(Несколько слов в защиту самого себя.) Если в этой книге я постоянно говорю «я», то это скорее литературный прием, потому что на самом деле это означает «вы», — вы, бедные, маленькие, униженные, осмеянные, оплеванные и обласканные люди, которые не находят в себе мужества (или слишком глупы), чтобы выпрямиться во весь рост, и которые смеются вместе со мной над этой книжкой, потому что эта книжка показывает их такими, какие они есть, а кое-где в этой книжке встречается и неприличное «ха-ха!». Однако позвольте мне в порядке лирического отступления сказать несколько слов о себе. Я хочу предложить своему издателю конкурс под девизом: «Пусть каждый напишет свою «Маленькую войну», и в качестве главного приза — трубка, я же с удовольствием поделюсь с соискателями своим опытом и дам несколько советов:
Автор «Маленькой войны» должен прежде всего помнить о том, что книга — это, согласно установившемуся мнению, место общественного пользования, где нельзя ругаться, плевать на пол и будить чью-то задремавшую совесть. Далее, автор должен помнить, что он может держать глаза открытыми, но не должен писать о том, что увидел, потому что это не искусство, как утверждают критики, а простая фотография. Но самое главное — он должен избегать пустынных улиц, где он может столкнуться с человеком, который узнал себя в менеере Сваме, шакале, или в господине из мясного контроля, или в Проске, или, наконец, в господине Н. Нашлись тридцать шесть человек, которые узнали себя в господине Н., одиннадцать человек смотрят на автора ненавидящими глазами, потому что узнали себя в менеере Сваме, тогда как автор имел в виду абсолютно символического менеера Свама. Два человека прислали угрожающие письма, пятеро думают, что их изобразили в образе господина Бооне («…потому что я тоже толстый, — говорят они. — И хотя я живу вовсе не рядом со свалкой, сосед постоянно выставляет за дверь мусорный ящик!»), еще четыре человека остановили жену писателя на улице и возмущенно заявили, что они этого дела так не оставят, а один даже пообещал, что придет в дом и вытащит этого литератора за шиворот из-за пишущей машинки. Другой читатель потребовал указать место рождения, имя и профессию каждого героя книги, как будто писатель ходит повсюду с гроссбухом, в котором каждый оставляет расписку: «Я, нижеподписавшийся, подтверждаю…» Представьте, что будет, если компания железных дорог потребует от меня имена и адреса всех угольных воров? Я вынужден буду ответить: мы воруем по мелочи, а вы оптом, господа! А недавно я получил возмущенное письмо от одного господина: почему я все выставляю в юмористическом свете? Выходит, писатель должен выводить каждую букву на гербовой бумаге, но даже и это, по-видимому, не обезопасит его от беспочвенных обвинений. Менеер, я ничего и никогда не выставлял в юмористическом свете, этак вы и обвинения Чаплина сочтете юмористическими!
— Спорим, что не пройдет и десяти лет, как начнется новая война, — говорит один.
Другой смотрит на него со страхом в глазах — неужели все это придется еще раз пережить? А тут еще эта атомная бомба…
А кто-то третий начинает безудержно ругать это прогнившее… прогнившее… и сам пожимает плечами, потому что не совсем хорошо представляет, что же гниет.
Четвертый спрашивает: «Ты случайно не свихнулся?»
И самый последний, который соглашается с первым, потому что он всегда соглашается со всеми, добавляет: «Я думаю только, что война не начнется скоро, потому что слишком много разрушено», и он хватается за этот аргумент, потому что В ЭТОМ ЕГО УТЕШЕНИЕ.
И последний наказ:
НУЖНО ТРЯСТИ ЛЮДЕЙ, ПОКА У НИХ НЕ ПРОСНЕТСЯ СОВЕСТЬ.