До Бьену.

До Бьен крикнул:

— Посторонитесь! Хьеу, иди сюда!

Шена Ча изо всех сил вцепилась в Шассэна. Он споткнулся и едва не упал. Ребенок громко заплакал. Арестованные наперебой закричали:

— Пощадите нас!

Шассэн громко выругался по-французски. До Бьен рассвирепел:

— Молчать!

В камере поднялся невероятный шум: кричал Шассэн, злобно вопил До Бьен, а арестованные старались перекричать их обоих. Вдруг Шассэн вытащил револьвер и направил дуло на арестованных. До Бьен предостерег их:

— Прекратите шум — или его превосходительство будет стрелять.

Шассэн направил дуло револьвера на жену Ча. До Бьен посмотрел на нее в упор и спросил:

— Ну, теперь ты посторонишься?

Женщина продолжала стоять с вытянутой рукой, а другой рукой прижимала к груди ребенка. До Бьен прикрикнул на нее свирепо:

— Посторонись!

Она не двигалась с места и продолжала просить:

— Будьте милостивы!

Шассэн, держа револьвер наготове, шагнул вперед. Он сунул фонарик в карман и снова с силой схватил жену Ча за руку. Она вся изогнулась от боли, но продолжала сопротивляться. Тогда Шассэн толкнул ее. Женщина упала. Ребенок заплакал еще громче. Арестованные возмущенно закричали, Шассэн пытался растолкать их и пробиться к Хьеу, но жена Ча приподнялась с пола и схватила Шассэна за штанину:

— Ради бога, пожалейте ее!

До Бьен крикнул:

— Отпусти его! Он застрелит тебя!

Женщина не слушала его. Глаза Шассэна налились кровью, он направил на нее дуло револьвера и нажал курок. Раздались выстрелы. Ребенок громко вскрикнул, мать упала навзничь. Рука, крепко сжимавшая ребенка, опустилась, и ребенок упал на пол. Из простреленной груди женщины текла кровь. Ребенок тоже был в крови.

Все замерли.

До Бьен осветил фонарем трупы жены Ча и ребенка и хрипло спросил:

— Ну, видели? Я предупреждал вас, но вы не хотели меня слушать.

В этот момент в камеру, запыхавшись, вбежал Тян. Утром Тян узнал, что Хьеу арестована.

Уже некоторое время Тян жил в посту. Хотя он еще не получил работы у французов, но часто разговаривал с Шассэном и даже бывал у него. Шассэн хотел подкупить Хюе, отца Тяна, и назначить его старостой. Одновременно он заигрывал и с Тяном. Тян хорошо знал французский язык, поэтому мог свободно разговаривать с Шассэном. Однако узнав, что Хьеу арестована, он не осмелился просить Шассэна освободить ее, но просил об этом До Бьена. До Бьен ответил, что Шассэн сам велел арестовать Хьеу и устроить ей допрос, но если не будет никаких подозрений, ее отпустят. Ответ До Бьена не успокоил Тяна. Одна мысль о том, что Хьеу в тюрьме, приводила его в ужас. Что делать? Тян хорошо знал, чем кончались иногда аресты жителей; его хижина находилась рядом с тюрьмой и отделялась от нее только забором и площадкой. Вечером он лег спать, но не смог сомкнуть глаз и прислушивался к каждому шороху в тюрьме. Услышав, как Шассэн и До Бьен прошли в тюрьму, он забеспокоился еще больше, но побоялся выйти из дома: ночью ходить по деревне опасно, если не имеешь на это специального разрешения. Но когда из тюрьмы донеслись крики и выстрелы, Тян не выдержал и опрометью побежал в тюрьму.

Увидев Тяна, До Бьен и Шассэн вопросительно посмотрели на него. Тян бросился к Шассэну и сказал ему по-французски, что здесь находится его невеста, Хьоу, что он просит отпустить ее, — его семья ручается за нее. Потом парень обратился с той же просьбой к До Бьену и снова к Шассэну…

Шассэн, выслушав его, сказал по-французски:

— Мы решим этот вопрос завтра. Бандиты очень хитры.

Шассэн вышел из камеры, но Тян пошел за ним, продолжая умолять его отпустить Хьеу. До Бьен тоже собрался уходить, на ходу он обернулся к арестованным:

— Если завтра что-нибудь случится, то пеняйте на себя. Когда французы расправятся с вами, не говорите, что я не защищал вас.

Никто не отозвался на его слова.

Трупы жены Ча и ребенка были оставлены в камере.

До Бьен вышел, с трудом поднял тяжелое бревно и задвинул засов.

Утром Тян снова пошел к Шассэну, но не получил ответа. Хьеу осталась в тюрьме. На третий день Шассэн вызвал Тяна и разрешил ему взять Хьеу. Остальные арестованные вскоре были освобождены под ответственность старосты Ка — от них так и не удалось ничего добиться.

 

Глава одиннадцатая ВОЗВРАЩЕНИЕ

Чо после ареста Хьеу, как обычно, часто ходил проверять дозорных у защитного забора. Побеседовав с партизанами, Чо присаживался у ворот и подолгу смотрел на французский пост. В ту ночь, когда Тян увел Хьеу к себе домой, Чо отправился к забору. Он долго сидел там и молча смотрел в темноту. Неожиданно сзади раздался голос Льеу:

— Так вот вы где!

Чо обернулся, Льеу подошел поближе и показал моток бечевки:

— Разрешите нам с Соном пойти за забор.

Откуда-то появился и Сон.

Несколько дней назад французы собрали все пустые консервные банки и обвешали ими проволочное заграждение, окружавшее пост; стоило только дотронуться до забора, как банки начинали громыхать. Чо, узнав об этом, сказал:

— Французы понавешивали на колючую проволоку банок. Надо будет как-нибудь ночью подползти к забору и поднять шум, французы подумают, что мы собираемся атаковать пост и станут стрелять всю ночь.

Льеу и Сон, услышав эти слова, задумались над тем, как осуществить понравившееся им мероприятие. И, наконец, придумали. Выслушав ребят, Чо невольно засмеялся:

— Так и быть! Я согласен. Только надо найти глубокую межу, чтобы незаметно подползти к проволочному забору и укрыться от выстрелов. Помните: если вы будете неосторожны, можете попасть прямо под пули врага.

Чо показал ребятам, где им лучше ползти, чтобы не наскочить на мины, еще раз повторил, что нужно действовать очень осторожно и осмотрительно, и, наконец, легонько подтолкнул их:

— Ну, идите!

Ребята поползли к вражескому посту. Чо, улыбаясь, смотрел им вслед. Затем он обошел партизан и предупредил их, чтобы они не удивлялись, если из поста начнут стрелять и пускать ракеты. Действительно, через некоторое время на посту начался переполох, стреляли изо всех дзотов, со всех караульных вышек. Ракеты ярко осветили небо. Чо и партизаны довольно посмеивались. Тхиет, не знавший в чем дело, прибежал к Чо, но тот успокоил его: — Там Льеу.

Чо рассказал Тхиету о том, что задумали ребята, и просил передать Тику, чтобы он не беспокоился. Тик и Тхиет были на собрании партийной ячейки, и Тхиет, услышав выстрелы, прибежал с собрания, чтобы узнать, что случилось.

Французы стреляли довольно долго, затем огонь прекратился, но вскоре стрельба из французского поста вновь возобновилась с еще большей силой. После этого выстрелы периодически то прекращались, то снова возобновлялись. Чо подумал: «Пора бы ребятам вернуться и ложиться спать».

Он пошел к забору и сел около него, ожидая возвращения Льеу и Сона. Вскоре они подошли к нему, он удивился:

— Вы уже здесь? Почему же они продолжают стрелять?

Льеу показал на Сона и звонко засмеялся:

— Этот ребенок захотел спать и решил вернуться назад.

По правде говоря, возвращаться было жаль, недостаточно потревожив французов. Мы нашли пару лягушек, подползли к забору и положили их в пустые консервные банки. Лягушки в банках запрыгали, банки задребезжали, и французы возобновили стрельбу.

Чо даже прищелкнул языком от удовольствия, посмотрев на небо, освещенное синими и белыми ракетами.

— Ну и потеха!

Затем толкнул ребят:

— Ну, с вас хватит! Идите спать!

А сам направился к партизанам рассказать им, почему французы так долго стреляли.

Утром французы вышли из поста, долго ходили около проволочного забора и что-то искали. Наконец, они нашли веревку и пару лягушек. Одни ругались, другие не могли удержаться от смеха и говорили:

— Вот до чего мы дошли! Вьетминцы атакуют нас веревками и лягушками!

Тем не менее они тут же заминировали все подступы к проволочным заграждениям. Ночь прошла спокойно. Но на утро следующего дня, когда солдаты марионеточной армии хотели открыть ворота поста, раздался взрыв.

Оказывается, партизаны повесили на воротах поста небольшую мину, и когда враги начали открывать их, произошел взрыв. Несколько человек было тяжело ранено. С этого дня то здесь, то там раздавались взрывы.

Французы не устраивали больших облав, но пытались организовать налеты на защитный забор, на крайнюю деревушку общины. Однако всякий раз они нарывались на мины и уже не решались продолжать операцию.

До Бьен заявлял жителям:

— Ничего они не сделают несколькими гранатами и минами! Пусть занимаются взрывами — дождутся, что мы устроим большую облаву.

Узнав, что партизаны вырыли убежища для буйволов, До Бьен злобно пригрозил:

— Роют? От нас ничего не утаят. Найдем. Я хорошо знаю каждое дерево, каждый куст в общине Хонг-Фонг; я найду все убежища для людей, а об убежищах для буйволов и говорить не приходится — они слишком велики, чтобы их можно было хорошо скрыть от моих глаз.

Однажды летом, рано утром, взвод вражеских солдат направился в Хонг-Фонг, собираясь устроить облаву и арестовать кое-кого из жителей. Но едва солдаты ворвались в Четвертую деревушку, как были немедленно выбиты оттуда партизанами, которые преследовали их до самого поста. Было убито и ранено семь вражеских солдат, а один взят в плен. Кроме того, партизаны захватили двенадцать винтовок. Жители деревни, держа ножи в руках, следуя за партизанами, с криками преследовали французов.

Это была первая крупная победа за последние несколько месяцев, поэтому радости не было границ. И одержать победу помогли партизанам полученные накануне сведения, что французы собираются атаковать деревню. Партизаны поэтому смогли заранее подготовиться к сопротивлению вражескому нашествию. Народные мстители действовали очень слаженно, к тому же в деревню пришли отряды местной армии, и это еще больше укрепило общую уверенность в победе. Отряды местной армии действовали так: они разбились на маленькие группы и объединились с партизанами. Каждая группа состояла из двух бойцов и одного партизана. Партизаны и бойцы вместе ели и спали, вместе учились и ходили в караулы. Днем бойцы вместе с партизанами и жителями деревни работали на полях, в полдень учили партизан военному делу. Атмосфера в деревне переменилась, чувствовался всеобщий подъем. Одновременно с этим по всей провинции раздавались победоносные залпы Народной армии. Не успевало еще распространиться известие, что на дороге взорвана вражеская машина, как узнавали, что уничтожен вражеский дзот. Некоторые легковерные люди успокоились и пустили слух, что французы главного поста якобы издали приказ о прекращении облав.

Действительно, французы были поставлены в затруднительное положение; они могли устраивать теперь облавы только при условии взаимодействия всех окружающих постов. Французы не решались больше устраивать местные облавы: погоня за женщинами или курами, свиньями, буйволами могла стоить им жизни.

Хоать часто смеялся:

— Президент Хо Ши Мин запретил французам ходить в нашу деревню. В посту расклеен этот приказ, кто не верит, пусть посмотрит.

Но на самом деле французы всех постов получили приказ усилить боеспособность.

Когда партизаны активизировали наступательные операции, французы решили, что летом Народная армия начнет на них наступление, как было в прошлом году, во время летней и зимне-весенней кампании в районе Тай Нгуен. Разрозненные партизанские действия французы приняли за подготовку к новой наступательной кампании. Они стали гораздо реже устраивать небольшие облавы.

Солдаты — европейцы и африканцы — поговаривали о скором наступлении Народной армии и с ужасом вспоминали кампанию во Вьет-Баке и особенно в провинции Хоа-Бинь. Они болтали, что у вьетминцев есть китайские солдаты, посланные Мао Цзэ-дуном. Солдаты марионеточной армии шептали друг другу, что солдаты Мао Цзэдуна через Патет-Лао дошли до Пятой зоны.

После летнего боя французы пытались узнать у жителей, возвращавшихся с базара, есть ли в Хонг-Фонге солдаты, которые говорят на незнакомом языке? Старосты тоже болтали о скором начале новой кампании, о солдатах Мао Цзэ-дуна. Они уверяли, что у нас введена новая тактика — тактика «людского моря»: якобы мы будем собирать все войска и нападать на отдельные посты. Конечно, ни один пост не смог бы выдержать такого натиска. А так как До Бьен очень жесток и население ненавидит его, то французский пост в Тхай-Хоке будет разгромлен в первую очередь.

* * *

По ночам Хюе, лежа с женой в постели, долго не мог заснуть: тревожные думы одолевали его. Жизнь на территории поста закрыла ему и его семье возможность вернуться в родную деревню. Но если вьетминцы атакуют пост, он и вся его семья погибнут. Тяна тоже беспокоил этот вопрос. Но Хьеу, даже проживая в доме Хюе, умела наладить связь с партизанами. Осведомленная друзьями обо всем, она чувствовала себя спокойно.

Тян часто беседовал с Хьеу и всячески намекал ей о своей любви, но девушка делала вид, что не замечает его чувств и уклонялась от ответа. Однажды она сказала:

— Сейчас не время говорить об этом.

Тян не хотел работать у французов. В посту солдаты ругали офицеров. Французские солдаты презирали всех других европейских солдат. Европейские солдаты третировали африканцев. Те, в свою очередь, свысока относились к солдатам марионеточной армии. Последние унижали и оскорбляли старост и их помощников. Все солдаты целыми днями спорили, играли в карты, вели разгульную жизнь. Офицеры пили водку, но запрещали это делать солдатам; солдаты же находили средства доставать водку, ругались по адресу офицеров, — каждый день солдат наказывали и сажали в карцер.

Французы хотели подкупить семью Тяна, но одновременно и угрожали Хюе. До Бьен хотел, чтобы Хюе стал старостой общины Хонг-Фонг, и в то же время он боялся, что Тян займет его место у французов. Шассэи часто беседовал с Тяном, и молодой человек обращался непосредственно к нему, а не к До Бьену. Тян презирал До Бьена, но из страха, как бы тот не повредил ему, он вынужден был заискивать перед ним. В особенности трудно приходилось ему с тех пор, как он взял в свой дом Хьеу. Зная, что она была связана с Тиком и Чо, Тян боялся, как бы До Бьен не узнал, не догадался об этом. Жизнь у французов становилась для него невыносимой. Еще совсем недавно Тян мечтал поехать учиться во Францию, но в связи со значительно ухудшившимся материальным положением семьи он больше не мог думать о поездке и согласился бы учиться даже в Хюе, Ханое или Сайгоне. А сейчас, когда рядом с ним была Хьеу, он совсем перестал думать об учебе. Тян сказал девушке, что добьется для себя и Хьеу разрешения жить в городе и найдет там работу. Молодая партизанка ничего не ответила на его решение, и Тян продолжал:

— Правда, в городе трудно жить. Французы преследуют местное население, насильственно вербуют молодежь в армию, служащие и учащиеся вынуждены поступать на работу в полицию, чтобы избежать арестов и армии.

Тян временами и сам не знал, что ему делать. И чем больше мучили его сомнения, тем чаще хотелось ему поделиться своими мыслями с Хьеу. Она посоветовала Тяну вернуться в деревню. Тян тоже не раз думал об этом, но опасался, что вряд ли всей его семье удастся благополучно вернуться в Фонг-Хонг. Если же он вернется туда один, то французы расправятся с остальными членами семьи. Хьеу постоянно искала выхода: как заставить Тяна вернуться? Тян часто предлагал ей выйти за него замуж. Хьеу отделывалась смехом и шутками, а однажды сказала полушутливо, полусерьезно:

— Как я могу на это решиться? Ведь моя мать живет на той стороне.

Тян, когда у него в гостях бывал Шассэн, часто заводил разговоры о свадьбе.

С того дня, как Хьеу поселилась в доме Тяна, Шассэн неоднократно наведывался к ним и в присутствии Тяна шутил с Хьеу. Однажды после его ухода Тян сказал хмуро:

— Ну и подлец же он! Хьеу, давай поженимся!

Хьеу презрительно усмехнулась:

— А ты думаешь, он перестанет говорить подлости, если я стану твоей женой?

Тян был не только зол на Шассэна, но боялся его и не знал, что предпринять. Спустя несколько дней после летнего боя, в полдень, Шассэн зашел к Тяну. Тян куда-то ушел, и Хьеу была одна. Она сидела у окна с шитьем в руках. Шассэн спросил, где Тян, потом подошел к Хьеу и протянул ей руку. Внезапно он привлек девушку к себе. Она стала вырываться и звать на помощь. В это время в комнату стремительно вбежал Тян. Увидев его, Шассэн выпустил Хьеу. И Тяи и Шассэн растерялись и молчали. Наконец Тян взял себя в руки и сел на стул. Шассэн также молча сел напротив него, снял с плеча автомат и поставил у стула. Вдруг он взглянул в окно и вскрикнул. Тян и Хьеу тоже посмотрели в окно. На поле — по ту сторону забора — какой-то мальчик пас буйвола. Мальчик сидел на нем, уперев ноги в бока животного. Лицо парнишки было задорно поднято, рот открыт, как будто бы он пел что-то очень веселое.

Шассэн еще раз взглянул в окно, злобно крякнул, быстро взял автомат, положил на плечо и прицелился. Хьеу стояла позади Тяна. Увидев, что Шассэн целится в мальчика, она в ужасе вскрикнула и бросилась к Шассэну, но он уже нажал курок. Хьеу в отчаянии посмотрела в окно: буйвол рванулся вперед, а мальчик рухнул на землю.

В соседней квартире, где жил староста Ка, послышались душераздирающие крики. Ка и его жена, как безумные, выскочили из дому и побежали в поле. Мальчик был сыном старосты Ка. Да, это он осмелился пасти буйвола по ту сторону забора. Мать подбежала к мальчику и подняла его. Он был ранен в голову.

Хьеу побежала в дом старосты Ка. Отец ходил вокруг раненого ребенка и не знал, что делать. Вдруг он обернулся к Хьеу:

— Это стрелял Шассэн? Он был у вас?

Ка побежал в дом-Хюе. Хьеу встревожилась: в отчаянии Ка мог поступить безрассудно, и Шассэн убьет его. Она побежала следом за Ка.

После выстрела в мальчика, Шассэн услышал вопли в доме старосты. Офицер обернулся и спросил Тяна:

— Это сын Ка?

Тян резко ответил:

— Да, это сын старосты.

Шассэн молча взял сигарету и закурил. В этот момент в комнату вбежал Ка, лицо у него потемнело от горя:

— Ваше превосходительство, за что вы стреляли в моего сына?

Шассэн попросил Тяна перевести ему. Когда Тян перевел вопрос Ка, Шассэн встал, положил на плечо автомат и погрозил пальцем старосте:

— Так это твой сын? Твой сын делал вид, что пасет буйвола, а сам передавал какие-то сигналы вьетминцам? Да? Вот чем занимался твой сын! Может быть, ты тоже вьетминец?

Он попросил Тяна перевести свои слова. Выслушав его, староста от страха задрожал, отступил назад, затем покорно склонился перед французом:

— Простите ваше превосходительство… я не… знал…

Староста Ка пятился до самой двери, споткнулся о порог и чуть не упал.

Тян, когда позднее вспоминал этот случай, так и не мог понять, зачем Шассэн стрелял в сына Ка. Тян много слышал о преступлениях Шассэна, знал рассказы солдат о том, как офицер убивал людей у большого баньяна, росшего во дворе поста. Дерево и сейчас стояло там, но уже засохло. Сначала Шассэн расстреливал людей у подножья баньяна, но вскоре это ему наскучило и он стал заставлять людей залезать на дерево и потом стрелял в них до тех пор, пока они не срывались с него. Иногда он велел вешать людей головой вниз и затем стрелял в них.

Когда и это ему надоело, он придумал себе новое развлечение — прокалывал проволокой ладони людей, связывал таким образом пять-семь человек и заставлял их забираться на дерево. Затем он стрелял в них. Убитые падали вниз и тянули за собой живых, которых Шассэн пристреливал. Иногда по его приказу на дерево взбирались сразу пять-десять человек. Шассэн начинал расстрел с тех, кто сидел повыше. Несчастная жертва срывалась и падала на глазах тех, кто сидел ниже и которых ожидала такая же трагическая участь.

Шассэн уже год командовал гарнизоном поста и в течение года убивал людей у баньяна; дерево засохло. Некоторые так объясняли это: дерево засохло потому, что пули повредили его ствол.

Крестьяне шептали об этом по всей деревне. Одни говорили, что у дерева был дух, который куда-то исчез, другие утверждали, что дерево засохло от жалости к расстрелянным людям. Каждый по-своему объяснял гибель баньяна, но, вспоминая о нем, крестьяне еще больше ненавидели Шассэна, который ради развлечения убивал десятки людей.

Разговоры крестьян Тян слышал уже не раз, но теперь он собственными глазами видел, как хладнокровно и подло застрелил Шассэн ребенка. Событие это ошеломило и перевернуло душу Тяна. Он никак не мог понять, что заставило офицера выстрелить в мальчика. Шассэн лгал, что мальчик давал сигналы вьетминцам. Это он придумал, чтобы запугать старосту Ка и заткнуть ему рот. Но на самом деле Шассэн стрелял, чтобы разрядить свою злобу! Хьеу сказала Тяну, что он застал Шассэна в тот момент, когда тот пытался обнять ее. Шассэн выместил свое зло на мальчике. Хьеу вновь повторила рассказ о том, как Шассэн расстрелял жену Ча с ребенком. Девушка говорила о разложении французской армии, о зверствах врагов, об их бесстыдном отношении к женщинам. Хьеу объяснила парню, почему Шассэн запросто держится с ним и даже бывает у него в гостях: офицеру нужно подкупить его, сделать верным слугой французов, а если Тян ему надоест или помешает, он в любой момент может убить его, убрать со своей дороги.

Разумные и убедительные доводы Хьеу возымели свое действие, и Тян, наконец, согласился покинуть пост, Семья же его осталась у французов.

 

Глава двенадцатая ФРАНЦУЗЫ ИЩУТ УБЕЖИЩЕ, ГДЕ СПРЯТАНЫ БУЙВОЛЫ

Тян вернулся в Хонг-Фонг вместе с Хьеу и присоединившимся к ним солдатом марионеточной армии. Партизаны были связаны с этим солдатом и дали ему задание помочь Хьеу вернуться в деревню. Хьеу встретилась с ним и обсудила план побега. Все трое бежали в ту ночь, когда солдат стоял на карауле.

На следующий день после их побега французы арестовали семью Хьое. О возвращении Тяна Тик доложил в местную парторганизацию, а затем сообщил в уездный комитет партии, который принял решение послать Тяна и бежавшего с ним солдата марионеточной армии на курсы по идеологическому перевоспитанию.

Перед отъездом Тян снова попытался завести с Хьеу разговор о женитьбе: он хотел отпраздновать свадьбу по возвращении с курсов. Девушка, с беспокойством ожидавшая этого разговора, предварительно посоветовалась с Тиком. Что ответить Тяну? Тик засмеялся, шутливо спросил:

— Что же ты ответишь ему? — Но заметив, что Хьеу серьезно встревожена, Тик перестал улыбаться и твердо сказал:

— Ты должна быть правдивой. Ведь ты не собираешься выйти за него замуж?

Хьеу в замешательстве ответила:

— Но я чувствую себя виноватой перед ним!

— Почему? Если ты не хочешь выйти за него замуж, так и скажи ему. В чем твоя вина? Да и как ты можешь согласиться выйти замуж за Тяна, когда ты думаешь о другом человеке?!

Он посмотрел прямо в лицо Хьеу. Она смущенно опустила глаза. После этого разговора Хьеу встретила Тяна. Когда он завел речь о женитьбе, она прервала его:

— Перестань думать об этом. Лучше займись учебой. Сейчас ты должен больше всего заботиться о том, чтобы успешно закончить курсы по идеологическому перевоспитанию.

Тян все понял. Он долго молчал, затем глухо спросил:

— Ты любить Чо?

В голосе его были слезы.

Но Хьеу не ответила на его вопрос и продолжала:

— Поезжай на курсы. Постарайся хорошо заниматься, работа принесет тебе радость.

— Я буду трудиться там изо всех сил, но радости у меня не будет.

Тян помолчал, потом повторил с отчаянием:

— В моей жизни больше не будет радости!

Он в упор посмотрел на девушку.

— А ты уверена, что действительно любишь Чо? Ты подумала об этом? Может быть, вы только подружились с ним? Может быть, ты только уважаешь его? Подумай об этом хорошенько! Мне кажется, что вы не сможете жить вместе. Ты образованная, характер у тебя мягкий, добрый, а он груб и неотесан. Разве вы будете счастливы?

Хьеу упорно смотрела на свои руки. Кожа на них шелушилась, огрубела от работы. Рассматривая свои шершавые ладони, девушка вспомнила, какие у нее были белые и нежные руки два года назад, когда она еще училась в школе. Во что превратились они теперь?

Хьеу, оторвалась от воспоминаний и, не желая отвечать на вопросы, протянула ему руку.

— Ну, прощай, Тян. Желаю тебе успеха.

Но Тян твердил свое:

— Я буду счастлив, если ты передумаешь. Я буду верен тебе.

Хьеу посмотрела доброжелательно на Тяна и, когда они расстались, глубоко вздохнула.

* * *

В этот момент Тик беседовал с Чо. Он рассказал ему о разговоре с Хьеу, о том, что она считает себя виновной перед Тяном.

— Девушки теперь стали другими, особенными. Они учились в школе, стали самостоятельными и независимыми. Прямо не знаешь, чего ждать от них.

Чо ответил резко:

— Ничего нет в них особенного! Просто они сами не знают, что им нужно.

Один из партизан слышал разговор Тика и Чо и передал его Хьеу. Девушка удивилась и обиделась.

— Не понимаю, почему он так думает обо мне? Я всегда говорила с Чо только о работе и ни о чем больше. Почему он решил, что я не знаю, что мне нужно?

У нее в голове промелькнула мысль: «Может быть, Тян был прав…» — Она тут же отогнала от себя эту мысль… Хьеу отчетливо вспомнила прошлое…

Первый случай — когда Чо помогал ей молотить рис. Как ярко светила луна!.. Второй случай — массовый переход односельчан в Хонг-Фонг. Тогда Хьеу и Чо находились в засаде. Они скрывались в бамбуковых зарослях возле поста, а над их головами свистели вражеские пули. Тогда тоже была лунная ночь… Воспоминания, как и всегда, доставили Хьеу радость…

* * *

В последнее время у крестьян было много работы: они круглые сутки пахали, сеяли, черпали воду для поливки. К счастью, прошел дождь, а кроме того, имея буйволов, можно было доставлять воду на участки. Крестьянам удалось засеять большую часть полей. Отрадно было смотреть на тщательно обработанную землю! Но угроза засухи еще не миновала. Несколько дней шли дожди, но затем совершенно прекратились. От недостатка воды стебли риса начали вянуть. Приходилось непрерывно поливать поля. Люди валились с ног от усталости и бессонных ночей. В довершение ко всему подул южный ветер, который сильно сушил землю. Скрип повозок, запряженных буйволами, не прекращался ни днем, ни ночью. Хьеу, как и другие, работала без отдыха. Днем она трудилась в поле, ночью шла в караул. Если же ей не нужно было идти в караул, она помогала Бай и Льеу подавать воду на поля. Крестьяне прилагали огромные усилия к тому, чтобы обработать участки, и одновременно готовились к сопротивлению, к борьбе с врагами. Руководители парторганизации предвидели, что враг во что бы то ни стало предпримет крупное наступление. Французы подозревали, что в деревне есть отряды местной армии, которые готовят новую кампанию, и занялись усилением своих постов в районах, прилегающих к свободной зоне. Несомненно, что скоро враг организует крупную операцию по прочесыванию местности, с тем чтобы ликвидировать партизанские базы и сорвать планы партизан и населения. Французы знали о тех переменах, которые произошли в жизни общины Хонг-Фонг, и не собирались мириться с этим. Партизаны и жители Хонг-Фонга поэтому должны были усиленно готовиться к обороне.

Караулы были вновь реорганизованы. Каждая семья построила новые тайные убежища. Те хозяева, которые имели буйволов, построили убежища и для них. Вокруг общественного сарая для телег вырыли западни и поставили мины. Во время последней большой облавы благодаря самоотверженной борьбе группы Фаиа сарай для телег был только слегка разрушен. Многие крестьяне говорили, что сарай нужно перенести подальше от забора, но по настоянию партизан сарай оставили на старом месте. Партизаны считали, что нужно образцово наладить оборону, а не переносить помещения с места на место. На группу Чо была возложена обязанность охранять сарай. Однажды ночью учитель Луан прямо с караула пришел помочь Бай поливать поля. Многие крестьяне были заняты поливкой. В полночь Бай сказала Хьеу:

— Поди разбуди Льенга, пусть он поработает, а мы пойдем немного передохнем.

Скрип телеги на минуту прекратился, затем снова возобновился. Буйвол, с трудом тащивший телегу, двигался медленно и тяжело дышал. Этого буйвола Бай приобрела совсем недавно. Вернувшись в Хонг-Фонг, Бай решила купить сообща с другими семьями трех буйволов — если погибнет один, останутся другие. Но в то время никто и думать не хотел о покупке буйволов. Бай пришлось занять денег и купить буйвола одной: иначе она не обработала бы своего участка земли. В деревне осталось так мало рабочего скота, что не было возможности взять буйвола на время у кого-нибудь из ее односельчан. Буйвола купили и привезли из свободного района. В последние дни буйвол так много работал, что совсем выбился из сил, а когда его понукали, то он покорно опускал голову и совсем переставал двигаться.

Льенг медленно брел за животным. Он только что проснулся и его отчаянно клонило ко сну: он не спал уже несколько ночей. Веки паренька слипались. Но ноги машинально двигались вперед, и также машинально он время от времени хлестал кнутом по спине буйвола и говорил:

— Ну, пошел… пошел…

Мерно скрипела телега, хлюпала вода. Иногда Льенг вдруг останавливался, и буйвол, не слыша его шагов, также останавливался. Скрип телеги замирал, и на мгновенье ничто не нарушало ночной тишины. Заросли бамбука, река — все тонуло в густой темноте. Льенг дремал на ходу, сонно кивал головой до тех пор, пока не упирался в буйвола. Тогда буйвол медленно двигался с места, снова слышался скрип телеги и хлюпанье воды, раздавался сонный голос:

— Ну, пошел… пошел…

И Льенг ритмично хлестал буйвола по спине. Сон одолевал, и, сделав несколько кругов, Льенг опускал руку, кнут начинал волочиться по земле, буйвол останавливался. Все по-прежнему утопало в темноте. Так продолжалось до тех пор, пока Льеиг не услышал тревожный крик:

— Распрягай буйвола! Французы идут!

Это был голос Чо. Льенг открыл глаза и пристально вгляделся в темноту, стараясь его рассмотреть. Парень еще не совсем проснулся и не мог понять, что нужно делать. Но Чо, чуть не сбив его с ног, бросился к Льенгу.

— Распрягай буйвола, прячь его: идут французы!

Чо сам стал распрягать буйвола.

— Ты спал на ходу. Это могло стоить тебе жизни.

И тут только Льенг услышал выстрелы и удары гонга. Он окончательно проснулся и бросился помогать Чо.

— Они окружили нас? Где они?

Чо не успел ответить, как рядом с ним оказались Бай и Сон. Бай схватила буйвола за веревку и потащила его. На ходу она крикнула Чо:

— Я сама спрячу буйвола, занимайся своим делом. Вместе с Соном и Льенгом она потащила буйвола к убежищу, а Чо побежал к товарищам. Партизаны в это время прикрывали яму и ставили мины на дороге, которая вела к сараю для телег.

Убежище Бай было далеко. К тому же Льенг упустил много времени. Недавно купленный буйвол не привык еще стоять в убежище, и Бай со страхом думала о том, удастся ли им загнать его туда?

Когда поднялась тревога, Бай побежала в хлев. К ней на помощь прибежал Сон. Дау уже успел увести буйвола. Хьеу задержалась в доме, чтобы спрятать вощи, а затем побежала прямо к убежищу для буйволов. Когда Бай, Сон и Льенг пригнали буйвола, Хьеу была уже там. Льенг побежал домой — нужно было прибрать кое-что в хижине, а затем скрыться самому. Бай, Сон и Хьеу принялись загонять буйвола в убежище, но он сопротивлялся и ни за что не хотел туда идти. Он брыкался и рыл копытами землю. Убежище находилось далеко от хлева, добрались до него нескоро, а тут еще буйвол заупрямился, и его удалось загнать только тогда, когда над головами уже свистели пули. Закрыв вход, кое-как притоптав землю, взрыхленную животным, Бай, Хьеу и Сон бросились спасаться. Убежище для людей находилось рядом и сообщалось с прудом. Попасть в него можно было, только проплыв несколько метров под водой.

Бай вынырнула из воды и оказалась в убежище. Она устала, тяжело дышала и кашляла. Вслед за ней показались Хьеу и Сон. Бай, переводя дыхание, промолвила:

— Не знаю, что с ним там будет. Боюсь, что французы найдут следы и раскопают тайник. — И она спросила Хьеу:

— Ты уверена, что мы уничтожили все следы? Не смогут ли они обнаружить животное?

Хьеу не ответила: она вытирала лицо, по которому ручьем текла вода, выжимала волосы. Бай повернулась к Сону.

— Сон, ты не заметил, не остались ли там какие нибудь следы?

Сон рассеянно ответил:

— Если они будут тщательно искать, то смогут найти. Бай, все еще прерывисто дыша, сказала с отчаянием:

— Господи! Сделай так, чтобы я не потеряла буйвола!

Сон опустил голову и вздохнул.

— Я тоже не знаю, что будет с нашим буйволом. Отец загнал его в тайник.

Хьеу усмехнулась.

— Зря ты думаешь о своем буйволе. Не беспокойся, о нем позаботятся. Теперь волноваться о животных поздно. Будь что будет, а пока посидим спокойно.

Бай вздохнула. Все молчали. Сверху доносились звуки выстрелов, они учащались с каждой минутой. Особенно ожесточенно стреляли где-то в стороне деревни Минь-Кхай, на том берегу реки. Хьеу встала, прижалась ухом к вентиляционной трубе, через которую пробивался неясный луч света. Хьеу улыбнулась и уверенно сказала:

— Французы встретились с нашими! Мама, не беспокойся, они не раскопают тайник.

Сон тоже прислушался и повеселел.

— Наверно, они столкнулись с нашими в деревне Минь-Кхай! А там наших много! Не так давно в деревню Минь-Кхай пришли бойцы местной армии, наверное, они преградили путь французам.

Неожиданно сверху послышался шум моторов. Самолеты! Самолеты, судя по звуку, то отдалялись, то приближались. Вскоре начался обстрел с самолетов. Явно доносился свист пуль, пулеметные очереди. Было ясно, что французы натолкнулись на сильное сопротивление и терпят поражение: они вынуждены были послать даже самолеты для прикрытия своих войск. Самолеты (судя по шуму, их было не менее трех-четырех), ни на минуту не прекращая стрельбы, долго кружили над деревнями. Люди устали от гула моторов. В убежище было тихо, слышалось только ритмичное дыхание людей; казалось, все трое уснули. Вдруг у выхода, сообщавшегося с прудом, раздался какой-то шум. Бай вздрогнула и тревожно спросила:

— Что это?

— Да это рыба!

Хьеу прислушалась и спросила:

— Рыба? Где?

— Вон нырнула. Иди посмотри, какая большая!

Хьеу подбежала к Сону, легла рядом с ним и стала пристально смотреть на воду. Солнечный свет, пробивавшийся сверху, слабо освещал воду, по которой скользили желтоватые расплывчатые тени. Рыба медленно выплыла откуда-то из глубины, чешуя ее отливала золотом.

Хьеу и Сон, толкая друг друга, пытались поймать рыбу руками, но она снова исчезла. Хьеу и Сон развеселились. Бай, глядя на них, тоже улыбнулась.

— Я места себе не нахожу от страха, а вы вздумали играть. Все равно не поймаете ее.

Но Хьеу и Сон, смеясь, продолжали вглядываться в воду, ожидая появления рыбы. А наверху попрежнему строчили пулеметы, раздавалась стрельба из автоматов и винтовок. Иногда к ним присоединялись взрывы гранат, выстрелы из минометов и пушек. По временам убежище сотрясалось от разрыва снарядов.

Отчаявшись поймать рыбу, Сон улегся поудобнее и задремал. Хьеу тоже вскоре уснула. Но Бай не могла быть спокойной, сон не шел к ней. Она сидела, опустив голову, и о чем-то думала. Наверху, в зарослях бамбука, что-то трещало; казалось, кто-то там бегал. Неожиданно раздался оглушительный взрыв, и все убежище заходило ходуном.

Хьеу и Сон проснулись. Сон удивленно спросил:

— Где же это могло быть?

Хьеу ответила:

— Ударило совсем близко.

Бай встревожилась.

— По-моему, взрыв произошел в стороне нашего сарая для телег.

У нее пересохло в горле.

— Может быть, они взорвали сарай миной?

Но Хьеу успокоила ее:

— Этого не может быть, мама. Им нелегко туда добраться: там партизаны устроили засаду.

Сон поднял голову:

— А мне кажется, — это наши. Хьеу, ты разве не слышишь, как часто стреляют французы? Значит, они попали в засаду и отстреливаются. Там засела группа моего брата.

В голосе Сона звучала гордость.

Хьеу прислушалась. Ей захотелось пошутить:

— Почему ты думаешь, что стрелял твой брат? Может быть, стреляли враги, а все твои братья бросились бежать от них, и французы взорвали миной сарай?

— Вот еще «взорвали сарай». Почему же тогда французы так часто стреляют?

— Они увидели, как отступает твой брат, и стреляли ему вслед.

— Нет, этого не может быть! Французы наскочили на наши мины, попали в ловушки, приготовленные для них. Вот поэтому они так много и стреляли. Ты не веришь мне? Потом сама убедишься в этом!

— Хорошо, посмотрим. Ты всегда воображаешь, что твой брат лучше всех.

Сон обиженно отвернулся от нее. Хьеу обернулась к Бай:

— Мама, уже полдень? Я долго спала?

Бай заворчала:

— Какой там полдень, уже вечер! Сидим здесь и не знаем, что творится там, наверху.

Сон потянулся, зевнул.

— Снова все стихло. Наверное, все французы отступили…

Но не успел он вымолвить это, как снова послышались выстрелы. На этот раз стреляли совсем близко, как будто над самым убежищем.

Хьеу засмеялась.

— Ничего себе отступили!

Бай прикрикнула на нее:

— Да замолчи ты! Слышишь? — Мать не могла скрыть своего страха. Хьеу внимательно прислушалась, и до нее донеслись голоса французов. Казалось, враги были где-то у сарая. Сон вытянул шею и насторожился. До сих пор они сидели поодаль друг от друга, но сейчас как-то незаметно очутились все вместе. Затаили дыхание, внимательно слушали. Сон, помолчав некоторое время, наклонился к Бай и Хьеу, спросил шепотом:

— Можно мне посмотреть, что там происходит?

Бай отрицательно покачала головой.

— Нет, нельзя!

Хьеу сказала торопливо:

— Они могут увидеть себя. Тогда тебе не сдобровать, да и тайник они раскопают.

— Нет! Они не увидят меня. Я проплыву под водой вдоль берега, спрячусь в зарослях бамбука и понаблюдаю за ними.

В это время всем показалось, что французы начали раскапывать их убежище. Бай оцепенела. Хьеу одной рукой обняла Сона, а другой крепко держала руку матери. Все сидели, не шевелясь, в этом темном сыром подземелье. Так просидели они очень долго.

Неожиданно вверху над их головами раздались винтовочные выстрелы, взрывы гранат, крики:

— Вперед! В атаку!

Сон вскочил и забарабанил рукой по плечу Хьеу.

— Слышишь — «вперед!»? Это — наши!

Мальчик стремительно нырнул в воду. Хьеу не успела даже схватить его, только вскрикнула: — Сон! Бай тоже вскочила и закричала:

— Сон, Сон, вернись!

Она обернулась к Хьеу:

— Почему ты отпустила его?

— Да я не успела даже схватить его!

Наверху раздавались крики, тяжелый топот… Лицо Хьеу засияло, она бросилась к Бай:

— Мама, это же наши! Я поплыву туда!

Она уже собиралась пырнуть в воду, но мать удержала ее.

— Нет, подожди!

 

Глава тринадцатая ПОРАЖЕНИЕ ФРАНЦУЗОВ

События действительно развернулись так, как предполагали прятавшиеся в убежище Сон, Хьеу и Бай. Французы намеревались окружить поселение со всех сторон, но когда они одновременно двинулись на Первую деревушку и на деревню Минь-Кхай, местные партизаны преградили им путь. Французы, понеся большие потери, так и не смогли преодолеть сопротивления вьетнамских патриотов.

В Третьей и Четвертой деревушках французы продвигались крайне медленно: с одной стороны, они рассчитывали соединиться с частями, которые должны были подойти из деревни Минь-Кхай, а с другой стороны, они и не могли продвигаться быстрее: постоянно нарывались на мины. Партизаны метко обстреливали их, бросали гранаты. Французы, не сумев проникнуть вглубь деревни, вызвали боевые самолеты и начали все вокруг поливать огнем.

В Четвертой деревушке группа французов прошла берегом реки к сараю для телег. Здесь солдаты остановились, собираясь взорвать сарай. Но подступы к нему были искусно заминированы группой Чо, и как только французы решили подойти к сараю, раздался оглушительный взрыв — вражеские солдаты взлетели в воздух. Уцелевшие солдаты и офицеры в панике бросились назад. Впопыхах они не заметили тайных глубоких ям, заранее приготовленных для них, и угодили туда. Оставшиеся в живых усиленно отстреливались от партизан; они хотели унести трупы (разумеется, только трупы французов, а трупы солдат марионеточной армии так и остались лежать в ямах). Французы после этого отказались от мысли взорвать сарай для телег.

Другая, более многочисленная группа французов, возглавляемая Шассэном и До Бьеном, дошла до середины деревни. Озверевшие враги обшарили все в поисках имущества, затем подожгли дома и увели буйвола, которого им удалось найти. Дальше они двинулись вдоль берега реки, надеясь найти убежища для буйволов. В полдень До Бьен нашел, наконец, тайник, где был спрятан буйвол тетушки Бай. Тайник удалось заметить потому, что вход в него был немного разрушен и около убежища виднелись следы животного. Французы открыли тайник, хотели вытащить буйвола, но он отчаянно брыкался и ни за что не хотел выйти. Французы принялись раскапывать тайник — иначе им никак не удавалось вытащить напуганное животное.

Шассэн с группой солдат пошел в другую деревушку, а около тайника остался До Бьен и часть французов, наблюдавших за работой солдат марионеточной армии, которые раскапывали убежище. Льеу следил за французами с того момента, как они ворвались в деревушку. Увидев, что солдаты ведут буйвола, он побежал к партизанам, спрятавшимся в убежище, и сообщил им об этом. Партизаны вышли из укрытия и незаметно стали наблюдать за французами, продвигаясь за ними вдоль берега реки.

Льеу шел рядом с Тиком и учителем Луаном. Когда французы начали раскапывать тайник, где находился буйвол тетушки Бай, Льеу хотел бросить в них гранату. Тик жестом приказал ему подождать: французов было слишком много и, кроме того, на помощь им могли подойти солдаты из других деревушек.

Вскоре группа солдат во главе с Шассэном ушла куда-то, на месте остался До Бьен и несколько французов, наблюдавших за работой солдат марионеточной армии.

Было очень жарко. До Бьен и французские солдаты уселись в зарослях бамбука на берегу реки, достали консервы и все съедобное, что они награбили у крестьян, и готовились к обеду. Солдаты марионеточной армии с руганью продолжали раскопки. Буйвол, которого они захватили раньше, был привязан немного поодаль. На земле лежал пулемет, его дуло было направлено в сторону партизан, скрывавшихся в кустах. Момент создался подходящий для нападения: группа Шассэна ушла далеко, куда-то в другую деревушку, и можно было действовать смело. Тик обернулся и поднял винтовку. Учитель Луан дал знак партизанам приготовиться. Не успел Тик выстрелить, как Луан бросился вперед. Вслед за этим раздались выстрелы, взрыв гранаты. С криками «вперед!» партизаны бросились вслед за учителем, Тиком и Льеу. Тик целился в До Бьена, но учитель выстрелил раньше и промахнулся: До Бьен успел заметить опасность и прыгнул в сторону. Тик несколько раз стрелял в До Бьена, но тот все же сумел благополучно скрыться и убежать. Гранаты партизан сделали свое дело: некоторые французы упали замертво, уцелевшие побросали лопаты и в панике бросились наутек. Некоторые попрыгали в воду. Пулемету так и не пришлось стрелять. Солдат, стоявший у пулемета, сбросил его в реку и сбежал. Буйвол, привязанный к бамбуку, испугался выстрелов, сорвался с привязи и побежал, топча трупы французов. Партизаны разбились на небольшие группы и с криками бросились преследовать врагов. До Бьен мчался вдоль берега реки, за ним бежали три французских солдата. Один из них был ранен и отстал от своих. Учитель Луан бросился за ним. Позади Луана бежали Тик и Льеу.

А во всех деревушках, по всей общине уже раздавались крики «вперед!» Партизаны и жители вышли из укрытий, крестьяне, вооруженные ножами, копьями, мотыгами, лопатами, граблями, палками, смело шли на бой с захватчиками.

Всюду раздавались взрывы гранат, выстрелы из винтовок, крики: «Лови французов!» Вся община Хонг-Фонг кипела. Сон как раз в это время вылез из убежища. Он проплыл под водой вдоль берега, спрятался за корнями бамбука и, положив на голову большой зеленый лист, стал наблюдать. Когда Сон увидел, что партизаны преследуют французов, он вылез на берег и с гиканьем бросился вдогонку.

До Бьен и французы все еще пытались ускользнуть из рук партизан. Луан догнал раненого француза и сильно ударил его. Француз упал навзничь, автомат выскользнул из его рук и откатился в сторону. Француз начал сопротивляться, и тогда учитель вскочил ему на спину и ударил по голове. Они сцепились врукопашную, катались в пыли. До Бьен и два француза, не оборачиваясь, удирали во все лопатки.

Вот они достигли сарая для телег. Партизаны группы Чо бросились им наперерез. Один француз упал, но До Бьен и французский солдат вырвались вперед. За ними побежали партизаны. В это время Льеу и Тик склонились над Луаном. До Бьен и француз, отстреливаясь из автоматов, попали в Луана. Раненый учитель лежал на земле, а ноги его почему-то оказались на спине мертвого француза.

Когда До Бьен и француз перестали стрелять, Льеу бросился вперед с криком:

— Ловите их! Товарищи, ловите До Бьена!

Тик схватил французский автомат, лежавший рядом с учителем, наклонился к старику:

— Что с вами, отец?

Учитель Луан поднял голову, показал рукой вперед.

— Бегите скорее за До Бьеном!

Но Тик не мог уйти от него.

— Вы ранены?

Луан сказал с легким раздражением:

— Да беги же скорее! Он может ускользнуть, а со мной ничего не случится.

Тик обернулся и увидел людей, бежавших в его сторону.

Он бросился вперед, на ходу крикнув:

— Ладно! Полежите пока здесь. Сейчас к вам придут товарищи.

Партизаны окружили Луана, но он крикнул:

— Бегите туда! Там До Бьен!

Все побежали за До Бьеном. Луан посмотрел им вслед. Вдали можно было различить фигуры Льеу и Тика — они догоняли партизан группы Чо, преследовавших До Бьена и француза. Раздавались громкие крики: «Лови До Бьена!» Луан поднял голову, посмотрел вдаль и сказал сквозь зубы:

— Да, на этот раз ему не спастись! На этот раз, продажная собака, выхода у тебя нет!

В это время к Луану со всех ног подбежал Сон. Раненый даже не заметил его. Сон крикнул:

— Отец!

Луан обернулся:

— Кто это? А, это ты Сон, мой мальчик…

Сон присел на корточки и увидел, что из груди учителя сочится кровь. Пиджак и трава были в крови. Сон испугался:

— Где рана?

Учитель безразлично показал на грудь.

— Вот тут…

Посмотрев в сторону, где лежал труп француза, Луан сказал Сону:

— Взгляни, действительно ли он умер?

Сон посмотрел на труп врага. Француз лежал, раскинув ноги. На его редких волосах запеклась кровь.

— Француз?

Учитель Луан с гордостью сказал:

— Да! Посмотри, умер ли он?

Сон засмеялся, обнажив белые зубы:

— Конечно, умер! Ты совсем разбил ему голову! Черт с ним, туда ему и дорога!

Сон взял француза за ухо и повернул лицом вверх. Учитель приподнялся, опираясь на руки, посмотрел на француза и усмехнулся:

— Какая подлая физиономия! Лицо убийцы! Сколько он замучил наших соотечественников!

Сон кивнул:

— Да…

Луан снова лег, осторожно подложил руку под голову. Продолжая смотреть на француза, он сказал слабеющим голосом, так что трудно было даже понять его:

— Он француз. Французы отрезали голову моей дочери Баи.

Он тяжело вздохнул как будто от сильной усталости. Сон прижался к старому Луану:

— Я позову товарищей. Пусть они отнесут вас домой.

Луан посмотрел на него потускневшими глазами:

— Да, позови. Пусть унесут меня отсюда.

Сон встал, раненый попросил его:

— Пойди посмотри, пожалуйста, отобрали ли партизаны буйволов у французов? Один из них принадлежит Бай, чей другой — не знаю.

Сон хотел уже бежать, но Луан снова остановил его.

— Французы бросили в реку пулемет. Как раз около того куста, где находится тайник Бай.

Сон вскрикнул от радости:

— Пулемет?!

— Да. Не забудь сказать партизанам, чтобы они вытащили его.

Сон, сияя от счастья, убежал.

Между тем партизаны группы Чо с помощью крестьян, подоспевших к ним на помощь, убили француза, а До Бьена схватили живого.

До Бьен пойман!

Народ кричал, толпился, требовал выдачи До Бьена, чтобы расправиться с ним. До Бьена окружили плотным кольцом. Люди, которые стояли позади, думали, что он уже убит и напирали на передних. Но До Бьен был еще жив.

Когда толпа набросилась на него и стала избивать, вдруг послышался голос:

— Дайте мне пройти!

Это был Хоать. Он так громко крикнул, что все обернулись и посмотрели на него. Хоать воспользовался этим и ловко протиснулся вперед. В руке у него был кнут. Он подбежал к До Бьену и начал хлестать его по голове, телу, рукам, приговаривая при этом:

— Вот тебе! Вот тебе! Ты помогал французам убивать вьетнамских патриотов, ты поджигал вместе с ними наши дома, отбирал буйволов. Вот тебе за убийства! Вот за поджоги! Вот за буйволов!..

Хоать не мог остановиться. До Бьен катался по земле под ударами хлыста. В это время появился Льеу. Он где-то достал ярмо. Крестьяне потребовали:

— Надень-ка ему на шею!

— Пусть он нагнется и наденет ярмо!

— Потащим его до бугра и заставим пахать землю, как пахали мы!

Хоать вырвал ярмо из рук Льеу и нацепил его на шею До Бьена. До Бьен что-то кричал, но никто не слушал его. В этот момент прибежали Ча и жена Фана. Ча пробрался к До Бьену и вместе с другими стал бить До Бьена, крича:

— За что ты убил моего сына и мою жену?

Жена Фана одной рукой прижимала ребенка, в другой руке у нее был большой нож. Узнав, что поймали До Бьена, она бросила все домашние дела. Лицо у нее раскраснелось от волнения. Все расступились перед нею. Приблизившись к До Бьену, она занесла над ним нож, собираясь убить его, но сделать это было невозможно: люди со всех сторон облепили преступника. До Бьена трудно было даже разглядеть среди насевших на него людей. Жена Фана бегала вокруг этого живого комка и кричала:

— Дайте мне убить его! Дайте убить его! Правительство и президент должны разрешить мне это!

* * *

Тик, когда покинул учителя и побежал за До Бьеном, еще издали увидел, как на помощь партизанам спешили крестьяне, как партизаны группы Чо расстреляли француза и арестовали До Бьена, как толпа негодующих жителей накинулась на предателя. Тик подбежал и остановился перед толпой, которая все увеличивалась. Тика совсем оттеснили назад. Все были заняты До Бьеном, и никто не обращал внимания на Тика, который весело посматривал на людей. Когда прибежала жена Фана, все расступились перед ней. Тику удалось пробраться поближе к До Бьену. Только тогда его заметили, некоторые закричали:

— А, Тик!

— Тик! Смотри, там схвачен До Бьен!

Тик протискался в середину толпы, кто-то окликнул его: — Тик, идите сюда! Посмотрите-ка на До Бьеиа!

Хоать, услышав имя Тика, поднял голову. Ча и Льеу тоже остановились в ожидании. Жена Фана опустила руку с ножом. Тик подошел к До Бьену. Проходя через толпу, Тик весело улыбался землякам, оживленно сообщавшим ему, что схвачен До Бьен. Но увидев предателя, который лежал на земле, Тик перестал улыбаться. До Бьен лежал лицом вниз, как покойник. На шее у него было ярмо. Только минуту назад он яростно сопротивлялся побоям. Но когда Хоать, узнав, что сюда приближается Тик, перестал его бить, До Бьен упал на землю и притворился мертвым. Хитрость эта, как он думал, избавит его от избиения. Тик разгадал замысел предателя, обозлился: его так и подмывало пихнуть До Бьена ногой, перевернуть его лицом вверх. Ох, как хотелось ему разрешить крестьянам и жене Фана убить его, кончить гнусную жизнь народного изменника! Но Тик взял себя в руки, сказал громко, чтобы все слышали:

— Он притворился мертвым. Поднимите его, свяжите и отведите в комитет Сопротивления.

Люди негодующе зашумели:

— Привяжите его за шею!

— Отведем его в комитет и там расстреляем!

— Зачем зря тратить пули? Когда комитет приговорит его к смерти, мы попросим выдать его нам и повесим.

— Если каждый ударит его хоть раз, этого будет достаточно, чтобы он сдох!

До Бьена поставили на ноги. Хоать сказал:

— Его схватили партизаны группы Чо, пусть они свяжут его и отведут.

Собравшиеся поддержали Хоатя:

— Где Чо? Это его группа расставила мины и вырыла ямы. Пусть он свяжет До Бьена и отведет в комитет.

Чо стоял поодаль. Все обернулись к молодому партизану. Тик засмеялся, помахал ему рукой:

— Иди сюда!

Чо улыбнулся.

— Пусть это сделает Тхиет!

Тхиет и Льеу связали До Бьена. Льеу толкнул его ногой в спину:

— Ну, иди!

Толпа закричала:

— А ну, пошевеливайся!

— Перестань притворяться, в посту ты умел бегать быстро. Когда ты показывал французам убежища для буйволов, ты бегал куда быстрее.

— Не хочет идти? Стукните его по голове!

Толпа медленно двинулась в комитет. Партизаны и крестьяне оживленно переговаривались и смеялись. Некоторые отделились от толпы: одни пошли домой, чтобы посмотреть, что уцелело после нашествия французов, другие побежали проверять убежища для буйволов, сарай для телег: все ли в порядке? Но большинство пошло в комитет.

Когда До Бьена под конвоем толпы повели в комитет, жена Фана растерянно посмотрела вслед удалявшимся людям. Она так и осталась стоять на месте: в одной руке она держала ребенка, в другой — нож. Тик подошел к ней и заботливо сказал:

— Отнеси ребенка домой, начинается жара. Не бойся: До Бьена накажут.

Жена Фана посмотрела на Тика и вдруг разрыдалась. Она плакала так громко и горько, что Тик растерялся. К ним подошли другие, начали утешать жену Фана. И только тогда Тик смог сказать:

— Успокойтесь! Мы накажем не только его, но всех, кто действовал с ним заодно. Народ уничтожит всех предателей.

Жена Фана вытерла слезы и медленно пошла домой. Тик пошел следом за ней. Хоать шел вместе с толпой к комитету, вдруг с растерянным видом он побежал назад, как будь-то что-то искал. Тик спросил его:

— Ты что потерял?

— Не знаю куда девалась моя шапка?

Голова старика была обнажена, левой рукой он по привычке почесывал редкие седые волосы на затылке. Хоать обшарил все вокруг, но шапки нигде не было. Тогда он побежал к забору. Там он нашел свою шапку, надел ее и направился к комитету. Он останавливал встречных и радостно говорил:

— Французы совсем ослепли! Ведь был же указ президента Хо Ши Мина, запрещающий им приходить сюда. Они все-таки напали на нас — и вот результат!

Когда увели До Бьена и крестьяне разошлись по домам, Чо пошел к реке.

Хьеу за это время уже выбралась наружу, сбегала к убежищу для буйвола, вывела его оттуда и отвела домой. Затем она сменила мокрую одежду и побежала посмотреть на До Бьена. Но на полпути она встретила людей, которые несли раненого учителя Луана. Пуля пробила ему плечо и вышла через лопатку. Армейский фельдшер осмотрел рану и сказал, что она не опасна. Хьеу приготовила учителю постель и вышла на улицу. В это время До Бьена уже привели в деревню. Девушка долго смотрела на ненавистного предателя, затем пошла к реке. Нужно было осмотреть телегу — Хьеу собиралась заняться поливкой. Впереди на дороге девушка заметила Чо. В это время Чо обернулся назад и тоже увидел ее. Он остановился и крикнул издали:

— Ты идешь к сараю?

Голос его прозвучал приветливо и непринужденно. Хьеу улыбнулась.

— А ты куда?

— Я иду туда же. Хочу посмотреть ямы, не нужно ли их подправить?

Хьеу поравнялась с Чо, и они пошли рядом.

— Ты опять думаешь об этих ямах? Французы только что были разбиты, они теперь нескоро осмелятся устроить облаву.

Чо ответил шутливо:

— Если так рассуждать, можно легко отправиться на тот свет.

Потом продолжал серьезно:

— Надо устроить ловушки не только в одном месте у сарая для телег, но и в других местах. Надо переделать все засады. Если не позаботиться об этом сейчас, потом будет поздно. После этого боя французам стало известно, где находятся наши засады, какие участки заминированы. В следующий раз они будут осторожнее. Пока на нашей территории имеются французские солдаты, мы не можем успокоиться ни на минуту.

Хьеу грустно сказала:

— Сколько горя принесли нам французские солдаты! Когда же будет конец?

Помолчав, она продолжала другим тоном:

— Я хочу посмотреть, годится ли наша телега для поливки. Мы только с ночи не поливали, а земля уже затвердела и потрескалась.

Хьеу и Чо вышли из деревушки и направились по дороге к реке. Кругом раскинулись поля. Чо не сводил глаз с Хьеу, которая наклонилась к канаве у дороги.

Он вздохнул.

— Нет покоя! А будет еще труднее. Видела, как хорошо поднялся рис? Но до той поры, когда можно будет собрать его и привезти домой, нам придется еще не раз схватиться с французами.

Оба замедлили шаги и задумчиво смотрели на поля.

Да, сколько потребуется крови и пота, чтобы вырастить этот рис! Сколько еще нужно будет бороться до того момента, когда он созреет и начнется уборка урожая! Урожай будет собран, и надо будет найти способ спрятать его. Даже тогда, когда рис будет обмолочен, люди не будут еще уверены в том, что у них есть запасы продовольствия.

Чо и Хьеу думали об одном и том же. Они смотрели на поля, на которых неровными рядами был посажен рис. В одних местах только что посаженные молодые побеги отливали золотистым светом, в других — стебли риса уже стали нежно-зелеными. Сколько труда ушло на то, чтобы обработать эти поля!

Полдень. Солнце стояло высоко, но в деревне по-прежнему было шумно и оживленно: победа принесла всем радость. Люди устали, ничего еще не ели с самой ночи, но никто и не думал о еде. Сквозь бамбуковые изгороди видны были крестьяне, которые весело перекликались друг с другом, бегали взад и вперед. Чо и Хьеу посмотрели вокруг.

Вдруг Чо остановился, схватил Хьеу за руку и показал в сторону реки. Хьеу всмотрелась в даль и узнала Сона.

Сон, совсем голый, сидел на буйволе, который шел по берегу реки. Мальчик сидел почти у самого хвоста, а перед ним стоял пулемет, дуло которого было направлено между рогами буйвола. Сон сидел, слегка наклонившись

вперед, и обеими руками придерживая пулемет. Буйвол медленно передвигал ногами.

Когда Луана унесли домой, Сон побежал к берегу реки и встретил там Дау — он только что выпустил из тайника буйвола. Дау велел Сону пасти животное, а сам побежал посмотреть на До Бьена. Сон привел буйвола к бамбуковым зарослям на берегу реки, привязал его, затем разделся, нырнул в воду и принялся искать пулемет, о котором сказал ему учитель. Он долго нырял под водой и наконец нашел пулемет. С большим трудом мальчику удалось вытащить пулемет на берег. Ему не хотелось звать кого-нибудь на помощь, он решил сам достать пулемет и привезти в деревню. Сон тщательно почистил пулемет, вытер досуха своим бельем. После этого он взвалил пулемет на плечо и отправился в деревню, а буйвола потащил за собой на веревке. Но пулемет был слишком тяжел. Сон качался под его тяжестью. Буйвол, который шел сзади, сильно мешал Сону. Неожиданно у мальчика мелькнула мысль: а что если отвезти пулемет на буйволе?

С большим трудом Сон поставил пулемет на спину буйвола, забрался на него сам и двинулся в путь. Вот тут-то его и приметил старший брат. Увидев братишку с пулеметом, Чо схватил Хьеу за руку и крикнул:

— Пулемет! Вот это здорово! Откуда он взял пулемет?

Чо с восторгом и удивлением смотрел на девушку, не зная, как выразить свою радость. А Хьеу только посмеивалась. Чо окликнул брата:

— Сон, Сон!

Он потянул ее за руку, собираясь идти навстречу брату. Хьеу, вырывая руку, сказала:

— Зачем ты окликнул его? Пусть он сам отвезет пулемет домой.

Чо только тут заметил, что он долго и крепко держал девушку за руку. Он смутился, но Хьеу сама взяла его за руку.

— Он отвезет пулемет и без нас! Мы пойдем посмотрим сарай для телег.

Сон услыхал голос Чо и крикнул:

— Чо! Куда вы идете?

Его звонкий голос нарушил сонную тишину полудня. Чо ничего не ответил брату.

Рука об руку Хьеу и Чо стали спускаться к реке.

Лето 1952 года

Нгуен Ван Бонг

БУЙВОЛ

повесть

Цена 4 р. 25 ИЗДАТЕЛЬСТВО ИНОСТРАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

Москва

Ссылки

[1] Вьетмин — Лига борьбы за независимость Вьетнама, объединявшая в своих рядах рабочих, крестьян, ремесленников, интеллигенцию, мелкую и среднюю буржуазию. — Здесь и далее примечания переводчика.

[2] Зона № 4 — Средний Вьетнам, в который входят шесть провинций.

[3] Августовская революция — вооруженное восстание 25 августа 1945 года, в результате которого создано Временное народное правительство Вьетнама.

[4] Мау — мора площади, равна 0,06 гектара.

[5] Во Вьетнаме воду из колодца достают при помощи буйвола, который ходит вокруг колодца и тянет веревку с сосудом для воды.

[6] Хоанг Зьеу — фамилия вьетнамского патриота, погибшего в бою с французами в конце XIX века. Бои, в которых он участвовал, названы в его честь «операцией Хоанг Зьеу».

[7] Дядя Хо — так называют вьетнамские крестьяне президента Хо Ши Мина.

[8] Бамбуковая веялка представляет собой большое плоское блюдо для сортировки семян, диаметр которого может доходить до 2,5 метра.

[9] Сао — мера площади, равна 360 м 2 .

Содержание