Восток Поморья напомнил Рюген. Небо так низко нависло над серым плоскогорьем, что, казалось, конный легко мог коснуться свода рукой. Редкие, одинокие деревья растворялись в пыльной пелене. Кругом, куда не посмотри, были только одни камни.

Пшада – небольшой городок в долине – довлел над границей. Последний оплот цивилизации и порядка. Дальше начинались пустоши – бесплодная земля изгоев и призраков прошлого. Сам город приятно поразил рыцаря. Всё, что Урман видел до этого, казалось жалким, вырождающимся. Рюген погряз в провинциальности и обыденности. Перемога больше походила на поселение крестьян. Дубно спряталось за массивными стенами, отгородившись от пугающего мира. Там боялись – Севера, консулов, дворян, богатых, городскую бедноту. Пшада была совершенно иной. Урман ощущал мрачную уверенность горожан.

– Эта была земля Диких кланов! – объяснил воевода. – От них осталось два просверленных в скале колодца, яблочный сад и плиты могильного камня! Они бежали так быстро, что позабыли своих мертвецов! Мы всегда побеждали!

В город не пустили – наниматели хорошо запомнили уроки. Воеводы лично выбирали новобранцев. Наемники рассеялись в среде местных солдат. Урман с восхищением наблюдал за воинами: они применяли приёмы не знакомые рыцарю. Взаимодействие копейщиков и арбалетчиков, стена копий, система конной разведки – поражала воображение.

– Если бы нам таких молодцов под Дубно, – заметил Урман. – Мы бы уже гнали северян за реку.

Воевода Михей, краснолицый мужик с длинными, мускулистыми руками до колен, выбрал несколько десятков наемников для службы на границе. Так Урман попал в острог.

– Что такое Орда? – поучал Михей. – Забудьте всё, чему научились раньше. Это совершенно иной враг, наподобие Диких кланов. С ним нельзя договориться. Его нельзя подкупить или запугать. Они не вступают в честную схватку лицом к лицу. Лук и стрелы – основное оружие ордынцев. Если вы, как идиоты, выйдете за стены, то погибнете, так и не добежав до врага. Но здесь, в остроге, мы сдержим любое войско. Пшада спасает мир! Всё, что происходит на Западе, это глупости, детские игры. Только на границе делается история! И вы её часть!

Острог замыкал проходы к областной столице. Ни один захватчик, как бы ни велика была сила, не смог незаметно пробраться мимо. Пока защитники держали стены, весть о вторжение сразу бы полетела в Пшаду. Строители торопились: враг был рядом, и на возведение каменных бастионов не оставалось времени. Последние рощи, выстоявшие против засухи, пошли на частокол.

Раз в неделю из столицы приезжал гонец с посланием к воеводе. Пшада требовала усилить патрулирование. Ждали вторжений Орды. Один из дальних острогов пережил нападение номадов и потерял половину защитников.

Урман с опаской поглядывал на вороную лошадку гонца и боялся подойти ближе. Лошади пугали и манили одновременно: когда-то он едва не погиб под копытами. Эти животные не были похожи на королевских монстров – низкорослые, лохматые с широкими копытами. От лошадей странно пахло, причем рыцарь не мог понять нравится запах или нет. Кони ржали и так страшно, что первые дни службы в остроге Урман не мог заснуть. Ему опять снились кошмары, где всадники топтали друзей.

– Я смогу драться с королем, только если превозмогу страх! Я должен стать сильнее! – решил Урман. Он подумывал о переходе в отряд конных разведчиков.

Наемники охраняли стены и следили за сигналами. Зажженные огни означали вторжение орды. Основную работу делали местные. Крепость вообще первоначально строилась как тренировочный лагерь, где можно было бы незаметно вырастить небольшую армию. Местные ополченцы ходили строем, стреляли из луков, патрулировали пустошь на лошадках. Это были чудо – животные, невысокие, мохнатые и выносливые.

Урман заметно окреп за время странствий. Он стал плечистым мужчиной с обритой головой. Борода мешала надевать шлем, поэтому каждое утро приходилось скоблить щёки и подбородок заточенным лезвием. Михей считался легендой, солдаты подражали загребающей походке и обривали голову. Повторяя за начальником, Урман стал ощущать себя симпатичным, мужественным человеком. «Интересно, если бы Миа меня увидела, она бы вернулась? Нет, конечно»! – размышлял рыцарь, вспоминая, что ни приобрел особых богатств. Жалование платили небольшое, и почти всё уходило на кормежку.

В свободное от службы время рыцарь всходил на стену (на вышку не пускал часовой) и часами всматривался вдаль. За ночь ничего не изменилось: одни и те же серые камни, пологие холмы и пыль. Пустошь не любила людей. «Ты не важен! Никто не важен! Всё подвластно времени. Лишь я одна вечна»! – казалось, говорили камни пустыни. Но и за эти клочки сухой земли, за несколько колодцев и арыков шла беспрестанная борьба между племенами. Пока воины Пшады одерживали верх.

«Хоть бы поскорее прибыла Орда. Всё лучше, чем такая жизнь»! – подумал Урман. Наемник всё чаще вспоминал оставленный остров, маленькое селение и стареющего отца.

Восточный ветер приносил незнакомые запахи. Пахло такой чужбиной, что слезы наворачивались на глаза. За некой чертой начинались страшные Пустоши, обиталище Диких кланов и номадов. Орда – сборище низкорослых, под стать коням, воителей, – враждовала со всеми. Редкие пленные говорили о Боге, который вывел молодых из центра мира и привел править. Урман не знал, что это за центр мира. Вот Марий бы объяснил, но лучший друг остался на проклятом поле.

Мало кто знал, что находится дальше. Одни говорили, что за пустошью лежит конец света и колышется белая пелена тумана, другие – степи. Урман был уверен только в одном – добровольно он туда никогда не полезет.

Воевода редко передавал новости с Запада. Король воюет, Лига распадается, в общем, ничего полезного. В остроге сложился особенный мирок со своим родным и привычным злом. Если что и волновало местных, так дождь во вторник и подорожание ячменя. Всё было просто и понятно, в Пшаде – начальство и приказы, вон там – шатры пастухов и отары, здесь – дозор. Прочее стало глупым пустым знанием.

– Урман! – позвал кто-то. Голос был грубым, каркающим как у ворона. Наемник узнал Артёма, разведчика из числа местных. Воин часто ходил в рейды за холмы и возвращался с добычей. Обычно на луке седла болталась дичина.

– Скучаешь? Айда с нами!

Урман обнялся с товарищем. Они дружили, чуть ли не с начала знакомства. Других друзей у рыцаря не было, наемников, после неприятной истории на болотах, он ненавидел, а местные пренебрегали новичком. Артем был полукровкой, и по внешнему виду больше походил на худощавых кочевников, чем на коренастых осанистых аборигенов. Иногда Урман думал, что друг такая же белая ворона.

– У меня нет коня, – признался Урман и склонил голову. Душа рвалась за ворота. – Я буду в тягость.

– Мы поедем медленно, пеший поспеет, – успокоил Артём. Он потрепал товарища по плечу. По рябому лицу пробежала улыбка.

– Не бойся! За добычей пойдем, коня себе выберешь, какого захочешь!

– А воевода разрешит? – заколебался Урман. Разведчик объяснил, что воевода спит и не узнает. Днем же выходят, потому что пасмурно и жарко не будет.

– Идём!

Вместе с Артемом выехало ещё трое всадников, их Урман знал плохо, разведчики всё время пропадали в разъездах и бывали наскоками. Конники были молчаливыми людьми в куртках с металлическими бляхами. Лица закрывали тряпки. Артём на кольчугу надел серый халат как у кочевников. Он ещё только входил в моду, и разведчики поглядывали с неодобрением.

Урман шёл в конце колонны. На нём был всё тот же старый, времён полка плащ. В плаще было жарко, зато не мешала пыль. К тому же ночи стояли холодными, да и черные тучи над головой могли принести ливень. Короткий меч болтался в ножнах, легкий арбалет за спиной, в руке короткое копьё.

Идти было недалеко. Верховые свернули в сторону от дороги в неприметную теснину и спешились. Урман спросил у Артема, в чем дело, но тот только приложил палец к губам.

Один из разведчиков нашел старую вязанку хвороста. Воин разжег огонь, и когда занялось пламя, из маленького мешочка на шее сыпнул горсть порошка. Поднялся густой столб синего дыма.

– Что это? – спросил Урман.

– Сигнал, – буркнул Артём – Ждем посыльных.

Время еле тянулось. Разведчики привязали лошадок, и расселись у огня. Урман сел на нагретый камень, склонил голову на грудь и задремал. Он проснулся от стука копыт по камням. В теснину въехала группа конников на таких же, как и у разведчиков, небольших лошадках. Это были ордынцы! Всадники из глубин пустоши, гроза востока! Воин увидел чёрные доспехи из роговых пластинок, кожаные шлемы, пики и сабли. Урман схватил копье и выставил впереди.

Разведчики приветствовали ордынцев как старых приятелей. Непримиримая вражда, которая как казалось Урману, протекала между противниками, на деле была не такой уж и непримиримой.

– Это? – раздался гортанный голос. Всадник наехал конём на Урмана, не боясь копья. Из-под шлема спокойно, как на законную добычу смотрели раскосые глаза. – Вот плата.

Конник достал кошелек с серебряками, позвенел монетками и бросил к ногам Артёма.

– Он ваш, – поклонился разведчик и поднял деньги.

– Что происходит? – закричал Урман. Рыцарь как затравленный зверь мотал головой по сторонам, переводя взгляд с одного на другого конника. Разведчики отступили в сторону. Им было наплевать на былого товарища! Наемник понял, что предан.

Рыцарь поднял копье и ткнул во всадника. Конник чуть сдвинулся в сторону, острие прошло мимо, воин вцепился в древко свободной от узды рукой. Урман с силой потянул копье на себя и вырвал ордынца из седла. Седок упал, обронив шлем, но не отпустил копья.

Всадники смеялись, раскачиваясь в сёдлах. Противники перетягивали копье из стороны в сторону. Урман был сильнее и, пиная ногами, почти выдрал его назад. Острие несколько раз чиркнуло по рукам ордынца и надрезало плечо.

Один из всадников перестал смеяться и взял плеть с тремя свинцовыми шариками на кожаных полосках. Первый удар ожёг руки, Урман выронил древко и прижался к скале. Второй – подрезал ноги, наемник попытался встать и получил ногой под дых от первого соперника.

– Готов, – хмыкнул один из разведчиков. – Как обычно, Артём? Нападение ордынцев на патруль?

Урмана подняли с земли, оплели веревкой и подцепили за седло. Когда веревка натянулась, его дёрнуло и погнало за лошадью.

Всё дальнейшее Урман помнил с трудом: в беспамятстве он тащился по камням, несколько раз падал и разбил лицо. Ноги заплелись, воин рухнул и понял, что лучше умрет, чем встанет. Он жаждал смерти, лишь бы не мучатся от боли и унижения. Ордынцы закинули пленника поперёк лошади. Так он въехал в стойбище, ослепший из-за слипшихся в крови ресниц. Один из кочевников подвёл рыцаря к яме и скинул вниз. Пленник потерял сознание.

Ночью прошёл дождь, Урман закрывал голову руками и молил о смерти. Под утро рыцарь разглядел трёх соседей по несчастью, но когда воин обратился, они ответили на непонятном наречии.

В яму, глубиной в два человеческих роста, вело множество путей, но только один наверх. Конечно, он мог бы вскарабкаться и попытаться вылезти, но наверху ходил караульный мальчишка. Они видели смуглое лицо с выпяченной заячьей губой. Иногда он дразнился и справлял вниз малую нужду.

На обед сверху кидали ломти хлеба. Запивали дождевой водой из миски. Никогда Урман не был в таком отчаянном положении. «Неужели я никогда не увижу острова? – думал он. – Всё было зря: путешествие, война, бродяжничество и служба в гарнизоне. Весь смысл жизни в том, что бы, в конце концов, попасть в яму и подохнуть».

Потом сходило, и пленник принимался убеждать себя, что это невозможно, друзья не продают в рабство. Он засланный агент! Или его обязательно спасут, иначе и быть не может! Но вот третий день подошёл к концу, помощь не пришла, а с высоты по-прежнему таращился уродливый мальчишка. Урман потерял надежду и всё чаще, оцепенев и прижав руки к коленям, сидел в углу и смотрел на желтую лужу посередине ямы.

На четвертый день плена послышались радостные крики. В надежде на спасение сердце выпрыгивало из груди. В яму спустили лестницу и два толстых тюремщика с потными затылками по одному стали поднимать людей. Урмана выволокли наверх и погнали через стойбище. Пленники очутились у входа в синий шатёр, где в окружении воинов восседал местный владыка. Вождь посреди яркой свиты казался коршуном, чёрный, затянутый в шелка, он прятал лицо под капюшоном. К нему обращались с искренним пиететом. Прикажи он умереть – и каждый из воинов остановил бы биение сердца.

«А ведь он молод, может лет на десять старше, – подумал Урман. – Но уже с такими страшными чёрными глазами монстра, ненасытного чудовища. Это кровопийца, бич Божий»! Государь откинул капюшон, на синем, как у утопленника, лице появилось презрительное выражение. Черты были мятые, пухлые как у полежавшего покойника. Вождь перевёл взгляд с одного на другого пленника, и остановился на Урмане. Рыцарь почувствовал жжение в голове, будто уголёк из печи через ноздри проник в голову.

– Нет! Убирайся! – Урман забился в судорогах. Два тюремщика сбили пленника наземь. Вождь поднял руку.

– Ты благородных кровей, собака? – низким голосом спросил повелитель. Наемник боялся поднять голову, чтобы опять не повстречаться с жадными глазами. – Скажи своё имя!

– Урман, рыцарь, – задрожал воин. Перед ним находилось истинное зло, восставший мертвец, жадный до чужих душ.

– Жить хочешь, Урман? – спросило чудовище. – Не торопись, подумай! Если ты сейчас умрешь, как должно благородному, то никогда не осуществишь своей цели. Ты – мститель! Такой же, как мы!

Урман внезапно понял, что хочет, даже не так, должен выжить любой ценой, и если скажут, убей – он убьет, не колеблясь, и что бы ни приказал вождь, исполнит! Рыцарь склонил голову.

– Я отпущу тебя, если станешь служить мне. Понимаешь?

– Да, господин, я буду служить, – ещё ниже склонился Урман. Вождь сошел вниз, подхватил пленённого старика за шиворот и толкнул к наемнику. Рыцарь почувствовал холодную рукоять ножа в ладони.

– Наполни миску кровью!

Старик забился в руках конвоиров. Урман трясущимися руками взял нож. Он был сломан и унижен. Напасть на вождя? Нет, слишком силен и страшен, надо жить ради борьбы!

Урман взял жертву за подбородок и резким движением перерезал горло. Кровь закапала в миску, большей частью мимо. Кочевники молчали. Если бы они кричали и подзуживали! Урман поднёс чащу вождю.

– Отпей! – приказал страшный человек. Урман отхлебнул солоноватой крови, поболтал за щекой, едва не выплюнув обратно, проглотил и передал чащу. Монстр осушил чашу до дна.

– Теперь ты мой! И будешь делать только то, что я прикажу. Я лишаю тебя свободы, и открою имя. Я – Владимер, защитник Радужного города!

Глаза Владимера распахнулись, Урман, будто увидел выползающих змей и ощутил, как они заползают в голову. Рыцарь упал и забился в припадке.

Когда он очнулся, вождя уже не было. Больше не били. Урман сильно ослаб и нуждался в помощи. За ним ухаживала плосколицая старуха, нянька не отвечала на вопросы, а рыцарь был слишком слаб, чтобы требовать. На следующий день Урмана отвели в другой шатер, выдали халат, легкий доспех, и подвели к коню. Конь был черный, мохнатый, рыл землю копытами. Раньше он бы испугался животного, но после ямы и присяги, уже ничего не было прежним. Мир стал проще и ясней, Урман даже удивлялся себе прежнему. Захотел – сделал! Он пожелал прокатиться – вскочил в седло и сделал два круга вокруг стойбища. Рыцарь радовался синим шатрам, серому небу, запаху костров, ветру в лицо.

Вокруг расстилалась бескрайняя равнина, горы осталось позади. Можно было скакать, куда глаза глядят и делать то, что хочешь. Больше не было смешных слов, вроде долга и обязанностей.

Рядом с отдалённой юртой мужчина увидел женщину с распущенными чёрными волосами. Ей было далеко за тридцать. Лицо сохраняло остатки диковатой красоты. Женщина поманила его за собой…

За Урманом приглядывали, но не сторожили. Других пленных не было, и когда наемник спросил у караульного, что с ними сталось, тот объяснил, что им перерезали горло. На шестой день плена Урману вернули снаряжение и подарили саблю. Клинок был чужой работы, не ордынский, может, трофей, но рыцарю всё равно, он желал меч – и получил. Мечты сбывались. Теперь Урман понимал, что надо делать. Ох, сердечные страдания, высокие порывы!

– Какая чушь! – захохотал рыцарь. – Я вернусь на Рюген, ворвусь в село, выломаю двери! Миа опять станет моей! Никто меня больше не остановит!

Шло время. Владимер куда-то пропал, и за старших остались ханы. Судя по препирательствам, Урман догадался, что всё держится только на одном человеке. Или не-человеке. Урман пообвык с конём, продолжал тренировки. Здешние воины подарили короткий степной лук. В мишень рыцарь не попадал, но с каждым днём стрелял всё лучше.

Ханы, по велению Бога, как называли Владимера, начали переговоры с Пшадой. Кочевники возвращали захваченных пленников. Орда боялась Диких кланов и искала союзников.

Арсен, тысячник из авангарда, возглавил конвоиров пленников. Урман в числе освобождённых возвращался в Пшаду.

– Ты наш, – заметил тысячник. Он был зрелым воином с непроницаемым плоским лицом. – Такой же, как мы. Истинный младотюрк!

– А кто такие младотюрки?

Чем ближе отряд подъезжали к горам, тем нервозней становились ордынцы. Номады как огня боялись нападения. Воины из Диких кланов обожали устраивать засады в ущельях.

– Тюрк – это человек. Только мы люди, остальные – скот, наша добыча! А младотюрки – это молодежь, те, кто ушли за мечтой.

– Откуда ушли?

Арсен почесал острую бородку. Кони шагом вошли в ущелье, скалы нависали над дорогой. Младотурки нервничали и не выпускали оружие из рук. Дикие кланы казались непобедимыми. Урман вспомнил, как десяток таких витязей разгромили две сотни наемников на мосту, и коснулся эфеса. Теперь он в их оплоте, каменных пустынях.

– За пустошами лежит степь. Там мы жили в тесноте, пока не явился Бог Владимер, призвал и вывел из заточения. Старейшины и шаманы прокляли Бога за то, что он увёл молодёжь, владыка разгневался, и мы разметали набольших. Ныне в степях одни лишь выжженные круги разоренных стойбищ. Мы – младотюрки, те, кто идёт за мечтой!

Они рассмеялись, было весело, когда оба молоды и уверенны в себе. Страхи отступили. Ехали одву-конь, останавливались редко, и к вечеру Урман кренился в седле. К тому же с непривычки прихватило спину, он спешился и запрыгал на одном месте, разгоняя кровь.

– Что ж, – произнёс Урман. Ордынцы раскидывали шатры. – Я и рыцарь, и наемник, предатель, раб и младотюрк. Куда же ещё занесет меня судьба?

Воин вспомнил прежние мечты. Какими мелкими и наивными они были! Урман сплюнул под ноги и скривил лицо. Нет, путь его лежал отнюдь не среди лепестков роз. Урмана вела мечта. Вот только чья?

– Я всего лишь игрушка в руках полоумного правителя. Свобода от ограничений – обычный самообман, ловушка для неофитов! – понял рыцарь. – Нет никакой свободы в том, чтобы идти на поводу страстей. Чувствую ли я гордость, уважение? Нет! Перед Владимером я хуже вши.

И как бы не легко было Урману, он не мог не почувствовать горький привкус новой жизни.