Этот день прошел в ожидании ночного выхода в море на "Пескаду". Чтобы убить время, мы, как обычно, пошли на пляж вместе с Мади и ее родителями. Я видел, что отец Мади заметил наше беспокойство, но он не стал нас расспрашивать.

После ужина я помогал Бифштексу наводить порядок в палатке, когда прибежала Мади. У нее был смущенный вид, как будто она хотела что-то сказать, но никак не решалась.

— Извините меня, — наконец выговорила она. — Мы решили, что все должно оставаться между нами, но я не смогла удержаться. Я только что рассказала все папе…

На ней скрестились шесть возмущенных взглядов.

— Что?! — закричал Малыш Сапожник. — Ты все рассказала родителям?

Он не сказал слова "выдала", но имел в виду именно это. Что это вдруг взбрело ей в голову?

Я сегодня заметила, что мои родители что-то подозревают, особенно папа… — сказала Мади.

Ну и что? — злился Сапожник. — Мы же не делали ничего плохого!

Я знаю, но я вдруг испугалась… да, испугалась за вас. Ночью с вами может случиться что угодно.

И, разумеется, — насмешливо продолжил Гиль, — твой папа просит нас ^сегодня вечером никуда не уходить.

— Ошибаетесь. Наоборот, он советует вам отправиться в море с Простаком, чтобы убедиться, что ничего не произойдет.

Ясно, — вздохнул Корже. — Он тоже не верит в ТОЛ. Но тем не менее ты ему все рассказала?

Все. Он хотел пойти со мной: он боится, как бы мама не заметила, что мы занимаемся тем, что нас не касается. Он считает, что никакого подпольного передатчика в фургоне нет и быть не может.

Почему?

Я же говорила, он когда-то собирал маленькие передатчики. Он говорит, что полиция уже давно перехватила бы их разговоры… особенно если ей известно про ТОЛ. Кстати, он долго смеялся над этим сокращением. Он говорит, что если бы он приехал сюда в своей кондукторской фуражке, его бы обязательно арестовали.

Хватит шутить, — прервал ее Корже. — Почему он так думает?

Кажется, все любительские радиостанции обязательно должны иметь разрешение на вещание на определенной длине волны. Любой незарегистрированный передатчик будет через несколько часов "запеленгован"; я не знаю, что это такое, но папа так говорит. Чтобы уйти от полиции, им пришлось бы все время переезжать… как минимум каждый день. Но парижанки сидят тут уже несколько недель — значит, это зарегистрированный передатчик, с которого посылают ничего не значащие сообщения на другое любительское радио, тоже зарегистрированное… Так что если вы пойдете в полицию, то неприятности будут у вас, особенно после этой истории с брошкой… Видите, я правильно сделала, что поговорила с папой! Он только говорит, что нехорошо подслушивать под чужими фургонами, но в вашем возрасте он сделал бы то же самое.

Короче говоря, — немного обиженно сказал Гиль, — твой отец просто посмеялся над нами. Но, кроме радио, есть и другие странности… Ты рассказала ему о том, что видела сегодня утром в порту?

Да, он удивился, что меня не было дома.

И что он говорит про рыбу, которую бросили обратно в воду?

Он думает, что парижанкам она просто не понравилась. Они ведь долго колебались, когда выбирали. Поскольку деньги у них есть, то они подумали и решили избавиться от нее… Что касается хозяина "Морского ежа", то папа говорит, что если Простак его не любит, то вполне может подозревать в чем угодно.

А то, что Бартавель вернулся в Пор-ле-Руа почти одновременно с приездом парижанок?

Папа считает, что это простое совпадение. Единственное, чего он не понимает, это история с брошкой.

Все замолчали. Потом Стриженый спросил:

А ты, Мади, что ты обо всем этом думаешь?

Когда мы утром уходили от Простака, я была уверена, что происходит что-то странное. Теперь я не знаю. Согласитесь: если радио парижанок зарегистрировано, все рушится… — Видя наши обескураженные физиономии, она добавила: — Я тоже разочарована; я уже представляла, как мы совершаем небывалый подвиг… Можете утешаться тем, что папа смеялся не только над вами. Когда я рассказала ему, как расшифровала цифры "ноль-шесть-три", он сказал, что счастлив иметь дочку с такой буйной фантазией. Нет, в эту историю он не верит… Но это не помешает мне прийти завтра утром на набережную, чтобы следить за парижанками и ждать вас.

Мади ушла, а нас словно ушатом холодной воды облили. Мы не знали, что теперь думать. Все наши предположения превратились в дым. Может быть, коварное южное солнце действительно помутило наши мозги, а заодно и мозги Простака?

Конечно, — повторял Корже, — папа Мади лучше нас разбирается в радио. Ну а все остальное, особенно брошь? Историю с брошью он никак не смог объяснить. Даже если Простак неправ, все равно нужно пойти с ним в море. Чем мы, в конце концов, рискуем?

Правильно, — согласился Стриженый. — Нельзя так просто взять и бросить Простака. — Он посмотрел на часы. — Уже половина десятого! Корже, Тиду, готовьтесь! Помните, что сказал Простак: нужно взять всю теплую одежду и куртки.

Мы боялись опоздать и поэтому всю дорогу до набережной бежали не останавливаясь. Простак посоветовал взять Кафи: его острое зрение и особенно чуткий слух могли нам пригодиться. Как и обещал рыбак, мистраль совершенно утих, но небо было затянуто облаками, не было видно ни одной звезды. По набережной, выполнявшей в Пор-ле-Руа роль бульвара, прогуливались многочисленные отдыхающие. Простак был уже на "Пескаду". Я шепнул Стриженому и Корже:

— Не надо говорить ему, что нам сказала Мади. Утром ему пришла в голову какая-то мысль, которую он не захотел пока нам рассказывать, насчет синего и зеленого платьев. Посмотрим, что из этого выйдет…

Хотя причал был плохо освещен, рыбак сразу узнал нас в полутьме. Он махнул нам, чтобы мы спустились на "Пескаду", и велел в ожидании отплытия сесть на дно. Простак был так возбужден этим приключением, так счастлив немного разнообразить свою монотонную жизнь в маленьком прибрежном городке, что ни на минуту не замолкал.

— Знаете, малыши, — шептал он, — я доверху залил бак соляркой и еще взял канистру. Если понадобится, мы можем плавать неделю… Главное, смотрите внимательно, не потеряйте сигнальные огни "Морского ежа"!

Остальные лодки готовились выйти в море и уже зажгли огни. Простак показал на прожектор "Морского ежа".

— Видите, самый тусклый… Я подозреваю, что с таким вообще плавать запрещено.

Одна лодка отчалила, за ней последовала другая.

— Внимание, — сказал Простак, — "Морской еж" отходит от причала. Прислушайтесь к его мотору: он глуше и медленней остальных.

Может, вам придется ориентироваться на слух.

Велев нам перейти на нос, рыбак завел свою "мельницу", как он выражался. "Пескаду" отошел от берега вместе с другой лодкой, которая называлась "Шутка". Пока мы шли по фарватеру, Простак смотрел на небо, одновременно принюхиваясь.

— Собираются облака. Тяжеловато будет следить за "Морским ежом"… впрочем, зато и нас никто не заметит.

Мы прошли маяк в конце дамбы и вышли в открытое море. Сразу же посвежело. Я натянул свой единственный свитер. Впереди на приличной скорости шел "Морской еж", но Простак не беспокоился. Главное было не спутать лодку Бартавеля с какой-нибудь другой.

Я сидел на носу, Кафи как изваяние возвышался рядом со мной. Я был охвачен жаждой приключений… Мои друзья, как и я, дрожали от возбуждения и нетерпения. Позади растворялся в темноте Пор-ле-Руа. Мы уже едва различали огни города и мерцающий свет маяка, но "Морской еж" не замедлял хода. Его прожектор был еле виден, так как Простак из осторожности шел на максимальной дистанции.

— Мы подходим к рыбным местам, — предупредил рыбак. — Бартавель должен скоро включить фонарь… Черт побери! Он привозит больше рыбы, чем любой из нас, где-то же он ее берет!

В самом деле, "Морской еж" почти сразу же сбавил скорость. Как сказал Простак, мы находились к югу от дельты Роны, на отмелях из ила, миллионы лет приносимого сюда рекой.

— Есть! — закричал Стриженый. — Бартавель включил прожектор!

Действительно, на ближайшей лодке зажегся фонарь для приманивания рыбы… впрочем, и на всех остальных тоже. Я насчитал их не меньше тридцати. Простак объяснил, что здесь собираются рыбаки не только из Пор-ле-Руа, но и из Сета. Их гни мерцали дальше к западу.

Простак тоже включил фонарь, чтобы сделать ид, что он ловит рыбу. На самом-то деле нас интересовал только "Морской еж". В подзорную трубу Простак пытался разглядеть, что происходит а борту, но в темноте и на таком расстоянии он видел столько же, сколько и мы, то есть рыбацкий фонарь и прожектор на мачте.

— Хотел бы я узнать, как Бартавелю удается привозить столько рыбы, — бормотал он. — Впрочем, малыши, сейчас важно не это…

Время шло. Час ночи… два часа… На Сосновой стоянке парижанки сейчас включают передатчик. Действительно ли что-то должно произойти?

Прошло еще пятнадцать минут. Все было тихо; Бартавель мирно ловил рыбу. Еще недавно я разделял оптимизм Простака, а сейчас думал, не лучше нам было поверить отцу Мади. Но вдруг Стриженый воскликнул:

— Внимание! "Морской еж" удаляется! Его фонарь кажется меньше, чем раньше!

— Правильно, — подтвердил Корже. — Он идет к югу.

Простак немедленно заглушил свою "мельницу" и прислушался. В моторах он разбирался лучше нас и вскоре воскликнул:

— Черт побери! "Морской еж" идет на полном ходу. Не теряйте его из виду; запоминайте, куда он пошел! Если он погасит фонарь, мы можем его упустить…

Едва он успел это сказать, как прожектор погас; почти сразу погас и обязательный мачтовый огонь. Лодка растворилась в темноте.

— Подлец! — в ярости взвыл Простак. — Он уходит!

Он кинулся к своему прожектору, питавшемуся от соединенного с двигателем аккумулятора, и повернул выключатель, потом, в нарушение всех правил, также выключил фонарь на мачте. После этого рыбак врубил "мельницу" на полную мощность.

— Полный вперед!

Старый "Пескаду" задрожал всем корпусом, затрещал, как будто собирался развалиться…

— Если "Морской еж" не поменяет направления, может, мы его и нагоним, — бросил Простак, сверив направление по карманному компасу.

Теперь никаких сомнений не оставалось: "Морской еж" шел не за рыбой. Простак сказал, что мы уже прошли богатые рыбой отмели… Да и зачем бы ему гасить все огни?

С бьющимися сердцами, вглядываясь в горизонт, мы ждали… "Морской еж" сильно оторвался от нас. Впрочем, за грохотом мотора "Пескаду" мы бы все равно его не услышали. Простак выключил на минуту двигатель, но все было тихо. Волны, гонимые южным ветром, который заменял здесь мистраль, плескались о борта нашей лодки… Но тут мой Кафи насторожил уши и вытянул морду вперед, как будто что-то услышал.

Видите, — проговорил Стриженый, — он слышит шум мотора. Он все время смотрит прямо вперед.

Черт побери! — заорал Простак. — Куда это Бартавель так спешит?

Снова заведя "мельницу", мы продолжили погоню.

Простак, считающий расстояние в морских милях, сказал, что мы уже милях в пятнадцати от Пор-ле-Руа. Он уже начинал беспокоиться. Все-таки, каждое утро "Морской еж" вместе с остальными возвращался в порт. Не пересекал же он каждую ночь Средиземное море туда и обратно!..

Еще два или три раза наш друг заглушал двигатель и прислушивался, боясь подойти к "Морскому ежу" слишком близко. Учитывая направление ветра, который, к счастью, дул нам в лоб, Простак прикинул, что Бартавель сейчас где-то в миле от нас. Но на всякий случай он все же уменьшил обороты "мельницы" — и правильно сделал: мой пес снова навострил уши. Он ясно слышал шум "Морского ежа". Сейчас тот шел медленнее, чем мы.

Простак выключил двигатель. Мотор "Морского ежа" крутился все медленнее, мы слышали его размеренный гул… потом он совсем затих. Над морем повисла тяжелая тишина, еще более впечатляющая в полной темноте: только позади мерцали несколько фонарей да огни двух маяков. С бьющимися сердцами мы ждали, что произойдет. Почему "Морской еж" встал? Простак говорил, что глубина тут двести — триста метров и здесь еще никогда не видели ни одного косяка рыбы.

Прошло десять минут. Вдруг Простак вскочил.

Смотрите! Вон там!..

Где?

Впереди!

Я ничего не вижу…

Платье Жермены!..

Как мы ни напрягали глаза, мы ничего не видели.

— Платье Жермены! — повторял Простак. — Платье Жермены! Я был прав: Жермена то с бородой…

Мы испугались, что он сошел с ума, что у него разыгралось воображение и начались галлюцинации. Но через несколько секунд Стриженый тоже завопил:

— Смотрите, там… фиолетовый свет!

Теперь и мы с Корже заметили вдалеке, невысоко над водой, сиреневый огонек; он горел несколько секунд, потом погас и через минуту вспыхнул опять. Это горел фонарь на "Морском же"! Бартавель ненадолго, с равномерными интервалами, включал и выключал фонарь, чтобы его заметил кто-то у берега. В первый раз платье Жермены было зеленым, вчера синим; значит, сегодня оно сиреневое, как нам и подтвердят наши друзья, оставшиеся в лагере… Значит, Жермена— то Бартавель, рыбак с маленькой черной бородой! Нет, Простак не сошел с ума…