Попо́ и Фифи́на шагали босиком по шоссейной дороге за двумя длинноухими осликами. Их путь лежал к маленькому приморскому городку, под названием Кейп-Гаи́ти. Со спины осликов свисали травяные мешки, и в них было всё имущество Попо, Фифины и их родителей. Потому что вся семья переезжала в другое место. Они навсегда покидали свою деревню, затерянную в горах.

Папа Жан и мама Анна были крестьянами. А сейчас они бросили свой клочок земли и отправлялись в город Кейп-Гаити в надежде, что там заживут лучше. Папа Жан хотел сделаться рыбаком.

Солнечные лучи лились с неба как расплавленное золото. Неширокая дорога лентой извивалась среди холмов, а над этой пыльной лентой свисали лохматые листья тропических деревьев. В жарком, неподвижном воздухе не слышалось ничего, кроме монотонного жужжания насекомых да внезапных выкриков пёстрых и ярких птиц. Всё располагало к покою. Никакого волнения, никакой спешки. И наши путники шли так же медленно и размеренно, как их ослики.

Попо плёлся в самом конце этого небольшого шествия, и ему были видны все его участники — как они двигались друг за другом, цепочкой, словно утки. Впереди — сам папа Жан, чёрный, большой и сильный, в широкой соломенной шляпе с загнутыми вверх полями, в пыльных белых штанах, в такой же майке и босиком. Так одеваются все крестьяне на острове Гаити. Он шёл с довольным видом и важно переваливался с ноги на ногу — потому что всем ведь должно быть ясно: он ведёт свою семью в город, где они теперь начнут жить да поживать.

За папой Жаном шла мама Анна, и на боку у неё сидел ребёнок. Он покачивался у неё на боку. Это была девочка, по имени Пенсья́. Мама Анна тоже шла босиком в полотняном платье и ярком красно-зелёном платке. Мама Анна была крепкой и сильной, её широкоскулое лицо блестело, словно отполированное. Она шагала след в след за папой Жаном по пыльной, белой дороге.

А за ними, опустив головы, тащились два нагруженных ослика. На их мохнатых и жёстких боках ехали огромные мухи с яркими крыльями, но ещё больше мух с гудением кружилось в воздухе.

Сразу за хвостом второго ослика шлёпала по пыли десятилетняя Фифина. Ей стоило только протянуть руку, и она могла бы похлопать по шершавому ослиному боку, но делала она это лишь в том случае, если ослик останавливался, чтобы полакомиться травой, растущей на обочине дороги. На Фифине было длинное голубое платье, закрывающее коленки.

Её брату, Попо, который замыкал шествие, было не больше восьми лет, и его единственное одеяние — рубашка далеко не доставала до колен. А Попо был всё равно доволен — потому что дома, у себя в деревне, он бы вообще ходил голышом, как все крестьянские дети на острове Гаити. Но если человек совершает такое далёкое путешествие, да ещё в приморский город, то ведь должен он хоть немного приодеться?!

И, как все франты, Попо слегка гордился собой в этот день. Он был горд ещё и оттого, что теперь будет жить в городе на берегу океана и, уж конечно, увидит разные чудеса. Поэтому совсем неудивительно, что иногда он нарушал размеренный ритм движения их маленького каравана и принимался скакать, как жеребёнок, подпрыгивать и притопывать пятками по пыли.

К исходу дня, когда путешествие подходило к концу, им снова пришлось подыматься в гору среди густых цветущих зарослей — то красных, как огонь, то белых, словно облитых молоком. Пальмы, манговые, банановые и кофейные деревья сменяли друг друга, и когда Попо оглядывался назад, его глаза упирались в сплошную стену листвы. Но Попо редко глядел назад. Ему хотелось поскорей добраться до вершины холма, чтобы хоть одним глазком увидеть город, который должен скоро стать их домом, и огромный океан, где папа Жан будет ловить рыбу…

Папа Жан даже вспотел, пока взбирался на вершину горы. Его плечи сверкали, как антрацит.

— Ну что, мы уже на верхушке? — спросил Попо у Фифины.

— Ещё совсем немного потерпи, — ответила она. — Думаешь, если будешь так скакать, мы скорей доберёмся?

— Я не могу терпеть, — сказал Попо. — Если бы папа Жан разрешил, я в одну секунду добежал бы туда. Почему он не разрешает? А, Фифина?

— Ясно почему. Ты ведь так разбежишься, что не сможешь остановиться на вершине и улетишь на самое небо. А где тебя там искать?

Попо было трудновато ответить на этот вопрос, и он замолчал. Ему стало грустно, он вздохнул и постарался приноровиться к медленному шагу родителей. Он не понимал: откуда у взрослых столько терпения? Почему они не бегут вприпрыжку на холм?..

Вот папа Жан остановился и упер руки в бока. Он стоял на самом гребне горы. Вскоре и мама Анна встала рядом с ним. Попо видел их спины на фоне неба в том самом месте, где казалось, что гора касается небес. Вот уже и верные ослики замерли слева и справа от взрослых, и тогда Попо выскочил впереди Фифины и занял место прямо перед мордой одного из осликов, заслонив ему весь вид на лежащий внизу город и на океанскую ширь.

— Ну вот, — сказал папа Жан, — мы почти пришли.

— Хм! — произнесла мама Анна, не разжимая губ.

И нельзя было понять, то ли она довольна, то ли нет.

— Ой, как здо́рово! — закричала Фифина. — Какой океан! И город большущий!

Город был совсем маленький, но ведь Фифина никогда не видела других городов, а в сравнении с её деревней он и правда выглядел внушительно.

Попо ничего не сказал. Он был слишком взволнован. Глаза его разбегались — так грандиозно было это зрелище.

Вот что он увидел: вереницу белых домиков и других строений, далеко протянувшихся вдоль извилистого берега; полуразрушенные башни и зубчатые каменные стены над водой; деревья у самой кромки океана и дальше, в гавани, много парусных лодок, снующих взад и вперёд, с выгнутыми парусами, а ещё больше весельных лодок с полуголыми гребцами и у причала уйму крошечных шлюпок.

— Пошли быстрей, — произнёс папа Жан после долгого молчания. — Ещё надо разыскать наш дом и разобрать вещи до темноты. А там уж и спать.

— Хм… — сказала мама Анна, не разжимая губ.

Фифина захлопала в ладоши, а Попо сплясал радостный танец собственного сочинения. Потом каждый занял своё место и караван снова двинулся в путь вниз по склону, туда, где будет их новый дом.