На учёбу я уехал поздней осенью, а вернулся накануне страды, когда Шкуринская обычно пустеет и в станице остаются глубокие старики да малые дети. Все трудоспособные колхозники переселяются на это время в полевые станы.

Хотел отдохнуть с дороги, но потянуло в степь, к людям.

— Привет механизатору первой категории! — приветствовал меня Афанасий Максимович Сапожников. — В нашем палку прибыло!

— С благополучным окончанием! — добавил от себя дед Забота.

В каждом крепком рукопожатии, в каждом приветливом слове чувствовал я, что колхозники возлагают надежды на своего комбайнёра.

Трудная и ответственная работа у нашего брата — сельского механизатора. Целыми днями работаешь не под заводской крышей, защищающей тебя от жары или ненастья и сильных ветров, а под открытым небом.

А сколько беспокойства! Ведь тебе доверен труд многих тысяч хлеборобов, урожай в сотни тысяч пудов!

Время не ждало, да и я не собирался устраивать себе после курсов «каникулы».

Перво-наперво надо было укомплектовать экипаж агрегата. С трактористом вопрос был решён быстро. В наш экипаж направили молодого колхозника уроженца Шкурипской Егора Копыта. Труднее было найти помощника комбайнёра — штурвального.

— Почему обязательно штурвального? недоумевал Афанасий Максимович. — А если на комбайне будет работать не штурвальный, а штурвальная, скажем Клава Вороная?

— Та, что телятницей на ферме? — перебил я Сапожникова.

— Она самая. Была телятницей, а теперь на комбайн просится. Вороная на курсы в станицу Егорлыкскую ездила, когда ты в школе механизаторов учился.

Тут я узнал, как бывшая телятница попала на курсы механизаторов. Муж Клавдии работал бригадиром полеводческой бригады. Правление колхоза предложило ему послать двух колхозников на курсы механизаторов, но в бригаде ни одного желающего учиться не нашлось.

Одни отказывались потому, что работа у комбайнёра сезонная (много ли за два месяца заработаешь!), другие считали, что на одежду большие расходы (не напасёшься, мол, её, вся керосином, автолом провоняет).

Бригадир ошибочно считал, что комбайнёром могут быть мужчины. Колхозниц он в расчёт не принимал.

Домой, Вороной вернулся опечаленный.

— О чём кручинишься? — спросила его Клава.

— Да как не кручиниться? Хоть бы одна душа согласилась ехать на курсы в Егорлыкскую.

— Я согласна, — набравшись храбрости, сказала Клава. — Давно меня к комбайну тянет.

— Ты, Клавка, в своём уме? Уедешь в Егорлыкскую, а ребёнок с кем?

— В детсад отдам. А вечером бабушка за ним присмотрит.

Волей-неволей пришлось мужу согласиться.

Приехала Клава в Егорлыкскую и прямо к директору курсов.

— Читать умеете? — спросил он.

Клавдия промолчала.

— Не училась, — ответила, смущаясь, она, — а писать могу.

— Тогда напишите на классной доске, откуда приехали и зачем.

Подошла Клава к доске. Взяла мел и уверенно вывела крупными буквами:

Приехала из Шкуринской, из колхоза имени Горького, хочу научиться комбайном управлять. Прошу допустить меня к занятиям.

Директор улыбнулся, члены приёмной комиссии переглянулись: настойчивая, упорная! И Клаву зачислили на курсы. Но закончить их и получить удостоверение комбайнёра Вороной не пришлось. Заболел сын, и она раньше срока вернулась домой.

— Легка на помине! — воскликнул Сапожников, увидев в окно идущую по улице Вороную. — Заходи, Клавдия Ивановна, есть к тебе срочный разговор.

Клава поздоровалась с Сапожниковым, а потом протянула мне руку:

— Здравствуй, комбайнёр! Возьмёшь меня на машину?

Румянец разлился по её загоревшему лицу. От Вороной веяло степным здоровьем.

Не успел я ответить, как в разговор вмешался находившийся в конторе Моисей Степанович:

— Комбайн не женское занятие. Моя Маруська тоже этим делом заразилась, к комбайну рвётся.

— Раз рвётся, зачем её удерживать? — заметил Афанасий Максимович.

— Не пущу. Не к чему дочке в чумазых ходить. Не бабское это дело.

— А трактором управлять, по-вашему, Моисей Степанович, женское дело?

— Мужское. Что для трактора, что для комбайна — сила нужна. А где она у Клавки? Её бог обидел, девчонкой на свет пустил.

— Не обидел, — ответила Клава. — Я на свою судьбу не жалуюсь. Нам в станице Егорлыкской говорили, что для работы на комбайне, кроме силы, ещё и смётка нужна. Скажите, Моисей Степанович, кто в нашей округе первенство по тракторам держит.

— Ишь ты… Испытать меня хочет! Я ведь грамотный, газеты читаю, радио слушаю. В каждой газете про трактористку Прасковью Ковардак печатают. Правда, хоть и по соседству с ней живём, но видать не приходилось. Должно быть, царь-баба, под стать крепкому казаку.

Вороная не выдержала и рассмеялась. Паша Ковардак не обладала ни большим ростом, ни огромной силой, но трактором управляла мастерски.

— На тракторе работать — одно, а на комбайне — другое, — не сдавался Моисей Степанович. — Что-то я не слыхал, чтобы раньше женщины на комбайнах работали.

— Раньше… Раньше у нас и комбайнов своих не было, — ответила Клава, посматривая то на Сапожникова, то на меня, как бы ожидая нашей поддержки.

Афанасий Максимович внимательно слушал Клаву. Ему нравился её задор, стремление во что бы то ни стало стать комбайнёркой и на деле доказать всему колхозу, что мужская специальность женщинам тоже по плечу. Паша это уже доказала на тракторе.

Встретилась, с ней Вороная на районном слёте передовиков сельского хозяйства. Разговорились и быстро подружились. Вороная сказала, что хочет пойти в комбайнёрки, а Паша стала её отговаривать, советовала не сразу садиться за руль, а начинать с азов, с работы на прицепных машинах.

Два года Ковардак работала прицепщицей в тракторной бригаде, ко всему присматривалась, во всё вникала. А потом её послали на курсы и только после этого трактор доверили.

Нашёлся в станице человек, который ради красного словца на большом колхозном собрании назвал Пашу орлицей… с куриными крыльями.

— Должно быть, злой человек, — заметила Клава.

— Просто острослов. Ко всему с недоверием относился, оттого и прозвище носил «Фома-неверующий».

Проработала Паша одну весну, и выросли у неё орлиные крылья. Заговорили о девушке в районе и даже в крае. Встретил её как-то «Фома-неверующий» и спрашивает: «Летаешь?» — «Летаю». — «Читал я в газетах, что теперь есть две Паши — две орлицы. Одна — на Кубани, другая — на Украине. Зовут её Прасковья Ангелика».

Нелегко было Ангелиной стать трактористкой. Родители запрещали заниматься «мужским делом». И Паша тайком от них вместе со своими подружками изучила машину. Противился и директор МТС. Он долго не соглашался доверить девчонке трактор. Но Ангелина добилась своего. Она так изучила машину, так научилась управлять ею, что после окончания полевых работ тот же директор премировал Пашу ценным подарком и выдал книжку ударника.

Премировать-то премировал, а через месяц перевёл на нефтебазу… в кладовщицы. Только благодаря настоянию колхозников Пашу вернули на трактор.

Вороная вырезала портрет Ангелиной из газеты, сделала для него рамку и повесила на стене рядом с семейными фотографиями. Ангелина — такого же роста, как и Ковардак, может быть, побольше, такая же у неё по— мальчишески стриженная голова и, самое главное, такая же твёрдая вера в свои силы.

Клава поделилась с Пашей своими планами, когда она во второй или третий раз встретилась с Ковардак в Шкуринской. «Значит, в штурвальные? — говорила Ковардак. — Добро! Будешь стоять на мостике, и станичники увидят, как высоко колхоз поднял женщину-труженицу. Поглядят и сами захотят пойти по твоей стёжке-дорожке».

Заранее скажу, что с помощью Сапожникова Клава проложила эту стёжку-дорожку. Потом по ней пошли сотни и сотни кубанских колхозниц: они уже не так спотыкались, как спотыкалась первое время Клава.

Да и голосов, доказывающих, что комбайн «не женское дело», раздаётся теперь меньше.

Дальний прицел брал Афанасий Максимович, когда добивался для Клавы Вороной места на комбайне.