Мы продолжали искать работу. Аня хотела пойти на телевидение, а я — в печать, писать. Так мы пришли на «Красный Октябрь» — место, где в то время собрались все приличные СМИ.

Она обняла меня и сказала:

— Ты ничего не потеряешь. В конце концов, они же тебя не убьют, так? Это самое худшее, что могло бы произойти.

Мы поднялись по тяжелой железной лестнице, минуя Slon и OpenSpace, она юркнула через открытую дверь в редакцию «Дождя», а я поднялся в «Большой город».

Время вплоть до 2013 года в журналистской тусовке кажется золотыми, тучными годами. Доллар еще не 70+, нет у нас Крыма, новостей про Украину, нет общей истерики, массовых закрытий СМИ и «звеньев гребаной цепи».

Но все это скоро начнется, и все это чувствуют, а пока журнал «Большой город» пишет про протесты, рисует плакаты и вместе с этим общается с разными странными горожанами и снимает красивые двери для рубрики на последнем развороте.

Через полчаса я вышел из редакции с добычей: номером и почтой.

«Пиши, — говорят, — найдем тебе задание».

Как всегда, денег больших не обещали, но первокурсника легко купить рекомендацией. С тех пор всегда, когда на собеседованиях меня будут спрашивать про «Большой город», я буду смущенно смотреть в пол и рассказывать, как я снимал в клубах потерянные вещи для рубрики «Объявления», делал интервью с владельцами букинистических магазинов и перепечатывал старые советские некрологи. Такую уж мне дали работу, за которую больше никто не возьмется.

Прошло несколько дней. Я бегу по городу с нарисованной в блокноте картой и 20 рублями в кармане, и дома меня ничего не ждет, кроме ноутбука, лампочки под потолком и риса с яйцом на ужин, ищу букинистические, где сидят в тепле старые продавцы никому не нужных древних книг, меня обдувает ветер, и проносятся мимо с безразличным видом прохожие, и стоят с протянутой рукой попрошайки, зарабатывающие больше меня, и кажется, что делаю я что-то очень мелкое, никому совершенно не нужное, что спихнули на такого лоха, как я, самую дурацкую работу. Пробегаю мимо окон кафе и ресторанов, и там, в тепле, сидят люди, едят горячее мясо и пьют красное вино, и с их стороны окна пробегаю я — просто очередной прохожий, лицо которого промелькнет и больше никогда не вспомнится.

Долго ищу во дворах нужный книжный и наконец нахожу, звенят над дверью колокольчики. Никого нет внутри, только покашливает кто-то за полками с вековыми книгами. Оттуда выходит старушка — не из тех, кого жалко и от кого веет теплом, а суровая старуха, которой страшно в глаза смотреть. Та, что поставит на место одним взглядом.

— Могу вам помочь? — Она осмотрела меня с ног до головы, мои зеленые брюки, оранжевую куртку и побитые ботинки. Презентабельный — это вряд ли тот эпитет, который можно было бы ко мне применить.

— Да. Я бы хотел задать вам несколько вопросов о вашем книжном.

— Молодой человек, это не книжный. Это букинистическая лавка. Вопросы для чего, для кого, какие вопросы?

— Я из журнала «Большой город».

— Не слышала о таком никогда.

— Очень жаль. У нас есть рубрика «Букинистические», для которой мы узнаем, какая книга самая старая, какая самая дорогая.

— Реклама, что ли?

— Нет, но о вашем магазине узнают, конечно.

— А есть у вас удостоверение, расписка, что вы журналист?

— Нет, я стажер, но…

— Извините, нет.

— Но послушайте…

— До свидания! — сказала она уже с угрозой в голосе.

Из-за стеллажей вышел охранник. Я попрощался и вышел вон.

Так я работал. После учебы говорил Ане: «Я на работу», — и начинал свой забег по городу. «Нет, мы не готовы с вами общаться», «Не слышал про такой журнал», «Покажите удостоверение» и — реже — «Хорошо, давайте пообщаемся». Удалось даже выбить себе, кроме рекомендации, три тысячи рублей гонорара. Рекомендацию я потом потерял.

— Смотри, — говорила мне она, показывая разворот журнала, — это же ты?

И правда: на последней странице внизу были мои фотографии потерянных в «Симачеве» паспортов, а рядом — крохотное интервью с владельцем букинистического.

И совсем внизу крохотным шрифтом — мое имя.

— Умница, — сказала она и поцеловала в щеку. — Горжусь.

Повода для гордости не было.

А потом «Большой город» исчез, оставив после себя только тень, и стал городской легендой.