Введение

Крестная мать Мольера, его прабабка Дениза Лекашё, умерла вскоре после крестин. Его дед Жан I Поклен, «доставщик зерна на рынки города Парижа», — в 1626 году. Вдова Жана I, Агнеса Мазюэль, не оставит своей белошвейной мастерской и доживет до 1664 года. В Обезьяньем домике дела идут отлично. Клиентуру здесь составляют люди с положением в обществе, и она все расширяется. В 1631 году Жан II Поклен занимает место своего брата Никола на должности «обойщика на постоянной службе короля». Это происходит 22 апреля, а 29 мая он получает крупный государственный заказ — на поставку 300 полных комплектов постелей (матрацы, тюфяки, одеяла, подушки и простыни) для артиллерийских частей на сумму 8850 ливров. Чтобы перевезти такую кладь, понадобится не меньше восьмидесяти лошадей и двадцати повозок. У Жана II ничего не пропадает: один из погребов Обезьяньего домика он сдает двум купцам из Фронтиньяна. Они торгуют мускатными винами, и Жану II в качестве арендной платы поступает восьмая часть выручки; это значит немногим более 132 ливров в квартал и, надо думать, даровое вино. Он берет и учеников, разумеется, за деньги. По тогдашнему обычаю, эти подростки живут и столуются в Обезьяньем домике, как члены семьи. Их имена сохранились в архивных документах: Пьер де Франс (с 1621 по 1627),

Моро, сын позументщика (с 1626 по 1632), Жан Буше (с 1635 по 1641), Жак Броше, сын королевского стрелка (с 1640 по 1646). Лет им от пятнадцати до двадцати. О них стоит упомянуть, потому что они были товарищами Жана-Батиста. Жан II Поклен обращается с ними не лучше и не хуже, чем с собственным сыном. Вместе с ними будущий Мольер приобщается к профессии своего отца, учится ремеслу обойщика — может быть, с прохладцей, а может быть, и он захвачен азартом соревнования, той атмосферой подъема и веселой бодрости, которая царит в мастерской. Жан II пользуется такой доброй репутацией, что знатные господа отдают своих слуг на воспитание в его семейство: так, некоего Габриеля Фрюнжело из дома кардинала Лионского привозит на улицу Сент-Оноре Франсуаза де Сувре, маркиза де Лансак; англичанин, Уильям Нелсон, который служит у графини Дерби, попадает сюда через Жана де Монконтура, сьера де Шандо. Из этого видно, что за клиенты бывают в Обезьяньем домике.

С раннего детства Мольер мог наблюдать людей, которых при других обстоятельствах он видел бы лишь мельком и издали; он запоминает манеры, речи этих маркизов и маркиз, которых впоследствии будет так замечательно изображать на сцене и на бумаге. Но — неслыханная удача! — он знает и оборотную сторону медали благодаря неизбежному общению со слугами; это промежуточная среда, зачастую двусмысленная, иногда не слишком привлекательная, но всегда живописная. Ему не приходилось придумывать все проделки плутоватых слуг в своих комедиях, достаточно было просто обратиться к воспоминаниям счастливых детских лет.

Счастливых? Кто знает! Жан II Поклен человек очень занятой. У него семья на руках. Главная его забота — зарабатывать деньги, подниматься по социальной лестнице. Он самолюбив. Он не хочет ударить в грязь лицом перед женой, которая происходит из более богатой семьи, имеет дело со знатными дамами и вдобавок кокетлива. Добиться успеха для него вопрос чести. О характере Мари Крессе нам ничего не известно. Но будь она и самой нежной из матерей, все равно она не может уделять много внимания Жану-Батисту: она постоянно беременна или рожает, а в последние годы, наверно, и болезнь дает себя знать. Зато у нас много красноречивых свидетельств, согласно говорящих о почти женской чувствительности Мольера, о его жажде быть любимым. Все эти свидетельства относятся к зрелому возрасту, когда, очевидно, он уже был закален опытом, разными событиями своей жизни. Тем более у нас все основания думать, что ребенком он был легко ранимым, замкнутым и мечтательным, а единственным его другом, поверенным его секретов был дед — Луи Крессе.

В 1632 году в Обезьяний домик приходит беда. Мари Крессе, изнуренная частыми беременностями, умирает 10 мая. Ей тридцать один год. Хоронят ее на следующий день: «Во вторник 11 мая 1632 года погребальное шествие и большая служба по усопшей досточтимой Марии Крессе, при жизни жене досточтимого Жеана Поклена, обойщика и камердинера короля, проживающего по улице Сент-Оноре; погребена на кладбище Инносан» (Похоронная книга церкви Святого Евстахия).

Опекуном назначают отца, вторым опекуном — Луи Крессе, что приносит лишь чисто юридическое разрешение возникших проблем. Жан II Поклен остается вдовцом, со своим горем и со своими обязанностями — хозяйничать в мастерской, вести дом, воспитывать четверых сирот, из которых старшему десять лет, младшей — четыре года. Помогает ему только одна служанка, Мари де Ларош; управляться со всем она, конечно, не может. Агнеса Мазюэль слишком занята собственным заведением и другими своими детьми, у которых дела идут хуже, чем у старшего сына. Вторая бабушка, Мари Аслен, как будто вообще не хочет обременять себя заботами об этой детворе. Возможно, она, как часто бывает, считает зятя виновным в преждевременной смерти дочери. Во времена Людовика XIII десятилетний ребенок куда взрослее, чем в наши дни. В эти месяцы после смерти матери Жан-Батист, должно быть, многое понял и приобрел грустный и горький, если не безысходно мрачный, взгляд на вещи. Обезьяньему домику без женщины не обойтись. По любви ли или по необходимости, Жан II Поклен меньше чем через год женится на Катрине Флёретт. Она дочь Эсташа Флёретта, шорных дел мастера, и Денизы Фубер. Брачный контракт подписан 11 апреля 1633 года, венчание происходит 30 мая в церкви Сен-Жермен-л'Осеруа. Невеста приносит в приданое 3200 ливров. Через несколько месяцев Жан II покупает дом «Под образом святого Христофора», на территории Центрального рынка. Впрочем, дом этот сдается внаем, и Жан II поселится в нем окончательно только в 1643 году, изрядно его переделав. Катрине Флёретт уготован не лучший жребий, чем первой супруге Жана II. В 1634 году у нее рождается дочь, Катрина-Эсперанс; в 1635 — ребенок, проживший всего несколько дней; в 1636 году она умирает родами третьего ребенка, дочери Маргариты. Жан II снова остается вдовцом, на этот раз с пятью детьми. Больше он не женится. О характере Катрины Флёретт нам известно не больше, чем о душевном складе Мари Крессе.

Некоторые биографы видят в Катрине Флёретт прототип злой мачехи из мольеровских произведений. Они уверяют также, что первое представление о старикашке, увивающемся за молоденькой, Мольер получил, наблюдая за отцом и его второй женой. Эти догадки ни на чем не основаны. Вполне возможно, что Жан-Батист, напротив, питал к своей юной мачехе восхищение и нежность, а вовсе не неприязнь.

 

КЛЕРМОНСКИЕ ИЕЗУИТЫ

Тем временем важное происшествие круто меняет его жизнь. Приблизительно в 1635 году он поступает в Клермонский коллеж. Изначально он не был предназначен судьбой для ученья. Какое событие должно было вмешаться в жизнь семьи, чтобы Жан II Поклен принял такое решение? По Гримаре:

«Вернувшись однажды из театра, отец спросил его, почему с некоторых пор он сделался так печален. Юный Поклен был не в силах противиться желанию открыться отцу в своих чувствах: он признался, что не может свыкнуться со своим ремеслом (обойщика) и что отец доставил бы ему истинную радость, послав его учиться. Дед, который присутствовал при этом объяснении, подкрепил весьма разумными доводами просьбу внука. Отец уступил и решился отдать его в Коллеж Иезуитов.

Юный Поклен был от рождения наделен столь счастливыми способностями к наукам, что весь курс — не только древние языки, но и философию — прошел за пять лет».

Биография Гримаре при всей ее привлекательности, конечно, больше похожа на роман, где все концы сходятся с концами, все причины и следствия слишком плотно пригнаны друг к другу. И снова — нелюбовь Мольера к ремеслу обойщика ничем не доказана. Я думаю, дело было совсем не в этом. В царствование Людовика XIII приказы отца не обсуждаются. Сын беспрекословно их выполняет, его собственные желания в счет не идут. Если его предназначили отцу в преемники, зачем ему учиться? Он и так знает достаточно, чтобы вести дела. Если в Клермонском коллеже, питомнике юных аристократов, он попадет в изысканное общество, не будет ли это чревато отвращением к отцовской лавке и мастерской? Есть все основания полагать, что Луи Крессе не пришлось долго упрашивать Жана II Поклена. Купив должность «обойщика на постоянной службе короля», он поднялся на ступеньку выше: эта должность дает право на первое дворянское звание. Раз Жан-Батист обнаружил способности к ученью, он довершит восхождение семьи: пробьется в судейское сословие, то есть в дворянство мантии, о принадлежности к которому мечтает для своих потомков мужского пола каждый добрый буржуа в Париже. Коллеж, конечно, обойдется недешево; но даже если от диплома придется отказаться, мальчик по крайней мере завяжет полезные на будущее знакомства. Как бы дело ни повернулось, кто-нибудь из младших позаботится об Обезьяньем домике. В любом случае эта операция сулит выигрыш.

Клермонский коллеж (нынешний лицей Людовика Великого) — лучшее учебное заведение в Париже. Оно насчитывает тысячу восемьсот воспитанников. Почти все они дворянского происхождения, а иные носят и весьма громкие имена, что говорит о социальном продвижении Покленов-Крессе, хотя «благородные» юноши и отделены от учеников «низкого звания» барьером золоченого дерева. Если «господа» в «маленьких школах» Пор-Рояля преподают древнегреческий, то клермонские иезуиты дают основательные познания в латинских авторах. Курс обучения состоит из двух циклов. Первый соответствует приблизительно нашим шестым-восьмым классам. Второй отдан занятиям древними языками, а последние два года — естественным наукам и философии. В программе единственный философ — Аристотель, чья несколько расплывчатая метафизика не противоречит, по крайней мере внешне, христианскому учению.

Тот факт, что Мольер вышел из Клермонского коллежа хорошим латинистом, сомнений не вызывает. Это подтверждается и описью имущества, составленной после смерти Мольера. По описи, в его библиотеке кроме Геродота, Плутарха и Гелиодора были Тит Ливий, Ювенал, Сенека, Вергилий, Овидий, Гораций, Лукиан, Теренций, Кассиодор, Диодор Сицилийский, Валерий Максим и Юлий Цезарь. Он, очевидно, знал, и очень неплохо, античную философию от Сократа до Эпикура. Его взгляд на мир в последние годы, когда подводится итог всем долгим размышлениям, окрашен стоицизмом, но этот стоицизм смягчен горячей верой в будущее человека, в возможности научного знания, просветлен неистребимой любовью к жизни.

 

УКАЗ О ПЕРЕДАЧЕ ДОЛЖНОСТИ

Благоразумная предусмотрительность истинного буржуа: Жан II, чувствуя, что подходит старость, опасается, как бы должность королевского обойщика и камердинера не вернулась к его брату Никола, который уже жалеет, что ее продал. Человеческая жизнь — вещь непрочная, всякое может случиться в любую минуту! Жан II добивается от Людовика XIII указа о передаче должности своему старшему сыну. Указ получен 17 декабря 1637 года. На следующий день Жан-Батист дает присягу на звание мастера. На мой взгляд, это неоспоримое доказательство того, что Мольер был обучен ремеслу обойщика и действительно им занимался, — иначе коллеги-мастера не приняли бы его в свои ряды. Правила в ремесленных гильдиях суровые. Если сын хозяина мастерской окажется непригодным к делу, на снисходительность рассчитывать не придется. Те, кто принимают нового мастера, ручаются за его рабочую сноровку, несут за него ответственность.

Тем не менее, если не считать путешествия в Нарбонну (к этому случаю мы еще вернемся), Жан-Батист как будто лишь номинально исполняет обязанности преемника своего отца. Обязанности эти, впрочем, скорее почетные, предполагающие не слишком обременительную и вовсе не постыдную службу: в течение трех месяцев появляться в Лувре в сопровождении двух лакеев и стлать королевскую постель. А плата за такое беспокойство — недурное годовое жалованье, «кормовые», деньгами или припасами, и — немаловажное преимущество — привилегия на заказы от государства и придворных сановников. Кроме того, камердинер короля принадлежит к его дому. Поэтому обычная юрисдикция на него не распространяется, он подчиняется только государю, своему прямому покровителю. Отсюда понятно, почему Мольер, отказавшийся от этой должности в пользу брата, спешит вновь ее занять после смерти Жана III. В ту пору камердинер его величества занимает в обществе положение неизмеримо более высокое, чем гениальный актер. Да и само слово «камердинер» тогда имело совсем другой смысл. В XVII веке оно синонимично слову «вавассал», «вассал вассала»: последний из сеньоров, но все-таки сеньор!

 

МОЛЬЕР АДВОКАТ

В 1638 году умирают Луи Крессе и его жена Мари Аслен.

«Спустя два месяца была составлена опись имущества для определения размеров наследства. Мольер, а также два его брата и сестра, названы здесь как имеющие право на долю наследства, причитавшуюся их покойной матери. Наибольший интерес для нас в этом описании дома «Под образом святой Екатерины» представляет не мебель орехового дерева — кровати с витыми столбиками, не картины, не коллекция оружия — шпаги, кинжалы с золочеными рукоятками, карманные пистолеты (как, должно быть, маленький Мольер любил со всем этим возиться!), а обыкновенное долговое обязательство, упомянутое среди других бумаг» (Мадлена Юргенс и Элизабет Максфилд-Миллер).

Это обязательство касается ссуды в 100 ливров, которую Луи Крессе предоставил Филиппе Ленорман, дочери Пьера Ленормана, сьера де Монтюше, связанного с Бежарами так тесно, что какое-то время он, в качестве съемщика или совладельца, делит с ними дом на Жемчужной улице в квартале Маре. В 1638 году Филиппа Ленорман еще остается должна 60 ливров. Мадлена Юргенс и Элизабет Максфилд-Миллер совершенно справедливо выделяют этот документ исключительной важности. Он позволяет с уверенностью утверждать, что «уже с 1637 года существовал мостик между Мольером и его будущей профессией». По легенде Мольер не стал бы актером, если бы не его добрый дедушка Крессе. На самом же деле именно эта ссуда Филиппе Ленорман косвенным путем сблизила Жана-Батиста с Мадленой Бежар, его будущей подругой, вместе с которой они создадут Блистательный театр, деля пополам все радости и невзгоды.

В 1641 году Жан II Поклен, действуя как опекун своих детей, устраивает распродажу имущества, принадлежавшего его бывшему тестю. Чудесный дом в Сент-Уэне, с которым связано столько детских воспоминаний, арпаны земли, которые так любовно приумножал старый Луи, уходят из владения семьи. Мебель, выбранная с таким вкусом, радовавшая глаз и нежившая тело, распродана. Практичный Жан II считает, что дом в деревне ни на что не годен и дохода не приносит. Продажа дает 6000 ливров. Жан II не знает (или не хочет знать), что для легко ранимого Жана-Батиста с этим домом безвозвратно уходит целый счастливый мир. Мальчика терзают мысли о том, как бесследно, непоправимо исчезают любимые существа, об их кратковечности, об их земном уделе. Радостное возбуждение и непоседливость все чаще сменяются у него задумчивой печалью. Из всех людей, что были ему дороги, у него кроме вечно занятой бабки и младших братьев и сестер, к которым он относится немного свысока, остался только отец. Но и от отца он с каждым годом отдаляется все больше. Ученье воздвигает непреодолимую преграду между юношей и его малообразованной родней (опись не назовет ни одной книги в имуществе Жана II). Иезуиты познакомили Жана-Батиста с великой историей античности. При свойственном его возрасту максимализме как не презирать мелочные заботы и прозаические устремления Жана II? Как не чувствовать отвращения к торгашеским хитростям, к унизительности (весьма, впрочем, относительной) своего положения потомственного камердинера? В мечтах он воображает себя собеседником Юлия Цезаря, другом римских консулов и императоров! Что он будет делать, выйдя из коллежа? Какое решение примет семья?

Ответ дает Ле Буланже де Шалюссе в своем злобном пасквиле на Мольера «Эломир-ипохондрик», написанном в форме стихотворной пьесы и опубликованном в 1670 году:

Ни один документ не опровергает сообщений Ле Буланже де Шалюссе, который, надо признать, при всей своей ядовитости осведомлен был хорошо. С другой стороны, все свидетельства сходятся на том, что Мольер действительно изучал право. А главное, его пьесы выдают столь же основательное знакомство с юридическим жаргоном, как и с аристотелевской философией. Обычно курс юридических наук состоял из одного года занятий теологией и двух лет занятий каноническим правом. Когда Мольер мог все это успеть, не очень понятно. Но если верить Шарлю Перро, в Орлеанском университете ученую степень можно было получить без особого труда:

«В июле 1651 года я вместе с господином Варе, который стал впоследствии викарием монсеньора архиепископа Санского, и господином Монжо, здравствующим и поныне, отправился в Орлеан, чтобы добиться степени лиценциата. В те времена получить эту или любую другую степень в гражданском и каноническом праве было много легче, чем теперь. В первый вечер по приезде нам взбрело в голову держать экзамен тотчас же. В одиннадцатом часу ночи мы постучали в дверь факультета; слуга выглянул в окошко и, узнав, зачем мы пришли, спросил, есть ли у нас деньги. На это мы ответили, что деньги у нас при себе; тогда слуга впустил нас и отправился будить ученых мужей, которые и явились нас экзаменовать, числом трое, в ночных колпаках, видневшихся из-под квадратных шапочек. Пока я разглядывал троих докторов при огне единственной свечи, чей слабый свет терялся в густом мраке под сводами помещения, где мы находились, мне чудилось, что я вижу перед собой Миноса, Эака и Радаманта [44] , вершащих суд над тенями.

Одному из нас задали вопрос, которого я уже не упомню, и он бойко ответил: «Matrimonium est legitima maris et feminae conjunction, individuam vitae consuetudinem continens» [45] , а затем наговорил на этот предмет множество умных мыслей, затверженных наизусть. Ему задали еще один вопрос, на который он не мог ответить ничего путного. Затем держали экзамен двое других и оказались не многим лучше первого. Однако три доктора сказали нам, что вот уже более двух лет им не доводилось экзаменовать столь даровитых и сведущих молодых людей, как мы. Я думаю, что блеску наших ответов немало способствовал звон монет, которые кто-то пересчитывал за нашими спинами во время экзамена. На другой день, повидав церковь Святого Креста, бронзовую статую Девственницы на мосту и толпу хромых, мужчин и женщин, на улицах, мы отправились обратно в Париж. 27 числа того же месяца мы все трое получили звание адвоката».

 

ШАПЕЛЬ

Гримаре рассказывает:

«С двумя известными в наше время людьми, господином Шапелем и господином Бернье, он свел знакомство еще в коллеже.

Шапель был сыном господина Люилье, не будучи его законным наследником; но отец завещал бы ему все свое, весьма значительное, состояние, если бы Шапель не оказался неспособен им распоряжаться. Поэтому отец ограничился тем, что оставил ему только восемь тысяч ливров ренты, которая регулярно выплачивалась через третьих лиц. Господин Люилье ничего не жалел, чтобы дать Шапелю наилучшее воспитание, и в наставники ему выбрал знаменитого господина де Гассенди, которому Мольер так полюбился своим благонравием и познаниями в философии, что он пожелал и его обучать этой науке, вместе с господами Шапелем и Бернье.

Сирано де Бержерак, предоставленный самому себе в Париже, — отец послал его в столицу заканчивать образование, так дурно начатое в Гаскони, — проник в кружок учеников Гассенди, расчислив, какие немалые выгоды он сможет из того извлечь. Он был принят там с большой неохотой: беспокойный нрав Сирано делал его неподходящим товарищем для юношей, отличавшихся уже таким благоразумием, какое свойственно обычно лишь зрелым летам. Но укажите мне средство избавиться от такого хитрого, такого предприимчивого, такого гасконского гасконца, как Сирано! Итак, он получил доступ к занятиям и беседам, которые вел Гассенди с названными мною молодыми людьми. А так как Сирано был жаден до ученья и обладал счастливой памятью, все шло ему на пользу; он набрался основательных знаний, которые затем ему очень пригодились. Мольер же, со своей стороны, без угрызений совести помещал в своих сочинениях многие мысли, уже высказанные ранее у Сирано. «Мне позволено, — говорил Мольер, — брать мое добро там, где я его нахожу».»

Мольер действительно был соучеником Шапеля, но у них четыре года разницы в возрасте, и друзьями они, очевидно, стали лишь впоследствии — но друзьями на всю жизнь.

Отец Шапеля, мэтр Франсуа Люилье, принадлежит к старинной купеческой семье, выбившейся в судейское сословие. У него большое состояние. Он на редкость хорошо образован и своей почти универсальной любознательностью предвосхищает энциклопедистов. При всем том это «либертин» и убежденный, откровенный распутник. Он живет весело, разгульно, на широкую ногу; научные изыскания и философские раздумья прерываются у него двусмысленными проказами и изрядно подсоленными речами. Не он ли написал трактат «Писсография», где даются советы, как мочиться на улицах Парижа в любое время дня и так, чтобы этого никто не заметил? Правда, у него что-то не в порядке с мочевым пузырем; вот это называется с юмором относиться к своему несчастью! Он общается с лучшими умами своего времени, и те высоко его ценят; но он остается глух к уговорам записывать то, что рассказывает с таким остроумием и блеском; ему вполне достаточно переписки. Когда ему надоедают выхолощенные разговоры и возвышенные разглагольствования о человеческом уделе, он созывает таких же развратников, как он сам, и предается пороку. Его сестры, зная его слабое место, каждый год присылают к нему двух хорошеньких служанок, которые под предлогом варки варенья для бедного холостяка живут у него по два месяца. Его первые движения всегда добры и великодушны; принимая у себя Мари Шаню (жену Гектора Мюрнье, интенданта финансов Оверни, и сестру Пьера Шаню, будущего французского посла в Швеции и Голландии), он простирает свою любезность так далеко, что делает ей ребенка. Мари Шаню немногим больше пятнадцати лет. Ребенок рождается в 1626 году в деревушке Шапель под Парижем. Отсюда и его фамилия; имя ему дают — Клод-Эмманюэль. Советник Люилье, без сомнения, прекраснейший человек в мире. Он любит этого ребенка. Он берет его к себе и воспитывает на свой манер — пожалуй, не совсем обычный. Юный Шапель с ранних лет участвует и в застольях либертинов, и в философских диспутах, которые устраивает его отец. Ведь советник Люилье — друг Дю Пюи, Геза де Бальзака, Гассенди, Шаплена… Неудивительно поэтому, что Шапель очень скоро перенял отцовские пристрастия — не только к наукам, словесности и философии, но и к оргиям и попойкам.

В 1641 году Гассенди живет у Франсуа Люилье. Он дает уроки юному Шапелю. Вокруг философа складывается небольшая группка: Мольер, Бернье, Эно, бывшие ученики клермонских иезуитов. Бернье станет врачом; он напишет «Краткое жизнеописание Эпикура». Эно и Мольер переведут поэму Лукреция «О природе вещей». В этот кружок входят также Сирано де Бержерак, поэт д'Ассуси, который так плохо кончил, аббат де Ла Мот Ле Вайе. Молодые люди в восторге, что идут наперекор наставлениям добрых отцов-иезуитов. Гассенди оказывает на них решающее влияние. Кто он такой? Теолог, каноник Диньского собора и философ-вольнодумец. Он отвергает как идеи самого Аристотеля, так и то толкование этих идей, которому следуют иезуиты; как всякую метафизику, любое мистическое объяснение событий и нравов, так и рационалистическую мораль. При всем этом он не атеист. Он полагает, что религия может найти для себя опору в личном опыте. Он вскоре вступит в спор с Декартом, чье механистическое, слишком упорядоченное понимание мира противоречит его убеждениям об относительности человеческого знания. Его последовательный, но добродушный скептицизм, сочетающийся со своего рода гедонизмом, восходит к Мишелю де Монтеню. Прежде всего он хочет быть человеком, и свое определение счастья поверяет человеческими мерками. Не отрицая существования сверхъестественных сил, он полагает, что человек может ускользнуть от их тирании, если постарается глубже постичь собственную природу и принимать других как они есть — трезво, но благожелательно. С годами, когда утихнет юношеский интеллектуальный зуд, христианский эпикуреизм Гассенди будет все ближе Мольеру. Он отдаляется от либертинов, чей насмешливый нигилизм, чрезмерные словесные вольности и зачастую предосудительное поведение постепенно становятся несовместимы с его чуть печальной мудростью. Однако дружеские чувства не слабеют, и он все прощает Шапелю, который платит ему взаимностью и остается его лучшим другом.

В 1642 году советник Люилье благодаря своим родственным связям добивается указа, узаконивающего его побочного сына. Он назначает Шапелю 4100 ливров ренты и, без сомнения, не собирается на этом остановиться. Шапель повсюду сопровождает Гассенди, помогает ему в астрономических изысканиях. Но уроки отца были слишком хорошо им усвоены. Опрометчиво избавленный от опеки и денежной зависимости, юноша кидается в разврат. В результате он попадает в Сен-Лазар — заведение, сочетающее в себе исправительный дом и больницу. Мольер готовит себя к другой судьбе.

 

ПУТЕШЕСТВИЕ В НАРБОННУ

Гримаре:

«Когда Мольер закончил образование, ему пришлось какое-то время заменять отца, достигшего преклонного возраста, в его обязанностях; он даже совершил путешествие в Нарбонну, сопровождая Людовика XIII».

В 1642 году Людовик XIII и Ришелье действительно отправляются в Лангедок, чтобы восстановить там спокойствие, нарушенное изменой Гастона Орлеанского и Сен-Мара. Из ненависти к кардиналу-министру красавец Сен-Мар, фаворит короля, продался Испании. Его казнили вместе с де Ту. Гастону Орлеанскому, ввиду его высокого рождения, оставили жизнь; но он должен был выслушать слова Ришелье: «Я назначаю вам в содержание ту же сумму, которой испанский король обещал вознаградить ваше предательство».

Во все время своего правления Ришелье приходилось бороться с изменой, заговорами, клеветой. Легенда — совершенно бредовая — рассказывает, что Мольер дал убежище Сен-Мару, преследуемому королевской полицией, и что в это же время он встретил Мадлену Бежар. Он будто бы влюбился в нее во время представления в деревне Монфрен. На самом же деле нет ни одного документа, подтверждающего, что Мольер действительно ездил в Нарбонну в качестве отцовского преемника. Что касается Мадлены, то несколько деловых бумаг, датированных 1642 годом, свидетельствуют, что она находилась в Париже, а не в Монфрене с какой-нибудь странствующей труппой. И мы помним некую долговую расписку, из которой видно, что они с Мольером были знакомы задолго до 1642 года.