Марк вернулся из Лозера, потрясенный увиденным и услышанным.
Он всю ночь гнал машину на Обракское плато, возвращаясь на старую ферму, где его встретила только приемная мать Иисуса. Старая женщина ни словом не обмолвилась о его статье в "EDV". Она накормила Марка завтраком, сообщив, что Пьеретта уехала в Манд с Йенном, любимым учеником ее сына.
Наплевав на усталость, Марк сразу же поехал к лозерской префектуре. Добравшись до окраины города, он наткнулся на оцепление спецназовцев и бесконечный людской поток, бросил машину на обочине, расспросил ученика Ваи-Каи (судя по длине набедренной повязки, он либо верил очень глубоко, либо сильно гордился своим детородным органом) и решил вместе со всеми подняться на холм и выслушать проповедь Духовного Учителя.
У Марка не было ни зонта, ни плаща, и он мгновенно вымок до нитки. Ему не удалось приблизиться к подножию коса, где находились Ваи-Каи и Пьеретта, и он смотрел на них издалека поверх удивительно спокойного моря людских голов. Последовав примеру окружающих, Марк опустился прямо на землю и, как только забыл, что может испачкать одежду, начал получать удовольствие от сиденья в грязи. Вокруг него мужчины и женщины всех возрастов раздевались, словно желая избавиться от последних искусственных преград, отделяющих их от естественной жизни. Все равно ведь вымокли до нитки, и одежда в грязи, так почему бы не испытать детскую радость и не кинуться голышом в объятия Небесной Матери. Эти люди показались Марку очарованными свободными обитателями сада Эдема, и он последовал их примеру, сняв обувь, носки, брюки, рубашку, майку и —после некоторого колебания —трусы.
Его комплексы мгновенно улетучились, словно, отдав себя на волю дождя, ветра и земли, он наконец принял себя таким, каким был на самом деле: лысым, толстым мужиком, у которого пошаливает сердце и ноют кости на пороге старости. Сидевшая рядом женщина улыбнулась Марку и показалась ему красивой, несмотря на отвисшие груди, толстые ляжки, круглые щеки и мокрые, прилипшие к черепу волосы. Она была прекрасна, потому что являла собой чудо творения, совершенную, неотъемлемую часть двойной змеи, невероятно гармоничную последовательность частиц. Женщина была очень хороша сейчас, потому что ей нравилось быть членом огромной человеческой семьи, и ничто —ни особые заслуги, ни тайные пороки —не выделяло ее среди прочих. Но главное —она вгрызалась в это мгновение жизни, как в румяное яблоко.
Голос Ваи-Каи зазвучал над ними так четко и ясно, что люди спрашивали себя, где организаторы спрятали микрофон или громкоговоритель. Каждое слово Духовного Учителя пронзало Марку сердце, как раскаленный клинок. Он словно получал ответы на все вопросы, которые задавал себе всю жизнь, с юности до сего дня. Вопросы отпадали сами собой, потому что он больше не нуждался в ответах, потому что его душа расцветала, а сомнения и страхи растворялись. Это глубокое чувство не имело ничего общего с психическим возбуждением: Марк ощущал умиротворение, зная, что он уникален как личность, но одновременно связан со всеми остальными, необходим им, неотделим от них.
Марк не сразу оделся, когда Ваи-Каи кончил говорить: ему хотелось продлить волшебство момента, разделив его с другими учениками. Они отдавались ласке возрождавшегося солнца, радуясь его теплым лучам.
Марк не заметил, как снялись с места спецназовцы, стоявшие в оцеплении так тихо, словно их тоже размягчила зачарованная атмосфера поляны.
Марк так и не повидался с Пьереттой. В конце концов, он приехал в Лозер не ради нее, но для того, чтобы услышать Духовного Учителя, познать его учение. Зачем просить прощения у женщин, которых он предал несколькими неделями раньше? Они купаются во всемогущей любви их сына и брата, в их душах нет места недовольству и злопамятству, они не помнят обид.
* * *
—Где? В Лозере?
Марку показалось, что он уловил искорку интереса в выпученных от изумления глазах Тони, своей старшей дочери. Жанна —младшая —уже впилась зубами в бесформенный сандвич, который держала двумя руками, ухитряясь то и дело ронять куски изо рта. Марк пригласил девочек пообедать, позволив им выбрать ресторан, и, к счастью для его отощавшего кошелька, они потащили его в шумный "Макдональдс", пропахший прогорклым маслом. Когда они встретились у метро, девочки смотрели на него недовольно-недоверчиво, явно заранее решив проучить незадачливого предка, которого так и не научились воспринимать как отца. Небо уже два дня оставалось синим, и сестры явились на свидание в длинных майках и артистически продырявленных джинсах.
Тоня уже начала превращаться в девушку, исчезли детская припухлость черт, прыщи и вечно недовольное выражение лица, которое она являла миру как манифест собственной несчастливости.
Когда Тоня напомнила отцу, что в конце года ей исполнится восемнадцать, он вздрогнул, словно его внезапно ущипнули и разбудили. Марк все еще помнил, как этот скользкий и сморщенный комочек плоти появился из утробы его жены, он видел себя на грани обморока, задыхающимся от запахов пота, дерьма и крови... И вот он внезапно просыпается на террасе дешевой парижской кафешки и видит напротив себя молодую женщину.
Что он о ней знает помимо россказней "бывшей № 1", школьных дневников с посредственными отметками и сомнительных приятелей? Что ему известно о надеждах, мечтах, страданиях и радостях своей дочери?
И что он знал о Жанне, своей младшей, которая только и делала, что ела, а все остальное время уродовала себя всеми возможными и невозможными способами?
Он присутствовал при вторых родах жены, но мало что запомнил и не замечал, как она росла. Он прошел мимо, вот так просто —взял и прошел, словно, перерезав пуповину (Марк разыгрывал образцового мужа —мечту домохозяйки из глянцевого журнала!), он одновременно разорвал и связывавшую их души нить. Некоторые его собратья по "EDV" —женатые и разведенные —говорили об отцовстве, как о самом удачном своем предприятии, а дети их были безусловно самыми умными и блестящими детьми на свете, и отцы могли ими гордиться.
Самые большие зануды на свете —родители, достающие вас рассказами о гениальности своих чад и об их успехах. Марк всегда комплексовал и прятал от окружающих дочерей, как постыдную болезнь, как собственный провал.
"Бывшая № 2" тоже находила его девочек... как бы это поделикатнее выразиться? ...не слишком... ну... интересными, но это, конечно, связано с их возрастом, или с матерью, но в любом случае, я не хочу, чтобы твои дочери ехали с нами, они испортят нам уик-энд... Марк положил дочерей на алтарь тщеславия, он забывал о них ради внешнего блеска, ради принадлежности к элите, ради всей той мишуры, о которой говорил Ваи-Каи на поляне у подножия холма в окрестностях Манда. А девочки просто хотели, чтобы их замечали, чтобы ими интересовались и любили, о том же мечтают все дети в мире —блестящие и посредственные, красивые и уродливые. Если отец или мать не способны принять ребенка таким, какой он есть, кто поможет ему принять и понять себя и других?
—В Лозере? —с набитым ртом повторила вопрос Жанна. —Это как-то связано с Ваи-Каи?
Марк постарался скрыть удивление, сделав вид, что увлекся картошкой.
—Вы знаете о Ваи-Каи?
Они переглянулись поверх сандвичей.
—Нужно быть глухим, чтобы ничего о нем не услышать, —буркнула Тоня. —Достаточно включить радио или телевизор. Мы даже говорили о нем с нашей филологиней на прошлой неделе.
Марк вспомнил, что Тоня, едва не провалив экзамен на степень бакалавра (его бывшей жене пришлось приложить массу усилий, чтобы избежать унизительной неудачи), все-таки попала в литературный класс.
—И что она говорит, ваша преподавательница?
—Она экологистка и даже член какого-то движения —вроде Гринписа, но считает, что Ваи-Каи и его идея нового кочевничества опасна для Запада.
—Почему?
—Она говорит —резкие перемены могут вызвать такой серьезный кризис, что мы прямиком вползем в катастрофу. Вот так же кризис 1929 года закончился Второй мировой войной. А еще она считает, что учение Ваи-Каи непригодно для западной цивилизации и что нам следует искать выход в наших собственных ценностях, в нашей собственной истории.
—А чудеса? О них она что думает?
—Говорит —это как в Лурде: больные самоисцеляются благодаря собственной вере либо за счет энергии, выделяющейся при коллективной истерике, —в общем, что-то в этом роде...
Марк решился наконец попробовать свой чикен-бургер —округло-бесформенное нечто в пластиковой упаковке.
Он едва различал вкус цыпленка в мешанине из серого хлеба, майонеза, сыра, огурчиков и лука. Пока они стояли в очереди в кассу, Марк наблюдал за посетителями: его удивило количество нормальных — взрослых —людей, сидевших за столиками поодиночке и парами.
Надо же, а он-то думал, что в фастфудные заведения ходят только дети-сладкоежки и невоспитанные подростки.
—А вы-то сами что думаете?
Девочки снова переглянулись. Они ссорились, не переставая, без конца ябедничали друг на друга (так, во всяком случае, сообщала ему "бывшая № 1"), но, общаясь с отцом, мгновенно сплачивались, вспоминая о сестринской солидарности, и теперь спрашивали себя, могут ли доверять отцу.
—Я однажды ездила на встречу с ним в Ивлин вместе с ребятами, —сказала наконец Тоня. —Месяца три с половиной назад. Сначала мы просто хотели поржать над одной девкой из выпускного класса —она чокнутая, пришла как-то в класс полуголая, сверкая задницей на манер индианки из Амазонии, —тот еще был скандалешник!
Девочка рассказывала, не сводя с отца внимательного взгляда.
—Мы слушали лекцию, видели, как исцелялись люди, и... как бы это сказать... очумели, вот, ну, и теперь мы его... ученики.
—Что-о-о?
Неправильно поняв интонацию Марка, девочки мгновенно замкнулись, ощетинившись недоверием.
—А маме вы об этом рассказывали?
—Да ты что?! Она и так кудахчет по любому поводу, не сообщать же ей, что мы собираемся стать новыми кочевниками!
—А вы собираетесь?
Тоня пожала плечами, доела бургер, запила содовой.
—Да, наверное, не знаю, может, и нет. Мы с моим парнем хотим...
Тоня замолчала, сообразив, что безо всякой подготовки обрушила на отца более чем деликатное известие.
—У меня уже много месяцев роман, папа... Его зовут Тристан. Мы с ним хотим попробовать. Он уже совершеннолетний, а мне придется ждать до сентября.
—А как ты понимаешь жизнь новых кочевников?
Тоня и ее сестра постепенно расслабились: Марк говорил с ними не как суровый отец, а как равный, проявляя искренний интерес, —во всяком случае, внешне.
—Мы общались с новыми кочевниками, они рассказали, как все происходит. Мы повсюду будем следовать за Духовным Учителем, ночуя в домах со знаком двойной змеи, в сараях, амбарах или прямо под открытым небом.
—А чем будете платить за еду и бензин?
—Тристан уже три года работает, он кое-что скопил, а я постараюсь куда-нибудь устроиться на июль и август.
—А потом, когда деньги кончатся?
—Знаешь, как говорят, главное —ввязаться, а там посмотрим. Все равно это лучше, чем копить всю жизнь никому не нужные вещи.
Марк кивнул на подносы с остатками их обеда —правильнее было бы назвать их объедками (кстати, сами американцы, придумавшие и распространившие по миру "быструю еду", называют ее "помойной едой").
—Ну, а все это? Удобства? Компьютер? Книги? Видеоплеер? Рэп?
—Все просто, папа, ноутбук почти ничего не весит и места занимает немного, через Интернет можно попасть в сеть любой библиотеки, а у Тристана в машине есть CD-проигрыватель...
—Однажды вам придется пойти еще дальше. Кочевать — значит навсегда отказаться от оседлой жизни, от всех привычных удобств и приспособлений. Настанет день, когда больше не будет ни машин, ни домов, ни денег, ни телевидения, ни центрального отопления с горячей водой, ни холодильника, набитого едой, ни кремов с шампунями, ни "Макдональдса", отношения с миром станут иными. Вы должны будете научиться жить по-новому, извлекая средства для ежедневного существования из природы.
—Я этого не боюсь. Все хорошо, пока мы вместе.
—Благополучие —это в первую очередь состояние души.
—Может, и так, но когда смотришь на мир со всеми его проблемами, понимаешь, что удобства-то у людей есть, но идут они явно не туда, так что пора попробовать что-то другое.
—И многие у вас в лицее так думают?
—Не то слово! Чем сильнее преподаватели и предки "опускают" Ваи-Каи, тем больше у него сторонников среди ребят. Мы общаемся с его учениками по всему миру через Интернет. Движение новых кочевников распространилось на Америку, Австралию, Азию и Африку...
Людям надоело, что их воспринимают, как глупых гусей на откорм. Помнишь старую песенку про звезды и парусники, забыла имя исполнителя? Там еще есть слова про сентиментальную толпу, которую мало волнует купля-продажа... Так вот, люди сейчас продают свои дома или ставят на них знак двойной змеи, расстаются со шмотками. Это наша истинная власть, папа, единственная наша сила. Современный мир стоит на пирамиде собственности: чем больше ты имеешь, тем выше забираешься. Но ведь если все, кто находится в самом низу, в основании, отойдут в сторону, пирамида рухнет.
Жанна старательно доедала холодную картошку с трех подносов, не упуская ни единого слова из разговора, —время от времени она бросала непривычно острый, внимательный взгляд то на сестру, то на отца.
—Когда ваша филологиня, как вы ее называете, говорит о войне или о катастрофе, она как раз и выражает мнение тех, кто стоит на вершине пирамиды, — сказал Марк. —Они так легко не откажутся от Системы, потому что считают себя ее хозяевами. Им необходимо обладать, чтобы чувствовать себя живыми. Они уже приговорили Духовного Учителя и будут преследовать его учеников, станут давить и угрожать, понуждая снова "встать в строй", они...
—И это ты говоришь? —сухо перебила его Тоня. —Ты, написавший эту... эти мерзкие глупости о матери и сестре Ваи-Каи?
Марк закурил под неодобрительным взглядом сидевшей за соседним столиком молодой мамочки. Он не был готов к тому, что первыми его упрекнут в малодушии собственные дети. Нити космической паутины десана сплетены куда хитрее, чем он думал. Теперь Марк лучше понимал неприязненное поведение дочерей за рождественским "семейным" ужином. Девочки упрекали его не только за то, что он плохой отец, они не могли простить ему участия в газетной травле Христа из Обрака. Учение Ваи-Каи, как вирус, проникало в каждый дом через Интернет и теперь прогрызало изнутри ячейки общества, сами его основы.
—Боялся потерять работу, —проговорил он наконец. —Я почти сразу пожалел о той статье, но задний ход дать не мог.
—Но тебя же все равно выперли!
Жанна встряла в разговор в привычной манере маленькой хамки-провокаторши.
—Я кое-что узнал о Ваи-Каи и больше не мог соглашаться с издательской политикой моего шефа.
—Что ты узнал?
—Я виделся —прямо перед его смертью —с миссионером, который спас Ваи-Каи от убийц-мачетерос и привез его во Францию...
Марк рассказал дочерям историю отца Симона, не опустив ни слова из версии колумбийского приятеля Жан-Жака Браля.
—Почему ты считаешь, что они уже приговорили Ваи-Каи? —спросила Тоня, когда он закончил.
—Я узнал об этом от информатора. Забавно, но он говорил почти твоими словами —о Священном Союзе тех, кто обещает людям рай на земле, подменяющих слово "быть" словом "иметь". Этот человек сказал, что союз решил устранить Ваи-Каи. Публикация в "EDV" —первая остановка по пути на Голгофу. Упомянул он и нападение исламских экстремистов на Дисней-парк. Я пока не вижу тут связи и не знаю, что планируют враги Ваи-Каи, но постараюсь выяснить.
—Как они смогут убить человека, пребывающего в доме всех законов?
Тоня, а следом за ней и Жанна стрельнули у отца по сигарете. Он так и не вспомнил, видел ли дочерей курящими. За столом с ним сидели две совершенно незнакомые девушки — взрослые и очень даже себе на уме.
—Наверно, полотно жизни не всегда ткется так, как мы думаем, — пробормотал он в ответ.