В пятницу после обеда на аллее Сталина остановились грузовики, в которых приехали канадские девушки. Конечно, я считал, что глупо, бросив обед на плите, бежать к входной двери, чтобы приветствовать всех солдат, проезжающих мимо, как это делает моя жена. «Ах, оставь, — отмахивалась она, — ведь это же шотландцы!» Как будто это могло иметь какое-то значение. Ведь на следующий день ехали американские негры, а потом, может быть, индейцы. «Солдат, он и есть солдат», — говорил я. Но тут…

— На аллее Сталина остановились канадские девушки, — сказал я и сам пошел на улицу. Девушки уже спрыгнули с грузовиков — они болтали, курили, некоторые отправились на поиски кафе, им все казалось интересным. Разумеется, они приехали сюда из далекой Канады именно для того, чтобы увидеть что-нибудь интересное, и теперь слишком поздно что-либо изменить, хотя они и убедились, что все здесь обыкновенно, только немного холодно, пасмурно и печально. Но они продолжали согреваться своими иллюзиями, словно теплом горящего костра. Их завитые волосы, блестящие глаза и накрашенные губы как бы говорили — наперекор сапогам и военной форме: «Мы явились сюда не для того, чтобы разбить Гитлера, а чтобы увидеть мир». И если бы они были похожи на девчонок из нашего квартала, они, возможно, осмелились бы еще добавить: «… и чтобы найти своего любимого». Я был им благодарен за то, что они походили не на женщин в военной форме, а на обыкновенных девчонок. На последнем грузовике сидела еще одна, последняя, она не курила сигарет, не болтала, как другие, и не питала никаких иллюзий, она позволила погаснуть костру своих девичьих мечтаний. Я медленно прошел мимо нее — ей было холодно, и она, должно быть, поджимала в сапогах пальцы ног и вдруг, перегнувшись через борт машины, передала какой-то сверток женщине с нашей улицы, которая быстро спрятала его под платком и смущенно сказала «мерси». Эта, последняя, приехала не для того, чтобы завоевывать мир, а для того, чтобы передать сверток бельгийской женщине. Я посмотрел на нее и понял ее, словно она была моей сестрой.

У девушки была заячья губа.

Как, почему, в силу каких причин, я не знаю, но этот случай напомнил мне последнего немца, которого я видел и который, возможно, тоже был моим братом. Он сидел на английском грузовике под моросящим дождем и, посмотрев на меня с грустной улыбкой, поднял вверх большой палец — о'кей, — как это делают американцы.

Меня попросили написать рассказ для одного журнала: Один из сотрудников читает то, что я принес, и говорит: он бы предпочел, чтобы подобное больше не появлялось на страницах журнала, — конечно, конечно, они готовы время от времени печатать мои рассказы, которые привносят в журнал простонародно-комическую нотку, но не слишком часто, иначе читатели могут подумать, что весь журнал ВЫДЕРЖАН В ТАКОМ ЖЕ ДУХЕ.