Мне показалось, что голос Арне звучал необычно, когда теплым ранним августовским вечером он позвонил мне по телефону и попросил срочно приехать к нему. Он говорил как-то натужно, так бывает, если в горле застряла рыбья кость. Помнится, я еще подумал: может, он простудился, или слишком весело кутнул накануне.

Предыдущие три недели его не было в Осло. Он пребывал на Хайландете, совмещая отдых с подготовкой к ремонту и переоборудованию дома. Насколько я знал, после нашей вечеринки в феврале Арне несколько раз побывал в «пиратском гнезде», но то были кратковременные наезды. А остальное время домом занимался управляющий.

Приехав в Уллеразен, я застал там Монику. Надо заметить, в отсутствие Арне мы провели с ней вместе много приятных часов — в рамках приличий, разумеется: не пожелай, как сказано, жены ближнего своего, его быка, осла и чего-то там еще.

Но мы, и впрямь, прекрасно провели время и нам удалось замечательно поладить друг с другом. Да, пожалуй, мы с Моникой подружились.

Мы плавали наперегонки на каяках, до утра танцевали в сомнительных кабаках Вестэнда, умирали со смеха на модной премьере Норвежского Национального театра — напыщенной и помпезной, а однажды потерпели настоящее кораблекрушение на борту шестиметровой яхты Арне. Мы подолгу и весело болтали и даже вели серьезные беседы по разным философским вопросам. У меня создалось впечатление, что Моника как-то меняется, она как бы освобождалась, выбивалась из принятой на себя роли, из книжного образа утонченной молодой леди. Я открыл, что у нее есть чувство юмора, и она может быть впечатлительной, задиристой и смешливой. Томная бледная орхидея исчезала у меня на глазах, уступая место восхитительной яркой дикой розе.

Поэтому я был несколько разочарован, обнаружив, что в присутствии Арне она снова вошла в прежний «изысканно-благородный» образ. Стало быть, перебесилась, — подумалось мне. Отвела душу. Ну, и слава Богу. Выглядела она, впрочем, прелестно и напоминала «Весну» Боттичелли, но еще я подумал, что Боттичелли все же не достиг в своем искусстве такого мастерства, как Господь Бог.

Мой друг Арне, напротив, выглядел не столь мило. У него было измученное бледное лицо, под глазами — круги.

— Привет, старичок, — сказал я, — что случилось? У тебя вид, как у вегетарианца… Плохо отдохнул?

— Садись! Налей, чего хочешь, сам… Я совсем не в форме. Из-за этого чертова дома я скоро поседею.

— Пиратское гнездо?

— Угадал. Кажется, я скоро дозрею до Общества парапсихологов.

— Ты хочешь сказать, что видел приведение?

— А!.. Если бы хоть видел!.. В конце концов, я совсем не против милых старых добродушных приведений. Пусть будет мертвец, скелет, там, я не знаю саван! Пусть цепями звенит, стонет — ради Бога! Но тут просто черт знает, что такое…

— Ну, давай, Арне, выкладывай.

Он отставил свой стакан и наклонился ко мне через стол.

— Слушай, Пауль! Ты знаешь, я не психопат! Я всегда считал, что Бог вообще позабыл дать мне нервы, что у меня их просто нет, понимаешь? Ни в бизнесе, ни в случае опасности я их никогда не чувствовал, ты же знаешь! Самым страшным привидением для меня всегда был налоговый инспектор… Я бы в жизни не подумал, что такая гнусная, примитивная чушь может так нервировать…

— Давай-ка, дорогой, рассказывай по порядку. Обмозгуем это дело и решим, чем тебе может помочь дядя Пауль… Ну?

— По-моему, Арне созрел не для Общества парапсихологов, а для нервной клиники. Или уже пора лечиться от алкоголизма. Одно из двух.

Я не поверил своим ушам: неужели Моника говорит со своим блистательным женихом в таком тоне? Новый поворот? Или всего лишь ироническая маска?

— Хорошо, попробую рассказать по порядку. Правда, на Монику мой рассказ не произвел впечатления… Так вот. Сначала я долго искал рабочих в Лиллезунде: надо же отремонтировать дом! Помнишь, Карстен рассказывал про человека, который вставлял стекло, порезался и умер? Так вот, они с тех пор жили с незастекленным окном! Можешь себе представить?.. Дикость какая… Ну, нашел я, наконец, стекольщика, посулил ему чертову уйму денег, притащил в дом. Привел на второй этаж. Это разбитое окно, между прочим, в капитанской спальне. Веселенькая комнатка, я тебе скажу! Стенки выкрашены в желтый цвет — в жизни не видел более ядовитого желтого цвета! Адское пламя… «Желтая комната» неплохо звучит, а? Как название рассказика Эдгара По… Они там безумно боятся этой комнаты, просто безумно — и знаешь, не без Оснований…

Итак, представь себе: стекольщик возится с окном, вынимает осколки, промеряет раму, обрезает новое стекло, а я стою тут же в комнате, и смотрю на море. Все происходит средь бела дня. Чудная погода, пустая рама распахнута… Мужичок садится на подоконник и тянется рукой к раме, чтобы ее закрыть и вставить новое стекло. И вдруг я вижу: он жутко дергается, как будто его толкнули в спину, хватает рукой воздух и с душераздирающим воплем ныряет вниз! Слава Богу, я не растерялся, бросился к окну и успел схватить его за ноги! Представляешь? Я втащил его обратно, он был в полной отключке. Стекло мы конечно разбили… хоть не порезались! Спасибо еще, он не подумал, будто я его толкнул. Короче, он очухался и убрался в город. Даже денег не взял. Только мне от этого не легче.

— Да… Представляю себе. Положение не из приятных. Ну, а если мы отвлечемся от всякой чертовщины… Может, ему стало дурно? Бывают такие внезапные легкие сердечные приступы или головокружение…

Арне кивнул:

— Будем надеяться. Ты знаешь, он, пожалуй, и в самом деле на вид был не очень здоров… Такой бледный, тщедушный… Но я ведь тогда договорился еще с двумя: один должен был выкрасить стены у меня в комнате, а другой починить дверь. Так эти оба тут же собрали манатки и — привет! Только я их и видел… Небось, рекорд установили в спортивной ходьбе! Короче, весь город теперь цепенеет при моем появлении. А уж найти там рабочих — и вовсе безнадежное дело! Пришлось самому вставлять стекло и чинить дверь. А малярные работы я пока отложил, терпеть не могу, как воняет краска…

— Вот это интересно! И с тобой ничего не случилось? Нечистая сила не покушалась на твою жизнь?..

— Как видишь! Но через несколько дней произошло нечто новенькое. Жуткая глупость, но ужасно неприятно…

Руки его терзали спичечный коробок. К этому моменту от коробка остались лишь крошечные, микроскопические кусочки. Расправившись с коробком, он приготовил себе смесь тоника и джина, в которой джина было ровно три четверти. Отпив полстакана, Арне продолжал:

— Это было вечером. Часов в восемь. Я сидел в гостиной на первом этаже и читал Стэнли Гарднера.

Курил сигареты. Было довольно приятно, на улице шел небольшой дождик. Сижу себе тихо, читаю про Перри Мэйсона, и вдруг слышу: надо мной кто-то ходит. Сперва я подумал, что это, наверно, Мари — Мари Миккельсен, моя прислуга. Есть еще управляющий Людвигсен, между прочим, отчаянно суеверный и трусливый тип, но он был в Лиллезунде… Да, я забыл сказать! Я находился как раз под этой чертовой капитанской спальней! Под желтой комнатой… А Мари этой комнаты очень боится — ну просто панически боится. Она соглашается там убираться только в моем присутствии, так что вряд ли она пошла бы туда одна, да еще вечером. К тому же, знаешь, мне показалось, что шаги очень тяжелые: половицы скрипели, я хорошо слышал… Так мог ходить только крупный, грузный человек. Я подумал: «Черт побери! Значит, в дом забрался вор!» Ну, в общем, ты сам понимаешь, что я на самом деле подумал, но я не хотел так думать. Хотя я прекрасно понимал: никто не мог пробраться в дом, да еще на второй этаж так, чтобы я не заметил. Не такое уж захватывающее чтение Стэнли Гарднер… Ну, ладно. Хватаю палку и поднимаюсь по лестничке на второй этаж. Стараюсь идти как можно тише, но ступеньки старые и, конечно, скрипят. Если там, наверху, кто-то был, он вполне мог слышать, как я поднимался. Перед дверью я замираю и прислушиваюсь. Все тихо. Тут я молниеносно поворачиваю ручку и распахиваю дверь…

Арне доламывал спички, которые прежде высыпал из коробка. Покончив с этим делом, он схватил свой стакан и сделал еще один большой глоток. Если он и мистифицировал меня, то чересчур уж талантливо.

— Там кто-то был? — невольно вырвалось у меня.

— Да! — сказал Арне. — Там был… некто. На полу. Черное, косматое, с круглыми сверкающими желтыми глазищами — огромная кошка!

— Кошка капитана Корпа!.. — воскликнул я.

— Черт ее знает!.. Я уставился на нее, как загипнотизированный. Я в жизни не видел таких кошек: колоссальная, черная как сажа, косматая как медведь, чудовищное существо! Ты не представляешь, как она на меня смотрела! С такой холодной зверской злобой, нет, не зверской — это ничего общего не имеет с нормальной живой природой… Кошки — очень милые существа, я всегда к ним нежно относился, особенно к маленьким котятам… Нет, это было воплощенное дьявольское зло, просто ЗЛО — понимаешь?

— Да, да! Ну, и что?

— Я торчал там, как столб, со своей палкой, и так бы, наверное, стоял до сих пор — я не мог пошевелиться. Но тут, она выгнула спину, разинула кроваво-красную пасть и зашипела. Я совершенно обезумел, поднял палку и раз!..

— Попал?!

— Разумеется, нет. Она увернулась. Спасибо, не вцепилась мне в лицо. Или уж прямо в горло… Она промчалась в дверь и исчезла как черная тень на лестнице. Я немножко отдышался и осмотрел комнату. Совершенно пусто! Окна заперты. Спрятаться некуда. Я побежал вниз по лестнице. На площадке между первым и вторым этажами было открыто окно, наверное, это чудище туда сигануло, потому что в доме кошки не было. Я побродил по дому, пораскинул мозгами и решил ничего не говорить Мари и этому дураку Людвигсену. Если они уйдут — где мне взять новых людей? В общем-то, я теперь начинаю их понимать…

— Арне, малыш, ты наверное был просто пьяненький! — Моника произнесла это сладким голоском, как обычно говорят врачи с тяжелыми пациентами. — Неужели ты стал бояться кошек? Или ты хочешь сказать, что сам Мефистофель пришел к тебе в гости, а? Ты перепутал: у Гете он превращался в пуделя. Арне! Ну, в самом деле, ты ведь серьезный человек, делец, директор международной нефтяной компании…

— Я не могу не верить собственным глазам! — сердито сказал Арне. — И я был трезв. И не надо говорить со мной, как с больным. Я нормальный, здоровый человек, и у меня не бывает галлюцинаций. Наркотиками я не балуюсь. Ну что? Продолжать?..

— Конечно, Арне. Я весь во внимание.

— Был еще третий случай. Его нельзя было скрыть от Мари, так что… Тут уже нечто похожее на полтергейст. Началось с того, что я решил оценить одну картину. По-моему, это раннее рококо. Французская школа. Пьеро догоняет Пьеретту — все это в густой тени очаровательного сада — и некая меланхолическая фигура, вроде бы паяц, за ними наблюдает. Картина прелестная, она без подписи, но я чувствую, что это подлинник Ватто. Или, по крайней мере, картина его школы. Ну, я решил взять полотно с собой в Осло и показать экспертам. Оно маленькое, его нетрудно довести… Картина висела на стене в гостиной, среди множества других. Вечером, накануне отъезда, я ее снял, запаковал и поставил в угол.

Наутро мы вошли в комнату вместе с Мари. И что ты думаешь? Картина висит на прежнем месте! На стенке. А в комнате — полный разгром! Причем капитанские вещи, мебель, картины — все в полном порядке! Но мое барахло… Книжки вышвырнуты из шкафов на пол, сигареты вытряхнуты из портсигара и раскрошены, мой серебряный портсигар искромсан в куски! На стуле я оставил пуловер — ты бы видел, в какие лохмотья он превратился!.. Можешь представить себе, что творилось с Мари… Мне пришлось пустить в ход все свое обаяние, чтобы она перестала шмыгать носом и плакать. Я преклонял колена, божился, что пальцем не тропу ни одну картину… Она поставила условие: если такое повторится, она немедленно берет расчет, и ноги ее больше не будет в доме. А мне без нее не обойтись. Она толковая, аккуратная, хозяйственная… Она все и всех знает… Давно работает в этом доме — у прежнего хозяина… И вообще, где взять новую домоправительницу? На такое-то место!

В соседней комнате зазвонил телефон. Арне направился туда и, прикрыв за собой дверь, взял трубку. Я обратился к Монике.

— Как тебе кажется, это правда? Или все сказки? Она пожала плечами:

— Не знаю, что и думать… С ним никогда не поймешь, что в шутку, а что всерьез. Арне надежен, как прогноз погоды. Ты сам знаешь, как он любит присочинить… Но, по правде говоря, мне бы очень хотелось взглянуть на этот дом.

Через пару минут Арне вернулся. Он рухнул в кресло и покачал головой. Физиономия его выражала полную растерянность.

— Нет, это переходит всякие границы, — изрек он. — Это звонил Людвигсен, скотина… Желает, видите ли, немедленно взять расчет.

— На каком основании? — поинтересовался я.

— На том основании, что он больше не может оставаться в «пиратском гнезде». Там что-то опять произошло, и он от страха совсем потерял голову. Спрашиваю: что такое? А он не хочет говорить по телефону. Требует, чтобы я немедленно приехал. Я сказал, что завтра буду. Придется продлить каникулы… на неопределенный срок. Просто не знаю, как быть. Мари не согласится жить там одна… Не могу же я бросить без присмотра дом, набитый такими сокровищами!

Арне подпер голову кулаком и, хлопая глазами, уставился в одну точку. Вдруг его лицо прояснилось, и он посмотрел на меня:

— Пауль! Послушай, у меня идея! Нужен надежный, просвещенный человек с крепкими нервами и неглупыми мозгами. Поверь, это дело нельзя доверять местным придуркам… И такой человек у нас есть — это ты. Я предлагаю тебе, скажем так, место хозяина «пиратского гнезда».

Я немного опешил. Вот уж, в самом деле, неожиданное предложение… С другой стороны — почему бы и нет? «Хозяин дома с приведениями»! Раз уж жизнь предлагает столь редкую возможность…

— Пауль, ты мне всегда помогал! — продолжал Арне. — Я всегда знал, что могу на тебя положиться. Ты же не бросишь меня в этом дурацком положении! А я уж, разумеется, позабочусь, чтобы ты жил там, как князь! Если хочешь твердый оклад — сам назови сумму! От тебя потребуется только одно: присматривать за домом. Там есть одна единственная животина — старая лошадь. Надо, чтобы конюх о ней заботился. Все остальное сделает Мари. У тебя будет только одна задача: смотреть, чтобы дом не ограбили. Хотя я не думаю, чтоб кто-то из Лиллезунда или вообще из местных осмелился сунуть нос в «пиратское гнездо»…

— О-кей! Я согласен.

— Отлично, дружище! Ты мой спаситель. Ангел-хранитель!

— Да, я таков… Ну, и когда же мне заступать на новую должность?

— Можешь поехать со мной завтра. Годится? Там сейчас, кстати, Карстен Йерн, на Хайландете. Так что тебе не будет совсем уж скучно. Послушай, Моника, а ты бы не хотела отправиться с нами?

— С превеликим удовольствием! — воскликнула Моника. — Мне ужасно любопытно побывать в этом доме, после того, как ты так его разрекламировал. Ты гарантируешь нам всякие ужасы и кошмары?

— Что-что, а это я, кажется, могу обещать. — Ты меня очень обрадуешь. Тогда завтра отправляемся. Мне надо собраться. Отвезите меня домой!

* * *

Был чудный, мягкий августовский вечер, когда мы втроем прибыли в Лиллезунд. На станции нас встречали Людвигсен и Мари. Людвигсен оказался маленьким тщедушным человеком с острым мышиным личиком, из тех, кто боится смотреть собеседнику прямо в глаза. После скомканного приветствия он неловко схватил наши чемоданы и потащил вперед. Мари Миккельсен была типичной старой девой, которая не вышла замуж по той простой причине, что родилась на свет слишком некрасивой. Ее лицо напоминало неправильной формы репку или картофелину — снимки таких экземпляров нередко публикуют осенние газеты: смотрите, дескать, какая странная игра природы! Что-то подсказывало мне, что она должна быть очень набожной. Вообще она производила впечатление милого и доброго человека. Когда я подал ей руку, Мари смутилась и сделала книксен.

— Людвигсен, отнесите чемоданы в отель «Виктория», — сказал Арне. — Я думаю, с дороги нам не повредит кружка пльзеньского.

На первый взгляд, Лиллезунд мне понравился. Это очаровательный лилипутский городок, каких у нас много на побережье в Серланде. Белые, желтые и голубые кукольные домики с цветочными горшками перед окнами, мощеные улочки с пучками зеленой травы в щелях между камнями, старые пожелтевшие таблички с угловатыми буквами: «Миккель Серенсен, сапожник»… И надо всем этим — неописуемый аромат старых деревянных домов, соленой морской воды, вяленой рыбы и свежих крабов. Главная улица, извилистая, с крутым уклоном, вела, разумеется, к рынку, а перед рынком красовался газетный киоск размером с добрый собор — наверное, главная достопримечательность города. Господи, подумалось мне, как же тут славно живется! Впрочем, пожалуй, через годик-другой начнешь изнывать от скуки.

Около рынка располагалась и самая большая местная гостиница, отель «Виктория». Это был светло-бежевый деревянный дом с верандой.

Мы уселись и заказали пиво. Хозяйка, мадам Бальдевинсен, крепкая и тяжелая, словно ржаное поле в августе, сама принесла нам целую батарею пивных бутылок на серебряном подносе. Я одним духом выпил первую кружку и, глубоко удовлетворенный, откинулся в удобном плетеном кресле. Арне обратился к Людвигсену, который сидел с пристыженным видом, теребя собственные подтяжки.

— Да, Людвигсен… Ну, выкладывайте! Почему же вы решили отказаться от места? Что за таинственная причина гонит вас прочь?

Я видел, что бедному Людвигсену очень не хочется отвечать: в присутствии молодой красивой женщины всякому трудно признать, что ты попросту боишься. Он проглотил слюну, потом вздохнул и, наконец, поведал нам спою печальную повесть — сперва запинаясь и мекая, потом несколько более живо:

— С этим домом все-таки, правда, что-то не так… Какая-то чертовщина, знаете… Я все-таки вовсе не суеверный человек. Мало ли что люди болтают! Но тут все-таки что-то не ладно, я вам правду говорю… Короче, не могу я тут жить — и все. Это мне на нервы действует! Это трудно объяснить… Ну вот, нехороший дом!.. Что тут поделаешь, верно? Я и раньше замечал… Господин директор тоже не могли не заметить! И Мари!.. Верно, Мари? Но раньше я ничего такого все-таки не видел. И думал, заработок хороший, надо пожить, пообвыкнуть на новом месте, а это все — так, воображение… Но вчера, понимаете, я сам увидел, своими глазами! Это утром было, часов в одиннадцать. Я стоял у кустов смородины… Смородина не очень хорошая уродилась! Да… Я смотрел на ягоды, а потом посмотрел на дом. Просто так, взглянул на дом. И вдруг вижу в окне — два желтых глаза. Я сначала подумал, что-то отсвечивает. Нет, два огромных круглых желтых глаза! «Что за черт!» — думаю. И тут до меня дошло: это, наверное, кошка. Да, вижу, огромная черная кошка на втором этаже… Ах, ты, думаю, дрянь! Забралась в дом, пока я во дворе. Надо, думаю, выгнать. А то нагадит или испортит чего! Мне показалось, она в желтой комнате. Я пошел в дом, поднялся наверх, в желтую комнату — а там пусто. Дверь закрыта была. Окна тоже закрыты. Я подумал: Людвигсен, ты, наверное, ошибся, может эта дрянь залезла в другую комнату? Может, по соседству?.. Я пошел в соседнюю комнату — там тоже пусто. Я весь дом облазил, знаете, ни черта! Что же это такое? Не растворилась же она в воздухе! Все-таки, я же видел ее, собственными глазами, как вот вас теперь! В общем, какая-то чертовщина. Господа могут думать, что им угодно, а с меня хватит. Вы уж простите меня, господин директор, только я тут жить не хочу. Не могу — и все. И дайте мне, пожалуйста, расчет Этот немудреный рассказ произвел на меня впечатление. Пожалуй, более сильное, чем вчерашние истории, которыми потчевал нас Арне. Людвигсен не был похож на человека с богатым воображением. Мы просидели за пивом еще с полчаса, пытаясь его уговорить, но он наотрез отказался. Зато Мари, благодаря дипломатии Моники, согласилась пока не бросать нас и поработать в доме еще немного. Мы распрощались с беднягой Людвигсеном — он получил свои деньги, — поднялись и направились к причалу. Там стояла наготове новенькая яхта с хромированным подвесным мотором.

— Все на борт! — скомандовал Арне. — Вперед, навстречу новым приключениям!

Мы расселись, и он запустил мотор. Усаживаясь, я спросил Монику:

— Ну, как настроение? Тебе ни чуточки не страшно?

— Честно говоря, — ответила она, — мне как-то не по себе. Боюсь, это добром не кончится.