Мой дедушка Арон Леонтьевич, отец мамы. В их доме на еврейскую пасху ели мацу, а на православную — пекли куличи и красили яйца.

Бабушка Елизавета Рувимовна

Мой отец Борис Соломонович

и моя мама Генриетта Ароновна поженились в 1927 году. Я появился на свет через три года.

Ленинград, лето 1940 года. Отец у подъезда нашего дома. Через год начнется война, мы с мамой окажемся в Омске, в эвакуации, а отец в сталинградской тюрьме.

Мой дядя Янош. Не за ним, к счастью, пришли в ту ночь милиционеры.

В школе до девятого класса я учился с Женей Гнатовским. Его отец, Семен Осипович, вытащил меня из беды.

От Юры Бразильского потребовали проголосовать на собрании за исключение меня из комсомола. Откажется — пускай пеняет на себя. Но он сказал: «А как после этого я буду жить?»

Журнал «Знамя» опубликовал мою статью о кукурузе. По этому поводу Сашенька Ильф нарисовала меня, выглядывающим из консервной банки. Я понимал: ирония Саши вполне уместна, но что делать, статью я согласился написать, потому что так надо. Слова эти прочно укоренились в моем тогдашнем сознании.

Марк Галлай. Эльдар Рязанов предложил ввести единицу порядочности — «один Галлай».

Слева от меня — Тоник Эйдельман, справа — Юра Ханютин. Когда-то с его легкой руки появилась в «Литгазете» первая публикация Эйдельмана. Коктебель, море, солнце, сентябрь 1977 года. Через четыре месяца Юры Ханютина не станет: инфаркт.

Лето Натан Эйдельман проводил обычно в подмосковном Кратове. Здесь были написаны многие его книги.

Анатолий Аграновский, лучший журналист моего времени.

Александр Бек, замечательный писатель, человек провидчески мудрый и проницательный. Но в жизни любил иной раз выглядеть настоящим простачком.

Егор Яковлев. Добрые отношения сложились у нас еще в пору редактирования им журнала «Журналист».

Когда по коридорам разносился ароматный дух сигары, мы знали: Чаковский в редакции. Услужить начальству и породниться с рядовым читателем — задачи, конечно, взаимоисключающие. Но Александр Борисович виртуозно умел их совмещать. А. Б. Чаковского впору было назвать «крышей» «Литературной газеты».

Цветной бульвар, 30. Здесь в семидесятые годы размещалась редакция «Литературной газеты». Ежедневно почта доставляла сюда сотни читательских писем. Если, обив все пороги, человек так и не добивался правды и справедливости, у него оставалась последняя надежда: а вдруг поможет «Литературка»? Ее называли «Всесоюзным бюро жалоб».

Душой же «Литературной газеты», «рабочей лошадкой» всегда был первый заместитель главного редактора Виталий Александрович Сырокомский. Журналист от Бога.

Леонид Лиходеев. По утрам он звонил и спрашивал: «Так что же нам нужно?». Ответить надо было: «Нужен рынок».

Леонид Лиходеев не только прекрасно писал, он еще замечательно рисовал дружеские шаржи. Обычно осенью всей компанией мы отправлялись в Пицунду, в писательский дом творчества. Однажды Леня устроил там выставку своих рисунков. Вот три из них: Бенедикт Сарнов, Камил Икрамов и я. Борис Ласкин написал к ним веселые эпиграммы, они, к сожалению, не сохранились, помню только, что в стишке под моим шаржем была такая строчка: «И на устах его печать…»

Илья Эммануилович Каплун, полковник юстиции в отставке, наш постоянный консультант, золотой души человек. Его помощь была необходима всем нам, пишущим в «Литгазете» на правовую тему.

Илья Суслов, один из создателей «Клуба 12 стульев». Ныне — гражданин США. На его столе лежали три папки: «Пойдет», «Не пойдет», «Что вы, никогда не пойдет!»

Сердитое письмо Симы Соловейчика не испортило наших теплых, дружеских отношений, они сохранились до его безвременной кончины.

Хирург Гавриил Абрамович Илизаров. Пылкие итальянцы называли его «Микеланджело ортопедии».

Обвинительное заключение по делу о пожаре в гостинице «Россия». Судили «стрелочников».

В «Литературной газете» была помещена фотография Надежды Михайловны Лукиной-Бухариной. Снимок дали мне в Верховном Суде, очевидно, он находился в ее уголовном деле, которое надлежало «хранить вечно».

Здесь, в Центральном доме литераторов, было наше второе после «Литгазеты» «гнездо». Здесь мы встречались, спорили до хрипоты, смотрели фильмы, не шедшие широким экраном, и вкусно ели в ресторане, который любовно называли «гадюшником». Фото М. Пазия

Заседает правление Центрального дома литераторов, на переднем плане справа — я, слева от меня — Елизар Мальцев, за его спиной с кем-то оживленно беседует Александр Борщаговский. «…Мне они не позвонят», — говорит Константин Михайлович Симонов.

Когда собиралась наша компания, в руке у художника Бориса Жутовского обычно оказывался карандаш. Это один из таких рисунков. Слева направо: Юлия Мадора, жена Эйдельмана, Натан Эйдельман, борода Юлия Крелина, его жена Лидия Польская и я.

Это тоже рисунок Б. Жутовского. Здесь Юлий Крелин такой, какой он есть.

Короткая эйфория после августовской победы над путчистами скоро сменилась тяжелым разочарованием.

В здании, некогда целиком принадлежавшем «Литературной газете», расположился ресторан «Старый Харбин». Говорят, отменный кабак.

Михаил Михайлович Молоствов, политзек, правозащитник, депутат Верховного Совета, человек редкого мужества. С группой правозащитников в декабре 1994 года вылетел в осажденный Грозный. Он тоже ушел из Комиссии по вопросам помилования.

Александр Николаевич Яковлев. В тот поздний декабрьский вечер 1991 года в своем кремлевском кабинете он сказал мне: «К сожалению, демократия, торопясь, не производит нравственной селекции». Какими пророческими оказались эти слова.