Волжский берег был тих и пустынен. Слабый ветерок, играя, гонял по пустынному в это время года пляжу обрывки старых газет и прочий мусор.
Воробьи задиристо дарились из-за сухих хлебных крошек. Изредка на берег выплескивались ленивые волны. И ни одного человека вокруг. Мир словно затаился. Или вымер…
Только по Старому мосту туда-сюда сновали автомобили и автобусы, куда-то шагали по своим делам пешеходы.
Старый мост был самым красивым мостом Староволжска. Он легко висел над водой, изящный, ажурный, воздушный, словно сотканный из металлических кружев и перенесенный в наш город из сказок Владислава Крапивина. Его легкие фермы стремительно рвались в синий небесный простор, чтобы затем плавно опуститься к воде, были похожи на сказочные узоры, сотканные доброй рукой волшебника-мастера из ажурных металлических кружев…
Мост построили в начале нашего века по проекту одного немецкого инженера — кажется, Гашека, который прославился на весь мир тем, что возводил такие мосты во многих городах Европы. Но войны и людское равнодушие почти не сохранили мостов, построенных Гашеком, и во всем мира осталось только два его моста. Один у нас, в Староволжске, другой — за границей, в венгерском городе Будапеште.
До трех часов осталось немного времени, минут пять. Я присел на скамейку и стал ждать Марисель.
Над зеленой водой, пронзительно крича, носились сизые чайки. Птицы голосили так громко и печально, что мне тоже хотелось плакать… Сегодня уезжает Марисель… В пионерском лагере я слышал рассказ о том, откуда взялись чайки. Будто бы в незапамятные времена на берегу синего моря жила девушка, которую звали Утренняя Заря. Она полюбила юношу — Сына Рыбака. И юноша тоже полюбил ее, потому что она была красивая и добрая. Они хотели пожениться, но грозный Морской Царь, которому люди забыли вовремя уплатить дань, прогневался и погубил Сына Рыбака, утопила баркас, на котором он вместе с отцом выходил в море, чтобы добыть пропитание.
Узнав об этом, Утренняя Заря поднялась на высокую скалу и бросилась в морскую пучину. Но добрые боги сжалились над несчастной девушкой и превратили ее в птицу, которую люди назвали чайкой.
И девушка-чайка полетела над морем с плачем. Она летала над водой и звала, звала своего суженого. Но он не откликался…
С тех пор чайки всегда кружат над водой…
Надеются — вдруг Сын Рыбака отзовется?
И тогда Утренняя Зорька, превращенная в чайку, снова станет красивой девушкой. И выйдет замуж за Сына Рыбака. И будут они, как в сказке, жить долго и счастливо…
Эту печальную легенду мне рассказал один вожатый. Его тоже звали Андреем, как и меня. Он был очень хорошим и добрым, этот вожатый Андрей. Но его прогнали из лагеря, потому что он поругался с начальником — очень нехорошей и злой женщиной, которая не любила, когда ей не подчинялись. Ее все боялись. И я тоже боялся…
…Мне было всего восемь лет, меня обидели ребята из моего отряда, и я убежал к реке. А к реке никому нельзя было ходить без разрешения старших.
За это могли выгнать из лагеря.
Там, у реки, я и встретил вожатого Андрея.
Вначале я испугался, что он схватит меня за локоть и отведет к суровой начальнице лагеря разбираться.
Но он обещал меня никому не выдавать.
И рассказал легенду о девушке-чайке, которую сам слышал, когда был маленьким…
С тех пор я не могу спокойно смотреть на чаек, с криком летающих над водой.
Что-то влечет меня к ним, вольным и грустным птицам.
…Даже сейчас, когда детство ушло, и я уже почти не верю в сказки…
— Андрей! — раздался за моей спиной тихий голос.
Это была Марисель. Засмотревшись на чаек и погруженный в свои мысли, я и не заметил, как она подошла.
— Saludo, Мари, — сказал я, отметив про себя, что Марисель на этот раз не воспользовалась своим обычным розыгрышем. Она любила незаметно подкрасться сзади, закрыть ладонями глаза и спросить, слегка изменив голос: «Кто?» и нужно было угадать, хотя и так всем все было ясно…
Но Марисель сегодня уезжала, и ей, наверное, не очень хотелось шутить.
Она села на скамейку рядом со мной.
— Тебе Фиделина сказала? — спросила она. Мне показалось, что ее голос чуть вздрагивает, хотя лицо было очень спокойным.
— Сказала. Поэтому я и пришел. Жалко, что ты уезжаешь…
— Уезжаю, — сказала Марисель. И вдруг быстро спросила:
— Ты как ко мне относишься?
И отвернулась, пряча глаза…
— Не знаю, — ответил я. Потому что никогда не задумывался об этом. Я никогда не выделял Марисель ни из девчонок вообще, ни из кубинских девчонок, и не оказывал ей особых знаков внимания. Ну, подбросил несколько раз в почтовый ящик поздравительные открытки — с Новым годом и с Восьмым марта. Так ведь не ей же одной…
Ну, дергал несколько раз за волосы — но какой уважающий себя мальчишка преодолеет искушение дернуть за длинную косу девчонку, к которой… ну, понятно…
А если эта девчонка приехала из очень-очень далекой страны — тут и говорить не о чем, все проявления внимания, даже такие, как подножки и дерганья за волосы, становятся как бы сами собой разумеющимися.
— Значит, когда меня здесь не будет, ты забудешь меня? — тихо спросила Марисель, глядя куда-то в сторону.
— Вот еще! С чего ты взяла?
Не знаю, Андрей, не знаю. Просто мне…
Она на миг запнулась, пригладила рукой растрепанные волосы им, повернувшись ко мне, сказала:
— Ты меня больше никогда не увидишь…
— Ты уедешь на Кубу? — задал я совершенно дурацкий вопрос. Потому что куда еще могла уехать Марисель…
— Нет, Андрей, не на Кубу, — неожиданно ответила она. — Гораздо дальше…
— Что может быть дальше Кубы? Только Америка, — флегматично заметил я. На что Марисель спокойно ответила:
— Есть места, которые находятся намного дальше Кубы. И даже Америки…
— Ага. Сейчас ты мне скажешь, что прилетела с далекой звезды, парировал я, понимая, что Марисель, несмотря на невеселое настроение, все-таки предрасположена шутить. — А звезду ты только что открыла в свой ржавый телескоп!
Марисель улыбнулась:
— Эх ты, любитель фантастики… Ты читаешь глупые фантастические романы, веришь сказкам про космических пришельцев и веришь в контакты с ними. — Марисель замолчала, и ее холодные пальцы слегка коснулись моего запястья.
У меня бешено заколотилось сердце… Еще не разу она не брала мою ладонь в свою. И я тоже ни разу не решался коснуться смуглой руки Марисель… то есть решался… но это было совсем другое.
Подавив глухое смущение, от которого у меня, наверное, щеки горели, как помидоры на грядке, я обеими руками схватил ладонь Марисель.
Марисель хитровато пронзила меня обжигающим взглядом, уголки ее губ раздвинулись в радостной улыбке.
— Неужели ты так до сих пор ни о чем не догадался? — спросила она. Ведь пришельцы из космоса постоянно находятся рядом с тобой. Вернее, не пришельцы, а один пришелец. Одна пришелица, если можно так сказать по-русски…
— Ты хочешь сказать, — начал я, сраженный внезапной, как яркая вспышка молнии, фантастической догадкой, от которой суеверно зашевелились волосы на голове. Но Марисель нетерпеливо перебила меня:
— Именно это я и хочу сказать.
— Но как же, — беспомощно пролепетал я. Словно была драка, и мне нанесли предательский удар ниже пояса. Мысли путались, и я не знал, о чем думать, что говорить…
— Очень просто, — сказала Марисель. — Все очень просто. Я никакая не кубинка. И даже не землянка. Я прилетела на Землю с другой планеты. Вот так! Но я вижу, что ты мне не веришь, и это очень печально…
Марисель была отчасти права. Ну посудите сами: смогли бы вы сами сразу, безоговорочно, поверить давно знакомому человеку, который вдруг ни с того, ни с сего заявляет, что прилетел с другой планеты? Тут даже матерый любитель фантастики решит, что его разыгрывают. Хотя, казалось бы, именно любители фантастики лучше других приготовлены к встрече с космическими пришельцами.
…Холодная ладонь Марисель, неподвижно лежавшая в моих пальцах, слегка дрогнула, словно желая освободиться. Я хотел убрать руку, однако Марисель едва заметным движением пальцев остановила меня.
— Пусть будет так, — прошептала она, — пусть…
И наши пальцы впервые оказались тесно сплетенными. Мои — неуверенные и робкие. Ее — холодные и твердые.
— Знаешь, Андрей, мне кажется… Может быть, ты не поймешь меня, но… Мне сейчас совсем неважно, откуда я. С Кубы или с другой планеты. Потому что в любом случае очень скоро я буду далеко отсюда. И я даже не знаю. Что для меня хуже — уехать на Кубу, или улететь на Ауэю.
— Куда-куда? — переспросил я.
— На Ауэю. Так называется моя родная планета. Очень далекая планета… Сорок пять световых лет от Земли. Куба, конечно же, ближе, — Марисель улыбнулась, — но тоже далеко. И если бы я сейчас уезжала на Кубу, нам все равно пришлось бы расставаться. Расставаться навсегда. А расставаться это очень грустно. Особенно если знаешь, что никогда уже не сможешь встретиться снова…
Марисель вздохнула. И сам не знаю почему, но я ей поверил. Быть может, оттого, что, разглядывая в телескоп звезды, я тайком мечтал о встрече с космическими пришельцами. Мне очень хотелось стать первооткрывателем инопланетной цивилизации, и я пристально, до боли в глазах, вглядывался в окуляры телескопа, установленного на астрономической башне во дворце пионеров. Правда, в телескопе, даже при очень сильном увеличении, фонарики далеких звезд выглядели такими же маленькими, как и если смотреть на них безо всяких увеличительных приборов. А вот планеты — Марс, Венера, Юпитер — были похожи на копеечную монетку. А на Юпитере, если попристальней вглядеться, можно было даже заметить Большое Красное пятно. А на печальном лике желтоватой Луны — огромной, как спелый арбуз, — были хорошо видны моря и горы.
Только космических кораблей пришельцев почему-то не было видно.
Правда, однажды я заметил маленькую красноватую звездочку, которая медленно плыла в космической черноте, переливаясь и сверкая.
Сначала я обрадовался: наконец-то сбылась моя мечта, и я вижу корабль пришельцев, который с дружеской миссией подлетает к Земле… Хотел поделиться своим открытием с руководителем астрономического кружка. Но вовремя сдержался, потому что за космический корабль инопланетян я мог вполне принять земной спутник с космонавтами. И если бы я заявил, что видел инопланетный корабль, меня подняли бы на смех мои товарищи по астрономическому кружку.
Хотя, я уверен, и они тайком мечтали увидеть в телескоп плывущий среди звезд настоящий корабль с пришельцами…
Каждый человек хочет верить в пусть маленькое, но зато настоящее чудо.
Особенно если человеку всего одиннадцать или двенадцать лет…
И я ждал чуда. И не только когда направлял телескоп или подзорную трубу на звезды. Но и когда приходил в «иностранный двор». Мне почему-то очень хотелось, чтобы мои друзья-иностранцы вдруг оказались не обычными земными девчонками и мальчишками, как и я сам, а какими- нибудь пришельцами. Из космоса или из будущего. Ну, как Алиса Селезнева из книжек Кира Булычева.
Поэтому я иногда фантазировал, представляя, что иностранцы из «кубинского двора» все оказывались инопланетянами, которые были внедрены к нам… ну, тут можно было придумать много чего… Например, что они были разведчиками с вражеских планет, которые готовили вторжение.
Но в такие фантазии мне верить совсем не хотелось, гораздо приятнее было бы считать, что инопланетяне живут в моем родном городе потому, что им очень нравится наша планета.
Конечно, эти фантазии я держал при себе. Не хотел, чтобы надо мной стали смеяться. И только однажды сказал Фиделине: «Признавайся, ты на самом деле не с Кубы приехала, а с другой планеты прилетела». — «Да с Кубы я, с Кубы!» — улыбнулась Фиделина. «А чем докажешь?» — не отставал я. — «А вот чем! Слушай! Uno, dos, tres, cuatro, cinco, seis, siete, ocho, nueve, diez» — громко сосчитала она от одного до десяти по-испански. «Ты могла выучить» — возразил я. «Спроси у моего папы, если не веришь», — сказала Фиделина. — «А вы уже обо всем договорились», — сказал я. И Фиделина весело рассмеялась… нет, не надо мной. Смех Фиделины был безобидным, добрым и искренним…
Фиделина смеялась надо моими фантазиями, но ее чистый звучный смех лишь сильнее укреплял мои подозрения. Фиделина не похожа на кубинку — значит, она не кубинка. А инопланетянка…
Но чтобы инопланетянкой оказалась Марисель! В это поверить было просто невозможно! Девчонка с типично кубинской внешностью, она свободно болтала на испанском языке с другими кубинцами…
Признание Марисель очень походило на розыгрыш. И если бы утром Фиделина не сказала мне, что сегодня Марисель уедет, я бы решил, что они обе решили меня разыграть.
Смущало меня и то, что Марисель очень уж буднично сказала мне, что прилетела с другой планеты. Ведь в фантастических книжках, которые я читал, подобное происходило иначе… и неожиданно мелькнула мысль: а что если Марисель была права, когда пыталась внушить мне, что фантастика ерунда, потому что выдумка? Что знакомство с фантастикой мечтает видеть действительно фантастическое и необычное в реальной жизни? Я знал Марисель чуть больше года — огромный срок! — но не догадался, что она прилетела с другой планеты. Хотя прочитал гору фантастических романов о встрече землян с космическими пришельцами…
— На самом деле я не Марисель, — продолжила между тем она, — меня зовут Лу Элл Ла. Или если еще проще — Луэлла. В переводе на русский язык мое имя можно перевести как «Та, которая пришла издалека». Или еще проще «Пришедшая издалека». Forestera de los lejos, — повторила она тоже самое по-испански.
— Красивое имя, — сказал я. — Но Марисель мне нравится больше.
— Ничего, привыкнешь, — улыбнулась Марисель. Или Луэлла? — У нас на Ауэе все имена красивые, — кокетливо добавила она. И я понял, что пусть она и прилетела с другой планеты, но при этом осталась вполне нормальной девчонкой, которую хлебом не корми, а дай пококетничать.
— Расскажи что-нибудь о своей планете, — попросил я. И сам удивился тому, как буднично прозвучала моя просьба. Словно хотел узнать что-нибудь про кубинскую столицу Гавану…
— Хорошо, — согласилась Марисель. — Моя планета находится у звезды, которую земляне называют Капеллой. Или Альфой Возничего. Мы называем ее Каэлла. Ваше и наше названия чем-то похожи, но у нас считают, что между ними нет ничего общего, просто случайное совпадение. Кстати, земное Солнце мы называем Гээлла, а Землю — Гээйя. Между прочим, древние греки называли Землю словом Геос. У нас тоже говорят, что это случайное совпадение, но я думаю, что это не так.
— Ты рассуждаешь, как настоящий ученый, — восхищенно проговорил я. Но Марисель никак не отреагировала на мои слова.
— А знаешь, почему я думаю, что есть общее между греческим словом Геос и названием моей планеты? — продолжила Марисель. И, не дожидаясь моих предположений, сказала: — Название моей планеты в очень древние времена звучало как Гауэя. А в еще более древние времена — Гээйя. Так же, как мы сейчас называем вашу Землю. Правда, здорово?
Я кивнул: действительно, здорово…
Только я не понимал, к чему она клонит. Хочет сказать, что древние греки были пришельцами из космоса? И положили начало земной цивилизации?
Я так и спросил Марисель:
— Ты хочешь сказать, что Ауэя — родина древних греков?
— Нет, что ты, — улыбнулась Марисель. — Просто случайное совпадение. Или не совсем случайное… Но знаешь, Андрей, когда меня готовили к жизни на Земле, мне попала в руки чудом сохранившаяся древняя книга, где говорилось о том, что галактика была заселена людьми примерно три миллиона лет назад.
До людей существовала какая-то дочеловеческая раса, в книге они названы Большими Людьми, которые и посеяли в Галактике семена современной жизни, создали людей. Если верить этой книге — а у нас считают, что древним книгам верить не стоит, потому что там многое выдумано, то получается, что земляне и ауэйцы есть потомки Больших Людей. Так что можешь считать меня своей сестрой. Сестрой по разуму, — Марисель чуть улыбнулась.
— Ладно, буду считать… А где сейчас Большие люди?
— Никто не знает. Может быть, переселились в другую Вселенную. Или погибли. Или и сейчас живут рядом и наблюдают за своими творениями. За нами, за вами, за миллионами других населенных планет. Только у нас высказывать такую точку зрения не принято.
— Почему не принято?
— Ну, не принято, и все! — Марисель нахмурилась и отвернулась, словно эта темя была ей неприятна. Тогда я спросил:
— Ты говоришь, населенных планет миллионы?
— А ты думаешь, что кроме вас никого нет? Какие вы, земляне, самоуверенные… — Марисель искоса глянула на меня.
— Почему? Ты же вот есть… — неуверенно ответил я. Может быть, это все-таки розыгрыш?
— И на том спасибо, — сказала Марисель с изрядной долей иронии и улыбнулась. — Ты не знаешь, Андрей, что Галактика заселена настолько плотно, что можно уверенно летать от звезды к звезде, зная, что обязательно наткнешься на заселенную планету. Правда, люди везде одинаковы, и это не так интересно, как может показаться на первый взгляд.
Так считают у нас на Ауэе.
— Я вот думаю, что наоборот. Я бы с удовольствием слетал на другую планету.
— Это тебе только так кажется, — возразила Марисель. — потому что ты ни разу не был за пределами Земли.
— Тебе виднее, — сказал я. Мне не хотелось спорить с Марисель, я помнил, что она сегодня уезжает. А если перед отъездом она решила рассказать сказку — что ж, я не против. Это даже интересней, если она представляет себя инопланетянкой…
А Марисель между тем продолжила:
— Цивилизация Ауэи находится на более высоком уровне развития, чем Земля.
Мы почти победили пространство и время, мы пересекаем вселенную почти мгновенно. Мы вылечили все болезни и почти достигли бессмертия. Мы живем по пятьсот лет, но после этого срока каждый имеет право заказать себе новое тело и искусственный мозг, куда перекачивается вся накопленная в течение жизни информация… видишь, какие мы! — воскликнула Луэлла не без гордости за свою планету. И я подумал, что обладание сверхмощной техникой и почти вечной жизнью — о чем мы, земляне, пока можем только мечтать, — не избавляет сидящую рядом со мной юную представительницу этой цивилизации от такого чисто девчачьего порока, как безудержное хвастовство и стремление произвести впечатление. Но вслух я ничего не сказал — вдруг Луэлла обидится? — только со значением хмыкнул. И спросил:
— А если вы такие могущественные, то что ты делала на Земле? Готовила вторжение?
— Вот что значит читать много фантастики. Как сказала бы Фиделина, тяжелый клинический случай, — язвительно заметила Луэлла затем продолжила:
— Мы вас изучаем. Исследуем ваше настоящее, чтобы понять собственное прошлое. Понимаешь, на Ауэе почти не сохранилось древних архивов. Все памятники прошлого нашей планеты были уничтожены. Это было давно, когда на Ауэе существовали тысячи враждовавших между собой государств. Сейчас, кстати, Земля переживает аналогичную эпоху. Эпоху промышленных и социальных переворотов. Как и некоторые другие цивилизации, которых в Галактике великое множество. И знаешь, Андрей, наши ученые пришли к выводу, что законы развития гуманоидных цивилизаций одинаковы во всей Галактике. То есть пути разных цивилизаций одинаковы. Вы вот сейчас выходите в космос, овладеваете энергией атома. И мы шли тем же путем десятки тысяч лет назад. И случилось так, что атом вырвался из-под контроля, и наша цивилизация стояла на краю гибели. Погибли миллиарды людей. Наши города, музеи, библиотеки, архивы погибли в атомном огне. А что осталось, было спешно уничтожено специальными санитарными командами сто лет спустя, когда планета возрождалась после ядерной войны и очищалась от страшных бацилл «проклятого агрессивного прошлого», как мы впоследствии назвали эпоху кровавых войн и революций, завершившуюся ядерной войной. Поэтому, чтобы как-то понять и изучить нашу историю, мы поселяемся на других планетах, цивилизации которых находятся на тех витках развития, которые мы сами давно уже прошли. Поэтому я и жила на Земле, в Староволжске, под видом кубинской девочки вместе со своими родителями, сотрудниками института галактической истории. Теперь их отозвали, они еще утром улетели на Ауэю, а я ненадолго задержалась, чтобы доделать некоторые дела. А заодно и попрощаться с друзьями. Но я никому не должна говорить, кто я на самом деле, потому что земляне еще не готовы к контактам с высшими цивилизациями. И неизвестно, когда будут готовы, поэтому мои друзья должны считать, что я уехала на Кубу. — Луэлла грустно улыбнулась.
Крепко сжала мою ладонь… — Странно, я кубинка, хотя никогда не была на Кубе. Но ведь я очень похожа на кубинку, так?
— Похожа, — согласился я. — Очень похожа. А почему?
— Не знаю, — ответила Луэлла. — может быть, потому, что мы, ауэйцы, внешне очень похожи на землян. Я вот оказалась смуглой, и меня решили внедрить на Землю в этом качестве. Впрочем, я не знаю, почему Институт галактической истории так поступил. Значит, так было нужно. Но не в этом дело… Знаешь, у нас на Ауэе очень строгий отбор. Не каждому доверят работать на другой планете. Для этого нужен целый набор качеств, которые, наверное, у меня есть. Поэтому меня и избрали для жизни и работы на Земле. Ты, я вижу, расстроился?
— Почему?
— Расстроился, я же вижу…
— Немного, — признался я. — То есть я хотел сказать… Ты вот уезжаешь…
Улетаешь… — начал я, но замолчал, не зная, что сказать.
Луэлла выжидающе смотрела на меня. И видел во взгляде угольно-черных зрачков незнакомое мне прежде выражение.
То есть не то, чтобы незнакомое…
Таким взглядом на меня очень часто смотрела Фиделина. Словно хотела сказать что-то очень важное, самое главное в своей жизни. Хочет, но никак не может решиться…
…Она так и не решилась. Не смогла сказать то, что всегда хотела, даже когда пришла пора расставаться. Ничего, кроме тихого: «До свиданья…»
Сейчас Фиделина, наверное, сидит дома одна. Грустит по Марисель. Или, презрев печаль, носится по двору вместе с Танькой Громовой, своей одноклассницей и лучшей подругой. И не знает, что Марисель никакая не Марисель, а Луэлла. «Надо спросить Луэллу, сказала ли она Фиделине, что прилетела с другой планеты», — почему-то пришла в голову мысль.
— Что ж, — проговорила Луэлла, внимательно наблюдая за моим лицом, на котором, как в зеркале, отражались все мои мысли и чувства. — Я так и думала… Ты думал, что я кубинка. Я знаю, что ты очень любишь эту далекую страну, любишь общаться с кубинцами. Они тебе очень нравятся. Особенно кубинки… ничего не говори! — быстро сказала Луэлла, чувствуя, что я хочу ей возразить. — Я же умею читать мысли и все знаю о тебе… Какой богатый материал для Института Галактической Истории — «чувства и мысли обычного земного подростка периода начала атомной эры», последнее достижение ауэйской науки, — произнесла она с ядовитой насмешкой, иронизируя то ли над собой, то ли над неведомыми мне ауэйскими учеными. — Впрочем, мало кому у нас интересны ваши мысли и чувства.
— Почему? — удивился я. — Меня бы заинтересовали мысли и чувства человека с другой планеты.
— А нам подавай только глобальное, — вздохнула Луэлла. — Отдельный человек нам не интересен. Ладно, давай не будем говорить на эту тему… Надеюсь, я тебя не разочаровала?
— Нет, что ты, — проговорил я, намереваясь разубедить Луэллу. Однако она остановила меня неровным взмахом руки.
— Не надо ничего говорить. Я же сказала, что знаю все твои мысли и чувства. Плохо, конечно, читать мысли без спроса, но что делать… Ты любишь Кубу и кубинцев, они твои друзья, ты мечтаешь побывать в стране своих друзей. Все это так. И знаешь, мне сегодня очень грустно оттого, что я не кубинка. И что я вообще не землянка. А знаешь, — сказала вдруг Луэлла, поднимая глаза, — мне очень не хочется покидать Землю. Почему-то не хочется… Мне очень понравилось у вас. Красивая, спокойная планета.
Немного нецивилизованная, но у вас все еще впереди. И люди здесь очень хорошие. У нас нет таких людей… У нас совсем другая жизнь, от которой я успела отвыкнуть. Поэтому и не хочу улетать. Но не могу остаться… От меня ничего не зависит, и я должна вернуться на Ауэю… А ты когда-нибудь побываешь на Кубе. Увидишь Гавану. Может быть, даже вместе с Фиделиной побродишь по лабиринтам старинных улочек Старой Гаваны. А может быть, ты сам станешь архитектором и будешь восстанавливать старые города, — сказала она вдруг безо всякого перехода. Наверное, мысли прыгали с места на место от волнения…
— Если это будет, то еще не скоро, — возразил я.
— Это замечательно — восстанавливать старые города, — продолжила Луэлла, словно не услышала моих слов, — на Ауэе не осталось ни одного древнего города, ни одного памятника нашей истории. А ведь наша цивилизация насчитывает более пятидесяти тысяч лет. Но все наши памятники погибли в войнах, а оставшиеся уничтожены потом, когда наступил мир… Послушай, Андрей, — сказала она вдруг, — у меня осталось не очень много времени, поэтому я хочу попросить тебя кое о чем. Кроме тебя, никто не знает, кто я. Я никому не рассказывала, только тебе… Поэтому все будут думать, что я уехала на Кубу.
— А Фиделина? — неожиданно вырвалось у меня.
— Что? — Луэлла испуганно, как мне показалась, посмотрела на меня.
Нахмурила брови… — Фиделина? А почему ты про нее спросил?
— Ну, не знаю… Просто… Она же твоя подруга…
— Да. Мы с ней друзья, — согласилась Луэлла. — И ты тоже друг. Мой друг.
Наш друг. И поверь, мне сейчас очень тяжело. Кажется, я стала старше на несколько лет… Но я хочу, чтобы… Прошу тебя как друга, никому не говори. Поверь, так надо…
— Даже Фиделине? — отчего-то продолжал настаивать я.
— Я не знаю, не знаю… Ничего не знаю… пойми, Андрей, это сейчас никому не нужно. Ну, расскажешь ты обо мне. Тебе все равно никто не поверит. Все же знают, что ты любишь читать разную фантастику. Ты же и мне вначале не верил. Наверное, и сейчас не веришь. Думаешь, что я разыгрываю тебя. Чтобы не так грустно было расставаться… А Фиделина… мне кажется, она может тебе поверить.
— Почему ты так думаешь?
— Не знаю, — пожала плечами Луэлла. — Мне так кажется. Я так думаю… Ты не знаешь, как мне сейчас тяжело возвращаться на Ауэю. Да, я знаю, там мой дом… Но там не будет тебя. Не будет Фиделины. Не будет Тани Громовой. Не будет никого из моих друзей… И я…
Вдруг что-то изменилось. Луэлла резко вырвала свою руку из моей ладони, вскочила со скамейки и шагнула к реке. Остановилась у кромки берега. Тело ее напряглось, упругие, как у мальчишки, мышцы, натянулись, отвердели, и только сейчас я заметил, что Луэлла одета не по погоде: в летнюю футболку-безрукавку.
Луэлла стояла у самой воды, наклонившись чуть вперед, словно к чему-то прислушиваясь. Над ней носились с криками чайки.
— Что случилось? — спросил я, подходя к ней.
Луэлла не ответила она стояла неподвижно, как безжизненная мраморная статуя.
На берегу Волги было тихо, только шуршали где-то за нашими спинами на набережной шины проезжавших автомобилей. Они заглушали крики чаек, проносившихся над головой. Но не чайки, видимо, привлекли внимание Луэллы.
Она запрокинула голову и смотрела и смотрела куда-то вверх — в синеву неба, где высоко над землей летел казавшийся снизу крошечным реактивный самолет, оставляя за собой след — узкую белую тропинку в голубом небе.
— Что с тобой? — снова спросил я, дотрагиваясь до плеча Луэллы. Плечо было твердым как камень и холодным как лед. Луэлла даже не шелохнулась, и мне почему-то сделалось страшно. Я испугался: вдруг она действительно окаменела и теперь навсегда останется холодной каменной статуей?
Однако Луэлла вышла из каменного оцепенения, открыла глаза, расслабила тело и устало села на песок, у самой кромки набегавших на берег волн.
Посмотрела на меня снизу вверх таким взглядом, словно увидела впервые. И тихо, одними губами, прошептала:
— Всё…
— Что всё? — спросил я, садясь на песок рядом с Луэллой.
Луэлла снова отрешенно посмотрела на меня, улыбнулась одними уголками губ, и в ее уставших глазах на короткий миг загорелся радостный огонек. Но тут же погас, уступив место грусти. И чувство трудно выразимой словами печали накрыло меня с головой, как гигантская морская волна…
— Меня отзывают, — негромко сказала Луэлла. — Уже пора… прямо сейчас… через несколько секунд меня не будет здесь. Меня не будет на Земле… И мы… Никогда… Больше… Не увидимся…