Солдату Карке не удался задуманный по дороге из Берлина на фронт личный бизнес. Его вскоре же поймали с поличным. Первоначально его намеревались судить при закрытых дверях, но к концу следствия в военном трибунале дивизии возникла идея провести в назидание солдатам открытый судебный процесс, что и было сделано.

По приказу командования на процесс привели по роте от каждого пехотного полка и по отделению от каждого тылового подразделения. Но так как занятая под здание суда церковь позволила вместить больше, командир дивизии распорядился выслать представителей от танкистов, артиллеристов, минометчиков и даже от авиации.

Обвиняемый Карке вошел в зал под охраной двух конвоиров, вооруженных автоматами, бодрой, молодецкой походкой, будто его вели не на суд, а на смену почетного караула. Одетый в новенький, только что с иголочки мундир с двумя Железными крестами на груди, он широко размахивал руками и, высоко взметая ногу, так лихо печатал шаг по бетонному полу, что искры сыпались из-под кованых каблуков. Подойдя к столу, за которым восседали толстый белокурый майор и тонкий, облысевший, с длинной гусиной шеей подполковник, Карке стукнул каблуками и гаркнул на весь зал:

— Господин судья! Господин военный прокурор! Рядовой пятой пехотной роты сто пятого пехотного полка Фриц Карке, имеющий два ранения в зад и одно в перед, прибыл, чтоб предстать перед судом за свои тяжкие злодеяния! Готов понести любую кару, установленную военным временем!

— Судебный процесс по делу рядового Фрица Карке объявляю открытым, распахнув пухлую папку, объявил майор и, не взглянув на обвиняемого, начал читать: "Рядовой пятой пехотной роты сто пятого пехотного полка Фриц Карке, тридцати трех лет, уроженец Берлина, Фридрихсштрассе, двадцать четыре, квартира восемь, женат, образование семь классов, не член национал-социалистской партии, обвиняется в совершении вымогательства и спекуляции по статьям сто тридцать девятой, двести пятнадцатой и семьсот десятой пунктов пятого и сорок шестого.

Судья сделал передых, глянул через голову обвиняемого на укутанных в разноцветные платки, одеяла и шали солдат, опять уткнулся в бумаги.

— Суть дела: рядовой Карке, находясь в окопах под Москвой, используя в корыстных целях затруднения войск с теплыми вещами, а также учитывая то обстоятельство, что солдаты нередко засыпают в окопах и, вовремя не разбуженные, замерзают, наладил добычу блох и продажу их в полках передней линии.

По данным следственных органов и собственному признанию обвиняемого, общий итог спекулятивных сделок и вымогательств на блохах за месяц преступной деятельности составил: деньгами — десять тысяч марок; вещами: чернобурок восемь штук, лисьих воротников — одиннадцать, теплых одеял — пятнадцать, валяной обуви — три пары, шерстяных платков — четырнадцать, дамских рейтуз, трико и бюстгальтеров — двадцать пять экземпляров. Продовольствия: шпиг — пять килограммов, сосисок — три килограмма, эрзац-сыра — два килограмма, эрзац-колбасы — два килограмма, мороженой конины — задняя часть и нога. Спиртных напитков: шнапса — десять литров, французского рома — пятнадцать бутылок, спирта чистого — канистра. Общая сумма блошиного бизнеса составила двадцать пять тысяч марок.

Судья захлопнул папку.

— В преступных махинациях, определенных упомянутыми статьями, принимал участие командир пехотного отделения фельдфебель Квачке. Однако, господа, учитывая, что последний накануне ареста отличился в бою, военный трибунал решил от судебного разбирательства обвиняемого освободить.

Произнеся это, судья наконец-то счел нужным посмотреть на обвиняемого и, найдя его на положенном месте и в приличествующей позе, обратился теперь к нему:

— Подсудимый Карке, понятны ли вам статьи обвинения, предъявленные вам?

— Так точно, господин судья! Я с ними ознакомился еще в тот день, когда господин прокурор изволили мне дать по морде за. то, что я скрыл от следствия две блохи, которые я выменял у ефрейтора Фриче на губную гармошку.

— Где и сколько раз вы получали по морде — это к делу не относится. Отвечайте по существу.

— Я уже ответил, господин майор, что я согласен по всем статьям, за исключением той, где говорится, что я занимался вымогательством. Смею заверить вас, господин майор, что это неверно. Я ни у кого ничего не вымогал. Многие приходили ко мне сами и спрашивали: нет ли у меня штучек пять — семь блох, чтоб ночью не замерзнуть. Вот я и давал им, как собратьям по оружию, от души. А что они благодарили меня за это, так какое ж это вымогательство? Это просто человеческая благодарность.

Карке перевалился с ноги на ногу, колупнул в носу.

— И еще одно, господин судья. В моем деле фигурирует задняя часть кобылы. Будто ее я тоже выменял на блох, Ничего подобного. Эту кобылятину я приволок в блиндаж по приказу командира роты. Будь он не скошен осколком шрапнели, он сейчас бы подтвердил, что, когда роте нечего было жрать, он меня лично посылал с ножовкой к мерзлой кобыле, валявшейся на нейтральной полосе. Я, господин судья, блестяще решил эту мясную операцию. Под ураганным огнем противника отпилил заднюю часть и две ноги на холодец обер-лейтенанту. Меня надлежало к награде. А мне вот всучили статью. За что же?

— Военный трибунал учтет все смягчающие обстоятельства, — ответил судья. Другие вопросы, просьбы есть?

— Никак нет, господин судья.

— Подсудимый, ответьте. Признаете ли вы себя виновным в предъявленном вам обвинении?

— Как не признать, когда все было, как и написано. Судья заглянул в папку:

— На предварительном следствии, подсудимый, вы показали, что не знаете, сколько блох продали. Может, теперь назовете суду точное количество?

— О да, господин судья. Я подсчитал. В каждом полку я облошил примерно по сто солдат. Каждому солдату пущено под мундир по пять-шесть блох. Отсюда и общая цифра.

— А тылы, подсудимый? Почему вы укрываете тылы? — задал вопрос сидящий на краю стола прокурор, в котором Карке теперь узнал знакомого следователя (видно, он получил повышение). — Нам известно, что вы там тоже спекулировали блохами.

— Не смею отрицать. Кое-кому подпускал блох и в тылах. Но там дело шло туго. Тыловики ведь меньше коченеют.

— Как у вас возникла идея спекуляции блохами? — задал вопрос сидевший по правую руку судьи заседатель Норен.

— Блошиная идея, господа, возникла у меня на почве высокого патриотического духа! — выпалил Карке.

— Не юлите, обвиняемый! — стукнул кулаком по столу прокурор. — Не прикрывайтесь лживыми фразами о патриотизме. Отвечайте правдиво и точно.

— Не смею кривить душой, — вытянулся Карке. — Излагаю всю правду. Во время первого русского мороза, господа судьи, в блиндаже на правом фланге нашей роты задубело шесть превосходных солдат и один превосходный ефрейтор. На левом фланге проклятый мороз тоже натворил бед. Там замерзло тоже шесть превосходных солдат, но седьмой — ефрейтор, мой дружок, остался в живых. Я, конечно, на правах друга поинтересовался, как он спасся, и дружок мне по секрету сказал: "Наше спасение, приятель, в дружбе с паразитами, то есть блохами. Если хочешь сберечь все конечности и себя, запускай под мундир блох. С ними не уснешь, а значит, и не задубеешь". Вот тогда-то, господа судьи, я и понял, что эти мелкие паразиты могут доблестно служить Великой Германии и фюреру.

Судья махнул черной перчаткой:

— Обвиняемый, сядьте. Суд приступает к допросу свидетелей, но так как все свидетели в битве за Москву погибли и явиться в трибунал по вышеупомянутой уважительной причине не могут, суд приступает к слушанию сторон обвинения. Прошу вас, господин прокурор.

Прокурор поднялся на трибуну, оседлал нос черными роговыми очками, поводил, как гусь, сидящий в клетке, своей длинной шеей, заговорил:

— Господин судья! Господа, сидящие в этом зале! Прежде чем начать свою обвинительную речь, я просил бы всех вас внимательно посмотреть на грудь преступника, сидящего на скамье подсудимых. На ней две награды фюрера, а точнее — два Железных креста. За какие заслуги они получены рядовым Карке? Возможно, он первым кидался в атаку, первым шел на Москву? Ничего подобного. Он выменял Железные кресты на все тех же блох. В связи с этим я заявляю решительный протест и требую немедленно снять с мундира спекулянта паразитами высокие награды фюрера!

Судья в душе был полностью согласен с прокурором, но, соблюдая судебные ритуалы, порядок применения санкций к подсудимому, вежливо отклонил требование прокурора.

— Ваш протест, господин прокурор, — сказал он, учтиво поклонившись, — суд принимает к сведению, но удовлетворить ваше требование, к сожалению, не может. Подсудимый будет лишен Железных крестов лишь по приговору суда, когда будет установлено, что они получены шельмовским путем, то есть в обмен на паразитов.

— Я не удовлетворен вашим ответом и настаиваю, — нажимал прокурор.

Судья снова отклонил протест, и прокурору ничего другого не оставалось, как начать обвинительную речь.

— Господа! — сказал он. — Во всех войнах, во всех сражающихся армиях существовало правило, по которому солдату должно наступать или обороняться, обороняться или наступать, двигаться вперед или назад. Известно также, что разгром противника достигается лишь общими усилиями воюющих. Вспомним для примера боевую колесницу. Как ее тянули? Ее тянули все. Она двигалась…

Далее прокурор заговорил о том, как она и куда двигалась; зацепившись за колесницу, он пустился в пространный исторический экскурс, но подсудимый уже его не слушал. Увидев, что конвоиры, попавшие с мороза в тепло, сладко дремлют, а судья, измученный ежедневными процессами, и вовсе спит, уронив голову на бумаги, Карке решил, что настал удобный момент сбыть последнюю партию блох, не изъятых у него при обыске и хранившихся в новом солдатском медальоне с адресом на случай смерти.

Вытащив тихонько из кармана мундира медальон, он обернулся к сидящим позади двум солдатам и показал им его.

— Сколько? — спросил один из них.

— Штук десять, — прошептал Карке.

— Живые?

— Свеженькие. Последнего отлова.

— Ваша цена?

— Не до жиру. Сколько дадите.

Медальон с драгоценным товаром исчез в кармане солдата. Карке протянули фляжку со шнапсом и увесистый кусок эрзац-сыра. Остальное было не так уж сложно. Пока прокурор, уткнувшись в бумаги, говорил о боевой колеснице германской армии, которую якобы тянет вместе с солдатами и фюрер, Карке опорожнил фляжку и не спеша закусил. На голодный желудок его развезло. Помурлыкав себе под нос несколько походных песенок, он уронил голову на плечо конвоира и под убаюкивающую речь военного прокурора тихо захрапел.

Разбудил его стук кулака о стол и резкий голос: "Подсудимый, встать!" Карке подхватился. По залу медленно, степенно, будто на важных похоронах, двигалась длинная процессия солдат. Она несла к столу правосудия вещественные доказательства преступлений подсудимого. Вначале прошли солдаты с чернобурками, лисьими и кроличьими воротниками, потом понесли одеяла, валяную и кожаную обувь, дамский трикотаж и детские игрушки, старушечьи и девичьи платки, стариковские шубы, и в заключение солдат с короткой шеей, обмотанной женским чулком, поставил перед судьей банку с надписью «Блохен».

— Господа! — заговорил прокурор, когда солдаты, доставившие вещественные улики, удалились. — Перед вами неоспоримые факты преступления подсудимого Карке. Смеет ли он их отрицать еще раз или нет, нам неизвестно, но мне хочется задать подсудимому лишь один вопрос. Знаете ли вы, солдат Карке, кого вы грабили? Вы молчите. Вам нечего сказать. Вы, подсудимый, грабили своего же боевого собрата. Вы за какие-то три-четыре блохи брали ценнейшие вещи, многие из которых добывались подчас в тяжелых схватках.

Прокурор подошел к столу, взял старую овчинную шубу с четырьмя дырками на спине и показал ее залу:

— Вот перед вами шуба, принадлежавшая фельдфебелю Гросбаху. Он снял ее с плеч старика вначале мирно. Но едва надел на себя, как получил удар вилами в спину. Как видим, фельдфебель Гросбах пролил за эту вещь собственную кровь. А солдат Карке скупает ее всего-навсего за три блохи. Что это? Это не что иное, как мошенничество, дикий грабеж белым днем. Собственно, что об этом спрашивать, если сам подсудимый откровенно сознается в этом? Обратимся к его же дневникам.

Прокурор взял в руки маленькую записную книжку:

— Так, десятого ноября подсудимый делает такую запись: "Под Москвой стало дьявольски жарко и чертовски холодно. Жару поддают русские. Холод подпускает мороз. От жары вряд ли что поможет. Разве что собственные ноги. Ах как жаль, что у меня нет ног страуса! А что спасет от мороза? На мне же легенький мундирчик. Гнусь, как собака. Надо что-то придумать".

Прокурор перевернул три странички:

— Двумя днями позже подсудимый делает новую запись: "Хох фюреру! Придумал. Вчера на кухне раздобыл два мешка из-под картошки, прорезал дырки для ног и влез в эти мешки, надев сверху мундир. Сразу потеплело. Но проклятой ночью уснул и чуть не отдал богу душу. Спасибо русской «катюше». Она разбудила. Бежали три километра и хорошо согрелись".

Войдя в азарт, прокурор начал читать далее без выбора, все подряд:

— "Сегодня ночью на правом фланге роты задубел весь блиндаж. Остался в живых, да и то с отмороженной конечностью, мой старый приятель Глобке. Его спасли… о, кто бы мог подумать! Обыкновенные блохи. Глобке всю ночь ворочался, чесался, не заснул и уцелел".

"Не сплю вторые сутки. Меня все время гложет дума:

"А нельзя ли пустить блох на службу фюреру?" Сейчас ему так тяжело! Может, помогут блохи?"

"Сегодня у меня большой праздник. Запустил под мундир первого клиента первую партию блох. Пока бесплатно, а дальше даром ни блохи. Раз с землей ничего не вышло, надо поднакопить побольше марок".

"Блохи пошли в ход. Клиентов полно. Только успевай задирать рубахи. Все страшно благодарят и несут что попало — шнапс, мыло, эрзац-сыр, губные гармошки…"

"Вчера у одного ефрейтора выменял за пять блох лисий воротник. Хлюпик скулил: «Дорого». А самому, собаке, этот воротник достался вовсе бесплатно. Он содрал его с женщины, которую встретил на дороге".

"Спрос на паразитов все больше растет. Я не успеваю их отлавливать. С завтрашнего дня придется повысить цены. Конечно, клиенты взвоют. Но ничего. Не захочешь задубеть — купишь".

"Выменял три блохи на пуховую шаль и дамские рейтузы. Отослал первую посылку тетушке Кларе. Теперь ей надо соорудить посылку с продовольствием и теплыми вещами.

"Торговля блохами совсем приостановилась. Не до блох. Адский огонь. Контратаки. Сильно нажимает конница генерала Доватора. О, если б нам заячьи ноги!"

"Мы наконец-то остановились. Надолго ли? Русские дьявольски наседают. Молю бога, чтоб дали передышку. Снова бы пошли в ход мои милые, славные блохи".

"Морозы усилились. Пять солдат отвезли на кладбище, восемь — в лазарет с отмороженными конечностями. Я срочно возобновляю торговлю. Первая партия распродана за полчаса. Мой рюкзак не вмещает выручку".

"Сегодня был крупный разговор с фельдфебелем. О моем бизнесе он, собака, все пронюхал. Дал ему взятку — теплое трико и бюстгальтер. Придется теперь все половинить. Бесчестный мерзавец".

"На блошином фронте новая победа. Сегодня запустил восемь блох под мундир господина майора. Он тоже боится уснуть и замерзнуть. В награду дал бутылку рома, хотя мог бы заплатить и больше. Адъютант говорил, что у него награблено два чемодана барахла".

"Боюсь разоблачения. Живу мечтой. Одной мечтой. Как бы запустить блох под мундир…" — тут стоят точки и далее: "У этого гусака тоже много нахапано барахла, есть даже трофеи с храмов".

Прокурор оторвался от дневника, поднял глаза на подсудимого, который, казалось, забыв о суде, что-то жевал!

— Кто кроется за этими точками? Ответьте, подсудимый.

Карке встал, опустил глаза долу.

— Я вас спрашиваю. Отвечайте!

— Вы, господин прокурор. Извиняюсь! Прокурор взметнул кулаки:

— Мразь! Грабитель! Вы потеряли облик доблестного солдата германской армии. У вас нет ничего святого. Именем закона я требую, господа судьи, для этого растленного типа смертной казни!

Перечисляя статьи, на основании которых грабителя Карке надлежало казнить, прокурор несколько раз обращался к судье, но тот так увлекся просмотром вещественных улик, главным образом чернобурок, что ни разу и не взглянул на обвинителя.

Ах какие это были славные чернобурки! Какие роскошные меховые воротники! Судья то дул на лежащий перед ним отливающий сизью мех, то ласково гладил его, как кошку. Потом пальцы левой руки правосудия как-то тихонько, по-рачьи уцепились за кончик хвоста и этак незаметно стащили чернобурку под стол, а затем также незаметно препроводили ее в собственный портфель.

Заполучив воротник, судья как-то сразу повеселел и, потеряв интерес к мехам, занялся теперь куклами, матрешками и прочими пустяковыми вещицами. Когда же иссяк интерес и к этим уликам, судья взял в руки коробку с надписью «Блохен», повертел ее, постучал по ней ногтем, и тут произошло нежданное. Крышка с банки свалилась, и блохи все враз сиганули на судью и заседателей. Ошарашенный судья вначале сделал вид, что ничего не произошло, но вскоре он не утерпел и начал ерзать, чесать то шею, то бока, то лопатки, а вслед за судьей заерзали, зачесались заседатели и даже прокурор, произносящий речь на отшибе.

Не выдержав атаки изголодавшихся блох, судья поспешно встал:

— Подсудимый Карке! Ваше последнее слово! Да не тяните. Короче! Так же быстро, как ловили блох!

— Совсем коротко, господин судья, — подхватился Карке. — Всего два слова. Не смею отрицать, я подлец, разбойник, грабитель, которого надо вздернуть на перекладину. Но прошу учесть, господин судья, что я патриот. Я использовал паразитов только во имя победы и обожаемого фюрера.

— Короче, Карке!

— Совсем коротко, господин судья. Я прошу сохранить мне жизнь. У меня любящая жена. Ей трудно. У нее квартируют штурмовики. Что будет с нею, если меня…

— Короче, Карке! — выходя из терпения, крикнул судья, которому было уже невмоготу от блох.

— Еще словечко, господин судья. Всего полслова. К ней, то есть моей жене, сейчас напрашивается на постой еще один штурмовик. Его тоже надо будет кормить. А без моих посылок…

— Суд удаляется на совещание! — оборвал судья и, подхватив портфель, из которого предательски торчал хвост чернобурки, рысью поспешил в алтарь для совещаний.

Приговор военного трибунала слушался стоя. — "Именем третьей империи и фюрера, — читал возвышенно судья, все еще поеживаясь от блох, — военный трибунал в составе председателя трибунала майора Шторре, судебных заседателей Нормана и Штурмбумбахера, рассмотрел уголовное дело по обвинению рядового пятой роты сто пятого пехотного полка Фрица Карке в преступлениях, предусмотренных статьями сто тридцать девятой, двести пятнадцатой и семьсот десятой пунктов пятого и сорок шестого, признал подсудимого Карке виновным по всем статьям за исключением пунктов пятого и сорок шестого, и постановляет. Пункт первый. Руководствуясь законом, рядового Карке лишить Железных крестов, как приобретенных незаконным, мошенническим путем, а именно путем обмена на блох-паразитов".

Судья подождал, пока конвоиры сдерут с мундира обвиняемого кресты, и продолжал:

— "Пункт второй. Военный трибунал приговаривает подсудимого Карке за грабеж своих боевых товарищей к высшей мере наказания — смертной казни!"

Зал качнулся, тяжко вздохнул. Судья, воспользовавшись шоком зала, почесался и снова повторил:

— "К высшей мере наказания — смертной казни! Однако, учитывая то, что паразиты, а именно — блохи использовались в интересах защиты солдат рейха от замерзания, а также то, что прибыль от продажи блох подсудимый отправлял жене домой на содержание доблестного офицера гестапо, а также учитывая чистосердечное признание и высокий патриотический дух подсудимого, военный трибунал, руководствуясь статьями пятой и семнадцатой, признает солдата Карке невиновным и освобождает его из-под стражи!"

Карке, не помня себя от радости, крикнул: "Хайль паразитам!" — и полез было к судье через стол целоваться, но судья остановил его жестом руки:

— Минуточку! Еще не все. "Пункт третий. Военный трибунал считает необходимым возбудить ходатайство о награждении рядового Карке за спасение солдат рейха от замерзания медалью "За зимовку в России". Военный трибунал будет также просить командование распространить с помощью листовок и бесед опыт рядового Карке во всех полках дивизии, полагая целесообразным придать этому движению организованный характер вплоть до специальных блошиных команд".

Карке выносили из зала на руках. Судьи занялись трофеями.