Через некоторое время к Майе вернулось свойственное ей присутствие духа. Казалось, она вдруг вспомнила, что она — пчела.

"Сижу тут, плачу и терзаюсь горем, — подумала она, — словно у меня нет ни сил, ни рассудка. Так я позорю и свою царицу, и свой народ, которому грозит опасность. Если уж умирать, то по крайней мере постараться погибнуть смело и отважно. Надо испробовать все, что только возможно, для спасения моих близких!"

Пчелка позабыла в ту минуту свою долгую разлуку с родным домом и с дорогими сердцу сородичами. Она почувствовала вдруг, что принадлежит им телом и душой, поняла свою великую ответственность перед ними — с той самой секунды, как узнала о коварном плане шершней. К ней окончательно вернулось мужество.

"Если мой народ должен погибнуть, то и мне жить незачем. Но сначала я испробую все средства для его спасения", — подумала Майя и невольно крикнула:

— Да здравствует царица пчел!

— Эй, ты там, потише! — осадил ее снаружи грубый голос.

Пчелка страшно перепугалась. "Это, верно, часовой обходит крепость, пронеслось у нее в голове. — Должно быть, уже глубокая ночь".

Когда шаги снаружи затихли, Майя начала энергично расширять щель в стене. Ей удалось прогрызть хрупкую перегородку, хотя она и потратила на это много времени. В конце концов образовалась довольно широкая дыра, сквозь которую пчелка и пролезла. Очень осторожно, с сильно бьющимся сердцем, она поползла вперед. Если ее побег заметят, она заплатит за это жизнью — нет сомнений!

Из глубин крепости доносился громкий храп.

Зал, куда выбралась пчелка, был слабо освещен проникавшим через выход голубоватым сиянием. Майя уже знала, что это лунный свет. Она пошла на него, держась теневой стороны; через несколько минут она вступила в узкий и высокий коридор, в конце которого было светло. Пчелка глубоко вздохнула, заметив в небе яркую звезду. Неужели она будет свободна?

Тихо, шаг за шагом, пробиралась вперед Майя. Выход все ближе и ближе. Еще немного — и она очутится снаружи, взмахнет крылышками… Сердце безумно колотилось в груди…

Вдруг, в тени колонны, находившейся у самого выхода, Майя заметила часового.

Пчелка остановилась как вкопанная. Погибли все ее надежды! Миновать незаметно стража не было никакой возможности. Что делать? "Лучше всего вернуться назад в свою темницу", — обреченно подумала Майя, но несколько необычный вид стоявшего у ворот великана привлек ее внимание. Казалось, он был погружен в глубокую задумчивость, подперев рукою подбородок и низко склонив голову. Как ярко блестел в лунном свете его золотой панцирь!! Во всей его фигуре было нечто такое, что тронуло пчелку. "Он выглядит таким печальным, — подумала она. — И какое у него благородное лицо! Как сверкает его вооружение! Он не расстается с ним ни днем ни ночью, и в любую минуту он готов грабить, сражаться и умирать за свою царицу…"

Майя почти забыла, что перед нею лютый враг. Увы! Как часто ее слабое сердце, склонное восхищаться всем прекрасным, подвергало пчелку опасности!

Вдруг на шлеме часового сверкнула полоска света. Он, по-видимому, повернул голову.

— Господи! — прошептала пленница. — Настал мой последний час!..

Но, к великому ее изумлению, разбойник спокойно произнес:

— Подойди поближе, малютка!

— Что? Что вы говорите? — пробормотала Майя. — Разве вы видите меня?

— Да, и уже давно. Ты прогрызла дыру в стене и кралась по теневой стороне зала. Потом ты заметила меня, и все твое мужество пропало. Верно?

— Да, — уныло ответила пчелка. — Это правда.

Она вся дрожала от ужаса. Значит, все это время часовой следил за ней… Она вспомнила рассказы об остроте чувств этих умных разбойников.

— Что тебе здесь надо? — добродушно спросил шершень.

Майе показалось, что он был все еще грустен и думал о своем; она почти не сомневалась, глядя на него, что и она сама, и ее побег интересовали его не шибко сильно.

— Я хочу выйти отсюда, — смело сказала Майя. — Мужества я не потеряла, но просто испугалась, когда увидела вас, такого сильного и такого красивого в вашем прекрасном золотом вооружении. Теперь, если хотите, я готова с вами сражаться!

Часовой с изумлением слегка наклонился вперед, посмотрел на пчелку и усмехнулся. Но улыбка его не была злой и произвела на Майю сильное впечатление.

— Нет, малютка! — ласково произнес он. — Сражаться с тобой я не буду! Вы — могучее племя, но мы сильнее вас. Никогда еще шершень не вступал в честный поединок с пчелой. Если хочешь, оставайся здесь, поболтаем. Но недолго, потому что скоро я должен буду разбудить солдат, и тогда тебе придется вернуться в свою каморку.

Майя неожиданно почувствовала, что дружелюбный тон шершня обезоруживал ее гораздо больше, чем гнев и крики. Она смотрела на своего природного врага большими затуманенными грустью глазами и наконец сказала:

— Я всегда слышала о шершнях одно только дурное. Но вы не злой. Я не могу поверить, чтобы у вас не было сердца.

— Везде в мире есть добрые и злые, — спокойно ответил часовой. — Но не забывай, что мы — ваши враги. Так было, и так будет всегда.

— А разве враг должен быть непременно злым? — спросила пчелка. Давеча, когда вы стояли, задумавшись у ворот, я совсем позабыла, что вы мой недруг. Мне казалось, что вы чем-то опечалены, а я убеждена, что всякий, кто испытывает печаль, не может быть злым.

Шершень молчал. Майя, уже чуть храбрее, продолжила:

— Вы могущественны. Если вы захотите, вы можете стащить меня обратно в тюрьму. Но если вы пожелаете, вы можете подарить мне свободу…

Часовой неожиданно выпрямился. Его панцирь затрещал, а поднятая рука попала в луч уже побледневшего лунного света. "Неужели близок рассвет?" подумала пленница.

— Ты права, — ответил шершень. — Такою властью я обладаю. Но я получил ее от моего народа и от моей царицы. Наш закон гласит: ни одна пчела не может выйти живой из стен нашей крепости. Я буду верен своему долгу.

После некоторого молчания он добавил:

— На собственном опыте, когда Шнука покинула меня, я испытал, какую боль причиняет измена.

Майя была потрясена и не могла ничего ответить. Ведь и ею руководило то же чувство — любовь и преданность своему народу. Она поняла, что сможет победить либо силою, либо хитростью. Каждый исполняет свой долг… "Но чье имя произнес часовой? — неожиданно для самой себя подумала пчелка. — Он говорил о чьей-то измене? Ведь я знаю Шнуку: эта та стрекоза, живущая на водяных лилиях… Может быть, здесь есть шанс для моего спасения?.."

— Разрешите спросить: кто такая Шнука? — робко осведомилась пчелка.

— Ах! Это тебя не касается, — ответил разбойник. — Она потеряна для меня навсегда, я никогда не смогу найти ее!

— Я знаю Шнуку, — уже более смело сказала Майя. — Это — стрекоза. Самая красивая из всех, что я видела.

Пчелка была поражена происшедшей с часовым переменой. Он, казалось, забыл обо всем.

— Как? — воскликнул он. — Ты знаешь Шнуку? Скажи скорее: где она?

— Нет, не скажу, — твердо произнесла Майя.

В душе она ликовала.

— Если ты не скажешь, я откушу тебе голову! — пригрозил разбойник, приближаясь к ней.

— Ее мне все равно откусят… Пожалуйста, приступайте. Но я не предам милую стрекозу, с которой нахожусь в тесной дружбе. Вы, кажется, хотите взять ее в плен?

Часовой тяжело дышал. Майя видела, как он побледнел. Сколько чувств было в его глазах!

— Боже! — прошептал он. — Пора уже будить воинов… Нет-нет, малютка, я не желаю Шнуке зла! Я люблю ее больше жизни. Скажи мне, где я могу найти ее?

— Я тоже люблю свою жизнь, — уклончиво ответила пчелка.

— Если ты мне скажешь, где сейчас живет Шнука, — медленно, с дрожью в голосе произнес часовой, — я подарю тебе свободу.

— И вы не обманете?

— Честное слово шершня! — с гордостью сказал охранник.

У Майи дух захватило. Ей трудно было говорить. Но каждая минута была дорога, если она хотела спасти свой народ. Она наклонилась к уху часового:

— Хорошо, я верю вам. Вы знаете старые липы у замка? За ними тянутся покрытые цветами луга, а еще дальше лежит большое озеро. В южном углу его, где вливается ручей, торчат из воды лилии. Там, в тростнике, и живет Шнука. Там вы найдете ее в полдень, когда солнце стоит высоко в небе.

Часовой прижал обе руки ко лбу. Казалось, он переживал суровую борьбу между своим словом, данном пленнице, и своим долгом.

— Ты сказала правду, — тихо произнес он и застонал не то от горя, не то от счастья. — Она действительно говорила мне, что стремится к белым водяным цветам. Это, верно, те самые и есть… Ну лети! Спасибо тебе! — С этими словами он отступил от выхода. — Шершень никогда не нарушает своего слова, — добавил он.

Он не знал, что Майя слышала в ту ночь о готовящемся налете на пчелиный улей, и думал: "Одной пчелкой больше или меньше… Какое это имеет значение?"

— Прощайте, — воскликнула Майя, даже не поблагодарив его.

Надо было спешить изо всех сил. Уже занималась заря.