Только отъехал Щербатых от полевого стана, вслед за ним прибыли курсанты из станицы Ленинградской. Прочли ребята на доске показателей: убрано за сутки 35 гектаров — и начали забрасывать нас вопросами.

Многие сомневались, что такую площадь можно убрать за сутки одним комбайном.

— Да, одним, — подтвердила Клава.

— А второго нет?

— Какого — второго?

— Запасного…

— Нет.

— А ты правду говоришь?

— Чистую правду.

Но не все верили. Думали, мы припрятали где-нибудь второй, запасной комбайн.

Мы косили хлеб одной машиной, косили круглые сутки, и к концу недели стали вровень с экипажем Максима Безверхого.

— Держись, друг Максим! Посмотрим ещё, кто из нас на уборке Иваном Поддубным будет!..

После того как поля были убраны и намолоченное зерно засыпано в закрома, состоялось заседание жюри. Сам я на заседании не был, но со слов товарищей знаю, о чём там говорили. Сначала были оглашены цифры по каждому экипажу. По количеству убранных гектаров впереди всех шёл Максим Безверхий. Он убрал 810 гектаров — на 30 гектаров больше, чем наш экипаж.

— Первое место за Безверхим, — заявил директор: — за один сезон выполнил пять сезонных норм. Таким показателям можно позавидовать, не правда ли, товарищи?

— Гектары — это ещё не всё, — возразил Щербатых.

— Погодите, Владимир Петрович, я не кончил. Вспомните, как в прошлом году в Ростове носились со Степаном Агеевым из Армавира. На всех совещаниях в крае о нём говорили. В Москву для личного доклада к наркому вызывали. А ведь Агеев убрал всего-навсего шестьсот сорок гектаров. Теперь посмотрим, что сделал

Максим: он на той же машине набрал восемьсот десять гектаров!

— Набрал и убрал — это не одно и то же, — продолжал стоять на своём Щербатых. — Можно набрать и больше гектаров, если косить до «белых мух», пока снег пойдёт. Сколько дней убирал зерновые Безверхий? Один месяц и один день. Борин тоже долго косил: двадцать пять рабочих дней. Но всё же кончил на шесть дней раньше Безверхого,

— Шесть дней решающего значения не имеют, — перебил агронома директор: — днём раньше, днём позже невелика беда, Назовите мне, Владимир Петрович, комбайнёра, который убрал бы в районе или в крае площадь, равную той, что убрал Максим!

Действительно, в тот год ни один комбайнёр в крае не добился такой высокой выработки, как Безверхий.

Однако Щербатых интересовали не только гектары скошенной площади, но и вес собранного зерна. Обычно при оценке работы экипажа этот показатель не всегда учитывался.

Сравнивая работу наших экипажей, Щербатых назвал несколько цифр. И хотя я убрал меньше, чем Безверхий, но зерна собрал на несколько тысяч пудов больше, нежели он.

— Кого же считать победителем в соревновании? — спросил старший агроном и предложил присудить первенство тому экипажу, который больше других собрал зерна.

Не поверив агроному, Иван Борисович велел принести из бухгалтерии сводки. Оказалось, что наш экипаж с каждого гектара собрал на 2,5 центнера больше пшеницы, чем экипаж Безверхого.

В кабинете наступила тишина. Директор поднялся из-за стола и начал ходить из угла в угол. Видимо, до его сознания дошла истина, высказанная агрономом: в оценке труда комбайнёра главной меркой должны быть не гектары скошенного хлеба, а, прежде всего, вес зерна, прошедшего через бункер, и сроки уборки урожая.

К концу недели в том же помещении, где заседало жюри, собрались комбайнёры и их помощники. Объявили итоги соревнования: первое место присудили нашему экипажу, второе — безверховскому.

Из президиума пригласили:

— Комбайнёры, на сцену!

Максим пошёл, а я поднялся и жду. Неудобно идти на сцену без штурвальной Клавы Вороной, без трактористов Николая Ушакова, Егора Копыта, без весёлого водовоза Васи Борисенки. Ведь это они помогали мне одержать победу.

У нас был дружный, слаженный экипаж, похожий на хорошо сыгранный оркестр: убери из него один инструмент — и настоящей музыки не будет.

Так и в нашем деле: не доставь возчик вовремя горючего, опоздай водовоз с водой — и все машины, весь агрегат замрёт на месте.

Меня всегда коробило, почему в местных газетах хвалят или ругают только одних комбайнёров, а остальные члены экипажа — трактористы, штурвальные, зерновозы, водовозы, возчики горючего где? Однажды я набрался смелости и написал заметку в «Правду». Послал и жду.

Проходит неделя, другая, из редакции нет и нет ответа. В воскресенье включаю радиоприёмник и вдруг слышу знакомый голос диктора;

«Почему со страниц местной печати говорят лишь одни комбайнёры? А ведь в агрегате работают и штурвальные, и трактористы, и колхозники… Почему же о них умалчивает местная печать?»

Всё было передано точь-в-точь, как я писал.

«Молот» быстро откликнулся: газета поместила большой фотоснимок членов экипажа, рассказала, как ребята трудятся, в чём сила коллектива…

— Борина на сцену! — ещё громче повторил председатель собрания.

Тогда я кивнул Клаве. Вороная подала знак сидевшим рядом Ушакову и Копыту, Копыт — Борисенку, и весь экипаж направился в президиум за наградой.

Подымаюсь на трибуну, вижу многозначительную улыбку Афанасия Максимовича: «Награда — это только аванс, Костя. Ты должен его оправдать». Помахал нам своей кепчонкой и Юрка Туманов. Он сидел с матерью в третьем ряду и внимательно слушал.

— Дядя Костя, покажи грамоту! — попросил он, когда я сошёл со сцены. — О-о! Так она золотистая, почётная! — восторгался мальчуган. — Мне бы такую…

— Вырастешь — получишь, — обнадёжил я этого шустрого паренька.

Мы вышли из клуба. Где-то возле вокзала играла гармонь, и звонкий девичий голос, нарушая вечернюю тишину, пел:

— Вот как вашего брата славят! — заметила Туманова. — Ну, а когда же, представитель модной профессии, в Жестелево за семьёй поедешь? Чай, соскучились друг по другу?

Не знала Юлия Ивановна, что я не только дни — часы, оставшиеся до отъезда в Жестелево, считаю. Ведь почти год, как я не видел своих. Рассчитывал, что кончу пахать зябь и отправлюсь в путь-дорогу (после уборки хлеба я пересел на трактор)… Однако выехать пришлось гораздо раньше.

Ровной лентой стелились широкие пласты перевёрнутого жирного чернозёма, деловито гудел мотор, и под это мерное гудение слышу, кто-то кричит:

— Танцуй, Костя, танцуй!

Оборачиваюсь — Дуся, наша «Почта-связь».

— Москва тебя, комбайнёр, кличет. — И Дуся протягивает мне телеграмму.

Наверху крупными буквами отбито:

ПРАВИТЕЛЬСТВЕННАЯ. АЗОВО-ЧЕРНОМОРСКИЙ КРАЙ, СТАНИЦА ШКУРИНСКАЯ, БОРИНУ.

Срочно выезжайте в Москву на Всесоюзное Совещание комбайнёров и комбайнёрок.

Не ошибка ли это? Может быть, вызывают какого-нибудь другого комбайнёра Борина? Но, кроме меня, Бориных в Шкуринской нет.

Бережно складываю телеграмму, завёртываю в газету и прячу в карман комбинезона. До конца смены оставалось два с лишним часа. За это время можно вспахать больше гектара.

Прошёл один гон, второй. Вижу, мчится на велосипеде Николай Ушаков. На ходу сдаю ему трактор и бегу в станицу к Афанасию Максимовичу.