Пока они добирались до оврага и объезжали его с южной и северной сторон, тонкая пелена на небе превратилась в сплошной слой тусклых серых облаков. Казалось, вот-вот из Него брызнет мелкий холодный дождь, совсем как осенью. Ветер задувал с востока, покрывая реку крупной рябью… Дальриг тревожно поглядывал то на небо, то на трепещущие листья шиповника, теснившегося на склонах оврага. Среди темно-зеленых, с пятнами краснеющих ягод зарослей выделялось несколько сухих, вяло покачивающих ветками кустов. Хак, обмотав пару стволов паклей, высекал на них кресалом искры. Ветер относил их прочь, никак не давая поджечь, пока дурень наконец не догадался прикрыть куст полой плаща. Тогда поджог удался, и пламя с треском начало пожирать тонкие веточки. Хак проворно отскочил назад и начал закидывать тусклые и испуганно мечущиеся языки огня нарочно заготовленными охапками сухой травы. После этого пламя приобрело жаркий оранжевый цвет и стало бросаться на все кусты вокруг, не разбирая, сухие они или нет. Хак неуклюже взбежал вверх по глинистой осыпи и спрятался за спинами Дальвига и графа. Гердоманн к тому времени облачился в свои доспехи, потратив на одевание изрядное количество времени. Шлем, нагрудник, наручи и поножи, щит и даже специальные боевые сапоги с шипами на носках и пятках. Меч с длинным тонким лезвием и золоченой крестообразной рукоятью граф небрежно ткнул острием в песок у ног. Большая зеленая птица, украшавшая центральную часть щита, застыла с поднятыми крыльями и разинутым клювом.

Кусты вспыхивали один за другим; огонь скрылся за густым сизым дымом, который порывами ветра расстилало по дну оврага и выгоняло на луг, будто странную реку, потекшую вспять, снизу вверх. Скоро весь овраг был наполнен пламенем, гудевшим не хуже самого настоящего чудовища. Граф начал проявлять нетерпение. Взяв меч на изготовку и опустив забрало, он шагнул вплотную к краю оврага и начал всматриваться в стелющиеся под ногами клубы дыма.

– Где он? – пробормотал Гердоманн. Потом он резко рассек воздух клинком и встал в картинную позу, с гордо поднятой головой и сверкающими глазами. Наверное, такую граф видел на одном из старинных гобеленов. Теперь он закричал, причем слова тоже явно были не им выдуманы. – Выползай!! Я, граф Милсер Гердоманн, вызываю тебя на смертельный бой!!

– Неужели его там нет? – шептал едва слышно Дальвиг. В данный момент он ни за что не смог бы сказать, радует его отсутствие зверя или огорчает. Чуть помедлив, он добавил громче: – Может быть, чудовище просто не боится огня?

– Пускай тогда твой слуга возьмет палку подлиннее и начнет ворошить ею на дне! – гневно потребовал Гердоманн. – Я не собираюсь стоять здесь вечно!

– Не думаю, что его можно заставить, – покачал головой. Дальвиг, бросив взгляд на Хака, который с ужасом глядел на дело рук своих и мелкими шажками отходил дальше и дальше от оврага. – Он слишком испуган.

Прежде чем Гердоманн успел разразиться ругательствами, Хак вдруг заслонил лицо руками и завопил:

– Ой!!! Зазря мы тут костер запалили, господа мои!! Ой зазря!!

Дальвиг с удивлением поглядел на слугу, но тут громкий треск и звуки, похожие на вздохи какого-то великана, заставили его перевести взгляд обратно на овраг. Милсер со всем проворством, на которое был способен обвешанный железом рыцарь, отпрыгнул от края обрыва. Гигантский костер взметнулся ввысь, разбрасывая по сторонам вороха искр и клочья полусгоревших кустов, затягивая все вокруг плотной стеной серого дыма. Комья земли вылетали из нее, будто бы пущенные из пращи, и разлетались в мелкую пыль. Словно дожидавшееся этого момента небо немедленно разразилось дождем, отчего заполнившее овраг пламя протяжно и громко зашипело…

Рассказы Милсера вызывали в мозгу Дальвига страшные картины, однако он никак не был готов к тому кошмару, который ждал его наяву. Хотя до зверя, который вылез из дымного облака – восставшего, казалось, до самого неба, – было не менее двадцати шагов, тяжелый гнилостный запах его развороченного гнезда едва не свалил Эт Кобоса с ног. Тарпалус Оказался чудовищем из чудовищ. Его вытянутая узкая морда была размером с откормленную двухгодовалую свинью; за ней тянулась могучая шея, сплюснутое с боков пятисаженное тело В короткий, похожий на связку шипастых палиц, хвост. Пасть, которая не предназначалась для разжевывания – только для разрывания на огромные куски, – была полураскрыта. Невообразимое количество зубов, белых, желтых, черно-гнилых, острых и искрошившихся, росло в ней несколькими рядами, на горле болтались отвисшие складки кожи. Чешуя бугрилась вокруг многочисленных шипов и бородавок, а между ними виднелась застрявшая земля и даже дрожащие стебли трав, никак не желавших падать с туловища зверя. Всю плоскую морду тарпалуса, холку, лопатки и хвост покрывал слой суглинка шириной в ладонь. Мелкий дождь быстро расквасил сухую землю и заставил ее комьями сползать вниз, отчего создавалось впечатление, будто со зверя слезает некий кокон или один из кожных покровов.

Чудовище медленно шевелило головой, так, что, несмотря на множество других шумов, было слышно, как трещит его закаменевшая от долгого лежания в земле шея. Дрогнули уродливые морщинистые веки – и миру явились два мутных ока, наполненные красной злобой. Между зубов вырвалось облако синеватого пламени, и воздух наполнил тягучий тихий рев.

– Кто?! – Он казался рокотом катящихся по длинному глухому желобу камней. – Кто посмел тревожить меня?

– Я вызываю тебя на бой, мерзкое чудовище!!! – завопил Милсер, и Дальвиг вдруг забыл о страхе, потому как раскрыв рот смотрел на безумство графа. Казалось, он ничуть не смущен видом и размерами зверя – будто бы на самом деле ожидал чего-то такого. Или же был непоколебимо уверен: стоит тарпалусу увидеть его древний фамильный меч вкупе с Божественным Знаком, как он немедленно свалится мертвым обратно в свое зловонное гнездо. – Пришла пора расплаты за все твои чудовищные преступления! Во имя Небесного Воина и с его благословения я отрублю твою голову!

Потрясая мечом, граф с громким лязганьем бросился к кобыле, заблаговременно привязанной неподалеку. Неуклюже и медленно он взобрался в седло под недоуменным взглядом застывшего чудовища. Едва кобыла лишилась державшей ее на месте привязи, она дико заржала и поднялась на дыбы.

Не ожидавший от нее такой подлости Милсер скатился по крупу и распластался по земле, раскидав по сторонам щит и меч. Очевидно, он просто не успел продеть ноги в стремена… Задрав хвост и непрерывно гадя, кобыла умчалась прочь, исчезнув в клубах затянувшего весь прибрежный луг дыма. Милсер с трудом поднялся, причем сначала Дальвигу показалось, что граф ни за что не сможет победить собственные доспехи. Надо было бы прийти к нему на помощь, но Эт Кобос был заворожен одним только внешним видом противника.

Тарпалус скорее не опешил от странного поведения смелого графа, а просто не очнулся толком от многолетней спячки. Он неподвижно смотрел, как ковыляющий рыцарь подобрался вплотную и нанес косой боковой удар по бородавчатой морде. Раздался глухой звон, будто меч бил по замшелому камню. Клинок Милсера, сопровождаемый мелкими камешками, пучками травы и брызгами грязи, отскочил обратно, да так, что едва не вырвался из хватки графа. Гердоманн громко вскрикнул от неожиданности. Тарпалус степенно мотнул головой и краем рыла попал прямо в грудь рыцаря, отчего тот отлетел в сторону, как выброшенная капризным ребенком кукла. Свалившись на землю, Милсер остался лежать без движения; шлем свалился с его головы и покатился по траве. Крови видно не было, но на нагруднике появилась внушительная вмятина.

Тарпалус, поочередно встряхивая кривыми короткими ногами, взлетел в воздух над оврагом. Грязь и земля сыпались с него вниз непрерывно, словно осыпь. Крыльев у него, судя по всему, отродясь не бывало, и без них он летал ничуть не хуже птицы, пожалуй, даже лучше. Да и какие крылья могли бы поднять этакую тушу! Судя по всему, летать чудовищу помогало колдовство того же рода, каким пользовались Геобол и Ргол в бою над стенами Холатырена. А как же истории о том, что Белоранна лишена магических энергий? Видимо, тарпалусу было плевать на это.

Взлетев на высоту человеческого роста над лугом, чудовище медленно поплыло на лежавшего неподвижно графа. В полете он с пугающим изяществом изгибал уродливое тело, совсем как рыба, плывущая в глубинах озера.

– У-р-р-рр! – клокотал тарпалус, отравляя воздух вокруг себя потеками синего пламени. – Скольких железяк я раскусил на своем веку! Уж и не думалось, не гадалось, что подвернется еще один случай.

– Ты лжешь, мерзостный зверь!! – завопил граф. Внезапно ожив, он довольно шустро перевернулся на живот, встал на карачки и разогнулся, оказавшись к зверю спиной. – Коли бы тебе когда повстречался рыцарь, ты давно был бы мертв!

– Ахм, человечишка-червячишка! – благодушно отрыгнул тарпалус, с грацией змеи подбираясь все ближе и ближе к неловко поднимавшемуся на ноги рыцарю. – Не тебе, мягкотелому, с крошечным умишком и жизнью, ненамного длинней, чем у мотылька, кричать на меня, для которого десять тысяч лет – как один твой день. Никто еще не знал, кто такие люди, а мы уже бродили по лугам и озерам, поедая сладкую плоть огромных животных. И теперь мне больно вспоминать о том, как жалкие муравьи истребили нас колдовством и подлостью. Увы, в магии слизень-человек сильнее могучего Гаахмуна… О-ох. Тысячу лет назад здесь было неплохо. Твои предки, наглая железяка, жили в убогих землянках, трепеща перед нами и принося жертвы. А потом появился волшебник Толоха, по виду – самый жалкий из всех жалких людишек. Он помог вашему презренному племени уничтожить большинство Хозяев. Нас. Свободных и сильных. Волшебный огонь и подлое истребление спящих, нападение тысяч на одного. Все это было словно вчера и до сих пор стоит перед моими старыми глазами… Правда, я лег в свое гнездо, зная: проклятый Толоха получил свое… Избавившись от нас, людишки принялись за него. Им не нравилось, что он уродлив и убог с виду, им не нравилось, что он силен в магии. Они преследовали его оружием, которое Толоха дал для борьбы с нами, и едва не убили. Маг смог победить и отобрать все волшебство, которым наградил недостойных, многих погубил, многих унизил. Сам он исчез, а жители этих краев так возненавидели колдовство, что оно пропало отсюда навсегда. Осталась только магия внутри меня, и сейчас она сожжет тебя и твоих слуг, железка.

– Грязная ложь!! Все, от первого до последнего слова! – с жаром воскликнул Милсер. На несколько мгновений он забыл, что явился сюда на битву, а не для обсуждения истории. – Никогда и никто не поддерживал магией белораннских рыцарей. Только светлая сталь и Небесный Воин вели их в бой, к победам! Так они уничтожили всех твоих соплеменников, а теперь и твой черед.

– Так отчего я до сих пор жив? – Изображая удивление, тарпалус остановился, и Дальвиг, столбом стоявший рядом с ним с левой стороны, готов был поклясться, что кожистые наросты над глазами чудища, так похожие на брови, взметнулись вверх. Графу нечего было возразить на этот выпад зверя. Выставив перед собой щит, сжав зубы и раздувая ноздри, Гердоманн кинулся в безнадежную атаку. Тарпалус разинул пасть и выдохнул облако голубого пламени, от которого рыцарь прикрылся щитом. Зеленая краска запузырилась и слезла: в один момент от птицы остался лишь кончик хвоста. Тарпалус рыкнул и бросился вперед, но еще слишком медленно. Дымящийся граф с выражением ужаса на лице упал на колени и пригнул голову. Брюхо чудовища пронеслось у него над макушкой, осыпая грязью и комьями земли. Когтистая лапа судорожно дернулась, но промазала. Граф в последний момент отшатнулся чуть в сторону, повернулся боком и стал колотить мечом по хвосту, пролетающему на уровне его плеч. Скрежет и треск сопровождал каждый удар, но безрезультатно. Шипы на кончике хвоста только чудом не снесли непокрытой головы графа. Тарпалус отлетел в сторону и развернулся для новой атаки. Шлейф пламени от его дыхания растянулся длинной широкой полосой, нехотя растворяющейся в воздухе.

Некоторое время чудовище висело в воздухе, выгибая шею и словно бы прицеливаясь. Затем оно внезапно опустилось на землю, чтобы, издав протяжный глухой рык, снова броситься в атаку. И теперь она не отличалась быстротой, так что даже оглушенный и обожженный Милсер успел подняться на ноги и увернуться от разинутой пасти зверя. В отчаянной попытке пронзить глаз тарпалуса граф ткнул острием меча ему в морду, но чудовище мотнуло головой и оружие едва не вылетело из ослабевшей руки рыцаря. Шатаясь и безвольно запрокидывая голову, Гердоманн попятился, чтобы не угодить под удар шипастого хвоста. Тарпалус снова развернулся и поднялся в воздух; лапы медленно шевелились от злобы и нетерпения, а пламенное дыхание расползалось вправо и влево ядовитым облаком.

Дальвиг кое-как заставил себя сбросить оцепенение, ибо что-то подсказывало ему: эта или следующая атака чудища будет последней и он, Эт Кобос, пока чудом не замеченный, останется с тарпалусом один на один. Сейчас зверь был полностью поглощен графом и совершенно не принимал во внимание наличие других людей, которых он посчитал слугами. Можно было попытаться напасть на него сзади, тем более что дергающийся кончик хвоста находился в нескольких шагах от Дальвига. Медленно, будто бы боясь выдать себя стуком вынимаемого оружия, Эт Кобос достал меч из ножен и шепотом приказал ему: «Вальдевул, руби!»

Однако время было упущено. Зверь в очередной раз набросился на рыцаря, выдыхая впереди себя целый столб огня. Милсер обреченно прикрылся щитом, но это мало помогло ему. Волосы на левой стороне головы опалились, а несчастный щит раскалился докрасна. Деревянная основа, прижатая к руке графа, загорелась, и он, издав громкий вопль, рухнул наземь, отбросив меч и пытаясь сорвать с себя горящий щит. Тарпалус завис рядом, разевая пасть и намереваясь одним могучим движением челюстей покончить с наглецом, но в тот самый момент Вальдевул отсек ему кончик хвоста – на локоть или около того, дальше Дальвиг просто не успевал дотянуться. Остаток хвоста бешено дернулся вверх и вниз, и один из шипов угодил не сумевшему вовремя затормозить Дальвигу прямо в грудь. К счастью, нарост на броне чудовища был старым, тупым и коротким, так что он только вдавил глубоко в ребра одну из железных пластинок. Тем не менее Дальвигу показалось, что в грудь ему вбили толстенный кол, и легким уже никогда не расправиться, чтобы вдохнуть хоть немного воздуха. Земля выскользнула из-под его ног, обратив лицо к небу и несущимся с него каплям. Тарпалус тяжеловесно отлетел в сторону, очевидно, дабы оценить новую опасность и разглядеть противника, который смог нанести ему какой-то ущерб.

– Гнилые речи из гнилого горла… – проурчало чудовище, переводя взгляд бурых, выпученных глаз с одного лежащего противника на другого. – Ты принес с собой магию, уж не знаю, каким именно образом… и посмел кричать что-то о доблести и стали. Как я был глуп, что позволил заморочить себе голову! Жуткий запах древнего колдовства сильнее смрада ваших тел, черви. Но мне уже поздно отступать.

Пока чудовище произносило свою речь, оба человека кое-как смогли подняться на ноги. Дальвиг был согнут в три погибели и до сих пор не мог толком вздохнуть, а перед глазами его плавали здоровенные разноцветные пятна. Судя по тому, что он мог разглядеть, Милсер выглядел ничуть не лучше – закопченный, с повисшей плетью левой рукой и сгоревшими наполовину волосами. Кажется, он ухитрился подобрать меч.

Тарпалус некоторое время колебался, очевидно, решая, на кого следует напасть в первую очередь. Наконец он сделал выбор и повернул свое огромное тело в сторону Дальвига. Разинув пасть, он собрался выдохнуть пламя, но граф Гердоманн в это время метнул меч, словно кинжал, – совершенно безнадежный жест, тем более что сил у него не хватило даже на то, чтобы устоять на ногах после броска. Однако случилось чудо. Меч, мелькнув среди струй дождя серой молнией, вонзился между раскрытыми челюстями чудовища прямо под язык. Длинная туша зверя содрогнулась, подаваясь назад. Он сжал зубы, причем рукоять меча осталась торчать наружу, как застрявшая зубочистка. С глухим рокочущим воем тарпалус принялся трясти башкой. Перед мутным взором Дальвига он казался неимоверных размеров псом, отряхивавшим с себя воду… Его бледно-зеленое брюхо казалось не таким крепким, как спина или, к примеру, лоб. Как зачарованный, Дальвиг сделал несколько неверных шагов вперед к бесновавшемуся зверю. Отчаянно вертя головой и разбрасывая с конца морды хлопья серого цвета, тот поднимался выше и выше. Эт Кобос подобрался к нему сбоку и сзади, так близко, что смог разглядеть выемки в том месте, где чешуйки выпали. В некоторых углублениях угнездились странные, похожие на жирных красных червей паразиты; от всего брюха несло таким плотным запахом гнили, что покалеченная грудь человека вновь отказалась впускать в себя воздух. Наперекор собственному бессилию, Дальвиг перехватил Вальдевул в обе руки, острием вверх, и поднял его над головой так высоко, как только смог. Толкаясь от земли непослушными ногами, он заставил себя пойти вперед и вскоре услышал, как меч вонзился в плоть чудовища. Ощущения были такие, будто Вальдевул был простым ножом, резавшим толстый кусок плотного сыра. Эта плоть сопротивлялась колдовству одиннадцати великих волшебников! Или же просто в этой проклятой стране даже такие мощные вещи, как Вальдевул, все-таки теряют какую-то часть своей силы…

Колени отказывались разгибаться, чтобы толкать вперед и вверх скрученное болью пополам тело, пальцы рвала на куски боль, требующая разжать кисть и бросить меч, но Дальвиг продолжал брести, жалобно стеная, так как на крик ему просто не хватало сил. Сверху, из-за краев рассекаемой плоти чудовища, на него лилась густым потоком липкая, терпкая и сладкая жижа, валились влажные комки внутренностей, которые шлепали по спине и ниже, так и норовя сбить с предательски дрожащих ног.

Не достигнув шеи, Дальвиг все-таки оступился или был наконец сбит наземь какой-нибудь печенкой или селезенкой зверя. Каким-то образом он смог не выпустить меч и, даже оказавшись на траве, срубить торчавшую сверху лапу. Затем он перекатился на бок и тут же подпрыгнул, когда следом вниз рухнула туша умирающего чудовища. Затем воздух потряс рев, полный боли, гнева и отчаяния. Отрубленная лапа врезалась когтями глубоко в землю совсем рядом с лицом Дальвига, уткнувшимся в перемазанную грязью траву. Из ран тарпалуса били несколько мощных потоков белой крови, дымящейся и почти мгновенно смешивающейся с дождем и землей. Из пасти вырвалось последнее облако пламени, оставившее вокруг морды чудища круг обугленной травы. Через мгновение зверь издох.

Еще долго Дальвиг без движения лежал под дождем рядом с невыносимо воняющей мертвой тушей. Дождь все не переставал, словно желая побыстрее смыть с жалких доспехов человека все следы, оставленные битвой. Кровь, слизь… Наконец, когда Дальвиг почувствовал, что страшно замерз, он нашел в себе немного сил и с трудом сел. Туша тарпалуса, лежавшая в паре шагов от него, теперь казалась всего лишь небольшим каменным гребнем, торчавшим из земли. Только эта отвратительная, дурманящая голову вонь… Нужно отойти подальше.

Пару раз он попытался опереться на меч, чтобы подняться, но с таким же успехом можно было упираться ложкой в сметану. Сосредоточившись, Дальвиг понял, в чем тут дело, и приказал Вальдевулу не рубить. После этого волшебный меч стал не острее только что сломанного сука и послушно послужил хозяину костылем. Тяжело опираясь на Вальдевул, Эт Кобос побрел мимо недвижного тарпалуса и где-то в глубинах его разума, застывшего от пережитого, шевельнулось удивление. Неужели этого монстра он только что уложил… победил… одолел? Нет, не он – они, вдвоем с графом Гердоманном. Каким бы наивным тупицей он ни был, без помощи Милсера Дальвиг не смог был нанести смертельный удар… Ха! Какой же это удар. Он ведь вспорол тарпалусу брюхо, словно это был судак, пойманный в речке. Аи да Дальвиг! Могуч, ничего не скажешь.

Отчего-то он не испытывал ни капли радости. Может, слишком измучился, чтобы родить внутри себя какие-то чувства? К тому же убийство зверя – цель жизни Гердоманна, а не Эт Кобоса. Если бы имелась возможность найти золото каким-то другим способом, Дальвиг с радостью согласился бы на него. А сейчас… остается только пойти и проверить: не есть ли рассказы о богатствах тарпалусов такими же выдумками, как многое другое? Дальвиг безрадостно подумал, что ежели гнездо вдруг окажется пустым, впору ложиться рядом с поверженным зверем. Это будет такое разочарование!

Пока он шаркающей походкой достиг края оврага, дождь незаметно сошел на нет. Над сожженными зарослями поднимались жидкие струи дыма, а по склонам протачивали себе тоненькие канавки десятки ручейков. В глубокой яме, на дне, заваленном здоровенными комьями глины и залитом мутно-желтой водой, что-то едва заметно поблескивало. Может, доспехи рыцарей, сожранных тарпалусом лет сто назад? Или осколок слюды. Дальвиг тяжело осел на задницу и неуклюже съехал вниз. Там было довольно сумрачно, но в небе пелена облаков стремительно таяла, отчего света прибавлялось с каждым мгновением. Эт Кобос откинул со лба мокрую грязную прядь – она показалась ему отлитой из чугуна – и сразу разглядел рядом с носком сапога сгнивший кошель. Редкие толстые нити лопнули, обнажая потемневшие от долгого лежания в земле монеты и робкий блеск какого-то маленького драгоценного камешка. Чуть дальше среди расплывшихся кусков глины торчала высокая крышка сундука с кольцом в самой верхушке, а рядом плавало в луже грязное, но явно не медное блюдце…

Дальвиг расковырял носком сапога кошель под ногами, лениво пнул одну монетку и проследил, как она с бульканьем исчезла в луже. Что же, теперь он может себе позволить сорить деньгами? Осторожно, боясь потревожить лишний раз гудящую голову, Дальвиг нагнулся и поднял другую монету, величиной с треть ладони, с непонятными буквами с одной стороны и неизвестным зверем на другой. Потом он освободил от кокона гнили маленький сундучок: доски его сгнили, оставив только раму из тусклого серебра. Внутри каким-то загадочным способом держалась плотная кучка одинаковых по размеру и способу огранки кристаллов, увенчанных овальной золотой пластиной. С пластины на Дальвига глянуло жуткое человекообразное лицо с широким щелеобразным ртом, круглой дырой вместо носа и шапкой в виде птичьей головы. Стерев грязь с пары камней, Эт Кобос узнал в них кроваво-красные гранаты, которые в Империи почти не ценились, и одним ударом разметал содержимое сгнившего сундука по всему оврагу. К чему эти безделушки, если вокруг столько другого, более ценного добра? Золотых и серебряных монет, размером от ногтя до такой, что не обхватишь пальцами обеих рук. Был шлем, весь изукрашенный алмазами, рубинами и сапфирами (а внутри – иссохший серый череп), рукоять меча с гигантским александритом и небольшой кусок сломанного лезвия при нем, груды разнообразных женских и мужских украшений.

Все это Дальвиг сгребал в большую кучу, вместе с грязью, жухлой травой, костями и камнями. Равнодушно разглядывая баснословное богатство, он отчего-то думал о тарпалусе. Глупые блестки, дурацкие побрякушки… Он таскал их в свое гнездо на протяжении долгих лет. Сотен? Тысяч? Никто, в том числе он сам, не помнил о тех народах, которых он ограбил в незапамятные времена. Должно быть, эти сокровища служили тарпалусу мерилом его многовековой силы и величия. Символом, ставившим намного выше суетливых и слабых людишек. Его, первого властителя здешних земель – одинокого, древнего, непобежденного. Но тут пришел Дальвиг, мальчишка, возжелавший бренного золота, что служило самому чудовищу только мертвым подтверждением собственного могущества. Должно быть, ему было очень обидно умирать от руки столь ничтожного существа.

– Эй! – Строгий оклик вывел Дальвига из прострации. Сощурившись, он с трудом разглядел на фоне светло-голубого неба, на краю оврага, жалкую фигуру Милсера. Левую щеку покрывали волдыри, ухо стало черным, волосы вокруг него исчезли; левая рука была плотно прижата к телу и покрыта словно бы трухлявой горелой корой. Придерживая поврежденную руку здоровой, Милсер смотрел вниз со скривившимся в плаче лицом.

В первое мгновение Дальвиг подумал, что граф едва сдерживается, чтобы не зарыдать от боли, но тут же Гердоманн прокричал ему:

– Вы! Вы убили его! Вы лишили меня победы!! Это ведь был мой зверь!

Смотреть вверх Дальвигу было трудно, но он смог даже шутливо раскланяться, не спуская взора с графа.

– Что вы, великий победитель тарпалусов! Я только добил его после вашего меткого броска. Это было великолепно! – Даль-виг пытался убедить себя, что нисколько не иронизирует, а говорит вовсе даже от чистого сердца. Однако Гердоманн, кажется, думал иначе.

– Как вы смеете говорить так дерзко! После своего бесчестного поступка…

– Да ладно! – прервал его Дальвиг, начав злиться. Что за тупица этот «благородный дворянин»! – Это чудовище всерьез собиралось сожрать нас обоих. Можно сказать, я спас вас… ну и себя заодно.

– Что за ложь! – вскричал Милсер и поперхнулся, потому что в запале взмахнул больной рукой и едва не свалился на дно оврага, к Дальвигу. – Ведь я вонзил ему в пасть меч и он готов был издохнуть, но тут вмешались вы в наглой попытке отнять лавры… к сожалению, вполне успешной!

– Какая глупость, – с отвращением пробормотал Эт Кобос. – Что же вы, мой дорогой граф, думаете, что такой огромный зверь умрет от укола зубочистки в нёбо?

– Ваши издевательства непереносимы, – сквозь зубы прошипел граф. – Кто дал вам право оскорблять меня и мой меч, славный Секач!

– Да какая разница? К чему эти препирательства? Мне не нужна слава, и я нигде, никогда не скажу, что убил этого тарпалуса. Пусть его запишут только на ваш счет, мне все равно. Главное, что тут есть дохлый монстр и полный овраг золота. Все по-честному, как мы и договаривались: мне сокровища, вам честь победителя.

– Вы советуете мне стать лжецом? И как же я смогу договориться со своей совестью и бесстыдно утверждать, что убил зверя?

– А что тут такого? В конце концов, это почти что чистая правда. На самом деле мы убили его вместе, и ни один не справился бы в одиночку. И вы так же спасли мою жизнь, как я – вашу. Разве это не славно? Разве хоть кто-то еще в наши времена может похвастаться хотя бы этим?

– Да? – Губы Милсера перекосила усмешка, наполовину страдальческая, наполовину зловещая. – Здесь возникает еще один вопрос… Я ведь хорошо видел, как вы выпотрошили чудовище, выпустили ему все кишки – а между тем мой меч отскакивал от чешуи, чуть ли не ломаясь при этом. Нам придется предъявить королевской комиссии мертвую тушу, и тогда нас спросят, что же за оружие нанесло такую громадную рану? Сколько поколений славных предков владели этим вашим замечательным клинком? Не вы ли говорили, что его сковал вам деревенский кузнец, до того делавший только плуги да топоры?

Дальвиг молча опустил голову и изо всех сил сжал зубы. Что за болван этот граф! Другой бы на его месте радовался уже тому, что остался в живых, а не высказывал недовольство… и не пытался бы разоблачать своего спасителя. Дело принимало плохой оборот. Пускай граф едва держится на ногах, состояние самого Дальвига ненамного лучше. Стоя здесь, внизу, по колено в грязи, он находится в невыгодной позиции.

– И что вы хотите сказать, граф? – тихо спросил Эт Кобос, осторожно вытаскивая из чмокающей грязи ноги и направляясь вдоль оврага, к его покатому склону. – Обвиняете меня в чем-то?

– Мне кажется, что вы не тот, за кого себя выдаете. Я вынужден просить вас отправиться со мной в ближайший город или замок для того, чтобы выяснить все от начала до конца. Если вы на самом деле дворянин, вам нечего бояться.

– А если нет? – вкрадчиво спросил Дальвиг. – Что тогда?

– Тогда, боюсь, верной будет только одна догадка – вы подлый колдун, пробравшийся сюда с заколдованным мечом. – Перемазанное копотью лицо Милсера было ужасающе бледным, too горящий взгляд выражал непоколебимую уверенность в правоте и твердость. Он не отступит, то ли по глупости, то ли еще Почему. Ах, как это отвратительно!

– Хорошо, – ответил Дальвиг, гордо подняв голову и отвернувшись от графа. – Так как мне на самом деле нечего опасаться, я отправлюсь с вами куда угодно. А дальше… пусть судьба нас рассудит.

– Да, пускай, – согласился Гердоманн. – Вам следует немедленно найти труса-слугу и приказать ему поймать наших коней. Вслед за тем мы отправимся в Лордеранн. Золото пусть остается здесь: я думаю, король Германн Одиннадцатый сумеет им как следует распорядиться.

Разрываемый на части злобой и отчаянием, Дальвиг медленно поднимался наверх. Сапоги то и дело норовили соскользнуть, и он, со своими до сих пор дрожащими ногами, рисковал упасть лицом в грязь и проехаться на брюхе назад, в лужу на дне оврага. Может, так будет лучше? Почему же все так плохо? Несомненно, если сейчас он сбежит от графа, то вскоре станет дичью на грандиозной охоте, которую устроит местное дворянство. Рано или поздно все закончится очень скверно, и скоро какой-нибудь крестьянин будет рассказывать на рынке, как господа сожгли на площади вещички очередного колдуна. Проклятое золото, к чему ты ведешь? Разве Дальвиг думал, бросаясь в водовороты судьбы, что путь к мести так страшен, долог, извилист и кровав? Сначала древнее чудовище поплатилось за глупую любовь к сокровищам; теперь не менее глупый человек, только что спасший жизнь Дальвига безрассудным броском меча, заставляет его совершить предательство. Иного выхода нет, разве что только самому повеситься на ближайшем суку!

Сжимая пальцы в кулаки с такой силой, что ногти больно впивались в ладони, Дальвиг остервенело рвался из оврага наружу. Все выше и выше, все ближе и ближе развязка. Он не может ни в чем признаться, он не может рисковать, вступая в бой с рыцарем. Слишком велика вероятность быть сраженным его рукой, даже ослабленной! Даже имея при себе волшебный Вальдевул! Разве он может ставить на кон месть? Память о погибшем отце, о покончившей с собой матери, о невинной сестре?? Все из-за того, что глупый надутый дворянин играет в свои игры.

Нет, невозможно! Так не должно быть, и он пройдет до конца на своем пути. Нет никаких условностей – чести, благодарности, порядочности. Только Необходимость. Он ведь знал об этом тогда, в палатке Врелгина. Он знал… И та загадочная девушка, не то пригрезившаяся ему во сне, не то явившаяся на самом деле, она тоже была права. Он встал на страшный путь, и сворачивать с него поздно и глупо.

Наивный, нелепый граф Гердоманн! Надувшись и задрав нос, он отвернулся от Дальвига, пытаясь разглядеть, куда же сбежала кобыла. Он не видел, как Эт Кобос на ходу извлек из ножен Вальдевул, до него не долетел произнесенный шепотом приказ: «Руби!» Возможно, он успел услышать свист рассекаемого лезвием воздуха за крошечный миг до того, как Вальдевул срубил с плеч голову. Быстро, чисто, ловко, словно тоненький стебель камыша. Кровь брызнула далеко вверх,(а голова графа летела прочь, кувыркаясь и разглядывая мир в последний раз широко раскрытыми, удивленными глазами… Недолго простояв, тело упало на колени, и потом растянулось во весь рост. С пустым и холодным взором Дальвиг медленно оглядел место преступления. Велев Вальдевулу «не рубить», он истыкал обрубок шеи Гердоманна тупым кончиком меча, превращая ровный срез в кровавую мешанину. Затем, подобрав голову, которая смотрела на него укоризненно и грустно, повторил то же самое со второй раной. После этого Дальвиг, пользуясь Вальдевулом, как рычагом, разжал мертвую пасть тарпалуса и сунул отрубленную голову туда.