Даже несмотря на то, что Келли лег спать очень поздно, он никак не мог уснуть. Он лежал, ворочаясь с боку на бок, казалось, целую вечность, пока не понял, что больше не может. Совершенно изможденный, он заставил себя выползти из кровати и направился на кухню, сделать чашку чаю. По пути вниз он взглянул на часы. Было почти ровно три тридцать.

Голова его трещала, и он думал, что это нечестно. В конце концов, он, возможно, был единственным, кто не пил на вчерашних поминках. Ему было как-то не по себе. Он был абсолютно сбит с толку. Хотя в свои последние месяцы Мойра почти не жила в его доме, просто знать, что она там, со своей семьей, всего лишь в нескольких улицах от него, было достаточно, чтобы чувствовать: все в порядке. И хотя она была смертельно больна, он обманывал себя, говоря, что в один прекрасный день она вернется и все у них снова будет как всегда. Но теперь он знал, что она не вернется. Он был полностью опустошен. И даже дом его как будто изменился. Словно он потерял свою душу.

Пока чайник закипал, он полез в сервант, где хранилась груда того, что он считал своей аптечкой, и наконец нашел упаковку нурофена, в которой остались три таблетки. Сначала он выдавил две из упаковки и проглотил их, не запивая, а затем вытащил третью и проглотил и ее.

Черт с ними, с грустью подумал он. Его голова болела.

Он налил себе чаю, насыпав туда свои обычные три полные ложки сахара, и отправился в гостиную, где уселся на свое любимое кресло и включил телевизор. Он пил чай, и головная боль стала потихоньку отпускать. На «Канале-плюс» шла старая серия «Коломбо». Лучше уж смотреть что угодно, чем ворочаться в кровати, пытаясь заснуть. В любом случае ему скорее нравился детектив из Сан-Франциско, и он искренне желал, чтобы у настоящих, некиношных следователей тоже получалось с легкостью доводить дело до счастливого финала.

Последнее, что Келли запомнил, – это то, как Коломбо собирался разъяснить злодею, каким образом и почему тот виновен в убийстве. А затем он, наверное, уснул, так что развязка так и осталась для него тайной. Проснулся он вдруг. От телефонного звонка. И им вновь овладел знакомый приступ паники, который в последние недели он испытывал, когда в необычное время раздавался телефонный звонок. Мойра. Что-то случилось с Мойрой? А потом он вспомнил. Да. С Мойрой что-то случилось. Она умерла. Этот период его жизни закончился, а вместе с ним и постоянное ноющее чувство треноги, неотделимое от него. Глаза были воспаленные, но он отметил про себя, что головная боль прошла. Прошлой ночью он не задернул шторы, и теперь комната, выходящая на восток, наполнилась лучами яркого утреннего света. Хотя одного света было бы недостаточно, чтобы разбудить его. Машинально он посмотрел на часы. Было семь сорок пять. Почему же даже в самой тревожной ситуации ему удалось уснуть в кресле, в то время как в своей собственной кровати у него уснуть не получилось, подумал Келли, подходя к телефону. Да и кто, черт возьми, может звонить ему в такое время?

– Келли, – резко сказал он.

– Джон, простите, что звоню так рано. Но дело в том, что я думала, вы можете уйти на работу, и хотела застать вас.

Келли больше не ходил на работу, по крайней мере в обычном понимании этого слова, и он не имел ни малейшего представления о том, кто ему звонит. Это был женский голос – чистый, умный и, по-видимому, решительно настроенный. В этом голосе было что-то очень отдаленно знакомое Келли, но не до такой степени, чтобы он мог определить, кому он принадлежит.

– Это Маргарет Слейд.

Боже правый, подумал Келли, ее голос звучал по-другому, когда он пришел к ней в маленькую угрюмую квартирку.

– О, здравствуйте, – сказал он.

– Я просто хотела узнать, не удалось ли вам выяснить что-нибудь еще о том другом молодом солдате, про которого я вам рассказала. О Треворе. Который, как мне сказали, тоже погиб в Хэнгридже.

– Нет. Пока нет.

Келли не делал запросов о Хэнгридже после смерти Мойры. И не имел представления о том, когда будет готов снова взяться за это дело. Он почувствовал себя так глупо, когда вчера чуть было не устроил допрос Нику, что вся эта история просто вылетела у него из головы. Но, разумеется, у него не было ни малейшего желания делиться этими мыслями с Маргарет Слейд.

– Я был немного занят, – запинаясь, закончил он свое предложение.

– А-а. – В голосе Маргарет Слейд почувствовалось легкое разочарование. – Ну, да это неважно. Извините, что беспокою вас. Я просто подумала…

Голос ее замолк. Казалось, она была более чем разочарована. Ее голос звучал так, словно ее окончательно подвели. Он знал абсолютно точно, о чем она думает. Он ворвался к ней, излучая уверенность, такой способный и хорошо осведомленный, и она подумала, что он будет расследовать дело о смерти ее дочери и других солдат. Но чего он тогда наверняка не прочувствовал, во время их первой встречи, когда она едва на ногах держалась, так это того, что ее это дело очень сильно беспокоило.

– Нет. Нет. Все не так, как кажется. Послушайте…

На какую-то долю секунды он задумался. Он осознал, что не хочет подводить эту женщину, так же как и ее дочь, и всех других молодых людей, которые лишились жизни в Хэнгридже.

– Послушайте. Моя подруга умерла как раз после того, как я был у вас на прошлой неделе. Вчера похоронили. Мы были готовы к этому. Она очень тяжело болела, но даже несмотря на это…

Келли замолчал и глубоко вздохнул. Маргарет Слейд и понятия не имела, чего ему стоило сказать это совершенно незнакомому человеку. Но в любом случае, к его немалому удивлению, он был рад, что решился на откровенность.

– Мне очень жаль, Джон, – сказала Маргарет Слейд. И один только ее голос дал ему понять, что ей действительно очень жаль, хотя она его едва знала, а Мойру не знала совсем. Но конечно же, этой женщине было хорошо известно, что такое горе и отчаяние. – И мне очень жаль, что я побеспокоила вас в это печальное время, – продолжила она. Теперь голос ее звучал как-то странно официально.

Но с другой стороны, когда случается горе, разве не к традициям и формальностям прибегают люди, подумал Келли. Маргарет Слейд было известно и это.

– Я перезвоню через неделю или две, если это удобно.

– Нет, не вешайте трубку, Маргарет. – То, что они стали звать друг друга по имени, казалось теперь вполне естественным. – Пожалуйста, все нормально, честное слово.

– Вы уверены?

– Абсолютно уверен. Это поможет мне думать о чем-то другом.

– Да, – сказала она.

Всего лишь одно слово, но у Келли вновь возникло чувство, что Маргарет Слейд поняла его.

– Ну, дело в том, что я связалась с Марсией Фостер, мамой Крейга. Я нашла письмо, которое она написала мне после смерти моей Джосси. Знаете, я сохранила все. Сложила все в одну коробку. Ну, в любом случае мы решили, что хотим что-то делать. Мы хотим, чтобы все семьи объединились вместе, сформировали организацию. Думаю, это называется «группа протеста». Я подумала, что вы можете дать мне адрес родителей Алана Коннелли.

Келли был удивлен и впечатлен. Он на секунду призадумался. Кроме всего прочего, это еще и отличный повод вновь связаться с семейством Коннелли. Нил Коннелли был не очень-то податливым, но теперь Келли сможет рассказать ему еще о двух смертельных случаях. А это, возможно, в корне изменит его отношение.

– Я не уверен, что мне следует это делать, Маргарет, – сказал он. – Но я скажу вам, как собираюсь поступить. Я вновь свяжусь с ними, расскажу им о вас и попрошу позвонить вам. Что вы думаете?

– О'кей. – Она остановилась. – Есть еще кое-что. Марсия Фостер и я думали, что, может быть, вы сможете нам помочь. У нас нет никакого опыта в делах подобного рода. Мы подумали, может, вы подскажете, что нам следует делать, кому написать и все такое.

– Ну да, – сказал Келли.

Журналист в нем начал размышлять, что это будет означать для него и его большой статьи. Он эгоистично думал о том, что его эксклюзивный материал может стать достоянием общественности раньше, чем он будет к этому готов. Если семьи начнут с того, что пойдут прямо на телевидение и в прессу, а нет сомнения в том, что обращение в СМИ – главная часть подобной кампании, то роль Келли станет довольно незначительной, или, по крайней мере, она будет ограничена лишь тем, что ему удалось разыскать до сих пор.

– На самом деле это еще не все, – продолжала Маргарет Слейд. – Мы хотели бы, чтобы вы проводили расследование от нашего имени. Ведь люди нанимают частных детективов для такого рода дел, не правда ли? Ну так вот, мы бы хотели нанять вас. В конце концов, вы ведь профессиональный следователь в своем роде. И вы уже рассказали нам намного больше, чем мы знали до сих пор.

– Ну, я не знаю.

– Мы заплатим вам, – перебила его Маргарет Слейд. – Я никогда не думала, что человек может работать за просто так. Мы заплатим вам столько, сколько стоят подобного рода услуги. У меня нет никаких денег, но у Марсии есть страховка ее мужа. Ей кажется, что он посчитал бы это лучшим способом вложения денег. Мы также собираемся организовать специальный фонд для борьбы. Я читала о таких вещах. Люди так делают, когда они хотят добиться чего-то, когда у них есть достойное побуждение, не так ли?

– Хм. Да. – Келли почувствовал себя слегка сконфуженным. Но как бы то ни было, в душе он все еще был журналистом. Он сразу же смекнул, что предложение Маргарет Слейд решит проблему эксклюзивности его участия автоматически.

– Вам совершенно незачем платить мне, – сказал он. – Послушайте, важная часть такой кампании, как ваша, – это обращение к СМИ и привлечение их на нашу сторону. Я уверен, вы прекрасно это понимаете.

– Да, конечно. Это одна из причин, почему мы подумали, что вы подходящий человек.

– Неужели?

Келли был удивлен. Он был абсолютно уверен, что не упоминал о своем журналистском прошлом в разговоре ни с одной из женщин. Он не хотел их спугнуть, на этой стадии надо было быть осторожным. И в любом случае даже если он упомянул это в разговоре с Маргарет Слейд, то вряд ли, учитывая ее состояние, она была способна это запомнить.

– Дело в том, – продолжил он, – что если вы дадите мне эксклюзивные права на публикацию любой истории или просто сведений, которые мы обнаружим, я смогу получить достаточно денег прямо от средств массовой информации. И вам не придется мне ничего платить.

– Да, это даже лучше.

– Верно. – Келли замолчал. – Вы как будто знаете, что я был журналистом. Откуда? Не помню, чтобы я упоминал об этом.

– Нет. Вы сказали, что вы писатель. И я решила поискать вас в Сети, – сказала она. – Не смогла найти ни одной книги, но потом повылезали всякие газетные статьи, и я нашла вашу биографию. Того времени, когда вы выступали на журналистском тренинговом семинаре, несколько лет назад.

– А-а.

Келли следовало пересмотреть свое мнение о Маргарет Слейд. В трезвом состоянии она отличалась от того образа, который у него сложился. Теперь он уловил явные следы воспитания в ее голосе. Этого он совершенно не заметил во время их первой встречи. Хотя тогда она была такой пьяной, что подметить хоть что-то сверх этого было вряд ли возможно. Однако она запомнила все, что происходило в тот день, намного лучше, чем он мог себе представить, учитывая ее тогдашнее состояние. Тем не менее его первой реакцией было удивление тому, что у нее вообще есть компьютер, не говоря уж о том, что ей удалось с такой эффективностью порыться в Сети.

– Это очень старый компьютер, – сказала Маргарет Слейд. Будто бы прочитав его мысли. Она действительно казалась необычайно чуткой женщиной. – Я купила его уже не новым, когда Джосси еще училась в школе. До того как. До того как…

Она остановилась на середине предложения, и Келли был озадачен. Она уже сказала, что купила компьютер, когда Джосси еще училась в школе. Вполне возможно, она собиралась сказать «до того, когда Джосси умерла». Но это было и так очевидно. Она ведь не купила бы компьютер после этого.

– До того когда я снова начала пить.

– А-а, – сказал Келли.

– Послушайте, я хочу, чтобы вы знали о моих отношениях с алкоголем, пока мы не пойдем дальше.

– Но, судя по вашему голосу, сейчас вы абсолютно трезвы, – сказал Келли.

– Сейчас восьмой час утра, – ответила Маргарет Слейд. В ее голосе чувствовалась легкая ирония.

Чувство юмора у нее тоже имелось.

– И то верно, – сказал Келли. – Но по вашему голосу не скажешь, что вы были пьяны, когда ложились спать прошлой ночью.

– А откуда вам знать?

– О, я знаю. По собственному опыту. Не один год. И у меня все было хуже, намного хуже, чем когда-либо у вас.

– Значит, вы уже пропустили парочку, – остроумно ответила Маргарет Слейд.

Келли начал забавлять этот разговор.

– Несомненно, – ответил он.

– Ну, для меня все началось, как это обычно бывает. Я была молода. Что-то типа всеобщего увлечения алкоголем. Семидесятые. Все, кого я знала, пили. Единственное, что объединяло меня и отца Джосси, – это алкоголь. Думаю, только поэтому я и вышла за него. Мои родители? Они уже волновались по поводу моего пристрастия к алкоголю, а Тревора они не одобряли с самого начала. Прислушалась бы я к ним тогда, возможно, сейчас у меня все было бы по-другому. Как бы то ни было, когда Тревор бросил меня, я практически оказалась на самом дне. Но я смогла взять себя в руки, я думаю, я была обязана, ради ребенка. Я пошла в группу анонимных алкоголиков, и, словом, я бросила пить. Мне это всегда было очень сложно сделать, но в конце концов удалось. Затем один за другим неожиданно умерли мои родители. И они оставили мне кое-какие деньги. Вы знаете, мы ведь не всегда жили в этой убогой квартирке. У нас был милый маленький домик. И, думаю, я не была такой уж плохой мамой. По крайней мере, не всегда. Я не пила шесть, семь лет. А затем, когда Джосси было около четырнадцати, все началось снова. Это было из-за мужчины. История жизни. Я думала, это был мистер Совершенство, а он оказался еще большей сволочью, чем мой бывший муж. Он кинул меня на большие деньги. Он заложил наш маленький домик, чтобы вложить деньги в бизнес, который он затеял. И догадайтесь, что случилось? Его дело обанкротилось. Если, черт возьми, оно вообще когда-либо существовало. И тогда, выжав из меня все, что он мог, мистер Совершенство испарился. Исчез. И я осталась одна. Несчастная, разбитая и разоренная. И естественно, я подумала, что алкоголь – мое единственное утешение. И это было последней каплей. Мы потеряли наш дом, оказались в этой дыре. И я не думаю, что с тех пор я была трезва хоть один день. До тех пор… до того дня, когда вы пришли.

– Правда?

– Я снова пошла на собрание анонимных алкоголиков. В тот самый вечер. Все еще не совсем трезвая. Впервые за почти пять лет. Я думала, что это я погубила мою Джосси. Я думала, что она умерла из-за меня, – и потому мне стало на все наплевать, включая себя. Но теперь я знаю, что, возможно, причина была вовсе не во мне. И я должна выяснить правду. Для меня и для моей девочки. Ведь ее, возможно, убили, Джон, вы ведь это пытались сказать?

Келли говорил, тщательно взвешивая каждое слово.

– Это возможно, – сказал он. – Есть такая вероятность. Но выяснить, что же на самом деле случилось, будет вовсе не легко. Армия будет ставить нам преграды на всех направлениях. Я в этом не сомневаюсь. Они уже начали это делать.

– Я ни минуты не сомневалась в том, что это будет нелегко, Джон, – ответила Маргарет Слейд. – Именно поэтому я хотела, чтобы вы были с нами. Мой дядя работал репортером на Флит-стрит. Это было очень давно, и он уже умер, но я все еще помню истории, которые он рассказывал, когда я была еще ребенком. И если репортер старой закалки не сможет пробиться сквозь бюрократические и другие преграды, то кто же тогда сможет?

Келли заметил, что он улыбался, когда повесил трубку. Он чувствовал адреналин в крови. Ему не терпелось приняться за это дело. Ему хотелось позвонить отцу Алана Коннелли прямо сейчас, попытаться убедить его усомниться в версии армии и позвонить Маргарет Слейд.

Он снова посмотрел на часы. Все еще не было восьми. Он не мог звонить семейству Коннелли прямо сейчас. По крайней мере, до восьми тридцати, решил он. Нельзя было сказать, что его радушно приняли в их доме, и он подозревал, что Нил Коннелли не будет счастлив, услышав его голос, тем более в такой ранний час. Келли нужно убедить его слушать внимательно и задуматься, и он должен быть крайне осторожен.

Продолжая обдумывать свой план действий, он взял кружку, из которой пил рано утром, и пошел на кухню сделать себе еще чаю. Полночи в кресле не прошли даром. Его правая нога до сих пор была как деревянная. Он разминал ее, пока заново наполнял чайник водой, и ждал, когда тот закипит. Вытянул спину и руки. Все болело.

Он приготовил чай в той же немытой кружке, залив водой чайный пакетик, и уселся на один из двух стульев, стоящих рядом с тем, что Мойра называла «бар для завтрака». Мойра. Сервировочная скатерть с ее похорон лежала рядом с плитой. Он не заметил ее ночью. Ведь ночью он ничего не соображал от бессонницы.

Но теперь ум его кипел от мыслей. В первую очередь – Хэнгридж и значение разговора с Маргарет Слейд. То, как она с ним говорила, было шагом вперед, о котором можно только мечтать. В своем воображении он уже видел лавину громких историй, которыми он атакует Флит-стрит. Не говоря уже о телевидении и радио. Ну а потом выйдет книга, настоящая история Хэнгриджа, продолжение его карьеры журналиста-следователя, которой он посвятил свою жизнь. Это будет чем-то, для чего у него действительно есть способности и опыт, в отличие от писательского труда. Ну а потом – потом выйдет фильм…

Да. Все это крутилось в его голове. Но рядом с этим были и мысли о Мойре. Чувство потери, сострадания и вины. И искреннее сочувствие к молодым солдатам Хэнгриджа, которые погибли, и к семьям, лишившимся своих детей.

Но мысли о Хэнгридже доминировали. Этого вполне можно было ожидать. И дело даже не в том, что медленно разворачивающаяся драма становилась все более интригующей. Келли думал еще о том, что, погрузившись с головой в это дело, наверняка сможет отвлечься от личного несчастья и боли. Он сказал себе, что Мойра его бы поняла.

Келли снова проверил часы. Четверть девятого. Все еще слишком рано. Конечно, была вероятность того, что Нил Коннелли вновь вышел на свою работу почтальона. А в таком случае, возможно, он ушел намного раньше. Но Келли сильно в этом сомневался. Он полагал, что должно пройти еще какое-то время, прежде чем Коннелли отойдет от шока, связанного со смертью сына, настолько, чтобы вернуться на работу. Он побрел в гостиную и скоротал следующие пятнадцать минут за просмотром утренних передач. Ровно в восемь тридцать он позвонил Коннелли в Глазго. Разочарование. Никто не подошел к телефону. У них был автоответчик, но Келли не стал оставлять сообщение. Тут нужна была личная беседа, причем очень аккуратная. Он просто будет продолжать звонить до тех пор, пока не поговорит с Нилом Коннелли лично. Келли стал ругать себя за то, что не позвонил раньше, хотя и знал, что поступил правильно. Он не знал, вышла ли миссис Коннелли на работу, но Нил Коннелли, видимо, уже сделал это. А с другой стороны, может, они просто не подходили к телефону. Может быть, все их семейство – мать и отец Алана Коннелли, его младшие брат и сестра – просто отгородились от всего белого света в своем маленьком аккуратном домике, оазисе порядка в этом мрачном районе, одни со своим горем.

Келли дрожал. Для этого не было никакой физической причины. В комнате не было холодно, и он не болел. Он вспомнил старую поговорку своей мамы. Кто-то прошелся по его могиле. Келли мог подумать о многих, кто был бы не прочь это сделать.

Когда было уже почти девять, он позвонил Карен Медоуз. Еще один человек, для которого нужна наилучшая техника убеждения. Ему действительно была нужна ее помощь. И еще ему вдруг очень захотелось узнать, как далеко она продвинулась, и продвинулась ли вообще, за эти шесть дней со смерти Мойры.

– Я не ожидала услышать тебя сегодня, – сказала она.

– Да нет, мы все же пытаемся как-то с этим справляться, – ответил Келли. Он подумал, что сказал вещь банальную и печальную одновременно.

– Да, думаю, справляемся.

По крайней мере он мог положиться на Карен Медоуз в том, что она не будет осуждать его, подумал Келли. Что, наверное, было довольно странным качеством в офицере полиции. Келли не помнил, чтобы она осуждала кого-нибудь.

– Я хочу поговорить о Хэнгридже, – сказал он прямо.

– Сегодня? Ты уверен?

Она была очень мягкой с ним. То есть довольно мягкой для Карен Медоуз. Он оценил это.

– Абсолютно уверен, – сказал он.

– О'кей. Я и так собиралась позвонить тебе завтра. Просто не хотела тревожить тебя на следующий день после похорон. Но мне действительно нужно поговорить с тобой.

Она оказалась второй женщиной, удивившей его за это утро. А он еще до сих пор не позавтракал. Она была не готова делиться с ним всем во время их последней встречи. Что-то изменило ее точку зрения, заставило ее действительно захотеть разговаривать с ним.

– Я просто хотел узнать, как у тебя продвигаются дела, и если… – начал он.

– Нет, – поспешно перебила она. – Не по телефону. Мы можем встретиться сегодня вечером?

– Конечно. В пабе? Или ты хочешь пойти куда-нибудь, где можно поесть?

– Нет. У меня. Нам нужно поговорить наедине.

Келли почувствовал, как по его венам прокатился взрыв адреналина. Это было так на нее не похоже. Что же это могло означать? Что происходит?

Келли согласился без раздумий. Карен резко закончила разговор. Келли привык к этому. И в самом деле, ему было более уютно с ее резкостью, чем с нежными словами и интонациями, которые звучали в начале разговора. Он допил чай, с жадностью съел чашку хлопьев и затем снова попытался позвонить Коннелли. На этот раз сам Нил быстро подошел к телефону. Может быть, вся семья просто решила подольше поспать сегодня? Келли сомневался в том, что у них всех сейчас крепкий здоровый сон. Он прекрасно знал, что значит бессонница.

Разговор чуть было не получился чрезвычайно коротким.

– Я же сказал, что не хочу с вами разговаривать, – резко ответил ему Коннелли, не успел Келли представиться.

– Я знаю. Только дайте мне кое-что сказать, и можете вешать трубку. – Келли говорил быстро, опасаясь услышать короткие гудки. – Мне стало известно еще по крайней мере о двух подозрительных случаях гибели в Хэнгридже – молодой мужчина, молодая женщина и, возможно, еще один случай. Родители объединяются, чтобы провести полноценное расследование смертей…

– Ты же гребаный журналист, точно как я и подумал, – перебил его Нил Коннелли. Ни его голос, ни подбор лексики не воодушевляли.

– Уже нет, – ответил Келли более-менее честно.

– Ну, я тебе ни черта не доверяю…

– Вам не обязательно доверять мне, мистер Коннелли. – На этот раз настала очередь Келли перебивать. Теперь он действительно боялся, что шотландец повесит трубку. – Но может быть, вы сможете доверять матери молодой девушки-солдата, которую звали Джослин Слейд и которая погибла всего за шесть месяцев до того, как это случилось с вашим парнем. Она хочет поговорить с вами. И если вы просто запишете ее имя и номер телефона, то я обещаю, что вы больше никогда не услышите мой голос. Если только сами не захотите этого.

Казалось, прошло очень много времени, прежде чем Нил Коннелли снова заговорил. И когда он это сделал, он произнес лишь три слова:

– Очень хорошо. Договорились.

Келли дал ему номер телефона Маргарет Слейд, и Нил Коннелли сразу же закончил разговор. Келли не имел ни малейшего представления о том, каков может быть результат. Он думал, что Коннелли упрям и очень горд, но в том, что он искренне любил своего сына, сомнений не было.

Все это крутилось в голове Келли, когда он поднимался наверх, чтобы принять душ и одеться. Он начал снова испытывать знакомое ему нетерпение. Он хотел, чтобы все сдвинулось с мертвой точки. И он очень хотел поговорить с Карен Медоуз. Что она собиралась сказать ему? Какую информацию дать? Она не стала бы приглашать его к себе домой по пустякам, это уж точно. Он просто не мог дождаться вечера. Вряд ли до этого времени он сядет за свой великий роман, размышлял он, стоя под струей горячей воды и втирая в голову шампунь с такой энергией, которой не чувствовал в последние месяцы.