Тем временем Карен оставила в Хэнгридже Купера, Томпкинса и остальных, чтобы они провели опрос и, если понадобится, опросили весь личный состав части, а сама направилась обратно в полицейский участок Торки. За рулем по-прежнему был констебль Микки Тернер.
По дороге она пыталась дозвониться до Келли, но оба его телефона, мобильный и домашний, были переключены на автоответчик.
– Я надеюсь, что ты все еще спишь, Келли, и не делаешь никаких глупостей, – сказала она. – Я просто хотела связаться с тобой. Ты представляешь, Паркер-Браун смотал удочки. Позвони мне, как только сможешь, чтобы я знала, что у тебя все нормально. Давай будем держать контакт.
Когда Карен приехала в офис, ей сказали, что патруль, вернувшись с контрольного обхода, доложил, что взятый напрокат «вольво» Келли не стоит у дома и в доме, по всей вероятности, никого нет.
– Черт бы его побрал, – пробормотала она.
Он наверняка наделает глупостей. Карен волновалась. Его жизнь все еще могла быть в опасности.
Проинструктировав констебля относительно дальнейших поисков, она приложила все усилия, чтобы выкинуть Келли из головы. Больше она ничего не могла сделать.
Затем она связалась с Томлинсоном, чтобы поторопить его. У дела было две стороны. Паркер-Браун был выведен из опасной зоны, во-первых, с необычайной быстротой и, во-вторых, в очень интересное время – как раз в тот момент, когда ей дали разрешение начать полномасштабное расследование дела Хэнгриджа.
Карен подозревала, что ее подставили. Она почти не сомневалась в том, что Гарри Томлинсон, следуя своим клубным правилам, снова позвонил Паркеру-Брауну и предупредил о том, что его ожидает. Хотя она была уверена и в том, что начальник полиции даже и на секунду не мог себе представить, что Паркер-Браун сразу же сделает ноги. Дело слишком серьезное. Хотя это и было слегка по-детски, она с нетерпением ждала разговора с Томлинсоном.
И в самом деле, когда она рассказала о ситуации, с которой столкнулась в Хэнгридже этим утром, Томлинсон был одновременно поражен и обижен.
– Что? Он просто исчез? И никому ничего не сказал?
Карен знала, что начальник полиции имел в виду – не сказал ему, что замышляет исчезновение. И это, конечно, нарушало все правила его сраного кодекса чести.
– Именно так, сэр, – холодно ответила Карен. – И теперь важнейшей частью расследования становится поиск Паркера-Брауна. Пока что мне сказали только то, что его перевели, что он на специальном задании и что его местонахождение засекречено. Все это попахивает заговором. Честно говоря, сэр, я надеялась, что вы сможете как-то помочь. Надавить на Минобороны, чтобы они сказали нам, где он и все такое.
– Хм. Я сделаю все, что в моих силах.
Наконец-то начальник полиции не возражал. Быть может, подумала Карен, он просто не посмел. Ему, разумеется, очень не хотелось, чтобы о том, как он предупредил Паркера-Брауна о начатом расследовании, стало известно.
– Спасибо, сэр, – сказала она.
– Он, конечно, уже вполне мог успеть скрыться. Вот-вот может начаться война в Ираке, и это уничтожит все его следы.
– Это возможно, сэр.
– Но с другой стороны, он, возможно, вообще никуда не уезжал. Если вы правы в том, что военные устроили дымовую завесу, то он, может, просто пошел домой и сидит там, отдыхает.
– Да, сэр.
Когда Карен положила трубку, она несколько секунд просто сидела не шевелясь. Вчера начальник полиции безошибочно догадался о том, что она подговорила Фила Купера и команду поддержать ее. Возможно, она снова недооценивает его. Разумеется, Паркер-Браун вполне мог быть дома. Почему же, черт побери, ей самой не пришло это в голову?
Поколебавшись несколько секунд, она опять позвонила в Мидлмур, на номер, по которому, она знала, есть прямая связь с секретарем Томлинсона.
Джоан Локкарт, как всегда, была холодна. Карен заговорила энергично и по-деловому:
– Я хотела узнать, нет ли у вас домашнего адреса полковника Паркера-Брауна?
– Наверное, есть, – ответила Джоан.
Карен мысленно досчитала до шести.
– Не могли бы вы посмотреть его для меня? – спросила она очень вежливо.
Несколько секунд на том конце провода молчали. Джоан, вероятно, проверяла компьютерную базу данных.
– «Старый особняк», Роборо, – сухо сказала она, снова взяв трубку.
Возможно, Карен и недолюбливала Джоан, но всегда восхищалась тем, как секретарь делает свою работу. И если бы они были не на разных концах провода, а в одной комнате, быть может, Карен даже обняла бы ее. И это было бы выражением искренней благодарности.
Тем не менее она была немного озадачена. Роборо была деревней на окраине Дартмура, расположенной очень удобно в нескольких милях от центра Плимута. За последнее время она стала очень модным местом. «Старый особняк» казался Карен просто шикарным адресом. Паркер-Браун говорил ей, что женился на очень богатой невесте, но, как она поняла, после развода его финансы истощились. В разговорах они не касались темы жизни Джерри в то время, когда он не находится в полку, а «Старый особняк» не выглядел названием дома, который выбрал бы для проживания одинокий человек.
Келли не прослушал ни сообщение Карен, ни чье-либо еще. Его мобильник оставался выключенным по пути в Лондон и обратно и потом, когда он наконец добрался до дому.
Поездка домой была настоящим кошмаром. Келли все еще чувствовал себя нехорошо. Ему повезло, и он сумел поймать такси почти сразу, как вышел из дома Ника. Это было очень хорошо, потому что он боялся, что может просто упасть.
По дороге через Лондон до вокзала Паддингтон ему немного полегчало, но весь путь на поезде до Ньютон-Эббота он почти ничего не соображал. В голове его вспыхивали ужасные образы смерти и разрушения, и некоторые из них были памятью о многолетней работе в газете, а некоторые – просто плодом его воспаленного воображения.
Где-то около Тонтона он впал в беспокойный сон, но это не принесло ему никакого облегчения. Келли снилось, что он снова в Северной Ирландии 70-х и что его с завязанными глазами повезли в какое-то секретное место, где он должен был взять интервью у лидера ИРА.
Но когда повязку с глаз сняли, то он увидел перед собой Ника с винтовкой в руках, направленной ему прямо в голову.
– Ты ни черта не понимаешь, – кричал Ник. Но говорил он не своим голосом, а чужим, с сильным ольстерским акцентом.
Затем громкий удар, яркая вспышка света, и Келли проснулся в холодном поту, как раз когда поезд подъезжал к станции Ньютон-Эббот.
Келли уже был за рулем, хотя всего несколько миль по дороге до станции (когда он знал, что действительно делает то, чего делать не стоит), и вот теперь ему нужно было ехать домой – хорошо понимая, что последствия недавнего удара по голове еще далеко себя не исчерпали. И что еще хуже, вести требовалось огромный неуклюжий «вольво», потому что у Келли не было ни времени, ни желания поменять его на «MG», хотя он знал, что его маленькая машина уже отремонтирована. Ему пришлось очень напрягаться просто для того, чтобы видеть, пока он очень медленно ехал к улице Церкви Святой Марии.
Оказавшись в родной обстановке, Келли шлепнулся в кресло у окна с видом на залив и закрыл глаза. Он не спал, но и не бодрствовал. Несколько раз звонил телефон. Келли не обратил внимания. Не было ни одного человека на всем белом свете, с кем бы он хотел разговаривать. Ни одного.
Позвонили в дверь. Келли выглянул в окно. На улице была припаркована патрульная машина, и два констебля в форме стояли у его двери. Келли тяжело вздохнул. Он знал, что если попытается проигнорировать их, то его просто не оставят в покое.
– С вами все в порядке, сэр? – спросил старший, когда Келли открыл дверь.
– Да. Все нормально. – Келли был краток. Он просто хотел, чтобы патрульные поскорее ушли.
– Вы не возражаете, если я спрошу вас, где вы были, сэр?
– Да просто ходил в магазин.
– Вы довольно долго ходили по магазинам, не так ли, сэр?
Келли пожал плечами.
– Ладно. Просто больше никуда не уходите, не предупредив нас, хорошо, сэр?
– Я не собираюсь никуда идти, констебль, – сказал Келли.
И это была правда. Ему больше некуда было идти.
Чуть больше чем через час Карен и Микки Тернер приехали в Роборо. «Старый особняк» оказался огромным гранитным зданием на окраине деревни, с видом на торфяники. Карен была права. Дом, с обсаженным деревьями частным подъездом, с очевидно огромным участком, был безусловно шикарным. И казалось, за домом хорошо ухаживали. Все это должно было стоить бешеных денег.
Она с интересом огляделась вокруг. Эта собственность, скорее всего, приобретена на деньги богатой жены Паркера-Брауна. С жалованьем простого офицера к такому жилищу даже не приблизишься. Но какая женщина оставит своему бывшему мужу такое наследство при жизни, спросила Карен себя. Да и вообще, разве Паркер-Браун не упоминал, что после развода он оказался в несколько затруднительном финансовом положении?
Когда Карен и Тернер подошли к высокому, украшенному портиком входу в дом, Карен, все еще осматривая шикарное здание и окрестности, стояла сзади, позволив молодому констеблю Тернеру позвонить в дверь.
Высокая элегантная женщина, лет чуть за сорок, но очень хорошо сохранившаяся, открыла им дверь.
– Да? – холодно сказала она, стряхнув со лба прядь крашеных светлых волос. Присутствие двух полицейских на пороге дома, казалось, нисколько ее не волновало.
Карен, которая была теперь еще больше удивлена тем, что дверь открыла женщина, доверила представляться Тернеру.
– Мы ищем полковника Джеррарда Паркера-Брауна, мадам, – сказал он.
– Моего мужа? Вам назначено?
Ее мужа? Не в первый раз за это расследование Карен почувствовала, будто ее ударили в живот. По правде говоря, она начала подозревать такую возможность с того момента, как Джоан Локкарт дала ей адрес Паркера-Брауна. Но, боже, этот мужчина хорошо запудрил ей мозги!
– Он здесь, миссис Паркер-Браун? – резко перебила она.
– Да…
– В таком случае, прошу вас, позовите его немедленно.
Через несколько минут Паркер-Браун показался у входной двери. На нем были джинсы и английский свитер для игры в регби. Он был так же чертовски привлекателен, как и всегда. И если неожиданный визит Карен его смутил, то он не подал виду. Однако Карен помнила, что этот человек превосходный актер. Можно было назвать это по-другому. Теперь Карен больше нравилось определение «шарлатан» или «мошенник».
– Карен, – начал он с улыбкой, – какой неожиданный прият…
– Для вас – детектив Медоуз, – выпалила она. – Я здесь, чтобы официально допросить вас по поводу серии подозрительных смертей солдат в вашем полку.
– А. Только я боюсь, что вы опоздали.
– Что? – Карен чуть было не сорвала голос.
– Да. Как только мне стало известно о начале полицейского расследования, я понял, что мне придется давать показания. Так что я посоветовался с начальством и дал показания по всей форме двум офицерам из Центрального управления, которые приехали сюда сегодня рано утром. Очевидно, в министерстве обороны начали беспокоиться, обратив внимание на количество самоубийств на некоторых армейских базах, и началось расследование, которое рассмотрит проблему в масштабе всей страны. Поэтому эти парни тоже включились в дело. Как я и говорил вам, детектив, мы очень серьезно относимся к благополучию наших солдат. Без сомнения, мои показания дойдут и до вас в свой срок. Мне сказали, больше от меня ничего не требуется.
Не сомневаюсь, подумала Карен. Она никогда ничего не слышала о расследовании, о котором только что говорил Паркер-Браун, и подозревала, что оно было состряпано за последние двадцать четыре часа, если вообще когда-либо существовало.
Вслух же она сказала:
– Понимаю. Но тем не менее, полковник, я старший офицер, возглавляю расследование здесь в Девоне, а потому, боюсь, вам придется снова дать показания прямо сейчас, мне и констеблю Тернеру, и ответить на некоторые дополнительные вопросы, которые у нас, возможно, возникнут. Так что, может быть, вы все-таки пригласите нас войти?
Паркер-Браун не сдвинулся ни на миллиметр. И как всегда, по его выражению лица ничего нельзя было прочесть.
– Очень жаль, детектив. Но мое начальство в министерстве обороны приказало мне не отвечать более ни на какие вопросы полиции. Кажется, я уже выполнил все свои обязанности.
– Боюсь, что я с этим не согласна, полковник, и я вынуждена настаивать. – Карен очень старалась, чтобы ее голос звучал спокойно. Она была просто в бешенстве.
– О, вы собираетесь арестовать меня, детектив?
Паркер-Браун был таким спокойным, что Карен хотелось ударить его.
– Нет. Пока еще нет.
– В таком случае, детектив, я не сомневаюсь, что вы поймете меня, если я предпочту выполнить приказ своего начальства.
Несколько секунд Карен пристально смотрела на него. Если бы она знала, что это сойдет ей с рук, она бы точно ударила его. Она попала в ловушку и понимала это. Жестом приказав Тернеру следовать за ней, она развернулась и пошла прочь от дома.
– Только не думайте, что на этом все закончится, – сказала Карен через плечо, как ей показалось, довольно неубедительно. – Мы еще вернемся.
– Буду ждать с нетерпением, – ответил он.
Он явно насмехался над ней, а в голосе было столько надменности, подумала Карен.
Для нее это было уже слишком.
Когда Тернер сел в их машину, Карен вернулась к Паркеру-Брауну, который так и стоял в дверях своего дома.
– Я встретила твою жену, – тихо сказала она.
– А, – сказал он.
Она ждала, когда он скажет что-нибудь еще. Он молчал.
– Почему? – спросила она.
Он сразу понял, что она имела в виду.
– Я думал, ты не захочешь иметь со мной дела, если будешь знать, что я женат.
Он, конечно, и понятия не имел, сколько иронии было для нее в этих словах. Она не знала этого и о Филе Купере. К сожалению, она не всегда вычеркивала женатых мужчин из своих планов. А вот прирожденных лжецов всегда.
– Ты просто сволочь во всех отношениях, – сказал она. Глаза ее светились от злобы. – Я тебя достану, обещаю тебе это.
Он ничего не ответил. Но ей показалось, что в этих странно женоподобных карих глазах мелькнула крохотная искорка беспокойства. В случае Паркера-Брауна это было достижением.
Келли так и просидел в кресле у окна остаток дня и всю ночь, снова и снова прокручивая случившееся в голове.
Общее число неожиданных смертей в Хэнгридже – шесть человек: Тревор Парсонс, Джослин Слейд, Крейг Фостер, Джеймс Гейтс, Алан Коннелли и Роберт Морган.
Смерть Парсонса, кажется, действительно могла оказаться самоубийством. Джослин Слейд и Крейг Фостер, по словам Ника, были убиты жестоким и загадочным ирландцем. Смерть Джеймса Гейтса все еще оставалась неясной, хотя Келли был почти уверен, что его тоже убили, возможно, по приказу Паркера-Брауна. Коннелли, скорее всего, был отправлен на тот свет Паркером-Брауном и ирландцем. А молчание Ника в ответ на отцовское обвинение в убийстве Моргана склоняло Келли к мысли, что это последнее убийство совершил его сын.
От этих мыслей голова была готова взорваться. Келли было плохо. Он сидел, уставившись в пустоту, отчаянно пытаясь привести свои мысли в порядок. Телефон звонил еще несколько раз, но Келли продолжал его игнорировать.
Ночью ему не удалось нормально выспаться. Лишь урывками впадал он в тревожный сон.
Утром, чувствуя себя по-прежнему отвратительно, он решил все-таки проверить свой автоответчик, хотя и сомневался, что ответит на оставленные сообщения.
Несколько было от Маргарет Слейд:
«Джон, дело сдвинулось с мертвой точки. Мы тоже планируем внести наш вклад, постараться сделать так, чтобы дело не замели под ковер. Мы собираемся обратиться в парламент в конце недели – хотим предать это гласности. Мы хотим объявить, что требуем публичного расследования. Газетам уже известно, что что-то происходит. Ведь пошли слухи, не так ли? Нил Коннелли уже явно рассказал местному репортеру в Шотландии – теперь он, мол, считает, что его сына убили и что, возможно, это не единственная жертва. Со мной уже пытались связаться „Гардиан“, „Сан“, „Мейл“, „Миррор“, но я пока что дала отпор, потому что я хочу знать, что вы собираетесь делать. Пожалуйста, перезвоните мне».
«Джон, где вы? Мне кажется, что нет такой газеты в нашей стране, которая мне не звонила. Джон, наверное, самое время действовать».
«Джон. Пожалуйста, позвоните мне».
«Джон, если сегодня вечером вы не позвоните, мне придется попытаться уладить все самой. Я собираюсь начинать давать интервью».
Келли тупо уставился на телефон. Он знал, что ему надо перезвонить Маргарет Слейд. Она не заслужила того, чтобы ее так неожиданно бросили. Но он чувствовал, что просто не может этого сделать. Он не может рассказать ей о том, что узнал. Пока не может. Но что самое худшее – у него было ужасное чувство, что, пока он не сделает что-нибудь, пока не расскажет Карен Медоуз все, что Ник рассказал ему, пока не продаст собственного сына, – правда никогда не выйдет наружу, даже если семьи действительно добьются публичного расследования.
На его телефоне также было несколько сообщений от Карен Медоуз:
«Я надеюсь, что ты дома, Келли. Мне доложили, что ты исчезал. Пожалуйста, подойди к телефону. Ты мне все еще нужен в этом деле. Ты и представить себе не можешь, какую стену воздвигнула армия, чтобы помешать нам добраться до правды. Одно я могу сказать тебе точно: наше расследование – это только начало».
Последний звонок был от Дженифер:
«Я оставила сообщение и на твоем мобильнике, Джон. Я думала, ты собирался зайти к нам. У меня есть кое-какие новости».
Он выключил автоответчик, выдернул телефон из розетки и несколько минут сидел, уставившись в пустоту. Наконец он встал, пошел в ванную и вытащил пакетик нурофена, который всегда был у него в шкафчике. Затем он поднялся наверх и обыскал кухонный шкаф, где хранились все остальные лекарства. Он нашел немного парацетамола, еще нурофен, но самое лучшее – на три четверти полную бутылочку снотворных таблеток, которые прописали Мойре, когда она только начинала болеть. И в кармане его куртки все еще были остатки убойных болеутоляющих, которые ему дал полицейский доктор. Он собрал все это в кучу и положил в плетеную корзиночку на столе, которую Мойра использовала под хлеб. Затем он пошел к другому шкафчику на кухне, который служил ему баром. Келли знал, что алкоголик, который просто избегает встреч со спиртным, чтобы не пить, вряд ли достигнет желаемого результата. Он ни разу еще не соблазнился тем спиртным, которое держал дома. Келли всегда думал, что не надо лишать гостей возможности выпить только потому, что хозяину пить небезопасно. Он порылся в своем баре и в самой глубине нашел нераспечатанную бутылку «Гленморанджи», который – повод для смеха – был любимым солодовым виски Ника. И Келли, когда он пил.
Он достал из шкафчика бутылку, нашел подходящий стакан, взял корзиночку с лекарствами и направился в гостиную. Он включил радио. На «Классик-FM» играло что-то из Моцарта, хотя он и не знал точно, что именно. Он включил звук на полную катушку. Хотелось заглушить собственные мысли.
Он задвинул шторы на окнах, что выходили на улицу, сел в свое любимое кресло, откинулся и попытался расслабиться. Второй раз за последние три дня он приготовился умереть. Но только на этот раз он убьет себя сам.
На столике рядом с креслом лежали ручка и блокнот, и на какую-то долю секунды Келли задумался – не написать ли что-то вроде письма. Но ему было абсолютно нечего сказать. И наконец, когда Келли был так близок к смерти, он понял, почему только двадцать пять процентов самоубийц оставляют прощальную записку, – статистика, которая раньше всегда казалась ему странной.
Несколько секунд он просто сидел и слушал музыку, надеясь, что она поможет отключиться. Затем он выпрямился в своем кресле, открыл бутылку «Гленморанджи» и начал наполнять виски стеклянный бокал, который стоял рядом на столике. Он наполнил бокал до краев. Затем взял бутылек со снотворными таблетками Мойры, высыпал их на ладонь и пересчитал. Двадцать. Наверняка хватит. Он взглянул на другие таблетки на столе. Можно выпить еще и парацетамол, чтобы уж быть уверенным, но он решил начать со снотворного.
Он положил в рот две таблетки, взял стакан и приготовился запить их большим глотком виски.
Затем в дверь позвонили. Инстинктивно Келли поставил стакан. Потом снова взял его. Кто бы ни находился за дверью, это не имеет никакого значения, сказал он себе. В любом случае это скорее всего его сторожевые псы из полиции, и ему совсем не хотелось встречаться с ними. Он будет просто продолжать делать то, что собирается. Он не мог придумать ни одной причины, почему ему стоило бы оставаться на этом свете.
В дверь снова позвонили. Келли набрал в рот виски и проглотил. Первая пара таблеток исчезла в его горле. Он уже было взял еще две, как она начала звать его через почтовый ящик.
– Джон, Джон, ты там? Мы беспокоимся за тебя. Я звонила и звонила тебе. Открой дверь, Джон.
Черт, подумал Келли. Это была Дженифер. Человек, которого он никогда не мог не заметить. Однако он по-прежнему не собирался открывать дверь. Но он все-таки поставил стакан с виски и высыпал таблетки обратно на стол.
Дженифер продолжала кричать через почтовый ящик:
– Джон, я говорила тебе, что у меня есть новости. Хорошие новости. Паула снова беременна, Джон. У нее будет девочка. Она делала снимок, и у нее будет девочка. Вторая внучка мамы, и так скоро после ее смерти. Как будто это было так задумано, Джон. Разве это не чудесно?
Келли схватился руками за голову. Она, разумеется, болела. Но она болела уже три дня подряд, с тех пор, как его единственный сын пытался его убить.
– Джон, Джон.
Голос ее стал более печальным, видимо, она уже перестала надеяться, что он дома. По крайней мере на то, что он откроет дверь. Он слышал, как ящик захлопнулся. Он представил себе, как она разворачивается и медленно плетется по тропинке через маленький садик, расстроенная тем, что не смогла поделиться своими новостями, и все еще волнуясь за него.
Вдруг Келли вскочил на ноги и выбежал из гостиной, почти не соображая, что делает, действуя словно на автопилоте. Он распахнул входную дверь как раз в тот момент, когда она выходила из ворот на тротуар.
– Дженифер, – сказал он.
Она повернулась с улыбкой, но улыбка сразу же исчезла, как только она увидела его лицо.
– Боже мой, Келли. Что же с тобой случилось?
– Да я резко затормозил и ударился головой о ветровое стекло, – быстро соврал он. – Это все из-за дурацкого «вольво». Ненавижу его.
Она снова улыбнулась.
– Прости, – продолжал он. – Я валялся в кровати, мне не очень-то хорошо.
– Я не удивляюсь. О господи, Джон, ты уверен, что ты в порядке? Ты здесь совсем один. Ты был у врача?
– Да. Был. У меня все нормально. Я просто устал и немного болею. Вот и все.
Она кивнула:
– Джон, ты слышал, что я говорила?
– О Пауле? Да. Это действительно замечательная новость, Дженифер.
Он понял, что действительно так считает. Это замечательная новость.
– Они хотят назвать ее Мойрой. В честь мамы. Ей бы это понравилось, да?
– Да. Ей бы это понравилось. – Келли чувствовал, что его глаза стали влажными.
– Ты не хочешь, чтобы я вошла, приготовила тебе поесть или что-то еще?
– Нет. Нет. Но спасибо тебе. Я думаю, мне просто надо выспаться.
– Паула и Бен приезжают на выходных. Ты придешь к нам на воскресный обед? Отпраздновать их новость.
Келли задумался.
– Нам бы очень хотелось, чтобы ты был с нами.
– Да, – сказал он. – Конечно. С удовольствием.
– Здорово. – Дженифер ушла с улыбкой на лице.
Келли закрыл дверь и пошел обратно в гостиную. Он смел все таблетки обратно в плетеную корзинку, взял их вместе с бутылкой солодового виски и со все еще почти полным стаканом пошел наверх в ванную.
Там он вылил содержимое бутылки и стакана в раковину и спустил все таблетки – за исключением нурофена и оставшихся болеутоляющих, которые еще могли пригодиться, – в унитаз. Потом захлопнул крышку унитаза, сел на него и заплакал.