Прошло еще несколько дней. Начались зимние каникулы — благодатная пора, когда можно надолго забыть школу, домашние задания и внеклассные поручения. И заниматься, чем хочешь. А лучше всего ничего не делать валяться на диване сутки напролет, читать любимые книги, сидеть у телевизора, посещать новогодние представления…
И, конечно же, не забывать наведываться в «иностранный двор». К Фиделине, с которой меня теперь связывала общая тайна.
И мы ревностно хранили нашу тайну, не посвящая в нее никого. Даже вездесущую Таньку Громову, которая стала обижаться на Фиделину, потому что та совсем про нее забыла и целыми днями общалась только со мной. Хорошо еще, что Танька не делала никаких далеко идущих выводов… А то ведь были несознательные придурки, которые дразнили меня и Фиделину… ну, сами знаете как… Я обижался и готов был броситься на обидчиков с кулаками…
Но Фиделина успокаивала меня, советовала не обращать внимания на разных дураков, которые сами не понимают, что говорят, потому что они bobos imbeciles y estupidos.И снова начинала расспрашивать меня про Луэллу. И я по несколько раз в день пересказывал Фиделине мой последний разговор с Марисель, всякий раз сдабривая рассказ новыми подробностями. Наверное, Фиделина замечала некоторые несообразности в моих рассказах, но ничего не говорила. Может быть, думала, что так лучше, интереснее… Все-таки много времени прошло. Фиделина давно не видела Марисель, а когда давно не видишь близкого человека, то постепенно реальные представления о нем заменяет вымысел. И тебе начинает казаться, что многое из того, что ты придумал потом, было на самом деле. Поэтому Фиделина принимала за правду те полуфантазии, которые я рассказывал ей о Марисель-Луэлле. И мне они тоже казались правдой…
Так что, быть может, дальнейшее является выдумкой. Моей фантазией и фантазией Фиделины.
Да и кто знает, не есть ли вся наша жизнь, которая нам кажется реальной, лишь чьей-то замысловатой фантазией? И не потому ли мы живем, что когда-то были кем-то придуманы?
Кто знает…
Впрочем, пора вернуться к моей истории…
…В один из январских вечеров я остался дома один. Родители ушли в гости к родственникам, куда мне идти не хотелось. Чтобы убить долгое вечернее время, я решил прочитать — а вернее сказать, перечитать в четвертый раз — повесть «Сто лет тому вперед», книгу Кира Булычева о приключениях Алисы Селезневой в двадцатом веке.
Стояла морозная и снежная зима 1983 года, еще не сняли фильм «Гостья из будущего», — фильм, который спустя два года смотрел затаив дыхание, очарованной Алисой Селезневой-Наташей Гусевой, столь ошеломляюще похожей на Фиделину, что, увидев ее, я с перепугу решил, что это и есть она.
Конечно, я знал, что Фиделина не снималась ни в каких фильмах, и что она вот уже восемь месяцев жила на Кубе, откуда пришли от нее два маленьких письма.
Но я забывал обо всем, когда на меня смотрели с телеэкрана задумчиво-грустные глаза Фиделины, когда видел ее добрую улыбку, которой мне так недоставало, когда она уехала…
И потому мне казалось, что Алиса в фильме смотрит только на меня и улыбается только мне одному.
Герои фильма перемещались во времени, убегали от космических пиратов и спасали миелофон — ценный прибор для чтения мыслей — но меня совсем не интересовали замысловатые перипетии приключенческого сюжета, потому что я видел только Ее. Алису-Наташу-Фиделину, которая смотрела на меня знакомым взглядом Фиделины и улыбалась ее неземной улыбкой.
И когда закончился фильм, и Алиса, забрав миелофон, печально посмотрела мне в глаза и медленно ушла в свое недоступное будущее — я вспомнил тот дождливый июльский день, когда уехала Фиделина, и мне стало так тоскливо, словно не фильм закончился, а я снова пережил расставание с Фиделиной.
И я решил написать письмо Наташе Гусевой, предложить ей дружбу и рассказать о Фиделине. Сообщить Наташе адрес Фиделины, чтобы она написала ей. Мне почему-то казалось, что раз Наташа и Фиделина похожи друг на друга, то они должны обязательно подружиться…
Только я не знал, куда нужно писать, чтобы письмо дошло…
Но это было уже потом.
А в тот январский вечер я сидел дома и читал давно полюбившуюся мне книгу…
…Я был настолько поглощен приключениями бесстрашной Алисы и ее столь же самоотверженных друзей, что не сразу услышал пронзительно-требовательный звонок в дверь.
Отложив книгу, я пошел открывать, мысленно проклиная непрошеного визитера.
Ведь это ж надо — прервать на самом интересном месте!
Но когда я открыл дверь, то сразу забыл и Алису Селезневу, и космических пиратов Весельчака У и Крыса, которые гонялись за миелофоном, волшебным прибором для чтения мыслей.
Потому что на лестничной площадке стояла…
— Луэлла!
Да, это была она — Марисель-Луэлла, девочка с далекой Ауэи. В подъезде было темно, лампочки снова вывинтили, на Луэллу падал бледно-желтый свет из прихожей, и она, облаченная в нечто белоснежное, напоминавшее модный импортный комбинезон, казалась выше ростом и походила на светлого ангелочка, сошедшего с небес.
— Луэлла! — повторил я, еще не успев прийти в себя от неожиданности. Неужели это ты?!
— Я, — сухо ответила Луэлла, — я прилетела с Ауэи.
Она сказала эти слова таким будничным тоном, как обычно говорят: «Я приехала из Москвы». Дескать, ничего особенного… Ну да. Я же забыл, что каждый вечер на пороге своей квартиры встречаю инопланетный пришельцев.
Тоже мне, Корнелий Удалов из Великого Гусляра…
Обалдеть можно!
— Я только что телепортировалась с орбиты Плутона на Землю, продолжила Луэлла. Она говорила сухим, ровным, бесцветным голосом, совершенно лишенным эмоций, — прямо в подъезд твоего дома. Я могла бы прямо в квартиру, но подумала, что ты испугаешься.
Последние слова были произнесены с легкой улыбкой. Ну да. Чего удивляться?
Ко мне каждый вечер в квартиру телепортируются инопланетяне.
С подарками…
Я еще раз, более внимательно, оглядел Луэллу. Она очень сильно изменилась.
Я даже удивился, как смог узнать ее сразу. И не белый комбинезон делал Луэллу выше и стройнее, как мне показалось вначале. Она сама стала старше.
Выросла и повзрослела…
Я помнил Марисель невысокой худощавой девчонкой, которая была на полголовы ниже меня. А теперь она стала с меня ростом. Или чуть повыше…
Но не это было главное.
В облике Марисель возникло нечто новое, чего не было раньше, три месяца назад. То, что превращает маленькую девочку не в подростка даже, а во взрослую девушку — небольшие, но хорошо заметные холмики на груди, которые чуть-чуть оттопыривали комбинезон. Раньше у нее ничего подобного не было… Она даже купалась в Волге в одних плавках, как мальчишка… И не стеснялась ни меня, ни других мальчишек…
Теперь, наверное, она так не сможет…
Луэлла, как мне показалось, выжидающе смотрела на меня. Наверное, давала мне возможность прийти в себя от неожиданности и внимательно осмотреть ее саму.
Но я уже и так видел, что от прежней Марисель почти ничего не осталось. Я впервые видел стоящую передо мной девушку. Впервые видел ее глаза серьезные, недетские. Совсем не те черные, как южная ночь, глаза, один взгляд которых совсем недавно заставлял счастливо биться сердце… Да, совсем не те… Другие. Потускневшие. Без живого блеска и искорок живого веселья. Во взгляде затаилась мудрость взрослого человека. Словно прошло не три месяца, а минуло очень много лет…
Луэлла стала другой…
Она повзрослела.
Стала на несколько лет старше меня.
Уж не знаю, какие галактические законы стали тому виной…
Но теперь Луэлла могла мне быть старшей сестрой. Но никак не подругой для детских игр. Потому что, наверное, у нее уже был друг. Там, на Ауэе. У нее дома. Друг, который был не просто друг, а еще и…
— К тебе можно зайти? — прервала затянувшееся молчание Луэлла. — Или на Земле принято держать инопланетных гостей на пороге? — она чуть улыбнулась уголками губ.
— Да-да, конечно, заходи, — засуетился я. Ошеломленный новым обликом Луэллы, я застыл напротив нее как соляной столб. А она стояла напротив меня на лестничной площадке, знакомая и чужая одновременно…
— Понимаешь, все так неожиданно, — бормотал я, семеня следом за Луэллой, которая сразу же направилась в мою комнату. — Я сижу, читаю, и вдруг ты…
Такая… — я замолчал, подыскивая подходящее слово. — Необычная, наконец смог выговорить я.
— А что ты читал? — не оборачиваясь, спросила она. Причем спросила столь безразличным тоном, словно ее не интересовал мой ответ.
Я и не ответил.
Нет, не такой представлялась мне наша встреча. Я думал, что когда прилетит Луэлла — а в том, что она когда-нибудь прилетит, я ничуть не сомневался, — начнется нечто экстраординарное, феерическое, похожее на бразильский карнавал, только проходить он будет на улицах Староволжска. И в момент наивысшего расцвета праздника в небе над Волгой вспыхнут всполохи разноцветного салюта…
Но вот Луэлла вернулась. Вернулась неожиданно — а настроение почему-то совсем непраздничное. Нет ощущения радости. Потому что вернулась не она.
Не совсем она…
Другая…
Повзрослевшая. С мудрым недетским взглядом взрослых глаз. И с выпуклыми холмиками на груди…
Луэлла вошла в мою комнату, по хозяйски заняло мягкое кресло у окна.
Бросила взгляд на книгу, которая лежала на письменном столе вниз страницами.
— «Сто лет тому вперед», — прочитала она заголовок. Взяла книгу в руки, пролистала и, вздохнув, положила себе на колени.
— А ты, я вижу, ничуть не переменился, — ядовито заметила она. — Никак не можешь выкинуть из головы всякую чепуху. Зачем оно тебе? Пойми, что самый страшный злодей, придуманный писателем, не идет ни в какое сравнение с тем, что происходит на самом деле. Твоих космических пиратов нельзя сравнить с кшакшами, которые никакие не злодеи и не космические пираты, но от этого никому не легче… Пойми это, прошу тебя, — добавила она совсем тихо. А потом глянула на меня с печальным укором и, вздохнув, добавила еще тише — как выдохнула:
— Да, Андрэ, это так…
И замолчала. Надолго…
Надвинулась неловкая тишина, которая могла длиться бесконечно. Она неприятно давила на уши — как вода в реке, когда ныряешь с головой. И, чтобы отогнать непривычную тяжесть тишины, а заодно и разговорить Луэллу, я сказал, пытаясьпридать голосу немного бодрости:
— Расскажи мне что-нибудь о своей планете…
— Что ты хочешь услышать? — встрепенулась Луэлла.
— Ну, как ты там живешь, как там вообще дела?
— На Ауэе очень хорошо! Лучше некуда! — резко бросила она, пронзив меня ледяным взглядом. Словно я спросил о чем-то очень неприятном или запретном, на что наложено строгое табу. — У нас все замечательно! Я же когда улетала, говорила тебе, что мы очень могущественные! Но вот… Луэлла запнулась. Плотно сжала тонкие, бледные губы. Лицо покрылось красными пятнами. Словно она была серьезно больна…
Луэлла резко вскочила с кресла, зачем-то рванулась к окну, отодвинула кисейную занавеску и выглянула на улицу. Затем резко повернулась:
— Пошли со мной!
— Куда? — опешил я, — на Ауэю, что ли, полетим?
Луэлла глянула на меня так, что я понял, что сморозил глупость.
— Нет. Туда не надо, — отрывисто бросила она, сморщившись, словно от боли.
— Мы пойдем в наш двор.
— Зачем? — еще сильней удивился я.
Луэлла не ответила. Мне даже показалось, что, занятая своими мыслями, она и вопроса не услышала. Ее беспокойный взгляд рассеянно блуждал по комнате, словно Луэлла хотела что-то найти, но никак не могла отыскать, и это было причиной ее беспокойства. Наконец ее взор остановился на книжной полке, где стояли собрания сочинений русских классиков, и Луэлла сказала:
— Видишь ли, Андрей, я очень давно не была в нашем дворе. Три года. Да, это так… У вас на Земле прошли три месяца, а у нас три года. В разных частях Галактики время течет по-разному… Теперь я стала старше тебя. По земному счету мне уже шестнадцать. Ты, я вижу, не ждал, что я могу так сильно измениться? — Луэлла слабо улыбнулась.
— Не ожидал, — выдохнул я. И добавил: — Ты теперь другая, а я…
— Да брось ты! — Луэлла судорожно махнула рукой. Так обычно отгоняют назойливых мух. — Ты, я вижу, немного не в себе от этого открытия. И по этой причине не знаешь, как ко мне относиться. Ведь правда?
Я кивнул. Луэлла, как всегда, была права…
— А ты относись как и раньше, — посоветовала она. — Будто все по-прежнему.
Прошу тебя как друга, считай, что не было этих трех лет. Ладно?
— Ладно…
— Вот и хорошо, — улыбнулась Луэлла. Но улыбка все равно была совсем другой. И эти маленькие холмики, обозначающие грудь… Что ж, придется привыкать к новой Луэлле…
— Я давно не была в своем дворе, — тихо проговорила Луэлла. — И очень хочу туда. Очень хочу увидеть Фиделину. Но… Не знаю, как… Она, наверное, ничего не знает обо мне?
— Знает, — сказал я, понимая, что мое сообщение обрадует Луэллу. Так и случилось…
— Правда? — оживилась она, и в ее глазах начали медленно зажигаться теплые огоньки. — Ты ей рассказал? И она тебе поверила?
— Поверила…
— Это хорошо! Ты не можешь, Андрей, представить себе, как это хорошо! радостно воскликнула Луэлла. В глазах сверкнула сумасшедшая, отчаянная радость.
— Почему? — спросил я.
Луэлла отошла от окна. Пересекла комнату из конца в конец и села на диван рядом со мной. Она была предельно возбуждена, взбудоражена. Глаза сверкали огнем, дыхание стало сбивчивым, горячим. И мне стало как-то очень неуютно, неловко рядом с ней — все-таки рядом со мной сидела не моя ровесница, а взрослая девушка! Я слегка отодвинулся от нее. От этих сумасшедших черных глаз. От этого горячего дыхания. От этих холмиков на груди, которые почему-то особенно пугали меня. И в тоже время манили — мне хотелось смотреть только на эти высокие выпуклости…
Это было новое, прежде неизвестное мне ощущение. И оно меня пугало…
Но Луэлле, видимо, не было никакого дела до моих переживаний:
— Я не думала, что все сложится так хорошо, — сбивчиво говорила она, обжигая меня горячим дыханием. — Я очень давно не видела Фиделину. Три года… И теперь, когда я снова на Земле, и когда уже все решено и поздно идти назад, я хочу напоследок увидеть свой двор. И Фиделину. Потому что мы с ней кубинки. Соотечественницы. — Луэлла грустно улыбнулась. — Понимаешь, Андрей, сейчас я снова чувствую себя кубинкой. Снова вошла в роль, придуманную мне на Земле ауэйцами, которые не предполагали, что я захочу навсегда остаться кубинкой. Да, я понимаю, что я не настоящая землянка и не настоящая кубинка. А Фиделина настоящая. И я хочу быть, как она…
Фиделина мне как сестра… И мне бы очень хотелось быть кубинкой и жить на Кубе, как Фиделина… но я не знаю, что станет со мной. Может быть, все обойдется, но… Я все равно уже никогда не смогу увидеть Кубу… И потому хочу напоследок увидеть свой двор.
Я мало чего понимал в бессвязной и сумбурной речи Луэллы. Что для нее решено? Почему «иностранный двор» и Фиделину она хочет увидеть напоследок?
Несомненно, она чем-то встревожена, поэтому и оказалась на Земле. Но почему она не рассказывает мне о своей тревоге? Может быть, ей трудно собраться с мыслями? И почему она так хочет быть кубинкой? Да, я тоже неравнодушен к Кубе, к кубинцам, и представься мне такая возможность, наверняка не отказался бы недолго пожить на этом сказочном острове и почувствовать себя настоящим кубинцем…
Вопросов было очень много. Гораздо больше, чем ответов. И найти ответы на эти вопросы могла только одна Луэлла. Подожду, когда она успокоится, решил я, — и расскажет мне обо всем, и все тревоги исчезнут сами собой…
Думая так, я оделся, и мы пошли в «иностранный двор».
Был поздний вечер, снег сверкал искристой синевой и таинственно хрустел под ногами. Деревья оделись в серебристое кружево инея и походили на заколдованных жителей далекой сказочной страны. Черное небо усыпали звезды. Дышалось легко. Вечер был прекрасен, и не хотелось думать о неприятном. Однако меня не покидало смутное чувство необъяснимой тревоги.
— Как ты думаешь, — нарушила тишину Луэлла, — Фиделина сейчас дома?
— Наверное, дома, — ответил я. — Если не ушла к кому-нибудь в гости…
— Надеюсь, что не ушла, — тихо проговорила Луэлла, — мне она сейчас очень нужна. Я должна увидеть ее…
— А что случилось? — задал я вопрос, который уже давно вертелся на языке.
— Пока ничего. Но может случиться… Знаешь, когда я летела к Земле, то боялась одного — что меня все забыли. Все мои друзья… И мне было очень тяжело на душе. Представь, Андрей, я прихожу во двор, спрашиваю: «Вы помните кубинку Марисель Ландровес?» А мне в ответ: «А кто это?». И никто не помнит меня… Это как страшный сон. Я очень этого боялась…
— Тебя никто не забыл, — сказал я. — Многие жалели, что ты так быстро уехала…
— Я боялась, что меня забыли, — продолжила Луэлла, словно не расслышав моих слов. — Как это плохо, когда тебя забывают. Словно тебя не было совсем…
Луэлла тяжело вздохнула и повторила совсем тихо:
— Словно не было совсем… — и добавила по-испански: — Como si yo no existera…
— Странная ты какая-то, — сказал я.
— Странная, — повторила, как эхо, Луэлла. — Странная…
— Но почему? Тебя что-то тревожит?
Луэлла не ответила.
До двора мы дошли молча.
Луэлла остановилась у третьего подъезда, у окна на первом этаже, где жила Фиделина. В окнах горел тусклый свет, и оттуда доносились тихие звуки музыки.
— Позови ее, — попросила Луэлла. — Попроси, пусть выйдет. Только сразу не говори, что я здесь.
И вдруг она резко запрокинула голову вверх, к звездам…
— Какая она далекая сейчас, моя Каэлла, — нежно прошептала она, и в ее голосе я уловил щемящие нотки, — какая она далекая, если смотреть с Земли.
Очень далекая… Особенно сейчас…
Луэлла стояла под окнами Фиделины, и если бы та сейчас выглянула в окно, то наверняка увидела бы свою подругу. Луэлла из-под ладони смотрела на свое далекое солнце, словно пытаясь на глаз измерить расстояние между нашими неблизкими мирами…
Я вошел в подъезд и нажал кнопку звонка.
Дверь открыл отец Фиделины.
— Здравствуйте, — сказал я, стараясь выглядеть учтиво.
— Здравствуй, Андрес, — ответил он. — Пришел в гости к Фиделина? Но уже есть поздна. — Он говорил по-русски с жутким акцентом, и порой его было очень трудно понять. Разительный контраст с самой Фиделиной, которая выучилась говорить по-русски лучше любого русского.
— Извините, — сказал я, — позовите, пожалуйста, Фиделину. На минуточку…
— Уже есть поздна, — повторил отец Фиделины. Он был слегка удивлен. Я ни разу не заходил к Фиделине после девяти вечера.
— Ненадолго, — продолжал упрашивать я. — Это очень важно. Позовите ее, пожалуйста…
— Сейчас позову, — сказал он, скрываясь за дверью.
Отец Фиделины меня знал. Правда, наше знакомство приключилось при весьма драматических для меня обстоятельствах. Я боялся, что он надерет мне уши… Или — чего хуже — отправит в милицию. Но он ничего мне не сделал.
Только усадил рядом с собой на скамейку и спокойно сказал: «Я не понимаю, почему ты обижаешь Фиделину? Она девочка и младше тебя. Что она будет думать о России, когда вернется на Кубу?» Мне хотелось отбежать от него подальше и крикнуть: «А пусть думает что хочет, если она такая плакса!»
Но… почему-то я ничего ему не сказал. Кроме негромкого: «Извините, больше не буду…»
С тех пор я больше не «доводил» Фиделину, мы стали друзьями. А ее отец очень часто общался со мной. Инициатива этих разговоров, конечно же, исходила от него. Потому что я слегка его побаивался. Кто знает, что у взрослого человека на уме, тем более если он иностранец, военный! Вдруг он вспомнит, что я несколько месяцев назад подкарауливал Фиделину, и она прибегала домой вся в слезах! И решит подвергнуть меня, пусть и с опозданием, крутым воспитательным мерам…
Но мои опасения были напрасны. Отец Фиделины ни разу не напомнил мне о моих прошлых прегрешениях. При встрече даже здоровался со мной за руку, как с равным! Спрашивал, как я живу, на какие отметки учусь, чем занимаюсь в свободное время… Кем хочу стать, когда вырасту… Один раз он даже защитил меня от хулиганов из компании Жбана — толстого рыжего восьмиклассника с противной бородавкой на носу, который ходил по улицам в окружении своих «оруженосцев» и отбирал деньги. Говорил, что нужно отдать прошлый долг…
…А однажды отец Фиделины то ли в шутку, а то ли всерьез предложил мне съездить на Кубу. Но я испугался и поспешил сказать «нет». И теперь часто думаю: а если бы он действительно свозил меня на Кубу? И я своими бы глазами увидел бы архитектурные памятники Старой Гаваны, прошелся бы по набережной Малекон, взобрался бы на рыжие от времени бастионы древней цитадели Эль-Морро, побродил бы по переулкам вокруг Пласа-де-Катедраль…
Искупался бы в небесно-голубых водах Карибского моря…
— Но ничего этого не случилось. Мечта так и осталась мечтой…
— Salud, Андрей, — в дверях показалось заспанное лицо Фиделины.
— Ты что, спала? — удивился я.
— Смотрела кино и задремала, — улыбнулась Фиделина.
— Нашла когда дрыхнуть… Тут такое творится…
— Что творится? — заинтересовалась Фиделина. — Представляешь, папа меня разбудил и сказал, — тут Фиделина хитровато сощурилась и оглядела меня с ног до головы оценивающим взглядом. — Сообщил, что меня ожидает таинственный caballero на коне и в доспехах, с длинным мечом. Теперь я вижу, что он немного ошибся… А я сразу поняла, что это ты. Что стряслось-то? Вид у тебя, я скажу, какой-то дурацкий.
— Выходи, узнаешь, — ответил я, пропуская мимо ушей ее замечание насчет моего вида. Посмотрел бы я на нее на моем месте!
— Интригуешь, caballero, — рассмеялась Фиделина. — Ладно, подожди, я сейчас выйду.
Она скрылась за дверью. Но ненадолго. Через минуту появилась снова, но уже одетая в пальто.
— Вот и я, — весело сказала Фиделина. — Где же твой Росинант? Почему не бьет копытами под окном?
Следом за Фиделиной вышел ее отец:
— Ты это, Андрэс, не надо надолго похищать моя юная принцесса. Скоро есть уже одиннадцать часов.
— Не беспокойся, папа, — сказала Фиделина по-русски. Наверное, чтобы и я понял. — Андрей не Бармалей, он не похищает и не кушает маленьких девочек, тем более с Кубы.
Отец Фиделины рассмеялся шутке, ласково потрепал дочь за волосы и ушел домой. Странно, что он не спросил у меня, куда я зову Фиделину. Будто так и надо. Будто я каждый вечер заявляюсь к ней в гости после десяти вечера и зову ее во двор. Видимо, он доверяет мне. Знает, что когда Фиделина со мной, с ней ничего не случится. Никто ее не обидит. И не съедят ее на ужин злобные бармалеи, и не похитят коварные космические пираты…
Мы вышли из подъезда во двор, где нас ждала Луэлла, и…
— Марисель!
— Фиделина!
…И вот мы снова вместе, снова втроем, снова стоим рядом в «кубинском дворе» и снова смотрим друг другу в глаза. Все как и раньше, и не существует сейчас для нас ни далеких межзвездных миров, ни пустых и мрачных космических пространств, ни разделяющих нас световых лет. Вся огромная и бесконечная Вселенная сжалась сейчас для нас до пределов маленького двора, и мы остались одни в этой крохотной Вселенной. Мы — три друга, три верных товарища, — обыкновенный русский мальчишка, обыкновенная кубинская девочка по имени Фиделина, и необыкновенная инопланетная девушка по имени Луэлла. И нам хорошо вместе, потому что мы друзья. Фиделина радостно улыбается, со смуглого лица повзрослевшей Луэллы исчезла черная тень тревоги, и ее черные как ночь глаза, как и прежде, озаряет лукавый огонек, словно она стала прежней кубинкой Марисель Ландровес.
И меня тоже распирает необъяснимое ощущение вечного счастья. Я счастлив, потому что встретились мои лучшие друзья, две кубинские девочки Марисель и Фиделина. Две лучшие девочки во всей Вселенной…
И обе они радостно глядят на меня черными, как ночное небо над нами, глазами. И их добрые дружеские взгляды заставляют радостно биться сердце, и мне хочется обнять их обеих и с помощью какой-то неведомой мне силы подняться вместе с ними в далекое ночное небо, и очень долго, почти бесконечно, лететь над Землей, над планетами, над звездами, над галактиками, над всеми космическими мирами…
И чтобы этот необычный полет продолжался всю жизнь…
Но ничего не бывает вечного в нашем земном мире…
Даже радость от встречи друзей не может длиться долго. Неожиданно быстро гаснет огонек улыбки в глазах Луэллы, и они тускнеют, снова становятся старше. Луэлла хмурит черные брови, и ее лицо становится непроницаемо-суровым, почти злым. И она начинает говорить, и ее усталый голос звучит сухо и устало. Почти безжизненно… Как и в те первые минуты, когда я впервые увидел Луэллу на лестничной площадке перед дверью в мою квартиру…
— Вот мы и встретились… И это очень хорошо. Я никогда не думала, что снова смогу вас увидеть. И я очень рада встрече… И вижу, что вы тоже рады… но было бы лучше, если бы… Нет, не буду… Да, друзья, я прилетела на Землю совсем не для того, чтобы предаваться воспоминаниям…
Я прилетала, чтобы… Вот ты, Андрей, спрашивал меня, что меня тревожит…
Ты заметил, что я стала не такой, как раньше… Все мы со временем становимся другими, все меняемся… Но… дело совсем в другом. Понимаете, друзья… Я не знаю, как вам сказать… Не знаю…
Луэлла замолчала. Когда она говорила, мне было почему-то не по себе. В бессвязных словах Луэллы было нечто такое, что заставляло загодя настраиваться на что-то нехорошее, недоброе… Я посмотрел на Фиделину.
Видимо, ей тоже передалось мое беспокойство. Она стояла нахмурившись, плотно сжав тонкие губы.
Подул слабый ветерок, медленно пролетели, пританцовывая, первые нерешительные снежинки. Они грациозно плыли к земле, играя нежной голубизной в белесом свете неярких уличных фонарей. И, казалось, боялись нарушить тишину и покой, которые воцарились в затаившемся в ожидании чего-то неизбежного мире.
А потом снежинки осмелели, и снег повалил плотными, как пена, хлопьями, заметая все вокруг: деревья и кустарники, скамейки и гаражи, улицы и дороги, города и поселки. Дунул несильный ветерок, и снежинки неистово закружились в воздухе. Вмиг стало белым-бело — и на земле, и в небе. А снег все сыпал и сыпал, оседая на непокрытой голове Луэллы, превращая черные волосы в иссиня-белые. Но Луэлла, казалось, ничего не замечала вокруг себя, она неподвижно стояла, смотрела куда-то вдаль и думала о чем-то своем. Наверное, о том. Что было причиной ее тревоги…
Неожиданно Луэлла вышла из оцепенения, тоскливо бросила на нас бесцветный взгляд и неожиданно громко проговорила, четко выделяя каждое слово:
— Я здесь потому, что вашей планете грозит гибель.
— Как это? — спросил я, еще не до конца осознав страшный смысл услышанного.
— Я здесь потому, что Земля может погибнуть, — повторила Луэлла. Кшакши задумали разрушить вашу планету.
— Какие еще кшакши? — тупо спросил я. Это слово почему-то показалось мне очень знакомым. Кажется, совсем недавно я его уже где-то слышал… От самой Луэллы… Когда она листала книгу Булычева. И говорила, что выдуманных писателями-фантастами злодеев трудно сравнивать с кшакшами. Или она сказала что-то похожее…
Так вот почему она такая взбудораженная!
Она знала, что какие-то неизвестные мне кшакши хотят погубить Землю!
Возможно, кому-то это покажется странным, но, услышав, что Земле может грозить гибель, я не воспринял это страшное известие всерьез. Все-таки понятие «гибель Земли» было из обихода научной фантастики и стояли в одном ряду с такими понятиями, как «космические катастрофы», «звездные войны» и «нашествия коварных пришельцев». Читать об этом было жуть как интересно!
Но смешно было верить космическим сказкам и думать о звездных войнах и космических катастрофах здесь, в заснеженном тихом дворе, чуть освещенной ласковыми лучами желтых уличных фонарей, где не существовало места никакой фантастике…
Впрочем, разве сама Луэлла не фантастика? Разве сама она не пришла в наш мир со страниц какого-нибудь научно-фантастического романа?
— Кшакши — это такая цивилизация в центре галактики, — сказала Луэлла. — их звезда не видна с Земли. Кшакши владеют источниками очень мощной энергия, которая даже нам недоступна. Они научились получать ее из вакуума. Энергия нужна им для грандиозных экспериментов со временем и пространством, они хотят открыть пути в другую Вселенную. Планеты, которые мешают им, потому что закрывают удобные точки перехода, они попросту уничтожают. Ауэю они не могут тронуть, потому что мы защищены мощным энергетическим полем, которое искривляет пространство. Правда, у кшакшей тоже есть искривители пространства, но они пока не могут их применить к нам…
А вот другие планеты, более слабые в технологическом отношении, и которые находятся на пути удобных проходов, для кшакшей чрезвычайно легкая добыча.
Ваш район Галактики очень удобен для перехода в другое пространство, но Земля мешает испытаниям, и кшакши решили убрать помеху. Они решили направить к Солнечной системе мощный корректирующий луч. Я случайно узнала об этом, потому что мои родители — сотрудники Института Галактической истории, и в Институт поступил приказ отозвать всех сотрудников с Земли.
Наш Закон гласит, что граждане свободной Ауэи не должны погибать на отсталых планетах. Поэтому на Земле сейчас нет ни одного ауэйца. Кроме меня… Понимаете, когда луч кшакшей достигнет Земли, она не будут разрушена в прямом смысле этого слова. Она будет переброшена в другое измерение, но для неподготовленных к такому перемещению людей это будет равносильно смерти. Потому что на месте Солнечной системы не останется ни одного атома…
— Ужас какой-то! Так не бывает… — прошептала Фиделина. А у меня по спине забегали холодные мурашки… Я читал об уничтожении планетных систем в романе Снегова «Люди как боги», однако тогда это была интересная, захватывающая дух фантастика…
— Бывает, — вздохнула Луэлла. — Это правда. Я видела много планет, которые погибли в войнах, но кшакши будут пострашнее любой войны. Представьте: была планете, там жили люди, а теперь на этом месте пустота… А ты, Андрей, говоришь, «Люди как боги», «Сто лет тому вперед». — Я ничего не говорил, просто Луэлла, как всегда, прочитала мои мысли. — Да пока вы станете как боги, от вас не останется даже воспоминаний! А ты продолжаешь читать глупые фантастические книжки, написанные глупыми писателями, которые умеют придумывать разную ерунду, но ничего не знают… Хотя… Луэлла запнулась. — Если посмотреть с другой стороны… Фантастика- это мечта. Мечта о счастье. Я знаю: вы, земляне, очень любите мечтать о будущем. А мы, ауэйцы, уже давно ни о чем не мечтаем. «У нас все есть! Мы самая счастливая планета!» — только и слышится отовсюду. Но не буду об этом… Противно… Земле еще предстоит добиться своего счастья, но мне очень не хочется, чтобы оно было похоже на наше. У вас должно быть ваше счастливое будущее… Если… если ваша планета через час не исчезнет.
Луэлла замолчала. Молчал и я, молчала и Фиделина. Во дворе застыла неприятная, напряженная тишина. Снег уже кончил идти, и фонари освещали преобразившийся двор. Все вокруг — скамейки, деревья, гаражи, хоккейная коробка и детская площадка с качелями и спортивным городком — спряталось под белым, играющим синевой, покрывалом. Облака рассеялись, и на небе снова показались звезды. Они слабо мерцали, переливаясь радужными бликами, и, казалось, звали нас к себе, манили в неведомые дали. И не хотелось думать ни о чем плохом.
Но на душе было тяжело и тоскливо. И не хотелось верить, что может случиться так, что некому будет Но человек устроен так, что никогда не верит в собственную смерть.
Даже когда умирают другие…
— За что они нас так, Мари? — тихо спросила Фиделина. Мне показалось, что ее голос звучал плаксиво. — Что мы им сделали?
— Кшакшам неведомы никакие чувства. В том числе и чувство жалости, сурово ответила Луэлла.
— Но ведь мы не умрем, Мари? — умоляюще спросила Фиделина. Кажется, в глазах у нее действительно появились слезы. — Правда ведь, что мы не умрем? Правда, что ничего не случится? Ты же говорила, что твоя планета очень сильная, и вы поможете нам, правда?
Луэлла вздрогнула, услышав последние слова. Ее словно током ударило. Она побледнела, ее лицо сделалось белее снега, и она отвернулась от нас. И ответила сквозь зубы:
— Нет. Никто вам не поможет. Ауэя никогда не вмешивается в дела других планет. Ауэя давно уже отгородилась от всех мощным силовым полем, и никто, даже кшакши, не могут нарушить наш покой. Поэтому мы и есть самое счастливое человечество во всей Галактике, — Луэлла горько усмехнулась. Самое-самое счастливое. Счастливее некуда. А вот вы, земляне… Знаете, Земля не первая и не последняя планета, которая может стать жертвой научных экспериментов кшакшей. В Галактике миллионы населенных планет, кшакшам и нам хватит не на одну тысячу лет. Кшакшам — чтобы экспериментировать с пространством, нам — изучать свою историю на примере жизни других миров. Поэтому, если не станет Земли, в Галактике ровным счетом ничего не изменится. И на Ауэе тоже. У нас никто не заметит, что погибла одна из миллионов планет. Мало ли звезд и планет исчезают во Вселенной почти ежедневно…
— Какие страшные ты вещи говоришь, Мари, — дрожащим голосом сказала Фиделина. Ее лицо было неестественно бледным, в черных глазах застыл страх.
— Поверьте мне, друзья, что все гораздо страшнее, чем вам может показаться, — ответила Луэлла.
— Ты хочешь сказать, что у нас нет никакой надежды? — спросила Фиделина.
— Я хочу сказать, — ответила Луэлла, — что вы не знаете…
И смолкла, не закончив фразы. Посмотрела на меня. Или сквозь меня… взгляд у нее сделался неприятным: стеклянным, безжизненным. Наверное, почему-то подумалось мне, — так смотрят умершие люди, когда им еще не закрыли глаза. Я почувствовал суеверный ужас, по спине поползли холодные мурашки… Захотелось отвернуться и вообще уйти. Было трудно поверить, что всего три месяца назад Луэлла считалась самой живой и веселой девчонкой в иностранном дворе.
— Взгляните, — раздался в глухой тишине слабый голос Луэллы. — Сейчас вечер, люди пришли домой, в их окнах горит свет… — она плавно обвела рукой вокруг себя, показывая на ярко освещенные окна в окружавших двор панельных пятиэтажках. — Понимаете, на Земле сейчас никто ничего не знает.
Люди отдыхают, смотрят телевизор, читают книги, строят планы на завтрашний день. И не догадываются о том, что этого дня у них уже никогда не будет.
Что они попросту исчезнут, не успев осознать, что умирают…
— Значит, нет никакой надежды? — повторил я вопрос Фиделины. — Это… конец?
Человек устроен так, что в его душе живет постоянный страх перед небытием.
Перед неизбежным концом. Перед смертью… Но человек не хочет умирать. Он хочет жить. Жить любой ценой…
Жажда жизни у человека сильнее всех других чувств.
Потому что смерть — это очень страшно…
Особенно такая смерть, когда не только от тебя, но и от всех людей, живущих на Земле, не остается ничего. Даже памяти…
Но я не верил в свою смерть. Я вообще не верил, что могу когда-нибудь умереть. Не верил в смерть кубинки Фиделины, в смерть планеты Земля. Мне почему-то казалось, что я сейчас читаю очередной фантастический роман, героями которого неожиданно стал я сам и мои друзья. В таких книгах помощь всегда приходит в последний момент, когда потеряна последняя надежда на спасение, и остается только одно — собраться духом, чтобы достойно встретить неизбежный конец. Но неожиданно прилетают на разгоряченных бешеной скачкой взмыленных конях бесстрашные спасатели, держа наперевес острые шпаги, разбивают ненавистных врагов, захватывают их в позорный плен и освобождают исстрадавшихся пленников, уже взошедших на эшафот, освещенный утренними лучами солнца…
Но больше всего происходившее сейчас походило на сон. На страшный, кошмарный сон, злые чары которого должны будут непременно рассеяться, едва желтые лучи зазолотят горизонт. И, проснувшись, я с улыбкой вспомню свои жуткие ночные страхи…
— Надежда есть, — выдохнула Луэлла. Но этот вздох не был вздохом облегчения. — Надежда есть, но…
— Что? — я порывисто схватил Луэллу за рукав. И почувствовал, что моей ладони коснулись чьи-то холодные пальцы. Фиделина… Она почему-то решила, что в моих силах защитить ее от всех космических невзгод. Я же сам потерял голову от подступавшего куда-то к желудку холодного страха.
А Фиделина, отчего-то уверенная, что я никому не дам ее в обиду, близко-близко придвинулась ко мне, ища защиту…
— Когда я узнала, что грозит Земле, — сказала Луэлла, — я связалась с Главным Советом Ауэи и сказала, что нужно что-то делать. Меня там приняли за сумасшедшую… Сказали, что я зря паникую, потому что Земля расположена в другом конце Галактики и безопасности Ауэи ничего не угрожает.
«Но ведь на Земле живут люди, — пыталась я убедить членов Совета, — я жила среди них…»
«Мы не понимаем вас, девушка, — сказал мне глава Совета, — что вы от нас хотите?»
«На Земле живут люди, которые могут погибнуть! — повторила я. — Я жила среди них…»
«Люди живут на многих планетах. Они везде одинаковы», — был сухой ответ, который прозвучал как безжалостный приговор Земле.
Но я не теряла надежды…
Думала, что мне удастся уговорить их…
«Почему вы не хотите помочь Земле? Это ведь так просто — поставить у Земли защитное поле…» — говорила я.
«А зачем? — спрашивали у меня, искренне удивляясь моей дремучести. Разве тебе не известно, что судьба нашего счастливого мира совсем не зависит от существования Земли или еще каких-нибудь планет? Ауэя всемогуща, кшакши никогда не смогут нам сделать ничего плохого…»
«Но зачем вы тогда посылали меня на Землю, зачем я жила среди людей, изучала их жизнь?» — чуть не плача, спрашивала я.
«Это было нужно для счастливого развития Ауэи. Ты сделала нужное дело, и общество уже отблагодарило тебя, позволив многое из того, что неведомо многим твоим ровесникам,» — ответили мне.
«Но мы же еще так мало знаем о Земле! Там хватит работы не на один десяток лет!» — пыталась я подойти с этой стороны.
«Земля нас больше не интересует. Есть много других планет для исследований. А кшакши нас не волнуют. Они никогда не смогут разрушить наше счастье…»
Я больше не могла говорить с этим тупоголовым чиновником Совета и, придя домой, со злости расколошматила все экраны, расколотила о стену браслет с личным кодом, который обязаны носить ауэйцы с самого рождения.
Избавившись от браслета, я стала свободна. Мои мысли и чувства перестали быть достоянием Департамента Счастья.
Я проникла на мощный космолет класса «НУЛЬ-Т», телепортировалась в Солнечную систему, за орбиту Плутона, чтобы меня не увидели в земной телескоп. Я думаю, меня должны искать, потому что я стала чрезвычайно опасной для стабильности счастливой Ауэи. Если каждый начнет разбивать свои браслеты… Когда я вернусь… если меня вернут, то скорее всего, нейтрализуют. А это намного хуже смерти… Но сейчас я еще здесь, и мне никто не сможет помешать. Никто не станет вылавливать сумасшедшую беглянку на Земле, в той точке пространства, которое вскоре станет совсем другим.
На моей планете живут разумные люди, они не станут направлять в опасную зону орбитальный перехватчик-крепость, чтобы выловить малолетнюю сумасшедшую преступницу… Поэтому мне никто не помешает осуществить задуманное. Я сделаю то, что решила сделать, когда убегала с Ауэи. Я вернусь на корабль, включу отражатели локального энергетического поля, и когда луч кшакшей достигнет границ Солнечной системы, поставлю космолет на его пути. И Земля будет жить…
— Но ведь ты можешь… — начала Фиделина, но смолкла, не решившись выговорить очевидное слово.
— Si. No hay otra salida, — почему-то по-испански ответила Луэлла. Но я понял, что она сказала: «Да. Другого выхода нет…»
Другого выхода нет. По-испански эти слова звучали чуть резче. И звонче…
Как величественное «No pasaran!» — «Они не пройдут». Как громогласное «Libertad o muerte!» — «Свобода или смерть!»
Другого выхода нет…
Луэлла пронзила меня печальным, но вместе с тем решительным взглядом потускневших черных глаз. И мне показалось, что хотя она сейчас и стоит рядом с нами, но на самом деле находится очень далеко от нас. «Вы же не маленькие, — говорил ее отстраненный взгляд, — вы же все понимаете…»
— Зачем, Мари? Не надо… — умоляюще сложила на груди руки Фиделина. Вдруг ты… не сможешь вернуться?
— Надо, Фиде, — спокойно, но твердо ответила Луэлла. — Я должна это сделать…
И повторила тоже самое по-испански:
— Tengo que hacerlo…
Видимо, ей чем-то полюбился этот мелодичный и искренний земной язык. Язык кубинских барбудос…
И, услышав резкие звуки испанского языка, похожие на удары боевых индейских барабанов, я понял, что Луэлла давно уже для себя все решила.
Решила, когда уводила к Земле боевой звездолет. А может быть, она приняла решение еще раньше… Возможно, ей тяжело далось это решение пойти на разрыв со своей родной планетой, но переубеждать Луэллу было бессмысленно.
Следующие слова Луэллы только подтвердили мое предположение:
— Надо, друзья. У меня нет другого выхода. Моя планета не хочет вам помочь, потому что нас это не касается. Значит, все должно сделать я сама.
Yo misma, — добавила она по-испански. Будто этот язык придавал ей необходимые силы…
И действительно, тихий голос Луэллы окреп, отвердел, сделался почти стальным, одновременно оставаясь прежним — мелодичным, искренним и добрым.
Луэлла говорила, мешая русские и испанские слова, одну и ту же мысль повторяя дважды — по-русски и по-испански. Словно пробовала слова на вкус, пытаясь сравнить, как они звучат на разных языках. Иногда в эту сбивчивую речь вкрапливались непонятные, немного похожие на испанские, слова. Но то была не испанская речь. Наверное, это был родной язык Луэллы. Язык планеты Ауэя. Планеты, которая, подобно злой мачехе, отвергла нелюбимое дитя, бросила эту темноволосую хрупкую девушку на произвол судьбы, оставив наедине со вселенскими проблемами, решить которые было ей явно не по плечу…
Но, затаив обиду на своих соотечественников-ауэйцев, которые могли, если бы захотели, помочь ей, Луэлла не захотела рвать все нити, которые связывали ее с родной планетой. И потому в ее взволнованную речь проскальзывали певучие ауэйские слова. Чуть похожие на легкие мелодичные звуки скрипки, печально поющей последнюю песню в умелых руках музыканта…
— Знаете, друзья, я полюбила Землю. Как свою родную планету… Когда я вернулась домой, на счастливую и стабильную Ауэю, то очень скучала по Земле. Скучала по своим друзьям… Вспоминала вас… Я часто смотрела на звездное небо, искала там созвездие Желтой Стрелы. Смотрела на маленькую желтую звездочку на острие созвездия. На ваше Солнце… Иногда мне даже казалось, что я вижу Землю. Никто на моей планете не понимал, что я нашла на этой отсталой и дикой планете, раздираемой войнами и разделенной на десятки государств. Да разве могли они понять, что я нашла на Земле друзей! Нашла друзей, чтобы потерять их навсегда. Технически мне ничего не стоило вернуться на Землю, но это было запрещено, и нарушителя ждала строгая кара. Никто без особого на то разрешения не может покинуть Ауэю.
Нужно разрешение Главного Совета. Только немногим удается на время покидать планету. Мне повезло. Я побывала на Земле. И теперь жалею, что не осталась на вашей планете. Потому что Земля — самая прекрасная планета во Вселенной. Прекрасны леса и поля Земли, реки и моря, степи и пустыни.
Прекрасны города Земли, старые и новые. Прекрасны люди, жители этих городов. Прекрасен кубинский город Камагуэй, где живешь ты, Фиделина. Куда ты скоро должна вернуться… Я никогда не была в Камагуэе, но ты мне рассказывала, какой он красивый… Ты звала меня в гости. Но я, видимо, уже никогда не побываю ни в Камагуэе, ни в Гаване, ни на Кубе вообще. Но знаешь, Фиде, я все-таки чувствую себя кубинкой. Особенно сейчас… Мне кажется, что я всегда жила на Кубе, а Ауэя приснилась мне в страшном сне… Андрей, ну не надо так грустно на меня смотреть. Не надо, все будет хорошо. И большое тебе спасибо за то, что ты открыл мне Староволжск. Ты показал мне его историю, которая и по сей день живет в его старинных домах и церквах, в названиях улиц и переулков. Вернувшись на Ауэю, я много раз мысленно возвращалась в Староволжск, ходила по Набережной и Затверечью, по переулкам Морозовского городка… Да, он очень красив, твой город!.. — на мгновенье Луэлла смолкла, словно хотела перевести дыхание. А затем воскликнула с неподдельной горечью в голосе:
— И разве можно допустить, чтобы этот замечательный город, чтобы сотни и тысячи других городов, столь же прекрасных и неповторимых, какие-то безумцы превратили в ничто? Разве можно допустить, чтобы дикие орды галактических экспериментаторов в один миг погубили миллиарды людей?
Поэтому я любой ценой сделаю то, что должна сделать…
— А если ты не успеешь? — спросил я. — Вдруг луч кшакшей ударит по Земле прямо сейчас?
— Не бойся, — ответила Луэлла. — Луч достигнет Земли ровно — она посмотрела на наручные часы. Часы, кстати, были не инопланетные, а вполне земные. «Электроника-5». Такие часы носили все кубинцы «иностранного двора», — ровно через двадцать шесть минут. Земля войдет в расчетную точку именно в это время, не раньше и не позже. К счастью, кшакши пока еще не могут по своему усмотрению изменять законы физики. Так что бояться нечего… Не плач, Фиде, не надо… ты же кубинка. Как и я… А кубинцы не плачут, когда им грустно и больно. Не надо плакать, Фиделина, я вернусь к вам. На Ауэю мне теперь дороги нет, я преступила Закон — вмешалась не в свое дело. Теперь я преступница. Разбила личный браслет… Если каждый ауэец начнет разбивать личные браслеты, не будет тогда стабильности и счастья на благословенной Ауэе. Ладно, все это ерунда, я прекрасно знала, на что иду, что меня ждет, когда я вернусь на Ауэю. Но я туда не вернусь.
Если со мной ничего не случится, я останусь на Земле. На моем корабле есть синтезатор силового поля и небольшой отражатель. Может быть, он рассеет смертоносный луч в пространстве, и мой корабль уцелеет…
— Мари, можно, я полечу с тобой? — спросила Фиделина, всхлипывая.
И я поразился смелости Фиделины. Мне такая мысль даже в голову не могла прийти. Я уже смирился с тем, что Луэлла полетит спасать Землю от кшакшей, и что она может погибнуть. Жалко, конечно… Но я понимал, что погибнет не та двенадцатилетняя девочка, которой Луэлла была несколько месяцев назад.
Она повзрослела, превратилась во взрослую девушку, с которой я не знал, как себя вести. Я уже никогда не смог бы вести себя с ней по-прежнему. А как вести себя по-другому, я не знал. И если бы эта, новая Луэлла, куда-нибудь исчезла, снова улетела бы насовсем на свою планету — мне было бы легче. Потому что я все равно помнил бы прежнюю Луэллу. Прежнюю Марисель…
Но Фиделина, видимо, считала по-другому. Мне кажется, она даже и не заметила, что Луэлла стала старше. Для Фиделина она по-прежнему была подругой-ровесницей. Или — старшей сестрой…
Поэтому Фиделина не могла свыкнуться с мыслью, что Луэлла может снова улететь. Что она может погибнуть… И потому решила остаться со своей подругой до конца. Самоотверженная она девчонка, эта Фиделинка! Настоящая кубинка! Как и Луэлла…
— Нет, Фиде, — качнула головой Луэлла. — Твое место здесь. А это мое дело.
Я должна доказать Ауэе, что они не правы. И что… Ладно, это не важно сейчас… А тебе, Фиделинка, спасибо. Ты настоящий друг. Я знаю, что на моем месте ты поступила бы точно также. Спасибо. А мне пора на корабль. А это вам…
Она вынула из внутреннего кармана своего белоснежного комбинезона какую-то блестящую черную пластинку размером с ладонь.
— Это минивизор, — пояснила она. — Вы сможете все увидеть, если захотите.
Просто подумайте обо мне… А теперь давайте на всякий случай простимся.
Луэлла порывисто обняла нас. И поцеловала. Сначала заплаканную Фиделину. А затем меня… И мне почему-то не стало неловко от ее быстрого поцелуя…
Потому что, наверное, это уже было совсем не важно… Не важно, что Луэлла выросла и стала взрослой девушкой. Все равно она осталась прежней Марисель…
Фиделина беззвучно плакала, а у меня в горле застрял противный липкий ком с острыми шипами. Он упорно двигался внутри меня, сдавливая дыхание и вызывая слезы…
Луэлла медленно разжала объятия.
Отошла от нас на несколько шагов.
Наткнулась спиной на трансформаторскую будку.
Неуверенно повела плечами. Оглянулась не препятствие…
И вытащила еще из какого-то кармана непонятный продолговатый предмет, похожий на школьный пенал. Долго разглядывала его, словно видела впервые.
А потом сказала:
— Ну, мне пора… — она показала на звезды. — Прощайте, друзья. Извините, если что-то когда-то было не так. Может быть, еще свидимся в этом мире…
— Я тебя не забуду. Никогда-никогда… — всхлипывая, говорит Фиделина.
— Я еще вернусь к вам, — отвечает Луэлла, — мы друзья, а друзья никогда не должны расставаться навсегда…
И перед моим взором проходит тот недавний зимний вечер, звездный и морозный, когда и шел вместе с Фиделиной, и мы вспоминали Луэллу… Я снова вижу грустные глаза Фиделины и слышу ее тихий вопрос: «Почему друзья уезжают навсегда, и с ними больше никогда нельзя встретиться?» И мой неуверенный ответ… Ответ, который знала Луэлла. Потому что она была уверена в нем…
А может быть, Луэлла прочитала мысли Фиделины и сказала своей подруге именно те слова — самые важные в жизни слова — которые она хотела услышать…
Луэлла стоит напротив нас, прижавшись спиной к трансформаторной будке. В ее глазах тлеет теплый огонек дружеского участия, на тонких губах застыла мягкая и добрая улыбка…
Такой мы ее и запомнили — в белом комбинезоне на фоне свежевыпавшего снега, с полугрустной улыбкой и пронзительным взглядом черных глаз…
Луэлла вскинула к звездному небу руки, выгнула дугой гибкое тело, облаченное в белый комбинезон, почему-то похожий в этот миг на древние одеяния ангелов — как их рисовали в старинных храмах. И замерла так в течение нескольких очень долгих секунд. Луэлла стояла, запрокинув голову и глядя на звезды. В сгустившейся вокруг полутьме, едва пронзаемой слабым светом желтых уличных фонарей, она была похожа на тонкий лучик, отколовшийся от далекой звезды. Маленький, но уверенный в своих силах лучик, бесстрашно пустившийся в путь через бесконечное пространство, сквозь мириады световых лет. Всегда готовый отправиться в новый бесконечный полет, навстречу одной ему ведомой далекой, но верной цели…
Луэлла крепко держит на вытянутых ладонях беловато-розовый «пенал». И мне кажется, что она начинает слабо вибрировать и испускать призрачное голубоватое сияние, наполняя сумрачный воздух терпким запахом озона. А вокруг Луэллы клубится золотистая снежная метель. И сквозь белую снежную пыль проступает космическая пустота. И Луэлла, едва успев крикнуть:
— Я вернусь! — исчезает в этой гулкой пустоте…