Через пять дней Джоанна ехала по Найтсбридж, что на полпути от ее дома, когда ей позвонили из редакции и сообщили, что полиция арестовала подозреваемого в похищении и убийстве Анжелы Филлипс. Но обвинение еще не предъявили.

— Я немедленно возвращаюсь, — сказала она, тут же бросая машину в запрещенный разворот на светофоре.

Чтобы избежать столкновения, водителю черного такси, следовавшего за ней, пришлось резко затормозить и вильнуть в сторону. Он смачно обругал ее в открытое окно. Джоанна едва слышала его. Она мчалась обратно по Найтсбридж. Проскочив два светофора на красный свет, ее «MG» с ревом выскочил на Гайд-парк-Корнер, даже не пытаясь дождаться просвета в движении. Другие автомобили только успевали уворачиваться. К счастью, в отличие от Америки, где машины часто врезаются друг в друга, потому что водители не привыкли, что кто-то может безбожно нарушать правила, в Лондоне почти всегда успевают увернуться, даже если за тобой гонятся полицейские — призрачно сверкают мигалки и на все голоса визжат сирены.

На Конститьюшн-хилл Джоанна включила дальний свет и поехала посередине дороги, уповая на то, что ей не попадется полицейский. Было около девяти вечера, начало сентября, большинство работающих уже разошлись по домам или расположились в пабах и ресторанах центрального Лондона. Завсегдатаи театров все еще сидели на спектаклях и по крайней мере еще час на улицы не повалят. К счастью, на дороге было свободно. Джоанна промчалась мимо Букингемского дворца, повернула к Бердкейдж-уок, а затем свернула налево, к Вестминстеру. Когда она неслась мимо Парламента, Биг-Бен отбивал девять часов.

До сдачи срочного материала в номер оставался всего один час. Только час, за который ей предстояло написать нечто вроде небольшой начальной статьи. В последующих выпусках история будет развиваться, обрастая новыми подробностями. Джо порадовалась, что сегодня ночью выпускающим редактором был сам Том Митчелл. Часто выпускающим назначался один из его заместителей или младших редакторов, а они слишком осторожничали, что, конечно, не могло нравиться Джоанне.

Почти каждый журналист, работающий сегодня ночью, получит задание — небольшую часть большого материала. Когда возникает такая сенсация, как арест Дартмурского Зверя, газета старается осветить все мало-мальски значимые аспекты как можно быстрее: кто-то поднимет материалы по исчезновению Анжелы, другие попытаются связаться с ее друзьями и семьей, третьи займутся выяснением личности арестованного. Фрэнка Мэннерса и Фредди Тейлора тоже обеспечили заданием. Мэннерс по своим каналам раздобыл в полиции пленку с записью ценной информации. Джоанне хотелось обойти их всех.

Она свернула с набережной у отеля «Говард» и по узкой боковой улочке, которая вела к Стрэнду и Олдвичу, проехала по мостовой мимо церкви Святого Клемента и выбралась на Флит-стрит. Джо нырнула налево, в переулок Феттерлейн, затем — направо, на редакционную парковку, на которой двадцать четыре часа в сутки было тесно. Шумно остановившись около ночного дежурного, она выпрыгнула из машины, не выключая мотор, и попросила поставить машину. Через несколько секунд она уже бежала по черной лестнице в редакцию. На лифт времени не было.

В редакции стоял рабочий гул. В этот гул вы погружаетесь, как только ступаете на затоптанный коричневый палас. По жилам бежит адреналин. Джоанна много раз переживала это состояние и раньше. Возбуждение растет, а вместе с ним — и желание довести до конца дело, которое, как она знала, ей было по силам выполнить наилучшим образом. И каждый раз она понимала, за что влюбилась в свою работу.

Джо направилась прямо к дежурному новостному редактору. Маккейн в рубашке с закатанными рукавами, обнажавшими загорелые руки, сидел во главе длинного стола, уставленного стопками бумаг, грязными чайными чашками и переполненными пепельницами. Телефоны на этом столе молчали, иначе это был бы настоящий сумасшедший дом. Лишь на мини-коммутаторе безжалостно вспыхивали огоньки. Сегодня работали только два человека — нормальный штат для ночного дежурства, — и казалось, каждый из них принимает по крайней мере три звонка одновременно. Маккейн, держа одной рукой у уха телефонную трубку, другой передал Джоанне небольшую пачку листков.

— Подожди минуту, — скомандовал он в трубку и, повернувшись к ней, сказал: — Джо, это почти все, что у нас есть, и мы в полной заднице. Ничего не знаю наверняка. Не знаю даже, того ли арестовали.

Джоанна молча покачала головой, отлично понимая, куда клонит Маккейн. Ничего другого и не ожидалось. «Комет» оказалась совершенно в стороне от этого ареста. Оставалось надеяться, что и конкуренты сидели ни с чем. Значит ли это, что ей дают зеленый свет? Вряд ли. Скорее всего подозреваемый вписался в расследование крайне внезапно, или ребята в полицейской форме на этот раз провели всю операцию без единого звука.

— Джо, приму любую помощь, все, что можешь. Нам вот так нужен этот материал, — продолжил Маккейн, перед тем как вернуться к телефонному разговору, в то же время изучая листок, переданный ему одним из ночных дежурных. Никакой спеси и подковырок. Маккейн занимался тем, что умел делать лучше всего, а он умел произвести впечатление, когда надо было спасти большую сенсацию.

В игры он играл, только когда ему было скучно. А скучно становилось Маккейну легко и просто. Как и многим другим. Скука, помимо всего прочего, не способствует укреплению брачных уз. Мужчинам-то, в общем, легко. Они умеют перековывать своих женщин, вернее, женщины умеют становиться такими, какими их хотят видеть взявшие их в жены мужчины. Определенно женщинам приходится трудиться больше, в этом Джоанна нисколько не сомневалась.

Фрэнк Мэннерс работал за своим столом. Джоанна догадалась, что, уйдя из редакции даже раньше ее, он сидел в «Ноже» или в «Бродягах», тут же за углом. Сейчас Фрэнк деловито заканчивал телефонный разговор — не подумаешь, что крепко выпил. При всех «за» и «против» Джоанна знала его как профессионала высокого класса: писать репортажи и пить он бесспорно умел.

Он был слишком занят и поэтому на сей раз не говорил скабрезности и не третировал ее.

Когда Джоанна подошла к нему, он как раз театральным жестом положил трубку на место.

— Джеймс Мартин О’Доннелл, — объявил он. Предвкушение крупного материала, похоже, настолько захватило его, что он даже забыл о торжествующем тоне, который в данном случае Джо вполне простила бы. — Ребята из полиции Девона и Корнуолла взяли его в Лондоне и отправили прямиком в Эксетер. Обвинение еще не предъявили, но они, должно быть, уверены, раз так хозяйничают на территории лондонской полиции.

Джо не сводила с Мэннерса изумленного взгляда.

— Тот самый Джеймс Мартин О’Доннелл? — наконец спросила она.

— Тот самый, — ответил Фрэнк, и на этот раз в его голосе все-таки прозвучала торжествующая нотка.

«Не мудрено», — подумала Джоанна.

Мэннерс набрал номер дежурного редактора, другой рукой заправляя лист бумаги в пишущую машинку и уже печатая в верхнем правом углу: О’ДОННЕЛЛ.

Джоанна стояла в добрых четырех-пяти футах от стола, а этот ветеран отдела криминальной хроники прижимал телефонную трубку к самому уху, но она ясно услышала рев Маккейна: «Молодец, Фрэнк! Старик, все получилось! Теперь достаньте мне о нем все, ясно?»

Мэннерс принялся сочинять статью, и у Джо появилась минутка обдумать информацию, которую тот только что раздобыл. Во всей стране едва ли найдется журналист криминальной хроники, который не знает, кто такой Джеймс Мартин О’Доннелл, и то же можно сказать о зрителях и читателях, ну разве что кто-то никогда не смотрит телевизор и не читает газеты. О’Доннеллы были криминальной семьей с традициями. В пятидесятых-шестидесятых годах преступным миром Лондона правили Крейзы. К восьмидесятому году О’Доннеллы стали почти такой же большой семьей и окружили свое имя примерно такими же легендами. Джеймс Мартин, известный как Джимбо, был старшим сыном старого Сэма О’Доннелла и наследником его сомнительного трона. Еще раньше у Джоанны сложилось смутное впечатление, что с ним что-то не так. Но в чем дело, вспомнить ей не удалось.

Сэм был одним из немногих представителей лондонского преступного мира старой закалки. Без определенной сноровки криминальный мир в узде не удержишь. И что бы там ни говорили по поводу Сэма, трудно было не восхищаться им. В причастности к делу Дартмурского Зверя Джоанна заподозрила бы О’Доннеллов в последнюю очередь. Они проворачивали разные махинации и обделывали свои делишки, но не причиняли вреда гражданскому населению. Журналисты, полицейские, преступники — все говорят о гражданском населении. Бедняжка Анжела Филлипс как раз относилась к этому гражданскому населению. Однако ей причинили вред. И еще какой!

— Господи, Фрэнк! Изнасиловать и замучить девчонку, а потом бросить ее умирать… никто из О’Доннеллов не пойдет на такое. Это не характерно для них, — наконец произнесла Джо, обращаясь к старшему коллеге, уже вовсю печатавшему набросок статьи.

Не прекращая печатать, тот красноречиво посмотрел на нее, и Джо поняла, что сейчас он прочитает ей небольшую показательную лекцию. Нормально. Она совсем не возражала против его лекторского порыва. Фрэнк Мэннерс обладал феноменальной памятью и энциклопедическими познаниями по части преступников и давно забытых преступлений.

К тому же Мэннерс пребывал в хорошем настроении: он всех обошел. Джо тоже постоянно хотелось оказаться первой, но, как шеф отдела, она предпочитала, чтобы ее подчиненные играли в одни ворота, а не друг против друга.

— Джимбо — урод в семье О’Доннеллов, — пояснил Мэннерс. — С женщинами он всегда обращался гадко. Говорят, ему нравится над ними издеваться. В шестьдесят девятом его посадили за изнасилование. На восемнадцать месяцев. Громкое дело для того времени.

Мэннерс напечатал еще одно предложение. Почти все журналисты ежедневных газет в совершенстве владели искусством делать несколько дел сразу.

Вот оно! Сидел за изнасилование. Теперь и Джоанна вспомнила это дело, но без подробностей. Уверенная, что Мэннерс не удержится и покажет свое превосходство в области, в которой считал себя суперпрофессионалом, Джо терпеливо ждала, что он расскажет еще что-нибудь интересное. Примерно через минуту он сказал:

— В наше время это преступление определили бы как изнасилование во время свидания. Иначе Джимбо тянул бы гораздо больший срок. Он подцепил в клубе девицу, и она пригласила его к себе. По ее заявлению получается, что он решил, как само собой разумеющееся, с ней переспать, а когда она отказалась, пригрозил ножом. Смотри-ка, а ведь тоже сходится! Этот ублюдок всегда любил ножи. Он сбил ее на пол и набросился на нее. Большой, сильный парень этот Джимбо. Девица заявила в полицию не сразу — почти через год: когда узнала, кто такой Джимбо, испугалась О’Доннеллов. Он твердил, что она сама согласилась и что ножа не было. А что еще ему говорить?

Присяжные дали ему по максимуму, но судья уменьшил срок. Выяснилось, что девица — профессиональная проститутка, и это наверняка повлияло на его решение.

«Да уж наверняка», — с горечью подумала Джоанна. Ее просто бесило, когда судьи учитывали такие обстоятельства, как «жертва изнасилования была одета провокационно» или, еще хуже, «не была девственницей». Вывод, что, раз не девушка, мужчина имеет право делать с ней все, что пожелает, приводил Джоанну в ярость.

— Одного этого обвинения было достаточно, чтобы Джимбо уволили из армии, — продолжил Мэннерс.

От неожиданности Джоанна вздрогнула:

— Как ты сказал? Повтори.

— Я думал, ты в курсе. Он несколько лет подряд проходил ежегодные сборы в Оукхэмптонском военном лагере. Джимбо всегда был помешан на военном деле. Просто с ума сходил по армии. Даже хотел пойти служить по контракту, да, видать, папаша не пустил. Сэм берег его как зеницу ока еще с тех пор, когда Джеймс Мартин был совсем мальчишкой. Разумеется, Сэм и мысли не допускал, что его сын может кого-то изнасиловать. Никогда. Ты же знаешь Большого Сэма. Косит под крестного отца. Сэм всегда старался строить отношения на уважении. У него свои, притом строгие, представления о морали. Правда, они нисколько не мешают ему обувать в бетонные ботинки себе подобных. Но у него это считается просто бизнесом.

Несколько секунд Джоанна молча обдумывала услышанное.

— Получается, что обвинение предъявят именно Джимбо, так? — спросила она.

— По-моему, так. А как будет на самом деле, не знаю. У тебя же сейчас особая связь с полицией, или нет? — В голосе Фрэнка появилась насмешка, и он подчеркнул слово «особая».

Ну конечно, как же без этого. Мэннерс не может вести себя с ней как разумный человек дольше пяти минут.

— Да пошел ты, Фрэнк! — сказала Джоанна, повернулась и направилась в свой кабинет, с шумом захлопнув за собой дверь.

Когда Джоанна только-только появилась на Флит-стрит, молодая, горящая желанием работать, она пришла в ужас от того, как мужчины третировали ее. Вскоре ее представили легендарной Марджи Прупс из «Дейли миррор», женщине, с которой никто не решился бы плоско пошутить, и та дала ей совет, как вести себя с наглецами с Флит-стрит. Джоанна навсегда запомнила ее слова: «Мило улыбайся им, дорогая, а если не поможет — просто посылай их».

Джоанна вдруг заметила, что, вспоминая этот совет, она улыбнулась. Она попробовала дозвониться до Филдинга. Как и следовало ожидать, его телефон не отвечал. Джо поговорила с дежурным констеблем, заверившим ее, что при первой возможности он передаст детективу, что она звонила. Но рассчитывать на это особо не приходилось. Джоанна искренне удивилась, когда примерно через полчаса Филдинг перезвонил ей.

— Можете мне сказать, насколько вы уверены? — спросила она.

— Вообще-то, Джоанна, мы не арестовываем людей без веских на то оснований, — ответил он довольно бойко. Былая самоуверенность опять вернулась к нему.

Джоанна отлично понимала, что результат во многом зависит от полиции. Даже когда на руках есть труп.

— Ради бога, Майк… — раздраженно начала она.

— Да, уверены на сто процентов, — внезапно перебил он ее. — Все сходится один к одному. О’Доннеллу нравится играть в солдатики, и всегда нравилось. Он любит ножи — у него дома мы нашли целую коллекцию. Также нам известно, что он довольно часто бывал на этой пустоши. И еще — его видели в угодьях Филлипсов в тот день, когда пропала Анжела.

— Но у вас же наверняка есть еще что-нибудь?

— Конечно, есть.

— Ну?

— Не могу говорить об этом.

— Ладно. А как вы на него вышли?

— Сработала шоковая тактика. Нам позвонил один мелкий преступник из Дартмура. Он видел, как Джимбо слонялся вокруг фермы «Пять вершин» в тот день, когда похитили Анжелу, и сразу узнал его. Очевидно, в прошлом он как-то пересекался с О’Доннеллами. Хотя признаваться в этом не хочет. Джимбо укрылся за изгородью и, похоже, наблюдал в бинокль за фермерским домом. Все сходится. Если похититель Анжелы не местный, то кто бы ее ни похитил, он наверняка сначала кое-что выяснил о ней и ее семье, и скорее всего — путем наблюдения. Сам-то наш человечек тоже замышлял недоброе, впрочем, как обычно: его любимое занятие — красть овец. И одну такую кражу он и провернул недавно в окрестностях Дартмура. Ну и уж конечно, ему совсем не хотелось вмешиваться в дела Джимбо О’Доннелла. Говорит, тут же, как только узнал его, убрался подальше. В общем-то, понятно: боится он этих О’Доннеллов. Да все жулики их боятся, и не без причины. Любого О’Доннелла просто так голыми руками не возьмешь, и он же не видел, что именно Джимбо похитил Анжелу. Он все еще сомневался, когда обнаружили труп девушки и когда выяснилось, что это похищение с целью выкупа. А затем, когда вы напечатали, как убийца изуродовал тело, все-таки пришел к нам. У него самого дочка того же возраста. Говорит, чуть не помер, как представил, что она могла оказаться на месте Анжелы. Тогда, похоже, он все рассказал жене, а уж она подтолкнула его в нашу сторону. Ну вот, пожалуй, и все. Как я и сказал, все сходится один к одному.

— Правда, немного неожиданная окраска, да? — уточнила Джоанна. — Заранее все обдумавший похититель и при этом извращенный насильник.

— О’Доннелл всегда был помешанным, — проворчал Филдинг. — И чуть что, пускает в ход кулаки. А молоденькие девчонки — его слабость. В управлении говорят, ему здорово повезло, что у него всего лишь один срок за изнасилование. В прошлом году у себя дома он особо гадко изнасиловал девчонку-подростка, и полиция уверена, что это был именно он. Но ни она сама, ни ее семья не стали заявлять, потому что боятся О’Доннеллов. Похищение Анжелы Филлипс спланировано и проведено по всем правилам. Наверное, сам Джимбо считает, что это дело ничем не отличается от всех тех, которые проворачивают остальные члены семьи. Сэм держит всех в ежовых рукавицах, да вы и сами знаете, и финансовые потоки у него все учтены. Похоже, Джимбо захотел доказать старику, что он уже большой мальчик. Но без сомнения, ублюдок давно собирался поразвлечься с Анжелой. И как только она попала ему в лапы, его истинная натура дала о себе знать.

— Вы присутствовали при аресте?

— Угу. Пришли на рассвете. Вошли и вышли. Босс сказал, что лондонскую полицию вмешивать не надо. И правильно. Я рад, что теперь Джимбо заплатит за все. По нему давно тюрьма плачет. Джо, да вы и сами все это знаете.

— Не важно, — ответила Джоанна. — Предъявлять обвинение будете вы?

— Угадали.

— Когда?

Вопрос на миллион долларов. Если О’Доннеллу собираются предъявить обвинение сегодня ночью, то весь ночной выпуск надо посвятить этой теме. Если нет, то в печать пойдут и какие-нибудь слащавенькие статейки Мэннерса. Конечно, заявлять о виновности семьи Джимбо в открытую нельзя, но можно сделать так, чтобы читатели узнали хотя бы минимум о сомнительной репутации О’Доннеллов и самостоятельно сложили два и два. В том числе и читатели «Комет», с ухмылкой подумала Джо. К тому же ее газета предоставит им немало фоновой информации, которую она почерпнула у Филдинга.

Детектив все это знал. В его обязанности входило общение с журналистами. Иногда у Джо складывалось впечатление, что в освещении преступлений в средствах массовой информации Филдинг разбирается не хуже, чем в том, как ловить преступников.

— Очень правильный вопрос. Завтра утром, — ответил он.

— Спасибо, Майк. Вы просто сокровище!

Когда Джоанна повесила трубку, у нее в ушах все еще звучал его голос.

— И я тоже сокровище, — похвалила она себя.

На следующее утро, как Филдинг и обещал, О’Доннеллу предъявили официальное обвинение в убийстве Анжелы Филлипс. Джимбо ненадолго появился в оукхэмптонском городском суде, там же его взяли под стражу. После этого газете, в общем-то, и не о чем было писать, пока не начнутся слушания, которые сами по себе многие считали формальностью.

Тем не менее через шесть недель Джоанна поехала в Девон, чтобы присутствовать на заседании суда. Она освещала это дело с самого начала, шаг за шагом, и хотела собственными глазами увидеть его финал.

Оукхэмптонский городской суд размещался в неряшливом белом бунгало, приткнувшемся на северной окраине города, прямо за супермаркетом, как раз там, где встречаются реки Уэст- и Ист-Оукмент. В Эксетер О’Доннелла привезли из девонской окружной тюрьмы в черном микроавтобусе с зарешеченными окнами. Он вылез у входа в здание суда, большой, грубый, широкоплечий мужчина лет тридцати с небольшим. На нем были полувоенные брюки и облегающая черная футболка, выгодно подчеркивающая мускулистый рельеф его торса. На бицепсе левой руки Джимбо виднелась крупная безобразная татуировка грудастой молодой женщины. На одной груди у нее было написано «любовь», на другой — «ненависть».

О’Доннелла явно не сломило то, что с ним случилось. Он высоко держал голову, хотя из толпы выкрикивали в его адрес проклятия. Его обесцвеченные перекисью, коротко стриженные волосы тускло блестели в лучах осеннего солнца, а глаза тяжело смотрели из-под нависших бровей. Такой не станет отсиживаться в кустах. Повсюду теснились машины — на парковке позади здания суда, на дороге за ним и даже на парковке супермаркета, и настроение собравшихся людей нельзя было назвать благодушным. Впрочем, ничего другого и не ожидалось: сегодня предъявляли обвинение в таком жутком преступлении. Толпа жаждала крови. Большинство в правительстве и в управлении полиции — и слава богу, подумала Джоанна — были против возвращения смертной казни. Если бы толпа добралась до О’Доннелла, без сомнения, его разорвали бы на месте.

Джоанна прикинула, что у здания суда собралось человек пятьсот. В основном простые фермеры, которые гораздо уютнее чувствовали себя верхом на лошади или у ворот своих угодий. Но сейчас, когда Джеймс Мартин О’Доннелл, надежно скованный наручниками с двумя полицейскими по бокам и окруженный еще полудюжиной, начал свое короткое путешествие в зал суда, они во весь голос кричали ему: «Грязный убийца!»

«Если бы он склонил голову или хотя бы опустил взгляд, люди бы так не завелись», — подумала Джоанна.

Дюжина фотографов засверкала вспышками и защелкала затворами фотоаппаратов, и О’Доннелл обвел толпу холодным взглядом, агрессивным, высокомерным, презрительным. Затем общий шум недовольства прорезал яростный крик. Какой-то человек, прорвавшись сквозь полицейский кордон, набросился на Джимбо. Огромные плечи обвиняемого задергались — он пытался защититься от нападавшего, а тот вцепился ему в лицо, стараясь добраться до глаз. Трое крепких полицейских схватили нападавшего и оттащили прочь. Джо стояла на ступенях здания суда, прислонившись спиной к стене, и отлично видела всю сцену. Она едва успела разглядеть лицо обидчика, но была почти уверена, что это Джереми Томас, парень Анжелы Филлипс. Глупый мальчишка, подумала Джоанна. Хотя его тоже можно понять: Джереми не только потерял свою девушку, да еще при таких жутких обстоятельствах, но и его самого подозревали в убийстве Анжелы.

Толпа разошлась еще больше. О’Доннелл замотал головой, когда полицейские потянули его за наручники, понуждая быстрее пройти в здание. Со стороны можно было подумать, что поклонники не дают прохода кинозвезде. На самом же деле этого человека обвиняли в совершении одного из самых зверских убийств. Джоанна заметила на лице О’Доннелла тоненькую струйку крови, — к великому удовольствию толпы, напавшему все же удалось его основательно поцарапать.

«Наверное, даже смертная казнь до конца не удовлетворила бы тех, кто пришел сюда сегодня, — думала Джоанна. — Особенно если убийцу казнили бы гуманным способом и не публично. Смерть на виселице еще туда-сюда, но всего лучше излюбленный старый китайский способ — ножом по горлу. Если у правительства появляется проблема с популярностью, ему стоит задуматься об этом».

Джо с трудом пробралась в зал заседаний. Конспектировать нападение на О’Доннелла она не стала, иначе пропустила бы начало заседания, да и необходимости в этом пока не было: до сдачи статьи у нее оставалась уйма времени. Стоя на ступеньках снаружи, Джоанна краем глаза заметила Майка Филдинга, на сей раз в бежевом льняном костюме, — похоже, детектив обожает льняные костюмы. Тщательно подобранный галстук сочетался и с красно-коричневой шелковой рубашкой, и с костюмом. На лице Филдинга, как всегда, сияла самодовольная улыбка. Джоанна не знала ни одного полицейского, который одевался бы так стильно. Что же касается его самодовольства, она очень надеялась, что все в пределах допустимого. Преступление было неординарное, и Джимбо О’Доннелл — не обычный подозреваемый. Определенно он не был банальным сексуальным маньяком. Он был другой. И защита в суде у него тоже была другая. Джо уже знала, что Джимбо защищает команда лучших адвокатов.

Нападение на О’Доннелла несколько смутило упорядоченное течение жизни как внутри суда, так и снаружи. Адвокаты О’Доннелла тут же потребовали, чтобы их подзащитному немедленно оказали медицинскую помощь. О’Доннелл пожал огромными плечами, попросил носовой платок, которым тут же вытер лицо, затем сказал, что с ним все в порядке, и широко улыбнулся судьям. Без сомнения, он и дальше собирался играть на публику.

Далее судебное заседание пошло своим чередом, дело О’Доннелла передали в эксетерский королевский суд, и, конечно, мера пресечения была избрана в виде заключения под стражу. Адвокаты даже не просили о снисхождении: они никогда не добились бы его в таком деле.

Когда Джо вышла из зала суда, Филдинг ждал в фойе. Ее? В этом она не была уверена, но он сразу подошел к ней, сияя неотразимой улыбкой, и коснулся ее руки.

— Как поживает моя любимая журналисточка? — непринужденно спросил он.

Да, он флиртовал с ней, но с Джоанной флиртовали многие, и снова она не была уверена — убалтывает он ее или искренне радуется их встрече. Язык его тела и слова не всегда совпадали. Сейчас он стоял к ней гораздо ближе, чем было необходимо, а когда они вместе пошли к выходу, поддержал ее под руку почти с видом собственника. Джоанна решила тут же пресечь такое обращение.

— Я вполне в состоянии идти сама. Со мной все в порядке. А как у вас дела? — произнесла она резким деловым тоном.

— Намного лучше, как только вижу вас, Джоанна. И так происходит каждый раз.

Филдинг опять обворожительно улыбнулся. Его улыбка была бы еще более обворожительной, если бы он так открыто не подчеркивал, что не сомневается в своей неотразимости. Филдинг относился к тем мужчинам, которые, похоже, считают, что им невозможно отказать. Такие встречаются довольно часто. Многие заблуждаются насчет себя. «Хотя Филдинг, возможно, и не заблуждается», — подумала Джоанна с легким раздражением. Короткий период, когда он почти нравился ей, кажется, закончился. Но и явно отталкивать его тоже не хотелось. Он уже доказал свою ценность как источник информации. И к тому же ей было очень приятно, что она так эффектно увела его у Фрэнка Мэннерса.

Джоанна уже собралась поинтересоваться, не хочет ли он позже посидеть в пабе, но тут раздался сигнал его радиопейджера. Филдинг бросил взгляд на дисплей.

— Придется, дорогая, оставить вас, — сказал он, — хотя это и разбивает мое сердце.

Боже, как он ее раздражает! Джо вышла за ним на улицу, где все еще волновалась толпа.

Как бы то ни было, сегодня Джо вполне могла обойтись без компании Филдинга, а потом у нее еще будет достаточно времени, чтобы умаслить его.

Пробравшись сквозь толпу, она поспешила к своей машине, которую осмотрительно оставила на соседней улице, всего в нескольких минутах ходьбы от здания суда. Теперь можно относительно быстро уехать из Оукхэмптона на ферму «Пять вершин». В конце дорога, ведущей к ферме, собралась большая группа репортеров и фотографов. Не особо рассчитывая раздобыть что-нибудь эксклюзивное, Джоанна чувствовала, что сейчас важно находиться рядом с Филлипсами.

Она планировала остановиться в Девоне на пару дней. Может быть, удастся поговорить с семьей Анжелы один на один. Последнее время их сильно смущал повышенный интерес со стороны прессы. «Комет», как и другие газеты, неустанно охотилась за всем, что журналисты называют фоновой информацией. Большая часть таких материалов не будет использоваться до завершения суда, чтобы не мешать правосудию, а какая-то часть не будет использоваться и после того, как Джимбо признают виновным. Джоанне и в голову не приходило, что кто-то может усомниться в его виновности. Но, независимо от исхода дела, газеты никогда не жалеют на фоновую информацию ни времени, ни денег. Ее считают жизненно важной, и все обитатели Флит-стрит дружно завидуют редакции, которой удается больше всех накопать фоновой информации по громкому преступлению.

Джо ждала, непринужденно переговариваясь с коллегами и в глубине души радуясь, что снова оказалась на свежем воздухе. День выдался теплый и солнечный. Джоанна не любила «ждать на ступеньках» — все журналисты не любят, — но, по крайней мере, сегодня не было дождя, и когда ждешь вместе со всей дружной толпой репортерской братии, обязательно удастся разузнать что-нибудь ценное. Журналист из «Пресс ассошиэйшн» подтвердил ее догадку по поводу нападения на О’Доннелла: полиция объявила, что напал Джереми Томас и его уже арестовали. В общем, все, как она и предполагала.

Примерно через полчаса, когда Джоанна уже начала задаваться вопросом, не лучше ли ей поработать за письменным столом, на дороге показался «лендровер» — настоящий сюрприз для журналистов, почти потерявших надежду узнать что-нибудь новенькое о семье Филлипс. Из машины вышли Билл и Роб Филлипсы. Никто из них в тот день в суде не был. Оба выглядели очень усталыми. Особенно Билл Филлипс. Казалось, с тех пор как Джоанна видела его в последний раз — через пару дней после исчезновения Анжелы, — он постарел лет на десять. Тогда Джо как раз готовила обращение к общественности с просьбой о помощи.

Журналисты и фотографы тут же зашевелились. Защелкали фотоаппараты. Репортеры плотным кольцом теснились вокруг Филлипсов, кто-то сжимал в руках блокнот и карандаш, кто-то размахивал диктофоном.

Когда Роб Филлипс заговорил, казалось, он едва ли заметил хаос, который творится вокруг него.

— По сегодняшнему судебному заседанию нам нечего сказать. Но мы надеемся, что справедливость восторжествует и что ужасная смерть моей сестры… — на этих словах он запнулся и несколько мгновений выглядел так, будто вот-вот заплачет, затем, похоже огромным усилием воли, он взял себя в руки и продолжил: —…смерть моей сестры Анжелы будет отомщена. Но нашу Анжи уже не вернуть, и мы в ужасе от того, что сегодня произошло в Оукхэмптоне. Нам известно, что… — он бросил взгляд на отца, словно хотел убедиться, следует ли ему говорить дальше, — …за нападением на обвиняемого последовал арест. И разумеется, знаем, кого арестовали. Мы не хотим, чтобы еще кто-то пострадал из-за того, что случилось с Анжелой. Она… — Он снова запнулся. Казалось, теперь так происходило всякий раз, когда он произносил ее имя. — …Тоже не хотела бы этого, — продолжил он. — Всем спасибо.

Репортеры помчались к автомобилям, чтобы поскорее добраться до телефонов и передать материал в редакцию. Джоанна задержалась всего на пару секунд, наблюдая, как двое раздавленных горем мужчин — отец и сын — забрались в «лендровер», развернули машину и поехали обратно домой. Туда, где уже никогда не будет так, как раньше.

В ее жизни всегда встречались хорошие люди. И раньше ей не приходилось сталкиваться с тем, что все шло совсем уж неправильно, пока она не увидела этих двоих людей. Едва ли Джо могла до конца представить, что переживают Филлипсы. И тем не менее они старались вести себя как цивилизованные люди и делать то, что считали правильным.

Джо почувствовала, что их выдержка тронула ее. А такое случалось не часто.

За время долгого ожидания следующего судебного заседания, назначенного на начало апреля будущего года, Гарри Фаулер собирал фоновую информацию в Девоне, а Джоанна и Мэннерс сосредоточили свои усилия на Лондоне.

Филлипсы по-прежнему отказывались давать интервью. Их краткое заявление в день суда над Джимбо О’Доннеллом подвело черту под их общением с прессой.

Мало чем можно было оправдать тот факт, что шеф отдела криминальной хроники будет лично собирать материал в Девоне. И Джо не знала, радоваться ей или огорчаться. Если есть хотя бы малейший шанс спасти ее брак, который трещал по швам, тогда чем больше времени она проводит дома, тем лучше. Командировки не способствовали укреплению ее семейных уз, особенно после тех анонимных звонков, которые, к счастью, вроде больше не повторялись.

Джоанна переживала один из периодов жизни, когда отношения рвутся легко и просто. Ей нравилось работать в ежедневной газете и со знанием дела освещать криминальные события. Работа нелегкая, но это ее работа. И Джо с воодушевлением отдавалась ей. В глубине души она считала, что одержала настоящую маленькую победу, став первой женщиной-журналисткой, вторгшейся в сферу Скотланд-Ярда, и заслуженно гордилась собой. Но ее уже тошнило от всей той чепухи, что творилась в редакции. Каждый раз, когда ей на глаза попадался Фрэнк Мэннерс, ей искренне хотелось чем-нибудь запустить в него.

В «Комет» о тех проклятых звонках она никому не рассказывала. И, хорошенько подумав, не стала о них рассказывать и своим знакомым в полиции, хотя сначала сама же предложила мужу. Джо совсем не хотелось давать людям повод позлорадствовать. Чтобы кто-нибудь, особенно Мэннерс, узнал о ее серьезных семейных проблемах. И еще больше ей не хотелось, чтобы Мэннерс подумал, что именно ему удалось создать эти проблемы. Она не сомневалась, что на свете нет ничего, что порадовало бы этого мерзавца сильнее.

Джоанна с головой ушла в текущую работу, поставив себе целью выяснить все, что возможно, о семье О’Доннелл. Конечно, она и раньше встречала Большого Сэма, главу клана О’Доннелл. Как, впрочем, и любой более-менее опытный журналист криминальной хроники. Как и Крейзы до него, Сэм считал себя как минимум звездой, любил водить дружбу с представителями шоу-бизнеса и гордился хорошими отношениями с прессой. Ему очень нравилось появляться на страницах газет.

За каждую публикацию, где упоминалось его имя, он посылал журналистам записки с выражением благодарности, даже когда излагаемый в статье материал вовсе не был комплиментом в его адрес. Также он посылал открытки на Рождество, а если ему удавалось выяснить, когда у вас день рождения, то по этому случаю вам тоже приходила открытка. Джо получала открытку на день рождения каждый год с тех пор, когда еще совсем неопытной журналисткой впервые написала заметку о семье О’Доннелл. Как Джоанна ни старалась, ей так и не удалось изжить в себе симпатию к Большому Сэму, во всяком случае до конца. С другой стороны, никаких иллюзий по поводу его темных делишек у нее не было.

Когда она позвонила главе клана О’Доннелл домой, в Дулвич, к телефону подошел Комбо, правая рука Сэма, этакий верзила, чьи телосложение и слепая верность боссу делали его похожим на гангстера из голливудских фильмов.

— Перезвоню, — тяжеловесно громыхнул он и повесил трубку.

С таким не поспоришь. Джоанна слышала, что свое необычное прозвище Комбо заработал за то, что дрался, используя невероятные комбинации кулаков, ног и головы. Ее приятно удивило, что всего лишь через десять минут он действительно перезвонил и сообщил, что Сэм встретится с ней на следующий день в «Дьюке». Комбо имел в виду всем известный «Дьюк оф Денмарк», большой шумный паб недалеко от дома Сэма. В маленькой задней комнате за баром у Сэма было устроено что-то вроде приемной. Там же он обделывал и свои дела, оставляя дом исключительно для семьи, а надо сказать, Сэм был примерным семьянином. Джо не удивилась его готовности встретиться с ней, но опять-таки никаких иллюзий на этот счет она не имела. Сэм, наверняка согласился бы дать интервью любой национальной газете. Такой уж он человек.

Когда Джоанна в назначенное время вошла в «Дьюк», Сэм принял ее, как всегда, радушно, но от ее взгляда не ускользнуло, что он потрясен ужасными обвинениями, которые предъявили его старшему сыну. Если бы Джимбо арестовали за что-нибудь другое, Сэм О’Доннелл рассматривал бы это как издержки бизнеса. Его бизнеса. Но изнасилование и убийство гражданского лица всецело противоречило его личному моральному кодексу. Джоанна знала, что Сэм считает себя хорошим, честным злодеем. Но, как бы то ни было, если он беспокоился или расстроился, он явно старался не показывать виду. Во всяком случае, перед ней. Бармен провел Джоанну в темную комнату с деревянными панелями и пожелтевшим от табачного дыма потолком, Сэм с распростертыми объятиями поднялся из своего большого кресла с высокой спинкой, приветствуя ее. Затем он снова уселся в похожее на трон кресло, и Джо заметила, что единственное пятно света — на стене, позади старого главы клана, — слегка напоминает какой-то таинственный, угрожающий силуэт. Сэм любил театральные эффекты.

— Рад вас видеть, Джоанна, — произнес он низким прокуренным голосом, открывая в улыбке очень дорогую работу дантиста.

Его грузную фигуру облегал отлично сшитый, красивый светло-серый костюм. На руках — профессиональный маникюр, на пальцах и запястьях — золотые кольца и браслеты. Джо знала, что Сэму уже под шестьдесят, но его волнистые волосы по-прежнему оставались густыми, хотя их слишком темный цвет выглядел неестественно. Стильная прическа подчеркивала крупные черты лица. Слишком маленькие, глубоко посаженные глаза сверлили взглядом гостью. Любой, кто недооценивал Сэма, совершал большую ошибку. Справа и чуть позади босса стоял Комбо. Сын Комбо, Малютка Джон, — молодой человек, точная копия отца, даже выше и больше его, — стоял в двух шагах за ним. Внешне все выглядело как обычная деловая встреча у Сэма.

Джо совсем не трогала эта хорошо поставленная сцена из «Крестного отца». В конце концов, она пришла сюда всего лишь взять интервью. И хотя у нее не было ни малейшего желания ссориться с О’Доннеллами, она их не боялась: как журналистка, для О’Доннеллов она была последним человеком, кому они желали бы причинить вред.

Сэм закурил большую сигару и предложил Джоанне кофе из серебряного кофейника, стоявшего на столике рядом с ним. Кофе он налил ей в чашечку из костяного фарфора такой тонкой работы, что, когда пьешь из нее, мизинец изящно отгибается сам собой. Все хорошо знали, что в этой комнате Сэм не пьет спиртное, как не пил его и никто другой, пока находился здесь. Если хотелось выпить, предполагалось, что человек пройдет в бар, но только когда отпустит Сэм. Джо знала правила.

— Джоанна, я хочу, чтобы вы написали о моем мальчике, — сказал Сэм, посылая к потерявшему свой цвет потолку густой клуб сигарного дыма.

— Именно за этим я сюда и пришла, — ответила Джо, и они оба почувствовали, что это неправда.

Внешне Джоанна была готова согласиться со всем, что бы Сэм ни говорил. Разве можно оставить «Комет» без этого интервью, раз уж в деле появились О’Доннеллы? Поэтому Джо приготовилась выказывать симпатию, которой у нее, естественно, не было ни к этой семье, ни к затруднительному положению Джимбо.

— Мой мальчик сказал мне, что он ни в чем не виноват, и я полностью доверяю ему, — продолжил Сэм. — Мы, О’Доннеллы, не причиняем вреда простым людям и никогда не причиняем вреда женщинам. Ни один из нас не поступил бы с молоденькой девушкой так гадко, и весь этот сброд, оклеветавший его, отлично знает это. Моего мальчика подставили. Что мы и собираемся доказать.

Джоанна с пониманием посмотрела на старого ушлого гангстера. Чтобы вызволить из-под ареста сына, он предпринимал именно те шаги, которые она и ожидала. И он ничего не упустил. Весьма типично для Большого Сэма. Джо уже видела имена адвокатов, которых наняли для защиты Джимбо. У О’Доннеллов есть деньги, свои методы и влияние — гораздо большее влияние во всех сферах, чем им следовало бы иметь.

Джоанне оставалось лишь надеяться, что полиция Девона и Корнуолла и адвокаты обвинения знают, против кого выступают. Скорее всего в Западной Англии преступников такого уровня, как О’Доннеллы, и не сыщешь. И пожалуй, самой сильной чертой этой семьи было то, что они совсем не воспринимали себя как преступников. Скорее они считали себя, может, и грубыми, но честными дельцами, которые трудятся в определенной сфере и придерживаются немного других правил, чем остальное общество. За много лет они выработали собственное понятие о справедливости, и, если им бросят вызов, они непременно станут настаивать, что обладают такими же правами в обществе, как и все.

— Джимбо всегда был неравнодушен к дамочкам, но никакого насилия, — продолжил Сэм. — Один лишь раз, еще мальчишкой, он не удержался. Но я все равно не верю, что он мог изнасиловать. Просто его завели. Ему и женщин-то неволить не надо, он слишком хорош для этого, мой мальчик. И вот пожалуйста — Анжела Филлипс! Полная ерунда. Изнасиловать и замучить девчонку? Да говорю вам, ничего подобного. Да еще похищение! Ну зачем, скажите ради бога, зачем ему это похищение? Это же сколько трудов-то! Всем известно. Да и какая ему нужда, моему мальчику?

Джоанна не сомневалась: Сэм убедил себя в том, что говорит правду.

Также она не сомневалась, что он сделает все возможное и невозможное, чтобы с его сына сняли все обвинения. И она знала наверняка, что он — сильный противник.