Карен приехала домой почти в девять вечера и принялась за уборку в последнюю минуту, где-то за полчаса до прихода Келли. Однако большая часть квартиры уже была довольно чистой и прибранной. В конце концов, недавно нанятая уборщица Ширли, безработная актриса, которую безденежье вынудило переехать к матери за несколько улиц от Карен, нанесла свой еженедельный визит только вчера.

Однако в спальне царила обычная свалка. Хотя Ширли делала уборку хорошо и тщательно и даже говорила Карен, что собирается превратить свое занятие в настоящий клининговый бизнес, Карен не была на сто процентов уверена, что она подходит для этой работы. У Ширли, которая стала носить черные футболки с надписью «Скажи грязи нет» на пышной груди, чтобы, по ее словам, привлекать внимание к новому предприятию, были свои принципы. И пока спальня Карен не будет приведена хоть в мало-мальский порядок, Ширли не будет даже заходить туда.

Однако, стоя в дверях и смотря на разгром внутри спальни, Карен подумала, что Ширли в чем-то права. Груда одежды на столе возле ее кровати снова распространилась на пол. И в одной куче с различными предметами одежды валялись по крайней мере несколько пар старых трусов.

Карен принялась вешать рубашки и брюки на плечики, обычным движением закидывая снятые туфли в нижнее отделение шкафа и собирая поживу для стиральной машины. Затем она остановилась. Что же она, черт побери, делает? Никаким образом Келли не может очутиться даже близко к ее спальне. Этого просто-напросто не произойдет. Так отчего же она так яростно принялась за уборку комнаты?

– Ради всего святого, – пробормотала она.

Иногда Карен задумывалась, что же такое творится в ее голове.

Она сразу забыла об остатках свалки, пошла в гостиную и включила «Скай ньюз», чтобы быть в курсе последних новостей. Назревал очередной скандал в королевском семействе. Карен, которая была упертым республиканцем, питала слабость к слухам о королевской семье – чем дотошнее, тем лучше. Она думала, что британская королевская семья, в конце концов, – лучшая мыльная опера.

И несмотря на все те мысли, которыми была забита ее голова, Карен быстро увлекли новости о последних разоблачениях, что делали почти неоспоримыми сомнения в отцовстве молодого отпрыска королевской семьи. Она была настолько поглощена, что очень удивилась, взглянув на свои часы и обнаружив, что уже почти без десяти десять.

Она проверила и мобильник, и домашний телефон, убедиться, что не пропустила ни одного звонка. Но единственное сообщение было лишь от раздражающе настойчивой Алисой Баркер: «Так жалко, что ты не можешь прийти на ужин с Салли, но через несколько недель она приезжает снова, и я подумала…»

Карен нажала на «Стереть». Алисой Баркер интересовала ее даже меньше, чем обычно. Она была озадачена. Келли всегда славился пунктуальностью. А из его сегодняшнего звонка она поняла, что у него есть новости, которые ему не терпится ей сообщить, а потому было маловероятно, что он опоздает и на пять минут. Она попробовала позвонить на оба его номера, но и там и там услышала лишь автоответчик.

Она стала бродить по квартире, беря в руки книги и журналы, затем кладя их на место и посматривая в окно, не появилась ли на парковке его машина. Перевалило за десять часов, а Келли так и не приехал. И тогда ей в голову пришла мысль. А что если он послал ей электронное письмо? Карен покинула свой офис в полицейском участке незадолго до восьми и, как ей казалось, последний раз проверяла почту где-нибудь полутора часами раньше. Конечно же, Келли не стал бы отменять встречу так поздно, не так ли? И даже если и так, вряд ли он выбрал бы мейл. Но тем не менее она включила компьютер, который прятала на викторианском столике с выдвижной крышкой в углу своей большой гостиной с высокими потолками. И она действительно обнаружила письмо от Келли, отправленное в восемнадцать двенадцать, с извинениями за то, что он вынужден отложить встречу. Она, конечно, его пропустила.

Карен перечитала послание несколько раз и была более чем озадачена. В письме, подумала она критически, не было абсолютно никакого упоминания о том, насколько важна эта встреча, как он до того дал понять. На самом деле письмо почти ничего не говорило, и только один этот факт заставил Карен заподозрить неладное.

Она просто не могла представить, что же могло произойти, что заставило бы Келли отменить встречу, в которой он был так заинтересован. Но она была уверена: что-то действительно произошло.

И более того, Джон Келли что-то замышлял. Она слишком хорошо его знала. Она точно знала, что он что-то замышляет и намерен ничего ей не сообщать.

Она выключила компьютер, закрыла его опять в столе и, вся поглощенная своими мыслями, направилась на кухню, где открыла себе бутылку красного вина. Ей не хотелось есть, что было довольно необычно, если учесть, что, за исключением чипсов с Филом Купером, она с обеда ничего не ела. Но хороший стакан вина казался кстати.

Карен задумчиво поплелась обратно в гостиную и снова шлепнулась на диван. Телевизор так и был включен. Но Карен даже не взглянула на экран. Вместо этого она потянулась за беспроводным телефоном, достала из сумки палмтоп, посмотрела номер телефона и набрала его.

– Алло, Дженнифер? – спросила она. – Я просто позвонила узнать, как у тебя и твоих сестер дела?

– О, это очень мило с твоей стороны, – ответил голос на другом конце провода и заставил Карен почувствовать себя полнейшей крысой.

Она не знала, в чем дело, но каким-то образом дочерям Мойры удавалось делать это с людьми. Ну, или по крайней мере с ней и Келли.

– У нас все нормально. Мы справляемся. То есть я хочу сказать, мы же ожидали этого, в конце концов. Но это всегда шок, не так ли?

– Да, конечно. И ваша мама была прекрасным человеком.

Карен замолчала. Она была слишком нетерпелива, чтобы продолжать долго обмен любезностями. Даже при таких обстоятельствах.

– Келли случайно не у вас? – спросила она обычным тоном.

– Нет, – ответила Дженнифер. Голос ее звучал слегка удивленно. – Должен быть?

– Нет. Нет, конечно нет, – быстро ответила Карен. – Я просто не могла дозвониться до него ни на мобильник, ни на домашний. И подумала, что, может быть, он решил навестить вас.

– Нет, на самом деле мы не видели его со дня похорон.

Дженнифер сказала это без нотки осуждения. Типично, подумала Карен. А она вела себя сейчас так же плохо, как и Келли.

– Да. Полагаю, он очень занят, – ответила она, запинаясь, и выдавила из себя еще несколько банальностей, прежде чем закончить разговор и довольно яростно швырнуть трубку обратно в зарядник.

Она знала. Она так и знала. Келли солгал. А это означало, что он что-то скрывает от нее. А это, в свою очередь, означало неприятности. Потому что с Джоном Келли, черт бы его побрал, всегда так.

Тем временем Келли сгорал от нетерпения и не мог просто сидеть дома и ждать. Поэтому он решил поехать на Баббакомб пораньше и покушать в «Кэри-Армз», уютном старом пабе, построенном на склоне утеса прямо над пляжем. Паб был его любимым заведением в этом районе. Он приехал около половины девятого, заказал стейк, чипсы и диетическую колу, за которыми последовали еще несколько диетических кол и кофе, чтобы скоротать время до закрытия. Примерно в двадцать три двадцать, заметив, что хозяйка начала демонстративно суетиться, он направился к машине, которая была припаркована внизу у пляжа. Ночь была очень темная. Огни нескольких домов со стороны пляжа и паба над ними едва пробивались сквозь завесу темноты, которая, казалось, окутывала Келли. Он побрел через парковку к своему «вольво», двигаясь неестественно медленно. Днем, конечно же, прошел дождь, и Келли опасался, что могло опять хлынуть в любой момент.

Сев в машину, он скрутил себе сигаретку и закурил у открытого окна, пытаясь разглядеть хоть что-нибудь во тьме. Но, кроме двух относительно далеких огней паба и домов на пляже, он ничего не смог увидеть.

Каждые несколько минут он включал зажигалку, чтобы посмотреть время. Это было почти как нервный тик. Ровно в полночь он открыл дверь машины и вышел.

Ночь была удивительно теплой для этого времени года, хотя он чувствовал влажность морского воздуха. Закрыв дверь машины, он глубоко вдохнул, наслаждаясь запахом соленого воздуха и морских водорослей.

И море и пляж были так же темны, как и небо. Он дрожал, хотя было и не холодно, оглядываясь вокруг и щуря глаза в надежде, что они смогут немного привыкнуть к недостатку света. Но по-прежнему не было видно абсолютно ничего. Очень осторожно он продолжил путь через парковку, расположенную прямо над пляжем, рядом с пустым пляжным кафе, которое работало только летом, и то лишь в дневные часы, а затем попытался преодолеть ряд ступенек, ведущих к морю. В конце он споткнулся. Келли почему-то думал, что будет еще одна ступенька. Он чуть не упал на колено и вынужден был схватиться за железные перила по обе стороны лестницы, чтобы снова выпрямиться.

Он решил полностью следовать инструкциям и идти без фонаря. Хотя тот сейчас явно не повредил бы. Он только на то и надеялся, что не сломает себе шею еще раньше, чем встретится с мистером Глубокая Глотка.

Ветра почти не было, поэтому ночь была так не по сезону тепла. Он подумал, что видимость такая плохая потому, что темнота ночи, по-видимому, усугублялась туманом с моря. У него действительно было ощущение, словно он окутан слегка влажным одеялом, ощущение, как думал он, свойственное исключительно побережью, именно когда наползает туман. Конечно, он нигде в мире такого не испытывал. Келли сразу же потерял чувство ориентации. И только нежный плеск волн, разбивающихся о гальку, говорил ему, что море находится справа, лесистый холм, ведущий к Баббакомбу, – прямо, а главная дорога в Торки – слева от него. Никаких других звуков не было. Разумеется, на пляже нельзя было услышать шум проезжающих машин. Ветра не было, и тишина была почти полная.

Келли на секунду остановился прислушаться.

Есть ли на пляже еще кто-то, кроме него? Но он не только ничего не видел, но и ничего не слышал. Он начал пробираться вдоль пляжа по гальке, с удивлением слыша стук собственного сердца, который при абсолютной тишине казался неестественно громким. Он аккуратно переставлял ноги. Большой булыжник снова чуть не заставил его упасть, но на этот раз Келли сразу выпрямился и продолжил старательно продвигаться вперед.

Видимость была такой плохой, что он чуть было не врезался в скалу на другой стороне пляжа, даже не поняв, что дошел до нее. Следуя инструкции, он развернулся и снова побрел обратно вдоль пляжа.

Келли дважды проделал это, и, когда он почти дошел до скалы в третий раз и уже начал задумываться, не стал ли он жертвой розыгрыша, это произошло.

Вдруг он почувствовал, что за его спиной кто-то есть. Он ничего не увидел и ничего не услышал, но все его чувства говорили ему, что на пляже есть еще один человек, причем пугающе близко. Стук его сердца был сейчас не только необычно громким, оно билось намного быстрее, чем обычно, оно просто бежало. Он попытался развернуться и открыл рот, чтобы заговорить или закричать. Он не знал, что лучше. Но это было неважно. Ему все равно не дали шанса сделать это.

Без всяких дальнейших предупреждений рука замком сцепилась вокруг его шеи, и он почувствовал напор большого сильного тела сзади. Изгиб локтя нападавшего пришелся под подбородок, сдавливая ему гортань. Келли яростно бил обеими руками во всех направлениях, отчаянно пытаясь задеть нападающего. Хватка вокруг горла была стальная и становилась все сильнее. Он задыхался. Он чувствовал, что теряет равновесие.

«О боже мой, – подумал Келли. – Вот оно. Это точно. Я умру. На этот раз я точно сейчас умру».

Он прилагал все усилия, чтобы думать. Он понимал, что ему, наверное, осталось жить несколько секунд. Келли немного знал о рукопашном бое. Но достаточно, чтобы понять: нападающий был профессионалом.

И Келли думал, что точно знает, что произойдет дальше. Еще секунда, и его дернут назад. И его шея будет сломана. Быстро, тихо и очень эффективно.

Он старался бороться с туманом в голове, который с каждой секундой становился все более густым – таким же густым, как и туман на улице.

Однажды он проходил обучение самозащите с элитными десантными войсками, совсем недолго. Причиной тому был якобы сбор материала для газеты, но в то время он путешествовал по всему миру в поисках самых опасных мест. Он уже однажды был похищен партизанами в отдаленной, истерзанной войнами части Африки, и ему едва удалось сбежать. Потому он уделял много внимания своему краткому военному обучению, думая, что однажды это может спасти ему жизнь. Но раньше ему ни разу не предоставлялось случая использовать какой-нибудь из этих выученных приемов, и, даже если бы он вспомнил, что делать, он не знал, сможет ли применить их, особенно против профессионала. Келли был теперь более чем на двадцать лет старше и на несколько стоунов (большинство на животе) тяжелее, чем во время обучения. И было еще кое-что, а именно – два курса алкогольной и наркотической детоксикации.

Это неважно, сказал он себе. Он знал, что в таких ситуациях главную роль играет ум, а не простая грубая сила. Он заставил свой мозг работать. Вспоминать. Поддерживать дисциплину, не терять контроль, даже в двух шагах от смерти. Говорить своему телу, что делать. Но туман в его голове становился почти непроглядным.

И взамен он, отбросив все мысли о том, чтобы воспользоваться магическим приемом самозащиты из своего далекого прошлого, просто бездумно боролся, пытаясь выскользнуть вниз из стальной хватки. Единственное, что он вспомнил, – что движущуюся цель всегда сложнее уничтожить. Если бы он еще мог двигаться!

Однако страх придал ему какую-то зверскую силу, и ему все же удалось резко ударить нападающего в подбородок. Хватка вокруг его челюсти неожиданно ослабла настолько, что он смог не только вдохнуть, но и сделать единственную вещь, которая пришла ему в голову. Он дернул головой вниз и разинул рот как только мог, чтобы найти свою цель, затем вцепился зубами в то, что, наверное, было открытым запястьем, и со всей силы прокусил его до мяса. И тогда капкан полностью ослаб. Келли понял две вещи. Во-первых, что его больше не душат, а во-вторых, что эта передышка будет длиться недолго. Ведь хватка второй руки, которая сжимала его собственные руки, вовсе не ослабла.

Однако он воспользовался короткой передышкой, чтобы закричать что есть мочи. Но даже в этот момент отчаянного страха логика подсказывала ему, что вокруг нет никого. Паб и несколько домов под ним плотно закрывали свои двери в такую неприятную ночь, да и в любом случае они находились на дальнем конце пляжа. Но он просто не знал, что еще можно сделать. К его удивлению, звук собственного голоса, которого, думал Келли, он, возможно, никогда больше не услышит, принес ему кратковременное облегчение.

– Нет! Нет! – завопил он так громко, как только мог. – Помогите, помогите, помогите!

Но, как он и ожидал, все закончилось в одно мгновение. Стальные руки нападающего снова заблокировали его горло, сдавливая гортань, и стало не только невозможно издавать какие-то звуки, было очень тяжело дышать. Келли мог только хватать воздух. Его ноги превратились в желе. Он чувствовал, что тело начинает слабеть, взгляд – тускнеть и что рассудок покидает его.

Он приготовился умирать. Но вместо этого хватка нападающего ослабла. Однако это уже не имело значения, и он был уверен, что нападающий тоже знает, что у него не осталось больше сил. И он, конечно, даже не мог попытаться вырваться и убежать. В любом случае шансов убежать у него не было. Вместо этого он наполовину стоял, наполовину оперся о нападающего, едва дыша, как старая сломанная тряпичная кукла.

Затем он почувствовал, что прямо на его лицо падает яркий свет. Резко моргая, наполовину задыхаясь, с наполовину отключенным мозгом, он отчаянно пытался понять, что происходит. Это был фонарь. Конечно. Фонарь. И по какой-то причине нападающий светил прямо ему в лицо. Почему? Почему он это делает? Но даже в том полуживом состоянии, в котором был Келли, ответ пришел довольно быстро. Чтобы проверить. Убедиться, что он убивает того человека. И Келли снова приготовился умирать.

Фонарик светил прямо ему в лицо несколько секунд. Затем так же резко, как и появился, режущий свет исчез. Фонарик выключили. Келли слышал стук собственного сердца, громкий и частый, как никогда, и был абсолютно уверен, что биться тому осталось недолго. Он почувствовал теплую влагу между ног. Далеким уголком сознания Келли понял, что, должно быть, непроизвольно надул в штаны.

Руку, сжимавшую его челюсть, резко убрали. Келли попытался повернуться, еле держась на ногах, чтобы посмотреть, кто на него нападал.

Но прежде чем он успел это сделать, тупой удар, которого он ожидал, пришел. Но не коленкой в спину. Вместо этого он почувствовал удар фонарем по лицу. Падая на колени, он смутно подумал, что фонарь, должно быть, резиновый или что-то в этом роде. Иначе удар был бы очень сильным. Может, даже смертельным.

К тому же ударили его не со всей силы, потому что он не упал совсем и не отключился. Вместо этого, лишь слегка покачиваясь, он так и остался сидеть на коленях почти прямо, и острые края гальки впивались в его плоть через тонкие брюки. Затем, нуждаясь в лучшей опоре, он упал вперед на руки.

Он чувствовал, что его голова словно принадлежит кому-то другому, и притом кому-то, кого он не знал. Но он все еще оставался в сознании, хотя перед глазами танцевали миллионы цветных огней.

Затем так же, как он осознал, что кто-то находится рядом за секунду до нападения, Келли понял, что он снова более или менее один. Он услышал слева хруст гальки и вгляделся в темноту. Но смог разглядеть лишь тень, спешащую укрыться в густых зарослях на склоне холма.

Ему казалось, что его голова прокатилась по Солнечной системе. И вдруг он абсолютно перестал чувствовать, что его сердце бьется. Хотя если он все еще дышал, то оно должно было биться.

Он слегка выпрямился, сел и прижал колени к груди и положил на них голову. Голова все еще кружилась. Келли понял, что у него сотрясение. С ним такое уже случалось однажды, когда он упал, катаясь на ранчо в Аризоне. По работе, конечно. У Келли никогда не было времени на хобби. И у него больше не было возможности овладеть искусством катания на лошади или искусством самозащиты.

Он обхватил обеими руками голову, пытаясь успокоить ее, и нащупал пальцами уже набухшую шишку. Несколько минут он так и сидел на каменистом пляже. Галька была леденяще-холодной и немного влажной, может, просто от тумана и сырости морского воздуха, но Келли едва ли чувствовал сырость, сопротивляясь подступающему обмороку. Тем более брюки его уже были мокрые. И когда его душа и тело вновь начали жить, пусть почти незаметно, он почувствовал вонь мочи, смешанную с резким соленым запахом воздуха.

Спустя какое-то время с предельной осторожностью он поднял голову с колен и медленно пошевелил ею из стороны в сторону. Она больше не кружилась так бешено. И хотя на лбу, в том месте, куда его ударили, уже была значительная опухоль, крови вроде бы не было. Очевидно, кожа не была разорвана и удар не пришелся по самым чувствительным местам. По тем частям тела человека, с которыми, Келли почему-то был уверен, нападающий должен быть хорошо знаком. Казалось, его били аккуратно. И в этом, конечно, не было смысла. Но Келли не мог выдумать ничего другого, по крайней мере в этом состоянии.

История Джона Ли, человека, которого не могли повесить, пролетела в его одурманенной голове. В конце девятнадцатого века Ли наняли лакеем в уединенный дом в лесистых холмах над пляжем Баббакомба. Того леса, в котором скрылся нападавший на Келли.

Ли был приговорен к смерти за убийство своей хозяйки, но все отрицал. Когда огласили приговор, он предсказал: «Господь не позволит мне умереть». И в самом деле, когда его собрались повесить во внутреннем дворе грозного старого замка, теперь областного суда, а тогда дома для выездных сессий присяжных, люк под виселицей каким-то образом не открылся трижды подряд, и смертный приговор девятнадцатилетнему Ли был отменен.

Безумные, жестокие образы мелькали в одуревшей голове Келли. Он все еще был не способен думать рационально, и перед глазами плясали яркие огни, как при очень сильной мигрени.

Однако он все же мог думать достаточно ясно, чтобы понять одну вещь.

Он должен был умереть. Как Джон Ли более чем сто лет назад, он должен был умереть. Кто-то пришел этой ночью на этот пляж, чтобы убить его. Кто-то прекрасно владеющий искусством убивать. Но все же в последний момент он отступил.

Келли был жив. Келли все еще был жив. И он не знал почему.