Информация, полученная от Маргарет Слейд, была бомбой замедленного действия. Это станет большой историей, а страсть к большим историям никогда не покидала Келли.

Он чувствовал, что собрал главную часть головоломки, но многих существенных деталей все еще не хватает. В случае каждой отдельной смерти у семьи погибшего была какая-то информация, но сама по себе она почти не имела веса. Однако если собрать все вместе по кусочкам, то выводы были ошеломляющими.

Возможно ли, что дедовщина, в которой так часто обвиняют армию, зашла в Хэнгридже так далеко? Возможно ли, что там, в Хэнгридже, разгуливал на свободе псих? Или же Келли просто дал волю своему воображению?

Он сидел в машине, припаркованной у дома миссис Слейд, и думал обо всем этом. Он испытывал сострадание к миссис Слейд и к ее дочери, так же как и к семье Коннелли в Глазго и миссис Фостер в Торки. Так или иначе, все эти люди оказались вовлечены в то, что казалось все более устрашающим. И он был настроен сделать все, что было в его силах, дабы разрешить эту загадку.

Продумывая свой следующий шаг, Келли скрутил себе сигаретку. Он сможет найти больше информации об этом молодом солдате по имени Тревор, если попросит Салли покопаться в докладах следствия, лежащих в библиотеке «Аргуса». Но с помощью Карен Медоуз было бы намного легче выяснить, кто такой Тревор и как он умер. И хотя Келли в который раз пренебрег ее просьбой не предпринимать никаких действий без ее ведома, он подумал, что Карен простит его, как только он скажет, что он откопал.

Сначала он набрал ее мобильный, но тот был переключен в режим автоответчика. Затем он позвонил в полицейский участок, но ему сказали, что ее нет на месте. Он оставил ей просьбу перезвонить и отправился в долгий путь обратно в Торки. Было уже полседьмого, когда он приехал в город на побережье, а Карен ему так и не перезвонила. Он снова попробовал дозвониться по обоим номерам, но так же безрезультатно. Он даже подумал, что она избегает разговора с ним. Ведь, в конце концов, он знал, что тащит себя и ее на глубокую воду.

И тогда он принял решение. Если Карен не хочет с ним связаться, то он сам едет к Карен. В любом случае у него не было никакого желания обсуждать с ней информацию, которую он только что получил, по телефону. Он поехал прямо к полицейскому участку и легко нашел место для парковки в «Лэндсдауне», у танцевальной школы. Слева ему был виден центральный вход в отдел уголовного розыска, а справа большие ворота, ведущие к парковке полицейского участка Торки. Те ворота, что были там раньше, исчезли уже много лет назад. Келли уже не в первый раз пришла в голову мысль, что полиции стоило бы больше внимания уделять безопасности. Конечно, там было видеонаблюдение и все двери, ведущие в полицейский участок, охранялись. Однако Келли казалось забавным, что он может абсолютно спокойно пройти на задний двор полицейского участка и хорошенько там осмотреться. На этот раз его целью было проверить, на месте ли машина Карен. Она стояла там. Бросающийся в глаза голубой «MG» был на своем обычном месте. Келли не был удивлен, что она все еще работает. На самом деле он не думал, что она когда-нибудь уходит с работы раньше семи. И то в короткий день. Он решил поймать ее, когда она пойдет домой.

Мобильный позвонил как раз в тот момент, когда он садился обратно в свою машину. Он посмотрел на дисплей с мыслью, что, может, наконец, Карен решила ему перезвонить. Но это оказался Ник.

– Я был вне зоны весь день, папа. Я только что получил твое сообщение о Мойре, – сказал Ник. – Есть изменения?

– Не думаю.

Келли вдруг осознал, что он на самом деле и не знает. Он не связывался с ее дочерьми с тех пор, как покинул хоспис этим утром. Но никто не звонил ему. Так что он решил: отсутствие новостей – это уже хорошая новость.

– До послезавтра я никак не смогу выбраться в Торки, думаешь, это нормально?

Келли знал, что он имеет в виду. Ник тоже не хотел называть вещи своими именами. Вопрос, который он пытался задать, был «не умрет ли Мойра до послезавтра». А Келли этого не знал.

– Я уверен, что да, – сказал он машинально.

– Хорошо, тогда до встречи.

– Да.

Разговор между отцом и сыном был натянутым. Причиной этому была неизбежная смерть, подумал Келли.

На какое-то время он сосредоточился на мысли о том, чтобы обсудить ситуацию в Хэнгридже со своим сыном, бывшим солдатом. И в определенный момент ему очень захотелось обсудить с ним это дело. Но уж точно не по телефону, подумал он. И не после этого неловкого разговора о Мойре. На самом деле было невозможно говорить о чем-то еще, кроме бедной Мойры. И когда больше нечего было сказать о ней, отец и сын обоюдно согласились угрюмо замолчать.

Не желая думать о Мойре и ее приближающейся смерти, Келли достал из кармана блокнот и начал записывать события последних нескольких дней в хронологической последовательности, тщательно сравнивая коротенькие заметки, которые он делал во время встречи с родителями каждого из трех погибших солдат.

В душе он все еще оставался журналистом, как ни пытался с этим бороться. Он сказал себе, что это будет его последней историей и что история будет грандиозной. Он сказал себе, что на этот раз результатом будет принесенное добро. Это будет настоящий пример помогающей людям журналистики, которой он так искал, работая в газетах, когда был еще достаточно молодым, чтобы верить в свои мечты.

Пока Келли записывал, он размышлял, что делать со статьей, когда она будет готова. Он был уверен, что не раскрыл тему и наполовину, но, с другой стороны, для истории было уже достаточно материала – три, а может, и четыре смерти молодых солдат в Хэнгридже за период менее чем в пятнадцать месяцев, и одна из них, о которой он знает из первых рук, произошла при весьма загадочных обстоятельствах.

Все это уже гарантировало ему публикацию в любой национальной газете. Но с другой стороны, напечатай он историю сейчас, вся британская пресса подключит своих ведущих журналистов.

Последствия, несомненно, будут колоссальными. По крайней мере, армия в Хэнгридже была повинна в шокирующей халатности. В худшем же случае происходило что-то очень страшное, а слова Карен Медоуз уже означали, что помогать следствию военные не спешат.

Так или иначе, Келли оставалось еще столько всего сделать, столько всего выяснить, перед тем как он начнет продавать свою историю. Ему надо еще исследовать военную статистику. Узнать, например, сколько всего за последние годы в армии Соединенного Королевства произошло якобы самоубийств и несчастных случаев. Он думал и о том, не приведет ли встреча с родителями четвертой жертвы к еще большим сюрпризам.

Но, делая записи, он удивлялся, сколько уже может сказать. Возможно, это будет самая крупная история всей его жизни. У него было такое предчувствие.

Как только Карен приехала обратно в свой офис, она сразу же попробовала связаться с судейским клерком по делам насильственной смерти, чтобы спросить его о записях по расследованию дела Джослин Слейд. Возможно, она должна была это сделать еще до встречи с Паркером-Брауном, но тогда ей просто было не до того.

Автоответчик сообщил, что суд по делам насильственной смерти закрыт на слушание и что клерк ей перезвонит, как только сможет. Она оставила короткое сообщение.

Ей было сложно сосредоточиться на чем-нибудь другом, кроме Хэнгриджа. И она все еще думала о встрече с Джерри Паркером-Брауном, прокручивая в голове снова и снова все то, что сказал ей Келли, когда вдруг, к ее полному изумлению, как раз около шести получила мейл от командира девонширских стрелков, настаивавшего на своем приглашении пообедать вместе в воскресенье: «Я знаю, что ты была расстроена, и я тебя понимаю. Но можем же мы оградить нашу личную жизнь от нашей работы? Мне так понравилось проводить с тобой время, и мне бы очень хотелось увидеть тебя в воскресенье, как мы и собирались».

Какой он все-таки хитрый сукин сын, подумала Карен.

Она сразу же нажала на «стереть». Она не могла поверить в то, что у этого мужчины хватило наглости написать такое письмо. В одном она была абсолютно уверена: она не может больше рисковать. Больше никаких неофициальных встреч с полковником Джеррардом Паркером-Брауном. Он что-то скрывал. Сейчас она в этом не сомневалась. Она также не сомневалась в том, что он все это время ее использовал. И очень остро чувствовала, что, отправив свое сообщение с просьбой не отказываться от воскресного свидания, Паркер-Браун продолжал пытаться ее использовать. Одна только мысль об этом заставляла ее пылать от ярости.

Из-за того, как она себя чувствовала, Карен не хотела пока общаться с Джоном Келли. На самом деле, увидев его имя на дисплее своего телефона, она не только намеренно не ответила на звонок, но и попросила клерка, который подходил к телефону в ее офисе, отклонять все звонки Келли. Ей надо было звонить самой. Расследование обещало быть трудным. Из тех расследований, которые либо делают человеку карьеру, либо рушат ее.

Карен не была трусом. Она нисколько не боялась рисковать. И, господи, как же ей хотелось испортить легкую щегольскую жизнь Паркера-Брауна. Она вдруг подумала, что уже достаточно рисковала своей карьерой. Не раз она ставила себя в такую ситуацию, что ее работа висела на волоске, и по крайней мере два из этих случаев были связаны с активным участием Джона Келли.

И теперь она понимала, что стоит на грани нового приключения. Она знала, что не следует делать нового шага, не получив официального разрешения от начальника полиции дальше расследовать хенгриджское дело. Тем не менее, если даже такого разрешения она не получит, то все равно вряд ли сможет удержаться и не предпринимать никаких дальнейших действий.

Ее размышления были прерваны необходимостью идти на совещание по взаимодействию между полицией и уголовно-следственным отделом, и, стараясь выбросить из головы мысли о Хэнгридже хотя бы на какое-то время, она отправилась в главное здание, примерно за полчаса до того времени, как приехал Келли.

Когда совещание наконец закончилось, вскоре после половины восьмого, Карен вышла через заднюю дверь, и только тогда она вспомнила, что клерк суда по делам насильственной смерти так и не перезвонил ей.

Келли хотел бы написать роман хотя бы на половине того энтузиазма, с которым он занимался хэнгриджским делом. Он был весь поглощен размышлениями о статье, когда краем глаза заметил, как «MG» Карен выезжает со стоянки полицейского участка, поворачивает налево к «Лэндсдауну» и движется к нему. Как же она умудрилась перейти дорогу таким образом, что он не заметил? Затем с проворством, удивительным для человека его возраста, размера и образа жизни, которое он тем не менее так часто проявлял, Келли ловко выскочил из машины и очутился прямо на дороге перед машиной Карен, заставив ее резко затормозить, чтобы не сбить его.

Она затормозила, взвизгнув шинами, открыла окно и высунула голову. Келли продолжал стоять перед ее маленьким автомобилем. Он ждал потока ругательств и получил его.

– Какого хрена ты делаешь, ты, кретин? – закричала она.

– Мне надо было тебя увидеть, – начал Келли.

– О'кей, но почему тебе захотелось при этом попасть под колеса?

– Э-э, я боялся, что упущу тебя, – запинаясь, ответил Келли. – Я пытался дозвониться до тебя весь день. Я думал, ты намеренно не отвечаешь на мои звонки…

– И решил поджидать меня у двери, так, козел? Думаю, тебе не пришло в голову, что я могу быть занята?

Это, конечно, было явной ложью. Карен просто избегала его. Но в порыве ярости она всегда была изобретательной.

– Я думаю, ты простишь меня, когда я расскажу тебе все, что я узнал.

Келли собрался с духом, обошел машину Карен и оперся на нее, смотря пристально Карен в глаза. Но та, казалось, не была расположена прощать.

– Послушай, Келли, – сказала она. – В моей голове сейчас нет времени на тебя. Ты передал мне потенциальную атомную бомбу. Есть определенные процедуры…

– С каких пор тебя волнуют процедуры?

– С тех пор как я чуть было не потеряла работу, когда прошлый раз связалась с тобой.

– Да брось, Карен.

– Нет, это серьезные вещи, Келли, и на этот раз я собираюсь делать все строго по инструкции. Я действую через начальника полиции, я действую через министерство обороны, я действую через нужные каналы. Есть определенные правила, по которым полиция может расследовать военные дела, и на этот раз я собираюсь безоговорочно следовать им. Так что спасибо, что обратил мое внимание на это дело, и теперь убирайся ко всем чертям.

Сказав это, она рывком выжала сцепление и двинулась вперед, снова взвизгнув шинами. Келли сделал шаг назад. Он все же еле избежал того, чтобы его левую ногу не переехало заднее колесо. С трудом удерживая равновесие, он сложил руки у рта и крикнул что было сил:

– Я узнал еще об одной, Карен! Произошло четыре смерти! Как минимум, Карен, четыре смерти, как минимум!

Машина резко затормозила. Снова скрежет резины. Келли дрогнул. Он был большим поклонником «MG», и, хотя не признавался в этом, ему нравились и современные имитации, как машина Карен.

Противный скрежещущий звук (Карен снова переключила передачу), и маленькая машина неожиданно дернулась, подъехала к Келли задом и едва не переехала ему обе ноги.

Водительское окно все еще было открыто.

– Залезай в машину, – крикнула она.

Келли поспешил залезть на пассажирское сиденье. Он не даст ей времени передумать. Ну уж нет.

– Так что ты там творишь, ты, ублюдок?

Келли не стал ходить вокруг да около:

– Я ездил к матери Джослин Слейд.

– Да, я могла это предвидеть, хотя просила тебя не делать этого.

Келли пожал плечами:

– А чего ты ожидала, Карен? Мы оба прекрасно знаем, что произойдет, если ты свяжешься со всей этой военной бюрократией. Это уже происходит, Карен. Ты не отвечала на мои звонки весь день. Потому что ты не знаешь, что мне сказать, ведь так? Ведь у тебя связаны руки, Карен, разве нет? И если бы я не поехал к миссис Слейд, никто из нас не продвинулся бы ни на шаг, и ты знаешь, что это правда.

– Что ж, тогда спасибо тебе за то, что мы продвинулись. Ты в этом так уверен?

– Миссис Слейд известно о еще одном случае так называемого самоубийства, – сказал он прямо. – Солдат из Хэнгриджа рассказал ей о молодом новобранце, который покончил с собой за шесть месяцев до смерти ее дочери. Солдат хотел утешить ее, хотел, чтобы она не винила во всем себя.

Келли перебил гудок белого транзитного грузовика. Машина Карен так и стояла неподвижно на опасном углу и перекрывала ему дорогу.

Карен сердито взглянула на водителя, быстро провела левой рукой по лбу, переключилась на первую скорость и вдруг рванула по направлению к ближайшему перекрестку. Она обернулась и посмотрела на Келли немного примирительно:

– О'кей, Келли. Расскажешь мне все за рыбным ужином. Я ничего не ела весь день.

– Отлично, – сказал Келли, подумав, что все происходит так, как обычно и бывает между ним и Карен Медоуз.

Естественно, она и не спросила его, не голоден ли он. Но то, как все складывалось, было очень привлекательным. Он вдруг вспомнил, что и сам почти ничего не ел, за исключением двух завернутых в пластик сэндвичей, купленных на заправочной станции, и нескольких шоколадок. И теперь он собирается поужинать жареной рыбой в рамках программы здорового питания, с усмешкой подумал он.

Они ели треску и жареную картошку вприкуску с хлебом и маслом и запивали бесконечными стаканами чая в месте, которое оба считали своим любимым, – забегаловкой «фиш-энд-чипс». Та притаилась в узком переулке недалеко от вокзала. Келли рассказал Карен все, что он знал.

От воинственной резкости Карен не осталось и следа еще до того, как они приехали в ресторан. В конце концов, она только притворялась. Она молча слушала, пока Келли не окончил свой рассказ.

– Еще одна смерть, – пробормотала она сама себе. – И не просто еще одна смерть, а еще одна смерть, о которой эта сволочь – Джерри Паркер-Браун – не рассказала мне.

– Это пока что еще неподтвержденная информация, но мы знаем примерную дату, и, я полагаю, дело было либо в самих казармах, либо в их окрестностях, – сказал Келли. – Так что я надеялся, ты можешь проверить эту информацию в суде по делам о насильственной смерти. Семьи погибших солдат пока что были лучшими источниками информации. И если этот молодой человек, Тревор, действительно погиб при загадочных обстоятельствах, то нам надо будет встретиться и с его семьей.

Карен выглядела задумчивой.

– Ну, сначала надо убедиться в том, что он вообще существовал, не так ли?

– Да, конечно, но…

– И если это так, – перебила его Карен, – что я действительно собираюсь сделать в первую очередь, так это начать официальное расследование. Я очень надеюсь, что при четырех жертвах, погибших в таких обстоятельствах, даже наш начальник полиции будет убежден в его необходимости.

– Разумеется.

– Ты никогда не имел дела с Гарри Томлинсоном. – Карен выглядела удрученно. – Ты должен знать, что я поехала еще раз встретиться с Джеррардом Паркером-Брауном сегодня днем, – продолжала она, осторожно стараясь не упоминать того, что она встречалась с ним и сегодня утром.

– И?

– Он был абсолютно таким же, как и прежде, по крайней мере внешне. Выглядел как человек, готовый помочь и сотрудничать, и почти не промахивался. Отрицал, что специально сбил меня с пути, естественно.

И она вкратце пересказала ему разговор с полковником в Хэнгридже, вновь не упоминая ни об их отношениях, ни о том, что она чувствовала, что Паркер-Браун пытался манипулировать ею. В конце концов, Келли это не касалось.

Теперь настала очередь Келли слушать не перебивая.

– И он, разумеется, не сказал о смерти солдата по имени Тревор? – наконец спросил он.

– Конечно нет. Чем больше я узнаю, благодаря тебе, нужно сказать, тем больше убеждаюсь в том, что Паркер-Браун пытается оградить от посторонних глаз себя и свой ненаглядный Хэнгридж. Конечно же, он не горит желанием признаваться в хоть одном из самоубийств в части и уж тем более в чем-то более серьезном, пока у него не останется другого выбора.

– И каков, по твоему мнению, должен быть следующий шаг? – спросил Келли.

– Я тебе уже сказала, что я хочу сделать, и я на самом деле собираюсь на этот раз действовать по инструкции, – сказала Карен. – У меня нет выбора. Это дело может оказаться очень серьезным. С этого самого момента я должна быть чрезвычайно осторожной в отношении любой информации, которую получаю. И я знаю, ты посчитаешь это нечестным, но если информация от Маргарет Слейд подтвердится, не думаю, что смогу дать тебе полные данные на этого парня Тревора, не говоря уж об адресе его семьи.

– Хм, – неодобрительно пробурчал Келли ртом, набитым треской. – Чертовски верно. Я думаю, это нечестно. Во-первых, это я тебя втянул, и, какую бы информацию ни добыл, сразу же выкладываю ее тебе. В то время как ты не готова делать то же самое.

Келли был в своем репертуаре. Он разговаривал так эмоционально, что едва мог удержать во рту еду, которую пытался жевать. Две рыбные крошки упали с его губ на тарелку. Теряя терпение, он сделал большой глоток чая. А затем погрузился в злобное молчание и просто сидел, уставившись на нее.

Карен вздохнула. Как бы то ни было, реакция Келли была вполне предсказуема, и она сама бы отреагировала точно так же, будь она на его месте. Они всегда были родственными душами, как бы ей ни было трудно в этом себе признаться.

– Я не говорила, что не дам тебе никакой информации, Келли, – произнесла она, – Я просто сказала, что мне надо быть очень осторожной и с самого начала действовать строго по инструкции. Вот и все.

– Что почти одно и то же, – пробормотал Келли опять с полным ртом рыбы. Он сделал еще глоток чая, чтобы очистить рот от еды и говорить нормально. – Брось, Карен. Если слова Маргарет Слейд подтвердятся, то не только начнется расследование смерти этого молодого человека, но и в прессе его история будет освещена. И таким образом, я всегда могу попросить Сэл из «Аргуса» покопаться в газетных вырезках, что я, кстати сказать, и сделал, чтобы найти адрес Крейга Фостера. Если не знать его имени, это будет немного сложнее, но в основном все, что ты можешь сделать, – это сэкономить мое время.

Тут зазвенел мобильник Келли, так что у Карен не было времени ответить, и это было для нее своего рода выходом. Она понимала, что снова ввязывается вместе с Келли в нечто очень серьезное. Она сосредоточилась на еде, в то время как Келли отвечал на звонок с воинственностью, свойственной расположению духа, которое на него нашло.

– Да, – резко выпалил он.

Но почти в ту же секунду голос его изменился.

– Выезжаю. – Голос его дрожал. – Буду минут через пятнадцать, не позже.

Карен вопросительно посмотрела на него, когда он закончил разговор. Вся краска, казалось, сошла с его лица. Она не могла и представить, что за новость ему только что сообщили, если она так на него подействовала.

– Это Мойра, – тихо сказал он. – Она в хосписе в Ньютон-Эбботе. Мне надо идти. Она, скорее всего, в очень тяжелом состоянии. Это была Дженифер. Она сказала, ее мама, ну…

– Мойра? – спросила Карен, которая была по-настоящему потрясена. – Я даже не знала, что она болеет.

– Ну…

Его голос опять умолк.

– Что же ты, глупый мерзавец, не сказал мне? Мне очень нравится Мойра, ты же знаешь, как я к ней привязана.

– Да, – перебил Келли.

Как всегда, он не хотел говорить о чувствах, не хотел показывать своих и видеть чужие, не хотел он и говорить о смертельной болезни своей подруги с кем-нибудь, кроме ее самой или ее семьи. Вероятно, он не сможет говорить об этом и с ними, даже если они и захотят. Может, он просто обманывает себя, думая, что смог бы это сделать.

Он резко встал и направился к двери.

– Келли, – крикнула Карен ему вдогонку.

Келли повернулся в дверях. Он выглядел ужасно. Голова опущена, загнанный взгляд. Карен сочувствовала ему.

– Ты мне тоже очень нравишься, Келли, – сказала она с нежностью, которая удивила даже ее саму. А затем, вложив в свой голос столько строгости, сколько она только могла, добавила: – И не забывай этого.

Келли уставился на нее, будто бы вообще ее не видя, на несколько секунд. Затем выдавил из себя очень слабую улыбку:

– Ты же босс.

– Да, и об этом тоже не забывай.

Все три дочери Мойры были с ней в ее палате. Они повернулись, чтобы взглянуть на Келли, когда он зашел в комнату, наделав при этом больше шума, чем хотел.

Всю дорогу – от парковки, через передний холл, на первый этаж, по длинному коридору к лестнице на дальнем конце его и еще три этажа – он бежал, слишком возбужденный, чтобы поехать на лифте. Он тяжело дышал, когда ворвался в палату, и подозревал, что глаза его были красными, а волосы взъерошенными.

– Извините, – сказал он машинально. И понял, что голос его был высоким и писклявым.

Он сфокусировал взгляд на больной женщине, лежащей без движения на кровати. Лицо ее было мертвенно-бледным, глаза крепко закрыты, и он не видел никаких признаков того, что она дышит.

– Она, она… – начал было он.

Но он не мог, просто не мог выговорить ни слова, не мог сформулировать вопрос. Он просто не мог спросить никого из девочек, умерла их мать или нет. А он еще полагал, что способен говорить с ними о ее болезни. Господи! Иногда он чувствовал себя просто ничтожеством.

– Она без сознания, Джон, – тихо ответила Дженифер. – Почему бы тебе не взять стул. Посиди рядом с ней.

Не в первый раз Келли был восхищен спокойствием и достоинством девятнадцатилетней девушки. Он считал ее просто чудесным ребенком и поклялся себе, что однажды непременно скажет ей об этом. Но не сейчас. Сейчас неподходящее время и неподходящее место. И в любом случае он не может говорить. Опять не может говорить.

Слева от двери был оранжевый пластиковый стул. Он принес его к кровати и сел, как сказала Дженифер, рядом. Над кроватью Мойры были часы. Они показывали двадцать один двадцать три. Келли покинул хоспис в полвосьмого утра и с тех пор ни разу не позвонил узнать, как она.

И все же, и все же он так ее любил. Он нежно прикоснулся к ее щеке. Она была холодной и влажной. Он надеялся, что Мойра знала, как она дорога ему, по-настоящему дорога. Хоть он и не всегда показывал это, а иногда вел себя очень нехорошо по отношению к ней. Сейчас, когда было уже поздно, слишком поздно, он так хотел изменить свое прошлое поведение во многих случаях! Лучше заботиться о ней, пока они были вместе, и быть лучшим другом.

К нему пришли воспоминания о времени, что они провели вместе. Он старался сосредоточиться на том, что происходило сейчас в этой комнате, старался думать о том, чем же он может помочь сейчас. Но его веки, казалось, налились свинцом. Да, конечно, это был длинный день, и он мало спал прошлой ночью. Он заморгал и посмотрел на всех трех дочерей Мойры – Дженифер с одной стороны кровати, две ее сестры с другой. Девочки тихо сидели и смотрели на свою маму. Дженифер держала ее правую руку, Паула левую, Лини время от времени гладила ее волосы. Все молчали. На самом деле сказать было уже нечего. Келли ерзал на своем пластиковом стуле, пытаясь сесть удобнее. Это не помогало. Медленно тикали минуты. Тишина. У Келли во рту пересохло. Он облизал губы и подумал о том, чтобы вызваться поискать кофе или чаю. Он опять заерзал на стуле. Он сидел неудобно и чувствовал себя не в своей тарелке. Все же какое-то время спустя веки его стали совсем тяжелыми, и он больше ничего не помнил, пока кто-то осторожно не потрогал его за руку. Он открыл глаза. Было больно. Глаза были воспалены, и веки словно слиплись. Должно быть, он снова уснул. Он не знал, как это ему удалось при таких обстоятельствах, в таком неудобном положении. Он также не имел представления о том, сколько он проспал. Машинально взглянул на часы. Они показывали два. Видимо, он каким-то образом проспал три часа.

Это Дженифер трясла его за руку. Спокойная, хладнокровная, чудесная Дженифер, которая теперь совсем не выглядела спокойной. Слезы ручьем катились у нее по щекам.

– Ее нет, Джон, – плакала она. – Она умерла. Мама умерла.

Келли попытался встать. Это получилось не с первого раза. Его левая нога онемела, а позвоночник, казалось, застыл.

Наконец, слегка шатаясь, он выпрямился. Он уставился на Мойру, лежащую на кровати. На самом деле она выглядела почти так же, как и в последний раз, когда он ее видел. Когда она еще цеплялась за жизнь. Но теперь она ушла. Первая реакция Келли удивила и шокировала его самого. Он вдруг сразу ощутил чувство огромного облегчения. Для Мойры. Для ее девочек. И конечно, для него. А затем его захлестнула пустота.

Он обнял Дженифер и потянул ее к себе. Она уткнулась головой в его грудь и тяжело зарыдала.

Возможно, это было странно, но Келли стало немного лучше, не оттого, что Дженифер разрыдалась, а оттого, что она нашла в нем человека, на груди которого можно выплакаться. Если он еще способен утешить Дженифер, то, может, он не такой уж конченый подонок.