После ухода Мади наш спор не кончился; мы просидели "под куполом", как Гиль называл нашу палатку, до позднего вечера. Догадка Мади поразила нас. Неужели на самом деле парижанки были членами шпионской организации, в которую никто не верил, даже сами жандармы, которые ограничивались выполнением неизвестно откуда пришедших приказов?

Что касается содержания радиограммы, как мы ее поняли, то его легко было проверить: следовало лишь убедиться, что этой ночью связи не будет.

Никто не мог заснуть. Мы просидели до полвторого ночи, а потом в сопровождении Сапожника, оправившегося от своего радикулита, и Кафи я вылез из палатки. Ждать пришлось недолго. В десять минут третьего Сапожник выполз из-под фургона. Прижавшись ухом к днищу, он ясно уловил щелчок будильника, когда часовая стрелка прошла назначенное время. Будильник не был заведен.

— Ну что ж, — заявил Корже, — Жермена не пошла сегодня на свидание. Мы угадали… А теперь хватит болтать! Всем спать!

На следующее утро все спали долго. Когда около десяти мы с Кафи высунулись наружу, Мади уже ходила вокруг, гадая, что же с нами случилось и удалось ли нам что-нибудь узнать.

— Я тоже была почти уверена, что ничего не будет, — сообщила она. — А что вы собираетесь делать теперь?

Это был самый трудный вопрос. Предупредить полицию?.. За последние несколько дней мы уже дважды общались с жандармами: по дороге сюда, когда они проверяли документы, и во время обыска в палатке… и еще третий раз — когда сельский полицейский велел нам перенести палатку. Сапожник, который вообще недолюбливал полицейскую форму, заявил:

Я не в обиде на здешних жандармов за то, что они перевернули нашу палатку вверх дном… в конце концов, это их работа. Но что они подумают, если мы, в свою очередь, обвиним парижанок? К тому же нам придется признаться, что мы подслушивали под фургоном. — Его глаза хитро сверкнули. — И вообще-то я не прочь послушать следующий разговор. Как только вмешается полиция, для нас все будет кончено: мы ничего больше не узнаем… Эти бравые жандармы все только испортят, если из лучших побуждений придут с обыском к ним в фургон.

Верно, — согласился Корже. — Не будем пока ничего предпринимать. Ты как думаешь, Мади?

Я согласна. И забудьте тюка про этих парижанок. Вы так очумели, как говорит моя бабушка, что даже еще не завтракали, хотя уже десять…

Сейчас я вам помогу приготовить завтрак, а потом вместе пойдем на пляж… Бифштекс, где твои кастрюли?

Час спустя мы лежали на песке и смотрели на голубое-голубое море, слегка волнуемое легким ветром. Мади была права. Зачем портить себе такие каникулы!

Что бы нам придумать сегодня вечером, чтобы забыть о парижанках? — заговорил Стриженый. — Может, попросить Простака взять нас с собой в море?

Прогулка по морю — это здорово! — одобрила Мади.

/Тогда немедленно все купаться, чтобы не опоздать!

После обеда наш друг Простак, предупрежденный о нашем визите, уже ждал нас на набережной. Вместо того чтобы курить трубку, как положено всякому уважающему себя моряку, он, как всегда, жевал жвачку. Использованную жвачку он аккуратно приклеивал на внутреннюю сторону своего шлема.

Пользуйтесь случаем, малыши, — сказал рыбак. — С сегодняшнего дня я опять буду ходить в море по ночам. Завтра в это время у меня будет сиеста — послеобеденный отдых, и вряд ли мне захочется становиться к штурвалу… А ты не испугаешься? — обратился он к Мади. — Море сегодня неспокойное, что-то мистраль разыгрался.

О нет, с вами мне не страшно, мсье… э-э…

Можешь звать меня Простаком, как все! Я не обижаюсь на свое прозвище, малышка!

Смеясь в бороду, которая под белым шлемом казалась еще чернее, он шутливо взял под козырек и протянул Мади руку, помогая взойти на "Пескаду".

Пузатый кораблик медленно шел вдоль дамбы, далеко выдающейся в море. В ее конце, на насыпи, я заметил наших парижанок. Они были в светлых кофточках и брюках и, наклонившись, следили за каким-то пловцом. Я толкнул Мади локтем.

— Смотри! Это те, которые живут в фургоне!..

Остальные их тоже увидели, а Простак, от которого ничто не могло укрыться, смеясь заметил:

Ты смотри! Я погляжу, вы знакомы с высшим обществом!

Это парижанки, они живут в автофургоне на Сосновой стоянке, — объяснил Гиль.

Кажется, им нравится Пор-ле-Руа, — сказал Простак. — Первый раз я их увидел месяца полтора назад… Я думаю, они лечатся рыбой.

Вы продаете им рыбу?

Я — нет, но я часто вижу их на набережной, когда приходят лодки… они довольно ранние пташки для туристок.

Мы отметили про себя слова Простака. Почему две женщины так рано встают? Купить свежую рыбу они могли бы и в магазине.'

Когда мы вышли за дамбу, лодку стало здорово качать. Мы забыли о парижанках и думали только о том, как бы за что-нибудь уцепиться. При каждом ударе волны Мади испуганно вскрикивала, а потом облегченно смеялась.

— Видите? — радостно кричал Простак. — Я же говорил, что море сегодня неспокойное!

Оно было такое неспокойное, что Гиль, который явно не был прирожденным моряком, даже слегка позеленел. Простак не стал настаивать и повернул на восток, ближе к берегу, где волны были пониже. Потом, заглушив мотор, мы направились в порт. Парижанки уже ушли с дамбы, но, ступив на твердую землю, мы опять вспомнили слова Простака. Когда мы шли по набережной в сторону Сосновой стоянки, Стриженый спросил:;

Вы слышали? Они тут уже по крайней мере полтора месяца… И каждое утро к шести приходят к морю, хотя перед этим вставали в два часа, чтобы выйти на связь. Верно говорит Простак: такое впечатление, что они обожают рыбу.

Может, Простак путает их с другими туристками? — усомнился Гиль.

Нет, — вмешался Бифштекс. — Помните, утром, когда вы еще спали, я пошел на набережную? Я их там видел. Тогда, конечно, мне было не особенно интересно, что они там делают, но мы могли бы попробовать это узнать.

Правильно! — живо откликнулся Стриженый. — Завтра утром все на набережную!

Не все, — возразил Корже. — Они сразу нас заметят, и в первую очередь тебя, Стриженый. У тебя слишком заметный берет.

Не ссорьтесь, — вмешалась Мади. — Я пойду одна. Я ничем не рискую, они ведь меня не знают. Я смогу подойти поближе, послушать, что они говорят.

Конечно, мы не выполнили своего решения забыть о парижанках. Мы только о них и говорили до самого вечера, когда Корже велел всем лечь пораньше, чтобы хоть немного поспать, и поставил будильник на полвторого. Утомленные несколькими бессонными ночами, мы спали без задних ног, пока не проснулись от звона будильника.

Мы с Сапожником быстро оделись, взяли Кафи вылезли наружу. Мистраль, который ночью обычно утихал, сегодня дул довольно сильно. Несмотря на чистое небо, было почти совсем темно. Сапожник, как признанный специалист по лежанию под фургоном, занял свой пост, а я прижался к другой машине и следил за фургоном. Мои часы показывали пять минут третьего, когда в окне показалась чья-то фигура. Парижанки, как верно заметил Стриженый, хотели убедиться, что их никто не подслушивает. Через несколько секунд дверь фургона открылась, и одна из женщин в халате спустилась по ступенькам. Испугавшись, что она обойдет фургон и заглянет под колеса, я сделал знак Кафи, который громко залаял. Женщина повернулась в нашу сторону, немного подождала, потом продолжила осмотр местности и наклонилась, чтобы посмотреть под машиной. Но, очевидно, Сапожник узнал голос Кафи и успел убежать; женщина спокойно выпрямилась и зашла внутрь. Прошло десять минут, но Сапожник все не появлялся…

Вдруг я увидел, как его маленькая фигурка выползает из-под фургона. Сделав замысловатый крюк, Сапожник подполз ко мне.

Чуть не влип! Когда я услышал Кафи, я спрятался, но сразу же вернулся, как только она ушла.

Ты что-нибудь слышал?

Все. Пошли скорее, я боюсь забыть…

Как я два дня назад, он сразу же схватился за бумагу, и мы, склонившись над ним, читали выходящие из-под карандаша странные слова: "Говорит ноль-шесть-три… Как слышите? С Жерменой все в порядке… Жермена пошла гулять в синем платье… повторяю: в синем платье… но она боится его намочить. Завтра она пойдет снова, если будет хорошая погода… повторяю: если будет хорошая погода… Говорит ноль-шесть-три… Конец связи".

— Вот, — сказал Сапожник, — я ничего не пропустил.

Гиль взял листок, прочел вслух все с начала до конца и объявил:

— Короче, не понятней, чем предыдущий…

Только зеленое платье стало синим. Мади права, эти цвета что-то значат.

Я заметил, что в сегодняшнем послании говорится о погоде, хотя в прошлом о ней не было ни слова.

Да, это что-то новое, — сказал Бифштекс. — Но я не понимаю, при чем тут погода. Правда, в первый день была гроза, но с тех пор мы не видели ни облачка.

Да, на земле хорошо, но море не очень спокойное. Сегодня Гиля чуть не стошнило на "Пескаду", и ветер все не утихает. Я это очень хорошо почувствовал, когда сторожил Сапожника. Я думаю, что имеется в виду именно погода на море; значит, свидание состоится там.

Мои друзья признали, что это ценная мысль.

— Верно, — согласились Сапожник и Стриженый. — Парижанки, наверно, стояли на берегу, высматривая кого-то в море.

Корже задумался.

— Тогда свидания в море и утренние прогулки этих женщин по набережной во время прихода лодок должны быть связаны между собой. У Мади зоркий взгляд, может быть, она что-нибудь заметила?

От любопытства мы не могли заснуть и с трудом дождались прихода Мади. Она прибежала часов в восемь и, едва переведя дух, спросила, удалось ли нам что-нибудь подслушать. Малыш показал ей текст послания и рассказал о моем предположении.

— В самом деле, — воскликнула она, — свидания этой таинственной Жермены могут быть и на море! Слишком уж наши парижанки интересуются тем, что происходит на набережной, когда приходят суда. Они ведут себя очень странно. Я даже подумала, не сошли ли они с ума, но если Тиду прав, я понимаю, в чем дело. Слушайте, что мне удалось узнать…

Она рассказала, что встала рано и тихо, чтобы не будить родителей, побежала на берег. Хотя дул холодный ветер, парижанки уже были там, с корзинами в руках, как будто ждали корабли с рыбой.

— Это было между шестью и семью часами, — уточнила Мади. — Сразу прибыло с полдюжины лодок, и рыбу перегрузили в грузовики из Нима и Монпелье. Но женщины все ждали. Наконец прибыла еще одна лодка, она называется "Морской еж". Парижанки подошли к ящикам с рыбой, долго копались в них… Мне показалось, что они знают рыбака; он был в лодке с юнгой примерно вашего возраста или чуть старше. Они торговались очень долго, я еще удивилась, как у этого рыбака хватает терпения… Наконец они купили рыбу, но еще постояли на набережной, пока не ушел последний грузовик, а потом ушли.

Получается, — перебил ее Гиль, — что у нас заложены носы? Мы никогда не чувствовали запаха жареной рыбы около их фургона, а они, оказывается, едят ее каждый день!

Подожди! — остановила его Мади. — Я еще не кончила! Слушайте внимательно! Я шла за ними по всей набережной, на некотором расстоянии… и знаете, что они сделали? Когда они шли по мосту через тот ручей, который течет к порту, они оглянулись, а потом незаметно выкинули всю рыбу в ручей!

Правда?! — воскликнул Стриженый. — Ты в этом уверена?

Абсолютно уверена. Сначала я подумала, что они сумасшедшие… Но теперь я понимаю, что у них могла быть причина… но какая?