В голове Матиаса творилось что-то странное: ему казалось, что он себе больше не принадлежит, что кто-то другой завладел его рассудком и навязывает ему свою волю. Он больше не верил ни в демонов, ни в привидения, которых пугался в детстве, но ему следовало если не признать, то, во всяком случае, рассмотреть гипотетическую возможность того, что некое постороннее существо, "чужак" контролирует его. Это выражалось во внезапно возникавших у него желаниях, которым он не мог противиться, —например, отправиться на паперть Собора Нотр-Дам или на определенную могилу кладбища Пер-Лашез. Он совершенно четко осознавал всю абсурдность таких побуждений, но у него не было выбора, он вынужден был подчиняться, как если бы "чужак" мог уничтожить его свободную волю, подавить любую попытку к сопротивлению: тот, другой, мог отдать любой приказ —он выполнил бы его без малейшего колебания, а для него не было ничего страшнее и непонятнее, чем утрата свободы ныбора.

"Чужак" не мучил его дни напролет —в противном случае, он бы давно сошел с ума, он обращался к нему время от времени, словно проверяя надежность управления.

Матиас подумал о шизофрении, о других формах разделения личности, но потом вспомнил, что люди, страдающие этим синдромом, возводят глухие стены между разными ипостасями себя самого, а он никогда не терял ясности ума. Во время этих коротких кризисов он действовал одновременно на двух уровнях сознания, захватчик подавлял вытесненного хозяина, и Матиас не знал, существует ли болезнь с такими симптомами. Когда очередной приступ проходил, он надеялся, что "чужой" покинул его навсегда, что он страдал от временного помрачения рассудка, связанного с неизученными возможностями человеческого мозга, но у него оставалось мучительное и стойкое ощущение разбалансированности и помутнения, словно он стоял на краю пропасти.

Он спрашивал себя с тоской и тревогой, вернется ли когда-нибудь один из прежних Матиасов —беззаботный любимец Ночи, радостный хищник, пылкий любовник Хасиды...

Каждый день Матиас отправлялся в клинику Субейран, где проводил два-три часа наедине со своей спящей красавицей.

"Никаких признаков улучшения", — сокрушенно произносила всякий раз санитарка, встречаясь с ним в коридоре отделения или в палате Хасиды.

Она обязательно добавляла несколько фраз об абсурдности терапевтического лечения и отправлялась исполнять свои обязанности с упорством и рвением муравья, опровергая только что произнесенную сентенцию.

Сидя на неудобном стуле, Матиас не отрываясь смотрел на застывшее лицо Хасиды, пока оно не превращалось в светлое пятно в рамке черных волос на белой подушке. Потом он обращался к Хасиде в безумной надежде, что она услышит его голос, узнает, воспользуется им, как путеводной нитью, чтобы выбраться из лабиринта. Он говорил, что любит ее и скоро заберет из этой клиники, а потом положит к ногам Христа из Обрака, этого чудотворца. Как только она вернется к жизни, они укроются вдвоем в теплом надежном коконе, где переждут последнюю бурю в истории этого мира, они выживут в новом Раю, как первый мужчина и первая женщина из рэпа Тай Ма Раджа. Матиас уверял Хасиду, что гибель человечества нисходит с небес, она таится в ночи, в изменении климата, но, возможно, как сказано в Библии —довольно одного правильного поступка, чтобы спасти все человечество. И этим правильным поступком станет единение их тел и душ. Матиас рассказывал любимой о своем детстве, о русской семье, он плакал навзрыд, вспоминал смерть матери, смеялся и вздрагивал, пересказывая свои приключения в уличных бандах.

Он никогда никому вот так не исповедовался, он —Матиас-молчун, ночная птица, тихушник... Он никогда бы не поверил, скажи ему кто другой, что исповедь так облегчает душу. Выходя из клиники, он чувствовал себя кзким легким, почти невесомым, что ему приходило в голову ухватиться за первый же уличный фонарь, чтобы не унесло ветром.

После нескольких дней передышки ветер и дождь снова взяли власть над страной, температура при этом неуклонно повышалась, достигнув почти тридцати градусов.

В восточных районах страны ожидались наводнения и циклоны. В Париже днем было так темно, что машины ездили по улицам со включенными фарами.

Набережные Сены были давно закрыты для движения —эксперты полагали, что их могут никогда больше не открыть, —а уровень воды в реке достиг опасно высокого уровня.

Кроме ежедневных посещений клиники Субейран Матиас никуда больше не ходил: он лежал на кровати и ждал звонка от Блэза и Кэти, но телефон молчал. Он бездумно смотрел на экран телевизора, где мелькали кадры, иллюстрирующие всю бессмысленность существования человечества. Маленькое светящееся окошко изрыгало тошнотворную смесь сообщений о конфликтах и бесчестных войнах. Все остальное напоминало глобальное промывание мозгов с помощью рекламы.

Если смотришь на телевизионных жрецов и весталок чуть отстраненно, без интереса, замечаешь их раболепство и жадность и тебя начинает тошнить. Положить этому конец можно только одним способом —дотянуться до красной кнопочки на пульте и выключить телевизор.

Матиас вынырнул из телевизионной дремоты, вспомнив, что каждую пятницу в девять вечера на TeleМах идет передача Омера. Нет, он не считал, что Омер честнее других телезвезд, но он был нитью —единственной нитью, связывавшей его с Христом из Обрака и оставлявшей надежду на исцеление Хасиды. Два часа Матиас терпеливо слушал истеричные вопли ведущего и его гостей: президент большого футбольного клуба отбрехивался от обвинений в коррумпированности, ему противостояли двое его бывших игроков, главный редактор спортивного еженедельника, международный арбитр, член УЕФА и два представителя клуба болельщиков.

Матиас дождался конца помойной перебранки и получил наконец подтверждение, которого ждал: Христос из Обрака появится в передаче Омера в пятницу

24 февраля.

* * *

Уйдя от Хасиды раньше обычного, он предпринял рекогносцировку на местности, начав с проверки маршрута "Клиника Субейран —здание Tele Мах" (стеклянная конструкция, похожая на гигантское зеркало в XV округе Парижа, недалеко от парка Андре-Ситроен).

Ему понадобится машина, чтобы перевезти недвижимое тело Хасиды. У него не было кредитной карточки, и взять машину напрокат он не мог —следовательно, придется ее угнать. Набережные Сены закрыты, проще всего будет доехать по внешнему кольцу до Севрских ворот, а потом по Марешо добраться прямо до штаб-квартиры компании.

Он просидел часть дня на террасе кафе, откуда был хорошо виден въезд на подземную стоянку. Водители опускали стекло, протягивали охраннику талон, и он поднимал шлагбаум. Матиас узнал нескольких знаменитых ведущих. Обойдя здание, он не нашел другого входа.

Христос из Обрака тоже пойдет через эту дверь, так что, если он хочет показать ему Хасиду, то должен проникнуть внутрь до или после передачи. Другого решения не было. Если он заберет Хасиду сейчас и отправится на встречу с чудотворцем, Блэз и Кэти успеют вмешаться —проклятая электронная дрянь под кожей! —не позволят довести дело до конца. Приезд Христа в Париж давал ему уникальную возможность спасти Хасиду, не привлекая к себе внимания сторожевых псов. Угнать машину для него не проблема. Труднее всего будет попасть внутрь сверхзащищенного периметра, обманув бдительность охранника и камер слежения на стоянке.

У него был месяц на обдумывание плана.

* * *

Он застыл перед оставшейся открытой входной дверью.

Дождь недавно прекратился, разорванные в клочья г учи бочком пробирались по небу. Матиас замер на тротуаре, кожей почувствовав грозящую ему опасность, —и "чужой" здесь был ни при чем. Просто воздух вибрировал особым образом, бил по нервам, подавая сигнал тревоги. Вот так же сгустилась атмосфера перед нападением на их дом, когда были убиты его отец и сестры, гак Матиас чувствовал себя перед каждым своим "делом".

Близость смерти.

Он незаметно бросил взгляд через плечо. Мимо, кутаясь в плащи, шли прохожие —и каждый неизвестный представлял для него потенциальную угрозу. Он не заметил ничего подозрительного в припаркованных у тротуара машинах, улица под дождем выглядела мирно и вполне невинно, но дыхание Матиаса участилось, сердце билось в горле. Он сунул руку во внутренний карман куртки и ухватил глок за рукоять. Внезапно из темноты коридора, выкрикивая проклятья на арабском языке, на него выскочил человек.

Матиас заметил, как блеснула сталь пистолета-пулемета, висевшего вдоль бедра убийцы, и его охватила ледяная оторопь. Он не отреагировал, когда нападавший на бегу поднял руку. Рев мотора и скрежет шин за спиной вывели его из ступора. Он кинулся в сторону за секунду до того, какдуло автомата выплюнуло первую очередь, тут же пружинисто упал на тротуар, смягчив удар свободной рукой, и сразу откатился в сторону. Пули свистели и завывали, отскакивая от бетонного пола. Не поднимаясь, Матиас выхватил пистолет, снял его с предохранителя.

Убийца притормозил, пытаясь прицелиться точнее. Его молодое смуглое лицо, замотанное белым платком, показалось Матиасу знакомым. На заднем плане он заметил огромную черную машину, блокировавшую дорогу. Водители раздраженно бибикали, обезумевшие пешеходы разбегались в разные стороны, вместо того чтобы вжаться в пол или спрятаться под аркой.

Убийца выпустил в Матиаса новую очередь. Пули пролетели в нескольких сантиметрах от виска, обожгли кожу. Матиас стрелял, водя пистолетом из стороны в сторону. Нападавший замер, пошатнулся, согнулся пополам —очевидно, пуля попала ему в живот —и начал убегать к черному седану, Поднявшийся ветер не мог разогнать резкой пороховой вони —перестрелка была стремительной, но очень интенсивной.

Матиас смотрел вслед седану, пока машина не скрылась за углом, и выждал несколько секунд, прежде чем подняться на ноги. Пульс зашкаливало, толчки сердца отдавались в кончиках пальцев, от глока, зажатого владони, по всемутелу расползался жар. Цементный пол был усеян гильзами. Чудо, что в него ни разу не попали.

Чудо и, конечно, неумелость стрелка, не способного справиться с нервами. Наверняка один из этих кичливых кретинов из предместья, полагающих, будто оружие превращает человека в убийцу.

Внезапно Матиас понял, почему лицо нападавшего показалось ему знакомым: он видел его на ферме —за ужином в столовой, когда женщины с закрытыми лицами подавали еду и один из моджахедов —молодой, очень смуглый —вскочил и начал оскорблять их, брызжа слюной, как безумный. Да, убийца был членом "Международного джихада".

Безумцы Аллаха нашли его.

Улица приходила в себя после убийственной интермедии, машины разъезжались с места происшествия, прохожие торопились убраться из зоны боевых действий, благословляя небо за то, что уцелели.

Матиас колебался, не зная, как поступить. Возможно, "Джихад" послал убийц и в его квартиру. С другой стороны, если он не вернется, Блэз и Кэти, не зная, как С ним связаться, могут запаниковать, начнут его искать, чтобы перевести в другое место, запрут и так или иначе ограничат свободу передвижения. Исцеление Хасиды стало его главной и единственной целью, и он решил рискнуть. Сжимая в руке глок, Матиас пошел по коридору. Он не заметил ничего подозрительного ни на первом этаже, ни на площадке. Дверь квартиры не была взломана, но Матиас не вошел, а, приложив ухо к деревянной панели, несколько минут напряженно вслушивался, пытаясь понять, ждут ли его внутри незваные гости.

Нестерпимо громкий настойчивый звонок телефона заставил Матиаса решиться. Он быстро вставил ключ в скважину, повернул ручку, толкнул ногой дверь и проскользнул в комнату, водя пистолетом из стороны в сторону.

Поняв, что опасности нет, он расслабился и схватил трубку.

—Матиас? Это Блэз. Немедленно убирайся из дома.

Один из информаторов предупредил, что "Джихад" дышит тебе в затылок.

—Они поджидали меня на улице. С автоматами.

—Уже? Вот же черт, быстро! Ты не ранен?

—Я —нет, а вот стрелка я зацепил. Как они меня нашли?

—Мы внедряем шпионов к ним, они —к нам.

—Я думал, только вы с Кэти знаете этот адрес?

Матиас уловил колебание в молчании Блэза.

—Мы далеко не все контролируем. И не всегда знаем, что творится наверху.

—У стратегов?

—В том числе.

—"Джихад"... они... они нашли Хасиду?

—Не думаю. Выходит, ты хитрее.

—А-а-а... вы знаете о...

—Ты все время забываешь, что повсюду оставляешь за собой следы. Если будешь по-прежнему каждый день таскаться в клинику Субейран, можешь навести "Джихад" на след Хасиды. В следующий раз думай головой.

У меня для тебя новый адрес. Есть чем записать?

Схватив карандаш и бумагу, Матиас спросил себя, стоит или сообщать Блэзу о "чужаке", и решил промолчать.

Откуда бы ни исходил голос, он вел его к исцелению Хасиды, к жизни, и Матиас опасался, что подобное признание способно лишить его доверия кураторов и положить конец пусть и ограниченной, но свободе, а тогда он не сможет осуществить великий план —положить свою спящую красавицу к ногам чудотворца.

* * *

Матиас уже три часа находился в новом убежище, когда "голос" приказал ему отправиться в "Смальто" —логово Рыси в Пантене. Он подчинился —как всегда —после непродолжительного и бесполезного сопротивления.

Он больше не был в деле ни с Романом, ни с кем из его людей. В его работе несколько месяцев отсутствия равносильны окончательной "отставке". На Париж опустилась ночь, когда он спустился по бульвару Мажента до площади Республики и сел в такси. Деньги он нашел в стенном сейфе в своей новой квартире —можно подумать, Блэз и Кэти рассовали наличность по всем парижским закоулкам.

Через четверть часа таксист высадил его перед входом в "Смальто". Вышибала Джем как всегда энергично пожал Матиасу руку и раз шесть повторил, как он чертовски рад его видеть. В зале две крашеные блондинки в лайкре выделывались под музыку перед несколькими возбужденными клиентами.

Роман, как всегда безупречно одетый, сидел за своим обычным столиком один на один со стаканом. Когда Матиас опустился на стул, Рысь отреагировал более чем странно: он отшатнулся, в глазах его читался ужас, словно он увидел лютого врага.

Матиас понял страх Романа лишь в тот момент, когда "голос" отдал ему безмолвный настоятельный приказ:

Убей его.