Возможно даже здесь сказать: Не каждый должен тайну знать. Эпоха нынче наступила новая, Но для Руси опять тревожная. Одни говорят, что она – демократическая. А другие ж твердят, наоборот, – мафиозная. Но, всё равно, это новое время Для рассказчика лучшее бремя — Вывернуть из Небытия его мошну; И тайну рассказать всего одну. А начиналась она, когда социализм Был россиянам будто коммунизм, И у руля страны великой идеальной Стоял наш Леонид Брежнев-дорогой. Под лето семьдесят третьего года Генсек решил в Америку податься, Чтоб там, подалее от своего народа, После важных дел он смог бы оттянуться, Ну а потом зараз рукою благодатной Вознаградить себя опять звездой. И вот, когда подписан был документ — Соглашенье ОСВ, не смеха ради, — Тут Никсон закатил большой банкет По случаю оттепели, начатой благодати, Которая с земли нашей снимет гнёт, По крайней мере, на очень много лет. Да, умел тогда вождь Советов показать Всему враждебному буржуазному сословью, Как можно с дамочками обаятельно плясать, И всякого зелья выпить с целую бадью. А главное – соблюсти ещё и весь этикет: Не завалиться и не обрыгаться на паркет. Но, лишь настало утро, этот забияка Сумел, однако, свою голову поднять, И бровастый, крупный в образе гуляка Решил с себя одну проблему снять. И приказал он министра Громыко привезти, Который все дела его давно умел вести. Но тот прибыл, увы, совсем не скоро, Так что генсек вновь набрался коньяку; Но, встретившись с приказчиком, он быстро Отрезвел и сухому с тонкими губами человеку Такие байки по секрету начал тут нести, Хотя и не должен был по долгу чести: «Мой друг, – генсек с кровати зашамкал, — Вчера-сь на ужине мне Никсон уверял, Что я сперва по правде даже и опешил, Мистические страсти такие вот напрял, Как можно посмотреть на потусторонний мир Или попробовать на вкус Волшебный эликсир? Но главное, чтоб мы смогли бы посмотреть, Дабы потом нам было бы спокойно помереть, Какой единственный политический строй На планете останется навсегда, навеки! Да и в будущем не мешало бы одной ногой Хотя бы побывать, в теченье времени реки. А сделать это может лишь один волшебник, Живущий в дебрях калифорнийских, как отшельник…» «Как можно, Леонид Ильич, вам в это верить, — Прервав его, ему Громыко эдак молвил, — Что президент такое мог нагородить? А если правда, вряд ли бы нас в это посвятил. Скорее, сходно всё на хитрое коварство; А для него присуще лишь затейливое бахвальство. Ведь, веря лживости такой, подумать можно, Что в их стране какой-то Бог живёт?! И этим расшатать уж будет им несложно Уставы наши идеальной жизни наперёд: Ведь у них цель взорвать путь к коммунизму, Чтоб поклонялись люди лишь капитализму. Здесь, без сомненья, козни ЦРУ, Чтоб им затеять свою грязную игру. Им, бестиям, уж больно тошно от того, Что мы защитим от домыслов любого, И зря стараются, толстосумые подонки, Нас заставить верить в эти предрассудки. Скорей всего, там гипнотизер-артист, Который на руку, естественно, нечист. Разденет перед телекамерою догола, Чтоб выставить вас за драного козла. Я бы за его такие проделки и шутки Показал президенту только дудки». «Но, друг мой, – загнусавил генсек, — Вчера пришлось мне дать добро. Ведь знаешь ты, какой я человек, Когда бес, как говорят, уже в ребро. И вот от танцев и марочных бутылок Сейчас трещит спина и ещё затылок. Ах, какие дамы были на балу – кокетки, Блудные глазки, все падшие красотки: Липучие они до нашего пахотного брата. Понадевали все на себя столько злата; Ну, словно все как небесные богини, По крайней мере, ясно – все герцогини! Конечно же, был ими очень озабочен, Что птахами такими я тесно окружён. Они все лезли до меня с улыбочкой, щипались, Или спокойно, сексуально, прилеплялись. А потом заманивали меня размякшего на танцы, Вот как умеют развлекаться эти иностранцы. Ох, как мне тяжко, брат, однако же, сейчас, И ни с чего охрип мой прежний громкий глас, В душе, поверь, как будто котики скребутся, И мой живот посмел арбузом весь раздуться. А главное, представь: не помню я до сей поры, Куда запропастились у меня проклятые штаны! Ой-ой! Мой любезный друг Андрюха! Какую бяку выворачивает отрыжка, Притом ещё и тошнота идёт из брюха. А голова как колокольная кубышка — По всем по швам она, негожая, трещит И однозначно похмелиться лишь велит. Да ты не бойся, друг мой, как каналья, Это всё, пойми, для встряски и веселья. Но если даже это какой-то заговор, Мы расторгнем подписанный договор, И это толстосумам даже больше навредит. А в ядерной войне, и так понятно, никто не победит. А вообще, на блеф это, в общем, не похоже, — Мне президент ещё вчера трезвому сказал: «Коль к чудотворцу полетим мы всё же, То по дороге, наверно, сделаем привал. С собой же кого угодно можешь прихватить. В этом он смел чистосердечность проявить. По правде, мы предварительно договорились — Прогулку надобно как-то хитроумно скрыть: Летим, якобы, в Калифорнию поразмыслить, Чтоб связи наши и в дальнейшем укреплялись. А по сему незачем прессу за собой тащить И тех ещё, кто без сенсаций не умеет жить». «Мой чистосердечный Леонид Ильич, — Но далее Громыко его уж приструнил, — Гляди, беды себе ты этим не накличь. Ведь я тебя всегда и молил, и просил: Держись подальше ты от всяких аферистов, И будешь в партии первейший из марксистов! Ещё ты знаешь очень хорошо, дружок, Что означает «капиталистический силок»? И им они хотят накрыть всю нашу страну, И дальше по обману жить, но не по карману, А этот Никсон в помыслах совсем не чист! Ведёт себя ну как настоящий авантюрист! Печенкой чувствую и политическим нутром: Бесчестный этот у Ричарда Никсона приём. Он, видно, хочет так посмеяться над тобой. Не верь ему, злодею, и оставайся сам собой, Тогда не будешь, братец, выглядеть козлом. По крайней мере, хоть не первейшим дураком. Ну ладно, раз слово дал, теперь уже крепись И на меня опять во всём спокойно положись. А я уж, несомненно, всякую братию иль мафию Раскушу там, и тем паче – чародейскую бестию. А потом президента, как упрямого козла, Прижучу, чтоб с него вся дурость вмиг ушла. Но сейчас, во-первых, враз душ прими, дружок, Чтоб моментально привести себя в порядок. Ведь знает каждый в мире – глупый и знаток — Поговорку: «Хоть долог день, да час короток». Так что у нас с тобой на сборы есть ещё часок Перед путешествием в этот райский уголок. А теперь о деле, а это уже будет во-вторых, С нашей стороны не надо делегации большой. Возьмём с собой туда охранников двух глупых На всякий случай и для неожиданности любой. А главное, избавиться потом от этих олухов. О нас не должно остаться даже малых слухов. В-третьих, нам лететь к этому лешему – благому Нужно обязательно только лишь на вертолёте, Дабы запомнить нам получше сверху панораму. А также с ихней стороны участников похода Не более, чем нас, должно быть по числу народа, Так президенту Никсону и скажи на переплёте». И вот скоро или совсем, быть может, запоздало, Возможно, и ярко, а может и, наоборот, тускло, И надо ж, просочился всё же с той эпохи свет Чрез столько необычных, с тех пор минувших лет. Вот уже к вертолёту президент Штатов идёт — С большими залысинами, примерно средних лет, Ростом небольшой, а как хорошо себя он ведёт. Улыбается всем и рукой добропорядочно машет, Как мудрый политик, правильно себя тут ведёт. А рядом его гость бредёт, еле ноги волочёт. Ай-ай-ай! Да это же никак тот самый предводитель Советского Союза! Тот, кто награждать себя любитель, Незаслуженных многих подвигов и дел «самохвал», Ведомый под ручки, чтобы он не споткнулся и не упал. Да-да. Это наш несравненный Леонид Ильич «брюзгливой». А во всех газетах писали тогда: «Наш дорогой рулевой». А здесь у вертушки, перед провожающими, как назло, Генсека и вовсе страшно очень, неприлично развезло. Не может он просто, читатель мой, совладать тут сам с собой. А здесь ещё и злободневные репортажи прямые ведутся кругом, Что делать? И лидер Советов влезает в кадр, будто козлом, Но всё-таки быстро, к счастью, все государевы мужи Бочком пробрались на борт большого вертолёта, как ужи. За ними, читатель дорогой, последуем, естественно, и мы, Дальнейшую историю познаем романтичной тайной кутерьмы. Но если мы не только свою душеньку при этом позабавим, То для нашей жизни, несомненно, многое и главное познаем. Делегация двух стран летела очень даже долго, Но посадки, дозаправки были заметнее всего, И чтоб всем было можно в спокойствии поесть, Пришлось им по дороге на одну из баз ВВС сесть. А может просто непогода разразилась с небес Прямо на глазах у наших соискателей чудес… Но президент сказал им тогда с хитрющей рожей: «Судьба всегда у нас подвластна воле божьей! Сейчас немного мы от полёта славно отдохнём, Чтоб вы познали главного побольше обо всём. Но сперва, конечно, надо и слегка перекусить, Чтоб наше тело с головой смогло в союзе жить. Затем покажу одно прекраснейшее чудо света Без комментария и лишнего подробного отчёта. Потому что сами многое ещё совсем не знаем, А что знаем, то вам чуток расскажем и покажем. Ну а затем мы с вами дальше полетим, конечно. Но что узнаете – молчок, оно ведь засекречено». Советский лидер был тогда очень добродушный, Ну а до греха поклонник необычайно страстный. Любил поесть, поспать он и с кайфом побузить. Ну а ещё, конечно, различные награды получить, А также коллекционировать драгоценные металлы. И родичам их после раздаривать из-под полы. Но ещё больше от обычной повседневной скуки Лидер КПСС просто помирал от страшной муки До всяких-разных сплетен и нераскрытых тайн, Хотя б ему и рассказал их даже сам шайтан. За это смог бы душу он и дьяволу продать, Чтоб информацией любой секретной располагать. Ну что же далее, скажу я вам, друзья мои, юлить: Не смог Громыко друга от сего шага тут отговорить. Ведь знал он своего генсека, как попа в рогоже, По его блудной, слюнявой, вечно похотливой роже, Кой ратовал лишь, как бы на халяву поживиться, И дал добро на предложение такое согласиться. Сам Брежнев, радуясь душой, весь так зарделся, Что на ходу из фляжки быстро разом похмелился. А вот отобедать категорически сразу ж отказался И только президента он поторопил быстрей на то, На что пристойно тот же здесь и напросился, Им показать, что охраняется в убежище так свято. Вот чуть пришельцы дух сумели свой перевести, Как от трапа Никсон их повёл уже до новой цели. А туда надо было всех на чудной тачке подвезти. Стеклянным куполом накрытое авто на колёсиках, Даже на машину не похоже вообще на самом деле, А так: тарелка, накрытая другой тарелкой, как на часах, И как-то даже без руля, и без шофёра, и без звука; Лишь с нажатием кнопки быстро, классно, плавно Авто такое повезло их, а рулила невидимая рука. И вот уж в молниеносном, быстром стиле, гарно [1] Всех мытарей в один ангар наземный тотчас завезло. И, открыв само свои двери, высадку им произвело. Коль в то убежище без приглашения попасть, друзья, Добра не видеть, без сомненья, ни за что и никогда. А в общем, одним словом, Бог единый лишь судья Тому, кому пришлось бы ненароком забрести сюда. Тут стражники надёжные, зоркие роботы-солдаты Испепеляют всех, кто не предоставляет им мандаты. Есть на пути их хитроумные ловушки и силки, Ещё в дверях всех электронные, магнитные замки. Отмычки к ним – лишь из платины пластинные ключи. Чтоб инфракрасные кодированные световые лучи Не учиняли нашим путникам преграды на их пути, А способствовали в нужную дверь, в помещении войти. Тут в полуночном лабиринте, в тиши прохладной Президент остановил чуда искателей рукой одной, Потому что у самого главного раскрытого входа Встретил их гид для показа дальнейшего похода. Был он седоволосым, в больших очках, но не стариком. Однако в летах, и видно, был… дельным человеком. Назвавшись просто академиком по ин-явлениям, Он сказал следовать за ним, как родным друзьям. И молча всех повёл куда-то вниз, словно бы тайком, А по пути плоского спуска открыл ещё две двери ключом. И правда: всегда всё сокровенное держат как в тюрьме, И наши мытари предчувствовали узреть нечто в полутьме. Всё в нашем мире тайное содержанием богато, Невидимое людям, оно глубинной сутью черевато. Хранит в себе большое таинство вещей, их скрытый вид. Но всякий раз ли темнота существенное тут таит? Не будучи, увы, такою темнотой нисколько, Поскольку темнота по роду не слепота, но только Имеет свой сущий первозданный цвет по праву, И лишь она нам подарила галактику на славу, И до наших дней, ещё нянчит, как свою забаву, В своей стихии тихо, без заботы, словно на плаву. Но вот в полутьме здесь, к примеру или к слову. Потусторонний странный мир упрятан будто наяву! Тут проводник нажал на мобильном пульте кнопку, И сразу всех ослепил приятный белоснежный свет, И чуда искателям открылась удивительная панорама На сотню штук фантастических летательных объектов. Но, оценив в убежище прекрасную значимую находку, Вмиг взрыв ликования пророкотал навроде грома. Представь, читатель, то были целые и битые тарелки Конфигураций и конструкций разных и любых объёмов. На корпусе у всех окошечки или щелевые стрелки, А также заметны мини-дверцы, надписи как рисунки. Есть на них и неопознанные иероглифы, цифры, точки, Определяя также этим свой цивилизованный подъём. Сам бункер напоминал искателям чуда простой ангар Для укрытия, хранения разных реактивных самолётов: Вширь и вверх примерно на метров тридцать пять; В длину лишь сто, коль на глазок тут грубо измерять. Но везде здесь по табличкам, как особенный товар, Разложены были разновидности этих звездолетов. Пощупать НЛО чтоб или погладить просто их рукой, Хотелось бы мечтать каждому о фантастике такой. А здесь кругом по ним уж так ладонями натрёшься, Как будто въяве по иному измерению пройдёшься. И мимолётная по времени такая вот преграда Была всем нашим путникам как величайшая награда. На все вопросы президент Никсон только им сказал, Что отвечать на них бесполезно, да и невозможно. Не потому, что он кому-то так строжайше наказал, А потому, что они, к сожалению, сами, как ни странно, Не доросли ещё до своих сородичей, так сказать, умом, Не знают, как смотреть на них под правильным углом. Но, к счастью, всё же кое-что они узнали мельком, Открылась им лазейка раз, как будто ненароком, И выяснилось: звездолёты эти заряжены одной душой, Чтобы от звезды к звезде лететь светящейся стрелой. Магнит обычный, расщепленный, в тарелке диски кружит, А плазменные лучи во чреве им ускорителями служат. А сейчас, к примеру, для всех разбитых или целых блюдец, Не найден нужный ток для их буйных, так сказать, сердец, И потому компьютеры немы от чужеродного им света. К сожаленью, от того, мол, нет нам ни привета, ни ответа. Копошатся лишь вокруг этих прекраснейших моделей, Осознавая, что они находятся, как бы под ихней дулей. «Одним словом, сколько ни бились над этим ученые отцы, — Заканчивая примерно так, тут Никсон стал за гида говорить, — Да всё напрасно, чистосердечно свидетельствуем мы. Не знаем толком даже, как с этим дальше поступать, Но видно лишь, во Вселенной этих НЛО полным-полно, И ими нас интригуют инопланетяне ловко, как бы заодно». «Однако, – на сей раз продолжил гид – ученый-академик, — Сумели мы разгадать случайно на обломке НЛО одном Иероглифы, начерканные на ихнем язычке инопланетном. Но чтоб вопрос у вас, одушевленный, с ходу не возник, Сейчас прочту вам, господа, те трудные переведенные слова. Стишком, который заучил, послушайте, как начинается строфа: «Раствор магнита и ещё живая ртуть, как суть, Даёт космическому аппарату к звёздам путь. В своём чудесном и простом устройстве, Даёт молниеносное движение в пространстве. Необъятная Вселенная совсем не пустота, Поскольку в ней есть всё: ширь, глубь и высота. Но только все галактики ведут себя всегда, Как расплюснутые рыбы в глубоких океанах… По их дискам можно и определяться иногда, Где у Вселенной верх иль низ в её глубинах». Да, читатель мой, неописуема для смертных наших глаз Под этим сводом здешняя такая фантастическая панорама. Но только президент Америки уже торопится на этот раз. «Идёмте далее, – сказал он, – ещё не кончилась программа». И просит всех он у одной двери объёмистой уже собраться, И прекратить наконец-таки по свалке этой попусту шататься. И вот лишь путешественники у той самой двери собрались, Никсон, соблюдая этикет, их вмиг в бункер особый затащил, А оттуда чуда искателей враз в лифт просторный посадил. Но едва лишь только двери вмиг с шипеньем в нем закрылись, На коммунистов какой-то страх сильный панический нашел: «Не бросят ли нас здесь в подземной шахте, на произвол?» Но президент доверчиво рассмеялся и, подбадривая, моргнул, И неуместные, напрасные опасенья их сразу же отвергнул. «Но разве можно, – успокаивая, сказал он, – вы мои друзья. Ведь есть же поговорка: «Кто умеет с толком веселиться, Тому незачем вообще из-за каких-то пустяков страшиться». К тому ж, вдобавок, к слову, я джентльмен, а не свинья!» Сей лифт спустил их плавно на один этаж в подземелье, Где чуда искателей обняла немедленно глухая пустота. Хоть темновато, но кругом ощутимо ясно: кафель-чистота. Прохладный дух и неприемлемое для всех полное безлюдье. И всё же виден был ещё и выход из сумрачного зала В другую комнату, где стоят шкафы у стенок этого подвала: Где гид попросил потом, чтоб поскорее им переодеваться. А для этого вытащить из шкафов тапочки, пилотки и халаты. Но, только воплотившись в них по-быстрому, как полагается, Рассмеялись, глядя на себя в трельяж, словно какие-то солдаты. И, как завороженные, пошли они вперед за проводником опять, Чтобы время драгоценное, как говорится, зазря не потерять. И вот, выйдя из раздевалки, вновь они пошли по коридору, Но все передвигались потихонечку, гуськом и без разговору. Пока им академик-проводник не приоткрыл заветную дверь И, извиваясь перед путешественниками, как скользкий червь, Попросил войти в хранилище, где тайны укрывает сей оплот. А помещение было то похоже на разинутый пустотелый рот. Но комната, что на вид померещилась им как пустая, Была на деле, если приглядеться, совсем, увы, не такая. Из пластика стеночка её поперёк-пополам разделяла, За ней был транспортёр в полу, живая ленточка будто бежала. В стенах для её прохода отверстия, они там, как в гроте, зияли. Но куда дорожка уходила, ни гид, ни Никсон здесь не сказали. Ещё сама лента в транспортёре шириною с длинную кровать, Наверное, непростые и громоздкие вещи ей нужно таскать. Но, если признаться перед читателем своим, это и для того, Чтоб некий тут груз не повредился, упав на пол в случае чего. Ну, а за транспортёром, видно, далее под комнаты потолком С передней части и, так сказать ещё, с торцевой, лицевой стены Торчал из неё небольшой телеобъектив будто ненароком. Снимая всё подряд, бесспорно, как вездесущий глазок сатаны. Тут у прозрачной стены, чтоб перед спутниками объясниться, Хозяин американских штатов всех попросил приостановиться. «Сюда пришли мы неспроста, – сказал им здесь президент, — А чтобы остался у нас в судьбе один прекраснейший момент, Который в жизни нашей, несомненно, запомнится надолго. Это одно из чудес на свете, которому надо нам тут поклониться. Если этого не сделаем, потом такого случая, наверно, не повторится. А в существование инопланетян поверить надо нам более всего. Сначала мы поглазеем на погибших, так сказать, биороботов, Затем посмотрим и на человековидных, полуживых звездолётчиков. Они прибыли к нам, – продолжал президент, – конечно, без даров. Но от различных звёзд и, может даже, из галактических миров». Лишь только Никсон речь свою, что затянулась так, закончил, Как подал сразу же проводнику рукою знак, как будто для смотрин. А тут ещё шустрый академик и добавочное освещение включил, И этим словно нежно ослепил трясущихся от волнения мужчин. «Что будет дальше, – мыслят путешественники и глядят во все глаза, И что же вытащит живая ленточка из своего выходящего лаза?» Но тут замедлила ход и стала тихой полоса транспортёра, И не резва она, как раньше, к слову, и никуда уж боле не бежит. И вот наконец-то на дорогих золотых лодках им всем вывозит Первого, бесспорно, космического, необычного чело… визитёра. А за этим, как какие-то дублёры, последовали сразу и остальные, У всех усопших тела скрючены в гримасах, словно были они больные. Всегда, везде всю масть отважных и умнейших гуманоидов Расцениваю я как первых разведчиков со всех других миров. И потому, мой дорогой читатель, нам неимоверно сложно Их повстречать, к общей радости, на нашей маленькой Земле. А здесь лежат в различных комбинезонах, словно безмятежно, Безусловно, с десяток мертвецов, как в идеальнейшем кремле. Одни ростом на полтора, другие даже так на целых три метра, И, к удивлению, руки длинные у всех, как у проворных бедуин. На всех конечностях – руках, ногах – у каждого космического визитёра Ровно, без сомнений даже, по четыре удлиненных пальца только И с острыми когтями, дико, страшно, безобразны все как один. Даже в гуманоидах благообразности тут не найдёшь нисколько. Да, на земле подобное, мой друг, такому вряд ли где-то сыщешь. И даже экспонат такой, наверно, ты не найдёшь и не разыщешь. Чего только их безволосые, как будто бы облизанные, головки стоят: На лицах отсутствуют брови, а безносые их дырки всех пугают. Застывшими глазищами словно какой-то ужас страшный видят, Разинуты их рты, о чем-то самом гиблом нас они предупреждают. Налюбовавшись, насмотревшись наконец-то вволю да без шума, Американский босс вновь без промедления подал рукой сигнал, Чтоб этот транспортёр, обслуживающая ленточная машина  Всех этих мертвецов из комнаты зараз и без почестей свезла. Но для хранения, возможно, сцен подобных, в тайниках укрыла, Где завсегда имеется потаённый ледниковый зал или подвал. А здесь опять опустевшая дорожка тихонечко едва-едва ползёт, И снова миролюбивый президент поучительную речь заводит: «Напоминаю всем, – глаголет он, – это были биороботы-солдаты. А теперь вы увидите зрелище необычайное и завлекательное». Да… на интересном самом месте время прибавляет обороты. Давайте и мы поглядим всё же, что здесь ещё самое главное. «Сегодня, – продолжал он, – из-за вас я рассекретил документ, Чтоб вы поглядели на трёх людей, инопланетных космонавтов. Правда, на полуживых, но всё-таки не на мертвых супостатов». И сразу после слов махнул опять рукою он в один момент, И тотчас лента везёт большой квадратный аквариум прочный, На те, где паразитов обычно содержат, похожий очень. Все путники в пластиковую тумбу скорей во все глаза глядят, А там – три человека в креслах, как будто дремлют или спят. Они обвешаны трубками и проводками от верха до самых пят. Все ростом одинаковы, на глаз примерно метр пятьдесят. Одеты в легкие золотисто-желтые комбинезонные костюмы. У всех условно спящих, можно сказать, лица не были угрюмы. Но если охарактеризовать мне в них какую-то особенность, То можно описать, чтоб соблюсти хотя б чуть-чуть формальность. У каждого космического гостя необычайная на плечах башка. Не голова как будто, а просто зрелая тыква иль кубышка. Руками нашими едва ли тут возможно их попытаться обхватить. Такое, дорогой читатель, трудно даже как-то и представить. В остальном же похоже очень многим на нас, грешных людей, Такие же губы, рот у них небольшой, прямой с ноздрями нос. Глаза, хоть и закрыты плотно, но видно их зажали так ресницы. А если выше посмотреть, также они не лишены густых бровей, Ещё большая прядь на голове у космонавтов смоляных волос. Ни усов, ни бородок знатных, не имели их удальцы-пришельцы. Сказать по существу, здесь у всех, у этих звёздных молодцов, Имелись также на руках, ногах по пять нормальных пальцев. Тело у них было совсем безволосое, но эластичное, желтое. «А кровь в них, – говорил тут гид, – необычайная, но простая. Окрашена она в белёсый цвет с оттенком ярко-голубым, Не свёртывается с нашей кровью, но к группам подойдёт к любым. По словам и на глаз пришельцы в возрасте, так, средних лет. Как понимаете, то самый наилучший в людях истинный рассвет. Экипаж подобран в самую долгую, дальнюю дорогу не случайно, Только, как бы лучше сказать, из одного пола – мужского рода. Дабы от сердечных дел в полете были независимы, возможно, И неугнетёнными остались влиянием пагубного женского плода». Гид смолк, а на лицах космонавтов как будто бы проявилась, К сожаленью, думается так, больно странная, загадочная улыбка. И, бесспорно, в подсознании ещё какая-то информация осталась. И снится им, ничуть не усомнимся мы, своя родная матушка-земля. И отчий дом, где детство-юность, возможно, пробежала вмиг, шаля. «От созвездия Тельца, – сказал академик, – прибыла к нам эта тройка». Здесь как-то боязливо сей проводник достал альбом из дипломата. Он был прошнурованный, бесспорно, крест-накрест, золотым шнурком. И неохотно, покряхтев, сказал им всем, как прямодушная простота: «Для доказательства у нас имеются ещё тут и цветные фотоснимки, Которые мы, к счастью, разумеется, отсняли уже после их поимки, Где скопом наши подопечные идут по аэродрому не спеша, пешком. Так что же здесь, чёрт возьми, – вскричали разом коммунисты, — С ними произошло или случилось такого, господа капиталисты?!» Да, скажу по случаю такому, за эту бесшабашную самодеятельность Требуется завсегда незамедлительная всем для ответа ясность. Но, сдаётся, без сомнения, было все давным-давно уже оговорено, И тайну эту огласить и показать им с прибамбасами [2] разрешено. «Хотя прошло уже довольно много лет, – отвечал здесь академик, — Сюда доставили однажды с Аргентины один подбитый звездолёт, Который походил на диск, а наверху был куполообразный шарик. Люк не открывался в нём, и решили вырезать дверной фрагмент, Так как невозможно было рассекретить закодированный замок. Вот тогда и сделали на крыше аппарата небольшой совсем лючок. И только после этого, – продолжил изъяснять шустрый академик, — На четвёртые сутки, с большими проблемами, все наши активисты Закончили наконец-таки этих нехороших космонавтов извлекать. Когда спасли, – подкашлянул гид, – нашли там бортовой журнальчик. Но о нём потом, а сначала на этих вот набросились из ЦРУ садисты И начали их, как простых людей, шприцами домогаться, истязать. По-видимому, – академик продолжал им так вот объяснять серьёзно, — Нашим невольникам здесь не понравилось такое обращенье явно; И однажды вырвался тогда у космонавтов в единое мгновенье Душераздирающий какой-то клич, протяжный, будто на прощанье. И сразу же в руках у наших звездолетчиков откуда-то появились, С наперсточек так, лазоревые пилюли, которые плазменно светились. Одним словом, мы были в шоке, – говорил откровенно им академик, — Но перед всеми лично, несомненно, я заявляю всегда напрямик, Никто из следопытов не понимает, правда, до сегодняшней поры, Как сумели от сотен глаз спрятать такие светлячки эти вот курьеры. И тем не менее пилоты успели беспрепятственно их употребить И, не запивая водой, целиком взять и пилюли просто проглотить. Едва очнувшись, мы бросились тотчас же к пленникам быстрей, Дабы избавить их от нежданных плазменных конфеток поскорей. Но поздно. Инопланетяне, к удивленью, стали уже как светильники. У всех тела уже небесным синим светом словно сразу засветились. А после минутного сиянья вроде бы нормализовались эти мужички. Но, вздохнувши напоследок глубоко, мгновенно сразу повалились. Сперва мы думали, – продолжал проводник, – что всё уже пропало, Что так нелепо, глупо от нас ушли космические пилоты тут навеки. Но через год, к счастью, мы убедились в положенье здесь обратном, И нам, как несомненно видно, с ними опять безумно повезло. Они теперь не мертвецы, но в состоянии, бесспорно, коматозном. Сказать про них можно – эти люди не простые, но они преступники?!» «Обожди чуток, – подняв руку и прервав ученого, заговорил Никсон, — Сначала мы для цивилизации вынуждены были сделать эксперимент И у одного из космонавтов, так сказать, это самое сглотнутое изъять И вытащить из живота, по всем канонам хирургии, чудесный элемент. Но, изъяв, мы не сумели в штуке той самого элементарного узнать, Из чего оно сотворено, но только погубили этому подопытному сон. И вообще, – продолжал Никсон с изречением и пояснениями в свет, — Всякое украденное добро, с давних пор известно всем, впрок не идёт. Зато мы засвидетельствовали эту использованную чудную пилюлю. А, в общем, эта штучка с виду как застывшая росинка, очень уж чиста. Словно минерал какой, а по формату похож так на маленькую пулю. Хотя, к сожалению, эта штуковина давно уже без излучаемого света. Да вот ещё казусный момент, – заканчивал, безусловно, президент, — Добавлю лишь, мы так и не узнали, из-за чего тело может так светиться. Но вот без пилюли у космонавта сердце сразу ж перестало биться. Казалось, к сожалению, на этом казусе и завершится эксперимент, Но наши лекари большие не допустили этак нашему герою помереть. Но только лишь пришлось его в специальную барокамеру отправить». «Пилюлю эту непростую, – стал далее мудрый академик пояснять, — Мы, разумеется, в тот год в научный центр по ин-явлениям услали. Но минуло уже с тех пор, к сожалению, примерно годиков так пять, И только в том году её назад, к общей радости для нас, прислали. На то, с пилюлей вместе, естественно, и документ из центра получили, Где полноценно изучить такой феномен они просто не сумели». От русских стал подниматься ропот, но гид не поглядел на этот бум. И так же далее невозмутимо объясняя монотонно, он им говорил: «Дабы понять нам хоть чуть-чуть немного идеальный, высший разум, Ту изъятую пилюльку от космонавта мы по договорному контракту Преступнику, приговорённому к смерти, дали, чтоб он её употребил. И только тот сглотнул её, как непробудным сном заснул в минуту. Представьте, гости дорогие, – с азартом продолжал тараторить гид, — Узник от неё спал не день, не два, к примеру, а целый месяц. И даже больше б спал, подопытный, бесстрашный, бесславный удалец; Но вот когда её из живота его изъяли, дабы анализ провести на вид, Подопытный проснулся в одночасье сразу, с печальным видом весь. Пилюлька же по форме и по весу не изменилась ни на йоту здесь. Господа! – гид явно лукавил вдохновенно, – Во время местных испытаний Подопытный преступник был лишен самых важных, жизненных питаний. Представить трудно всем, как жить без еды, воды и кислорода даже, Как можно целый месяц пребывать в пятидесятиградусной жаре иль стуже. Но как из живота его прозрачную, неопознанную пилюлю тут изъяли, Наш смертник сразу же очнулся и поведал, что над ним тут вытворяли. А также, – одним словом, продолжал шустрый гид, словно бенефиций, [3] — Подопытный этот угнетённый про нас, про всех всю правду изложил. И словно бы все наши личные квартиры на базе этой как-то посетил. И, конечно же, написал отчёт про это всё в подробностях, как сценарий. По-видимому, он духом был и, как бестелесный, всюду проникал, Летая над каждым человеком, но сам тем временем, напоминаю, спал». «А нас, – прервав академика, продолжил Никсон, – единодушно убедили Наши опыты, к общей радости, над инопланетянской пилюлей, Что это матрица такая, и потому, сдаётся, тут ещё дел совсем немало. Сейчас она у прежнего звездолётчика-преступника в желудке, Который, бедный, сразу как бы помер без сосулечки внеземной своей. А с ней, наверное, словно в коме, живущий на её невидимой подпитке». «Что за чёрт?! – не вытерпел Громыко. – Что за ерунду вы нам несёте?! Какое преступленье могут пилоты совершить на этом добром свете?! Как можно первопроходцев истязать?! Прошу, чтоб кто-то разъяснил». Никсон сразу голову опустил, а ученый гид тотчас ситуацию прояснил. «Дело в том, – промолвил он, – что эти звездолетчики к нам прилетели, Как вы знаете, с созвездия Тельца и тайно в контакт зачем-то вступили С главарями нацистской Германии и даже подарили им звездолет, А на нём троим лишь пассажирам был запрограммирован к ним перелет, К ихней звезде, в любое время даже, чтобы увидеть их цивилизацию. И Гитлер с приспешниками в 1945 году воспользовались приглашением И улетели на инопланетянскую землю, кинув так свою любимую нацию. Есть бортовой журнал, а также фотоснимки с подробным описанием, Где нацистские преступники блаженствуют на райской той планете». «Что за чушь, – не вытерпели тут Брежнев и Громыко, – вы здесь несете? Какой отчет? Вы же языка ихнего не знаете и уж точно не понимаете». «Да, – кивнул гид, – но по рукописи на борту, которая велась в полете, Мы расшифровали эту письменность и узнали, что к ним у нацистов Существовал сигнал, и раз за год они могли их даже к себе вызвать. Если хотите, чтоб вам фотоснимки показали, надо перед телекамерой На Библии клятву произнести, чтобы вы никому не посмели рассказать Потом, что увидели и слышали от нас тут, на этой базе сверхсекретной». «Нам Библия? – рассмеялись коммунисты. – Да мы не крестились никогда!» «Мы знаем, – хихикнул проводник, – это если вы проболтаетесь, то мы тогда По снятым кадрам сфабрикуем большой компромат, и вам тогда точно Будет легче удавиться, так что сохранить эту тайну вам лучше навечно». После незадачи небольшой, любопытство все-таки сломило атеистов. Решили все же они на Библии поручиться и тайну эту в себе захоронить. Тогда проводник сей вытащил из дипломата небольшую книгу – Библию. Положил ее поверх альбома и, держа в руках, как святую реликвию,  Сказал, чтоб каждый здесь клал на нее руку и с честностью мог заявить, Что он клянется никогда не говорить, что тут, на базе ВВС, происходило, И мертв в умах людей пребудет Гитлер, кого Нещадность ада породила. Здесь мы не будем в подробности вдаваться, как все участники похода Поклялись честью тут, что не проболтаются до самой смерти никогда. И вот, закончив клясться так, гид убрал Библию и открыл наконец-таки Свой альбом, в котором находились с подписями большие фотоснимки. «Почти все кадры, – сказал ученый, – из бортового журнала звездолета, Который привезли наши инопланетяне кому-то, для какого-то отчета». Гид по одному фотоснимку вытаскивал из альбома и отдавал по кругу; А также зачитывал, что означает сей кадр, подписанный под ним снизу. «Вот, – говорил он, – в НЛО под ручки затягивают самого ярого нациста. А вот, – показывая другой снимок, – он уже внутри этого звездолета. Он сильно болен, но жив, лежит в корытце там, как человек безвинный. Всё та же челка, специфические усики и взгляд из-подо лба звериный. Вот снимки, – отдавал гид с десяток кадров, – они уж на другой планете: Из НЛО выводят Гитлера двое его спутников, улетевшие с ним вместе. Лиц невозможно разглядеть из-за того, что обросли очень бородами. Вот уж сели на дисковый вертолёт, вот летят над незнакомыми домами. А это, – гид отдал им еще пару фоток, – Гитлера обследуют уже врачи. Вот, далее, всем делают переливание, то есть закачивание иной крови. Да и не какой-то, а инопланетянской, от которой фашистские палачи, Как трактуют записи под снимком, проживут еще лет сто без хвори». Далее гид извлек и показал страждущим до сенсаций чуда искателям Еще пачку фотоснимков, где эти же нацисты идут к каким-то зрителям, В рукопожатие щерятся с ними, везде им суют цветы и разные подарки. Есть кадры, как гоняют мячик или зимою на лыжне устраивают гонки. Различных снимков тут навалом, но каждый кадр воспринят словами У всех странников враз: «Этого не может быть – никак не может быть! И как смогли инопланетяне подружиться братски с этими садистами?!» Но академик просит по-товарищески не шуметь, успокоиться, остыть. «А это уже наши фотоснимки, – отдавая разъярённым чуда искателям Еще кадры из альбома, – из жизни этих здесь вот арестованных людей. Видите, все они здоровы, идут по аэродрому сами, без нашего конвоя. Хотя и пленники, ведь они в 47-ом году вели битву с нами у Антарктиды И резали лучами наши корабли, как жестяночные банки, эти паразиты. Их НЛО подбил наш летчик на таран, вот так мы захватили этих с боя. Но сначала экипаж их дотянул до Аргентины, где и упал под воду. В салоне было идеально сухо, хотя на дне они пробыли очень долго». Здесь умный гид почему-то замолчал и на Никсона посмотрел убого, А тот с чего-то странно засопел. Но заявил вмиг экскурсионному народу: «Это все, – сказал он, – по сравненью с тем, куда летим мы, просто дребедень. Сейчас на улице не бушует ураган, и нужно нам успеть за светлый день Добраться до праведника, а это ещё долго, но все ж не из последних сил. Так что нам необходимо отобедать, чтобы каждый бодрость сохранил». Ну, что же, дорогой читатель, коль время для рассказа здесь не служит, То кто-то обязательно об этом, сожалея горько, тужит. Да, на смотринах «О тайне неизведанной на свете», время пробежало. И видя это, Никсон бодро поторапливает их на выход, чтоб всем успеть, И не дай-то Бог, чтобы на каком-то еще деле время ихнее привстало. К тому же надо освежиться, откушать и постараться сразу ж улететь. Представьте далее, мои друзья, как от такого его здравого решенья, Все путешественники наши тут радостно встрепенулись для движенья И без всяких лишних слов уже и разговоров, как-то даже пободрей, Поспешили переодеваться, а потом и в лифт залезли сразу поскорей. И вот уже, помывшись и чуток перекусив, не для официального отчета, Все вскоре покинули эту базу на вертолете для продолжения полета. Ну что ж, пожалуй, вот и закончилась на этом деле первая глава, Но для кого-то, бесспорно, передышка, чтоб отдохнула малость голова: А также, без сомненья, осмыслить все и подвести собственную черту, Читать ли далее «О тайне неизведанной на свете» или изорвать ее к шуту. А может, из читателей не каждому дано информацией этой овладевать, Как возможно в наше время человеку во «Вратах Сокровенных» [4] побывать.